Когда тебе двадцать лет, ты только что обзавелась парочкой «хвостов» за летнюю сессию и навеки поссорилась с самым лучшим парнем в мире, вполне естественно, что в твоем понимании жизнь кончилась. Именно такое чувство испытывала Вика.
Ей, студентке третьего курса столичного вуза, было именно двадцать лет, у нее только что развалился на мелкие кусочки большой и страстный роман, по такому случаю Вика наполовину завалила летнюю сессию. Короче, типичное состояние «все плохо». И в таком состоянии Вика приехала домой на каникулы. Никого не хотелось видеть, ни подруг, ни родственников. Она целыми днями лежала в своей комнате одна и упивалась жалостью к себе. Наконец, мама не выдержала и решительно заявила, что они поедут на дачу к ее подруге Люсе и будут там находиться до тех пор, пока эта хандра не пройдет. Чистый сельский воздух и здоровое питание – лучшее лекарство от меланхолии!
Тетю Люсю Вика знала плохо. Они с мамой дружили с детства, но первый муж тети Люси был военным и они колесили по всей стране. Потом что-то там у них не сложилось, тетя Люся забрала дочь, Викину ровесницу, и вернулась в родной город. Затем встретила необычайно талантливого человека, композитора, за которого вышла замуж и родила ему сына.
Все это мама рассказывала, пока они с Викой тащились в электричке, а потом брели через поля на эту самую дачу. Наконец, добрались. Дача была огромная, полноценный дом, два с половиной этажа, куча комнат – генеральская, от тетилюсиного отца осталась в наследство. Нас встречали бурно, радостно. Полная тетя Люся колобочком каталась взад-вперед, накрывая на стол. Ее гениальный муж вдохновенно потряхивал длинными волосами, сверкал очками и вещал о своих творческих планах на это лето. Мария со своим новоиспеченным мужем жизнерадостно обещали все радости рыбалки, сбора грибов и полевых цветов. От шума у Вики разболелась голова. Она забилась в отведенную им с мамой комнату на втором этаже, свернулась калачиком и попыталась не слышать гама и уснуть.
И тут Вике услышала, что в комнате кто-то есть. Девушка открыла глаза: на подоконнике сидел мальчишка лет десяти и разглядывал ее так, словно она диковинка. Вика разозлилась:
- Нравится картина?
- Нравится, нахально ответил пацан. Похожа на Белоснежку, вчера по телеку показывали. Только белобрысая.
- Тогда ты – гном. Кстати, как ты сюда залез? Тебя мама не учила, что подглядывать нехорошо?
Мальчишка спрыгнул с подоконника в комнату, бесцеремонно уселся на краешек кровати:
- Залез – по дереву, - он смерил Вику взглядом: Ладно, буду твоим гномом, а то еще обидит кто… Вон ты какая хилая…
Это было уже совсем смешно: Тебе сколько лет, защитник?
- Восемь… почти девять.
- Ну, если почти девять, тогда конечно, это много, для гнома.
Пацан насупился: Смеешься? А папа говорит, что я сильный. Я, между прочим, на борьбу хожу. И отжимаюсь, чтобы руки были крепкие и мускулы росли… Показать?
- В другой раз, гном. А имя у тебя есть?
- Сашка, мальчишка, по-взрослому протянул Вике ладошку сомнительной чистоты. Девушка пожала ее с самым серьезным видом: - Вика.
В общем, Сашка оказался тем самым сыном тети Люси от второго брака.
Все чае- и кофепития, обеды и прочие приемы пищи на даче осуществлялись за большим круглым столом на веранде. Сашка устроился напротив Вики и таинственно подмигнул. И весь обед делал ей какие-то «секретные» знаки. «Ну и фрукт растет, подумала Вика, - бедные будут девчонки через пару лет, с такими-то глазами». Глаза у мальчишки и в самом деле, были необыкновенные: янтарно-золотистые, с темным ободком, прятались за длинными ресницами. Неизвестно только, в кого. Ни тетя Люся, ни ее муж особенной красотой не отличались.
За первым же чаепитием выяснилось, что Маша, дочь тети Люси, и ее муж убывают на юга, и вся молодежь на даче отныне ограничивается Викой и Сашкой. Но поскольку Вика все еще чувствовала себя «бедненькой», то отсутствие толпы ее даже радовало.
