Нет ничего легче, чем любить тех,
кого любишь; но надо немного
любить и тех, кого не любишь.
П.Чаадаев
От моей давнишней знакомой – аккомпаниатора краевой филармонии – ушел муж. Как водится, к более молодой женщине, с легкомысленным хорошеньким личиком и рельефными формами, диктору местного телевидения. Так случилось, что в одной из программ, после какого-то литературного форума, она брала у меня интервью. Таня - так звали коллегу по цеху искусств – увидела передачу по телевизору и вечером позвонила мне домой.
- Ну как она тебе?
- Кто? – я сразу не понял, о ком идет речь.
- Инесса, мать ее… дикторша, - было заметно, что Танечка до сих
пор страдает, хотя с момента личной трагедии прошло уже более полугода.
- Не знаю, - неуверенно проговорил я. – Глуповата. Но я ее захотел. Не уверен, что это правильное определение, но, по-моему, она ****ь.
- Я так и думала… - по интонации я понял, что на другом конце провода впали в скорбь. Оказывается, для женщины это невероятно важный момент – желанна ли она для мужчины, пусть даже постороннего, или же к твоим прелестям он остается холоден и равнодушен.
С Таней мы знакомы давно. Не так давно с моей стороны даже была попытка обозначить наши отношения как более близкие, но, несмотря на некоторые усилия, интеллектуальная близость так и не добралась до постели – она оказалась верна мужу, тогда еще не ушедшему.
Ухаживание за женщиной сродни рыбалке: наживка, подкормка, поклевка - и она на крючке. Теперь чрезвычайно важна умелая подсечка. Почему два рыбака сидят рядом, а результат разный? Удача, в том числе рыбацкая, дама капризная – всё зависит от умения удильщика.
Таня красива ухоженным классическим очарованием – высокая, стройная, голубоглазая брюнетка с короткой стрижкой. Она редко кого из сильной половины человечества оставляла равнодушным, но следует отметить, что образ ее жизни не способствовал психической устойчивости и благополучной семейной жизни. Ей до всего есть дело: она постоянно пытается помочь обездоленным людям и животным, уделяет внимание талантливым, на ее взгляд, детишкам и рафинированным пенсионерам, пишет письма в различные комиссии и музыкальные фонды. Активная жизнедеятельность затормозила творческий рост, и после работы аккомпаниатором в филармонии, где она сотрудничала с такими исполнителями, как Биешу, Камбурова, Калабаев, Казарновская, Таня, как мне стало недавно известно, стала бренчать на расстроенном фортепьяно в межрайонном эстетическом центре. Но ее существенное отличие от других, мне известных, женщин-музыкантов было разительным. Кому-то покажется странным, но мое представление об альтернативном поле обозначено не только их прелестями. Таня обожает творчество Рахманинова. Более того, для нее любовь или нелюбовь человека к этому композитору – вид особого изощренного снобизма (как, например, у меня к Набокову). Я далек от восхищения творчеством Сергея Васильевича, но, к счастью, недавно услышал его «Всенощную», и своими восторженными эмоциями поделился с тогда еще аккомпаниатором. Теперь я навек Танин друг и, как ей кажется, единомышленник. Но что меня более всего восхищает: я еще не встречал женщину, которая бы так разбиралась в рок музыке. Она знает все(!) альбомы Led Zeppelin, Deep Purple, Pink Floyd, Black Sabbath и других грандов жанра, их концептуальность, изменения в составе, направления. Когда Таня говорит о музыке, она основательна и рассудительна, как лектор общества «Знание». Любопытно-деликатная, умеющая вникать и рассказывать, она терпеливо слушала и ждала, когда я выговорюсь, как дилетант, затем одаривала меня умеренно скептической улыбкой посвященного и выдавала:
- Последний диск Ozzy Ozbourne слишком «причесан». Понимаешь, Василий, настоящее искусство всегда чуть перекошено, недописано, чуть разорвано. – Она снова чудно улыбалась. - Кстати, это касается и литературы.
Я промолчал. Милая Танечка! Наши литературные и музыкальные пристрастия весьма и весьма условны. Недавно поймал себя на том, что во время завтрака по радио механически слушал Бритни Спирс. Правда, вскоре очнулся. Какая мерзость!
