Он стоял в мрачном холодном подземном переходе, подсвеченном изнутри веселенькими лампочками, хитрыми огоньками, громко кричащими о скором празднике. Мимо него проносились люди, спешащие по домам. Он был твердо уверен, что все они идут к себе домой, разве могут у них быть какие-то другие дела? Вот смешной мужичок с огромной елкой подмышкой, похожий на гнома из доброй сказки про Белоснежку, он тоже идет домой. Куда же еще ему идти с елкой на перевес? Не в тренажерный зал, в самом то деле. Дома его наверняка встретит жена с пышными формами и орава сопливых ребятишек в растянутых на коленках и попе колготках. Вот женщина средних лет с большим пакетом пузатых мандаринов в одной руке и набором елочных шаров в другой тоже спешит домой, наверняка ее там уже заждались дочка с зятем и маленький розовощекий внук-карапуз. Вот девушка, летящая… Стоп…
Она! Все такая же, как тогда. Она не шла, а летела, нет, даже парила, легким, ярким облачком в совершенно серой, грузной толпе. Высокая, на голову выше многих мужчин, стройная и хрупкая. Полы ее длинной невесомой дубленки, скроенные рваными краями, последний писк моды, развивались от ее уверенных шагов, им вторил широченный клеш черных брюк. Короткая стрижка, гораздо короче, чем тогда, делала ее похожей на девчонку-первокурсницу, а глаза сияли таким неземным блеском и огнем, что хотелось зажмуриться. Но он боялся закрыть глаза: вдруг она исчезнет в этой толпе, пропадет или испарится, вдруг это просто наваждение, такая смелая фантазия плод его собственного воображения. Она шла прямо на него и не видела его, ярким солнечным зайчиком щекотала его взгляд. Он слышал как ритмично стучат ее каблучки, а вместе с ними глухой барабанной дробью рвется наружу его собственное сердце. Грациозно и шикарно выглядела она, производила потрясающее впечатление, заставляла смотреть себе вслед, ухоженная слегка ленивая кошка. Пантера… Он хищным взглядом пожирал каждого, кто осмелился взглянуть на нее. Он был твердо уверен, что каждый из посмотревших на нее мужчин, уже давно мысленно раздел ее и трогает ее теплое, гибкое тело. Пальцы обожгло воспоминанием о ее бархатистой коже, заныли руки, вспоминая как ласкали ее тело, заставляя выгибаться его и стонать ее.
Он стоял и смотрел, его мысли, чувства и даже собственное тело не хотели повиноваться ему. Все его существо, каждая отдельная клеточка превратились в послушных рабов той, которая потревожила его давно устоявшийся душевный покой. Она поравнялась с ним, еще шаг и она выйдет на улицу и растворится в слегка морозном воздухе. И сколько лет еще пройдет, когда снова наступит вот такая, совсем случайная встреча, а может ее и вовсе не будет.
-- Ириска,- позвал он и тупо уставился на бумажный пакетик в ее затянутой в черный бархат руке. Такие пакеты выдают в фотосалонах. Он представил себе ее улыбающееся, без косметики лицо в лыжной шапочке, тонкую фигурку где-нибудь на самой вершине снежной горы --- и все это запечатленное на глянцевом снимке. Он сам не понял, от чего вдруг возникли в его голове такие ассоциации, но ему жутко захотелось отвезти ее на какой-нибудь горнолыжный курорт и учить съезжать с крутой горы. Ведь она не умела этого делать, он был просто уверен в этом и мог поспорить с любым, кто скажет, что это не так.
Она не обернулась и прошла мимо, и он вдруг сообразил, что произнес это имя только одними губами, даже не прошептал, а прошелестел.
-- Ириска,- крикнул он ей вдогонку и сорвался с места: догнать, сжать до боли в своих руках, чтобы не вырвалась, не упорхнула.
Она остановилась и медленно повернулась. Ему показалось, что прошла вечность, прежде, чем он снова увидел ее лицо. Замедленные съемки в кино показались ему скоростными по сравнению с этим мгновением. Он уставился на нее, попытался проникнуть в ее взгляд, прочесть изнутри, чтобы понять, что она почувствовала, но не успел. Толпа заревела вокруг них, кто-то налетел на нее и выбил из рук бумажный пакет с фотографиями. Яркие глянцевые карточки высыпались на грязный мокрый пол подземного перехода и, как показалось ему, прожгли пол под собой. Никакого лыжного курорта и заснеженных гор. На каждой фотокарточке улыбался пухленький малыш, ее ребенок. Неужели? У нее есть ребенок... Маленькая девочка, он даже не сомневался, что у нее дочка. Совсем еще малышка, недавно родилась. Эта мысль полоснула острым лезвием. Родилась… Ее родила она… Почему-то он никак не хотел признать этот факт. Его Ириска рожала? Что он мог знать о родах? Но о том, что женщины рожают в муках, он знал. Значит, она тоже прошла через это. Мысль об этом показалась бешенной и болезненной. Он поспешно наклонился, чтобы собрать снимки, она сделала тоже самое, присела на корточки. Его кто-то толкнул, и он налетел на нее и в тот же миг обезумел от такого знакомого запаха ее волос. Она посмотрела на него и мягко улыбнулась, так улыбалась только она одна:
- Привет.
