« Когда нагрянула война
Мы годы наши не считали
И в час твой горестный, страна
Мы все ровесниками стали…»
(Г. Глазов-поэт фронтового поколения.)
Трудными дорогами войны шел наш народ к желанной победе. Все, кто прошел по дорогам войны, сполна успели узнать весь трагизм войны, все её тяготы, всю свою незащищенность перед ней. Постоянная угроза смерти, потеря боевых товарищей, необходимость ежедневно и ежечасно нести тяжелую, смертельную солдатскую ношу, пепелища, разлука с родными и близкими, и всё это нужно было вынести, чтобы не только выстоять, но и ПОБЕДИТЬ.
Разными фронтовыми дорогами шли солдаты к победе, по-разному складывались и их фронтовые судьбы в этой самой жестокой и кровавой войне. Разными дорогами возвращались и после победы с войны солдаты. Самые первые демобилизованные, ехали домой победителями в триумфальном потоке эшелонов, составленных из пассажирских, а то и из товарных вагонов-теплушек, обязательно с портретом Генералиссимуса И.В.Сталина на груди паровоза. Спешили к родным порогам в вагонах, украшенных берёзовыми веточками. На станциях родные и близкие с нетерпением ждали эти эшелоны, девушки забрасывали вагоны половодьем цветов, родные и близкие бросались в объятия тех, кого так долго ждали. Солдаты спешили домой, живые, окрыленные победой, забыв на время обо всех, выпавших на их долю тяжких испытаниях и о том, какой ценой досталась им эта победа. Так велико было потрясение от войны, что не хотелось даже и думать о ней.
На крупных станциях встречали победителей громом оркестров. А пока стояли на станциях эшелоны, вдоль всего состава слышался весёлый говор, смех, задорные пляски, песни. Рвали меха саратовских, тульских гармоник, вятских тальянок - этих неразлучных спутниц солдат в походах, прошедших вместе с ними по дорогам войны. Звучали на платформах баяны и трофейные аккордеоны…
Возвращались к родным порогам солдаты из госпиталей, кто был комиссован и признан не годным для прохождения дальнейшей службы.
Возвращались с войны и солдаты, освобожденные из плена и концлагерей. Не сложилась их фронтовая судьба… Не довелось им, победным маршем прошагать по освобожденным от фашизма странам Европы, оставить свои подписи на стенах, поверженного рейхстага. Но, все они тоже внесли свою долю, хотя может быть, и малую, не такую значительную, но необходимую для того, чтобы в конце войны большими буквами написать слово - победа. После многочисленных проверок, порой даже унизительных, в одиночку, кому, как придётся: в тамбурах, переполненных вагонов, на подножках и крышах вагонов, тоже спешили домой, где их уже ни один раз оплакав, но, не теряя надежды, ждали родные и близкие.
Старший сержант Шумаков Георгий Петрович, в этот знойный июльский день сорок пятого года, возвращался, в сопровождении молоденькой медсестры Тони, домой из госпиталя. Рана еще окончательно не зажила и надо бы полежать в госпитале, но уж очень надоели госпитальные койки за время войны, да и тянуло на родину, к долгожданному порогу отчего дома.
В сентябре месяце сорок второго года призвали в армию, а после окончания отдельного танкового училища попал на фронт, и с тех пор не был в родных краях, не видел мать, отца, двух сестрёнок, Тамару и Аню и младшего брата, Михаила. И вот совсем скоро встретится с ними.
«Михаила, правда, не увижу, его год не подлежит демобилизации, но хорошо, хоть живым остался. И это радует, не просто, прослужив в полковой разведке, не погибнуть и живым встретить победу…» - рассуждал Шумаков, пристроившись у окна вагона.
Пока воевал, отца перевели на другой участок леспромхоза, он сменил место жительства, и теперь старший сержант Шумаков ехал уже в другой, не знакомый пока еще дом и посёлок. Но всё равно это был теперь его родной дом, и там его ждали родители, сёстры, родные и близкие ему люди.
«Живём мы теперь в Кувашах, это совсем недалеко от города Златоуста, а дом наш рядом с гаражом Автоколонны», - вспомнил старший сержант о письме, которое написал отец после переезда в эти, незнакомые ему, Куваши.
* * *
Война для старшего сержанта Шумакова закончилась на венгерской земле, у самой границы с Австрией, в марте сорок пятого, когда его раненого доставили в медсанбат на студебекере. Привезли с позиции батареи, которую обстреляли немецкие танки еще до того, как они заняли огневую…
Раненых возле большого сарая, в котором разместился медсанбат, скопилось много. Уже по-весеннему тепло грело солнце, и раненые, все, кто мог ходить или ползать, старались погреться, и перебрались на солнечную сторону. Где-то, совсем невдалеке, а может и на позициях его батареи, слышалась орудийная канонада, а он лежал на соломе возле этого сарая, и ждал своей очереди. Раненые всё прибывали, их вели под руки, подвозили на повозках, и несли на руках. Санитары, перешагивая через лежащих на соломе раненых, выбирали самых тяжелых, а до Шумакова очередь всё не доходила. Он лежал, как сквозь сон слышал чьи-то голоса, и порой проваливался в пустоту. Наконец, очередь дошла и до него.
Когда отрывали, присохшую к ране штанину почувствовал, как что-то горячее потекло по ноге, и сквозь звон в ушах услышал голос:
- У сержанта касательное ранение. На ногу гипс с рубашкой и готовьте к отправке в тыловой госпиталь…
От Уфы, где лежал в госпитале Шумаков, до Златоуста дорога не длинная, всего то, каких-нибудь десять часов на поезде. А тогда, от венгерского города Сомбатхей до Уфы дорога показалась ему до бесконечности длинной. Санитарный поезд вёз его вначале по Венгрии, затем, каким-то окружным путём, через Югославию, а он лежал на нижних нарах в вагоне-теплушке и с большим трудом заставлял себя не стонать от невыносимой боли. А рана на ноге, с каждым днём и даже часом становилась все более мучительней, как будто что-то раскаленное от ноги, поднималось вверх, пронизывало всё тело, входило в самое сердце.
Пока ехали по Венгрии, Югославии и Западной Украине весна была уже в полном разгаре. Приветливо по-весеннему днём грело солнце, и двери вагона откатывали на всю ширину проёма. На полу, свесив босые ноги, заняв весь проём, сидят раненые, Шумаков видит их спины, и под перестук колёс, доносятся до него их голоса.
-Ну, што ты их выбираешь? Они же полезные! Ты, што в госпиталях не лежал? Не знаешь, что черви рану очищают.
Шумаков, лёжа на нарах, не видит того, как молодой солдат без гимнастёрки выковыривает червей из загноившейся раны на руке, видит только его стриженый затылок, и не видит того, кто советует не трогать полезных червей. Видит только, как Вася Ануфриев, легко раненый танкист, стоит в дверях и скатывает бинт с руки этого солдата.
- Может и, вправду, - очищают. Но, знал бы ты, как они под повязкой щекотят, спасу никакого нет…
Под скрип вагона и перестук колёс день сменялся ночью, затем наступал новый день, а боль становилась всё более и более невыносимой. На короткие мгновения он погружался в беспокойный сон и тогда уже не мог сдерживать себя, и стонал. Эшелон с ранеными шел по России, и не было уже тех солнечных, по-весеннему тёплых, дней. На полях еще виднелись кое-где не растаявшие островки снега. Вася Ануфриев, чтобы как-то облегчить боль, подвязал ногу Шумакова к верхним нарам, и боль слегка притупилась, но лишь на короткое время. Наконец, не выдержал больше Шумаков нестерпимой боли и разрезал ножом гипсовый панцирь на ноге. Боль поутихла, и он впервые за всю дорогу крепко заснул и проспал всю ночь…
На вокзале в Уфе из вагона его вынесли на носилках и почти сразу направили в операционную. Раздели, положили на стол, хирург, что-то ворчал и долго рассматривал рану. Затем Шумаков почувствовал, как чем-то тупым провели, будто по всему телу, сжался от нестерпимой боли, а кто-то прижал ему ноги к столу.
- Раздроблена берцовая кость. Отёк пораженных тканей, не исключена газовая гангрена. Придётся ампутировать, - услышал он голос хирурга.
- Нет! Не дам, не дам отрезать ногу! - успел крикнуть Шумаков и провалился в пустоту…
Очнулся, услышав чьи-то голоса, они то пропадали, то возникали вновь. Увидел глаза хирурга, которые смотрели прямо в его зрачки, и почувствовал, что перевязывают ему ногу. Легко стало на сердце. А от одной только мысли, что могли отрезать ему ногу, сразу выступил на лбу и на лице холодный пот
-Осколок можешь взять себе на память, а вместе с ним и куски от голенища своего сапога и от портянки. Всё это извлекли из твоей раны, - с нескрываемым осуждением в адрес тех, кто так равнодушно, при первой помощи, отнесся к раненому, проговорил хирург, прежде чем отойти от операционного стола.
Почти четыре месяца пролежал Шумаков в госпитале. В госпитале узнал, что кончилась война, а рана всё не заживала.
…За окном поезда в синей дымке, проплывали уральские горы, величавые сосновые леса, большие и малые озёра. Сколько раз вспоминал Шумаков эти родные места и неповторимую красоту уральской природы, когда приходилось ему лежать в госпиталях и в минуты короткого затишья на фронте. Мечтал дожить до того времени, когда вернётся и снова увидит родные места. Мечта сбылась, хоть инвалидом и на костылях, но возвращается домой.
Позади остались уже станции Кропачёво, Усть-Катав, Вязовая, совсем недалеко осталось ехать и до Златоуста. На маленькой станции Тундуш поезд сделал короткую остановку и, как только отошел от станции, заволновались, зашевелились и начали собирать свои вещи соседи в купе.
По мере приближения к Златоусту волнение захватило и уже больше не отпускало его: совсем скоро увидит родную мать, отца, сестрёнок и дом, который станет теперь родным для него. «Надо бы узнать у соседей, как лучше добраться до Кувашей от вокзала в Златоусте» - решил Шумаков, чтобы не расспрашивать незнакомых людей на вокзале.
