УХО ВАН ГОГА
Писатель и художник Серж Фрост, главный редактор литературно-искусствоведческого журнала с вызывающим названием "Ухо Ван Гога", за всю свою 35-летнюю жизнь ни разу не видел снов. Не исключено, что в детстве они всё-таки были, но память их попросту почему-то не сохранила. В ней, как на захламлённом чердаке, хранились тысячи вещей, которые можно было бы без сожаления выбросить, но Серж хранил каждую их них, полагая, что не сегодня-завтра они понадобятся и будут извлечены на белый свет. Столь же неупорядоченной была и жизнь Фроста. В ней царили суета и хаос. Утром Фрост не знал, какие сюрпризы приподнесёт ему день (или он, по своей безалаберности, сам себе), а вечером не было сил и времени разобраться с тем, что накопилось в памяти и душе. Всё отправлялось в "архив", на бессрочное хранение.
Суета сует начиналась с момента пробудки. Ещё тело находилось в расслабленном состоянии, а в голове уже творился невообразимый кавардак. Мысли хаотично пролетали мимо, обгоняя друг друга, как рысаки, в аллюре. И нельзя было понять, кто из них явный фаворит, а кто тёмная лошадка, которой надо бы отдать предпочтение, сделать на неё ставку.
В предыдущее утро первой "пришла к финишу" мысль привлечь свою музу к написанию статьи "Жёлтый цвет в палитре Ван Гога: Психологические и искусствоведческие аспекты".
Но суета, царившая в редакции, оттолкнула замысел на задний план. Происходило то, что в обыденной речи называлось "текучка заела". А когда Фрост разобрался со всеми "пустячками" (его любимое словцо), то день иссяк и лишь последние отблески уходящего дневного света на оконной раме напомнили, что пора возвращаться в своё холостяцкое жилище, неуютное, неодухотворённое и не обогретое женским теплом - жилище, которое язык не поворачивался назвать очагом: что же это за очаг,если он не греет ? Фрост называл свою трехкомнатную квартиру на последнем этаже многоэтажки берлогой, что по сути отвечало правде жизни, хотя берлога скорее всего нечто, находящееся в пещере, в подземелье, нежели на высоте птичьего полёта.
Что помогало Фросту "быть на высоте", не стать "диким", "пещерным человеком" в отсутствие любимого человека и близких друзей - он и сам не понимал. Возможно, последней соломинкой служила огромная личная библиотека. Все четыре стены в одной из комнат "берлоги" до потолка были заставлены книгами. Их корешки составляли собой тот магический кристалл, который поддерживал в Фросте жизнь. Общество книг он предпочитал обществу людей. Они таили интригу, но сами не умели, как люди, хитросплетать интриги, творить пакости изподтишка и играть при этом роль лучшего друга. Они были лучшими друзьями, никогда не предавали, они утешали в печали, делились мудростью, разжигали в сердце радость. Фроста нельзя было назвать бирюком, человеконенавистником. Он был приятен в общении, коммуникабелен, но уединение любил больше, чем людскую круговерть. Единственным, кто мог нарушить покой "берлоги" Фроста в любое время суток, был давнишний приятель Сержа, доцент местного университета Влас Глебов, человек экстравагантный и не всегда предсказуемый.
Глебов утверждал, что его фамилия происходит от белорусского слова "глеба" (почва, земля), а не от имени Глеб. Если Сержа можно отнести к романтикам, то самого Глебова - к прагматикам. Даже когда он поднимался за облака, парил в эмпиреях, ноги его твёрдо стояли на земле.
Вечера пролетали как одно мгновение, когда Фрост и Глебав собирались в библиотеке Сержа, рассматривали и обсуждали новинки и беседовали о жизни, о литературе, об искусстве. К сожалению Фроста, Глебов не любил и не признавал Ван Гога и на этой почве разгорались горячие споры. Глебов энергично жестикулировал, выдыхая горячие струи тиррад:
-Твой Ван Гог прожил дурацкую бестолковую жизнь. От такой жизни невольно сдвинешься рассудком. И не то что ухо отрежешь, но и горло перережешь или удавишься. Твой Ван Гог не сдал свои экзамены. Учительницей жизни зачастую выступает сама Жизнь, но многие оказываются плохими учениками. Депрессии и нервные срывы - свидетельство слабости. Сильные люди не малодушничают и не кончают жизнь в петле или в психиатричке.
Серж подавил в себе вспышку гнева. Своего кумира стал защищать спокойно, почти хладнокровно.
-Ты провоцируешь меня на бесрассудную дискуссию, основанную на неуправляемых эмоциях? Не забывай, что я хорошо изучил тебя. И выходки твои терплю только потому что знаю их подоплёку. Ты - прирождённый провокатор, Влас. И очень азартный провокатор. Чем больше горячится твой оппонент, тем больше ты подливаешь масла в огонь. Но я не пойду у тебя на поводу.
