Дети,
берегите своих учителей
Витя Бобров скорчил зверскую рожицу Сереже Сорокину и сказал: «Мэ-мэ-мэ!» Сережа Сорокин показал Вите большой красный язык и сказал: «Бэ-бэ-бэ!» Веня Дерман довольно хихикнул и дернул Свету Соломенцеву за косу. Света Соломенцева обернулась и стукнула обидчика увесистым учебником русского языка по голове.
Могуч русский язык!
Соломенцева вновь замахнулась на Веню, и тот, выставив руки, пискляво крикнул:
– Дурочка!
– Сам дурак! – крикнула Соломенцева, нанося мощный удар книгой по Вениному лбу. Впрочем, Вене удалось смягчить его руками. Пришлось треснуть его по башке еще разок – теперь, правда, уже по темечку.
Крепка, ой крепка голова у Вени Дермана! Поболтал, поболтал он ею – и снова тянется к Светиной косе с хитрой улыбкой.
Шумно в классе... Ой, шумно. Вот Витя Пискунов, например, ничего в таком бедламе расслышать не может: вскинул плечи, искривил губы и постукивает пальцами по кончикам ушей, недоуменно хлопая глазами.
«Б –5!» – крикнул Вите Пискунову Миша Свидерский в сложенные рупором ладони.
Пискунов закивал ему утвердительно – мол, понял, понял! И, поставив точку на листке с дислокацией своей эскадры, замотал головой отрицательно: «Нет! Не попал!» А Миша, решив, что его не расслышали, закричал опять: «Б – 5!», да так громко, что Лена Ленева, задумчиво водившая обслюнявленным пальцем по парте, с перепугу прочертила на ней резкую зигзагообразную кривую...
А вот – Григорий Бида, лучший в классе снайпер! Смотрите, как осторожно он привстает со стула. Как тщательно прицеливается поднесенным к губам карандашом с предварительно вынутым грифелем. Как раздувает пухлые щеки, держа во рту пшено! И вот – дунул! Какой залп, а! Гена Ганченко так и взвизгнул, так и подпрыгнул, схватившись за шею. И, грозно обернувшись, обвел суровым взглядом класс. А Бида, как ни в чем, ни бывало, усаживается на стул, в то время как его наилучший приятель Игорь Соболевский подкладывает ему на сиденье перевернутую острием вверх кнопку. С какой-то даже вальяжностью опускается Григорий на стул. Но, впрочем, тут же вскакивает, схватившись обеими руками за уколотое место. Раздается бодрый жизнеутверждающий смех. Остроумно, не так ли? Вон Игорь Соболевский, схватившись за живот, на радостях даже свалился под парту. Умно! Очень умно! А вот над классом взмыл бумажный самолет и, описав красивую петлю, плавно пошел на посадку. Приземлился точно на раскрытую тетрадь Людмилы Анатольевны. Учительница смахнула летательный аппарат с «аэродрома» и постучала шариковой ручкой по столу:
– Тише, дети, тише!
Она снова погрузилась в проверку контрольной. А Миша Свидерский тихонечко сказал:
– Г – 4!
А Витя Пискунов пророкотал:
– Ранил!
И пошло! И поехало! Смех, шушуканье, переговоры... Юра Лаптев радирует экстренное сообщение на передатчике, изготовленном из обрывка старой фотопленки. Петя Маточкин насвистывает романс на слова Тютчева: «Я встретил вас – и все былое в отжившем сердце ожило...», имея в виду, конечно, Киру Голубцову из 5-А, в то время как Боря Сова бормочет считалочку: «сим, сим, сема, окаема восемь сема, окаема сим, сим, сим, мой отец Максим, моя мама Даша, и сестра Наташа...» При этом никто, кажется, не обращает внимание, что с Мишей Кульбакиным творится что-то неладное. Возможно, виною тому сегодняшняя двойка по географии? Как бы то ни было, но он решил свести счеты с жизнью. Причем прямо на уроке. Пальцы его драматически переплелись вокруг тощего кадыка, голова безжизненно упала на плечо, язык вывалился, глаза закатились... Талантливо. Очень талантливо! Да есть ли в этом классе хоть кто нибудь, кто не паясничает, не шумит?