Так они и стали проводить все время с Сашкой. Купание, загорание, грибы, рыбалка. Вылазки в поселок, в лавку и т.п. У них было очень много тем для обсуждения: мог или не мог, по-правде, Робинзон Крузо прожить на острове один столько лет, бывают ли параллельные миры и когда изобретут, наконец, лекарство от смерти… Плюс все фильмы… Время пролетело незаметно, пора было уезжать.
- Вика, пошли на наше место, позвал ее Сашка накануне вечером, я тебе что-то скажу.
«Наше» место было на озере, на поваленной бобрами вербе. Сашка болтал ногами в воде, ковырял щепочки. А Вика просто наслаждалась последним летним вечером.
- Вика, вдруг сказал Сашка, - ты пообещай мне одну вещь.
- Какую, мой гном?
- Не-е-е, ты сперва пообещай.
- Хорошо-хорошо, ответила она, совсем не подумав, обещаю. Так что именно?
- Что ты замуж выходить не будешь, меня подождешь, пока я вырасту. Тогда мы поженимся.
Он был так серьезен, что Вика чуть не расхохоталась, но к счастью, удержалась. Или к несчастью?
- Я же стану совсем старая, пока ты вырастешь.
- И ничего не старая, я все посчитал. И, может, еще таблетки такие придумают, для молодости. Короче, отрезал мой гном, - ты пообещала, а слово надо всегда держать, или не обещать. Так нам тренер говорит, а он мужик правильный.
Вика потрепала его по голове, не придавая особенного значения словам восьмилетнего мальчишки.
Конечно же, она обо всем забыла, как только села в электричку. А потом жизнь закрутила … Где-то по краешку этой жизни время от времени всплывала информация о тете Люсе, ее гениальном композиторе, дочке Маше, ее детях. Почти никогда о Сашке. Гениальный композитор то ли оказался не таким уж гениальным, то ли просто слабым человеком, который не сумел приспособиться к новым реалиям. Остался без работы, запил. В конце концов, погиб под колесами грузовика. Машка то сходилась, то разводилась со своим Володей, в периоды «схождения» рожая ему детей, которые в периоды расхождения жили с тетей Люсей.
А у Вики катилась своя жизнь. Учеба, потом работа. Трудности привыкания на новом месте. Какие-то мимолетные романы. Так пролетело почти десять лет. Затем явился Единственный и Неповторимый, который через год совершенно измотал Вику дикой беспричинной ревностью и маниакальной скупостью, и в один прекрасный день она выставила его чемоданы за дверь. Но он не желал уходить, дожидался ее после работы, звонил по ночам. Вика не выдержала, взяла отпуск, собрала вещи и уехала. Для начала к маме и папе, зализывать раны. Пока бывший смирится со своим статусом бывшего.
Семья уютненько коротала вечерок перед телевизором, разбавляя киношные страсти поглощением любимого с детства тортом «Прага». Вдруг зазвонил телефон.
- Конечно, конечно, ждем. У нас для вас есть сюрприз, радостно воскликнула мама.
- Мам, кто там еще? – Вика совсем не была настроена на светские беседы.
- Люся придет. Нам всем не помешает немного развлечься. А Люся, как моя самая близкая подруга, полностью в курсе твоего бурного замужества. Поэтому ничего рассказывать не придется. И, знаешь, Люся очень больна, ей тоже хорошо отвлечься от черных мыслей.
- Ну, разве что ради тети Люси, пробурчала Вика.
Они приехали примерно через полчаса. Тетю Люсю Вика не узнала: от нее осталось меньше половины, волосы совсем поседели, лицо было старым и сморщенным. А ведь они с мамой ровесницы, но мама выглядит лет на пятнадцать моложе!
А ее спутник… Несмотря на пролетевшие годы, девушка сразу же поняла, что этот крепкий парень – мой давнишний гном Сашка. В уме она лихорадочно подсчитывала, сколько же ему лет, выходило: восемнадцать-девятнадцать. Он казался старше. В этом возрасте все мальчишки, обычно, беззаботные оболтусы, уже не дети, но еще не мужчины. А Сашка же выглядел… мужчиной. Среднего роста, крепко сбитый, большие сильные руки, серьезный взгляд янтарных глаз.
