/не удержавшим ветер жизни посвящается/
Кто-то сказал:
«Все мы родом из детства»
И кто-то добавил:
«А смерть по соседству»
Э.Цветков
Весна пришла. Снег уже по-тихому стал давать слабину. Его тёмные залысины ещё не были приметны, однако уже предательски намечались упругой податливостью на обочинах протоптанных тропинок. Солнце светило всё игривей, рождая пока неслышную капель, к вечеру дающую новые побеги сталактитов на карнизах и водостоках.
День пришёл ординарный, объезженный уже многократно проторенными путями судьбы. Намечался, как обычно, утром, по сигналу побудки на мобильнике. Волк открыл глаза и вновь, по привычной траектории, вытянул руку, нащупав гладкую овальность соратника. Поднёс к глазам, бессмысленно посмотрел на освещенный экран певуче тренькающего связника и, как всегда, словно впервые, нашёл клавишу взглядом. Отключил назойливость и повернул голову в сторону окна.
Весна тем и хороша, что с каждым днём будит всё лучше и лучше нарастающей ясностью утра. Порой даже ему мерещилось, что снова он ждёт в подъезде напротив норы входа закрывающегося кабака, поджидая очередную жертву. Однако дисциплина и уже давно обретённое одиночество не давали развиться воспоминаниям. Волк быстро просыпался и соображал, где и в какое время находится.
Теперь ему тоже всё стало ясно. Он сел на постели и печально посмотрел на окно. Оно ширилось миром и покоем. Волк смотрел в этот свет, но сегодня воспоминания попросили подождать со сборами на работу. Привычка всегда доверять интуиции была непоколебима. Прислушался. Шорохи следов былого пронеслись перед глазами, мышцы нервно задёргались, он рефлекторно пробежал ладонью по шрамам на груди. Волк припомнил, что уже 7 лет, как его называют иначе. Встал и теперь целенаправленно подошёл к зеркалу в ванной. Отражение было нечётким, как будто пожелтевшая фотография давних лет. Волк долго сравнивал и вспоминал, каким был раньше. Короткая когда-то шерсть на крепколобой голове сменилась буйной лошадиной шевелюрой с проседью. Глаза были печальны и усталы. И ещё многое ему совершенно не понравилось...
Волк долго смотрел, а воспоминания настойчиво долбились ему в виски, давили сердце.… Сколько их было: зайцев, куропаток, глухарей, маслин, крови… Его первая дичь.… Да, это было ровно 20 лет назад. Так ему и толковала память. Решено.
Волк снова глянул в пруд на стене: в глазах появился давно забытый блеск, и губы хищно ощерились, обнажив зубы. Спокойно взял бритву, помазок и быстро превратил свою голову в биллиардный шар, лишь брови нарушали его гладкую поверхность своей ворсистостью да оттопыривались заострённые уши. Умылся, взял, было, одеколон. Однако, подержав, поставил на место.
Ему всё было ясно. День приносил бодрость своим обещанием ностальгии. Волк стал собираться. Он открыл платяной шкаф, не долго порывшись, извлёк серый растянутый свитер крупной вязки, тёмное кашемировое полупальто, чёрную вязаную шапочку. Положил их на кровать и задумался.
Любая вещь живёт своей судьбой, и, служа одному хозяину, обретает его привычки, начиная лучше помогать в выбранном направлении. Они лежали молча, каждой своей складкой напоминая о прошлом, когда были востребованы и нужны…, последний раз ветер касался их около 7 лет назад.
Волк припоминал, где ботинки. Та удобная и выносливая обувь, что протоптала немало троп по городским маршрутам, лесным чащобам и кладбищам. Покружившись недолго по квартире, отыскал их в кладовке. После конечного использования Волк аккуратно их смазал и упаковал. Педантичность и на этот раз оказалась лишь кстати - за 7 лет с этими скороходами почти ничего не случилось. Поставив их в прихожей, стал искать главное. Вскрыл тайник под подоконником, за батареей, достал масляный свёрток. Развернул его, протёр насухо. Смазанный ТТ удобно лёг в ладонь, привычно настроившись на работу. Волк быстро вскинул ствол и взял на мушку точку на противоположной стене. Кисть слегка дрожала, что уже никуда не годилось. Он поводил рукой по горизонтали, упал на правое колено и развернул волыну, прицелившись за левое плечо, зафиксировал, затем кувыркнулся и лёжа на спине, снова зафиксировал точку на стене. Тело вспоминало, дальнейшие манипуляции получались всё быстрее и легче.
