Вот имени вспомнить не смогу, а искать в записной книжке – не буду. Пусть в памяти останется только образ и ощущение счастья…
Я обратила на нее внимание в начале апреля. Море было еще холодным, и я ходила в открытый бассейн, который отделало от моря только небольшая полоса искусственного пляжа с шезлонгами. Бассейн был с теплой морской водой, но для мальтийцев сезон еще не настал, и потому только сумасшедшие туристы приходили поплавать.
Она была лет на 10 старше меня. Загорелая как африканка. Только цвет волос и глаз выдавал европейское происхождение. Первое восприятие ее в окружающем мире было обусловлено недоумением. Позади меня кто-то фыркал. Так фыркают моржи в документальном кино, когда вылезают на берег после успешной охоты, или коты, если случайно падают в воду и долго не могут вылезти потом. Фыркала она смешно и с чувством. Но так как европейцы уважают «прайвит лайф», окружающие не подавали и виду, что она привлекает внимание. Все кроме меня. Я не европейка. Я не азиатка. Я это я. Я – русская. И если не выполняю какие-то правила, то даже мое не выполнение является правилом, потому что я не они. Исключение.
Неделю я наблюдала за ней. Море +14, бассейн +23.Она предпочитала море. Бассейн только напоследок, словно выполняя ритуал, не зря же она заплатила 5 долларов за вход!
Всегда одна. Всегда стремительная в воде и медленная как кошка на суше. Шоколадная кошка, фыркающая у шезлонга. Наверное, она сразу поймала мой интерес и улыбку при издаваемых ей звуках. Вот только долго думала реагировать или нет. Пока думала – не реагировала. Разворачивала свое кресло солнечным лучам, уже довольно нещадно палящим, и чуть прикрыв глаза – наблюдала за мной. Скрытно для остальных, но вполне очевидно для меня. Мое же издевательское «я смотрю на вас в упор» - терпела. Терпела долго, пока не нашла повод первой начать разговор.
Просто развернулась ко мне, протягивая стакан сока, и что-то сказала, указывая на море. Языки не мой конек. Но когда-то мне посчастливилось пожить месяц во Франции и как звучит этот язык, я запомнила на всю жизнь. Именно на нем она что-то и промурлыкала. Непонятно что, но с хрипотцой и в таких тональностях, что если бы она еще и запела что-то из Эдит Пиаф, я бы не удивилась. Именно такой голос и должен быть у настоящих француженок: низких, прокуренный, природно сексуальный, чуть вызывающий и притягивающий к себе.
Те из немногих постоянных посетителей бассейна, кто услышал ее голос, обернулись и прислушались. А я лишь развела руками и объяснила, что только английский и русский. Английский подошел естественно больше. По-русски она знала международное и всем известное - «водка». Пригласила меня окунуться в море. Получила отказ. Фыркнула, и, подмигнув, разбежалась, расправила руки как крылья, через мгновение взлетев к солнцу и стремительно падая вниз ушла в море. Чайка-Рыба. Воздух-Вода. Потрясающее зрелище. Она притягивала как магнит. Хотя я всегда была совершенно спокойна к женщинам (и к мужчинам тем более), кто меньше меня ростом. Она стала моим исключением.
Наверное, ей было скучно. Все время на пляже или в компании французских пенсионеров. Что тут веселого? И я стала ее весельем. Она ежедневно после 13-00 была в бассейне. Зная, что в это время я иду с занятий по английскому языку, встречала меня африканскими плясками, вскинутыми вверх руками, а когда я уже заходила на территорию бассейна – дразнящим фырканием, после которого с разбегу уносилась в «небо-море». Пока я доходила до ее шезлонга и пристраивала рядом свой, она успевала отплыть достаточно далеко. Я неизменно подходила к краю, и наблюдала, как она плывет обратно. Плывет всегда кролем, свободно, взмахивая сильными руками крыльями и смешно, ритмично фыркая.
В бассейне мы обычно мало разговаривали. Больше смотрели на море или плавали. Она в море, а я со всеми остальными в подогретой воде. Когда солнце клонилось к горизонту, на смеси английского и жестов, мы выясняли куда пойдем «кутить». Ни я, ни она не были любителями мальтийской пиццы. Самая противная пицца в мире из всех, когда-либо пробованных мной. Я с упорством достойным медали первые 2 месяца пребывания искала на Мальте вкусную пиццу. Не нашла. «Пицца-Хат» не в счет – не мальтийский бренд.
