- Шеф, как грибы? Хорошо тебе?
- Охуительно, я все вижу так, как будто смотрю на мир через дно пластмассового каноэ. Просто лежу лицом вниз и смотрю сквозь него…на тебя…
Я проснулся? Я опять спал на полу, вино пролилось на ковер, телевизор включен. На экране мелькают черные и белые зерна, неприятный шум сопровождает эту мерзкую картинку. Видимо, поэтому мне снилось море.
Был шторм, чайки проносились рядом с моим лицом, как пули. Волны грязноватого цвета истерично бились о камни. Я же спокойно стоял и смотрел. Вообще-то нет, неудобно признаваться, но мне было ужасно страшно. Мне казалось, что небольшой выступ, на котором я пристроился, отколется, и я проследую на морское дно в качестве корма тупым креветкам или ещё каким-нибудь микроскопическим морским существам. Честно говоря, во сне я вел себя достаточно малодушно, в принципе, я осознавал, что выступ не может отколоться, но, тем не менее, нервно хватался за одинокую колючую веточку торчащую из тонкой щели в камнях. Пытался почувствовать момент моего падения, зачем - не очень ясно, вероятно, чтобы в этот момент в панике разбить камнем себе голову. Ноги мои щупали холодную каменную поверхность выступа, вот-вот земля подо мной затрясется, и я услышу треск, потом шум, потом тишина, голос Бога, и так далее по программе. В голове же вертелось только одно: все это чушь, это невозможно, ты пришел к берегу, чтобы посмотреть на море, вид встревоженной водной стихии должен был быть незабываемым, а ты просто психуешь, придумывая различные оправдания своему страху. Смотри и наслаждайся, зачем нервничать без причины. Немного упорства и выдержки - я убедился, что это действительно больше похоже на приступ паники. Отпустил колючую веточку, выпрямился, и шире расставил ноги. Лицо подставил под соленые порывы ветра. Дальше треск, потом шум, потом тишина… Тишина была слишком долгой, поразмыслив, я решил, что голос Бога в этой программе совершенно лишнее, и вообще это сон. Напрягся и разлепил веки.
Я умылся и сутуло просочился на кухню. В холодильнике одиноко скучал кусочек сыра, ему совсем поплохело, кусочек вспотел и выглядел подавленным. Я сжалился над ним и решил прекратить его страдания, но, к сожалению, я всё лишь испортил, сыр оказался гнилым, поэтому я всего пару раз поранил его зубами и немедленно выплюнул в мусорное ведро. Таракан стремительно выбежал из-под плинтуса и спрятался за ведром. Он боялся, но в то же время был благодарен, для него сыр был в самый раз – «вкусняшка».
Ладно, подумал я. Зачем убивать его сегодня. Сыру я уже причинил море страданий, на сегодня, пожалуй, хватит злодейских поступков. Таракан, видимо, почувствовал, что обстановка несколько разрядилась и гимнастом запрыгнул в ведро.
Я включил радио и обрадовался, ни одной новости про смерть, это прекрасное утро. Утро жизни, солнышко холодными лучами трогает стол на моей кухне, напоминает мне, что сегодняшнее утро особенное, человечество прогрессирует, утро без сообщений о смерти – одно из величайших достижений. Что говорить, были времена, когда каждое утро люди получали печальные известия, и не просто о незнакомцах, умирали все: родственники, знакомые, соседи, коллеги по работе… Я оптимист, и сегодня жизнь отплатила мне. Нет ничего лучше, чем начинать день без новостей о смерти. Я пользуюсь этой возможностью с упоением. Я бы хотел посоветовать этот рецепт людям с неустойчивой нервной системой. Знаете, это просто, включаешь радио, настраиваешь его на музыкальную волну, и представляешь, что музыку ставят лишь из-за того, что нет плохих новостей. В принципе, можно представлять, что новостей нет вообще, в природе. Отсутствуют.
