Карлсон здесь больше не живет

Шели Шрайман
Если бы у каждого из нас в детстве был свой Карлсон, насколько беспечальнее была бы наша последуюшая взрослая жизнь...

Ну вот дочь и решила наконец познакомить меня со своим Карлсоном. Знала я о нем совсем немного: живет на крыше, фотографирует бездомных кошек и учится у дочери русскому языку. Учитель из нее, надо сказать, был еще тот. Первые слова, которые после приветствия обрушил на меня обученный русскому и страшно гордящийся этим Карлсон, были детскими ругательствами: "какашка, жиртрест, жадина-говядина соленый огурец". Я покосилась на дочь, она шкодливо опустила глаза. А Карлсон между тем уже носился по всей крыше, излучая бещеную энергию и улыбаясь во все фарфоровые зубы. Вот он присел на краешек стула и из электрооргана полились знакомые звуки: «Эх, дороги…» Вот он притормозил у принтера и вытащил собственноручно изготовленную визитку с вензелечками. Это был человек без возраста - маленького роста, с выдающимся животиком, круглой лысиной, обрамленной седыми кудряшками и с ослепительной улыбкой Фернанделя на лице.

Вообще-то моя дочь была не первой воспитанницей Моше Раза - известного израильского педагога и фотографа богемы. Человек одинокий, не имевший ни жены, ни детей, Моше всей душой привязался к русским репатриантам и опекал их не потому, что тогда-так-делали-все. На самом деле он становился как бы еще одним членом их семьи, без которого не обходилось ни одно семейное событие – будь то ремонт квартиры, праздник, или чей-то день рождения.

Настоящий Карлсон, он отличался детской безалаберностью и всегде и везде опаздывал. Привычная картина: люди давно сидят за столом, но к трапезе не приступают – ждут Моше. И когда кипение достигает крайней точки, на пороге возникает опоздальщик – с ослепительной улыбкой и неизменным фокусом: откуда-то из воздуха сам по себе возникает цветок, из кармана Моше стремительно прыгает ему на плечо мышка, свернутая из носового платка. Или – просто движением фокусника извлечет откуда-то дудку, или губную гармошку и сыграет марш.
Первой – и главной – приемной семьей Моше была семья Цинман, репатриировавшаяся в 1980-м году из Питера. Когда Лена Цинман пришла в гости к Моше в первый раз – а жил он тогда в Бавли, в старом закопченном арабском домишке, она была поражена контрастом: роскошные виллы-терема, а напротив – кривая улочка обветшалых домиков-уродцев. Моше, заметив реакцию Лены, улыбнулся своей неизменной улыбкой и выдал:

- Представляешь, как он (адвокат, живущий в вилле напротив – Ш.Ш.) мне завидует? Посмотри, какой вид открывается из моего окна на его виллу. А что видит из своего окна он? Мой старый и неказистый домик.

Потом Лена вышла замуж за Бернарда, у них родилась дочь Дана – для нее первой Моше и стал настоящим Карлсоном.

Моше к тому времени уже перебрался жить на крышу в центре Тель-авива. И вот на этой самой крыше и росла Дана, а затем и моя дочь. С шестилетней Даной Моше вместе записался в секцию, где обучали кататься на роликах, и потешал детвору своей неуклюжестью и падениями на ровном месте. Когда же она стала постарше, научил ее играть на флейте, выписывал специально для нее разные журналы, в том числе - «Natural geografik», чтобы приобщить к чтению. Моше был в курсе всех ее школьных дел, первым узнавал ее отметки, а если родители Даны просили Моше написать записку для школьного учителя, он писал ее непременно в стихах.

Племянницу Лены Цинман, девочку очень стеснительную (по причине возрастных прыщиков) и неуверенную в себе, Моше совершенно искренне называл красивой и не упускал возможности всячески поддержать, восхищаясь ее рисунками и тембром голоса.