- Куваши!? Так вам нужно было сойти на станции Тундуш, которую мы только что проехали, - взглянув на старшего сержанта, на его костыли и грудь с многочисленными боевыми наградами, сочувственным голосом, проговорил сосед. - От Тундуша всего-то три километра, а от Златоуста только на попутных машинах можно добраться до Кувашей. Что же вы раньше не спросили?
-Как же ты, Георгий, не поинтересовался у родителей, где выходить-то тебе? - расстраивалась медсестра Тоня, у которой билет был до Кургана. - Может, сойти мне вместе с тобой в Златоусте, а потом уж добираться до Кургана.
- Поезжай дальше! Как-нибудь доберусь.
В Златоусте Тоня помогла Шумакову спуститься с подножки вагона, и они расстались.
Попутных машин не оказалось и он, так и не найдя ничего подходящего на привокзальной площади, ходил по станционным путям с надеждой добраться до своей станции товарным составом. Товарный состав с прицепленным паровозом он заметил еще издали. Заметил и машиниста, который, выглядывая из окна паровоза, ожидал, когда откроют выходной семафор. «Только бы успеть! Успеть бы доковылять на костылях пока не откроют семафор» - повторял Шумаков и изо всех сил спешил к паровозу.
- Братишка, подбрось до Тундуша! Проехал мимо своей станции и теперь не знаю, как добраться туда, - обратился к молодому парню, который, вытирая руки ветошью, выглядывал из окна паровоза.
- Михалыч, тут солдат один просит подбросить его до Тундуша. Возьмём?
-Взять то можно. Только в Тундуше мы не останавливаемся и, если не будет красного сигнала, увезём до Вязовой, - выглянув из-за спины молодого парня, проговорил пожилой машинист.
- Ну, может, притормозишь, я как-нибудь спрыгну.
-Спрыгнешь!? - оценив ограниченные физические возможности старшего сержанта, сомнительно покачал головой машинист. Ну, да ладно, поднимайся! Зелёный нам дали.
Станцию Тундуш проехали под зелёный свет семафора, и после железнодорожного переезда Михалыч начал тормозить.
-Давай, прыгай! Сейчас будет самый малый ход. Только вещмешок сними, а то еще, ненароком, зацепишься. Колька тебе его сбросит, - распорядился машинист.
-Шумаков спустился на подножку и понял, что спрыгнуть, даже на самом, самом малом ходу, он не сможет.
-Нет, Михалыч, не смогу я спрыгнуть на одной ноге.
-Ну, была, не была! Как говорят: сто бед - один ответ.
Состав несколько раз дёрнулся и остановился. Помощник машиниста первым спрыгнул с подножки и помог Шумакову спуститься на землю.
-Давай, солдат, иди домой, залечивай рану, поправляйся! Счастья тебе на гражданке, - прокричали с паровоза и, окутав его облаком белого пара, состав сделал несколько рывков, и стал медленно набирать скорость.
Шумаков огляделся, заметив будку у железнодорожного переезда, и девушку с флажками, направился к ней вдоль насыпи полотна. Шел, опираясь на костыли вдоль полотна железной дороги. Свежий, ароматный запах от только что скошенной травы, дурманил, отвыкшую за время войны от этих запахов, голову…
Солнце склонялось к закату, и дежурство на железнодорожном переезде у Клавы подходило к концу. Вот-вот должна появиться сменщица и Клава, провожая взглядом прошедший через переезд товарный состав, поглядывала на тропу, на которой должна она появиться. А товарняк, не пройдя еще и двухсот метров от переезда, стал вдруг тормозить, а затем и остановился.
«Что же могло случиться? Что заставило экстренно тормозить?» - с тревогой подумала Клава и заметила, как кто-то из паровозной бригады поспешно спрыгнул с подножки, и помог спуститься на землю человеку на костылях.
Высокого роста, с орденами и медалями на гимнастёрке и опираясь на костыли, он шел по направлению к её будке. Клава уже давно жила в Кувашах, знала не только в лицо, но и по фамилии всех жителей этого небольшого посёлка, а этого человека видела впервые.
«Заочник!» - твёрдо решила Клава, вспомнив, что некоторые девчата из посёлка вели переписку с фронтовиками, знакомым им только по письмам.
- Интересно, к кому же он приехал? - перебрав в уме всех девчат, которые вели такую переписку, размышляла Клава, а раненый фронтовик медленно приближался к переезду.
-Девушка, как мне пройти к Кувашам? - приблизившись к будке и поздоровавшись с ней, спросил незнакомец.
-А вот тропа, по ней и идите. Она выведет вас на дорогу, а по дороге всего ничего и до Кувашей, - всё еще соображая, к кому он так спешит, что не стал ожидать пассажирского поезда, приехал на товарнике.
Он, поблагодарив её, уже собирался уходить, когда она, набравшись смелости, всё же решилась спросить его об этом.
-К Шумаковым приехал после госпиталя. Может, знаете таких? Я их сын.
-Конечно, знаю дядю Петю, Тамару и Аню, около гаражей их дом. А меня зовут Клава, - неожиданно для себя, назвала она своё имя.
- Очень приятно! А меня - Георгий, - чтобы не оставаться в долгу, представился Шумаков, и направился по тропе в сторону дороги.
Клава, провожая его взглядом, заметила, как Георгий, пройдя несколько шагов, забросил в кусты один из костылей. Прошел еще несколько шагов, опираясь на один костыль, нагнувшись, поднял какую-то палку, примерил её, а затем, размахнувшись, забросил в кусты и другой костыль. Он пошел дальше, опираясь на палку, сильно припадя на правую ногу, а она всё глядела на его высокую, стройную фигуру.
«Вот до чего надоели ему эти костыли. Не хочет, чтобы отец с матерью увидели его на костылях» - с какой-то теплотой об этом человеке, подумала Клава.
Сдав дежурство на переезде, Клава почти бегом спешила домой, а вскоре уже все в Кувашах знали, что к Петру Шумакову вернулся с войны его сын Георгий…
Стараясь, как можно меньше припадать на раненую ногу, переступил Георгий порог отцовского дома.
-Гоша, сынок мой родимый! Вернулся, слава богу, живой! - бросилась навстречу мать и, рыдая от счастья, припала к груди сына.
-Что же ты не сообщил, что едешь? Мы бы встретили тебя в Тундуше, - украдкой смахивая слезу, проговорил отец. - И писем давно от тебя не было. Мы даже подумали не случилось ли что с тобой, когда меня на прошлой недели, вдруг пригласили в военкомат и вручили две медали «За боевые заслуги», которыми наградили тебя. Такие медали, обычно, вручают в военкомате родным на погибших…
* * *
Шли дни и месяцы, а рана так и не заживала. Иногда по ночам просыпался от нестерпимой боли, а когда засыпал в горячечном сне вставали перед глазами картины всего пережитого и выстраданного на фронте. Тяжелые, удручающие сны переносили его в теперь уже отшумевшие, недавние времена, к потрясающим событиям из фронтовой жизни, к фронтовым дорогам, по которым довелось проехать и прошагать ему..
В сонном забытье он видел дым и грохот боя, командира орудия Гожева с оторванной кистью руки, себя, истекающего кровью, и того, обгоревшего капитана-танкиста, которого взрывная волна выбросила из горящего танка. Просыпаясь, в холодном поту, начинал ощупывать себя и еще долго не мог понять явь это или бредовые грёзы, вторгшиеся в затуманенный сном разум…
* * *
Война для Шумакова началась на Волховском фронте в декабре сорок второго. Шестьдесят четвёртый танковый полк, в котором служил механиком-водителем сержант Шумаков, расположился в лесу вблизи почти полностью разрушенной деревни. Было временное затишье, но войска Волховского фронта готовились к прорыву ленинградской блокады. Периодически с немецкой стороны беспокоили миномётные обстрелы. Обстрел вёлся беспрецельно, наугад и танкисты уже привыкли к ним и только когда из-за вражеских холмов начинали противно вздыхать шестиствольные миномёты, как их окрестили «скрипуны», приходилось прятаться в укрытиях.
Кругом леса, так и не замерзшие окончательно, болота и глубокие снега. Весь полк и экипаж танка Шумакова с нетерпением ожидали, когда кончится оборона и полк, наконец, пойдёт в наступление. Пока двигались в сторону фронта по, истерзанной войной, оплывшей в пожарищах, калининской и новгородской земле насмотрелись на страдания людей, перенесших фашистскую оккупацию. И с тех пор зародилась и жила в сердце Шумакова не утихающая боль, а ненависть невыносимо жгла сердце. Он пока еще не понял, что это - злость, ненависть или неутолимая жажда мести.
В экипаже танка их четверо: командир взвода, старший лейтенант Мезенцев, командир орудия, старший сержант Гожев, стрелок-радист Зуев, и он, Шумаков, механик-водитель. Командир орудия давно в танковых войсках, еще с финской войны, и на правах опытного танкиста, даёт ценные советы Шумакову и Зуеву.
-Жизнь танкиста зависит от технического состояния машины. Поленился, не проверил исправность бортовых фрикционов, резьбовых соединений тяг - они и подвели в бою. Танк потерял маневренность, и это уже не боевая машина, а - мишень для противника, - глядя на то, как внимательно Шумаков проверяет ходовую часть, спокойным голосом говорит Гожев.
- Люки тоже нельзя задраивать перед боем. Загорится танк, надо немедленно выскочить из него, а ты волнуешься, растерялся - захваты не проворачиваются, а танк горит …
Двенадцатого января сорок третьего года Волховский фронт перешел в наступление. Танковый полк вёл упорные бои в районе Рабочего посёлка номер пять, превращенного в сильно укреплённый опорный пункт. Только восемнадцатого января, после шестидневных непрерывных боёв, войска Волховского фронта, сломив сопротивление, соединились в районе этого посёлка с войсками Ленинградского фронта. Шестнадцатимесячная блокада Ленинграда была, наконец, прорвана.