- Здравствуй, Вика.
Все снова уселись за стол, возобновили чаепитие, посыпались вопросы. Сашка молчал. Потом встал, вышел в прихожую.
- Куда это он? Удивилась мама.
- Наверное, курить пошел.
- И ты разрешаешь?
- А разве такому запретишь? Он ведь давно сам себе взрослый мужик, ты знаешь.
Вика пошла следом. Сашка стоял на лестничной клетке, мял в руках сигарету.
- Разве спортсмены курят?
- Я не спортсмен.
- Ты же собирался тренироваться, чтобы быть сильным, помнишь?
- Я себе кулаки в другом месте тренирую. В ночной охране. Вышибала на полставки.
- А школа?
- ПЭ-ТЭ-У. Последний год.
- А зачем тебе охрана? Разве туда таких… молодых берут?
- Добрые люди помогли устроиться. Кто нас с мамой кормить будет? Ты знаешь, сколько платят пенсии?
- Извини, я не подумала.
Он пожал плечами. Мы помолчали, Вика не знала, о чем еще можно с ним поговорить. Смешной мальчишка из смутных давних воспоминаний вдруг превратился в мужчину, и она растерялась.
- Ты меня обманула, произнес он обвиняюще.
- Ты о чем?
- Ты обещала ждать, а сама вышла замуж, да еще за какого-то идиота.
Вика засмеялась: Ты не забыл, ты же был совсем маленьким! Ну, это же все – детство, Саша.
Он отшвырнул сигарету, сжал ее плечи руками и глаза его стали совсем черными от расширившихся зрачков: Я – не забыл. И детство мое кончилось давно. Я ждал тебя все эти годы, теперь ты решай, выполнишь свое обещание или нет.
Вика хотела сказать, что обещание, данное маленькому мальчику, может быть только шуткой, что она старше на целое поколение, что почти годится ему в матери и еще много умных и рассудительных вещей. Но она заглянула в его тигриные глазищи и поняла, что пропала навсегда. Его губы пахли дымом и были слегка горькими на вкус…
И Вика убежала. Собрала вещи, наплела что-то родителям и через два дня уехала, вернулась домой, в тот город, где жила и работала. В одном городе с Сашей оставаться ей просто нельзя, что они будут встречаться, так или иначе, и что начинается что-то сродни полному безумию.
Наша мораль в чем-то все же извращенная. Если мужчина влюбляется в юную девушку, то его особенно никто не осуждает. Тем более, если он не женат или в разводе. Впрочем, наличие пожилой жены тоже не считается аморальным. Зато все восторженно поют о второй молодости, новых впечатлениях и вечно юной душе. Женщина, позволившая себе полюбить парня намного моложе себя, превращается в изгоя. Она для всех, априори, распутница и совратительница. Их жизнь запрограммирована превратиться в ад, а любовь мучительно умереть: ее никогда не примут его ровесники, она для них – старуха. И она не может ввести его в свой круг, их всегда будут сопровождать смешки и шушуканье.
Вика все это знала. И уехала. Но ведь известно всем, от себя не убежишь. Она заставляла себя вспоминать в мельчайших подробностях то далекое лето и маленького мальчика, чтобы убить в самом зародыше свое безумное чувство, чтобы видеть в нем только ребенка. Ничего не помогало. Мальчика больше не было.
А тут еще мама, как специально, в каждом письме рассказывала о тете Люсе, Саше и их нелегкой жизни.
Однажды рано утром Вику разбудил звонок у двери. Она с трудом поднялась с постели. Стояла мокрая гнилая осень, дождь не прекращался уже несколько дней. Не хотелось вставать с постели, не хотелось выходить из дому. Не хотелось никого видеть, и она очень устала быть одна.
А звонок все трещал. Вика открыла дверь. Наверное, он забыл зонтик, а на улице – дождь. Вода стекала с его волос, с куртки. Лицо тоже было мокрым.
- Мамы больше нет, сказал Саша, и прижался к ее щеке. И Вика поняла, что лицо его мокрое не только от дождя.