Моей дочери, которая изводила нас с мужем своим немузыкальным пением, он купил ее первую гитару, уверяя ее, что она невероятно способна к музыке, и сегодня дочь неплохо поет, аккомпанируя себе сама. Он же пробудил в ней желание изучать языки – и произошло это благодаря испанским, итальянским и ирландским песням, которые они распевали дуэтом, сидя у него на крыше. Первые уроки фотографии – вместе с первым в ее жизни фотоаппаратом - дочь получила опять-таки от Моше. И за компьютер впервые села на его крыше. И на первый в ее жизни концерт фламенко они отправились вместе: Моше приехал за ней на своем неизменном «тус-тусе», но зато в клубном пиджаке.

…Поначалу, до того как Моше пересел на «тус-тус», у него была очень старая машина, но зато американская, собственноручно усовершенствованная им а, главное, огромная.

- Когда я сажусь в нее, то чувствую себя настоящим мафиози, - посмеивался Моше.

Рожденный в Иерусалиме –в ортодоксальной семье выходцев из Йемена, перебравшись в Тель-Авив, он практически не выезжал за его пределы. Моше был пленен этим городом, живущим в режиме «нон-стоп» и идеально подходившим ему по темпераменту. Его обожала местная богема: Моше снимал всех «звезд». В 1970-е годы певицы и актрисы говорили друг другу: «Если хочешь выглядеть на афише или пластинке красивой – снимайся только у Моше».
Однажды на Моше свалились огромные деньги: компенсация, которую ему удалось высудить для себя и других у кабланов собиравшихся потеснить владельцев кособоких домишек и построить на их месте виллы. Денег на адвокатов у бедняков не было, но Моше объединил соседей и они победили в этой неравной схватке, причем, безо всяких адвокатов – дело было шумным. Полученную компенсацию Моше спустил в рекордно короткие сроки – приобрел неустроенную старую крышу, но зато в центре Тель-Авива, остальное потратил на «игрушки». Нормального пола на его крыше не было, зато была ванна-джакузи и регулируемая с помощью пульта чудо-кровать, в которой он любил работать, пристроив на коленях портативный компьютер.
Когда деньги иссякли, а банковский минус неприлично увеличился, Моше продал свою дорогую крышу в центре Тель-Авива и купил себе другую крышу – подешевле, в Яд Элиягу, чтобы на полученную разницу продолжать покупать себе игрушки. Именно в ту пору – в середине 1990-х - он приобрел белое электронное пианино и начал брать уроки. Учительница поначалу сомневалась в том, что ее великовозрастный ученик сможет играть гаммы своими короткими и толстыми, как сардельки пальцами, однако тот проявил редкостное усердие и играл часами, переключая издаваемые инструментом звуки на наушники, чтобы не мешать соседям. Играл все, что угодно – русские романсы, ирландские народные мотивы, испанскую «Палому».

Походы Моше в магазин – это отдельная история. Если он отправлялся туда за какой-либо мелочью, ее-то как раз он купил забывал, зато являлся домой обвешанный пакетами с вещами, о существовании которых еще полчаса назад даже не подозревал. Его дом загромождался всяческими новинками с потрясающей скоростью, когда же ему становилось трудно передвигаться по квартире из-за обилия вещей, он начинал раздавать их своим друзьям, соседям, репатриантам и случайным знакомым. Во многих израильских домах до сих пор живут вещи «от Моше» - мебель, посуда и другая всячина.


Моше обладал потрясающей способностью располагать к себе людей. Он мог заговорить на улице, или в магазине с любым встречным и с первой минуты покорить его своим обаянием и непосредственностью. Однако, если Моше становился свидетелем вопиющей несправедливости, не было воина беспощаднее его. Когда он узнал, что в аэропорту задержали и не пускают в Израиль супругов-репатриантов, потерявших в дороге какой-то документ, он мигом примчался в «Бен-Гурион» и заявил чиновнику, что прикует себя здесь цепями и пусть все видят, что Израиль из демократической страны начал превращаться в тюрьму. Во взоре Моше было столько решимости, что чиновники отступили и оставили репатриантов в покое.\В гневе Моше бывал страшен. Если он сопровождал репатрианта в какое-либо чиновное ведомство, где служащий игнорировал просителя, не поднимая глаз от своих бумаг, Моше мог сбросить эти бумаги на пол со словами: «Перед тобой – живые люди, и никто не давал тебе права над ними издеваться».

