В Россию - с любовью

Шели Шрайман
Неизбежное

Собираешься-собираешься каждый год в Россию - припасть, что называется, к корням, а едешь почему-то в Европу: отдыхать или по надобности. Но вот наступает момент, когда откладывать уже нельзя - у сестры инфаркт. Слава Б-гу, жива. Мы не виделись с ней семь лет - не получи я этого известия, скорее всего, не увиделись бы еще столько же, довольствуясь нечастыми письмами и звонками.

Господи, неужели и в самом деле прошло семь лет? А кажется, будто это было вчера. Меня оттирают от автобусной двери, но я еще вижу отцовское лицо поверх чужих голов. Увидимся ли еще? По его щекам бегут слезы. Я отворачиваюсь и стискиваю лицо ладонями. Автобус трогается. Предчувствие не обманет - папы не станет через несколько дней, когда я, пребывающая в счастливом неведении, буду находиться на борту самолета. Письмо со страшным известием настигнет меня уже в Израиле: "Не плачьте. Его последним желанием было встретиться с вами - и оно исполнилось. О, как он вас ждал, это надо было видеть. Наверное, он уже чувствовал, что это будет в последний раз..."

...С каждым годом все труднее открывать старые альбомы. На одной фотографии из беспечного твоего детства на тебя уже смотрят восемь родных, горячо любимых людей, которым давно уже некуда позвонить или написать. Каждое письмо из того времени, написанное рукой близкого тебе человека, которого уже нет на свете, - короткий и резкий укол в сердце. И пронзительное ощущение вины за все его обиды на тебя, за собственное невнимание к нему, за то, что ничего уже не поправить...

Не хочу больше последних встреч. Времени на раздумья нет. Торопливые сборы. Виза, билет до Екатеринбурга, Бен-Гурион, взлет-посадка.

Криминальное

...Кольцово. Ночь. Напутствие местной пожилой пары, возвращающейся из Израиля домой тем же рейсом, что и я: "Автобусы ночью не ходят. Частника не берите. Посидите до утра в здании аэропорта. На улицу, пока не рассветет, не выходите. Никому не говорите, что вы иностранка. Вынимайте деньги из кошелька не пачкой, а отдельными купюрами".

Первая маршрутка до вокзала отправляется в шесть. Хотя время отправления довольно условное. Водитель ждет, пока в его видавшую виды и заляпаную грязью "газель" не набьется народу под завязку, и отправляется в 6:30. В предрассветных сумерках город сер. Снег стаял, обнажив грязь и мусор, а до травы и листьев еще далеко.

На вокзале, как всегда, многолюдно. Под ногами грязное месиво. Здесь, на привокзальной площади - дом моего детства. И в нем - о чудо, светится мое окно. Одно из немногих в этот ранний час. Там давно уже живут другие люди, с которыми я виделась всего однажды. Но, может, это знак? Сумка, обремененная подарками родне, невыносимо режет плечо, двор моего детства пустынен и запущен. На краю полуразваленной детской песочницы трое бомжей распивают бутыль. В прежние времена они распивали ее в нашем подъезде, а теперь его двери сварены из толстого металла и закрыты на ключ. И мне туда тоже не попасть, пока кто-нибудь не выйдет. Приходится ждать. Дверь отворяется со страшным скрежетом, выпуская немолодого мужчину с сумрачным лицом, и тут же затворяется вновь.

- У вас есть ключ? Не могли бы вы открыть мне подъезд?

Мужчина шарахается в сторону, как ошпареный: "Чего вы от меня хотите? Нет у меня никакого ключа!" - и чуть ли не бегом устремляется прочь со двора. Я и сама не на шутку напугана такой реакцией. Но тут, к счастью, со второго этажа спускается соседка, узнавшая меня, и открывает двери.

- Где ты сейчас живешь, деточка? - спрашивает она. - Я тебя столько лет не видела...

- После университета я жила на Южном Урале, а последние десять лет живу в Израиле.

Ее лицо становится напряженным (я еще не знаю, что в ближайшие две недели встречусь с подобной реакцией не раз):

- Не собираешься вернуться в Россию? - соседка делает паузу и добавляет, как бы подчеркивая особый смысл этого слова. - Домой?

- Нет, мне хорошо в Израиле. Мой дом - там, - беспечно отвечаю я.

- А фрукты у вас там дешевые?

- У нас же южная страна, все растет круглый год, - бездумно отвечаю я и тут же начинаю жалеть о сказанном, вспомнив, что соседка живет одна с внуком на мизерную пенсию. Для нее эти ломящиеся от бананов и киви витрины привокзальных киосков - как мираж в пустыне. Цены такие, что не подступишься.