- О, да вы уже стихами заговорили, Сергей Иванович. Может споёте оду своему Ван Гогу в стихотворной форме?
- Спою. Но прозой. Я многим благодарен Ван Гогу. Люди - создания неблагодарные: недовольны тем, что имеют, но ещё больше недовольны тем, чего заслуживают. А я хочу быть благодарным учеником - и у Учительницы-жизни, и у Ван Гога. Я понял, почему неистовый Винсент решился на этот (безумный с точки зрения остальных) поступок и отрезал ухо. Думаешь, он ухо себе отрезал? Нет! Он, как истинный Художник, как Творец, отрезал, отторг то, что ему мешало, препятствовало подняться над удручающей обыденностью, бездушностью и бездуховностью жизни, отторг суету и мир, в котором она царит.
- И вы, как благодарный ученик, собираетесь тем же способом выразить миру своё "фи"? Забавно будет видеть главного редактора журнала "Ухо Ван Гога" без уха. Безумный ученик безумного учителя! У тебя самого жизнь - сплошная суета. И если бы не эти стены…
- Да, ты прав, - Серж попытался умерить пыл Глебова, - совершил бы, как Винсент, нечто из ряда вон выходящее. Не уверен, что стал бы резать ухо, но себя препарировать периодически надо: разбирать по косточкам, раскладывать все внутренности по полочкам. Душе необходимо очищение, а иначе она захлебнётся в нечистотах.
- Анатомический театр на дому? Но всякий театр подразумевает присутствие зрителей, - не унимался Глебов, - а ты бирюком живёшь, в свою жизнь никого не впускаешь.
- Глебов, ты путаешь душу с проходным двором. В неё не всякому вход открыт. Тот, кто, смакуя, копается в чужом белье, ищет в биографии художника тайну, наивен и идёт ложным путём. Творчество - вот что надо рассматривать под чувствительным микроскопом души.
- Друг мой, но ведь личная жизнь художника налагает отпечаток на его творчество. Это, по-моему, - прописная истина.
- Откладывает, - согласился Фрост, - но не всегда. Чаще всего художник своим творчеством - подсознательно - пытается влиять на действительность, примирить её с собой. Одним это удавалось, другим - нет. Чем тоньше душевная организация, тем отчаяннее попытки, тем неотвратимее срывы. Ван Гог из тех людей, кто не мог примириться с действительностью. Он хотел, чтоб мир жил по законам, писанным им. Вот почему на его многих полотнах, особенно арльского периода, преобладают золотисто-жёлтый солнечный и небесно-голубой цвета.
-Не сердись, Серж, но твоя манера сводить разговор на любую тему к Ван Гогу просто бесит меня. Не сочти меня невежливым и неблагодарным, но я поспешу ретироваться, дабы вечер у камина не закончился ссорой. А над историей уха я подумаю. Твоя версия весьма любопытна.
Глебов ушёл, а Фрост, перелистывая альбом репродукцией импрессионистов, уснул в кресле у камина. Впервые за многие годы, не отмеченные ни одним сновидением, ему пригрезился объект споров Сержа с Глебовым. Винсент держал окровавленную руку у уха, повторя словно в бреду: "В него всё входило…всё входило…"
Вдруг он увидел Сержа и протянул ухо ему. Ошеломлённый Фрост отказался от нежданного "подарка", но Ван Гог засмеялся и произнёс нечто бредовое: "Всё равно ты его отрежешь. Всё равно отрежешь…" - и исчез.
Подойдя к зеркалу, Фрост с ужасом заметил, что у него…три уха. И третье, окровавленное - "подарок" Винсента. Трёхухий Фрост в зеркале выглядел мутантом постчернобыльской эпохи и строил Сержу отвратительные рожи. Обозлённый Серж схватил невесть откуда взявшуюся бритву и одним махом отрезал третье ухо. Кровь хлынула на грудь, живот, потекла жгучим потоком по ногам.
…Фрост очнулся в холодном поту. В комнате царила мгла. Огонь в камине давно погас, солнце закатилось за горизонт. Но что-то светилось в темноте. Что-то тёплое лежало у него на коленях. И это "что-то" было "Стогами" Винсента Ван Гога.
Утро подарило ему необыкновенную бодрость и свежесть. Первая мысль, которая пришла на ум, наконец-то избавиться от отягощающего душу груза всевозможных впечатлений, чувств, событий. И оставить только самое необходимое - душе на потребу.
В редакции Серж объявил, что уходит (после многолетнего "каторжного" труда) в отпуск, чем крайне удивил сотрудников и отправляется в Арль - "на хлеба вольного художника".
Всю оставшуюся часть дня в "Ухе Ван Гога" гудело, как в растревоженном улее. Кавардак и суета продолжались, но ещё в большей мере и уже без участия Сержа.