Морской кот
Пейзаж дохлых кузнечиков. Вроде как горы, но нет, не горы, сикось-накось, с полоумными кривыми виноградниками — кто и когда пробовал их вино? Да может это и не виноградники, а так, лажа и декорция, а бухта, во, бухта Балаклавы — чудесная бухта, во всём Крыму лучше нету, закрытый городишко, база подлодок, и домишки двухэтажные, чистенькие, штукатуренные, прямо к набережной, и набережная облицована, ну не мрамором, но хоть как-то, и стоят вспомогательные суда, сливают отработанную солярку, и электрический скат, блинный хищник, он всегда здесь — то ли заблудился, то ли нашёл свою нишу. И дохлые кузнечики-цикаты стрекочут, да все мы тут как кузнечики, и даже не удивляемся, нас всех предали, предали, потому что сами мудаки — постеснялись к стенке поставить тех, кто нас предаст! Ну так давайте! Радуйтесь! Добивайте! .....Ссссуки жёлто-блакитные, извечные предатели великорусского народа.
Да только жители Балаклавы — бывшее морячьё, ну жили себе, доживали, вспоминали дальние походы, временами пили, а на праздники и пели, нормальное население, ну да.
На втором этаже, вид на бухту, а когда капитальный ремонт будет, хрен его знает, слава Нептуну, потолок не рушится, жил Нахимов и кот. Нахимов всепогодно ходил в кирзачах, матроских штанах, фуражке с позеленевшим крабом и бушлате. Карманы бушлата были набиты всякими нужными железками, там и натфиля, и ключи, и гайки, да чего только нету. Кот железо презирал. Нахимов часто заходил в полуподвальный магазинчик — купить портвейну и молока. Кот и портвейн презирал, но только никогда об этом Нахимову не говорил, от него вообще никакого «мяу» было недостучаться. Никто не знал, кем раньше служил Нахимов, никто не знал, откуда у него кот. Кот был такой же старый как Нахимов, но только имени не имел. Да и породы не имел. То есть кот и всё! А кому нужны имена? Дешёвам трусам, боящимся затеряться в мире? Кот не боялся. Да и Нахимов с ним говорил редко и безадресно — типа кот, ну и кот. А плавал ли раньше кот на кораблях ВМФ или может отъедался на дешёвом каботаже, этого тоже никто не знал, но сухопутную жизнь кот игнорировал, может по старости, а может от широты звериной души.
Да сам Нахимов — тот ещё хмырь! Военно-морские пенсионеры смеялись над ним: ну дело? На деревянную расхлюстанную шлюпку пришпандорил моторчик, когда у всех моторки со значением, ну это ж надо. И кличка «Нахимов» прилипла, когда тот, с перепою, видно, стал брызгать слюной сквозь редкие зубы:
— Да что там! Не позорь, падла, Черноморский Флот! Выйди в Дарданеллы! Сразись, ёптыть! Если ты флотоводец, а не рапан прибрежный!
— Так у них паровые катера были!
— Где? В чистом море, да, английские катера — угроза. А в проливе — ну где им там развернуться?
— Ну ты адмирал!
— А что? Один хрен, затопил все суда в Севастопольской бухте! Так топил бы в Босфоре! Не прошли бы они! Ну никак не прошли! Им везти надо было и десант и провиант и боеприпасы, убил бы он их хоть бы треть, хоть бы ценой всего Черноморского Флота, так эта гнилая Антанта нас до сих пор уважала бы.
— Ну ты точно Нахимов!
— А! - Нахимов махал ладонью, да что там, события Крымской Войны, да вот кот, ну хрен ему объяснишь — смотрит круглыми зелёными глазами и ноль внимания.
Кот никогда не слушал Нахимова. Возможно, ему было неинтересно, как неинтересны вялые шорохи мышей в деревянных перекрытиях, а может имел свой, независимый взгляд на исторические события.
Собственно, главное начиналось ранней весной. Нахимов выходил из дома, и на его левом плече браво свисал кот. Насмешники называли кота меховым воротником нового уставного фасона. Кот не называл их никак. И даже не смотрел в их сторону. Посудина Нахимова чихала, фыркала, медленно кладя курс на узкий выход из бухты. Если навстречу, в фарватер вплывала чёрная субмарина с идиотским взвизгом:
— УУУааааа!!! УУУаааа!!!