Кстати о непримиримости. В течение двадцати лет Моше не виделся со своим старшим братом, живя с ним в одной стране. Причиной распри была старинная Тора, которую семья вывезла еще из Йемена. Мать перед смертью завещала братьям: все наследство поделить поровну. Так они и сделали. Но как поделить книгу? Моше считал, что Тору надо подарить йеменской синагоге – от имени матери, чтобы за нее там молились. Брат же, напротив, утверждал, что семейную реликвию следует оставить дома. Этого оказалось достаточно, чтобы связь между братьями прервалась на два десятка лет.

…Чем Моше только не занимался в жизни! Был проводником еврейских отрядов по иерусалимским лесам во время Войны за Независимость. Тогда же получил первое ранение – в неполные 17 лет. Потом подался в верхолазы: протягивая телефонные провода, взбирался на столбы с ловкостью кошки и безо всяких «кошек» и даже выпивал на спор на самой верхотуре бутылку пива, удерживаясь на столбе без помощи рук (сохранились фотографии, подтверждающие эти безумные пари). А еще Моше учился – причем, в любом возрасте и буквально всему, что попадало в зону его интересов. Философия, психология, педагогика, языки, искусство фламенко, русские романсы, иландский этнос, индийская музыка.
В 1985-м Моше в числе первых в Израиле приобрел «Макинтош». Ему говорили: «Изучать компьютеры, когда тебе уже под 60? Это же бред!», на что он отвечал со своей неизменной улыбкой: «А почему бы и нет?». Вскоре Моше освоил «Макинтош» настолько, что стал учить других и был избран председателем общества «Еда» («Знание»), объединившего местных макинтошников. Тогда же у него на крыше появился и лазерный принтер стоимостью 10 тысяч долларов, который в те времена могли себе позволить только солидные фирмы. За пять лет до появления Интернета Моше придумал виртуальный компьютерный университет, написал проект и начал пробивать его через всевозможные инстанции, умудрившись даже попасть на прием к тогдашнему премьер-министру Шимону Пересу, который удостоил его беседы, прочие же чиновники в своих ответах написали: «Для реализации вашей идеи у нас нет технических средств».

Чем бы Моше ни увлекался, его увлечение никогда не было поверхностным. Например, когда он решил изучать русский язык, в его доме появилось столько учебников, самоучителей, словарей и сборников стихов на русском, что для этого понадобился не один шкаф, а так же - несколько полок для дисков и кассет с русскими пенсями и романсами. Зато спустя полгода, поймав на улице репатрианта, Моше принимался экзаменовать его на знание русского языка: «Ты знаешь, как просклонять слово «ворота»?», а в застолье у своих русских друзей читал стихи Пушкина и Мандельштама на языке оригинала.

Опекая своих друзей-репатриантов, Моше никак не мог взять в толк, почему они – даже когда это не получается - во что бы то ни стало заниматься в Израиле тем же, чем они занимались в стране исхода. Он был убежден, что человек сам должен создавать себе рабочее место. «Представь, что у тебя есть миллион и теперь тебе не надо каждое утро просыпаться с мыслями о хлебе насущном, - говорил Моше кому-нибудь из новоприбывших. - А теперь, когда ты свободен от всего, задай себе вопрос: чем бы ты хотел заниматься? По-прежнему сидеть в какой-нибудь лаборатории, или выступать на сцене? Когда ты по-настоящему поймешь, в чем твоя мечта – ты обязательно ее добьешься». Кстати, сам он именно так всегда и поступал. Например, когда Моше увлекся портретной фотографией, через его студию прошли все израильские «звезды». Когда же ему
пришла в голову идея, что с помощью фотографии можно поднять учебный процесс на качественно иной уровень (например, на уроках биологии снимать растение во всех его стадиях роста), он убедил в ее целесообразности министра просвещения, и специально для Моше в министерстве создали должность всеизраильского инспектора именно в этой области, с которой он впоследствии и вышел на пенсию.

