Про тетку Пелагию в селе говорили всякое. Одни жалели ее, ссылаясь на несчастную судьбу старой девы, рассказывали грустную историю о том, как родители разлучили Пелагию в молодости с любимым. Другие хвалили ее за добрый нрав и отзывчивость, что, мол, отродясь никому не отказывала в помощи. Кто-то ругал тетку за ядовитый язык и своенравный характер. А некоторые даже связывали ее одной веревочкой с нечистыми силами.
Но что бы о ней не говорили, – я искренне любила Пелагию. Внешне она напоминала мышку: маленькая, сухонькая, с мелкими чертами лица, бойкая и проворная. Пелагия приходилась двоюродной сестрой моей матери и к тому же ее крестной. Ко мне она относилась по-родственному и всегда привечала как желанную гостью, поэтому в детстве я часто приезжала к ней на каникулы. Жила тетка в небольшом ветхом домике возле разрушенной старой церкви в центре села. Скотину не держала, огородом не занималась, потому что не видела в этом особой нужды. С ранней весны до поздней осени она пропадала на лугах, собирала лечебные травы и сушила их. В травах она разбиралась хорошо и точно знала, какая лучше подойдет для лечения той или иной болезни. Сельчане часто обращались к ней за помощью и в основном расплачивались за услуги продуктами со своих подворий: мясом, молоком, медом. Деньги за лечение Пелагия не брала, считала это великим грехом. Свои нужды покрывала небольшой пенсией, не тратя гроши по пустякам.
Случилось так, что лет пять мы с теткой не виделись. И как-то осенью, во время отпуска, я решила навестить ее. К сожалению, времени у меня было в обрез, так что я могла позволить себе заехать к ней лишь на сутки. Поезд на станцию прибыл вечером. Рейсовые автобусы уже не ходили. Однако мне повезло. Я поймала попутную грузовую машину и к ночи благополучно добралась до села. Разбитые дороги вытрясли из меня всю душу, но это ни чуть не омрачило радостного предчувствия встречи с Пелагией.
Село словно вымерло. Горящий фонарь у конторы да бестолковый лай собак, пожалуй, были единственными намеками, на его существование. Сквозь пелену сумрачного осеннего неба сиротливо пробивалась луна, роняя тусклый свет на убогие деревенские постройки. Даже темнота не скрывала бедности сельского быта.
Когда я подошла к теткиному забору, меня неожиданно охватил страх. Сердце сжалось, и по телу пробежал неприятный холодок… Господи, да жива ли она?! С трудом, открыв осевшую калитку, я медленно направилась к дому. Вдруг огромная тень метнулась в мою сторону и чуть не сбила с ног. Я ахнула и застыла от ужаса. Но когда тень заскулила, поставив на мою грудь лапы, и принялась тщательно вылизывать своим шершавым языком мое лицо, я вновь обрела дар речи.
Майка!.. завопила я не человеческим голосом и оттолкнула ее от себя. Черт бы тебя побрал! Дура, старая! Могла бы хоть тявкнуть для приличия. Я из-за тебя чуть рассудка не лишилась!
Но Майке, которую я знала еще щенком, было глубоко наплевать на мое недовольство. Она волчком крутилась вокруг меня, не давая вступить на крыльцо, и что-то торопливо пыталась рассказать на своем собачьем языке. Честно говоря, я никак не ожидала увидеть ее. Умной и ласковой Майке было не менее восемнадцати лет. Для собачьего века это редкость. Кроме того, Майке всегда были присущи странности, чем она заметно отличалась от других дворовых сородичей. Эта собака никогда не брехала попусту, запуская во двор всех, кого не попадя. А вот назад без хозяйки и шагу вступить не давала. Память у Майки всегда была поразительной. Собака безошибочно узнавала всех знакомых тетки, различала хороших и плохих людей. К друзьям ластилась, на недругов рычала. Поэтому неудивительно, что меня она сразу же узнала.
Я тихонько постучала в окно. Вскоре в сенях послышалось шарканье ног и старческое покашливание. Скрипнула дверь и на пороге показалась тетка Пелагия.
Никак свой кто?! – вглядываясь в темноту, спросила она.
В сопровождении виляющей хвостом собаки я поднялась на крыльцо и поздоровалась.