Волк оделся, зарядил и сунул пистолет в карман. Вышел на улицу, направившись не на работу, а на станцию. Утро было изумительным. Было прохладно и свежо, однако солнце уже обещало игривость в кокетстве со снегом, его обольщении и трансформации в зелень.
На вокзале купил билет в одну сторону и в, ожидании поезда, отправился в буфет. Там заказал стакан водки и залпом в четыре глотка выпил его. Поморщился от забытых ощущений. Вышел на перрон и сел на лавку. Некоторое время смотрел через пути на стену леса, который манил.… Но ещё не время. Не здесь.
Подошла электричка. Зашёл. Сел возле окна по ходу движения. Пассажиров было немного. Несколько сельчан-хомяков, немолодая уже трясогузка, возвращавшаяся с ночного променада и группа недорослей-шакалов.
Состав отправился в своё обыденное, ничем не примечательное путешествие. Перед окнами проносились уже давно определённые посёлки и перелески, сёла и столбы, поля и переезды. Волк смотрел на давно забытый простор и дивился, как много лет, живя этим, не заметил красоты. Лаконичные нарядами, но стойкие леса, сменялись белёсыми покрывалами полей, одинокие будки обходчиков резко вырастали в небольшие селения. Жизнь затаила свои страхи и была безмятежна спокойна.… Наконец подействовала водка. Резкий наплыв эйфории окатил с головы до ног, по всему телу прошла волна горячей неги, и Волк прикрыл глаза в экстазе. Такое состояние, обычно, длится недолго. После оно сменяется псевдобанной расслабленностью. Волк блаженствовал.
Компания шакалов, соскучившись с начала пути от однообразия ощущений, решила устроить увеселение. Один из них, самый нарцисс и нахал, стал приставать к трясогузке. Домогался он её банально и чрезмерно нахраписто. Усталая после ночи и явно искушённая в соблазнениях дива, не проявляла никакого интереса, а напротив, выказала неприязнь, коротко отправив озабоченного юнца в неизведанном гетеросексуалами направлении. И это было некстати. Шакалёнок рассвирепел и стал громко, на весь вагон тявкать на обидчицу. Его сопливые и нетрезвые собратья зашевелились, почуяв новое развлечение. Они собрались вокруг трясогузки и подняли злобный скулёж, распаляя свои гормоны. Немногочисленные хомяки сыто и равнодушно не обращали внимания, подспудно опасаясь стать обедом для трусливой своры. Чувствуя свою властность, шакалы ярились всё больше. Трясогузка стала нервно юлить, почувствовав приближение страха. Эти одиночные звуки лишь заводили сопляков. И вот они стали уже дёргать певунью за перья, норовя утолить голод своего самомнения…
Волка отпускало. Он начал отвлекаться. Звуки возбуждения, похоти, страха и трусливой самовлюблённости наслаивались на проносящийся за окном пейзаж, раздваивая сознание своим несовпадением. Надвигалась неуютность. Затуманенные глаза начали обследование вагона, чтобы выявить причину беспокойства. Шакалы уже стали терзать трясогузку, потащив в тамбур. Она силилась вырваться. Не получалось. Они исчезли за дверью, которая, хлопнув, приглушила шум.
Волк медленно поднялся и направился, пошатываясь, вслед. Сунул руку в карман, нежно погладил рукоять, подумал, сомневаясь: «дети, ведь…их всего пятеро»… Добрёл и рванул за рукоять – полумрак навалился проёмом, и Волка втянуло шагом в прихожую вагона.
Один держал раскладной коготь возле клюва жертвы, а второй, затеявший знакомство, оголив свой тощий зад, торопливо копошился, теребя оперение птицы на груди и животе. Вошедшего они не увидели. Трое стояли в другом углу, сально перемигиваясь и похохатывая. Один заметил Волка и толкнул локтём других, явно не способный самостоятельно сделать пакость или решительность.
