О любви.
Первая моя любовь сидела, по своему обыкновению, рядом, на эмалированном зеленом горшке. Мальчикам старшей группы детского сада было принято какать и писать именно в зеленые горшки без рисунка. У меня был свой горшок, именной, белый с красными цветочками. Итак, любовь сидела и тужилась, и рассказывала мне страшную историю, про то, как в центральной столовой есть большая мясорубка, куда попадают похищенные дети, из которых готовят пирожки и пельмени. А заведует всей этой кухней повар-злодей, который нажимает на красную кнопку, и бедные дети проваливаются в темное подполье, где и находится эта злосчастная мясорубка. Я делала большие глаза, хлопала ресницами, и мое сердечко сжималось от ужаса, а по спине бегали мурашки.
Подобные жуткие истории, называемые в маленьком детсадовском народце «случаями», и стали основой нашей любовной лирики. Но кроме этого, наши отношения поддерживались и действиями.
Летом, мы разоряли гнезда и муравейники, ходили на пруд, где водились лягушки и ящерицы, набивали ими карманы и продавали по десять копеек за штуку местным сорванцам и садистам. Мы ходили в одинаковых клетчатых брюках и майках, босые, загорелые и худые. Моя бабушка поила нас молоком и кормила крутыми яйцами, после чего нас одолевало общее стремление «пустить ветер».
Зимой мы совместно ходили кататься на горку. Моя первая любовь выходила на улицу в черных валенках, цигейковой черной шубе с пояском, в цигейковой же шапке-ушанке с красной звездой на козырьке. Эта красная звезда с загадочной аббревиатурой «СА» представляла собой высший детсадовский шик. Еще более шикарно выглядело то, как он курил папиросы «Беломор-канал» и стрелял в ворон из рогатки.
В первый раз мы поцеловались весной, и объявили родне о том, что будем теперь мужем и женой, будем вместе жить в его комнате, и потребовали купить нам двухярусную кровать. Его родители и моя бабушка покатывались со смеху и обещали устроить нам свадьбу, на которую мы собирались пригласить всю старшую группу. Но обещанья они не сдержали, а даже наоборот, запретили нам встречаться и вместе играть. С тех пор прошло не мало лет. И мы не виделись совершенно лет около двадцати. Но я думаю, что он помнит ту девочку, которая ждала его, прильнув к заиндевелому окну, и сочиняла для него самодельные книжки с картинками, нарисованными цветными карандашами.
Стояли первые морозцы, и во второй раз я, естественно, влюбилась в загадочного незнакомца, который поднял оброненную мной ненароком белую варежку. Тогда, появились первые круглосуточные супермаркеты, и поздним вечером я вышла купить что-нибудь съестное. Итак, любовь посмотрела на меня большими, осененными темными ресницами, карими глазами, подала пуховую варежку, а внутри меня что-то ухнуло и упало.
- Девушка, а вас не Снегурочка зовут?
Я замялась, смутилась и опустила очи долу. Но быстро нашлась и ответила:
-А вас не Дед Мороз?
Он легко подхватил мои пакеты, взялся за локоток и принялся за настойчивое провожание. Провожание пронеслось как миг, мы смотрели друг на друга как на чудо, которое вот-вот улетучится, а мы лишь неудержимо хотели удержать это чудо. В первый раз мы поцеловались прямо через десять минут после знакомства, а еще через пару часов принялись заниматься трогательным, нежным и неумелым юношеским совокуплением. Вся вселенная поместилась в темных зрачках и поглотила все вокруг. Я снимала комнатку в коммунальной квартире и могла ждать его сутками напролет, по-прежнему прильнув к окну. Каждую минуту мне слышались его шаги в темном коридоре, и я бежала открывать дверь. У меня не было телефона, и я думала, что вдруг он придет, а меня не окажется дома. Он приходил вечером, уставшим и голодным, и величайшей радостью и своеобразным ритуалом было кормление любви первым, вторым и третьим. Мы ложились на скрипучую железную кровать с никелированными шарами, смотрели телевизор, смеялись, шутили, щекотали друг друга и возились как щенята. Нам было хорошо вместе. У него не было денег на дорогие подарки, но на новый год он подарил мне кольцо, и мы переехали к его родителям. Мы ели мандарины и пили шампанское, совали фантики под подушку и завели щенка. Мы ходили на дискотеки и водили в дом многочисленных друзей. Вся наша жизнь была похожа на праздник, мы практически не ссорились и не допускали ничего, что нарушало бы ощущение сказки. Мы ели борщ и котлеты, приготовленные свекровью, носили одежду, выстиранную и отглаженную все той же свекровью, и все, казалось нам, падало с неба, и все блага казались небесной манной, к которой мы привыкли и не могли допустить того, что в один прекрасный день, все может закончиться. Мы были юны и беззаботны, и не выдержали этой странной и неведомой ответственности неотъемлемой от любого чувства привязанности. В общем, свекровь мне сказала, что как жена ее сына, я ее совершенно не устраиваю, что с подобной женщиной ее сын будет несчастен, и что мне необходимо освободить помещение в течении трех суток. Наш скоропалительный брак на этом пришел к концу, и юношеские иллюзии о земном рае исчезли как наваждение. Наступила весна, и я кинулась в объятья свежего, майского ветра и свежего кавалера при бабках, при авто и при жене, которого я завела только ради того, чтобы пускать пыль в глаза приятельницам и задирать перед ними нос. Теперь, я не могу вспомнить даже лица моей второй любви и иногда, мне приходится долго думать, прежде чем воскресить в памяти его полное имя. Но я думаю, что он помнит, ту легкомысленную, растрепанную и голенастую девушку-подростка, с которой было так весело и свободно.
Третья любовь пришла закономерно, но так же неожиданно, как принято приходить всем любовям. И первым, и вторым, и третьим, в независимости от нумерации. Он был гораздо старше меня, много курил, любил выпить, а голова его была совершенно лишена волосяного покрова, как колено. Но у него были красивые глаза, как с фаюмского портрета. Я встретила его банально и не прилично – в лифте. В течении месяца, мы поднимались и спускались на лифте в одно и то же время, причем, выяснилось что мы не только соседи, но и ездим мы на одной электричке и работаем к тому же практически рядом, и по одному и тому же инженерному профилю. Итак, мы познакомились, он проводил меня долгим, пытливым взглядом, а я, боясь чертыхнуться на каблуках, прошла в двери его квартиры. Стоит упомянуть, что все существование на западе мне отравляет комплекс неполноценности, в связи с не высоким ростом, и я ношу каблуки по 10-12 сантиметров, никак не меньше. Он был весьма интересным собеседником и умело навешивал на мои уши тонны макаронных изделий. Своим мягким бархатным голосом он вещал о безграничных возможностях, реализация которых требовала некого единения духа и тела. Он рисовал радужные перспективы, и все наше не долгое совместное сосуществование не прекращал клясться своей мамой в том, что миллион долларов – это и есть ключ к земному раю. Миллион стал песней наших сердец. Миллион появлялся на горизонте как манящий огонек и исчезал. Он стал сказочным золотым цветком папоротника, который мы искали в темном и страшном лесу, среди множества диких и голодных зверей. Мою третью любовь окружили волки, а наш маленький и скромный очаг потух. Но я думаю, что он достаточно хорошо помнит ту ведьму, которая летала на помеле, охваченная порывами ночного ветра, и заманила его в дебри своим блуждающим и холодным огнем.
И я по прежнему бегу в поисках золотого цветка папоротника, охраняемого подземными троллями. И праздник, который всегда со мной освещает мой путь.