Каким бессмысленным может быть взгляд, устремленный в себя.. Стеклянный, немигающий, тусклый . Он смотрит сквозь, словно видит мелкие частички воздуха и внимательно разглядывает их, не обращая внимания на окружающий мир… Безучастный, но напряженный, так смотрят люди, когда узнают что-то, что лишает их последней надежды, и когда остается один миг до ярости или плача.
Сейчас, именно такими были его глаза. Он полулежал на кровати, как-то нелепо откинув голову, и словно разбросав свое тело по мятому одеялу. Одна нога, согнутая в колене и упала на другую, руки, будто обессиленные, плетьми свисали с кровати. Ни одному живому человеку не было бы удобно долго пребывать в такой позе, тем более странным все это казалось.
Комната, некогда богатая и современная походила на островок любви, который создают двое, когда забывают обо всем и пьют друг друга до дна день и ночь на пролет.
Наспех задвинутые шторы, разбросанные по полу маечки, сорочки, белье, ключи и пустые бутылки придавали ей тот особый уют, от которого всегда сладко щемит сердце, и наплывают воспоминания былого романа. Недопитый кофе, крошки хлеба на простыне... сладостная нега… Тогда Ему и Ей хотелось, чтобы жизнь остановилась на этих днях, когда каждое мгновение так щедро одаряет счастьем, так остро даёт чувствовать, что даже одно слово может стать целой вселенной нежности. Или повергнуть в бездну горя.
Постель, казалось, еще хранила теплоту и запах Ее тела, но Он был в комнате один.
Словно Она только что, смеясь и озорно прикрывая наготу, выбежала в соседнюю комнату, чтобы припудрить носик или сделать одно из ста миллионов своих женских дел, остановилась в проеме двери, по-театральному резко обернулась, прищурилась, поймала его восхищенный взгляд и, играя в роковую женщину, кошачьей походкой удалилась, еле сдерживая смех. Как много счастья на двоих…. Слишком много.
Его глаза смотрели в пол и видели, как на нем появляются следы ее босых мокрых ножек, словно она невидимая, вернулась из ванны и весело шлепает по паркету, вытирая на ходу свои прекрасные длинные черные волосы, присаживается на кровать, что-то лопочет, ложится, прижимается к нему,…скучает. Ведь она не выходила из душа целую вечность. Он почти физически чувствует ее прикосновение. Почти...
А вскоре Она снова встает, и снова следы на полу…. Зажигает в ванной свет и зубная щетка выскакивает из стаканчика и принимается за работу, движимая чье-то невидимой рукой, и Она даже, кажется, что-то напевает…. это так отчетливо… его взгляд становится другим - это огонек надежды, ведь сейчас Она выйдет из ванны и наконец подойдет к нему, ведь это был ее голос, Ему не спутать этот голос ни с чем.
Никого. Два мгновенья, как два часа. Глаза снова пусты, безумны и сейчас, кажется, чем-то слегка удивлены. Такими они бывают у гениальных ученых, которые долгими часами под тусклым светом, покрывшейся пылью настольной лампы, всё что-то пишут, считают, решают уравнения со всеми неизвестными, теребят видавшие виды волосы, непоседливо ерзают на подкосившемся стуле, с трудом находя удобную позу на ближайшие пару минут….а потом вдруг устают и замирают, уставившись в столь талантливо исчерканный лист бумаги. В такие минуты в них влюбляются женщины, и смеются мужчины.
Никого.
Край одеяла отодвинулся и мягкий пуховый матрац, накрытый синей шелковой простыней, прогнулся под весом Ее тела. Чуть слышно скрипнула кровать, больно вонзясь своим звуком в изъеденное сердце. Послышалось Ее дыхание… а вот звук падающих на подушку волос… Глаза, кажется, чуть дрогнули, но не решились посмотреть. Пусть эта слюнявая иллюзия продлится еще хоть мгновение. Теперь ее рука… она приближается … Сердце сейчас разорвется на куски или выпрыгнет из клетки ребер в миг прикосновенья. Он уже чувствует ее тепло, даже, наверное, жар… она по-прежнему такая нежная, такая родная. Наверно Ему хочется разрыдаться от нахлынувших эмоций, иначе они выжгут все внутри своими огненными языками. Остается всего один маленький шаг чтобы сорваться и начать кричать, умолять, забыться в своей последней истерике, вырыдать все то, что медленно пожирало внутренности орган за органом, хохоча и причмокивая.
А затем очиститься слезами и уснуть подобно ребенку время от времени всхлипывающему в теплых руках своей матери.
Испуганные глаза изучали всё ту же точку на паркете.
В комнате все дышало Ее присутствием, не хватало лишь Ее самой. Что оживит эти стеклянные глаза? Сейчас они будто опечалены нахлынувшими воспоминаниями о том, как еще совсем недавно где-то глубоко в груди неустанно билось дитя страсти. Как оно жгло внутри, разрывая в клочья душу и печень, заставляла бешено биться сердце, чтобы упиваться обилием соков жизни, шептало прямо в память свои неразборчивые и беззвучные заклинания, стремилось опустошить, таков его инстинкт, чтобы освободить больше места для себя и для наслаждения этим бесконечно волнующим женским телом, которое, казалось, было с ним всегда, ни на миг не покидая этой постели.
Кровать снова скрипнула и выпрямилась. Три легких шага молодых крепких, но невидимых ног. Отдергивается занавеска, и лучи солнца, словно прорвав своей массой пелену плотной ткани, заливают всю комнату ярким светом. Они знакомятся с каждым предметом, игриво озаряя его своими переливами, пробегают по тысяче причудливых статуэток, заботливо расставленных внимательной женской рукой, перепрыгивают со стула на стол, с бокала на бокал, отбрасывая на стену причудливых солнечных зайчиков, затем скачут по кровати, все ближе подбираясь к Его нелепо развалившемуся неподвижному телу, беспомощно обвисшим холодным рукам, широко раскрытым глазам, так много и так мало выражающим, и отражаются ярким блеском в алой капельке, предательски застывшей на левом виске.
Каким же бессмысленным иногда бывает взгляд, устремленный в себя…