Пора бы уже решить проблему с завтраком. Холодильник оказался совершенно бесполезным, в морозилке мерз окаменелый кусочек мяса неизвестного животного. Название этого вида стерто кровавым ластиком из красной книги. Раньше эти прекрасные существа стадами паслись на полянках, пили водичку из ручейков, мой древний предок убил одного из них, и кусочек задницы милого существа положил в морозилку. Что ж, явно не пригодно для употребления в пищу. Придется съесть что-нибудь по дороге.
Открывая дверь своей маленькой уютной квартирки, я задумался. Может ли повлиять мой завтрак на что-то глобальное. Дело в том, что прямой зависимости, конечно, нет, но вот косвенная наверняка есть. Впрочем, обстоятельства заставили меня расстаться с этими гениальными мыслями. На лестничной клетке стояла монументальная скульптура известнейшего московского автора под названием «соседка нашла какие-то пакеты и уверена, что вынес их именно я». Здрасте, Анна Ми…мой голос затих от разочарования, я как обычно забыл её отчество, я никогда его не помнил, никогда в жизни мне не приходило в голову его запоминать, хотя я не поручусь, что и с именем я не перепутал.
Пакеты зашуршали и побелели от стыда. Я ткнул их дверью и хмуро посмотрел на соседку. Её огромные груди, поеживаясь, прошептали мне что-то, мне так показалось, но я не расслышал. Соседка фыркнула и вытерла их платком: «Жара!» Да, но это не так уж и плохо. Уфффф, пакеты-то ваши, а? Нет, ещё более хмуро отозвался я. Исполинская фигура соседки оставляла лишь узкий проход к кнопке лифта, я продемонстрировал чудеса гибкости и дотянулся до неё кончиком безымянного пальца. Какое её, в общем-то, дело - чьи это пакеты? Беглого взгляда мне хватило, чтобы определить, что они наполнены книгами. Даже не книгами, а какими-то брошюрами.… А! Наконец-то всплыло на поверхность название журнала, значительное количество номеров которого наполняли эти гребаные пакеты – Новый Мир. Один пакетик пошуршал, покопался в себе и помахал мне книжечкой «200 вопросов об алкоголизме». Я криво улыбнулся в ответ. Но тетка не унималась, видите ли, на моем этаже никто кроме меня не читает книг…. Я был лучшего мнения о своих соседях, но Анна Михална (допустим) обладала информацией. Спорить с ней на таком уровне было очень сложно. Зато я веселился от души. Будет что рассказать за кружечкой пива. Я постарался не выпадать из образа хмурого крутого парня, я не люблю лишние разговоры, тем более с толстыми соседками (кстати, внешне она похожа на Юрия Куклачева). Удивленно смотрю на неё (глазами я ей предложил заткнуться и послушать «сюды»), не знаю, кто что читает, меня это не касается (и тебя тоже, коза), но если я говорю, что это не мои пакеты, то это именно так, нет у меня привычки подпирать своими пакетами двери и захламлять пакет…проход.… Вот я и прокололся, идиотская оговорка лишила мою реплику пафоса. Но, тем не менее, я выиграл время. И пока моя хитрая Анна Михална переваривала слова и предательски заслоняла солнце, я запрыгнул в лифт.
Сухой пирожок комом застрял в моем горле, вагон метро трясло в оргазме. Сердце вдруг стало покалывать дурацкая мысль о бесполезности любых действий. Я еду в метро, на работу, хотя я знаю, что не создан для неё, даже я бы сказал, не создан для действия. Но, обладая этим великолепным свойством, я становлюсь ещё более несчастным, когда не делаю ничего. Всплеск активности меня утомляет, бездействие вводит в депрессию, найти баланс, точку равновесия – хорошо бы. Несколько часов своей жизни я верил в то, что этот баланс найден, в разное время.… Во время упоительного секса с любимой. Или когда я в дрыбадан пьяный пел песни в микрофон, а прохожие в Питере удивленно смотрели на маленькую лодочку с кучкой веселых алкоголиков. Но это все иллюзия. Мысли мои умирают, когда мне хорошо. Спокойный взгляд на мою жизнь оставляет неприятный осадок в моей душе, фактически это может испортить целый день. И вот я еду в метро и думаю о таких вещах, которые могут запросто поколебать мое неустойчивое, но, в целом, позитивное настроение.