Он украл у Викиных родителей конверт с ее обратным адресом и приехал, так, чтобы никто не знал. Он не мог поехать к сестре с ее вечными разводами и кучей детей, не мог быть с друзьями, не мог оставаться один в опустевшей квартире.
Он остался у Вики. Всем знакомым она сказала, что Саша – ее двоюродный брат и приехал поступать в химтехникум, на вечерний. Саша улыбнулся краешком губы, так, как только он умел: Ну, если тебе так спокойнее. Меня не волнует, кто что подумает. Но как долго ты будешь рассказывать свою сказку?
Наверное, она могла бы поддерживать историю о брате достаточно долго, но однажды вечером заявился «бывший», с целью примирения. Пытаясь сохранить тайну, Вика старательно разыгрывала сцену с использованием мифа о брате, чтобы успокоить и выпроводить бывшего. Но тот начал хамить, полез с нежностями, заодно предлагая Саше пойти прогуляться, пока они с Викой «помирятся». Саша ответил ему тихим, почти ласковым голосом, его ярость выдавали только почерневшие глаза:
- Это тебе пора гулять отсюда навсегда, и немедленно. – Его пальцы медленно сжались в кулаки. Надо сказать, весьма внушительного размера.
- Чего ты вякаешь, сопляк… начал бывший, - вдруг рожа его расплылась в гнусной ухмылке: Какой класс, я и не допер сразу… - и он мерзко выругался…
А что произошло дальше, Вика не совсем поняла, только через минуту бывший уже кубарем летел вниз по лестнице, за ним следом летели его ботинки и зонтик. А Саша потирал разбитый кулак.
- Он смешает меня с грязью на весь город… - Вике стало так тоскливо! А Саша обнял ее, большой и сильный мужчина: Наплюй. Подавай на развод. Потом мы распишемся, и все заткнутся. Или вообще уедем отсюда.
Но все было конечно, не так просто – «бывший» постарался на славу: и гнусные сплетни, и попытки «подруг» наставить «совратительницу» на путь истинный, и гневные и горькие письма родителей, и визит взбешенной Сашиной сестры…
Вика все время мучалась, имеет ли она право держать Сашу рядом с собой, долго ли он будет видеть во ней свою романтическую детскую любовь… И что она будет делать, когда он захочет уйти… И что станет с ними через пять лет, ведь он будет еще совсем молодым, а Вика…
- Ну что за ерунда тебя волнует, смеялся Саша. – Неужели ты не видишь, меня не интересуют сопливые глупые девчонки, я давно уже их перерос…
Так прошло несколько недель. А затем сестра переслала Саше повестку из военкомата: его забирали в армию.
Когда он садился в поезд, что увозил его от Вики, она подумала, что умирает, потому что он никогда не вернется …
А утром решила, что все это – к лучшему. За два года он забудет ее, а она - его, может быть, Сашка даже влюбится. Да и она сама попробует начать новую жизнь. Возможно, на новом месте.
Как во сне собирала Вика вещи. Я – уезжаю, это решено. Договорилась с подругой Женей, чтобы она забирала почту и отсылала Саше обратно его письма, если таковые будут. Без объяснений и комментариев. Жека – парень свой, надежный, совать нос, куда ее не касается, не станет и слово обязательно сдержит. Адрес свой Вика ей не оставляла, когда найдет, где устроиться, пришлет что-нибудь абстрактное, до востребования.
Оставалось уточнить один момент, впрочем, Вика и без посещения поликлиники знала ответ. Пусть она больше никогда не увидит Сашки, но у нее будет свой собственный маленький гном! Она так хотела этого с самого первого мгновения, когда этот так неожиданно быстро выросший мальчишка прикоснулся к ней…
Врач наговорил Вике всяких гадостей про ее здоровье и истощенную нервную систему, приплел что-то там про почки. Врачи всегда найдут, чем порадовать человека. Вика поняла, что одна, в чужом месте, с этим не справится. Приходилось возвращаться домой.
Родители обрадовались и огорчились. Обрадовались, потому что скучали по единственной дочери. Огорчились, что у нее такая нескладная личная жизнь, а ведь уже не молода, по нашим дремучим понятиям о молодости. Мама сделала попытку поговорить о слухах, которые до них дошли. Вика яростно все отрицала – ей нужен был покой, нервы не выдерживали. Она вспомнила бабушку: когда у нее что-нибудь болело, бабушка говорила: «наче видкрыта рана у серци». Вот и у нее – открытая рана.
