В пятницу, в самом конце рабочего дня, когда мысли витают уже далеко, и нет сил поднять даже ручку, не говоря о том, чтобы вписать очередную цифру в ведомость, дверь бухгалтерии отворилась и в комнату просунулась взлохмаченная голова.
Голова, к счастью, принадлежала Толику – мужу нашей бывшей сотрудницы Татьяны, а не очередному посетителю с немыслимой просьбой. Заниматься делами в последний час рабочей недели просто невозможно! Весь отдел вздохнул с облегчением.
Татьяна недавно ушла из нашей бухгалтерии в частную фирму. Но наша дружба продолжалась и Толик, работавший на заводе, частенько забегал ко мне по поручениям жены.
Протянув свое знаменитое: «Можна-а-а?», Толик подошел к моему столу, сверкающему предвыходной чистотой, и уселся напротив.
- Наташа, спасай! – прошептал Толик, – Танька с ума сошла.
Коллеги навострили уши, а я удивленно посмотрела на Толика. Это было что-то новенькое. Более благоразумного человека, чем Татьяна, я в жизни не встречала. Все у нее было распланировано и продумано на десяток лет вперед, и умопомешательство в эти планы не входило.
Скорее немного сумасшедшим был сам Толик. Первые признаки помешательства у него проявились в момент появления в их доме компьютера. Толик впал в детство, не отходил от компьютера ни на шаг и находился в восторженном состоянии пятиклассника. Но чтобы Танька… Толику я не поверила.
- Толик, а ты ничего не путаешь? – с сомнением в голосе спросила я, тоже шепотом.
Если в семье Толика проблемы, то нечего всех в них посвящать.
- Сам бы рад ошибаться, - вздохнул Толик. – Но тут, Наташа, видимо серьезно. Как вернулась из заграницы, так не узнать Таньку. Изменилась. А вчера такое учудила. Такое… Я очень прошу тебя – поговори с ней. Вы же подруги. Если меня ни в грош не ставит, то может тебя послушается..
Я заволновалась - Толик выглядел по-настоящему расстроенным.
- Ничего не понимаю. Ты можешь толком объяснить, что у вас случилось?
- Э-э-эх! – еще раз вздохнул несчастный муж моей подруги. – На словах-то не объяснишь. Придешь завтра, сама все увидишь. Я только хотел тебя предупредить, чтобы было не так неожиданно. Окажи влияние на мою ненормальную жену.
Если Толик хотел меня заинтриговать, то ему удалось это сделать.
Завтра я собиралась идти к Татьяне ближе к вечеру. Но женское любопытство (кто ж им не страдает?) заставило изменить планы. Пойду с самого утра. А субботние домашние дела оставлю на потом. Тем более заниматься ими совсем не хотелось. Просто есть такое короткое и не всегда приятное слово: «Надо»».
В помешательство Татьяны я, конечно, не поверила. Поболтать с ней хотелось по другой причине. Дело в том, что фирма, куда перешла работать Таня, направила ее на стажировку в Голландию, где подруга перенимала зарубежный бухгалтерский опыт в течение трех недель. После ее возвращения мы еще не виделись. А так хотелось узнать, как у них за границей. Тем более что никто из моих знакомых там еще не бывал, не говоря обо мне. С моим окладом дальше ста километров от города отъезжать опасно. Может не хватить денег на обратную дорогу. Да и муж у меня не миллионер.
В субботу утром, накормив своих домашних легким завтраком, я отправилась к подруге.
Дверь открыл Толик и, не поздоровавшись, сказал:
- Проходи.
- Ну, как она? – спросила я.
Толик покрутил пальцем у виска и кивнул в сторону кухни. Я поняла, что Татьяна там. А где же еще быть женщине в субботу утром, когда вся семья дома и с нетерпением ждет завтрака?
Я прошла на кухню и остановилась на пороге, пораженная картиной, представшей перед моими глазами.
Татьяна в закатанных джинсах, клетчатой рубашке, тяжелом резиновом переднике и повязанной на голове косынке рисовала на стене бабочку.
- Наташка, ты? – спросила она, не отрываясь от своего занятия. – Я сейчас. Только усы дорисую.
Усы были дорисованы и Танька, вздохнув, распрямила спину.
- Ну как? – спросила она, с восторгом глядя на преобразившуюся кухню. – Правда, здорово?
Я не могла разделить ее восторг. Кухня была выкрашена в ярко-лимонный цвет. И это еще не все. Стены были разрисованы разноцветными цветочками, солнышками и бабочками, одну из которых она только что закончила. Все было таким ярким, что в глазах рябило.
- Таня, что это? – спросила я, вспоминая еще недавно такую уютную кухню в приглушенно-бежевых тонах.
- Не видишь, что ли? Ремонт я сделала. Красота!
Топтание за моей спиной заставило обернуться и увидеть Толика, в глазах которого светилась обреченность. Я посмотрела на него взглядом, полным поддержки его чувствам, но не знаю, понял ли он. Толик махнул рукой и ушел в комнату
- Толику не нравится и Вадимке тоже, - сказала Таня. – Ушел к бабушке. Сказал, что у него от такой порнографии будет несварение желудка.