Уже несколько дней по лесам и болотам продвигался шестьдесят четвёртый танковый полк в, сторону посёлка Синявино. Скрытно, и с той стороны, где совсем не ожидалось появление танков, полк должен был внезапно атаковать немецкие оборонительные позиции. Медленно, по глубокому снегу, двигались вперёд танки. Местами попадались топкие места, не схваченные еще зимним морозом, и приходилось делать настил из поваленных деревьев, и по этой гати продвигаться вперёд. На последнем участке, уже вблизи немецких позиций, двигались только ночью, на самом малом ходу, с приглушенными моторами.
Оставалось сделать только последний бросок, когда наступил зимний рассвет. Атака, по приказу командира полка, намечалась на утро следующего дня, а весь короткий зимний день Шумаков с механиками-водителями своего взвода, пробравшись к самым немецким позициям, изучал расположение огневых точек немецкой обороны.
- Не ждут нас немцы с этой стороны. Дадим им шороху! - прошептал Мезенцев, глядя на зачехленные стволы орудий, направленные в противоположную сторону.
Зелёная ракета - сигнал общей атаки, прорезала ночное небо ровно в четыре ноль-ноль, моментально взревели моторы и танковая лавина, с включенными фарами и, ведя непрерывный огонь, устремилась к немецким траншеям. Полной неожиданностью была эта стремительная атака для немцев. Орудийные расчёты, не успев даже развернуть орудия в сторону атакующих, как оказались под гусеницами танков.
Шумаков, накрыв гусеницами траншею, видел, как в панике бегут по траншее немцы, некоторые, пытаясь спастись, выскакивают из траншеи, и тут же попадают под гусеницы какого-нибудь танка. Около двух часов танковый полк, сметая всё на своём пути, беспрепятственно давил гусеницами и расстреливал из орудий и пулемётов немецкую оборону. Когда наступил рассвет, страшная по своей жестокой чудовищности, открылась перед глазами Шумакова картина, прошедшего боя. Это было заслуженное возмездие за все злодеяния, совершенные на русской земле немецкими захватчиками.
Вычищая ломиком, застрявшие в трансмиссии обрывки немецких шинелей, куски сапог с блестящими подковками, кости конечностей, он не испытывал чувства, хоть какой-то, жалости к этим не прошеным, завоевателям.
«Получили то, что и заслужили» - думал он, работая ломом.
- Намолотили костей! - произнес, наблюдавший за работой механика-водителя, Гожев. - Пришел наш, час расплаты!
-Это им за ленинградцев, погибших от голода! - добавил старший лейтенант Мезенцев. В начале сорок второго я воевал на Ленинградском фронте, и приходилось бывать в самом городе. Видел, как умирали прямо на улицах, истощенные люди. Никогда не забуду глаза детей на иссушенных голодом лицах. Совсем маленький ребёнок, а лицо кажется старческим с нездоровой, тонкой, морщинистой кожей.
А спустя месяц, шестьдесят четвёртый танковый полк, погрузив машины на платформы эшелона, двинулся в сторону Москвы. Только что, перед самой погрузкой, весь экипаж получил боевые награды за участие в прорыве ленинградской блокады. И, как положено в таких случаях, обмыли боевые награды: орден «Красной Звезды» старшего лейтенанта Мезенцева и медали «За отвагу» остальных членов экипажа танка Т-34.
Проехали Бологое, Осташков, Калинин. Когда эшелон прибыл на станцию Клин, в Подмосковье уже чувствовалось скорое приближение весны. Дальше предстояло двигаться маршевым порядком, но маршрут движения пока был еще не известен. С платформ эшелона, на запасных путях, выгружали технику, а со стороны вокзала слышался голос диктора.
«…На всех участках вражеского наступления войска Воронежского фронта с пятнадцатого по восемнадцатое марта вели упорные оборонительные бои. Под напором, превосходящих сил противника наши войска вынуждены были оставить город Белгород, и отойти на новые оборонительные рубежи….» - услышал Шумаков голос диктора, передающего сводку Информбюро.
После прорыва ленинградской блокады и, особенно, после разгрома армии Паулюса в районе Сталинграда не хотелось верить, что наши войска, как в самом начале войны, как летом сорок второго года, снова будут отступать.
- Теперь понятен конечный пункт нашего маршрута. Воронежский фронт, белгородское направление, - как только диктор закончил передавать сводку, проговорил Мезенцев.
В самом начале апреля месяца отдельный шестьдесят четвёртый танковый полк, пройдя маршем мимо городов Болохово, Мценск, Курск, вышел к городу Обоянь. На берегу реки Псёл занял позицию во втором эшелоне оборонительной полосы Воронежского фронта, и вошел в состав первой танковой армии, как сотая танковая бригада.
* * *
В то ясное утро пятого июля в танковой бригаде первой танковой армии объявили боевую тревогу еще до завтрака. Для танкистов не была она неожиданной. Весь июнь месяц прошел в ожидании начала немецкого наступления на Курской дуге. О том, что оно начнётся и предстоит борьба, требующая колоссального напряжения моральных и физических сил, много раз слышал старший сержант Шумаков от политических работников, которые проводили беседы в их танковой бригаде.
От них он узнал, что их танковой армии предстоит сражаться с четвёртой танковой армией немецкого генерала Гота или с оперативной танковой группой генерала Кемпфа. Да и командир роты неоднократно говорил об этом и о том, что предстоит встретиться с отборными танковыми дивизиями СС.
-«Великая Германия», «Адольф Гитлер», «Мёртвая голова», «Викинг» - так называются эти дивизии, с которыми в самое ближайшее время нам придётся встретиться, и померяться силами, - запомнил Шумаков слова командира роты. Говорили также и о том, что эти дивизии оснащены новыми типами танков с устрашающими названиями «тигр», «пантера» и штурмовыми орудиями «фердинанд».
Еще не объявили причину боевой тревоги, а Шумаков уже понял, что немцы перешли в наступление, и им не придется долго быть в резерве и находится во втором эшелоне.
Солнце уже поднялось над горизонтом, разгорался новый день, а каких то указаний и приказов пока еще не было. Когда появился из штаба командир роты, экипажи машин уже успели позавтракать.
-В шесть часов утра противник перешел в наступление на всех участках нашего фронта, - объявил командир роты. - Атакует большими танковыми соединениями под прикрытием авиации и рассчитывает прорвать нашу оборону. Нашей бригаде приказано пока оставаться на месте, но быть в полной боевой готовности. Приказываю: проверить технику и устранить технические неисправности! На пункте боепитания получить по три комплекта снарядов! От машин не отлучаться и быть готовыми к выступлению, - закончил командир роты и снова побежал куда-то.
Медленно тянулся этот жаркий июльский день. Шумаков уже проверил все подозрительные места ходовой части и двигателя. Загрузили три боекомплекта снарядов, а до наступления вечерней прохлады было еще далёко. Экипажи машин, расположившись в тени под деревенскими плетнями, курили и вели неторопливые разговоры.
-Земляка я своего на днях встретил, в полковой разведке он служит. Пленного «языка» в штаб фронта он конвоировал. Рассказал он мне, что в тылу у немцев танков видимо-невидимо, а какие-то громадные стоят, замаскированы, вроде бы, на первый взгляд, - как копна сена. Такая силища! - слышит Шумаков голос от плетня.
- Под копнами прячут от воздушного наблюдения свои «тигры» и «пантеры». А у нас тоже сила немереная. Говорят, что кроме нашей первой танковой, есть еще два танковых корпуса и пятая гвардейская танковая армия. Генерал Ротмистров, вроде бы, командует этой армией, - с полной уверенностью, что это действительно так, а не солдатские байки говорит молодой стрелок-радист, в расстёгнутом комбинезоне, отмахиваясь шлемофоном от махорочного дыма.
-Сейчас не сорок первый. Есть и у нас танки. А тогда солдату в диковинку были наши танки. Помню, как в Ровенской области у города Дубровица наш танковый взвод обстреляли наши же бронебойщики. Нас направили поддержать атаку пехоты, а они приняли нас за немцев, и начали палить из противотанковых ружей. Вот так бывает, когда видишь перед собой только одни немецкие танки, - вступает в разговор пожилой танкист с багровыми пятнами ожогов на лице.
Солдаты ведут неторопливые разговоры и их голоса почти не нарушают устоявшуюся тишину июльского дня. В траве стрекочут неутомимые кузнечики, на небе, в той стороне, где проходит первая полоса обороны, неподвижно застыли кучерявые белые облака и Шумакову не хочется верить, что там сошлись в смертельной схватке, и убивают друг друга люди.
-Лето в полном разгаре, пора сенокоса, - нарушает молчание командир орудия Гожев. - Эх, встать бы ранним утром, пройти по росистой траве и помахать литовкой! С финской войны, с января сорокового года, считай, всё воюю, - и тяжелый вздох, истосковавшегося по мирному труду человека, вырывается из груди сержанта.
-А я рано утром, еще до восхода солнца, отправился бы на рыбалку. Какая рыбалка у нас на Вятке! Даже нет, лучше начать с вечера, наловить рыбы, заварить уху, и возле костра посидеть с лучшим другом. Ночь тёплая, в костре потрескивают угольки, пахнет ухой и дымом, а над Вяткой клубится туман. Красота! - вспоминая до военную жизнь и родные края, грустным голосом говорит стрелок-радист Зуев.
Солдатское чувство близкой опасности и тревоги вызывало в памяти дыхание мирной, уже позабытой жизни, и непреодолимого желания поделится самым сокровенным с кем-то из близких.
Шумаков тоже начинает размышлять над тем, чем бы он занялся ранним утром, окажись вдруг дома, но его размышления прерывает голос командира роты: всем экипажам выйти на построение, командует он.
«Значит, началось! Сейчас будет приказ, и вперёд, в сторону передней полосы обороны!» - подумал Шумаков, направляясь к месту, где обычно были построения.
