Глава 4 Реакция нейтрализации

«Пицца? Грибочки? Салатик?» - звенело у меня в голове уже вторые сутки. «Да что ж такое!» - вторило эхо.
Я всеми силами пыталась сосредоточиться на чем-то серьезном, но только и слышала у себя внутри: «Пицца? Грибочки? Салатик?». Да пора бы уже и успокоиться… «Да что ж такое!» - отвечал мне знакомый голос.
Аппетита нет.  «Пицца? Грибочки? Салатик? Да что ж…». Да что ж такое!

                Пролог
                1
Я его люблю. Его одного, его – Самого Удивительного Человека На Земле, его –альтруиста, его – Пастора Шлага, его – Вини Пуха, его – Сержа, его – просто Сережу, просто лучшего из всех людей, его  я и люблю.

Я все время любила его. Иногда мне казалось, что я перестаю любить его, но это было лишь иллюзией, ибо что я перестала, так это хотеть любить его. Любить людей, которые никогда не смогут полюбить тебя, тяжело, какими бы удивительными эти люди ни были.

Не помню, как все это произошло. Не знаю, в какой момент и почему так случилось, кого за это благодарить. Одно скажу: случилось это тогда, когда остатки жизни, теплившейся во мне еще в конце января, угасли. Когда я внезапно поняла, что от меня остались одни угли, - черные, уже холодные и не показывающие ни одной розовой искорки, не дающие ни одного намека на то, что их еще можно разжечь, я легла в 3 часа ночи на пол возле мусорного ведра и разревелась.
Забавная была, наверное, картина. Полежала я минут 15, встала и машинально почему-то достала коробку с лекарствами – большую, огромную коробку с самыми разными сильнодействующими лекарствами. Сижу я над этой коробкой и думаю: ведь сейчас я могу взять просто так, нажраться всего подряд – и все, все закончится: все это мучение, вся эта бессмыслица, весь этот кошмар – все. Просто и мгновенно.
Сижу, смотрю, но лекарства не беру. Ищу только терпеливо транквилизатор. Нашла.

На следующий день приехала вечером из клуба и сказала просто: «Завтра я никуда не пойду». Мама орала, вопила что-то, но я не помню всего этого. Помню дрожащей рукой отсчитывала таблетки: две, три, пять, шесть… Не переборщить бы.
Шесть выпила залпом. Проснулась вечером следующего дня, добавила еще 3. Утром мама растолкала – надо было идти к врачу. Пришла, поспала, и пришлось встать: поехала в Университет.
Сидим, пишем про минерал поллуцит, и вдруг звонит мне Колька. Я особенно не удивилась, поскольку мы договаривались, что он может быть меня заберет на машине.
-Привет, – деловитым тоном начал он, - мне сейчас позвонил Филя – он вернулся из Швеции и решил собрать…
-…
-…в общем я сейчас поеду к нему домой, если хочешь, могу тебя захватить по дороге. Там естественно будет…все в общем будут.
-…
-?
-Да, -выдохнула я. Конечно, захвати меня.
-Ты чего такая…странная?
-Ничего. Просто спросонья.
-Я тебе в общем позвоню, как подъеду, а ты сразу спускайся, договорились?
-Да, давай. Звони. Жду.

Пауза. Долгая пауза, я куда-то провалилась и поплыла в каком-то теплом воздушном сне.
-Тебя с транквилизаторов глючит или свершилось чудо?! – вздернул меня голос Данки.
-А? Блин, Данка, нет! Это правда!!!
-Аллах…!
-Что делать?!
-Ты поедешь?
-Конечно поеду! –Сказала я, как будто вариантов у меня не было.
-Ну придумай что-нибудь, подмигни, сделай вид, как будто у вас с ним какая-то общая тайна… Ты же женщина в конце концов!
Простите. Я не женщина. Я идиотка, а это многое меняет. К тому же подмигивать я не умею.
На этой мысли Антон, наш общеизвестный аспирант и по совместительству друг Золотарева, замещавший его на время экспедиции,  вопросительно на меня посмотрел и подмигнул.
-Антон, простите, можно мне будет пораньше сегодня уехать, часов в 7?
-А у тебя что-то случилось?
-Э…нет, то есть да, в общем мне очень нужно.
-Да конечно можно, - ухмыльнулся  Антон понимающе. Такой он человек: все видит насквозь.

Помню я в нервном тике танцевала канкан в туалете. Помню, выйдя на улицу, уже во дворе Филькиного дома, я все дрожала в очередных конвульсиях. Помню, вышел Филя, и мне пришлось заткнуть все свои страхи куда подальше. Помню, открывая дверь, я сказала себе: «Это просто надо пережить. А если я переживу это,  то я переживу все»
               
