- Долли!
Слабый, с хрипотцой, старческий голос разорвал тишину. Он прозвучал резко и призывающе, но на него никто не ответил. На кухне раздавалось громкое чавканье, и мужчина понял, что собака наводит порядок в своей миске. Он закрыл глаза. Из приоткрытого рта со свистом вырывалось судорожное дыхание, кое-как еще поддерживаемое разлагающимися легкими. Дряхлое тело давно просилось в могилу, но никак не могло найти туда дорогу.
Когда старик открыл глаза, он не увидел света. Он лишился всех прелестей жизни еще в детстве, когда ужасная катаракта поразила его зрение, словно проклятье. Он не наблюдал текущих событий, а только ощущал, что вокруг всё ходит, движется, куда-то спешит. Он не мог видеть перелива красок, которые так радуют человеческую душу и которые стали для него олицетворением Бога, когда он познал тьму. Старик пытался рисовать их в своем воображении, но с годами краски тускнели, образы расплывались, и все погружалось во мрак.
Не считая животного, он жил один, брошенный родными и близкими, которые лишь изредка из приличия наведывались к нему, привозили продукты и даже иногда убирали квартиру. «Они приходят для того, чтобы посмотреть, не умер ли я», - думал старик, и перед его невидящим взором вставала плотная стена дождя. Он видел свою душу, и она плакала. А капли стекали по морщинистым щекам и падали на пол. И в этот момент он звал Долли.
Собака-поводырь понимала хозяина. Она не ждала его смерти и не надеялась получить в наследство квартиру. Она видела беспомощность человека и то, что в ней нуждаются. Долли была ему и семьей, и другом, и Богом. Проводником в эту постылую жизнь, которую он ненавидел всей душой.
Его мировосприятие - звуки и запахи; формы, осязаемые дрожащей рукой, и вкусы; его жизнь - короткий кожаный поводок, пристегнутый к ошейнику собаки, который он нервно теребил всякий раз, как только брал в руки. Потому что боялся, что может выпустить эту последнюю ниточку, связывающую его с миром живых. Он доверился собаке, и она вела его вперед.
- Долли!
Близился вечер. Старик услышал, как собака затопала по деревянному полу, но не стал ее дожидаться. Тяжело вздохнув и выпустив из себя еще часть жизненной энергии, он поднялся и, держась за стену, медленно пошел к двери. И тут же почувствовал, как животное мордой потерлось об его ноги и тихо заскулило.
- Долли, девочка моя, - ласково проговорил он, и на глазах навернулись слезы. - Ты спала? Я тоже подремал чуть-чуть. Хотя знаешь, с каждым разом я сплю все больше и больше. Силы оставляют мое гниющее тело. Такое чувство, что Костлявая прикорнула рядом и только ждет момента. Когда-нибудь я не проснусь совсем. И тогда, наступит прозрение, Долли! Я увижу свет.
Старик помолчал некоторое время, откашлялся и продолжил:
- Такова наша доля. Я никому не нужен, Долли, никому. Даже тебе. Это печально, мне стыдно признавать, но это правда. И я рад, что не вижу сейчас твоих глаз. Ты нужна мне, а я - трухлявый пень, который уже давно пора выкорчевать.
Собака смотрела в незрячие глаза хозяина и где-то глубоко в подсознании чувствовала всю нелепость их положения. В создавшейся ситуации хозяином была она.
- Почему так несправедливо? - говорил старик. - Я ограничен, потому что слеп. Но ведь ты тоже ограничена, хоть и зряча. Ты со мной. Ты - как бы часть меня, понимаешь? Я ем сам и кормлю тебя. Мы - одно целое. А может, именно это и есть справедливость? Мы даем друг другу жизнь, а что было б с нами поодиночке? Верно, Долли?
Собака в ответ уткнулась мордой ему в ногу.
- Молодец, - сказал старик. - У тебя важная миссия в жизни, и ты, я уверен, это понимаешь. Вы помогаете нам. Спасибо.
Он нагнулся и почувствовал горячее дыхание животного. Старик поцеловал его в нос и, улыбаясь, выпрямился.
- Пойдем, Долли, - произнес он, нащупав поводок на шее собаки и прочно зафиксировав его в руке. - Пойдем, моя милая, погуляем на ночь. А потом снова спать…