Приказа на выступление не было. Просто была беседа парторга бригады с личным составом и экипажами танков. Парторг объяснил, как складывается обстановка на первом оборонительном рубеже:
-На наши боевые порядки гитлеровцы обрушили огонь тысяч орудий и миномётов. Сотни самолётов с душераздирающим воем пикируют на позиции наших частей. Танки большими группами, прикрытые «тиграми» и «пантерами» постоянно атакуют и стремятся прорвать нашу оборону. Но наши бойцы мужественно обороняются, и дают врагу достойный отпор, правда, на некоторых участках противник сумел вклиниться в нашу оборону, - затаив дыхание, слушает Шумаков первые сведения о начавшемся великом сражении на Курской дуге, в котором и ему предстоит принять участие в самые ближайшие часы.
-Стальной армадой с этими устрашающими «» и «пантерами» враг рассчитывает путём психологического воздействия подавить у советских воинов волю к сопротивлению, прорвать нашу оборону и, в конечном счёте, разгромить наши войска на Курском выступе. От каждого из нас зависит судьба нашей Родины, и мы должны выстоять, а затем и разгромить врага, во что бы то ни стало, - продолжает говорить парторг бригады.
- Каждый боец должен знать, наш девиз в обороне - стоять насмерть! Коммунисты и комсомольцы личным примером должны воодушевлять всех бойцов на решительную борьбу с фашистами, на героические подвиги, - заканчивает парторг своё выступление.
Многие танкисты после этого выступления парторга подали заявления о вступлении в ряды партии и комсомола. Парторга бригады, майора Скоробогатого, Шумаков знал очень хорошо. Еще на Влоховском фронте перед прорывом ленинградской блокады он принимал его в партию. Часто беседовал с молодым коммунистом, снабжал свежими газетами, интересовался его планами после победы.
-Окончится война, я помогу тебе, Георгий, поступить в партийную школу. Выучишься и будешь отличным партийным работником. У тебя это получится! - наблюдая с каким интересом читает газеты Шумаков, а потом рассказывает обо всём прочитанном другим танкистам, говорил парторг.
…Молчаливая и тревожная ночь плывёт над притихшей землёй. Экипаж танка стоит возле машины и с нетерпением ожидает приказа: «по машинам!». Слух о том, что ночью бригада должна выступить к передовым позициям прошел поздно вечером и сейчас, в темноте наступившей ночи, все были готовы занять свои места. Время уже переступило за полночь. Ковш Большой Медведицы повернулся на хвост, не полная луна, очертив свой круг, спряталась за горизонтом, а приказа всё нет. Неожиданно в ночной тишине раздаётся рёв моторов, лязг множества гусениц, и ночной тишины, как и не бывало. Всё в грохоте и движении, экипаж ждёт команду.
- Нашей бригаде пока приказано оставаться на месте, можете отдыхать - объявляет командир роты, неожиданно выплыв из ночной темноты.
Весь следующий день прошел в ожидании приказа на выступление. Сообщения, которые удавалось получить от командира роты, не радовали. Немцы прорвали оборону, и нашим войскам пришлось отступить и отражать атаки крупных танковых соединений уже на второй полосе оборонительных рубежей.
Утро третьего дня сражения на Курской дуге танковая рота встретила в небольшой деревни вблизи города Чапаева. Эту позицию рота заняла скрытно глубокой ночью. По приказу должна была перекрыть дорогу, которая вела к этому городу и дальше в сторону Прохоровки. Дорога от самой высоты, которая вырисовывалась на горизонте хорошо просматривалась. Танк, командира взвода Мезенцева занял позицию в вишнёвом саду, а ветки, усыпанные спелыми, налитыми соком ягодами, свешивались и лежали прямо на броне танка. Впереди извилистые траншеи пехоты с многочисленными ходами сообщений, и минные поля вдоль полотна дороги.
Первыми из-за высоты выскочили на дорогу мотоциклисты, солнечные лучи отражались от их угловатых касок, а они на предельной скорости приближались всё ближе и ближе.
- Пропустить! - слышит Шумаков через ларингофоны голос командира, и с десяток мотоциклов проносятся дальше.
Следом за мотоциклистами выползает на дорогу тягач с прицепленным орудием, а на площадке тягача плотными рядами сидит орудийный расчёт.
-Огонь по тягачу! - раздаётся команда, звучит выстрел, снаряд взрывается перед тягачом, орудийный расчёт поспешно выпрыгивает на землю, и снова слышит он команду «огонь!».
Второй снаряд ложится прямо по центру тягача, и он, развалившись на две части, грудой искореженного железа оседает на дорогу. Следующим выстрелом поражают орудие.
-Есть орудие! - слышит Шумаков радостный голос командира, а на дорогу уже выползает тупая, тяжелая туша бронетранспортёра с немецкими автоматчиками на борту.
-Снова команда - огонь! и после двух выстрелов, радостный возглас командира: - Есть бронетранспортёр! Шумаков видит, как с борта, горящего бронетранспортёра, в разные стороны прыгают уцелевшие немецкие автоматчики, а по ним уже ведут огонь из траншей пехотинцы.
От палящих лучей солнца и непрерывной стрельбы в боевом отсеке нестерпимо душно, и командир орудия откидывает верхний люк. На дороге образовалась пробка. Взрывается от меткого выстрела бензовоз, огромные языки пламени тянутся высоко вверх, а дым застилает дорогу. Сквозь пелену пыли и дыма едва можно различить, как танк, свернув на обочину дороги, через несколько метров взрывается на противотанковой мине.
Азарт боя захватывает весь экипаж, у Шумакова до дрожи напрягаются нервы, и всё внимание приковано только к дороге. Он не слышал последней команды командира и звука выстрела. Увидел только сквозь пыль, как однобоко дёргается вперёд танк, и, будто споткнувшись с разгона, клюёт стволом в землю, замирает на месте. Впереди острыми зубцами торчит направляющее колесо, гусеницы на нём нет. Делает еще один рывок, и, словно по заказу, разворачивается бортом. От второго снаряда появляются густые языки пламени и чадят над приземистой башней.
- Есть и танк на нашем счету! - раздаётся снова голос командира, и вместе с голосом командира взметнулось перед глазами Шумакова огненное пламя разрыва.
-Командир, нас засекли! Надо менять позицию, - кричит в ларингофоны Шумаков и, не дожидаясь команды, даёт задний ход.
Второй снаряд бьёт в башню в тот самый момент, когда Гожев закрывал люк. Взрыв отрывает люк и вместе с ним кисть руки командира орудия. Кровь бьёт ключом и заливает снаряды в боевом отсеке танка, Зуев перетягивает у Гожева жгутом руку, стараясь остановить кровотечение.
-Отвоевался солдат! - говорит Гожев каким-то, неуместным для данного случая, уж очень спокойным и равнодушным голосом. Спокойствие командира орудия удивляет всех, а на его лице не заметно, чтобы дёрнулся хоть один мускул, только оно начинает бледнеть и в странной неподвижности застыли глаза.
Шумаков приводит санитаров, и экипаж прощается с командиром орудия.
-Отвоевался! - снова повторяет Гожев. Одного дня не продержался. Кого теперь вместо меня пришлют в экипаж?
- Не расстраивайся! Ты за один сегодняшний день сделал столько, сколько другой и за всю войну не сделает. Ты сполна выполнил свой солдатский долг, - успокаивает сержанта Мезенцев. - Поправляйся! - желает на прощание командир, и все провожают взглядом санитаров, которые уводят Гожева.
-Уничтожил один танк, тягач с орудием, бронетранспортёр и бензовоз, - докладывает ротному командир… Есть! Благодарность экипажу передам. Но у меня не комплект, ранен и отправлен в тыл командир орудия… Слушаюсь!
-Безлошадных танкистов пока у ротного нет. Приказано пополнить экипаж каким-нибудь пехотинцем и готовиться к завтрашнему наступлению. Всему составу экипажа объявлена благодарность лично от командира бригады. Он видел со своего наблюдательного пункта, как мы работали. А теперь пошли в траншею к пехоте подбирать в экипаж, возьмём, как говорят, годного не обученного,
- доложив обстановку и, получив указания от ротного говорит Мезенцев.
Пехотинцы радостными возгласами приветствовала танкистов, которые на их глазах расстреливали немецкую колонну, но наотрез отказывались покидать траншею и занимать место в танковом экипаже.
-В вашей железной коробке сгоришь, в два счёта! Пуля не тронет, так снаряд достанет, и зажаришься там, как карась на сковородке. Нет! В траншее безопаснее, земля наша - мать родная, всегда укроет, - отказывался коренастый боец, а все, кто стоял рядом, соглашаясь с ним, кивали головами.
-Да, если не судьба, то хоть на два метра заройся в землю, всё равно не пуля, так мина или снаряд достанет, - убеждал пехотинцев Мезенцев.
-Не судьба, так не судьба! Зато в земле лежать будешь, косточки останутся, а в танке сгоришь, и костей не останется. Нет, не наше это дело, мы пехота!
-Ладно, пошли в первый взвод. Там у меня полный комплект, в приказном порядке направлю какого-нибудь бойца, - проговорил, молчавший всё время командир стрелковой роты и после небольшой паузы, добавил - если не окажется добровольцев.
Добровольцев не оказалось, и в приказном порядке, командир роты направил одного из бойцов взвода.
-Рядовой, Самарин, направляетесь в распоряжение старшего лейтенанта! - приказал ротный молодому бойцу не высокого роста, с белесыми, выгоревшими на солнце бровями и веснушками на всём лице.
Солдат, с недовольным видом, закинул на плечо вещмешок, взял в руки автомат и каким-то тоскливым, блуждающим взглядом окинул траншею.
-Автомат-то оставь, у нас найдется, - посоветовал Мезенцев.
-Не положено! Имущество казенное, на мне записано. Я за него и отвечаю.
В танке, когда пехотинцу Самарину объясняли его обязанности заряжающего, он побледнел от вида крови, которая еще не успела высохнуть на снарядах, а на лице еще больше стали заметны веснушки.
До позднего вечера танковая рота контролировала дорогу, отражая контратаки немецких танков. Шумаков с экипажем пытался отремонтировать и восстановить оторванный взрывом люк, но только ночью, когда подошла летучка техпомощи, удалось его восстановить.