                2
Я захожу на маленькую кухню и в дверном косяке натыкаюсь на Петра Борисовича.
-Привет, Петя…, - говорю я, пытаясь поцеловать его в щеку. Ненавижу, когда мужчины подставляют при этом ухо.
За столом сидит Серега и рассматривает фотоальбом. Окидывая меня равнодушным взглядом, он с утроенным вниманием углубляется в красоты Швеции. В растерянности я подхожу к нему, и нагнувшись, целую в совершенно бездвижное лицо, не изображающее ничего, имеющего отношения ко мне. Целую его удивительное лицо и с ужасом жду чего-то.
-Привет, - говорю я в тот момент.
-Привет, - отвечает он и продолжает изучать альбом.
Рядом с ним стоит девушка – маленькая, довольно худенькая, обычной внешности и улыбается. Это, конечно, Соня – Филина сестра. Возле плиты крутится его мама, а отец с удивлением поглядывает на меня.
-Это Соня, - говорит, по-моему, Серега.
-Надя. Очень приятно, - говорю я Соне. Здравствуйте. Надя.– Говорю я Филиному отцу.
-Борис Александрович.
-Очень приятно, Надя. Здравствуйте, очень приятно. – Заканчиваю я свою идиотскую речь на Филиной маме.
-Филя, - говорю я, понимая, что больше мне внимания никто уделять не собирается, - ну как тебе в Швеции?
Он, тут только успев меня разглядеть, смотрит довольно ошарашено. Ведь не виделись мы почти 2 года! Он, бедняга, помнит меня еще когда я на выпускном у Кольки юбку себе на голову одевала и соску сосала. А тут является такое…нечто!
-Да ты знаешь, -пытается он сделать вид, что вовсе не удивлен, -как обычно. Я же уже там не первый раз.
-А, ну да, ты же до этого в Норвегии кажется уже был?
-И в Финляндии.
-Здорово. А занимаешься все тем же?
-Ага, грибами. И по-прежнему сижу в ВИЗРе. А ты?
Я смутилась.
-Я? Да я в школе еще. А сижу… сижу в Универе, занимаюсь минералами.
-Ну и как?
-Нравится.
-Ну это главное. Я правда в этом мало чего понимаю, но мне тоже кажется, что интересно.
-Грибы - тоже занятно.
-В общем-то да… ну, пошли садиться  за стол.
-Пошли.
  Но за стол садиться никто не торопился. За столом сидел Серега с Петром Борисовичем и Соней и по-прежнему рассматривал фотографии. Когда к ним присоединился и Филя, мне ничего не оставалось, кроме как пристроиться сзади Сереги, и, щекоча его шею своими кудрями, повиснуть над альбомом.
-А это что такое? – Спрашивал поминутно он Соню.
Она отвечала, и кухня наполнялась истерическим хохотом о происхождении которого мне ничего не было известно. Я молчала, и продолжалась это минут 5.
Серега смотрел на фотографии. Я в ужасе смотрела на него.
-Посадите Надю за стол. Сереж, ну чего ты не отвлечешься? Надя, садись, садись… - Прокудахтала лучезарно Филина мама.
-А Надя фотографии смотрит. - Брякнул Сережа.
-Да, мне же тоже интересно, - незнамо зачем  добавила я, как будто пытаясь его выгородить.
-Ладно, действительно, давайте уже садиться. – Сказала, наконец, Соня.
В углу, в клетке, сидел хорек и поедал морковку.
-Какой у тебя хорошенький…зверек. Это хомяк?
Колька  покатился со смеху. Серега усмехнулся и первый раз взглянул на меня,.
-Хорек. Можешь его достать, если хочешь, - заботливо сказала Соня.
Они носились со мной как с ребенком.
-Да пусть сидит.
Соня уселась между мной и Серегой, и начала проворно хлопотать.
-Сереж, тебе пиццу? Может, курочки?
-Давай. Я обожаю твою пиццу. Ну-с, давайте начнем с Коляна: как тебе, Колян, понравилось в Америке?
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Колян, в трезвом уме и здравом рассудке, долго рассказывал веселые истории, а я, понимая, что это FINAL,  упивалась этими жалкими секундами.
Теперь я наконец могла наблюдать не только его затылок. Сережа пустился в свой юмор, не замечая постыдной слежки за собой – или делая вид, что не замечает, а я, как под гипнозом разглядывала его.
 Помнится, Колян говорил, что он совсем свихнулся, небрит, неопрятен и изрядно помят. Я же наблюдала несколько иную картину: аккуратно одетый, безо всякого намека на колючесть, он, казалось, стал еще красивее, чем был.  Обтягивающая футболка демонстрировала его сильные мускулистые руки, рельефную мужественную грудь; его нос был вовсе не длинным, а все таким же удивительным; глаза…глаза все так же бегали и искрились, правда не были почему-то такими голубыми, как летом; его выражение лица все так же светилось вниманием и сосредоточенным интересом – правда, не ко мне. Я надеялась увидеть его спившимся, постаревшим и неопрятным, но передо мной сидел потрясающей красоты молодой мужчина; и все в нем было гармонично, пронзительно и идеально. Каждая его черта светилась все той же страстной жаждой жизни, все той же деятельностью, активностью, и все тем же счастьем. Все тем же пресловутым альтруизмом. Я сидела и не могла оторвать взгляда от его рук, от его лица, меня убаюкивали, погружая в блаженную истому его стремительные речи  о том как он варил в микроволновке яйцо, и оно взорвалось…
-Пицца? Грибочки?– Сказал он мне, и выстрелил в упор взглядом.
Он посмотрел на меня. Через пол года он посмотрел на меня, и снова я поразилась этой остроте и пронзительности, лишивший меня дара речи. -Салатик?

-Да нет, у меня аппетита нет, - промурмулила я невнятно.
-Тортик может быть?
-Нет, спасибо.
-Да что ж такое! – резюмировал он, закончив всезнающим взглядом. Вот именно. Взглядом, говорившим, что он знает все.
Вот тогда я поняла, что он действительно знает все. Начиная от вымышленного реферата про строительную фирму, мифической подружки, живущей в Старой Деревне и заканчивая сумасшествием Коляна.
   Не вижу смысла в подробностях описывать, как мы сидели, ели и разговаривали. Ограничусь тем, что он за тот вечер не сказал мне ни слова, за исключением одного единственного момента, когда я довольно удачно сострила.
-Я вообще не привык платить за женщин в ресторане, - важно заявил Колян.
Я промешкалась, но меня настолько сконфузила эта его фраза, что, выдержав небольшую паузу, я заявила:
-А ты ходишь с женщинами в рестораны…?
Серега покатился со смеху, и по обыкновению, одарив меня аплодисментами, даже не мне, а куда-то в пространство сказал:
-Браво! Теперь тебе, Надя, 5 баллов!
Но это был в общем-то первый и последний мой триумф. Петр Борисович как попугай меня передразнивал, как будто я говорила что-то из ряда вон идиотское; потому, после нескольких попыток, я стала молчать. Филя был занят Коляном, а Макса и Юрия, клеившихся ко мне в прошлый раз, в нашем узком кругу, увы, не оказалось.
Так мы сидели час. Подвыпивши, Филя с Серегой пустились в жаркий спор по поводу пенсионеров и отмененных льгот, деятельных и недеятельных людей и еще чего-то. С каждой секундой я понимала, что время мое истекает. Когда Колян начал подавать мне  не многозначные знаки, мы с Соней, заткнувши уши, обсуждали Университет.
-Ну, мы, наверное, пойдем. – Сказала я понимая, что лишние 10 минут наблюдения за их с Филей пропагандическими воплями меня не спасут.
-Уже? – Сказал Серега.
-Да, мне машину на стоянку нужно ставить, - немного раздраженно ответил Колька.
В этот момент Соня встала, подошла к Сереже и присела на корточки, то ли обнявши его за плечи, то ли повиснув на них совершенно по-собственнически.
Глаза у меня полезли на лоб, а потому я отвернулась, потом встала и вышла на середину кухни. Стою как музейный экспонат и жду – чего не знаю сама. Улыбаюсь изо всех сил. Ловлю последние мгновения: вот сейчас я уйду, и сколько потом буду ждать? Месяц? Пол года? Год?
Они все тоже встали.
-Пока, Петя. Пока, Филя.
Подошла к Сереже, уже потянулась к его щеке, но тут между нами втиснулась Соня и стала ощупывать его живот.
-У-ух, какой живот отрастил! – Сказала она.
Последовав ее примеру, я сказала то же самое, только живот у него, понятное дело, был такой же плоский и мускулистый, как собственно говоря всегда.
-Ну пока. – Чмокнула я его и осталась стоять. Постояла, развернулась, но тут спохватилась:
-Стоп! Соня! – Соня заключила меня в объятия и мы пламенно попрощались – пламенно и лицемерно до такой степени, что Петр Борисович съязвил что-то по этому поводу.
-Кстати, - вдруг вспомнила я, - когда мы на лыжах-то кататься поедем?
Соня в этот момент незаметно вытащила из моих онемевших рук поясок от дубленки и стала похлестывать им Серегу:
-Да, когда? Давайте на выходных на дачу поедем?
-Поедем как-нибудь, - он не хотел при мне заводить эту тему. Я старалась не следить за телодвижениями своего пояска, ритмично хлеставшего Серегин живот НЕ МОЕЙ рукой, что было однако трудно.
-Колян, - сказал внезапно Филя, - ты почему кстати не отвечаешь на электронные письма???
Мне стало жутко стыдно в тот момент- до такой степени, что я вдруг вопросительно посмотрела на Серегу. Почти так же остро и укоризненно, как если бы он был в чем-то виноват; он, конечно, это заметил, но не изменив своей стратегии лишь бросил на меня туманный небрежный взгляд – такой, что и взглядом-то это назвать сложно; но этот плевок был так же немногозначен, как и привычная пронзительность; эта туманность была куда яснее, чем открытая острота: «Я? Я должен отвечать на тот бред, что ты мне пачками присылаешь каждую неделю?!»; виновата одна я – это знала я, и это говорил мне он, то ли от того, что действительно так считал, то ли от того, что и сам чувствовал, что сделал что-то мерзкое…
    Я сидела в машине, и отчетливо понимала, что это конец. Что после всех этих писем, после нашего разговора заявиться туда как ни в чем не бывало – бред, такой же впрочем, как и все мои предыдущие поступки. И на сей раз, он счел вполне закономерным не скрывать свих эмоций по этому поводу.
    Не он один. Каждый старался продемонстрировать, что мне среди них не место: все по десять раз нарочно спрашивали: «А где ты учишься?», чтоб я, покраснев и стыдливо опустив глаза в пол, в который раз ответила: «В школе еще…». Далее  по кухне пробегал сдавленный смешок, а мне хотелось провалиться сквозь землю. Серега просто после всех моих действий счел меня не только идиоткой, но еще и свиньей. Даже Соня всем своим видом стремилась показать, чтоб я и не думала покушаться на ее собственность, а Серега видно к тому времени уже действительно был ее собственностью.
   Но не это было самым ужасным. Хуже всего было то, что раздумывая  в машине по дороге домой о своем катастрофическом положении, я ощущала себя целиком и полностью, вдоль и поперек счастливой как…как когда у меня еще был шанс, была надежда и были выходы.


