Чем заняться двум молодым неженатым инженерам в воскресный день, если телевизора у них нет, уборка однокомнатной квартиры завершена еще вчера, за окном сияет лето, а гулять в этих африканских горах желательно группами по десять человек и лучше с охраной? Остается принять единственно верное решение – отправиться в ближайший поселок откушать местную кухню.
Однажды, давным-давно, один молодой инженер нежданно-негаданно получил предложение поехать поработать не куда-нибудь там в Конотоп, а в дружественную нам молодую Республику Эфиопию. Молодым эфиопским республиканцам срочно понадобилось построить в горах…. Впрочем, неважно что. А важно то, что я оказался в глубокой африканской провинции с немногочисленной группой других специалистов-советников. Всю неделю мы интенсивно советовали эфиопам как созидать, уныло наблюдая, что они делают все с точностью до наоборот. А вот по выходным заняться было совершенно нечем. В горах неспокойно, на севере идет война. Телевизор в поселке строителей – один на всех, транслирует только национальный канал, разумеется, на национальном языке. Да и тот работает только с 20.00 до 22.00. Основное развлечение по выходным – походы в поселок на рынок и в местные бары. Точки общепита в африканской глубинке – зрелище не для слабонервных. Но мне и моему другу Генке очень нравилась местная кухня: огненноострое мясо в сочетании с ноздрястыми кисловатыми темными блинами. Отрываешь рукой кусочек блина, нагребаешь в него мяса с блюда, макаешь в огненный соус …. М-м-м. Даже сегодня, двадцать лет спустя, рот наполняется слюной от одного воспоминания. Тут, главное, сразу же запить всю эту вкуснотищу глотком холодного пива, а то дым изо рта пойдет, как у Змея Горыныча.
Вы резонно спросите: не боялись ли мы всяких желудочных инфекций? Боялись. Там микробы на ветках висят, как груши. Но от этих «груш» существовало чудодейственное средство, под названием «джин». Не тот, который дворцы строит и желания выполняет. А тот, который в рюмку наливают. Непреложное условие: никакого тоника! Только лекарство в чистом виде. А потом уже наслаждайтесь мясом и пивом.
Мы с Генкой удобно устраиваемся на продавленных диванах весьма почтенного возраста. Им лет по сто, не меньше. Обсуждаем глобальные вопросы, как и положено двум самым умным и опытным мужчинам двадцати пяти лет от роду. Солнце лениво ползет по небу, а наш обед плавно переходит в ужин. Поскольку мяса поедается много, лекарства надо принять побольше, а поскольку мясо острое – его надо «гасить» пивом. Эффект неизбежен. Когда солнце присело передохнуть на вершинах эвкалиптов, мы с Генкой уже были не только сытые, но и «добрые и веселые».
Опираясь на плечо и локоть друг друга мы, наконец, отправляемся домой.
Все мои знакомые при слове «Африка», сразу же спрашивают: А в пустыне жарко? А верблюдов много? А слонов? – Не жарко и не много. Не видел. Моя Африка ассоциировалась у меня с Карпатами, а климат – с теплым киевским летом. Зеленые горы, сосны вперемешку с эвкалиптами, журчащие по каменистыми руслам реки, ледяные водопады. Зимой выпал снег. Он пролежал целых полчаса и кофейно-коричневые эфиопские ребятишки обалдело пробовали это белое и холодное нечто босыми ногами.
Между поселком и нашей базой лежит сосновый лесок. Родной карпатский запах хвои щекочет ноздри. Подмигивают из-под коряг веселые маслята. Идти через этот лесок минут двадцать по тропинке – и мы на базе.
Не знаю, так ли по всей Африке, но на этих широтах и высотах не бывает долгих закатов и медленных рассветов. Раз – и уже ночь. Словно кто-то выключил свет. На этом щелчке выключателя мы с Генкой вступаем в лес. И сразу же погружаемся в кромешную тьму. Нас окружает МРАК. Именно так – прописными буквами и жирным шрифтом. Через два шага я понимаю, что означает украинское выражение «глупа нич». Это когда беспроглядно темно и ты, как дурак, все время спотыкаешься обо что-то и задеваешь нечто головой и другими частями тела. Но идти надо, не ночевать же под сосной! Да и начальство вряд ли подобный опыт одобрит.
Генка что-то возмущенно бубнит. Количество принятого им «лекарства от микробов» несколько превосходило мое, поэтому я крепко держу его за локоть и пытаюсь придать ему вертикальное положение. Мы медленно углубляемся в лес.
Я не знаю, сколько времени мы шли, но рука моя, на которой висел Генка, совершенно онемела. Я на секунду отпускаю друга, чтобы размять руку. И Генка исчезает. Только что он стоял рядом - и вот его уже нет. Я размахиваю руками по типу ветряной мельницы с воплем «Генка, ты куда девался?». Ничего и никого. Топчусь на месте. Результат нулевой. Приятель испарился. Мне становится по-настоящему страшно. Черт его знает, какие Вуду сидят тут по кустам! Все-таки это Африка!
Внезапно откуда-то снизу доносится унылое «Гу-гу». Я опускаюсь на четвереньки: Генка, ты только не молчи, сейчас я тебя найду!