Ага, есть! Григорий Бида. Он не паясничает и не шумит. Он занят делом: накручивает пуговицу на резинку, прикрепленную к концу U – образной проволоки. И что же теперь? Заворачивает сей хитроумный механизм в тетрадный лист? Затем просит Соломенцеву передать бандероль Леночке Леневой? Зардевшись, ужасно заинтригованная Леночка вскрывает пикет и он вдруг выпрыгивает из ее рук! Лена визжит, пакет трещит и подпрыгивает на парте, словно в нем бьет крыльями большой майский жук. Здорово! Просто здорово! Да, голова у Григория Биды работает что надо! А какой талант у Вити Скобликова? Залез под парту, и оттуда доносится его голосистое: «Ку-ка-ре-ку!» Прекрасно! Пожалуй, даже лучше, чем у настоящего петуха! А Витя Бобриков? А? Что выделывает! Приставил к голове руки с растопыренными пальцами и мычит: «Мэ-мэ-мэ!» А Сережа Сорокин: «Бэ-бэ-бэ!» А Боря Сова все бубнит и бубнит: «...а я пионер, подаю всем пример: курить табак, гонять собак, душить котов – на это я всегда…»
– Молчать, я сказала! – закричала учительница, стукнув кулаком по столу.
...Медленным шагом вышла она из родной школы и пошла к автобусной остановке. Улицы были залиты майским солнышком, на деревьях беззаботно чирикали хохлатые воробьи.
В автобусе учительница уселась на порезанное каким-то «остроумным» школьником сиденье и, устало, смежив веки, прислонилась к окну.
Автобус тряско кружил по ухабистым улочкам города, и учительница задремала. Из душного салона наплывали нестройные голоса:
– Скажите, пожалуйста, а как попасть в мединститут?
Голос был тоненький, вежливый – такой голосок был, пожалуй, у Лены Леневой.
– Это вам надо проехать еще три остановки и потом, возле грязелечебницы, пересесть на одиннадцатый,– важно ответил какой-то человек, и в сознании Людмилы Анатольевны всплыл образ Миши Свидерского. Тот тоже любил говорить не спеша, со значением, концентрируя на себе внимание всего класса.
А вот – агрессивно-повелительный дискант:
– Молодой человек, продвигайтесь вперед, там же свободно!
Это – голос человека, всегда уверенного в своей правоте.
Кто же так говорит? Соломенцева? Да пожалуй...
Раздался сладенький, как конфетка, сюсюкающий голосок:
– Деточка, закомпостируйте, пожалуйста, билетик...
Таким умирающим, слезливым тоном у них в классе говорит только Оля Гончаренко.
... И доехать по площади декабристов,– неторопливо объяснял важный бас.
– Спасибо, деточка! – голос задрожал от полноты чувств, словно его обладателю только что спасли жизнь.
– ...а около парка увидите трехэтажное здание.
Задиристый тенор, смахивающий на голос Григория Биды, грубо произнес:
– Ты чо толкаешься? Тебе чо, место мало?
– А ты чо застрял на проходе? – ответили ему пронзительно-нетерпимым, как у Вити Боброва, дискантом.
– Тише, дети, тише,– не открывая глаз, пробормотала учительница.
– Ты, лось,– грозно сказал задира. – Ты чо, в натуре... Смотри, допрыгаешься...
– А ты чо, сильно крутой? – воинственно. спросил тот, кого назвали. лосем.
– А ты чо вареный?
– К-козел. Я вижу, ты совсем обозрел…– сказал крутой. – Гляди-ка, я т-те рога пообломаю...
– Ты, чмо болотное,– ответил задира,– Чо, хочешь стукнуться?
– Хочу,– сказал крутой.
– Ну, так давай выйдем на остановке.
– Давай,– сказал крутой. – Давай, выйдем. Я там тебя убью и в землю закопаю!
И тут у Людмилы Анатольевны не выдержали нервы.
– Молчать, я сказала! – истерично завопила она.
Наступила какая-то нереальная тишина.
Никто не пискнул: «Г- 4!», не закричал «Ку-ка-ре-ку!» Лишь слышно было, как урчит мотор, да поскрипывает на ухабах металлический кузов автобуса.
Людмила Анатольевна открыла глаза. Пассажиры потрясенно смотрели на седовласую женщину в белой блузке под опрятным серым жакетом.
Пунцовый румянец стыда начал заливать щеки, уши, шею Людмилы Анатольевны...
Дети, берегите своих учителей!