«Этого можно не трогать», - пронеслось в опьяненной голове, когда услышал от другого: «А это ещё что за чмо. Тебе, старый хрен, чо надо? Тоже захотел? А сможешь?» Компания заржала апофеозу юмора. Двое, пытающиеся разделывать добычу, остановились. Посмотрели и молча продолжили: на их истомлено отвлечённый взгляд опасности не было.
Волк посмотрел в глаза спросившему, и его губы изогнулись в мягкой улыбке. Так вкрадчиво он не улыбался очень давно…
Потом всё закончилось.
Трясогузка пыталась прикрыться в углу лохмотьями повреждённого оперения. Несостоявшийся насильник протяжно скулил, скорчившись в углу и зажимая передними лапами окровавленные гениталии. Державший клык, громко стонал, прижимая к груди сломанную руку, порывался громко завыть, но, опасаясь добавки, сдерживался. Двое из троицы лежали на заплёванном полу, отправив свои души на время в экскурсию по астралу. Их клыки были рядом, не бросив хозяев в беде, но сумев послужить лишь на полу. Удостоившийся мысленного милосердия шакал испуганно прижался к стенке. Волк смотрел ему в лицо пустым далёким взглядом. Снял шапочку, и устало отёр лицо. Невредимый пустобрёх, увидев лысину и заострённые уши, заискивающе заулыбался и, мямля, произнёс: «Братан, мы не знали, что это так важно для Тебя. Хочешь быть первым? Бери её. Это твоя добыча». Волк слегка, поначалу, удивился абсурдности услышанного. Потом, вспомнил, что ещё раньше, когда шёл по ветру жизни, волчье племя стало вырождаться, разделяясь на львов и шакалов. Подумал: «Нет…, он никогда не вырастет… Шакал и в старости шакал», - коротким ударом передней лапы вбил ему нос в голову. Смерть была скорой и ослепительной вспышкой. Юнец сполз. Волк поднял клыки с пола и быстро пронзил мучающихся калек. Затем аккуратно вложил заточенных слуг в лапы живых, но причинно не внимательных хозяев. Посмотрел на птицу. Её глаза были широко открыты. Там был ужас от действий Волка, по сравнению с которыми, попытка изнасилования казалась первоапрельской шуткой. Она остекленела. Волк смотрел на неё и соображал, что делать с этой жалкой измочаленной пичугой. Достал пистолет из кармана полупальто. Подержал на весу. Стеклянная статуэтка птицы превратилась в звенящий хрусталь. Сунул ствол в карман брюк и снял свою боевую шкуру. Поднял несопротивляющуюся птичку и накинул на её плечи тёплую шерсть. Посмотрел ей в глаза. Они были, словно…, они были такими…. Они БЫЛИ.
Давно.
Очень давно.
Волк был молод.
Волк был полон сил и ветра.
Волк любил волчицу. Волчица была хищницей. Она любила Волка.
Их союз был нерушим. Появились волчата.
Волчата подросли и погибли за грехи отца, став заложниками львов.
Волчицу загрыз, надругавшись, один из Царей над зверями.
Волк сделал его падалью и ушёл на дно, став травоядным.
Крупные глаза трясогузки напряженно глядели на Волка. Серый, спокойный, стоял и смотрел на неё.
«Пойдём», - он повёл её через вагоны быстрой, но плавной поступью. Они прошли сквозь безмятежность, сколько успели, пока электричка не подошла к станции. Странная пара вышла. Поезд покатил дальше, увозя большинство животных на пастбища и огороды. Трёх из них ждало место на кладбище, а двоих - в зоопарке.
Он отвёл её, шокированную, в зал ожидания. Куда Тебе? Купил билет. Вот, через двадцать минут, поезд, не электричка. Одиночное купе. Никто не пристанет. Всё забудь, а то сядешь в клетку.
Она сидела и смотрела ему в спину. Один раз сморгнула, и его серость слилась с толпой – исчез. Дома птицу ждал серьёзный птенчик пяти лет, его бабушка и бурная истерика. Бабуля, привыкшая к ночным походам дочки, посчитала нервный срыв очередным похмельем. После Трясогузка превратилась в Галку, которая всю жизнь никуда не уезжала из своего поселения, воспитав изумительно красивого и выдержанного Грача.