Я раскрыл книжку. Мой стеклянный взгляд не способен сфокусироваться на строке, он прыгает от слова «чаша» до «Оруэль», а дальше вообще слетает со страницы и падает на чьи-то грязные ботинки. Это мои ботинки, я опять забыл их помыть, да что там, я просто не хотел их мыть, я знал, что их внешний вид будет меня раздражать, но помыть – ничем не лучше, это не выход.
На станции Третьяковская рядом освободилось место, на него села девушка, я это сразу понял по её массивной заднице. Причем девушка действительно имела намерения сесть на свободное место, но её широкой аппетитной попке этого места явно не хватало, так что одно полушарие село мне на плечо. Я даже подумал, может быть позвонить на работу и сказать, что мне вывихнули плечо в метро, а самому побежать к друзьям. Залить свое лицо алкогольными напитками, свою паранойю объявить пьяным бредом. Я так и поступил.
Люди оборачивались, когда я, стоя перед памятником Репину, завывал в трубку. Блин, аккуратнее! Перебинтовывать обязательно? А долго вы это будете делать (ааа-ыыы…ууххх..), а то мне на работу надо? Я даже так разошелся, что чуть не попросил босса довезти меня до дома, но во время опомнился (даже если бы я был серьезно ранен, отрывать босса на такие пустяки – непозволительная выходка с точки зрения корпоративной этики). В это время мои фронтовые друзья корчились от смеха.
Ну и что же это такое? Где баланс в этой поганой жизни, мать её?! Пять часов мне было хорошо, из них я помню три, потом четыре – плохо, после ещё три – просто отвратительно. Сидишь на холодном асфальте. Смотришь в пол, думаешь об одиночестве, хочется заплакать, залить слезами тротуар, а Москву-реку – оросить блевотиной. Чем все это закончится? Зачем я всё это делаю? Где я, в конце концов?!
Я дома. В моей квартире то под столом, то зацепившись в последнем волевом порыве за край кровати мною обнаружены люди в скрюченных позах. Они немного напоминают моих друзей, но чтобы удостовериться надо подойти. Перегар синеватым газом выходит из ноздрей и держит меня на расстоянии.
На кухне комфортно устроился Марек. К его долговязому мешковатому телу вела дюжина бутылок. Я включил музыку и открыл холодильник. Странно, мы что-то покупали… Могли бы купить чего-нибудь съедобное, идиоты, но кроме неопределенного количества алкоголя различной степени крепости ничего не было. Правда, было немного кефира. Я его понюхал, он скис давно, меня чуть не стошнило. Взял бутылку пива, открыл её о край раковины и присел перевести дыхание. Корявая рука Марека дотянулась до радио и, несколько раз постучав по нему, все-таки выключила. Я взял пульт, оставаясь на безопасном расстоянии, включил. Один его глаз приоткрылся, он был недоволен, Марек мне продемонстрировал средний палец. Пора вставать, мать твою, труба зовет… Он медленно привстал, потер лицо руками и взъерошил волосы. Поматерился и пощурился солнышку. В мгновение ока мы уже были пьяны, выпили по четыре бутылочки и смеялись пошлым шуткам. Остальные, молча, почесывая задницы, разбежались по своим квартирам, кто ближе, кто дальше, у всех были свои дела. Только Марек работал по ночам, а я был со «сломанной» рукой. Стоп… Вспомни…ребро…нет…плечо?!…а как это произошло…Ёхарный бабай, что я там боссу своему наплел, дай силы мне вспомнить, Великий Маниту!