                1
  Конечно, когда Серега позвонил, я сидела в туалете, и трубку взял Колян. Когда я оттуда выскочила подобно пулемету, Колян резюмировал: «Конечно, Серега, спасибо за приглашение, непременно приду», повесил трубку и с эгоистичной сдавленной улыбочкой уставился на меня. Я, услышав это злосчастное «приду» в единственном числе, мерно опустилась на пол и прикрыла лицо руками.
   Так повторилось еще три раза, с той лишь разницей, что во второй раз я была у Ростика во время судьбоносного звонка, а в третий, кажется, крутилась в ванной перед зеркалом. Потом правда Серега ненадолго зашел к нам в гости, но и тут случилось нечто ужасное:
Мы сидели вчетвером у меня в комнате: я, Колька, Серега и Ашот – мой одноклассник, который в то время у нас дома жил и, по всей вероятности, имел на меня какие-то права: наверное, жениха или кого-то в этом роде. Мы спокойно сидели, что-то обсуждали, как вдруг Колян вытащил из-под моей подушки листок, на котором во всех подробностях были расписаны мои страстные чувства к Сереге. Готовясь их зачитать, он не слушал моих истерических просьб, воплей и визгов, но в этот момент Ашот, видно в приступе ревности и желания отомстить выхватил у него листок и стал им размахивать перед Серегой. В диком ужасе и отчаянии, я кричала на него, умоляла прекратить, и в тот момент, когда он процитировал первые строки, не помня себя, я со всей силы ударила его несколько раз…по голове, кажется, очки его отлетели в угол комнаты и он, окровавленный побежал в ванную. Осознав, что сотворила я умоляла его простить меня, но он не желал  слушать; Серега же исчез навсегда, как мне показалось…
Но ни черта подобного, на этом все не закончилось. После этого жуткого происшествия, а может и вне зависимости от него, Серега со мной не разговаривал и я его больше не видела; но однажды, когда я опять где-то шаталась, он позвонил, после чего Колян сообщил мне, что Серега переехал со своего Комендантского проспекта сюда, на Мойку 26, в соседний дом Ростика! Я не верила своему счастью, ведь теперь, возможно я смогла бы его увидеть, подкараулив в вечернее время…Я могла увидеть его на улице, на остановке трамвая, в садике в конце концов – ведь жили мы теперь на расстоянии 100 метров. Я старалась, но ничего почему-то не выходило: я выискивала его повсюду, но без толку. В конечном итоге уже ночью я забрела в какой-то новый, недавно открывшийся ресторанчик, заказала пирожок с грибами, бокал вина и села за стол. Ресторанчик был маленький, темный, и кроме меня никого там не было; поговорив с милой продавщицей, я села за аккуратный чистенький  столик и, одернув безупречный костюм, принялась за еду. Покончив с пирожком и вином, я обнаружила, что пролила на стол несколько капель; было как-то неудобно оставлять столик грязным, и я стала искать, чем бы вытереть вино, но под рукой как назло ничего не оказалось. Расстроившись, я уже хотела уходить, как вдруг появился какой-то бомжеватого вида мужик и любезно преподнес мне салфетницу. Я его поблагодарила и принялась вытирать капли со стола, но они почему-то вытираться не желали, а только расползались. Тогда я взяла у мужика еще салфетку, но стол запачкался еще больше. Я взяла еще несколько и стала усердно тереть, но чем больше я старалась, тем обширнее становилась грязь, заполнив постепенно весь стол винными разводами…
.                ***
….На этом я подскочила с кровати в полной уверенности, что Серега переехал на Мойку 26 и я чуть было не убила Ашота, понеслась на кухню, и там столкнулась с отцом. Было 9 утра.
-Ты чего это подскочила? – спросил он.
-Я?
-Ты.
-А…кошмар приснился.
-Бывает. А я страшно проспал.
-Бывает, - сказала я, и ушла.
                ***
Ладно еще, что сначала Колька подсунул мне вместо Сереги Макса. Но когда дверь отворилась и на пороге появился какого-то весьма странного вида парень и это, по словам Коляна был Серега, я чуть не рухнула в обморок: с абсолютно чужеродного лица на меня поглядывали его глаза. Это был он и не он одновременно.
-Сереж, что с тобой…? – Еле-еле выдавила я из себя. –Опять ты мне врешь!!! – Заорала я на Кольку, - Это не он!
-Я это, я, успокойся – сказал странный субъект.
Я его оглядела. Глаза были его, остальное – помесь Фили и Ильи Петриевского, нашего соседа по дому. Более того: все это как будто противоречило Серегиным чертам – нос был извращенно маленьким, волосы довольно густые и совсем темные, подбородок размякший…
-НО ТВОЙ НОС!!!
Это все было немыслимо.
-Пойдем, все тебе объясню.
Мы зашли в мою комнату, и он усадил меня рядом с собой.
-Глаза твои…а все остальное…что произошло?
-У меня желтуха. Гепатит.
Я пришла в ужас. Гепатит ассоциировался у меня со смертью, и Серегин вид меня в этом убеждал.
-Гепатит?! Господи, как?! Какой: A, B, C  или D? Они разные ведь, разные последствия…
-B
От сердца отлегло.
-Ну, это ничего…Ты поправишься, слышишь? Ты поправишься…
Я погладила его по руке, обняла это странное, совершенно чужое на вид существо. Я так боялась, что он умрет…
-Прекрати, заразишься. Я не хочу, чтоб ты заразилась… - сказал Серега с приторной нежностью, которая меня удивила.
Он любил меня…это было не похоже на него. И смотрел так, как смотрят мужики, познакомившись с девушкой на улице, желая известного продолжения: с симпатией и вниманием; даже с вожделением.
Я так обрадовалась, что даже перестала ломать голову, какой такой вид гепатита укорачивает в 3 раза нос, размягчает подбородок и делает тебя похожим на гибрида Фили и Ильи Петриевского – оба очень даже симпатичные, а вот вместе… Но это не главное. Главное, что передо мной сидел Серега, гладил по голове, смотрел с неподдельной нежностью и не собирался сбегать.
 Поскольку такого не могло быть даже теоретически, вскоре выяснилось, что это был всего лишь обстригший свой хвостик Юра Москалик, его брат, который действительно в меня втрескался. И гепатита никакого у него нету.
                ***
Вся это бредово-маразматическая смесь из моих желаний и страхов приобрела уже болезненный характер.
«Нет», - подумала я, -«Надо что-то менять»
               