Утром следующего дня немецкие танковые соединения из оперативной группы «Кемпф», предприняла отчаянную попытку прорваться к Курску. Шесть танковых дивизий были введены в бой, и весь этот день прошел в напряженных боях. Под губительным огнём артиллерии, подрываясь на минных полях, горели десятки немецких «тигров» и «пантер», но остальные рвались вперёд. Танковая бригада весь день, то на одном, то на другом участке, вступала в бой и отражала атаки, прорвавшихся через оборонительные позиции, немецких танков.
Три часа продолжался бой. На исходе уже были снаряды, когда отбили очередную атаку. Шумаков еще, маневрируя время боя, заметил какую-то неисправность в правой гусенице и боялся, как бы не сорвало её со звёздочки. И только лишь смолкли последние выстрелы, выскочил из танка, чтобы устранить эту неисправность.
Всё вокруг танка было изрыто воронками от взрывов. Невдалеке стоял подбитый танк из его взвода с перекошенной башней. Сразу заметил ослабевшую гусеницу, вскочил на броню танка за ломиком, но его не оказалось, а на месте его крепления заметил след от осколка снаряда. Чтобы подтянуть гусеницу, решил взять лом с соседнего, подбитого танка. Поднялся на борт танка и заглянул внутрь через открытый люк. Весь экипаж, очевидно, от прямого попадания погиб, и их тела лежали в обезображенном виде…
Шумаков не успел еще ничего сделать, как услышал нарастающий гул «юнкерсов». Они летели несколькими большими группами, закрыв собой всё небесное пространство. «Не меньше четырёх десятков!» - мысленно отметил он.
-Давай заводи! И быстро в лес! - выглянув из люка, приказал командир. Лес был невдалеке, но пока добирались до него несколько раз рвались рядом с танком бомбы. А он не обращал на взрывы внимание: «только бы не подвела гусеница! - навязчиво сверлила его мозг одна и та же мысль, - если остановимся, то будем не подвижной мишенью и нам конец!
Один за другим заходили и сбрасывали бомбы немецкие самолёты. Падали от взрывов, выкорчеванные с корнями деревья. Густой рёв, пикирующих «юнкерсов», вокруг дым, пыль, а сверху сыплются кучи земли, поднятые взрывами.
Не видно сквозь триплексы, куда вести машину, командир, открыв крышку люка, отдаёт команды и Шумаков тоже, чтобы хоть что-то видеть, держит свой люк полуоткрытым. Наконец всё стихает, самолёты уходят, экипаж подтягивает гусеницу, и Шумаков замечает, что во время бомбёжки поврежден средний каток с балансиром. Но исправить можно только с помощью летучки техпомощи
- Кажется, всё обошлось! - говорит командир, вытирая обильно выступивший пот на лице, а Шумаков чувствует холодный пот на спине между лопаток.
Через завалы от поваленных бомбёжкой деревьев, постоянно маневрируя, онвыводит танк на опушку леса и тут же раздаётся взрыв с правого борта.
-Обнаружили! - кричит командир.
Шумаков видит немецкий танк метров в семистах от леса, и быстро меняет позицию. Скрытно выходят снова на опушку леса. Танк на расстояние пятисот метров.
- Заряжай! - раздаётся команда, и Самарин толкает снаряд. Солдат волнуется и получается не совсем ловко. Гильза застревает, не доходит до конца и клин не закрывается. Командир подталкивает гильзу монтировкой и звучит выстрел. Шумаков видит, что снаряд взрывается с недолётом, а танк разворачивает башню и направляет орудие в их сторону.
-Заряжай! - снова кричит командир, и в этот раз у Самарина получается более удачно. Выстрел и Шумаков видит, как после взрыва над танком появляются клочья дымного пламени, и подскакивает башня «тигра».
Двенадцатого июля небо с утра было ясное, лишь кое-где были видны на голубом небе прозрачные облака. Первая танковая армия занимала позиции между посёлком Новенькое и занятым противником посёлком Кочетовка. Накануне был зачитан приказ о переходе в наступление, ночью танковые подразделения вышли на рубеж атаки, а утром все ждали только сигнала.
Танковым дивизиям четвёртой танковой армии генерал Гот, очевидно, тоже выдал приказ продолжать наступление, сломить, наконец, сопротивление русских и овладеть городом Курск.
Механик-водитель Шумаков, конечно, не мог видеть в узкую щель того, что уже давно наблюдал со своего командного пункта командующий танковой армией генерал Катуков. Но необычное построение танковой колонны отметил сразу, как только танки откололись от леса и, грузно переваливаясь через пригорки, вышли на открытое поле. Они шли, построившись ромбом в центре, которого двигались лёгкие танки, а по бокам их прикрывали, невиданные им раньше, тяжелые танки. Танковая армада, громыхающая сотнями гусениц, стремительно приближалась, и Шумакову показалось, что остановить её уже невозможно…
Сражение, после того, как сошлись в этом встречном поединке танки противоборствующих сторон, продолжалось уже несколько часов. Многотонные стальные машины превращались в груды металла, летели в разные стороны гусеницы, стволы пушек, колёса и башни. Шумаков видел, как загорелся танк лейтенанта Гусева. Объятый пламенем он продолжал вести огонь и уничтожил танк лёгкого типа, а затем устремился навстречу немецкого «тигра». Механика-водителя этого горящего танка, Сашу Николаева, он хорошо знал, и ему больно было видеть, как он на предельной скорости мчится навстречу своей гибели. «Тигр» пытался увернуться и уйти от столкновения, но горящий танк врезался в него, и обе машины взорвались…
Бой кончился ближе к вечеру, когда в сплошном дыму от взрывов, столбов земли и пыли уже ничего невозможно было рассмотреть на поле сражения. Немецкие «тигры» и «пантеры» не выдержали и стали отходить. А поздним вечером экипаж танка узнал, что и на прохоровском направлении, пятая гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова встретилась с отборными дивизиями оперативной группы «Кемпф», и заставила их отступить.
Из донесения представителя Ставки маршала А.М.Василевского Верховному Главнокомандующему:
«Согласно Вашим личным указаниям, с вечера 9.07.43г. беспрерывно нахожусь в войсках Ротмистрова и Жадова на прохоровском и южном неправлениях. До сегодняшнего дня включительно противник продолжает на фронте Жадова и Ротмистрова массовые танковые атаки и контратаки против наступающих наших танковых частей. …Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танков противника в контратаке. … В течение двух дней боёв 29-й танковый корпус Ротмистрова потерял безвозвратными и временно вышедшими из строя 60% и 18-й корпус до 30% танков. …Не исключена здесь и завтра возможность встречного танкового сражения. Всего против Воронежского фронта продолжают действовать не менее одиннадцати танковых дивизий, систематически пополняемых танками. … Донесение задержал в связи с поздним прибытием с фронта 2ч. 47м. 14.07.43. Из 5-й гвардейской танковой армии.»
Но второго встречного танкового сражения не последовало. Немецкие войска перешли к обороне, советские войска готовились к контрнаступлению, которое и началось рано утром третьего августа.
А уже пятого августа Шумаков вёл танк по улицам старинного города Белгорода. В тот же день Москва впервые салютовала войскам, освободившим два старинных русских города - Орёл и Белгород. Это был первый за время Великой Отечественной войны победный салют.
А два дня спустя, вторая танковая рота бригада вела бой у моста через реку Ворксла. С пехотинцами-десантниками на борту, совершив пятидесяти километровый рейд в тылы немецкой обороны, вышли танкисты к этому мосту. Около трёх часов по проселочным дорогам, чрез леса, по многочисленным балкам и лощинам двигались к мосту, чтобы захватить его и удерживать до подхода основных сил. И вот уже второй час, заняв круговую оборону, отражали немецкие атаки, как на правом, так и на левом берегу реки Ворксла.
Танки огнём из пушек обстреливали артиллерийские, миномётные и огневые позиции, пулемётные гнёзда на немецкой оборонительной линии, пехотинцы отражали многочисленные атаки автоматчиков, сапёры занимались обследованием конструкций моста, проверяли не заложена ли взрывчатка.
Шумакову постоянно приходилось маневрировать, как только он замечал, что огонь по его танку становился прицельным. Вокруг дым, огонь, разрывы снарядов и пыль. Невдалеке горела, подожженная немцами деревня. Ему хотелось направить свою машину на немецкие позиции, смять орудия и миномёты, раздавить гусеницами траншеи. Но по приказу, который им зачитали перед рейдом, запрещалось оставлять без прикрытия танков пехотинцев и мост. А немцы, получив подкрепления, атаковали с большей силой и настойчивостью. Горели уже несколько танков, из последних сил держались пехотинцы, когда, наконец, дрогнула земля и увидел Шумаков, как в стремительном темпе пронеслись с длинными стволами самоходные установки, танки его бригады. А следом за ними, чуть приотстав, бежит пехота.
-«Вперёд!» - отдаёт команду своему взводу Мезенцев, и Шумаков на предельной скорости ведёт танк вслед за наступающими. А ближе к вечеру, вырвавшись на просторы украинских степей, первая танковая армия, освободила город Золочев и устремилась дальше к городу Богодухов.
Траншеи первого немецкого оборонительного рубежа на подступах к городу взвод старшего лейтенанта Мезенцева прошел без остановки. Атака была столь стремительной и неожиданной для немцев, что они даже не успели занять места на огневых позициях и в траншеях. Шумаков в щель, приподнятого лыка, видел, обезумевших от неожиданности и перекошенные страхом, перед неминуемой гибелью, лица немецких солдат, поднятые вверх руки.
- Молят о пощаде и, наверно, кричат «Гитлер капут!» - услышал Шумаков в ларингофон голос командира взвода.
Пехотинцы еще сгоняли в одну кучу, разрозненные косяки пленных, а танкисты, раздавив уцелевшие немецкие орудия, устремились в глубину немецкой обороны. Второй оборонительный рубеж встретил танкистов заградительным артиллерийским огнём. Снаряды рвались то слева, то справа и Шумакову приходилось постоянно маневрировать, чтобы не угодить в противотанковый ров. До первой немецкой траншеи оставалось уже не больше двухсот метров, когда в один из таких маневров термитный снаряд прошил боковую броню. Шумаков почувствовал за спиной шипение, что-то ударило в голову.