И все. Только одно слово и снова опустила взгляд. Черт побери, каждая случайная встреча, а их было сотни, проходила одинаково: неважно сколько они не виделись, всегда оставалось впечатление, что расстались они только вчера, а ведь прошло… Сколько же лет прошло? Три? Четыре года? Он случайно дотронулся до ее руки. Холодная. Когда успела снять перчатки, он даже не заметил. Она не отдернула руку, а мягко отстранила и продолжила собирать фотографии. А он хотел, чтобы это случайное, совсем ненарочное прикосновение обожгло ее так же, как обожгло его. Ее руки порхали перед его глазами, ухоженные, длинные пальцы с короткими покрытыми ненавязчивым лаком ногтями. Обжег глаза, ударил пламенем маленький бриллиантик на тонком колечке, обнявшем безымянный палец правой руки.
-- Спасибо,- она взяла из его рук несколько собранных им снимков и положила их в пакетик.
Неожиданный порыв заставил его схватить ее за плечи и крепко сжать их. Он приготовился словить ее взгляд, который она наверняка захочет спрятать. Но она просто смотрела на него, ничуть не удивившись. Он смотрел в ее глаза, пытаясь прочесть, угадать о чем она думает, но .. Ее взгляд был таким простым и нечитаемым, что ему стало больно, он сильнее сжал ее плечи, а она даже не напряглась. Знакомые черты лица, любимые морщинки, немного углубленные временем, но не делающие ее старше. И в то же время это была другая женщина. Ни девчонка студентка-несмышленыш, а красивая чужая женщина.
-- Женечка, на нас смотрят,- мягко сказала она и легко высвободилась.
Ничего не говоря, она отошла в сторонку, он как верный пес поплелся за ней, достала из стильной сумочки маленький мобильник и ухоженными пальцами нажала несколько кнопочек.
-- Солнышко?- она прикрыла одно ухо рукой, в переходе оказывается было очень шумно,- Как у вас дела?... Молодцы… Послушай, я немножко задержусь. Ты не представляешь кого я встретила… Нет, не Деда Мороза,- она улыбнулась,- Женю… Не ее, а его. Ты что забыл Женьку? Лион… Да. Мы посидим где-нибудь пару минут, кофе попьем, и я сразу домой… Целую.
Он слушал, как она разговаривала с мужем по телефону, и заходился от боли. Она больше не любит его, и ей совершенно нет до него дела, она рассказывала о нем своему мужу как просто о друге, нет, как о давнем знакомом, нет, еще хуже, как о бездомной собаке, которой скормила купленную на ужин колбасу. Она выделила ему пару минут. Ничтожные пару минут с ней, а ему нужна целая жизнь и еще больше…
Она вернула телефон в сумочку, натянула на кисти рук перчатки и вопросительно посмотрела на него:
-- Пойдем?
Они вышли из перехода на улицу. Она – с осанкой королевы и он--съежившийся паж. «Дама с собачкой,»- грустно улыбнулся он в своих мыслях. Отчего-то разговор не клеился, да и никто из них и не пытался его начать. Он просто шел рядом с ней, шел за ней, ничего не замечая вокруг, не ощущая холодного ветра, копошащегося у него под курткой. Он согласен был идти так бесконечно долго, только бы не потерять ее вновь. Молчаливая и задумчивая она согревала и успокаивала его тем, что дышит одним с ним воздухом, что в данный момент им по пути. На высоких каблуках она на пол головы была выше его, но это не смущало ни ее, ни его. Вдруг она подскользнулась и невольно ухватилась за его локоть. От неожиданности он вздрогнул, фонтан давно позабытых и несправедливо утраченных чувств нахлынул на него и накрыл с головой. Восстановив равновесие, она отпустила его руку и пошла чуть быстрее, казалось, этим она хотела поскорее скрыть свою неловкость. Он же шел и буквально молился, чтобы она подскользнулась еще раз, еще и еще, а затем упала в снег, потянула его за собой. Он бы упал на нее, прикрыл своим телом и ни за что на свете не отпустил бы. Ее лицо было бы на расстоянии нескольких миллиметров от его лица, и он бы сократил это расстояние, накрыв ее губы своими. Над ней были бы его широко раскрытые глаза и звездное небо. Он бы целовал ее как тогда… И пусть бы время остановилось, а лучше вернулось назад. Чтобы обратно прошла женщина с мандаринами, чтобы прошел назад мужичок с елкой, чтобы время возвращалось назад еще и еще, он не знал до какого момента, да это и неважно. Главное, чтобы она была рядом, чтобы она была только его, а он бы уже не позволил ей уйти, не отпустил бы, не был бы таким гордым, как тогда…
Они вошли в уютное маленькое и очень теплое кафе. Только сейчас он почувствовал, что замерз. Всего несколько столиков, мягкий свет, приятная музыка. На них сразу обратили внимание, вернее на нее. Она остановилась возле столика в дальнем уголке, с одной стороны от которого было окно, выходившее на улицу. Она сама сняла дубленку, потому что он не предложил ей свою помощь и сама, не дожидаясь его села за столик. К ним подошла девушка:
-- Добрый вечер! Мы рады вас видеть в нашем кафе.