Телефон зазвонил, и я подбежал к нему, агрессивно задевая стены коридора. Я бегу. Грациозно бегу, мимо зеркала, в нем я вижу молодого, сильного, человека, он наверняка занимается американским футболом, и бежит, чтобы заработать очко своей команде. Тачдаун!
Перед тем как снять трубку, пришлось помассировать виски, чтоб остановить потом сумасшедших мыслей. Мой босс интересуется здоровьем. Подлец, интересуется моим здоровьем. Я раньше не замечал за ним особенной любви ко мне! Заботливый сукин сын! Ну ладно…Авария… дорожно-трнспратно… (что я говорю?!)… дражетрапорт… (какой позор) ДЭ! ТЭ! ПЭ! С голосом?! Что у меня с голосом? (так говорят нормальные мужчины после опохмела, ты, мразь голубоватая) хриплый немного… ээ… мне ещё ребра помяли немного – дышать сложновато… Задыхаюсь, фактически! (так, надо как-то закончить разговор)… эээ.. врачи сказали, что у меня… хм… шок… а сейчас я еду в…. такое учреждение… хмм… травм пункт! Справку?! Конечно. Всё! Выезжаю! Не знаю, как врачи скажут. Я позвоню тебе, расскажу. Все!
Я схватился за голову. Кажется, эндшпиль беседы я провалил. Нет у меня чувство ритма, паника и прочее испортили всё дело. Я облажался. Всё из-за того что, я ненавижу врать. Можно придумывать смешные истории, уверять девушек, что парни обращают внимание на размер груди, уверять незнакомца, что ты иностранец и ко всему ещё и гранж, но я перешел грань – я стесняюсь своего нелепого поступка. Кажется, я проклят богами. В общем, симпатичное местечко менеджера по маркетингу с неплохой зарплатой в американской компании собирается перейти к какому-нибудь прыщавому хмырю, или ещё хуже к красавчику с бакенбардами в модных полуботинках. Чем они собственно отличаются от меня, почем отнимают у меня насиженное место?! По какому это, блять, праву?!
Марек меня успокаивает. Корчит рожи и матерится. Да и вообще, не надо драматизировать - можно поехать за справкой в травм пункт.… Ну а что мне собственно терять? Ничего, на улице солнышко. В голове штормовые похмельные волны сменились легким бризом утреннего опьянения. С необычайной ясностью я осознаю, что утро давно прошло, что мы напились, и что, по большему счету, сегодня замечательный денек. Великолепный просто.
Мы едем в Ясенево, там меня ждет зловещее «учреждение». Болезненно вспоминаю разговор с боссом, стыд пытается пробраться в моё настроение, я гоню его крепленым вином, стыд разбит, убегает с порванным ртом и отбитой мошонкой. Обещает вернуться.
Уверенным шагом мы заходим в помещение с зелеными стенами. Пахнет бинтами и швами. Люди сидят, я в этом уверен, это знает мой мозг, но вижу я нечто другое. Наверное, мы слишком быстро идем по коридору… Почему люди наклонились в бок?! Их сбивает ветром? На море шторм? Но мы моряки таких мелочей не боимся. Есть даже такая песня у Машины Времени. Я испугался, что зайду в кабинет врача и начну петь. Пришлось остановиться и прийти в себя. Легко сказать – ничего не вышло, я решил, что если и спою, что видно карма у меня такая.