- Значит, возжелал дикторшу, - Таня вздохнула. – Расскажи мне о ней.
Бедная женщина! Классическая форма мазохизма. А что, собственно, рассказывать? Позвонили. Говорят, познакомились с моим творчеством в Интернете. Удивительно, как они отыскали мои произведения в братской могиле самого известного литературного сайта прозы? Свой же сайт я нигде не рекламировал – для избранных. Может быть, книжки под руку подвернулись? Да, вроде, читатели еще не успели намолить мой литературный иконостас, хотя так получилось, что я не пишу «в стол»: все мои опусы либо в книгах, либо в периодике. Ведь говорят, что неопубликованные произведения не отбрасывают тени.
Тем не менее, я в наполненных светом стенах маленькой комнаты, гордо именуемой студией, и передо мной в вызывающе желтом платье с довольно либеральным декольте сидит чрезвычайно сексапильная диктор Инесса. Меня постоянно отвлекает ее шикарный бюст – необходимо постоянно возрастающее усилие смотреть ей в глаза, хотя и они не излучают целомудрия. Женщины всегда умело используют пристрастия мужского примитива; не переведется, зато род человечий. Крестик у Инессы золотой и поверх платья, чтобы Господу лучше видно было.
Пухлые малиновые губки, смелый вырез платья, дерзкий взгляд, жаркое полыхание софитов, очевидно, поднимают мне давление, и говорить уже хочется о чем угодно, но только не о литературе.
Зашел какой-то псевдоинтеллигентный мужик, как оказалось редактор, и подал Инессе бумажку с вопросами. Весь его вид говорил о невероятной значительности – лицо, руки, костюм, жесты. Не утруждая себя вежливой интонацией, скользнув по мне взглядом, - видимо, моя внешность не соответствовала его культурным запросам, - спросил:
- Вы хотите заранее посмотреть вопросы?
- Нет, спасибо, полагаю, вопрос о творческих планах будет самым
интересным.
Скорее всего, редактору показалось, что вопрос был задан недостаточно дружелюбно, и он с улыбкой протянул мне листок бумаги. Я давно заметил – ты думаешь, что к тебе начали относиться плохо, а на самом деле просто ты стал плохо думать о человеке. Кажется, я забыл сказать, что у него была бородка.
- Ну что ж, пожалуй, начнем, - редактор сел в кресло, стоящее в углу студии, а неприметный доселе оператор включил камеру. Инесса профессионально кашлянула; ее лицо – насколько это возможно – стало скромным.
- Василий Викторович, в ваших книгах, почти в каждом произведении прослеживается любовная лирика … - она неожиданно замолчала, давая понять, что вопрос уже сформулирован.
- Авторы-мужчины всегда идеализировали женские персонажи, - начал я мямлить… «Может, лучше рассказать им о своей неприхотливой впечатлительности от альтернативного пола и поговорить о гормональной природе творчества, где личная жизнь стала продолжением литературной - автор с развратной радостью хватается за перо, с придыхом описывая чужие постели и собственную. Настоянная на алкоголе сила воображения позволяет видеть в женщине то, чего не замечают нормальные люди, а тайное подсознательное тяготение к распутству кроется едва ли не в каждом моем произведении – тексты, хочу я этого или нет, корнями уходят в личность сочинителя»… – и творчество направлено не столько на определенного человека, хотя он подразумевается, сколько на выстроенный умом собирательный образ. Вероятно, автор находится в состоянии, когда в природе и людях, он не находит значительнее и интереснее ее, - закончил я мысль.
Удовлетворенная ответом Инесса хлопнула ресницами.
«Между прочим, не только женщина влияет на творчество литератора. Он, в свою очередь, тоже оказывает определенное влияние. Один писатель женился на проститутке. Через две недели она опустилась до его уровня».
Почему думается всегда смелее, чем говорится, ведь слова наши - продолжение мыслей?
- Что для вас есть творчество, и какие у автора дальнейшие планы? – диктор театральным манерным движением, словно трепетную птицу, взяла листок в руки. Блик от софита нагло шарил в ее декольте. Я тут же потерял нить мелькнувшей мысли о дальнейших творческих планах.