Волк со станции отправился прямиком в лес. Солнце как раз было в зените и щедро грело землю, истосковавшуюся по теплу обильными потоками благодати для всего живого. Свитер нежно обволакивал тело, в последний раз наслаждаясь своей наполненностью и нужностью. Ботинки старались из всех сил, пытаясь не прохудиться. Они тоже чувствовали финал путешествиям.
Серый зверь целенаправленно уходил далеко в чащобу по накатанным колеям и узеньким тропинкам. Его наряд сливался с ранневесенним покроем природы.
Волк устал. Подумал, что быстро. Не как раньше. Снегу было очень много. Зверь стоял на тропинке, которая дальше становилась уже всё более занесена и сливалась с ровным ландшафтом. Он не двигался посреди широкого, огромного размерами поля. Рядом был небольшой кустарник, в сезонно строгом и аскетично щетинистом наряде голых ветвей. Волк огляделся. Кромки леса были одинаково далеко: и откуда пришёл, и куда вела в прошлом тропка.
Посмотрел на солнце в последний раз. Достал ТТ и сел коленями в снег. Разгорячённое тело обожглось сквозь шерсть покрытий морозной белизной. Взбодрило. Смотрел на пистолет. Передёрнул затвор. Патрон аккуратно занял своё место, настроившись на целеустремлённость.
«…Любишь… Нежная моя, милая…. А помнишь, как мы встретились? Ты был так неловок и растерян… А Ты божественно прекрасна… Любишь… Люблю... И я… И я… Милый… Радость моя… »
Волк выпрямил спину и приставил пистолет к виску.
«…снег, не тающий на твоей коже… спишь, кажется… прядка волос, небрежно лежащая на лице – ты всегда аккуратно их зачёсывала… это временно, ты проснёшься, умоешься, и румянец снова будет на щеках, и волосы будут лежать ровно и красиво…»
Из его левого глаза потекла скудная слезинка. Она появилась на этот свет, чтобы отразить в себе всё великолепие света и впитаться в кожу, неся ей влагу жизни. Она текла и растворялась, оставляя след горечи и принося тепло солнца в тело.
Одиночка взвёл курок.
«…хищники всегда управляют смертью, как чужой, так и своей. Запомните это, потому что все разновидности жизни смертны, а вы – не травоядное племя»
Подумал, что негоже встречать смерть с мокрым и не успокоенным лицом. Аккуратно положил пистолет на уже появившийся от ежедневно весеннего солнца наст. Рукавом свитера стал вытирать морду. Лицо стало сухим и трезвым. Отрешённым. Он смотрел на пистолет и видел свет, который лучился из ствола, принося успокоение. И услышал звук выстрела.
«…когда мать переносила нас из одной норы в другую, спасая от браконьеров, она брала нас по одному сверху за шею, чтобы мы не мешали ей своими лапами…. и то жжение в загривке было символом безопасности… и чем больнее было, тем уверенней я знал, что защита рядом и мне будет уютно… »
Волк почувствовал жуткую боль в затылке….
- Ну, Семёныч, молодец, как Ты его жахнул. Такого волчару поискать. Хорошо, что егерь сегодня уехал. Пока никто не видел, сейчас мы его… Чего говоришь? И, правда, странный волк. Огромный, седой, а башка и шея лысые. Какие стервятники? А, это про то, что у них череп голый, потому что падалью питаются – от трупного яда. Так хочешь сказать, что и этот – трупоед? А вот я скажу, что в здешних краях, уже, почитай, как лет 7 волков не встречали. Чеееего???? Может и вправду мутант?! Умеешь ты, Семёныч, страху нагнать... А если это какой-то невиданный зверь, которого в Красную Книгу надо занести и охранять. Как единственный экземпляр? И то, правда, умный ты, Семёныч, точно ведь – больше денег дадут за редкий вид. Лев Борисович то любит необычное. Мы с него две цены возьмём, если не три.… Ну ладно, взяли, поволокли…
20-24.03.05