...Дверь моей бывшей квартиры открывает женщина средних лет. Проводит на кухню, наливает чай. Я не узнаю своего дома. Он уже не ассоциируется с нашей в нем жизнью. Души моих родителей уже давно покинули его и земные пределы. Сестра живет в сотне километров отсюда - в райцентре. Все здесь теперь новое. Все чужое.

Я немного знакома с этой женщиной. До перестройки она и ее муж работали в НИИ, инженерами. Она теперь подрабатывает розничной торговлей где придется - в киосках, на лотке. Главный добытчик - муж, вырезает рамки для икон: они нынче пользуются спросом.

- Тут с нами такое приключилось месяц назад, - рассказывает она. - Чудом выжили. Слава получил от Храма за партию рамок тысячу долларов. Хотели купить гараж, чтобы хранить там зимой картошку. Да, видно, Слава сболтнул кому-то, навели . В десять утра звонок в дверь, и такой вежливый молодой голос: "Славу можно"? Мы, как идиоты открыли. Врываются двое с чулками на голове. Славу оглушили ударом по голове - потерял сознание. А меня привязали к стулу: "Где деньги?". Я сказала - где. Они пересчитали, видно, думали, что будет больше, и говорят мне: "Где еще деньги? Говори, а то пальцы начнем резать". - "Режьте. Денег больше нет. Где я вам их возьму?". Они рванули вырвали у меня из ушей золотые сережки, похватали вещи в шкафах и ушли.

- Вы в милицию заявляли?

- Да что толку туда заявлять? Явно же свои грабанули, по наводке . Живы остались, и слава Б-гу, вот только Слава теперь на инвалидности.

...Снова привокзальная площадь. В ожидании пригородного поезда покупаю нехитрую снедь и пристраиваюсь поесть за кособокой стойкой. Едва я подношу кусок ко рту, невесть откуда выныривает низкорослый мужчина в страшного вида пальто, обляпанном грязью:

- Сестра, я только освободился, два дня не ел, а воровать не хочу. Не поделишься хлебушком?

Я поспешно сую в его руку купленное. Объявляют мою электричку.

В вагоне среди бела дня трое бьют одного, причем, бьют смертельным боем. Публика реагирует своеобразно, не вставая с мест, равно, как и кондуктор: "Ребята, прекратите. Что он вам сделал?" Спутник мой напряженно смотрит в окно и тихо говорит мне, почти не разжимая губ: "Не оглядывайтесь. У вас - видеокамера. Вещь хрупкая. Ребята злые, они могут навесить за один только нездешний взгляд".

...Вдоволь наобнимавшись, наплакавшись и наговорившись с сестрой после семилетней разлуки, я спрашиваю ее:

- Все-таки не понимаю, с чего это у тебя инфаркт. Тебе же еще нет пятидесяти.

- Да меня, наверное, эта история подкосила - с местным мафиози, который преследовал мою старшую дочку. Подъедет к дому на своей иномарке, стоит, ждет, когда она выйдет, пристает с разными разговорами - мол, ты такая красавица, я на тебя глаз положил, будешь со мной - ни в чем нуждаться не будешь, - сестра рассказывает, а меня не покидает ощущение сюрреальности происходящего. Мы - в глубокой провинции. В деревне ни одной асфальтированной дороги. И тут - иномарки , мафия, преследования...

- Ну вот, когда дочь рассказала мне, я не спала всю ночь, - продолжает сестра. - А утром позвонила этому мафиози, его дома не оказалась, ответила жена, я попросила ее передать, что я его разыскиваю, и оставила свой телефон.

- А как она восприняла твой звонок?

- Ты забываешь, что я здесь проработала почти 30 лет, половина местных жителей - мои ученики, а вторая половина - их родители. Дети мафиози тоже ходят в школу.

- Ну, а дальше что было? - подгоняю я сестру, захваченная ее рассказом.

- Ничего. Он позвонил мне. Вежливо поинтересовался, чего я хочу. Я попросила приехать. Он приехал. Предложил сесть в иномарку. Я отказалась. Сказала: "Будем говорить на улице. У меня к вам одна просьба - оставьте мою дочь в покое. Прошу вас об этом, как мать. У вас ведь тоже есть дети. Постарайтесь понять мои чувства. Она моложе вас на двадцать лет, у нее есть жених, за которого она собирается замуж. Нет никакого шанса, что дочь ответит вам взаимностью. Постарайтесь справиться со своими чувствами и не преследовать ее больше". Не знаю, проняла ли его моя речь, или он побоялся огласки - у нас ведь тут все друг друга знают, но с тех пор он мою дочь больше нигде не подкарауливал. А я через несколько дней после разговора с ним угодила в больницу с инфарктом.