                2
Менять было нечего. Все было вполне определенно: была школа, был по-прежнему клуб, было ожидание Серегиного звонка, была его фотография в ящике,  и был даже парень. Мужик. Хахаль. Словом тот, кем можно было вертеть так и сяк безо всяких последствий.
Поскольку делать мне было откровенно говоря нечего, я решила в него влюбиться: задача эта была сложной, но уж слишком скучна стала моя жизнь.

У хахаля было поистине необыкновенное имя: Ростислав. Правда, на этом его необыкновенность заканчивалась, и представлял он из себя среднестатистического 24-х летнего парня со среднестатистической внешностью и весьма скудным интеллектом. В принципе, это было подобие Андрея из Дзержинки (у Ростика тоже была белая Газель), только с прямым носом и нормальным телосложением. Остроумием, образованностью и, повторюсь, интеллектом он не отличался; внутренний мир его тоже был весьма забавен: Ростик был современен, похотлив и страшно религиозен.
Познакомились мы в автобусе через 3 дня после того, как я имела честь видеть Серегу. Это было одно из сотен знакомств, которые мне пришлось испытать за последний год, и если бы кто-нибудь сообщил мне, что через 2 недели парень, поинтересовавшийся, не было ли еще 22-го автобуса, будет валяться у меня на кровати и мять мои…прелести, я бы только фыркнула.
  Но ( о ужас!) этот хахаль, тот, кто сам познакомился со мной в автобусе, тот, кто закармливал меня пирожными до кровавых чертиков, тот, кто гладил меня по голове нежно и ласково, сообщил мне:
-С чего ты взяла, что я вообще собирался с тобой что-то делать?! Ты вообще…не особо красивая, малолетка и как девушка меня не интересуешь! – вот что сказал он, сверкнув зияющим пролетом между зубов.
Самое смешное, что он заявил мне это ровно тогда, когда я решила в него влюбиться или по крайней мере взять свои слова о том, что я от него сбегу, назад. Еще смешнее было то, что после этого он точно так же таскал пирожные, лежал у меня на кровати и требовал, чтобы я чесала ему голову.
Я восприняла его слова по-разному. Когда мне было плохо и мерзко на душе, меня терзали мысли о том, что я, видимо, действительно уродина. Когда на меня нападал приступ оптимизма, я думала, что он просто из ревности так сказал и это был всего лишь хорошо продуманный ход, который – надо отдать Ростику должное – имел результат. Он меня перестал бесить. Но – ни больше, ни меньше.
    
                3
Я подумала вот о чем. Если бы жизнь была компьютерной программой, где можно просто взять и нажать кнопочку «Отменить» - что бы я отменила? Сколько? О чем я жалею? Сейчас я бы отменила, наверное, год – начиная с того дня, когда я встретила Серегу. Я бы тогда вошла не в дурацких черных брюках и жуткой спортивной кофте, а в…не знаю, в чем-нибудь красивом и гармоничном по крайней мере. Я бы тогда замазала тот прыщ, пусть и малюсенький, который сиял, как сейчас помню, у меня на лбу. Я бы не кинулась поедать этот дурацкий банан. Не знаю, изменилось ли бы от этого что-то: мне почему-то все время кажется, что да; а на самом деле, наверное, нет. Но уж точно я бы отменила эти идиотские письма, караул у Старой деревни и звонок с убедительной просьбой взять меня кататься на лыжах.
Да, я о многом жалею…
  Но в этом дне не было ничего, что мне хотелось бы «отменить». В этот день я жалела только о том, что не взяла фотоаппарат. Когда я Серегу увидела, чуть со смеху не лопнула: на нем была настоящая пиратская шапочка – треугольная, с завитушками, серая и с розовой оборочкой! Где он только такое берет? А чего стоило то, как мы все ездили друг на друге, отрабатывали бойцовские приемы: я подняла Филю, и мы рухнули в снег как куль! Конечно, все это с выпитой горилки – наверное, грамм 200, для меня это  баснословно: оно и видно было, потому что я пару раз за что-то зацепилась и рухнула.. Отколошматила Коляна, правда пару раз и он меня уложил – это был настоящий бой профессионалов, Серега комментировал, выкрикивая: «Подсечка! Так, Колян предпринимает неудачную попытку атаковать, и снова подсечка…Браво, ситуация накаляется, развязка близка…!», Макс заснял все это на видеокамеру – наверное, здорово вышло. И даже в футбол наша команда – я, Филя, Макс и Колян выиграли. Я отразила аж 3 мяча, один из которых бил Петя – тут-то я его и сделала. Вообще было здорово.
   
    Это был день рождения Сереги, на котором я каким-то нелепым и чудесным образом оказалась. Наверное, лучше бы меня там не было, потому что после встречи у Фили я поставила себе ультиматум: если тем или иным образом я оказываюсь на Серегином дне рождения, то все остается по-прежнему, если нет – то больше меня там не будет никогда, не будет ни одного письма, звонка и взгляда. Если учесть то, что второй частью ультиматума было то, что если он меня не позовет, то я и не пойду, вероятность того, что я все-таки буду на его дне рождения была чертовски мала. Сначала пошли слухи о том, что день рождения праздновать он вообще не будет: ушел с работы, денег нет, а без застолья вроде как и праздновать-то бессмысленно. Что-либо ужаснее придумать было сложно: эта тягомотина до такой степени измотала меня, что отсутствие определенности, отсутствие однозначного «да» или однозначного «нет» было наихудшим из всех возможных вариантов. Но когда мы с Колькой позвонили ему, Серега сообщил что будет все-таки костерок в небольшом заказничке возле Старой Деревни. А формулировка была такова: «если хочешь, возьми с собой сестру». Не знаю почему, но я решила, что это приглашение. 
   