Обычно мы выбирали что-то подальше от моего дома и ее гостиницы, с наличием веранды и живой музыки. Дегустировали блюда. Пили вина. Говорили ни о чем. И между тем было удивительное ощущение что так и должно быть. Такие вечера продолжались до момента, когда «легкое опьянение снимает языковые непонимания». Когда именно это происходило и за каким кувшином вина – всегда решала она. Обычно она подзывала официанта и просила счет, говоря со мной на каком-то языке, который и я и она понимали. Но то, что это уже был ни чисто английски, ни чисто французский и уж точно не чисто русский – это точно! Тогда мы брали с собой «чуть-чуть на дорогу» и шли самой долгой тропой провожать друг друга «домой». Путь провожания был порой причудлив и что называется «через северный полюс». Как правило, дорога домой была раз в 7 длинее дороги из дома. Мы заходили в какие-то кабачки. Пели одинаково фальшиво, но с неизменным упоением, под караоке, танцевали на набережной и долго прощались по середине между моим домом и ее гостиницей. Середину как-то она просчитала шагами, когда бассейн оказался закрыт на что-то там мальтийско-санитарное, а я сидела и писала очередной тест. Ей было нечего делать и в ожидании меня она проделала такую вот пошаговую работу.
Помню, что в начале вечерних прогулок мы шли рядом почти не касаясь друг друга. Но обратный путь проходил с ощущением ее ладошки в моей. Словно ребенок из-за разницы в росте она вкладывала свою руку «веди!». Хотя вела всегда сама.
Когда нам было особенно лень «так быстро прошаться», мы на двух языках говорили обо всем и все понимали. При этом удивительно было видеть лица туристов прогуливающихся по набережной, и наблюдающих как 2 женщины разговаривая на 2-х разных языках, о чем-то спорят. Помню, мы с ней тогда спорили о том, какие созвездия отражаются во Франции, а какие в России, и какие из них видны в водах средиземного моря у берегов Мальты. Спорили громко. Перебивая друг друга. Пока не заметили пожилую туристическую пару, наблюдающую за нами с открытым ртом. И только тогда впервые осознали понимание нашего двуязычия. Не знаю, как и откуда – мы понимали о чем говорим, не зная языка друг друга. Тогда та пара долго пыталась выяснить у нас как это получается, но мы лишь пожали плечами. Вечер был испорчен переходом на «стандартный английский». Потом дня три мы говорили только на нем, боясь осознанного понимания без языка.
Хорошо, что 3 дня прошли быстро, и двуязычие вернулось. Мы просто перестали его замечать, как не замечали в самом начале. И когда однажды пошли в кино, то не сговариваясь выбрали фильм на испанском без сурдоперевода. Потом было интересно обсуждать, кто и что понял…
Она уезжала первой.
Я – через 2 недели.
Мы заранее договорились, что «кролика по-мальтийски» будем заказывать только на прощание и только в нашем любимом ресторанчике. Сразу скажу – не самом дешевом на Мальте, но «кролик» того стоит! «Кролик в каком-то там соусе» на острове считается дорогим и фирменным блюдом. Потому что данная живность там не водятся и завозится из Италии.
Французы, «согрупники по туристической поездке», праздновали последний день в отеле. Ей пришлось здорово по-отговариваться, что бы провести его со мной. Привычное «двуязычие» никак не приходило. Мы уже доели кролика, фрукты и «черт-его-знает какой» кувшин вина, а грусть висела между нами, и не ясно было, как с ней бороться. Прощаться я не умею. Она не умела тоже.
Официант принес бутылку вина «за счет заведения и от шеф-повара». Думаю, что они что-то почувствовали в настроении своих посетителей, успевших за это время стать «постоянными клиентами». Этот презент и прорвал плотину. Мы говорили. Потом танцевали. Потом гуляли, танцуя и говоря, по ночной Мальте. Гуляли так долго, пока это было прилично. Потом, когда стало не прилично, маленькая «французская чайка» распахнула свои руки-крылья и мы, как нашкодившие дети, пробирались к ней в номер. Заказали еще вина. Сидели на полу, пили, молчали и слушали море. Пили, говорили и слушали море. Пили….и слушали море. В 9-00 у нее отходил автобус в аэропорт. В 7-00 я разомкнула руки-крылья, и тихонько встав с кровати, на цыпочках вышла из номера, оставив на подушке заранее приготовленный для нее подарок. Вышла не оборачиваясь. Я знала, что она не спит. А она знала, что нельзя меня окликать. Я не умею прощаться. Впрочем, она тоже.