Когда родился Ильюшка, отрицать или утверждать что-либо стало вообще бессмысленно. Только один человек мог дать ему такие вот янтарные глазищи, улыбочку краешком губы. Удивительный взгляд: осмысленный с самого рождения! Скажете, так не бывает, ребенок начинает осознавать себя не раньше, чем… Может быть, может, Вика просто безумно любила его… с того самого мгновения, когда захотела, чтобы он – был.
А время шло. Наступила весна, по подсчетам семьи, скоро Сашке назначен был дембель. Вика совершенно ничего о нем не знала. Раза два встречала Машу, сестру. Та демонстративно переходила на другую сторону улицы. Один только раз Жека, в числе прочих новостей «с полей и ферм», как она это называла, обронила: «Обещание выполняю…» Но все равно, Вика начинала подумывать, куда бежать дальше: встречаться с Сашей после двух лет разлуки она не хотела. Уверяла себя, что все кончилось, она остыла от безумия, он, наверняка, тоже. Зачем ворошить прошлое? Ломать мальчику жизнь! Д а и о себе надо подумать…
Но он все не появлялся. Однажды мама встретила Машу и та ехидно заявила, что Саша остался жить по месту службы и что, наверное, скоро женится. Выслушивая эту новость, Вика изобразила полнейшее равнодушие, даже подобие фальшивой радости за сына маминой покойной подруги, который нашел свое счастье… Она все говорила и говорила, пряча в потоке бессмысленных слов свое отчаянье…
Только бы не зареветь… Ночью она лежала, глядя в потолок, и думала: хорошо бы, чтобы день никогда не наступил. По крайней мере, для меня. Но тут захныкал Ильюшка, Вика поднялась посмотреть, что беспокоит моего маленького гнома… «Встань и иди» - сказано. Вот и она – встала и пошла дальше. Одна. Нет, не одна, за ее руку держался маленький человек, и неизвестно еще, кто на кого опирался в этой жизни.
И снова дни, как песок, сквозь пальцы… То дождь за окном, то снег, то цветет сирень, то опять хмурится небо серостью… Ильюшка уже немного ходил, начинал произносить нечто, похожее на настоящие слова…
В тот день они собирались с Ильюшкой на прогулку. Было довольно прохладно, Вика упорно пыталась натянуть на малыша дополнительный свитер, а он не менее упорно сопротивлялся: ненавидит одежду «под шейку», в таком-то возрасте пытается матери свои вкусы навязывать. В прихожей зазвонил телефон. Краем уха Вика слышала, как мама разговаривает с кем-то и голос ее звучит все тревожнее. Она вошла в комнату совершенно растерянная: Вика, Саша приехал. Он сейчас зайдет.
- Не-е-т! – закричала Вика. – Ты что, не могла что-нибудь придумать? Я не хочу его видеть, не могу! Так, мы сейчас уйдем, а ты скажи, что я помирилась с бывшим мужем и уехала с ним на Дальний Восток. Или в Казахстан. Короче, подальше. – Она схватила Ильюшку под мышку.
- Викуша, он звонил из автомата у аптеки. Вы не успеете уйти… И потом, к чему ложь…
- Все равно. Так, подержи Илью.
Вика лихорадочно заметалась по квартире, сгребала Ильюшкины вещи и забрасывала их в свою комнату. А заодно и свои. Ничто не должно выдавать их с Ильюшкой присутствия в доме, вообще, их существования. И тут прозвенел звонок в прихожей. Вика подхватила сына и притаилась на полу в своей комнате, прижимая малыша к себе.
Квартирка маленькая, обыкновенная «распашонка». «Беглецы» отлично слышали, как мама с Сашей разговаривали в гостиной, слышала его голос, немного охрипший, совсем взрослый. А мама звучала совершенно неубедительно. Только полный глупец мог ничего не заподозрить. Мама благодарила за цветы, видимо, Саша пришел не с пустыми руками, задавала какие-то «светские» вопросы. Вика не расслышала, что он спросил еще, но по тому, как мама залепетала: Нет, нет, она давно уехала, далеко, адрес… не знаю, куда я его засунула… - она поняла, что Саша спрашивает о ней.