               
4

   Я откровенно говоря плохо помню те 3 дня между положительным вердиктом ультиматума и самой встречей. В четверг вечером, перед звонком мне было совсем плохо: плохо до такой степени беспричинно и невыносимо, что меня даже посетила мысль о том, что непременно должно случиться что-то хорошее. Так всегда почему-то получается – если беспричинно и очень плохо, просто даже жутко, то иногда может случиться что-нибудь…неожиданно чудесное – в моем понимании, конечно. В последнее время мне было очень часто жутко, а чудес на каждые такие дни приходилось все меньше и меньше. Но тогда было безумно, невыносимо жутко, потому-то я и почувствовала, что непременно что-то произойдет…
Потом я всю ночь писала сочинение – с таким рвением и энтузиазмом, какого давно уж у себя не помню. В пятницу веселье мое продолжилось: в школе мы с Лизкой даже разругались в пух и прах, оттого, что она не могла без раздражения наблюдать за моим идиотским, бесперспективным счастьем и, сама того не замечая, стала огрызаться на меня, находя всевозможные поводы выплеснуть свою злость. Она, наверное, и сама этого не понимала, а я…я раньше тоже не понимала ее реакций на мою «удачливость». Как-то раз я даже до такой степени взбесилась от этого ее поведения, что, забывшись, прокричала:
-Да ты просто мне завидуешь! Завидуешь, потому что я в кой веки раз бываю счастлива, а ты – нет!
Лизка онемела и надменно прошипела с хрипотцой:
-Я?! Я завидую твоему маразму?!
Тогда я схватилась за голову, потому что считала, что уязвила ее в самое больное место. Да, она и впрямь не любила признавать своих недостатков, а главное признавать то, что она их признает… Почему-то она не хотела осознать то, что несчастна и поэтому старалась уязвить меня, скинув все на свое «высокое» понимание счастья. Да не было этого «высокого» понимания счастья, а даже если и было, то что это меняло? Делало ли ее это менее несчастной? Но нет, для нее невыносимо было это признать – то, что она свои неудачи скидывала на «высоту» своего мировосприятия… И зная ее, я действительно считала, что она мне просто завидует, но на самом деле она настолько завралась перед самой собой, что и сама этой зависти не сознавала. Может, и не было ее, этой зависти. Сейчас я думаю, что ее просто неимоверно раздражала моя глупость, моя действительно маразматическая радость, не имеющая никаких основ ни под собой, ни за собой. Ее просто доводило до бешенства это мое счастье, появлявшееся из ниоткуда и в никуда уходившее… По тем или иным причинам, мы в тот день поругались, причем несколько раз за день. Я видела, что ее душит это раздражение, в котором сама себе она не признается, но на сей раз смолчала. После школы мы должны были ехать на выставку, она дулась, ждала, наверное, что я буду просить прощения, а мне было наплевать до такой степени, что я ее ожиданий не оправдала, сухо сказав:
-Знаешь, Лиз, у тебя по-моему сегодня прегнусное настроение. Не знаю почему. - съехидничала я. -А у меня, как видишь прекрасное, и портить я его себе не собираюсь.
Я задела ее сильно. – Поэтому я предлагаю отложить поход на выставку до лучших времен или сходить по отдельности.
Она едва не плакала.
-Вот видишь, ты просто не хочешь со мной идти. Нашла повод, довольна, да?
Я вскипела от той чуши, что она несла.
-Лиз, что за чушь ты несешь?! Ты сегодня весь день на меня огрызаешься безо всяких причин, и что, спрашивается, я должна теперь у тебя в ногах валяться?
-Огрызаешься ты!
Я хмыкнула.
-Уж кто-кто, а ты прекрасно знаешь, что мне как раз огрызаться не с чего.
-Ты просто не хочешь со мной идти! – Вспылила снова она.
-Не хочу! Да, вот теперь не хочу! С чего мне хотеть с тобой идти, если ты делаешь из меня виноватую и не разговариваешь со мной весь день? Не-хо-чу!
-Ну так вот. С этого надо было начинать.
-Ладно. Поговорим, когда придешь в себя. Пока.
Она обиженно зашагала в сторону. Я расстроилась, потому что не понимала ее, не понимала ее обиды, которая заключалась, наверное, в том, что с ней я никогда не была так счастлива как с ним, и она это видела. И ей было больно оттого, что вся ее «высота»,  считалась мной и в подметки не годящаяся всей его простоте.
Но уже через пару минут я, весело посвистывая, направлялась к дому, и в настроении моем ни оставалась и доли расстройства, угрызений совести или элементарного дискомфорта из-за ссоры с Лизкой. Я подумала: «Да, а ведь ты права. Его я и впрямь люблю намного больше, чем тебя»
Мы поехали на выставку по отдельности, и столкнувшись там, конечно, помирились. Но все это имело какой-то диковатый оттенок.
В субботу мы с мамой  искали Сереге подарок. Бегали по городу часа 4, ломая голову: фляжку, фонарик, мяч, бинокль, карманную пилу, термос или огромную пушистую свинью? Я терпеть не могу искать подарки людям, которых плохо знаю и которым хочу угодить. Серегу же я отвратительно знала, и притом хотела непросто ему угодить – я хотела сделать из всего этого своего там появления нечто невообразимое; я хотела поразить его собственной находчивостью и остроумием; в конце концов просто развеселить и порадовать его! Остановились мы в конечном счете на мяче, который не удовлетворял ни одну из вышеперечисленных целей, но скитания по магазинам ни к чему не привели, мать в терпеливом изнеможении умоляюще на меня поглядывала, и пришлось мне смириться с этим дурацким мячом; он меня почему-то страшно раздражал, я можно сказать даже ненавидела этот мяч.
Впрочем, я была счастлива. Я летала как на крыльях, и готова была целовать весь мир. Когда пришел Ростик, я набросилась на него с такими нежностями и ласками, что немного порадовавшись, он страшно разозлился, как за день до этого разозлилась Лизка: сначала он недоумевал, почему я такая радостная и веселая, а когда понял, что из-за него, злоба промелькнула у Ростика во взгляде, и скрыть этого он не мог. Тут его пустую голову осенило, и он, открыв, наконец, глаза, узрел и почему я с приторной нежностью за ним сегодня хлопочу, и почему похудела внезапно на 2 килограмма, и почему мои разрумянившиеся щечки обрамляет опушка сделанных заранее кудрей.
-А я-то думаю, чего ты сегодня такая…
-Какая – такая?
- Веселая. Красивая. Из-за него?
Тут я ему и тыкнула за «все хорошее», что он мне не так давно сообщил.
-Да! Из-за него, и что? – надменно сказала я. –Давай, Рос, порадуйся за меня, уродину и тебе совершенно не нужную, что ж ты не радуешься, а? Я ведь тебя не интересую!
Он потупился. Он был уязвлен. Я ни минуты не сомневалась в том, что он не любил меня вовсе, но его это задевало; его раздражало мое счастье; их всех раздражало мое счастье, потому что они мне дать его не могли, а он мог… Одно только ожидание встречи с ним давало мне столько счастья, сколько они все вместе взятые за всю жизнь дать мне не могли.
Несмотря на то, что все было мной продумано до мелочей, день с самого начала не заладился. Выпив на ночь таблетку, я встала в 11 утра, отводя на приготовления 2 часа – Серега приглашал к 2-м. Но по пробуждению меня ожидал «приятный сюрприз»: озлобленный и нервный Колян, сообщивший, что машина у него «извергает черный дым», и до тех пор, пока она не начнет извергать белый дым, мы никуда не поедем. Я поначалу не придала этому особого значения, хотя и расстроилась, что судьба моя целиком и полностью зависит от того, каким цветом пердит Колянова машина. Он в 11 договорился с Ростиком ехать ее чинить, и мы бы вполне успели, но Ростик решил мне по-своему отомстить. Он не приезжал, хотя время шло к 12-ти. Колян метался по квартире, я еле сдерживала слезы. В конце концов, я позвонила Ростику и спокойно, доверительно и мягко начала:
-Рос, привет, это я.
-Да, Надюшка, привет! – весело ответил он.
-Ты сейчас где?
-Да вот, в машине копаюсь, а что?
Я еле-еле взяла себя в руки, чтоб не завопить: «Что?! Да то, что из-за твоей сраной машины и из-за тебя, не менее сраного я теряю драгоценные минуты лицезрения Сереги!»
-Рос, послушай. У меня к тебе одна просьба. Как к другу, мы же с тобой друзья, ведь так?
-Так.
-Нам с Коляном к Сереге к 2-м часам. Колька тебя ждет, и пока он не починит эту сра…эту…парши…то есть в общем машину, мы никуда не поедем. Рос, ты же знаешь, для меня это очень важно.
Его тон похолодел.
-Ну и?
-Рос, - взмолилась я, - ну пожалуйста, поскорее, постарайся, Рос, ну пожалуйста, поскорее… - бессвязно забормотала я.
-Постараюсь, - сказал он, и я поняла, что стараться он не собирается.
 