- Георгий, глуши мотор! Приказано покинуть машину! - услышал в ларингофон голос Зуева, и, заглушив мотор, стал выбираться из люка.
От второго удара содрогнулся корпус танка Т-34, какая-то сила оторвала и швырнула его в сторону, в глазах потемнело. Очнулся, когда подоспевшие пехотинцы волокли его от горящего танка. Мысль, что в танке остался экипаж, заставила забыть о нестерпимой боли в голове, и он попытался подняться.
-Там экипаж в танке! Надо помочь им, - слабеющим голосом попросил Шумаков.
- Лежи танкист! Нет больше твоего экипажа. Все погибли, один ты остался, - приглушенным голосом проговорил пехотинец, и он увидел над собой пожилого солдата с уставшим, тронутым редкими оспинками, лицом.
Смысл сказанных пехотинцем слов, не сразу дошел до сознания Шумакова, а когда осознал, слова эти оглушили его своей жестокой, страшной и теперь уже не поправимой действительностью…
Его положили в глубокую воронку рядом с капитаном. И он подавленный и удрученный сообщением о гибели своего экипажа не сразу заметил, что нет на лице капитана ни бровей, ни ресниц, волосы на голове выгорели, обнажив белый череп, а лицо и уши чёрные, как древесный уголь…
По обе стороны от воронки, где лежит Шумаков и, обгоревший капитан, идут танки его бригады, а следом за ними бежит пехота.
- Катков, не задерживайтесь! Вперёд! - слышит он чей-то голос Пехотинцы поднимаются, и он видит, насквозь пропотевшие, с белыми от соли спины солдат, которые вынесли его и капитана.
- Ну, бывайте! нам задерживаться нельзя! - говорит пожилой солдат, и вместе с остальными бросается догонять своих.
Появляются санитары, капитана кладут на повозку, а Шумакову молоденькая девушка, санинструктор обрабатывает раны на голове. Он чувствует запах спирта и слышит её тяжелое, от быстрого бега, прерывистое дыхание.
-Потерпи, танкист, немножко! Сейчас перевяжу, и отправим тебя в медсанбат, - скороговоркой, еще не отдышавшись, частила она. - А капитана жалко! Совсем, ведь, еще молодой! Кому он такой-то нужен, если выживет? - доносятся, как будто, откуда-то издалека до него тяжелые вздохи и рассудительный голос санинструктора.
Два дня провёл в медсанбате, а затем отправили его залечивать раны на голове и контузию в госпиталь города Старый Оскол. Пока проходил курс лечения, военный комиссар города вручил ему орден «Отечественной войны» и медаль «За отвагу», - награды за участие в боях на Курской дуге, которые нашли его в госпитале. Он знал, что его представили к боевой награде, но почему наградили двумя, этого понять так и не смог.
* * *
После госпиталя Шумаков не сумел вернуться в свою танковую бригаду. На сборном пункте в Старом Осколе, в числе представителей из войсковых соединений, не оказалось «покупателей» от первой танковой армии. Большим был спрос на артиллеристов и шофёров, и его вместе с другими, как и он, бывшими танкистами, и несколько шоферов покупатель зачислил в команду артиллеристов.
А спустя два дня они уже был в триста первом противотанковом полку. Прошагав на заходе солнца километров шесть пешком, уже в вечерние сумерки команда добралась до какой-то деревни, где расположился штаб полка.
-До утра устраивайтесь где-нибудь, отдыхайте, а рано утром прибыть в штаб полка, вон в ту хату, - указав, на украинскую мазанку с часовым у двери, распорядился сопровождающий их офицер.
Вечер, хотя уже и половина октября, был не привычно для осени, тёплым. Беззвучно, артиллерийскими зарницами на западе вздрагивало тёмное небо. И, глядя на далёкие всполохи, какое-то непонятное волнение охватило Шумакова. «Всего-то два с половиной месяца не был на фронте, а уже отвык, заново надо привыкать» - думал он, поглядывая в западную сторону…
На ночлег они еще несколько человек из команды устроились в небольшой хате. Разместились в тесной горенке на полу.
-Ну як тут? Вмыстылись? Тисновато? - заглянув в дверь, почёсывая бороду, поинтересовался старик-хозяин.
- Ничего, в тесноте, да не в обиде, - ответил за всех шофёр самый старший в команде по возрасту.
-Може, що треба?
-Нет, спасибо. Мы и так вас стеснили, - ответили одновременно в несколько голосов.
-Об этом не турбуйтэсь, - проговорила, выглянув из-за спины старика, женщина. - Може, голодни, зварыты щось треба? у нас е картопля.
- Варить ничего не надо. У нас сухой паёк есть, - ответил всё тот же шофёр. - Зачем затруднять вас.
-А шо ж тут трудного? Може, и наш Митро дэсь отак, бидолага маеться.
- Сын, что ли ваш?
-Да, на хронти с сорик першего роки. Тилько нэма ничого…- и, вытирая платком слёзы, удалилась…
Утром шел Шумаков к штабу полка по улице большого, но почти полностью сожженного немцами, украинского села. Всюду, куда бы он не взглянул, видны были следы, недавно прокатившейся здесь, войны. Почерневшие печные трубы над пепелищем, сгоревшие плодовые сады у дороги, разбитая техника. Дальние артиллерийские разрывы, изредка сотрясающие тишину и медленное гудение самолётов в небе, - всё это вызывало у него чувство внутреннего беспокойства и волнения.
Подходя к штабу, увидел сгоревший танк Т-34 с синей оплавленной пробоиной в броне. «Термитным снарядом пробили броню» - отметил для себя Шумаков, поглядев на синюю пробоину. И сразу вспомнил тот бой на подступах к городу Богодухову, встали перед глазами лица погибшего экипажа, а сердце, словно железным обручем, сдавила в груди тупая, ноющая боль от этих тоскливых воспоминаний…
В штабе полка старший писарь, сделав какие-то записи, поставил на довольствие и направил его в батарею противотанковых семидесяти шести миллиметровых орудий.
-Батарея стоит в конце деревни, ищи комбата, капитана Затеева, - возвращая красноармейскую книжку, и даже не поглядев на старшего сержанта, проговорил писарь.
Батарею капитана Затеева он нашел быстро. На краю деревни, заметив три американских «студебекера» и шоферов, которые возились возле машин, решил узнать у них, где стоит батарея Затеева.
-Батарея капитана Затеева? Так мы, как раз, с его батареи, - ответил уже не молодой, с прокуренными усами, шофёр. Да вон, и сам комбат пожаловал к нам, кивнув в сторону приближающегося офицера, проговорил водитель.
Капитан Затеев с первого взгляда понравился Шумакову. Высокий, примерно одного с ним ростом, он приближался, и по его выправке можно было сразу определить в нём строевого офицера.
-Товарищ, капитан, старший сержант Шумаков прибыл в ваше распоряжение для прохождения службы, - как и положено, по уставу, обратился старший сержант к капитану.
-Капитан Затеев! - приложив руку к лаковому козырьку фуражки, чётко представился командир батареи. - Танкист, механик-водитель?
-Так точно, товарищ капитан!
-Где получили ранение?
-Под Богодуховом.
- Будете, товарищ старший сержант, на батарее в должности командира тяги взвода, лейтенанта Морозова! - внимательно просмотрев красноармейскую книжку, проговорил комбат, и повернувшись лицом к водителям, скомандовал «смирно!». Старший сержант Шумаков Георгий Петрович, назначен командиром тяги взвода, - представил капитан, только что им назначенного командира шофёрам. А это, товарищ старший сержант ваши подчиненные, - кивнул капитан в сторону, стоящих по стойке смирно, шофёров.
- Рядовой, Мишин!
- Я, - отозвался шофёр, который только что сказал Шумакову, что они из батареи Затеева.
-Ефрейтор, Стройный!
-Я, - бодрым голосом выкрикнул коренастый шофёр с угловатой фигурой, которая никаким образом не гармонировала с его звучной фамилией.
- Рядовой Бурцев!
-Я, - как-то лениво отозвался высокого роста шофёр с одутловатым лицом и давно не бритыми щеками.
- Вот и познакомились с личным составом, товарищ старший сержант, а с обязанностями познакомит вас лейтенант Морозов, - проговорил капитан, приложил руку к козырьку и, прежде чем удалиться, добавил: а вам рядовой, Бурцев, не мешало бы побриться!
- Строгий и требовательный наш комбат, но справедливый. Зря не накричит и не обидит, - проговорил Мишин, глядя на удаляющегося капитана.
Так началась для старшего сержанта Шумакова служба в артиллерии в триста первом противотанковом полку.
* * *
На следующий день, ближе к вечеру, их дивизион перебрасывали на передовые позиции. Три студебекера тянули прицепленные орудия взвода. В головном, рядом с водителем, устроился командир взвода, во втором старшина батареи, а Шумаков решил ехать в кузове. За прошедший день он еще даже не успел запомнить фамилии бойцов не только батареи, но и своего взвода и сейчас, по дороге на передовую позицию, надеялся ближе узнать их, как-то сблизиться с ними, скрепить свои отношения бескорыстным чувством фронтового братства.
Ему с первого взгляда понравилось «хозяйство» взвода. Несмотря на поцарапанные осколками и кое-где прошитые пулемётными очередями, но еще почти новые американские автомашины с просторными кабинами. Шофёры-водители, без лишних напоминаний, выполняли свои обязанности с особым усердием. Понравился деловой спокойный, рассудительный и очень внимательный командир взвода лейтенант Морозов. И в боевых расчётах тоже все заняты своими делами. Без пререканий знали, кому идти к полевой кухне за обедом и ужином, кому чистить и мыть посуду после еды…
Бойцы орудийных расчётов, расположившись на откинутых сидениях вдоль бортов и на средним сидении в кузове, курили, перебрасывались отдельными фразами, обсуждали события в полку и последние сообщения Информбюро. Им тоже с первого знакомства понравился старший сержант, а орден «Отечественной войны» и две медали «За отвагу» на, пропахшей карболкой, гимнастёрке этого высокого парня, вызывали уважение к нему и его наградам.