В душе я была согласна с сыном Татьяны. У меня бы тоже кусок в горло не полез при такой пестроте.
А Таня по этому поводу даже не переживала:
- Ничего, смирятся. Это же так красиво. Правда?
Обижать подругу не хотелось, и я промямлила:
- Наверное. Но не слишком ли ярко?
- Нормально. По верху я еще голубой краской пройдусь. Как небо будет.
Я почти поверила в то, что сказал о жене Толик. Если диагноз верный, то надо быть с подругой поосторожней. Нельзя расстраивать лишний раз. Поэтому я оставила свое мнение при себе.
- Ты иди в комнату, а то тут запах от краски. Я кофе сварю, - сказала Танька, вытирая руки о передник.
Я пошла в комнату и нашла там Толика, печально сидящего на диване. Его взгляд был прикован к какой-то точке на противоположной стене. Я посмотрела туда, но ничего не увидела.
- Ну? – спросил муж подруги.
- Да… - я села рядом с ним.
Некоторое время мы молчали, а потом Толик сказал:
- А потом она возьмется за комнату. Так она сказала. Наташа, я не выдержу бабочек с цветочками в комнате.
- Держись, Толик, - я его подбодрила. – Может быть, у нее иссякнет вдохновение.
Я любила бывать у Татьяны в гостях. Но моя психика тоже не выдержала бы таких буйств красок. А чтобы жить в ней… Ой-ой, не позавидуешь семье подруги.
Татьяна внесла поднос с дымящимся кофе. Свой ужасный передник и косынку сняла и превратилась в так хорошо известную мне подругу. Толика из комнаты отослала, сказав, что бабские разговоры ему слушать нечего.
Заводить разговор о ремонте не хотелось. Поэтому я спросила:
- Ну, как там, в Голландии? Рассказывай – сгораю от любопытства.
Татьяна откинулась на спинку дивана и произнесла:
- Ой, Наташка, нам бы так жить. Все у них есть, все у них продуманно. Но не это главное. Главное то, что они этим пользоваться умеют.
А потом посмотрела на меня и спросила:
- Вот ты о чем думаешь, когда просыпаешься?
- Будто бы не знаешь. О том, что на работу идти не хочется.
- А еще?
- Что на ужин приготовить.
- А еще?
- Где денег взять Женьке на сапоги.
- Нет, Наташка, многие у них живут не богаче нашего. В семье, где я жила, даже компьютера нет, и телевизор они позволяют себе посмотреть только два часа в день. И мебель старая. Зато все так чистенько. Занавески веселенькие на окнах, на стенах фотографии родственников аж до пятого колена. Вот ты, что знаешь про свою прапрабабку?
- Будто бы ты что-то про свою знаешь, - обиделась я на подругу.
- Не знаю. А вот они знают и рассказывают с любовью. Как будто не умерли эти люди, а только погулять вышли.
Я не разделяла восторга Татьяны. Мало ли что у нас люди на стенах развешивают и с любовью рассказывают. Вон друг моего мужа коллекцию бабочек на стене развесил и может о ней часами рассказывать. Мне только жалко становится бедных созданий. Такую красоту да на булавку.
- Но не это главное, - продолжала Татьяна. – Знаешь, что добило меня окончательно?
- Ну?
- Идем мы по улице. Переводчица расхваливает красоту городка, мы глазеем по сторонам. И вдруг навстречу нам дамочка на велосипеде. Лет семьдесят ей. Чешет, как молодая. Сама в золотых башмаках на высоченной платформе, в черных колготках, губы – ярко-красные, голубые тени на глазах. Рядом собачка бежит. Плюгавенькая такая. А на шее красный бант. Вот этот бант меня и добил. Остановилась, рот от изумления открыла. А потом слезы потекли. Разревелась посреди улицы - маму вспомнила. Она же моложе этой старухи, а из поликлиник не вылезает. Все меня успокаивают, понять моих слез не могут. Вот тогда, Наташа, я и поняла, что не правильно жила все эти годы. Хватит, сказала я себе. Надо в жизни праздник делать. Решила с ремонта начать.
Я со страхом посмотрела в сторону кухни.
- Тань, а может не надо так кардинально менять? Мы ж не привыкли к празднику каждый день, - я вспомнила обреченные глаза Толика.
Татьяна рубанула рукой:
- Нет, только так кардинально и надо. Сразу и окончательно. А не то и мы с тобой лет через десять постоянными посетителями поликлиник станем. А я не хочу. Понимаешь, не хочу.
Через час я шла домой и думала о том, что завтра поеду к маме, пороюсь в старых фотоальбомах, найду фотографии бабушек и развешу по стенам. А в понедельник куплю банку розовой краски и выкрашу свою старую секцию.
Ведь Татьяна права: никто не сделает праздника, кроме нас самих. Честное слово, я так и думала.
Но в голову постоянно лезла мысль: что же приготовить сегодня на ужин?
Трудно начинать жить по новому.