Генка шипит: «Ищи быстрей, я сползаю». Ощупываю руками колючую землю, больно ударяюсь о сучки, к ладони липнут раздавленные маслята, натыкаюсь на что-то мягкое и лохматое: Генкину бородатую физиономию!
- Я провалился, - возмущается Генка. – Тут какая-то нора! Вытащи меня скорей!
- Это нора дикобраза, они не кусаются, - успокаиваю я друга.
- Если есть зубы, чтобы жевать, значит, кусаются!
Я пытаюсь вытащить сто килограммов Генкиной живой массы на твердую землю.
- Ох, нелегкая это работа, тащить из норы идиота! Помогай мне, юный натуралист!
- Как я тебе помогу, мне не обо что упереться, тут глубоко! Не дергай так, поэт хренов!
Мы пыхтим и ругаемся. Наконец, Генка извлечен из туннеля. Минутку мы сопим, отдыхая.
- Пора, говорю я.- Пойдем.
Мы вновь поднимаемся на ноги и продолжаем путь. В абсолютной темноте. Генка делает два шага и говорит: Не пойду. Колется.
- Что колется (продолжение фразы я опускаю)?
- Иголки. Сучки. Я кроссовок потерял.
Вы, конечно, понимаете, что свои комментарии я повторять не буду?
- Плевать на кроссовок, пошли.
- Нет, его надо найти. Это Лехины кроссовки. Я одолжил. – Леха – наш сосед по квартире.
- Что еще за мода, брать чужую обувь? И как он их тебе дал?
- Никак, я сам взял. Надо утром по-тихоньку вернуть. – Генка сползает по мне на землю: Я буду искать.
- Знаешь, что? Я сам поищу. А ты лежи тут и никуда не двигайся. А то я тебя ни за что не найду.
Найти в темноте дорогу назад к норе – занятие безнадежное. Но чувство долга сильнее. Я осторожно ощупываю ногами землю, чтобы не провалиться. Руками вожу перед собой, чтобы ни во что ни въехать. Одной рукой шарю в воздухе слева, другой – справа, руки расходятся в стороны, нога куда-то скользит и я со всего маху «вписываюсь» в дерево прямо перед собой! Наступает тишина. Занавес. Где-то высоко надо мной кружатся в хороводе маленькие звездочки. Стрекочут цикады. Я еще жив – и все в этой жизни прекрасно. Кроме идиота Генки и его кроссовка.
Я ползу назад. На удивление, почти сразу же наталкиваюсь на злосчастную нору. Запускаю в нее руку: пустота. Как будто туннель на другую сторону земли. Я возвращаюсь к Генке, которого нахожу по мерному храпу.
- Проснись, такой-сякой! Подержи меня за ноги, я так не достану!
Если бы я был абсолютно трезв, даже под угрозой пыток не полез бы к этому самому дикобразу!
Вы вообще-то, представляете, как выглядит этот зверь? Этакий большой, ну о-о-очень большой ежик. Размером со среднего кабанчика. Иголочки у него сантиметров по тридцать в длину. Остренькие и смазанные еще каким-то энзимом для усиления эффекта. И если этот ежик сердится, он любит пулять в лицо обидчику этими самыми иголочками. Без предупреждения. Эфиопы говорят, очень больно. Норку он себе роет метра два глубиной. Сначала идет почти вертикальная шахта, а затем, собственно, нора, где «ежик» ночует и все такое прочее совершает.
Генка цепляется за мои ноги и я медленно сползаю лицом вниз в шахту дикобраза. Руки ловят пустоту. Опереться не на что, меня увлекает в глубину. Плечи мои по ширине в аккурат вписываются в диаметр прохода. Если верный друг по какой-либо причине сейчас отпусти ноги, то меня найдут не скоро. Если вообще найдут. И я так и останусь стоять тут головой вниз на веки вечные!
«О-хохо,» - вздыхает сокрушенно кто-то в темноте. О-ОН! Кабано-еж! С иголками по тридцать сантиметров! Я истерически задергал ногами: Вытаскивай! Противный скользкий ужас вцепился в желудок, приглашая поделиться с природой сегодняшним обедом.
На поверхности я с минуту пытался отдышаться, прежде чем высказать Генке все, что я думаю о кроссовках и дикобразах, а также о нем лично.
Но протрезвевший Генка упредил меня: Ну его к черту. Куплю Лехе другие с получки. Пошли.
И тут в моей голове наступил провал. Пауза. Амнезия. Время исчезло, пространство исчезло. Осталась только темнота. В этой темноте я шевелил ногами, но движения не чувствовал. Очнулся только в воротах нашего городка. Мы стояли под фонарем и ошалело смотрели друг на друга: Генка в одном кроссовке и с сучками в бороде и я с разодранным лбом. Все в иголках, листьях и прилипших маслятах. За спиной умиротворенно шуршали сосны, вздыхали во тьме дикобразы, улюлюкали в кустах гиены, мирно спали ядовитые змеи.
И мы засмеялись. Захохотали. Заржали. До икоты. До колик. До слез. И чтобы я еще хоть раз когда-нибудь! Клянусь норой дикобраза! Особенно, после того, как я на нее посмотрел при свете дня…