Сорока пяти миллиметровые орудия на конной тяге, двигалась впереди и, чтобы не сползти в придорожный кювет на раскисшей, от прошедшего дождя, дороге, ездовые старались держаться подальше от обочины.
-Братцы! - услышал Шумаков голос. - Да ведь это Свищук везёт свои «сорокапятки», - воскликнул, вроде чем-то необычно удивленный, совсем еще молодой, почти мальчишка, с румянцем на щеках и весёлыми глазами. - Точно! Свищук это! - чему-то, обрадовавшись, закричал он.
Тем временем, выбрав относительно сухой участок дороги, ездовые посторонились, и студебекеры с прицепленными орудиями начали обгонять конные упряжки.
-Эй! Свищук! Не засни часом, а то окажешься под колёсами, и раздавят. Кому тогда Звезду Героя вручать-то будут? - проезжая мимо конных упряжек, весёлыми голосами кричали бойцы из кузова машины.
- Скорее бы вручили ему Звезду Героя Советского Союза. Я еще никогда не видел, как она выглядит на самом деле. Видел только на картинках, а вблизи нет. И живого Героя тоже не видел. Вот получил бы Свищук эту Звезду, да еще и мне подфартило бы сфотографироваться рядом с ним! Вот было бы здорово! - выдавая свои затаённые думы, мечтательно заговорил всё тот же парнишка с румянцем на щеках.
- Ты не горюй, Саша! Война еще не скоро кончиться. Будут и у тебя награды! Освоишься, станешь наводчиком орудия, подобьёшь, как и этот Свищук, шесть немецких «тигров» или «пантер», и представят тебя к Герою, - рассудительным голосом начал убеждать парня плечистый боец, с монгольского типа лицом.
-Свищук, товарищ старший сержант, это ездовой в батарее сорока пяти миллиметровых орудий, очевидно, заметив недоумение на лице Шумакова, начал объяснять тот же боец.
- В пехоте он был раньше. Не знаю, правду ли рассказывают, как было дело, может, и добавляют чего? Но, по слухам этот Свищук мог уснуть в окопе и спать даже при миномётном обстреле. Вот и в тот раз, когда начался миномётный обстрел, заснул он. Обстрел был плотным, много полегло пехотинцев, а когда появились танки, приказали отступить пехоте на запасные позиции. Пехота отступила, его посчитали за убитого, а он, оказывается, спал. Проснулся, когда услышал почти над своей головой лязг гусениц немецких танков. Стал бегать по траншее и бросать бутылки с зажигательной смесью. Так и поджег шесть немецких танков. С наблюдательного пункта полка всю эту картину его геройства видели, и представили к высшей награде.
-Его, наверно, и перевели в артиллерию подальше от передовой, чтобы уберечь до вручения Звезды, - вставил замечание кто-то.
- Скажешь тоже! Чтобы уберечь солдата, его бы перевели куда-нибудь подальше в тыловые подразделения. А «сорокапятчики», это та же пехота. Они сейчас наступают в боевых порядках и ведут огонь с открытых позиций, - возразил моложавый с виду и синеватыми глазами боец.
А Шумаков, слушая их, думал о том, что это очередная солдатская байка, которые он уже много раз слышал на войне.
Наступили ранние октябрьские сумерки, над головой низкое небо, всё серое, как одна сплошная туча. Машины с прицепленными орудиями двигались с включенными подфарниками, едва-едва освещающими дорогу. С каждым пройденным километром приближалась передовая линия фронта, над которой постоянно взлетали невысоко ракеты, и гасли в тёмном небе, доносились далёкие раскаты орудийной канонады. Навстречу, со стороны Знаменки, куда и направлялась батарея, двигались санитарные машины и повозки с ранеными. Война продолжалась …
* * *
Уже четвёртый месяц на этом участке фронта, как сообщалось в сводках, шли бои местного значения. После тяжелых боёв на Украине линия фронта стабилизировалась, и триста первый противотанковый полк занял оборонительные позиции вблизи молдавского города Дубоссары на левом берегу Днестра. С середины апреля наступило относительное затишье. Только в небе над головой постоянно гудят свои или немецкие бомбардировщики, то тут, то там разорвётся снаряд или мина от, так называемого, беспокоящего огня, да завяжется недолгая перестрелка.
После мрачных картин разрушений и пожарищ, зимних холодов, глубоких снегов, а затем весенней распутицы на дорогах и липкого чернозёма на полях Украины, Шумаков увидел в Молдавии совсем иную картину. Живописные, покрытые густыми лесами, холмы, между ними равнины, в которых теряются многочисленные маленькие речки, и петляющая голубая лента Днестра. Всё это увидел он после того, как, прорвав немецкую оборону, в районе города Рыбница, их полк, вступил на молдавскую землю.
Сухие, не изрытые воронками, дороги, цветущие сады, неплохо сохранившиеся усадьбы хуторян. Природа не скупилась на краски, и этот благодатный край предстал перед взором старшего сержанта Шумакова во всей своей красе. На бездонном, синем небе ярко сияло весеннее солнце, а вдоль дорог земля была покрыта сочной травой изумрудного цвета. И не хотелось ему верить, что всё это совсем скоро будет перепахано гусеницами танков, покроется воронками от взрывов бомб и снарядов, а голубое небо скроется за плотной завесой из земли, пыли и дыма.
А жизнь и фронтовые будни шли своим чередом. Всё лето прошло в работах по укреплению оборонительного рубежа и в постоянных занятиях и тренировках по повышению и совершенствования боевой подготовки. Копали и оборудовали основные, запасные и ложные огневые позиции, обучали взаимодействию боевые расчёты. За время боёв на Украине почти наполовину обновились боевые расчёты в батареи. Кто-то погиб, кто-то после ранения комиссовался или попал в другие части после госпиталя.
В Николаевской области, когда отражали контратаку, прорвавшихся немецких танков в районе железнодорожной станции Первомайск-на- Буге, погиб Саша Кулешов. На крутом берегу Южного Буга осталась его могила, погиб, так и не успев посмотреть на Золотую Звезду Героя и не сбылась его мечта - сфотографироваться рядом с Героем Советского Союза.
Ездовой Свищук получил высокую награду спустя месяц после гибели заряжающего Кулешова, молодого восемнадцатилетнего парня с румянцем на щеках. В штабе фронта ему и еще нескольким солдатам и офицерам, отличившимся при форсирование Днепра, Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М.И. Калинин вручил Золотую Звезду. В штабе полка получил очередную награду - орден «Красной звезды» и Шумаков, а также и многие другие солдаты и офицеры, проявившие себя в боях в районе Шендеровки при ликвидации корсунь-шевченковской немецкой группировки.
К началу августа уже чувствовалось, что до наступления осталось совсем немного. Шумаков, конечно, не мог знать о замыслах готовящейся операции, и о тех планах, которые уже разработали командующие двух фронтов и представили на утверждение в Ставку Верховного Главнокомандующего.
Но по тем темам, которые отрабатывались на учениях, когда артиллеристам ставились задачи с одного выстрела пробить проход в проволочных заграждениях, умело разрушить дзот, вести огонь прямой наводкой по танкам, правильно вести подвижной и неподвижный заградительный огонь, Шумаков своим солдатским чутьём определил, что готовится генеральное наступление.
«Пробил час, совсем скоро наши войска пересекут государственную границу и начнётся освобождение стран Западной Европы» - поглядывая на холмы, за которыми где-то протекала река Прут, разделяющая Молдавию от Румынии, думал Шумаков.
О том, что предстоит большое наступление на чужой территории и, как следует вести себя по отношению к румынскому населению стали часто говорить политические работники, когда проводили беседы в батарее.
«Румынская армия воюет против нас, на стороне фашистской Германии, но Советское правительство руководствуется не чувством мести, а необходимостью решения коренной задачи - разгрома германского фашизма…» - слышал Шумаков голос политработника. А перед его глазами вставали картины злодеяний фашистских оккупантов: пожарища, разрушенные города и дотла сожженные сёла, трупы, расстрелянных мирных жителей на новгородской земле - всё, что довелось ему увидеть на дорогах войны.
«Мы должны чётко представлять, что Красная Армия вступает в Румынию не как завоевательница, а как освободительница румынского населения от фашистского ига, как защитница трудового народа..» - продолжал слушать старший сержант.
Он не хотел понимать, почему наша армия должна освобождать румын от фашистского ига, а четвёртая и третья румынские армии, которые занимают оборону на западном берегу реки Прут, будут препятствовать этому и стрелять в его боевых товарищей.
А в солнечной Молдавии крестьяне собирали богатый урожай. Часто на дорогах попадались встречные крестьянские фуры, запряженные парой лошадей, на ней корзины с фруктами и молдаване в жилетках, в белых штанах и в лохматых папахах.
- Братэ, братэ! - кричали они и показывали на плетёные корзины, наполненные желтыми сочными грушами и румяными яблоками.
Командир батареи, следующий в головной машине, давал команду остановиться, солдаты прыгали из кузова на дорогу, а молдаване показывали знаками, что можно брать фрукты из корзины.
- Богатый край! - восхищались солдаты, наполнив котелки ароматными фруктами.
-У нас в Сибири не увидишь такой красоты. Не растут там яблоки и некоторые за всю свою жизнь и не попробуют даже их, - надкусывая яблоко, говорит Стройный.
-А у нас в Воронежской области растут яблоки и груши, но, правда, не такие сочные, - с тяжелым вздохом, видимо вспомнив своё село, произносит Мишин.
Иногда из соседних хуторов, застенчивые смуглые молдаванки, приносили на батарею корзины полные винограда и тоже угощали солдат. А солдаты, истосковавшись по нежным девичьим взглядам, были рады не столько виноградным гроздьям, сколько чарующим улыбкам красивых молдаванских девушек…
* * *
Наступление на ясско-бухарестском направлении началось ранним утром двадцатого августа. Батарея Затеева была передана пехотному батальону для поддержания огнём пехотинцев во время наступления и переправы через Прут. Ночью Шумаков вывел орудия взвода на позиции пехоты, и к рассвету уже были подготовлены огневые позиции орудий.