- Связь литератора и его произведения подчас непредсказуема. Писательская жизнь – это безотходное производство; всё идет в дело: и радость, и горе, и любовь, и смерть. Но каких бы тем автор не касался, - я взглянул на Инессу и увидел в ее глазах отсутствие живого интереса … и самому стало скучно. Я видел, вернее, чувствовал, что она не слушает мою нелепую, наполненную невнятными определениями болтовню и с нетерпением ждет, когда это всё закончится. Повыделываться, что ли? Не прямой эфир – вырежут.
«Немногие из людей пишущих задумывались, что сочинения твои есть обстоятельства бытия. Ты бываешь отзывчив, как мембрана, окрашивая видимые и невидимые предметы и поступки в определенные цвета. Композиция. Фабула. Мотив. Форма. Мать-перемать! Многие из нас еще полагают, что идут вглубь, постигая космос, баб и литературу, строя потрясающие лингвистические конструкции, хитро и любовно заготавливая читателю сюжет, а уж он с нитью Ариадны продерется по лабиринтам текста и, естественно, воскурит фимиам. Какая херня!» О чем это я? Ах, да … – и какие бы темы автор ни затрагивал, эстетический стиль есть норма. Всё остальное – тирания надуманных сюжетов, бездарные, как техпаспорт, тексты с бессмысленными названиями, финалы, которые ясно дают понять читателю, что он ничего не понял – обесценивают русскую литературу. – Чего это я развыступался на умняках, как Басинский?
- Последний вопрос, - Инесса облегченно вздохнула. – Есть ли у вас кумиры в современной российской литературе? И как вы относитесь к творчеству известного писателя Бакунина?
- Правильно поставленный вопрос – это уже половина ответа, - похвалил я диктора. – Кумиры есть, хотя не уверен, что нельзя найти синоним этому слову.
Прежде всего, Андрей Битов. Почему, объяснять не стану – знаток поймет, для остальных это слишком субъективно. Кроме того, в последнее время на просторах отечественной словесности произошла стремительная массовая
экспансия женского племени, где выделяется гениальный триумвират – Петрушевская, Токарева, Улицкая.
«Да и в нашем писательском Союзе стало всё больше появляться женщин-литераторов, усердно тянущих лямку третьеразрядных писателей. Не для этого их ведь принимали. Большая, счастливая, инцестом повязанная, писательская семья», - ухмыльнулся я, вспомнив кое-кого из коллег. – Что касается Бакунина, то читать его не стыдно. Хорошо убивает время, если есть его избыток. Но ощущается трагическое несовпадение желаний и возможностей автора. Бакунин женат на литературе по расчету. Говорят, подобные браки самые удачные. Как создается подобное чтиво? Очень просто: берутся общеизвестные факты, и на них, как на шампур, нанизываются чужие небылицы вперемешку с собственными. Знакомый вкус обывательщины, щедро приправленный псевдоисторическим декором. Видимо, господин сочинитель претендует на значительность. Так легко впасть в ошибку и приобщиться к ней, да еще полагая, что это нечто талантливое и высокое.
Интервью закончено. Оператор выключает камеру. Редактор сдержанно благодарит меня. Губы Инессы расплываются в улыбке. Сразу приходит на ум извращенная форма любви. Почему, собственно, извращенная? Какой-то ханжа придумал, а мы повторяем.
- Ты больше рассказал о своих литературных пристрастиях, чем о разлучнице, - иронизирует Татьяна. Юмор - это хороший знак. И я не ошибся. – Завтра во дворце спорта концерт группы «Nazareth». По старой дружбе в филармонии мне оставят пару билетов, - бывший аккомпаниатор тяжело вздыхает. – Сходим?
На протяжении всего выступления Таня порывалась на сцену, чтобы поцеловать МакКафертни. Я ее усиленно не пускал. Думаю, секьюрити разделили бы мою точку зрения.
Всё-таки любимых исполнителей лучше слушать дома на компакт-дисках: довольно печальное зрелище - наблюдать шестидесятилетних увядших кумиров, умеренно скачущих по сцене. Лет двадцать назад я был на концерте тех же «Nazareth» в Будапеште. О, это было настоящее шоу!
