«Что со мной, почему я потерял свой покой, почему дожди принесли с собой не радость, а горе? Я теряю тебя, даже не понимая, почему ты не отвечаешь на мои письма. Где ты, что с тобой? Ты так нужна мне сейчас...Что такое любовь? Это маленькая девочка с синими глазами, ласковая, нежная и искренняя. Маленькая девочка с синими глазами… Когда я ехал в Грозный в свой первый раз, трясясь в родном БТРе и проклиная всё на свете, то даже не подозревал, с чем мне в тот день придётся столкнуться. Мы без приключений добрались до города, потом целый день на пузе ползали под пулями, собирая "двухсотых". Я почти ничего не запомнил, кроме стонов и мата, промозглого холода и жуткого напряжения, сводившего с ума. Я хлебал спирт словно воду, чтобы хоть как-то расслабиться, но ничего не помогало. Мы двигались от дома к дому, каждый про себя молясь. Это только потом, из новостей мы узнаем о том, что российская армия взяла город. На самом деле - она его окружила и кое-где в нём закрепилась, и нам пришлось с пальбой кататься между отдельными укрепрайонами с круговой обороной. Я видел изуродованные огнём и металлом тела людей, валяющиеся прямо на дороге, побитую технику, облепленную окровавленными тряпками, повсюду горел огонь, постоянно стреляли, а я никак не мог понять что мне делать: то ли палить вместе со всеми непонятно в кого, то ли остаться с «трёхсотыми» , большинство из которых уже были обречены... Потом вдруг беспорядочная стрельба переросла в бой и моё отделение послали на подмогу к десантникам, которые должны были штурмовать какой-то дом. Представь себе этот дом, - обугленная пятиэтажка с примыкающим к ней небольшим сквером. Десантники три раза атаковали этот дом и все три раза откатывались назад. В этом чёртовом сквере осталось куча "трёхсотых", и все они кричали: грозно и жалобно, сотрясая воздух проклятиями и детским "мамочка-а-а, как мне больно!" Им нельзя было помочь, и «чехи» добивали их там, в этом парке ножами, а мы слышали как крик сменялся визгом, пронзительным визгом...а ничем не могли помочь. Комроты чуть не плакал от досады и что-то кричал.
А после подошла пехота и «духов» в доме пожгли из огнемётов, десантники ушли вместе с огнемётчиками, я ещё с напарником сперва собирал зарезанных, а потом - уже в самом доме - рылся в останках, пытаясь по солдатским биркам отыскать «своих». Живых здесь не было – заложников, «духи», видно, утащили с собой. Осталась лишь куча обгоревших тел, которую мы разбирали. Меня несчётное количество раз вывернуло, сил не было, но нас снова забрали на "работу". Я опять куда-то полз, стрелял, хлебал спирт, бинтовал, снова полз… В конце-концов меня, совершенно ошалевшего, затащили в БМП и привезли в роту, которая должна была возвращаться назад в Ханкалу. Нас подсадили в КАМАЗ к "лежачим" и мы выехали из Грозного. Я заснул почти сразу и проснулся от взрыва, выскочил из кузова и сразу нырнул под днище, успев заметить, что несколько наших машин горят. Мои ребята тоже повыскакивали вместе со мной и залегли под машиной. Всех, кто был в кабине, поубивало сразу, связи не было, бежать некуда, раненые орут, пальба… Мы начали стрелять, высаживая по кустам оставшиеся патроны, которые очень быстро кончились. «Духи» подбили последний БТР и всё стихло. Мы долго лежали под КАМАЗом без единого патрона, ожидая, что сейчас нас, беззащитных, перережут, как тех ребят в парке. Но неожиданно подошла колонна внутренних войск, которую успел вызвать перед смертью механик из второго БТРа. ВэВээшники шли в Грозный, и нам пришлось ехать с ними, потому что их по пути обстреляли и дорога в Ханкалу была закрыта. Я устроился на ночь в тёплом подвале. Спасительный сон всё не шёл, потому что снова стреляли и напряжение не отпускало. Утром, часа в четыре, нервы сдали и я выскочил с автоматом на улицу и пошёл наобум, едва не пристрелив часовых, которые пытались меня остановить. Меня бы тогда, наверное, и убили, если бы я не запнулся о чьё-то тело - не солдатское, а маленькое, в нейлоновом пуховичке и вязаной шапочке, лежащее лицом вниз. Я перевернул ребёнка на спину и увидел, что это русская девочка лет шести, задушенная шнурком солдатского "берца". Глаза девочки были открыты. Синие, исполненные ужаса и боли глаза ребенка. Я не плакал, я выл нечеловеческим голосом. Тело ребёнка я вынес к нашим, его сразу куда-то унесли, мне что-то вкололи в плечо и отобрали автомат... Очнулся я уже в Ханкале.
Совершенно другим.
Таким, какой я сейчас....