Из кабинета вышел человек с забинтованной головой, паренек с ужасающими ушибами на лице встал, но Марек положил ему руки на плечи и усадил. Мы быстро, так что не ссы , понял? Тихо, господа, мы блатные…
Доктор в очках подпер лицо руками. Взгляд грустных глаз говорил о том, что таких мудаков, как мы, он повидал на своем веку. Я хотел бы объяснить, этому умному и отзывчивому человеку всю трагичность моей ситуации, но со мной был Марек. Он мог стерпеть задушевный разговор только в состоянии феерического алкогольного опьянения. Короче, он сразу поставил бутылку вина на стол, и уверенным голосом сказал, что, мол, у человека беда – перелом плеча, ушиб ребер, нужна справка. На столе появилась бумажка зеленоватого цвета. Перелома плеча не бывает, ответил доктор. Мы с другом ничего в этом не понимаем, доктор вы, вам лучше знать. Перелом кости в районе плеча. Вот примерно здесь. Осматривать не надо, улыбнулся Марек, я уверен, что вы можете поставить диагноз на глаз и выписать какую-нибудь справку для работы моего друга. Да, осматривать действительно не надо, это…. Так сказать, противоречит моим убеждениям, я в некотором роде…. В общем, на столе появилась ещё одна бумажка. Доктор пожал плечами и начал заполнять какие-то бланки, приговаривая, что в районе плеча много что можно сломать, и что это обычное дело. Марек уже достал стаканчики и разливал вино. Через десять минут мы уже пожимали руку доброму доктору.
Вышли на свежий воздух. Интересно, Марек, сколько ты ему дал?! Не знаю, я сам не очень понял. А сколько вообще у тебя денег, что сейчас собираемся делать-то?! Марек признался, что денег у него нет, и не было, расплачивался он моими деньгами, взял их с подоконника на кухне. Давно надо приучить себя класть деньги в места поукромнее.
Мы дошли до ближайшего магазина, и купили вина. Сели на скамеечку перед лесом и смотрели на людей, выгуливающих своих собачек. Очень спокойно. Старичок с трубкой в зубах и маленьким французским бульдогом на поводке спросил у нас время. Такого старичка не часто встретишь в Москве. Улыбчивый, умиротворенный. Очень спокойно. И ветра почти нет.
***
Вилка выскользнула из моих рук. Распятая на тарелке, яичница одиноко смотрела в потолок. Я поднял вилку и продолжил процесс подпитки своего организма. Я всерьез подумывал о том, чтобы расстаться со своей работой. Так всегда, если бы меня погнали из-за того нелепого запоя, то я, пожалуй, сидел бы в пустой квартире (мебель я уже продал бы) и посыпал голову пеплом от сигарет «Новость». Марек спланировал и провел спасательную операцию. Я остался в команде, мне сочувствовали сослуживцы. Раскачивали своими яйцеобразными головами, а я им рассказывал о том, как меня сбил пьяный водитель. И что? Что теперь? Я должен радоваться, так нет: я сижу и думаю бросить на хрен свою вонючую работу. Негодяй! Неблагодарный негодяй!
Но в метро опять все меняется. Два человека в очках громко разговаривают друг с другом. Разговор очень странный – они пьяны в зюзю (в говно, в грязь, в хлам, в мясо, в муку, в пыль и т.д.). Это даже разговором сложно назвать, я прислушиваюсь, и постепенно убеждаюсь: звуки с запахом уксуса вылетают из их глоток и не образуют слова. Просто равномерно расползаются по вагону. Женщины с щеками наперевес щемятся по углам, мужчины поджали колени и уткнулись в книжки. Я пытаюсь разглядеть алкоголиков, но зрение меня подводит. Один из них начинает биться головой прямо об надпись «не прислоняться». Эта надпись и трезвого выводит из себя. В принципе это благородный гнев. Второй же просто танцует, у него нет оригинальных идей, ему не нужен протест, он просто танцует. Получается у одного идеи протеста, у другого строго структурированная концепция бытия: выпил-танцую-живу. Они хорошая пара.
