Ночь перед казнью

Гарри Чиж
Ночь перед казнью
Так коротка…
Лягу пораньше.
Евгеник


В маленьком, затхлом — хотите, назовем это склепом — помещении, где зловонные запахи давно перемешались меж собою, вряд ли уместился бы даже один. Но там их было двое. Ведущих неспешный разговор.
Весенняя ночь внимала беседе. Давайте и мы станем незримыми свидетелями сказанных слов. Интересный диалог получился. Занятный.
Но, черт побери, как душно в тесной камере. Даже крысам, снующим туда-сюда по своим крысиным делам, делается неуютно в неприятном замкнутом пространстве.
Один из говорящих очень недоволен. Чем же? Отвлечемся. Время разговоров. А то книжка без картинок и без разговоров — книжка неинтересная.

* * *
— Я тебя ненавижу!
— Стоп. За что? Все, что я обещал я выполнил… Ну, или почти все.
— Ровным счетом ничего!
— Давай-ка по пунктам, а то голословные обвинения, знаешь ли…
— Хорошо. Давай. Когда мы обговаривали с тобой план действий, моя смерть в него не входила. Теперь же я сижу в камере, а на рассвете меня казнят. Где логика?
— Не суетись. Твоя смерть просто не обговаривалась. Все логично. Если бы ты в самом начале хорошенько подумал, то понял, что за все твои действия тебя по голове не погладят. Но ты же согласился. Почти сразу.
— Ах так?!! Я лично логики не вижу. Если помнишь, ты обещал, что в случае выполнения всех пунктов твоего плана я получу власть. Огромную власть. Где эта обещанная власть? Вместо нее я получаю смерть!
— Ну, знаешь, ты хочешь все и сразу. Каждый ведь понимает власть по своему. Погоди немного и у тебя будет все.
— Когда? Меня утром убьют. Осталось несколько часов. Ты понимаешь это своей головой, или что там у тебя? Зачем мне власть после смерти. Я же не смогу ею воспользоваться.
— По твоей логике — не сможешь, а по моей — очень даже воспользуешься.
— Меня твоя логика абсолютно не успокаивает. К тому же не тебе завтра идти на смерть.
— Но заметь, что я при этом буду рядом.
— Утешил, ничего не скажешь. Зачем только я тебе поверил. Сидел бы сейчас спокойно дома. Работал. Жил себе — горя не знал.
— Я тебя никуда насильно не гнал. Ты сам на все согласился. Просто мы сразу недопоняли друг друга. Ты понял мои слова так, как тебе хотелось понять. А я имел в виду чуть-чуть другое. Я же мыслю не вашими человеческими категориями.. Для меня вопрос перспектив и целесообразности, в целом, важнее каких-то человеческих заморочек. Я мыслю глобально. Пойми меня правильно.
— Я тебя, может, и пойму, но вот кто поймет меня? Кстати, у меня родители старенькие. Кто теперь о них позаботится?
— Не о том ты все рассуждаешь. Ну, причем тут родители? Забудь. Ты говоришь как простой обыватель. Тебе это не к лицу. Ты же умный человек.
— Умный, а завтра буду мертвый.
— Только не говори, что боишься смерти.
— Боюсь. Ужасно боюсь. Это только ты ничего не боишься. А мне страшно по-настоящему. Но мои ребята все-таки нашли выход. Побег, правда, рискованное дело, но выбора у меня нет.
— Ни в коем случае. Побег испортит всю мою задумку. Если ты не умрешь, то все полетит в тартарары. Такое дело погубишь. Никакого побега!
— Так я тебя и послушался. Ребята будут здесь под утро. И ты не сможешь им помешать.
В камере стало тихо. Лишь было слышно жужжание мухи.
— О, — заметил первый. — Муха. Настоящая весна пришла.
— Да. Настоящая… Значит, умирать отказываешься? Ведь для тебя и для всех это будет величайшее благо.
— А мне как-то до всеобщего блага дела нет. У меня есть я. И я хочу жить. Поэтому — бежать.
— Не горячись. Давай все-таки найдем выход. Вот, скажи, устроит ли тебя такой вариант: ты пойдешь на казнь, но не умрешь.
— Это как это?
— Долго объяснять.
— Ничего. Объясняй. Только поторопись. Утро скоро.
— Хорошо. Слушай. Итак, тебя начинают казнить…
* * *
Наступило утро. Робкий луч солнца продрался сквозь узкое запыленное окошко. Пощекотал ноздри стражу, безмятежно спавшему на грубо сколоченном стуле. Проник дальше и успокоился светлым пятнышком на заплеванном полу.
Страж недовольно поморщился. В дремоте своей чихнул и почесал яйца. После чего все-таки проснулся, протер глаза и с недовольством огляделся вокруг. Все было как обычно. Оставалось только проверить напарника. Главное, чтобы его тоже не сморила дремота. А то неприятностей не оберешься.
С этой мыслью страж встал и вышел в коридор.
Напарник бодрствовал. Он сидел, опершись на копье, и смотрел в камеру. Страж подошел и пнул напарника ногой.
— Ты чего? Пора. Давай выводи уже.
Напарник будто очнулся. Встряхнулся и встал. Отпер камеру и сказал пленнику:
— Выходи. Время пришло.
Узник поднялся с земли и, не прекращая беззвучно шевелить губами, побрел к выходу. Стражники переглянулись. Пленный представлял забавное зрелище. Он словно не хотел участвовать в обычной жизни. Шел перед ними, сосредоточенный на чем-то своем.
Страж обратился к напарнику:
— Он хоть спал?
Напарник ответил.
— Да ничего он не спал. Всю ночь сам с собой разговаривал. Как сумасшедший.
— Он и есть сумасшедший.
Напарник вежливо промолчал.
Троица вышла из подземелья, и узник подхватил тяжелую деревянную конструкцию. Понес вверх по улице. Толпа, собравшаяся поглазеть на казнь, начала улюлюкать. Посыпалась ругань. Полетели объедки.
Улица выходила на площадь, а за ней…
…Весеннее солнце приветливо освещало Голгофу.