Фарсовое

По стечению обстоятельств мы приезжаем с сестрой на кладбище, где похоронены наши родители, в родительский день , когда сюда устремляется весь город. У ворот идет бойкая торговля цветами, венками и корзинками. Старушки, сплетающие цветочные гирлянды из пропарафиненной бумаги, раскрашенной в яркие цвета, явно не выдерживают конкуренции с лоточницами, торгующими искусственными цветами made in Chaina , практически неотличимыми от подлинных (раньше этим бизнесом промышляли одни старушки, теперь - преимущественно молодые девушки и парни). Среди всего этого великолепия почти как настоящих хризантем, роз и фиалок, случайно натыкаюсь на букетик живых ландышей - любимых маминых цветов.

Кладбище нынче смиренным не назовешь. И не только потому, что сегодня здесь полно народу. По главной аллее течет непрерывный поток людей. Тут же пируют цыгане, выставив вдоль главной аллеи длиннющие столы с яствами и выпивкой. Зрелище этих столов живо напомнило мне убранство Елисеевского гастронома в Москве в былые годы. Огромные осетры, копченые поросячьи тушки, горы тропических фруктов, увенчанных ананасами. Тут же, неподалеку жарятся на мангале шашлыки. Всякого побирушку, пытающегося стянуть с аппетитного стола кусочек еды, цыгане прогоняют пинками и тычками. Завершает всю эту фантасмагорию шествие церковников во главе с батюшкой, размахивающим кадильницей. Над могилами плывет благоуханье кадильницы, смешиваясь с дразнящим ноздри запахом жареного мяса.

Как объясняет мне сестра, в этой части кладбища находят свое последнее пристанище цыганские бароны, заправляющие в Екатеринбурге наркобизнесом. Их гигантские памятники из черного мрамора, украшенные сверху беломраморной коллонадой, видны издалека. На плитах бароны в полный рост. В пресловутых жилетках, с цепями и перстнями.

Могилы "новых русских", которых за последнее десятилетие в Екатеринбурге перестреляно немало - отдельный вид кладбищенского искусства. В первую очередь, как и в цыганском секторе, здесь поражает высота памятников, это стремление и после смерти возвысится над всеми остальными. А потом обращаешь внимание на лица. На выражение лиц. На перстни, пальчики веером. Все как в анекдоте. Только - учитывая обстоятельства места - из серии черного юмора.

Непривычное

Предвижу этот вопрос - ну как там, в глубинке? Как живут? Или...выживают? Что едят? Как одеваются? Чем зарабатывают на жизнь? Что бросилось в глаза?

Пожалуй, то, как резко чисто-промышленный уральский город с полумиллионным населением, откуда я уехала в Израиль десять с лишним лет назад, повернулся к Б-гу. Здесь строят одновременно и мечеть и ...даже не церковь, а целую лавру - с храмом, колокольней, источником святой воды и приютом для сирых и калек, которую на будущее лето приедет освящать патриарх Всея Руси. Не исключено, что следующей на очереди будет синагога. Раньше молились на партию. Теперь поввернули к Б-гу. Воистину, неисповедимы пути...

Еще бросилось в глаза, как новые реалии развели людей по разным нишам, заставив иных поменять профессию, и избавив других от бремени старых привязанностей. Раньше было определеннее: все равны, все в ситуации "у кого бы стрельнуть трешку до получки?". А теперь у одних евроремонт, а другие озабочены тем, что они будут есть завтра. Магазины при этом ломятся от всякой всячины. Таких изысканных рыбных деликатесов, как нынешней весной в России, я не пробовала даже в Германии. А стольких новых названий французских духов не встречала даже в Париже. Рыба подлинная, духи турецкого разлива, хотя и написано Paris .

Такое ощущение, что все промышляют коммерцией. Повсюду ларечки, киоски, лотки, местами образующие целые уличные рынки. Один из таких рынков, завешанный портками, рубахами и женским бельем, именуется "Малым Арбатом". Другие определяются местонахождением ближайшей трамвайной остановки.

Грустное

Не скажу за всю Росссию, но в глубинке, похоже, начинают терять интерес к происходящему в Израиле. Привыкли к нашей странной войне? С нетерпением ожидая вечернего телевыпуска новостей, я всякий раз была разочарована - об Израиле не говорилось ни слова. Вернувшись домой, я убедилась в том, как много событий произошло в стране за истекшие две недели.

В нынешней поездке в России я, пожалуй, впервые в своей жизни дала интервью своему коллеге. И именно на эту тему - о происходящем в Израиле. То, что о многих событиях, происшедших в нашей стране за последние месяцы, он услышал впервые, меня не удивило.

Деликатное

В шумных застольях с друзьями и бывшими коллегами, не раз ощутила некую неловкость при соотношении определений "у нас" и "у вас". Никогда бы не подумала, что мне придется столкнуться с этой проблемой. В самом деле, как рассказывать об Израиле, находясь в России, где ты родился и прожил большую часть своей жизни? Как решить эту географическую принадлежность и где находятся в данном случае эти "у вас" и "у нас"?