Ой, Верка, неужто ты?! – воскликнула тетка и бросилась меня обнимать. – Вспомнила-таки обо мне. Я уж думала, что так и помру, не повидавшись с тобой. А что уж ты на ночь глядя? По утру-то, чай, все бы спокойней было. Айда скорее в дом!
До слез растроганная моим приездом Пилагия еще долго причитала и все никак не могла успокоиться. Потом с нескрываемым удовольствием рассмотрела меня и примерила привезенные мною подарки: теплую кофту и шаль. Наконец, сообразив, что гостью пора накормить с дороги, спешно начала собирать на стол. Пока она суетилась, я ополоснулась под рукомойником, присела на табуретку и оглядела ее скромное жилище. Со временем в доме ничего не изменилось. По-прежнему чисто и уютно, пахнет сухой травой, развешанной пучками на стенах. В красном углу висит древняя икона, заботливо украшенная рушником с вышивкой, пол устлан домоткаными половиками. Все те же старые, пожелтевшие от времени фотографии над комодом.
Ну, айда вечерять что ли, пельмешка, пригласила к столу Пелагия, назвав меня так же, как в детстве. – Угощение не шибко богатое, но с голоду помереть не дам.
Я посмотрела на щедро уставленный стол и одобрительно покачала головой. Чего там только не было: соленые грузди, бочковые помидоры, домашняя колбаса, сметана… Рада тетушка попотчевать любимую племянницу!
Может по стопочке, а? За встречу! спросила Пелагия и, не дожидаясь ответа, поставила на стол графинчик с янтарной настойкой. Чай уж не откажи в любезности. Завидный первачок, на травках настоянный! Как знала, сберегла…
А почему бы и нет! Не вижу причин отказаться, согласилась я, зная ее слабость, иногда принять стопочку исключительно «за здравие».
За столом мы просидели почти до рассвета. Настойка оказалась крепкой, приятной на вкус и крайне располагающей к беседе. Тетушка расспросила меня обо всем, что ее интересовало, порадовалась моим успехам и вскоре охотно принялась делиться сельскими новостями. А когда я сказала ей, что непременно проведаю всех соседей, она резко насторожилась и вся сжалась. Я тут же почувствовала что-то неладное.
Не юли, тетушка! Выкладывай начистоту, что случилось? – настоятельно потребовала я.
Сначала Пелагия пыталась уверить меня, что ничего особенного не произошло – просто, мол, повздорила кое с кем, но потом не выдержала и поведала мне свою тайну.
Ладно, Верунь, так и быть расскажу… Дело-то прошлое, теперь, пожалуй, исповедаться можно. Сама бы сроду не поверила, коль от кого другого услыхала. Ты уж не обессудь, ежели что не так. В общем, уж и не знаю, какая лихоманка меня попутала, только загостевалась я как-то допоздна у кумы, что живет в соседней деревне. Мы с ней товарки давнишние, да случись, долго не видались, а как повстречались, насудачиться не могли. Ну, пропустили, конечно, по стаканчику-другому медовухи, – она мастерица ее приготовлять, да счет времени потеряли. Глядь, а на дворе темень! Кума, разумеется, заночевать оставляла, да я все-таки домой подалась. Уж больно не люблю в чужих хатах квартировать. Кума, стало быть, до околицы проводила, а там уж я одна поплелась. Иду, а меня будто кто из стороны в сторону толкает. Голова трезвая, а ноги не мои вовсе, – не слушаются и все тут. Медовуха штучка та еще! Хитрая. Пьется-то уж больно гоже, да попробуй после нее на ногах устоять. Ну, я, конечно, от греха подальше дорогой не пошла, а прямиком полями, чтоб не встретиться с кем. Народ у нас в селе неугомонный до чужих неразберих: набрешут с короб да еще приврут с корзинку. И только я полпути одолела, как вдруг мне будто головешку кто в глаза сунул, – инда ослепла я! Зенки-то потерла, гляжу, а с неба шар огненный падает и прямехонько на меня! Я с перепугу на землю так и повалилась. Лежу ни жива, ни мертва, боюсь дух перевести. И тут, как на грех, такое на меня любопытство нашло!.. Дай, думаю, взгляну хоть, что это?! Тихонько поднимаюсь и вижу перед собой… космическую тарелку. Я это мигом сообразила: соседский мальчонка картинки в книжке показывал. Стоит этот НЛО, огнями переливается. Красотища неописуемая! Осмелела я маленько и решила ближе подойти, разглядеть все, чтоб людям потом рассказать. И только я с места сорвалась, как в тарелке дыра образовалась, и выходят оттоль инопланетяне, штук пять или шесть. Ничего особенного, скажу, – люди как люди. Разве, что одежонка у них больно чудная, вроде чешуи рыбьей. А один, по всему видать их начальник, направляется ко мне и приветливо рукой машет, здоровается, стало быть. И тут я поняла, какая на мне огромная ответственность лежит: придется одной за всю Россию отдуваться. Поклонилась я до земли гостям, с прилетом поздравила, пожурила слегка: «Что ж вы, гости дорогие, не предупредили заранее, что явитесь? Мы бы вас с хлебом-солью всем селом встретили, оркестр бы из города заказали, речь подготовили. Можете не сомневаться, люди мы хоть и простые, но гостеприимные».