    Когда через час он появился у нас на пороге со своей идиотской улыбкой, я еле сдержалась, чтоб не влепить ему по морде. Вместо этого слезы подступили у меня к глазам, когда я представила, что из-за него – вот из-за этого идиота, который мне никем не является, я потеряю драгоценные часы, которых приходится всего несколько на целых пол года! Он, он, вот эта тварь их у меня отнимает без какого-либо на это право! Кто он?! Кто он такой, чтоб вершить мою судьбу вот таким образом?!
Колька мои слезы растолковал неправильно. Да и куда ему, эгоисту, которого волновали разве что нарушения в процессе пердения его драгоценной машины, понять эту нестерпимую боль!
-Знаешь что, ты уже мне осточертела со своим Серегой! Ты ему не нужна, не нужна! Да, не нужна, слышишь?! –закричал он злобно и даже немного истерически.
Я задрожала, но заревела еще пуще от его слов. Ростик все с той же голливудской беззубой улыбкой наблюдал за происходящим.
-Ты чего это, из-за него, из-за того, что вы позже поедете? –приторно промурмулил он.
-Да! Да! Из-за него, понял?! Я же тебя просила, тебе плевать, вам всем на меня плев-в-вать, - я начинала запинаться то ли от злости, то ли от слез, спиравших горло…
-Ну извини…это же не от меня зависело…
-Не от тебя, Рос, как же… Ведь я тебя просила…как ты мог? – Тихо и укоризненно прошептала я, и Колька этого не выдержал.
-Ты меня уже достала со своими слезами! Всех уже достала, всех под себя подмяла…, - заметался он по коридору, - все под тебя постелиться должны…
-Но вы же знали, что для меня это важно, я пол го-г-да…
-Я это слышать уже не могу! Я сейчас позвоню Филе или Петру и состыкую тебя с ними, поедешь с ними. Довольна? Хочешь?!
-Хочу!! – отрезала я.
Он замер на несколько секунд, и снова заметался в  истерике по коридору.
-Вот и отлично! Я сейчас позвоню им, и выметайся, чтоб глаза мои тебя больше не видели! Выметайся! Давай! –выкрикивал он, набирая чей-то номер.
-Петя? Привет. Тут такое дело…вы к Сереге когда едете? Сестра…моя…то есть у меня возникли проблемы с машиной и я поеду попозже, а она, видишь ли, хотела поехать вовремя…Вы могли бы как-то ее подхватить?
На другом конце трубки послышалось недовольное бурчание, которое разобрать я не могла.
-Ну? – немного стыдливо поинтересовалась я.
-Будем звонить Филе. Соня? – торопливо начал он - Привет, как твои дела? Тут я к вам с просьбой хотел обратиться…у меня возникли кое-какие дела, и я поеду к Сереге попозже, а моя сестра хотела поехать вовремя…вы ее не подхватите? А когда придет? Не знаешь, да… Ну ладно, будем думать. Ну давай, пока.
Быстро сменив вежливо-деловитый тон на истерично-визгливый, он снова завопил на меня:
-Вот, на, подавись! Вот тебе телефон Фили, договаривайся с ними, его сейчас еще дома нет! Договаривайся, делай что хочешь…Вот! – закончил он тираду.
Ростик за все это время ни разу не переменился в лице.
-Пока, - насмешливо сказал он.
-Пока, Рос, друх мой сердешный, пока! – захлопнула я за ними дверь, села и заплакала.
-Ну? – поинтересовалась мама. –Прекрати реветь! Тушь потечет!
-Поеду я! Где телефон? Да, поеду, позвоню и поеду, пусть хоть сдохнет от своего эгоизма, а я поеду!
«Поеду, поеду, поеду…», -твердила я, набирая номер; я и сама была в истерике.