Вечером договорились спрятаться в кабаке. Пришли, сели, заказали пиво. Сидим. Я и Боб. Боб – лысый, огромный бугай, с добродушной улыбкой. Добродушность улыбки констатируют только его близкие друзья, так как улыбка демонстрирует два серебряных зуба на нижней челюсти. Я видел – Боб пугает людей. Серьезно, я видел как парень чуть не потерял сознание, пока отдавал Бобу сигареты. Боб просил одну, но ему отдали пачку. С такой внешностью это неудивительно. Да и повадки ещё те. Родился в интеллигентной семье. Родители ему ни в чем не отказывали. Вероятно, что по части питания был даже некоторый перебор. Но потом родители уехали в Германию. Поработать. Ну и остались там. Присылают деньги, звонят, но к себе не приглашают. Боб повесил в своей комнате знамя со свастикой и начал напиваться каждый день, сопровождая пьянку применением грубой силы ко всем, кто встречается на пути. Сначала это было шуткой – постоянно быковать, спрашивать, кто чего не понял, и обещать разорвать репу как нарезной батон. Но вскоре такое поведение стало его сущностью, и старого Боба не осталось. Точнее мы и не особо знали старого Боба. Мы были довольны.
Пили часа два. Я слушал ужасные рассказы о драках и приемах в милицию. Хммм… Боб, в твоей жизни что-нибудь ещё случается? То есть я понимаю, что это весело…и…да, конечно, он полный мудак…Естественно будь я на твоем месте, я бы тоже ударил его шпалой…Согласен, полное чмо…мда…
Приковылял Марек. Похоже он сел на шею нашему доктору из травм пункта. Он загипсовал себе ногу и рассчитывал на ещё одну недельку больничного. Он был пьян и объяснял нам, что гипсовать ноги – это его стиль жизни.
- Понимаешь, я гипсую ноги, и мне это нравится! Понимаешь?! Загипсуй свою ногу и ты поймешь…Знаешь, чувство защищенности, в метро опять же девчонки знаешь как реагируют. Они мне говорят: ой, что это с вами, а я им – девчата, не волнуйтесь, это нога, а не то, что вы подумали (мы все смеемся, хотя шутка так себе). Боб, загипсуй ногу. Боб я тебе обещаю, ты перестанешь носится за бабушками с оградами в руках.
– Да я тебе говорю, Мар, это она с****ила ящик. Ну никто не мог с****ить его кроме этой старой карги. (Боб морщит затылок). Я уверен на сто процентов. Пусть ещё спасибо скажет, что я её простил… И не стал размазывать её по асфальту…
– Да ты её до смерти напугал.(говорю сквозь истерический смех) Да она бы ящик пива и не подняла бы никогда. Она во такая малюсенькая скрюченная бабушка. Боб ты животное. Ты животное! (эти слова мы кричим уже вместе с Мареком).
Мы пьем пиво, картошечку кушаем. Боб кричит официанту: Картофана принеси ещё, дружище! За соседним столом несколько парней криво посмотрели на Боба. Почесывая козлиные бородки, они что-то говорили друг другу и смеялись, Боб, кажется обиделся. Он встал рядом с ними и стал смотреть каждому в лицо. Мне захотелось уйти. Бармены переглянулись и пошли звать охрану. Какие-то секунды прошли, пока ребятки думали, как отреагировать на вызывающее поведение сурового гиганта.
Я отключаю мысли, не приятно продумывать возможные пути развития ситуации. Тем более, что через несколько секунд щуплый охранник отводит Боба в сторону, а за ними недовольно плетутся наши соседи. Боб настроен серьезно, хватает кружку пива и бьет одного по голове, параллельно объясняя охраннику мотивы своих действий. Мы с Мареком спокойны. Главное нас не трогают, а Боб и сам всех убьет, переколотит, наскандалит, главное, чтобы он не забыл, что он нас знает, и мы не виноваты. Его тоже бьют кружками, вестерны показали свои уродливые капиталистические лица прямо в московском занюханном пивняке. Боб словно Иствуд силой заставляет смирится окружающих с его взглядом на мир. В нем чувствуется стержень.
А мы ушли, не стали досматривать.