А главный руку мне жмет, а рука-то что лед холодная, и говорит на чисто русском языке: «Не беспокойтесь, гражданочка, мы здесь пролетом, спасибо за любезность, и в знак нашей встречи позвольте наградить вас медалью «Дружба планет» первой степени». И вешает мне ее прямо на грудях. Я, конечно, встала по стойке смирно, честь отдала, как положено, но от сильного, видать, потрясения в обморок тут же и свалилась. Очнулась под утро, чую, тянет меня кто-то. Глядь, а надо мной мужик Маньки Гороховой, агрономши нашей, склонился да скалиться окаянный. Я рукой-то по грудям... А медали и след простыл! Видать, пока я в беспамятстве была, спер он ее. Эх, как я подскочила, давай мужика трясти – медаль отдать требую. А мужик меня оттолкнул, руки в боки, да и говорит: «Совсем, что ли, старая, из ума выжила? О какой медали речь ведешь?.. Коль набралась до чертиков, дома сиди не рыпайся. Нечего по полям шарахаться и дури набираться! Иль своей мало? Иди, проспись лучше».
Ну, я ему всю историю, что со мной приключилась, по простоте душевной и рассказала. Мужик выслушал с интересом, а потом как заржет, что сивый мерин. Еле угомонился. Меня инда зло взяло! Послала я его, куда подальше, рукой махнула, да прямиком до своей избы. А мужик скорехонько в село побежал, ну и, понятное дело, языком во всех дворах зацепился. Так я посмешищем и стала. Сейчас уж не помню точно, сколько я тогда взаперти просидела. Носа из дома не показывала. Кума, правда, дня через два заглянула да говорит: «Ох, и наделала ты, Пелагия, шуму на всю округу! О тебе только и судачат. Не иначе как инопланетянкой кличут.»
Тетка тяжко вздохнула, немного помолчала и продолжила:
Долго я тогда в себя приходила. Мне ведь никто так и не поверил. Все, кому не лень, надсмехались, и стар и млад. Но со временем я успокоилась. Все одно: на каждый роток не накинешь платок!
Слушая рассказ Пелагии, я еле-еле сдерживала смех. Но, когда она замолчала, я заметила в ее глазах такую печаль, что смеяться расхотелось. Сердце мое заныло от жалости.
На другой день после обеда, я собралась в обратную дорогу. Чтоб не расстраивать Пелагию, к соседям заходить не стала и провела оставшееся время в беседе с ней. А когда тетка проводила меня до автобуса, то всплакнула и напоследок сказала:
А ведь нам больше не дано увидеться с тобой, пельмешка. Ты уж сразу-то меня не забывай. Вспоминай когда…
Мне стало не по себе. Я ничего ей не ответила. А, когда я целовала ее на прощанье, она прижалась губами к моему уху и зашептала:
Вер, а космическую тарелку с инопланетянами я и впрямь видела… Ты-то хоть веришь мне?!
Пелагия отстранилась и с надеждой посмотрела мне в глаза. Я растерялась, не зная, что ответить. История, которую она поведала мне, была явной выдумкой, но я не хотела обижать ее и тихо сказала:
Конечно же, я верю тебе, тетушка, честное слово – верю.
Глаза Пелагии повеселели, а лицо мгновенно расплылось в доброй, по-детски наивной улыбке. И я поняла, как важно было ей услышать это именно от меня…
Не знаю, встречалась ли тетка Пелагия с инопланетянами, но мне с ней действительно увидеться больше не довелось. Она умерла вскоре после моего отъезда, похоронив за два дня до своей смерти Майку. Царствие им небесное…