Наступил рассвет, и все с нетерпением ожидали начала артподготовки, но её всё не было. Наконец, как только забрезжил слабый рассвет, на главную полосу немецкой обороны обрушился страшной силы артиллерийский удар. Шумаков услышал, как что-то громыхнуло в тылу, и в ту же минуту над головой, завывая на разные голоса, понеслись снаряды и мины. Била тяжелая артиллерия. Он, еще накануне, когда ездил на артиллерийские склады, обратил внимание на то, что орудия стоят очень плотно, через три-четыре метра друг от друга. А вот сейчас эта артиллерия вела непрерывный огонь по переднему краю немецкой обороны.
Взлетали в воздух перед немецкими траншеями столбики, окутанные колючками спирали Бруно, разлетались в разные стороны, вывороченные взрывами, брёвна блиндажей, вздымалась к небу земля в местах падения снарядов. Вскоре над немецкими позициями всё заволокло дымом, пылью, и только слышался не умолкающий гул разрывов.
-Да, такой плотности и такой мощи артиллерийского огня не видел я даже под Сталинградом, в день начала нашего наступления, - проговорил командир батареи, пытаясь хоть что-то рассмотреть в окуляры бинокля.
Постепенно артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны, и разрывы стали более глухими, но по-прежнему над головой проносились мины и снаряды. Взвилась в небо, оставляя за собой белый свет, ракета, вверху рассыпалась на три красных огонька, и сразу поднялась и пошла в наступление пехота.
Шумаков с холма, за которым стояли в укрытии машины, видел, как по садам и виноградникам, по красивым зелёным холмам и долинам, полями, огородами, почти всё время бегом, устремилась к немецким позициям пехота. Откуда-то по наступающим пехотинцам ударила пулемётная очередь, взметнулась вверх земля от взрыва нескольких мин, и тут же обстрел прекратился.
-Драпают немцы! - восторженно прокричал шофёр Бурцев, как только прекратился обстрел пехоты.
-Видать здорово накрыла их наша артиллерия, что и огрызаться-то им уже нечем, - добавил Стройный.
А Шумаков, наблюдая за стремительной атакой пехоты, ждал условного сигнала от командира взвода, по которому следовало подавать машины для перемещения орудий вслед за наступающим батальоном.
- По машинам! командует он, заметив условный сигнал Морозова, и первым устремляется к машинам. Вечером этого же дня батарея Затеева переправилась на противоположный берег пограничной реки Прут, и вступила на территорию Румынии. А еще двумя днями позже, отразив несколько немецких контратак, прорвали вражескую оборону, овладели укрепленным районом Тыргул-Фрумос и румынским городом Яссы.
Наступление развивалось столь стремительно, что немецкие войска не могли даже в первые дни оказать серьёзного сопротивления.
Двадцать четвёртого числа войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов была освобождена столица Молдавии город Кишинёв, а пять дней спустя, закончилась операция по уничтожению крупной немецкой группировки в районе Кишинёва…
Шестой день батарея Затеева и весь полк были на отдыхе в предместьях румынской столицы Бухареста. Когда войска 2-го Украинского фронта находились уже на подступах к Бухаресту, в румынской столице произошло восстание антифашистских и патриотических сил страны, и после ожесточенных боёв им удалось очистить столицу от фашистов. Это произошло двадцать восьмого августа, а в последний день августа советские войска, без единого выстрела, вошли в Бухарест. И вот уже шестой день, зачехлив орудия, отдыхает батарея в западных предместьях Бухареста…
Всё дальше и дальше уносила фронтовая судьба старшего сержанта Шумакова от границ его Родины. Совместно с восемнадцатым танковым корпусом, триста первый полк, совершив многокилометровый марш-бросок, вышел на рубеж, на котором оборонялась первая румынская армия. После свержения фашистского режима и правительства Антонеску, эта армия уже вместе с советскими войсками сражалась против фашистской Германии, и на этом рубеже сдерживала попытки контрнаступления немецких войск.
После двухдневных боёв, танкисты прорвали немецкую оборону и двадцать четвертого сентября батарея Шумакова заняла огневую позицию на румыно- венгерской границе вблизи города Мако. Ясско-Кишинёвская операция, длившаяся тридцать шесть дней, была победоносно завершена. Бойцы батареи Затеева были отмечены Благодарностью Верховного Главнокомандующего и вместе с ними получил благодарность и старший сержант Шумаков. А впереди были тяжелые и кровопролитные бои, теперь уже, на венгерской земле…
* * *
Третью весну уже встречал Шумаков на фронте. Весна сорок пятого в западной части Венгрии, была ранняя. К концу марта месяца вскрылись реки, растаял лёд на озёрах, зазеленели леса, а над головой ласковое весеннее солнце.
Узкими венгерскими дорогами, полями, изрытыми окопами и воронками, преодолев горный массив - Баконский лес, двигались войска на запад, в сторону Австрии. Шли танки, сотни машин и тягачей с орудиями на прицепе, громыхали повозки. И в этом сплошном потоке двигалась и батарея Затеева.
Много дорог на венгерской земле осталось уже позади. Трудным и тяжелым, в постоянных, кровопролитных боях, был этот многокилометровый путь к австрийской границе. Сколько боевых товарищей Шумакова осталось лежать в братских могилах за эти шесть месяцев непрерывных боёв. Все они были, похожие друг на друга в одинаковых солдатских шинелях и бушлатах, в строю, на маршах. Но, какие они были разные! Как не похожи друг на друга были в бою и на привалах во время редкого затишья. Кто моложе, кто чуть старше его - все они были ровесниками войны. По разному и погибали они: кто-то из них мгновенной смертью, а кто-то не сразу уходил из жизни и медленно угасал в тяжелых, предсмертных муках…
Задержать наступление советских войск, на заранее подготовленном рубеже по реке Раба, немцам не удалось. Дивизии, с ходу форсировав водную преграду, продолжали с боями продвигаться к австрийской границе. Рано утром двадцать девятого марта батарея Затеева поддерживала огнём наступающие стрелковые подразделения в районе города Сомбатхей, важного железнодорожного и промышленного центра, прикрывавшего подступы к австро-венгерской границе. Тяжелая артиллерия громила инженерные сооружения, батарея Затеева поддерживала огнём наступающие стрелковые части, помогала отражать контратаки, но немцы с невероятным упорством оборонялись. И только когда, совершив обходные маневры, войска нанесли одновременный удар с севера и юга, сопротивление было сломлено, и вечером войсковые соединения вошли в город Сомбатхей. Без всякой передышки продолжалось преследование отходящего противника.
Кёсег - совсем небольшой старинный городок на границе с Австрией. К северу от него, по возвышенности вдоль опушки леса проходит австрийская граница, где заранее подготовлена очередная оборонительная полоса. При поддержке танков пехота прорвала укрепленные позиции, быстро овладела тремя линиями немецких траншей и, не задерживаясь, устремилась дальше вглубь австрийской территории.
-Меняем позицию! - командует командир батареи и расчёты орудий без лишней суеты, чётко выполняют свои функции. Спустя несколько минут автомашины с прицепленными орудиями уже снимаются с огневых позиций и начинают движение вслед за пехотой. Шумаков вместе с командиром взвода занял место в кабине головной машины.
- Вот мы и в Австрии, заметив на дороге пограничный столб и полосатый шлагбаум, - говорит Морозов. - Прошли Румынию, Венгрию и вступили в Австрию. Как далеко мы от своей Родины! Знать бы, в каком европейском государстве закончится для нас война? Скоре бы только она кончилась!
- Командир! Танки! Танки справа! - прервал размышления и мечты Морозова о грядущей победе испуганный голос шофёра Мишина. - Вон! Вон они!
Танки спускались с холма в низину и взбирались снова на следующий холм. Скорее всего, это была, прорвавшаяся из окружения группа немецких танков, которая стремилась пробиться в Вену.
- Нельзя пропускать их в тыл нашей пехоты! Сворачивай влево! - командует шофёру Морозов. Второе и третье орудие вправо от дороги! Занимайте позицию вон на той высоте, указав на ближайшую от дороги небольшую высоту, - даёт указание взводный, и Шумаков, не ожидая пока остановится машина, выскакивает из кабины и бежит к другим машинам.
- Сворачивай вправо! Огневая будет на высоте, запрыгнув на подножку, Шумаков, наклонясь к шофёру, показывает с какой стороны лучше заезжать.
Прежде чем спрыгнуть с подножки, заметил, что первое орудие уже разворачивают на прямую наводку.
Всего несколько метров успел пробежать к третьей машине, как дрогнула земля под ногами, взметнулось вверх перед глазами оранжевое пламя, и его отбросило далеко в сторону. В первые минуты он не почувствовал боли, только когда попытался встать на ноги, почувствовал нестерпимую боль в правой ноге, и стиснул зубы…
Один за другим разорвались невдалеке от него еще несколько снарядов, и он, превозмогая боль, отполз и укрылся в воронке от первого взрыва. Лёжа на спине, чтобы остановить кровотечение, перетянул ремнём ногу и услышал, как начали вести огонь, вначале одно, затем два других орудия его взвода. Увидел перед собой, как медленно отделяется от земли, уносится ветром вдаль, и рассеивается облако дыма от недавнего взрыва немецких снарядов. А над головой, в высоком, голубом небе, плыли ослепительно белые весенние облака. Гонимые ветром, они плыли на восток, в сторону его России.
-Горят, товарищ старший сержант, немецкие «тигры»! Не пропустили их наши ребята! - очнулся Шумаков, услышав над собой чей-то голос. Открыл глаза и увидел перед собой вначале прокуренные усы, а затем и, низко склоненное над ним, лицо шофёра Мишина.
- Приказано доставить вас, товарищ старший сержант, до медсанбата. Вставайте, подсоблю вам забраться в машину, и поедем. Надо успеть обернутся, пока управляются батарейцы с остальными «тиграми».
Машина везла Шумакова в город Кёсег, где размещался медсанбат, навстречу непрерывным потоком двигались войска, а высоко в небе над австрийской землёй плыли на восток ослепительно белые облака.