-Алло.
-Соня, - мигом перевоплотилась я, защебетав веселым тоненьким голоском, -привет! Это Надя, Колина сестра.
-Привет, да я тебя узнала, - ответила Соня, пытаясь выдавить из себя радость.
-Слушай, Сонь, я тут переругалась с Коляном в пух и прах: у него сломалась машина, и он сказал, что пока ее не починит, мы никуда не поедем. Нет, ну ты представляешь? Вы когда собираетесь ехать, я подумала, что лучше я с вами состыкуюсь где-нибудь у метро, а?
-Да, давай, конечно. Только вот Филя ушел за картошкой, так что еще ничего не ясно. Встречаться мы будем скорее всего на Чкаловской, но сначала нужно его подождать, потом еще с Петей созвониться…
-Так может я тогда буду выезжать, мне-то дольше ехать? – Эх, зачем я демонстрировала такую обеспокоенность!
-Никуда пока не выезжай. Сделаем так: как Филя придет и договорится с Петей, я тебе позвоню, хорошо?
-Отлично.
-Ну пока.
-Угу, жду.
Я чувствовала, что совершила какой-то подвиг. Впрочем, это был не подвиг, а очередное безумие. Через 10 минут я не выдержала и позвонила Соне сама, но оказалось, что теперь Филя ушел Сереге за подарком, и опять ничего не выяснилось. Еще минут через 15 раздался наконец телефонный звонок. Тщетно пытаясь скрыть волнение, я, чуть ли не задыхаясь, схватила трубку:
-Да.
-Надь, ну ты в принципе можешь выезжать. Мы с Петькой скоро встречаемся на Чкаловской и едем. Жди нас тогда на Старой Деревне.
-Хорошо, отлично. Ну давай, до встречи.
-Угу, пока.
Я повесила трубку, и обнаружила, что меня опять всю колошматит из стороны в сторону. Я заметалась по квартире, сметая в сумочку вещи, которые собиралась взять.
-Мяч, мяч…не забудь мяч…ключи…деньги…главное мяч не забыть бы…, - разговаривала я сама с собой, спотыкаясь то и дело об углы комнаты - В зеркало на себя посмотри! На кого ты похожа? Мяч, мяч, ключи…Ну давай же скорее!
Я почему-то страшно боялась опоздать. Я больше всего боялась, что я опоздаю, что они будут меня ждать, как же так, они будут ждать меня? Через 5 минут я вылетела пулеметом из дома и побежала к остановке. Я задыхалась; сердце, казалось, в следующую секунду просто разорвется у меня там, в груди; даже на лице у меня застыло какое-то мученическое выражение отчаяния. Маршрутка ушла у меня из-под носа, я перебежала через дорогу, надеясь, что доеду на другой, но ни одна не остановилась. Когда подъехала следующая маршрутка и уже останавливалась, я была на другой стороне проспекта; не помня себя от ужаса, я побежала через поток машин прямо на красный свет; послышался резкий свист тормозов и возмущенное бибиканье, полифонировавшее с ругательствами, но мне было все равно. С отчаянным воплем: «Подождите! Пожалуйста, подождите!» я ринулась в поток машин.
Через пару секунд я, все так же задыхаясь, сидела в маршрутке.
-Спасибо, спасибо большое…спасибо.
Люди непонимающе на меня поглядывали.
Вылетев пулей из маршрутки, я побежала в метро через площадь, но потом с ужасом обнаружила, что бегу на метро «Сенная», хотя ехать надо от «Садовой». Я развернулась, и побежала к Садовой с еще большей скоростью. Я была невменяема.

Приехав, я долго ждала их, наверное, минут 15. Я винила себя за собственную неуравновешенность. Они, в свою очередь, даже не спросили, сколько я тут уже стою. Едва зацепив меня взглядом и брякнув «привет», Филя усмехнулся:
-Ты чего так вырядилась? В футбол играть едем, а она тут…
Я, со своими кудряшками и макияжем, и впрямь выглядела нелепо рядом с небритыми Филей и Петей и как всегда простенькой Сонечкой. Надо отметить, что Сонечка смотрелась рядом с ними еще более нелепо в силу того, что по росту она едва ли дотягивала полтора метра и выглядела намного младше своих лет. Нет, она вовсе не была именно некрасивой, и все в ней было вполне гармонично, но не для девушки 20-летней, а скорее для 13-летнего подростка; словом, так же как Лизка выглядела совершенно обыкновенно для девочки 12-летней, но довольно странно для девушки 16-летней, Соня тоже выглядела вполне обыкновенно. Но вся ее совокупность: торопливая детская походка; щуплая, но не худая, а именно  полу развитая фигурка; длинный серебряный пуховичок; мелкие, какие-то неказистые и совершенно неопределенные и нечеткие черты лица – маленький вздернутый носик,  узкие серые глазки, которых почти не было видно из-под ресниц и такой же маленький ротик; темно-серые, но все же не черные  волосы, оттенок которых Лизка именует «дресня» - все это делало из Сонечки образ такого вот ангельски-беззащитного ребенка с немного страдальческим выражением лица. Кстати, такие как раз образы и нравятся мужчинам, но в Сонечке  была совсем не та трогательная женственность, какой я завидую и которой, увы, не обладаю; в ней была именно какая-то расплывчатость или неопределенность, поскольку ни одной черты в ней выделить не получалось, и она представала почему-то как одно целое – маленькое, неказистое, беззащитное и даже немного трогательное. И все бы ничего, но когда это ангельское создание брало в руки бутылку пива или гордо заявляло: «Мы вчера с пацанами так бухали…» или спрашивало с заискивающим видом «Кто тебе из парней больше нравится?»  это становилось, право, смешно и довольно нелепо; вот в такие моменты эта ангельская трогательность куда-то испарялась, оставляя за собой одну неказистость и даже, наверное, нечто противоположное красоте; во всяком случае там, у Фили, когда Сонечка лелеяла своего хорька и бегала с тарелками и закусками, я этого всего не заметила – Сонечка показалась мне «маленькой, довольно худенькой девушкой обычной внешности»; но теперь это почему-то отчетливо бросалось в глаза – подростковая дисгармония в ее облике, образе и поведении… И если бы мы предложили кому-нибудь из прохожих определить, кто из нас есть кто, то все не раздумывая идентифицировали бы Сонечку как настойчиво и терпеливо примазывающегося во взрослую компанию подростка, а меня, пусть даже без каблуков и в обычной куртке, как взрослую сестру одного из этих взрослых людей, пьющую с ними на пикниках каждую субботу, танцующую с ними в клубах каждое воскресенье и имеющую в их кругу  законные права и безупречный авторитет. В этом был определенного рода парадокс моего положения. Столь унизительного, сколь и безвыходного.
-Ты просто выряженной меня не видел, - ответила я весело и незамечающе.
Петя, Филя и Соня торопливо зашагали к выходу.