Впрочем, классического пенсионера из Моше не вышло. Теперь у него высвободилось время для самообразования, которым он занимался сневероятным энтузиазмом, записываясь на многочисленные курсы в университете, музыки, и многого другого.

- Кто ты? Чем занимаешься? – спрашивал его очередной знакомец.

- Я? – переспрашивал Моше, ослепительно улыбаясь. – О, я «АХАМ» («алеф, хет, мэм» – Ш.Ш.).

Собеседник расшифровывал аббревиатуру по-своему: - А, понятно, «иш хашув меод» (ВИП, особо важная персона – Ш.Ш.)?

– Нет, - посмеивался довольный своей шуткой Моше, - «Асе Хаим Мишугаим» (веду сумасшедшую жизнь, живу как хочу – Ш.Ш.).

…За два месяца до того, как он попал в больницу, Моше еще бегал во дворе наперегонки с моим внуком (дочь хотела, чтобы и у него в детстве был свой Карлсон, и часто водила сына к Моше на его очередную крышу).

Выйдя из больницы, он тут же купил себе мотороллер, хотя был уже очень слаб. Его русские друзья уверяли, что при его теперешнем состоянии ездить на мотороллере – затея опасная, а он сразу из мотомагазина поехал к их дому, позвонил снизу с пелефона и попросил выглянуть в окно, после чего проделал по двору два победных круга со включенными фарами.

На дне рождения Сарины – тети Лены Цинман – Моше идти уже не мог (это было первое за 22 года семейное торжество, которое проходило без его участия), однако, обложенный подушками, лежа в кровати, выпускал на своем «макинтоше» смешные лозунги и подравления для именинницы. В приемный покой больницы он согласился поехать только тогда, когда закончил эту работу. Другие свои работы он собирался закончить после выхода из больницы – книгу-фотоальбом о бездомных кошках, философскую книгу-притчу, написанную в форме переписки двух сестер и что-то еще.

Дети, с которыми Моше дружил, и в том числе – моя дочь, навещали его в больнице, и он, уже с трудом говоривший, по-прежнему пытался рассмешить их, рассказывая всякие анекдоты и небылицы.

За несколько дней до смерти Моше сказал:

- Я такой самостоятельный, что, наверное, даже в могилу пойду своими ногами. – И добавил. – Положите со мной рядом русский словарь, думаю, что он мне и «там» понадобится.

«Наш любимый Моше Раз – воспитатель, художник, человек, любящий жизнь и радующий сердца людей, ушел», - такое объявление дали русские друзья Моше в «Едиот Ахронот». «Макинтошники» тоже почтили в своем сайте память Моше Раза, поместив на нем рисунок компьютера с поминальной свечой и воспоминания о нем.

«Однажды на собрании макинтошников я, наконец, увидела Моше Раза, о котором по Тель-Авиву ходило столько легенд, - написала одна девушка, - в перерыве между заседаниями мы разговорились и неожиданно выяснилось, что оба – поклонники ирландской музыки. Стали вспоминать какую-то мелодию, и вдруг Моше вытащил из кармана курточки дудочку и стал ее наигрывать. Как вы думаете, это обычная ситуация? Мне кажется, она многое говорит о Моше. Он был уникальным человеком – во всяком случае, я таких людей в своей жизни еще не встречала».

…Хоронили мы его на прошлой неделе, на кладбище ха-Яркон. Народу пришло довольно много, причем, самого неожиданного – танцовщица фламенко, хозяин фотомагазина, где Моше проявлял пленки… На земляной холмик, покрытый цветами, уже легли букеты цветов, ушел равин, читавший молитву, а люди все не расходились. И тогда Дана, давно превратившаяся из маленькой девочки в красивую стройнуую девушку, вытащила из кармана флейту и начала играть своему учителю мелодию, которой он ее когда-то учил. Услышал ли он ее там - на небесах?\\