- Здравствуйте,- они сказали это вместе, и этот факт порадовал его, как порадовал бы сладкий леденец нашкодившего ребенка.
-- Что будете заказывать?- поинтересовалась девушка.
Он решил взять инициативу в свои руки:
- Самое хорошее вино, какое у вас только есть.
Она улыбнулась:
- Женя, я не пью.
- Но вино, Лора.
- Нет,- она очень мягко сумела произнести твердый отказ.
- А пиво?
- Девушка,- обратилась она к официантке,- принесите мне пожалуйста чай с лимоном.
- Пироженое?
- Нет, спасибо, только чай. Женя, ты что будешь? – спросила она у него.
- Мне пиво, пожалуйста,- он слегка стушевался, она снова перехватила у него инициативу.
- Я не пью спиртное, извини,- начала объяснять она,- даже вино и пиво. Я кормлю грудью дочку. Понимаешь? – Она, кажется смутилась, или только так показалось.
Он кивнул: мол, понимаю. На самом деле он ничего не понимал. Он помнил ее грудь, два маленьких бутона, как у девочки-подростка, но жутко красивые, как у женщины. Она кормит грудью ребенка? Чушь… Ее грудь создана для красоты, любви и ласки, она не может … Он невольно перевел взгляд на ее грудь. Лайковая водолазка болотного цвета, нежно охватывала ее формы и не прятала, а наоборот, больше выдавала, соблазняла. Ее грудь не была похожа на ту, другую, умещавшуюся в его ладони. Бутончики распустились, превратившись в прекрасный цветок, который соблазнял неимоверно. Она поймала его взгляд, но глаз не отвела. Изменилась, стала более уверенной и непредсказуемой. Это почему-то очень огорчило его. Ведь тогда он знал ее наизусть, мог предсказать все ее движения и слова, предугадать мысли и поступки. Они были абсолютно одинаковыми, близнецы в душе. Они чувствовали друг друга на расстоянии, безошибочно угадывали боль и тревогу или счастье и радость на сердце. Приходили на помощь без слов. А сейчас она другая…
Она молча пила свой чай, он – пиво. Он пытался угадать, о чем она думает, но не мог. А он хотел говорить с ней, хотел знать о ней все, а спросить не решался. Она была спокойна, а он нервничал и злился на себя.
-- А помнишь, как было тогда,-- начал он.
-- Нет,- перебила она его,- тогда не было ничего, только,-- она поднялась и перекинула на руку дубленку,- мне пора.
Он смотрел на нее, знал, что она сейчас уйдет, но не мог ее остановить.
-- Тогда не было ничего. Все было только сном.
… За окном стояла ночь цвета слоновой кости, неправдоподобный оттенок был создан из волшебного коктейля света уличных фонарей и шикарного блеска чистого света. Какого же цвета была ночь тогда? Лора потянулась как ленивая кошка, аккуратно высвободилась из нежных объятий крепко спавшего мужа и тихо выскользнула из-под одеяла. Накинула на себя теплый банный халат и легонько, чтобы только не разбудить, поцеловала мужа. В уютно обставленном уголке стояла детская кроватка, в ней сладко посапывала их дочь. Лариса ласково улыбнулась, разглядывая в сумраке свою крохотулечку, поправила одеяло и, не смогла удержаться, прикоснулась губами к мягким круглым щечкам. Она бесшумно вышла, притворив за собой дверь. Включила настенное бра на кухне и уютно устроилась на угловом диване, раскрыв на коленях маленькую книжецу, ее личный дневник, ее расписанная ровным почерком душа.
Она пролистывала страницы, совсем не читая, что было написано на них. Она пыталась вспомнить, когда же все началось. Искомый ответ вертелся где-то рядом. Конечно, она помнила все до последних мельчайших подробностей, но что же именно послужило толчком во всей этой истории? Она вздохнула и улыбнулась: какое это имеет теперь значение. Все было так давно, как сказала бы ее бабушка, при царе Горохе. Она представила себе этого царя: наверняка мультяшный коротышка, на лысой голове которого огромная корона постоянно съезжающая на глаза, а на совсем хрупких плечиках заштопанная волочащаяся по полу мантия. Лора снова улыбнулась и вернулась к самой первой странице своего дневника.