- Ты извини, - вдруг твердо и громко произнесла мама, - но я очень спешу. В другой раз.
«Сейчас он уйдет. Навсегда.» - Сказал у Вики в голове кто-то чужой мертвым голосом. Наверное, она слишком крепко обняла Илью, потому что в эту самую минуту сын заревел трубным басом во все горло.
Голоса в гостиной смолкли. Вика спрятала лицо на груди у ревущего сына. Слышала, как открылась дверь в комнату, как около них остановились шаги. Чьи-то руки подхватили Ильюшку и вознесли куда-то высоко до небес. Рев прекратился.
- Ты что, не видишь, жарко человеку, укутала его с ног до головы, сказал Саша.
Вика несмело взглянула на них. Ильюшка по-хозяйски устроился на Сашкиной руке, другой рукой тот стаскивал с малыша свитера. Она же так и не сняла их, ведь они готовились на прогулку, которая должна была стать побегом! Сашка смотрел на нее сверху вниз и ухмылялся краешком губ. Затем перевел взгляд на Ильюшку: Давай знакомиться, что ли? Как тебя зовут, гном?
Вика промычала нечто нечленораздельное, горло было засыпано песком.
- Илья, - прошептала вместо нее мама. Она застыла в двери, прижав в ужасе руки к груди.
- Хорошо, одобрил Сашка. – А я – Саша.
- Бааб, ответил Ильюшка и потрогал Сашку пальчиком.
- Какой же я баб? Я – папа. – Возмутился Сашка.
- Па, согласился Ильюшка.
- То-то, а то развели тут … сырость. Кстати, что все эти вещи делают на полу?
- Я хотела от тебя спрятаться… просипела Вика еле слышно.
- Ну, ты даешь! Разве от меня можно спрятаться? Если я тебя ищу с восьми лет?
Ночью они лежали, обнявшись и шептались, стараясь не разбудить сопящего в своей кроватке Ильюшку.
- Сегодня я влюбился в тебя четвертый раз, - сказал Сашка.
- Почему – в четвертый?
- Первый раз – когда вы приехали к нам на дачу. Я ведь вполне серьезно обещал на тебе жениться.
- Разумеется, именно в почти девять лет обещания самые серьезные…
- Напрасно смеешься. Я всегда был взрослее, чем положено по возрасту. Может, поэтому не сломался? Мама говорила, что я – маленький старичок, родился с мозгами взрослого человека. К тому же я отлично тебя рассмотрел: ты была очень красивая, худющая, несчастная. Вся такая белая и гладенькая. Как девушка на фонтанчике в городском парке. (В городском парке когда-то стояла фигурка голой купальщицы).
- Что? Ах, ты, малолетний развратник! Когда это ты успел увидеть, что я – гладенькая?
Сашка довольно захихикал.
- Ты была моя принцесса, а я твой рыцарь. Со всякими фантастическими вариантами. Довольно долго я придумывал истории, как я вырос и от чего-нибудь спас тебя. Разумеется, в благодарность прекрасная дама целовала своего спасителя. Многие мальчишки придумывают подобные истории в детстве.
Только не задавайся, со временем мне, естественно, прискучила одна и та же тема. Ее вытеснили дела поважнее: тренировки, футбол, уроки, всякие пацанячьи проблемы. Потом… потом отец запил, все как-то… покатилось. Мне было двенадцать лет. У Машки – своя жизнь и свои проблемы. Мама тянет на двух работах. А отец все не найдет приложения своему творческому гению… и по-тихоньку таскает у мамы деньги на водку. В тринадцать лет я впервые выпил вместе с отцом. Потом – с дружками, гораздо старше меня. Иначе и быть не могло. Это ведь мне приходилось искать отца по подворотням и тащить домой, затем бегать за опохмелкой. В общем, мы катились на пару. Если бы не ты, я бы давно уже…
- Я?