Нахимов принимал в сторону, чертыхаясь:
— Дизелюха-развалюха ржавая, а сколько гонору!
Они проплывали на встречных курсах, и какой-нибудь младший офицер с верху рубки весело кричал:
— Нахимов! Кота не урони!
— Ага. Причиндалы свои не урони, умник! — огрызался Нахимов, впрочем, без злобы.
Любил Нахимов море? Глупый вопрос. Он с ним жил. Сосуществовал, и другого сосуществования себе не мог помыслить.
Любил ли кот море? Тот самый кот, что сидел на чёрно-бушлатном плече Нахимова, подставляя усы свежему бризу. Нет. Кот море не любил. Совсем. Но море, эта мокрая неприятная субстанция была источником рыбы! Когда Нахимов отплывал влево от стратегического входа в бухту, примерно там, где по преданию затонул «Чёрный Принц», что вёз зарплату всему европейскому воинству, вот, тут оно начиналось! Азартное, ни с чем не сравнимое волшебство! Кот спрыгивал с нахимовского плеча, его глаза загорались, хвост нервно подрагивал. Он внимательно следил, как разматывается леска, вытягивал шею, глядя за борт, пытаясь разобраться, что там, в глубине происходит, а когда с шумом и плеском взмывала вверх подсечённая рыбина, кот торжествующе взмахивал лапой, пытаясь закогтить добычу.
— Ну, ну, — усмехался Нахимов, отцепляя страшного, иголки на спинном плавнике в палец длиной, морского ерша и бросая его на дно лодки. Морские хищники трепыхались, разевали огромные зубастые пасти, в животе у них часто обнаруживались целёхонькие, только что проглоченные барабульки.
К пойманной рыбе кот был снисходителен. И никогда на неё не набрасывался, нет, он был воспитан, предпочитал уху, которой по-братски делился с ним Нахимов, когда можно сесть перед миской, поджать лапки и неторопясь вкушать ароматную рыбью плоть.
Однажды рыбалка была столь хороша, что Нахимов слишком увлёкся, а потом понял, зыбь нехорошая, волнуется стихия, и кот вдруг на плечо взобрался, почувствовал недоброе. Нахимов засобирался, а лодку раскачивало всё сильнее, мотор завёлся не сразу, и когда надо было поперёк волны встать, так только лопасти в воздухе впустую затрепыхались, а лодка на самом гребне и боком! И тут неожиданно, против всяких правил — другая волна, в другой борт!
— Ишь ты! — удивился Нахимов, перелетая за борт.
Кот вцепился в бушлат, единственно надёжную вещь, но тут опора предательски исчезла. Бушлат погружался в глубину, кот держал его четырьмя лапами, наблюдая, как в мутно-зелёном мареве медленно опускаются на дно кирзовые сапоги Нахимова. Вряд ли кот что-либо соображал, он судорожно тонул вместе с чёрным сукном, которое не мог отпустить.
И тут. Сверху. Рука Нахимова ухватила его за шкирку и потащила на воздух. Кот сумел выпутать свои когти и показался над поверхностью.
— Куда собрался? — заорал на него Нахимов, — крабов кормить? Давай держись!
Нахимов закинул кота себе на спину. Тот впился сквозь тельник в самую кожу, а как тут иначе удержишься, и они поплыли к берегу. Каждая новая волна накрывала их с головой, но доплыли.
Кот, широко расставляя лапы, выблевал солёную воду — наглотался! Нахимов уселся, тяжело отдуваясь. Сквозь тельняшку сочились кровью царапины.
— Извини, не расчитал! А что ты хочешь? Это ж стихия! Зазевался, борт подставил — и готово дело.
Кот попытался вылизывать мокрую шерсть, но его снова вывернуло наизнанку. Нахимова он не слушал, а только вздрагивал на холодном ветру.
Нахимов вынул из кармана штанов размокшую пачку «Примы» и коробок спичек, заботливо разложил их рядом с собой сушиться.
— Ну ты за лодку-то не переживай, как-нибудь новую справим!
Оба они смотрели, как возле чёрной скалы шипящие буруны не отпускали опрокинутую шлюпку, снова и снова бросая её на мокрый камень, до самых мелких щепок стремясь разбить.