Мы возвращаемся с концерта пешком. Таня несет в себе сентиментально-лирическое настроение. Она в черном вечернем платье; нитка жемчуга украшает и без того красивую длинную шею. Мужики-охотники, шныряющие по набережной в надежде найти бесплатную женщину, вожделенно смотрят на мою спутницу. Таня правдоподобно делает вид, что это ей безразлично, и с улыбкой слушает мою болтовню. Глаза ее многообещающе блестят. Некогда я ухаживал за Таней, но безрезультатно. Сейчас же ситуация поменялась – муж ушел к другой, и ему надо было срочно мстить. Орудием был выбран я. Впрочем, меня это не угнетало. Таня же не знает того, что необходимо знать порядочной женщине: нельзя спать с мужчиной без любви – депрессии не миновать. Но, похоже, сегодня она решила поменять свой нравственный статус. Таня берет меня под руку и время от времени эротично прижимается к моему плечу. Листья платана ласково шуршат в прибрежном бризе. Лунные блики неловко плещутся в черном колыхании моря.
- Почему ты не целуешь меня? – она останавливается и игриво смотрит мне в глаза.
Но я выжидаю. В любви, как на войне – все средства хороши. Вожделение изменяет лицо Тани почти до неузнаваемости, и это необыкновенно волнует. Я обнимаю ее и целую. Страстный поцелуй – это прелюдия к прелюбодейству. Шелк платья охотно позволяет моим рукам ощутить ее тело. Шум прибоя через определенные промежутки времени заглушает Танино томное постанывание. Мы ловим такси едем к ней домой.
Таня открывает дверь, и с полдюжины кошек с истошными криками устремляются навстречу своей хозяйке. Запах в квартире соответствует количеству проживающих в ней животных.
- Иди в гостиную, включи музыку. Если хочешь, открой бар, - она смущенно улыбается. – А я покормлю своих лапочек.
Пока Таня занималась кошками, принимала душ, заваривала кофе, я успел нанести изрядный ущерб ее запасам спиртного. Особенно крепкому «Мартини». Я уже всерьез решил напиться и поставил соответствующий этому мероприятию диск Роберта Планта, но в комнату вошла Таня. Вся такая беспокойная, только что после душа, в волнующем небрежно запахнутом халатике. Слава Аполлону, в длинном. Дело в том, что мы когда-то отдыхали на диком пляже под Геленджиком, и я обнаружил у нее щекотливую особенность. Фигура у Тани великолепная, но ее ноги вызвали у меня сексуальный протест – нет – они были стройные, даже very, но крепкие, жилистые, рельефные, как у мужика, и я старался на них не смотреть.
Таня садится рядом со мной, смотрит на опустевшую бутылку, и подозрительно заглядывает мне в глаза. Милая девочка, не переживай – для меня это детская доза! Я наливаю Тане вина, улыбаюсь, и она несколько успокаивается. Стол, за которым мы сидим, и постель разделяют несколько шагов, но как преодолеть это расстояние без пошлости? Но у хозяйки, видимо, такой проблемы не существует. Вдумчивым замедленным движением, словно она пришла на рентген, Таня развязывает пояс на халате, и чудная нагота тела заслонила собой остальной мир. Стол услужливо прикрывал ее ноги. Она подошла ко мне и, расстегнув рубашку, швырнула ее на пол. Та же участь постигла и брюки. Каким-то образом мы переместились на кровать. Таня целовала мне плечи, грудь, живот, и вскоре ее губы коснулись самой деликатной части моего тела. Делала она это усердно, но неумело, очевидно, в первый раз. Не в силах отвести взгляд, я любовался ее фигурой, лаская волосы, груди, бедра. Может ли женщина выглядеть бесстыдной, когда свою определенную смелость она дарит тебе? Вряд ли. Вдруг Таня застонала, сделала мне чуть больно, тем самым похитив часть моей восхитительной эйфории. Довольно долго мы лежали без движения; сладостная истома накрыла наши тела. Не в силах скрыть своего смущения, едва взглянув на меня, Таня пошла на кухню заваривать кофе. За любыми нашими восторгами стоит разочарование, ибо исполнение всегда враг желания. В определенный момент мы восхищаемся чем-то или кем-то, затем в такой же степени наступает отрезвление реальностью. Вот такая грустная диспропорция человеческих отношений.
Несколько минут я искал ответ на веселеньких сиреневых обоях, затем встал и налил себе «Мартини». С подносом в руках, сопровождаемая кошками, в комнату вошла Таня.