- Да. Мне было уже четырнадцать, из школы меня поперли …,
я покуривал травку… Однажды мы с батей приползли домой вместе. Точнее, я возвращался со своих гулек, отца подобрал у свалки во дворе, совсем «никакого», не только пьяного, но и… неважно. – Голос Сашки звучал ровно и равнодушно, словно речь шла и не о нем. Боль испепеляет. – Ну вот, ввалившись в квартиру, я услышал, что мама разговаривает по телефону. Наверное, с тетей Верой, твоей мамой, и говорили они о тебе. Я слышал: Вика, Вика. В зеркале я увидел свое отражение, посмотрел на кучу на полу, что была моим отцом и представил, что сейчас ты войдешь в эту дверь… Ясная и светлая, как тем летом у озера… Тут вошла мама, увидела нашу дивную парочку с папашей и молча сползла по стене на пол.
Сашка замолчал. Вика тихонько гладила его плечо и тоже молчала. А что говорить? Раньше она ничего или почти ничего не знала о его жизни, он не хотел говорить, а она не спрашивала - рану лучше не тревожить, тогда есть надежда, что она зарубцуется... Он прижался к Вике еще теснее: Пока мама лежала в больнице, отца сбила машина. Машка только что родила очередного отпрыска. Ей было не до похорон. Ничего, я справился. Твои родители помогли. Друзья отца, настоящие, оказывается, у него они были, не только собутыльники.
А второй раз я влюбился в тебя, когда мы пришли к вам вечером в гости. Когда вошел в квартиру и понял, что сейчас тебя увижу, жутко перепугался. Ты же могла измениться за годы, растолстеть, не знаю, что еще… Стать взрослой теткой. Я же уже отдавал себе отчет в разнице наших лет… А ты была все та же – тощая шейка и глазищи в пол-лица. Так и хочется погладить по головке: не бойся, маленькая…
- Ну, не такая уж я беспомощная.
- Нет, ты крепкая, это я теперь знаю. Но шейка все равно тощенькая…
- Все-таки я тебя отлуплю, Сашка.
Он довольно отбивался: Успокойся, Илью разбудишь. В третий раз я влюбился в тебя за то, что ты не задавала лишних вопросов и не утешала. Просто стала рядом со своей тощенькой шейкой и взвалила на себя половину моего одиночества. А я, дурак, опять боялся, что не понравлюсь тебе, как мужчина. Мой ведь опыт был… чисто символическим.
Вика фыркнула: Вон он сопит, твой символический опыт… Кстати, не думай, что он – следствие ошибки. Я ТАК решила в самый первый день, понял?
Он вздохнул едва заметно с облегчением.
- Значит, четвертый раз был сегодня?
- Угу, когда вы тут ревели дружно на полу. И я подумал, чего меня, идиота, носило по стране? От кого я пытался убежать? От себя? Я тебе когда-нибудь расскажу, что я делал. Чуть даже не женился. Наверное, поступил по-свински с той девчонкой. Нет, я ничего ей не обещал. А потом чувствую – она на что-то надеется, родители появились на горизонте… Ну, я извинился, собрал сумку и в путь. Нашел твою Жеку, она уверят, что ты меня не любишь, давно забыла и знать не хочешь. Думаю, я ее все равно найду, и пусть она мне все это скажет в глаза. Тогда и подумаю, как жить дальше. Если жить… А вы тут сидите – два гнома - на полу и ревете. Что мне оставалось? Только влюбиться немедленно. В обоих.
….
Не думайте, что их дальнейшая жизнь с Сашкой протекает легко и безоблачно… Машка, по-прежнему, Вику игнорирует и наделяет… не совсем литературными эпитетами… Родители никак не могут смириться с Викиным «неравным» замужеством. Хотя Ильюшку обожают и Сашку – отдельно от Вики, не в статусе именно ее мужа – уважают. Ну, сплетни соседей увяли довольно быстро. Сашку они иначе, как Александр Николаевич не называют, он их измором вежливости взял… С работой тоже не все ладится, а семья требует кормежки и одежки… Да и характер у большого гнома тот еще! Если он что-нибудь решил, то, чтобы сдвинуть его с его решения, надо проявить чудеса дипломатии. Кстати, гном маленький - весь в него, темой: я эту касу не хоцю! – доводит бабушку до изнеможения…
И все-таки, они - ВМЕСТЕ…
Между прочим, гномов в сказке было семеро, намекнул сегодня Сашка…