Поспешу добавить, что никогда в жизни, пожалуй, я не чувствовала себя столь униженной. Я пристроилась сбоку к Соне, и залепетала что-то о Коляне и его машине, о мяче для Сереги, о Короткове – Колькином научном руководителе – обо всем подряд, лишь бы избежать насмешливого Петиного взгляда. Хуже всего пришлось в тот момент, когда они дружно подошли к ларьку и купили пива. 3 бутылочки пива. Только 3.
-А тебе еще не полагается, ты маленькая! – Захохотал Петя.
Я на сей раз промолчала. Мы сели в маршрутку, и обстановка потихонечку разрядилась: завязалась какая-то беседа, Петя угомонился со своими шуточками, а Соня сидела в обнимку с бутылкой очень задумчивая и старалась скрыть всякие эмоции: она, наверное, была недовольна моим появлением.
Мы перелезли через канаву и вышли на пустырь перед лесом. Было ветрено и довольно холодно; я поспешно прибрала кудри в хвост, и нервно пыталась стереть с губ помаду. Нас встретил Макс, и по мере приближения к лесу откуда-то из деревьев все отчетливее слышался боевой клич, похожий то ли на обезьяньи брачные песни, что показывали раньше в передаче «В мире животных», то ли на папуасские ритуалы в дебрях Новой Гвинеи и Гондураса. «Серега» - промелькнуло у меня в голове. «Только он на такое способен». Через долю секунды все загоготали:
-Ну Серега, ну дает! – Сказал кто-то.
Юркнув в чащу леса, мы вышли на дорожку; я, сжимая в руке мешок с мячом и по-прежнему пытаясь оттереть следы помады и упрятать за уши без конца игриво вылезавшие локоны, зашагала быстрее навстречу воплям. Через несколько секунд моему взору открылась почти что шишкинская картина: в центре  небольшой полянки весело потрескивал костер, над которым закипал котелок; пахло дымом, чем-то жареным, талой водой и соснами – пахло чудесно; у деревьев лежали рюкзаки, пакеты, сосиски, крупа и всевозможные походные принадлежности; справа стоял Фил и ковырял что-то перочинным ножиком; прямо передо мной, в безумно ему идущем шерстяном свитере и идиотской пиратской шляпке-треуголке с розовой каемочкой, с охапкой хвороста, из кустов выскочил Серега.
-Привет! – радостно сказала я и сделала шаг вперед.
-Привет! –не менее радостно ответил он, и прикоснулся к щеке сухими, потрескавшимися от ветра и мороза губами. Следом за мной последовала Сонечка; я старательно наблюдала, как он приветствует ее – нет ли «специфических» взглядов, лишних слов, случайных обжиманий; нет – холодные свои ласки он делил строго поровну.
Он, конечно, был удивлен, хотя и не показывал этого. Но он на меня посмотрел, а я к тому времени уже начала читать по глазам его немые вопросы. Чего только не сыскать было в тот момент в этих его удивительных глазах, отчетливо показавшихся мне все-таки серыми: они у него почему-то менялись в зависимости от погоды и цвета одежды, а может даже от его чувств: летом они были голубыми, теперь же, второй раз, они отчетливо темнели серым оттенком. В них стояли слезы! В них трепетали, переливаясь каким-то мутным блеском настоящие слезы, и играющий острый его взгляд теперь пронизывал шипом укора, а может и жалости.
-Фух,  ненавижу дым! – сказал он вдруг, и, смахнув слезу, продолжил ждать ответа на немой вопрос.
Вопрос этот можно было растолковать по-разному, да и уверена, что он был не один – уж слишком влиятельным показался мне его взгляд на этот раз. Там был скорее даже немой монолог, на который мне неимоверно хотелось возразить, оправдаться, но я этого сделать не могла. Суть монолога была примерно такова: «Зачем ты сюда приехала, если знаешь, что я не люблю тебя, а не люблю, потому что ты ребенок, да и просто НЕ ЛЮБЛЮ. Ты своим присутствием и меня мучаешь, и себя заодно; оставь, все это бесполезно. А уж средства, которые ты используешь, слишком унизительны, низки и эгоистичны, ты не находишь?»
Я решила дать ответ на основной вопрос, который я вывела примерно таким: «Какого черта ты сюда приперлась?»
-Я, Серега, сегодня тут представляю Коляна: у него сломалась машина, а мы, как известно и в подметки его машине не годимся; поэтому стоим на втором месте в его распорядке дня. Вот тебе Серега, по случаю твоего дня рождения мяч! – закончила я, подбросила мяч в воздух (конечно, не поймала его), вытащила из сугроба и торжественно вручила ему.
По мере наблюдения за моим выступлением глаза у него стали совсем влажными и приобрели оттенок сострадания; ему было мучительно смотреть на меня, поскольку в его сторону активно коптил дым.
-Спасибо, - сказал он, - большое спасибо!
Сцена становилась душераздирающей, поэтому я, бодро обогнув Серегин силуэт, предстала перед Филом.
-Надя, - сказала я и стремительно протянула руку для пожатия; мы с ним еще вроде как не были знакомы – виделись только в тот раз, когда впервые виделись и с Серегой; вспомнив это, у меня в ушах зазвенели эхом слова: «Не расстраивайся, хорошо? Филя Соньку берет, и Колян тебя обязательно будет брать. Вот увидишь!» Господи, КАК я могла???
-Филипп, - прервал он мое самобичевание, пожал руку и выдернул из сугроба бутылку паленой водки.
-Прошу, - протянул мне Серега пластиковый стаканчик, который мигом стали наполнять бесцветной жидкостью, внушавшей мне своим видом панический ужас. Фил задержал бутылку на моем сосуде и вопросительно взглянул на меня. Я удивленно подняла бровки:
-Наливай-наливай, я активно пьющая!
«Вот стошнит тут тебя сейчас картинно, все и увидят, какова ты активно пьющая!» - подумала я. Я ведь никогда не пила водку, а тут паленая, горилка, да еще и пол стакана. «Как я ЭТО выпью?». Впрочем, было 2 аргумента: во-первых, деваться мне было некуда; во-вторых, я хорошо понимала, что жидкость эта не только чрезвычайно отвратительна, но и в большой мере спасительна. У меня внутри все сжалось, поскольку я готовилась к худшему.
-За Серегу!
Запрокинув голову как настоящий алкоголик, я полила вдоль глотки незнакомый мне доселе напиток, отвратительный и спасительный одновременно, изображая у себя на лице смиренно-блаженную гримасу, хотя вскоре, когда я поняла, что меня не стошнило, она действительно стала лучезарной.
    Слава тому, кто изобрел чудодейственный напиток под названием водка и наказал принимать его вовнутрь! О, великий благодетель, я готова сажать цветы на Вашей могилке и сочинять Вам оды до конца моих бренных дней!
 
                ***
   На этом месте моей истории, любой здравомыслящий человек решится меня прервать, многозначительно покрутить пальцем у виска, и доверительно, мягко и требовательно задать мне один искренне волнующий его в этот момент вопрос: а на кой, простите, черт тебя туда понесло, если от этого одни мучения?
    Что ж, мучений действительно было предостаточно: склоки с Лизкой, Ростиком и скандал с Колькой; звонок Сонечке и истерика, едва не приведшая меня под колеса машин на проспекте; выслушивание саркастических издевок Пети, ироничных намеков Фили и лицезрения Сонечкиного недовольства; бесконечное тыканье всех подряд о том, что я ребенок и прочтение надписей у них же на лбу: а ты как тут оказалась?;  переминание с ноги на ногу в поисках наилучшего ответа на Серегины немые вопросы, а также смелые заявления совершенно маразматического оттенка вроде того, что я являюсь «представителем Коляна», зависание бутылки над моим стаканом в ожидании санкции на разлив, и в конце концов резкий поворот на 180 градусов под видом созерцания птички на сосне, чтоб скрыть пунцовую краску, которой я залилась после удачной Сонечкиной мести: «Представляешь, звонит нам Колян такой: возьмите мою сестру, а то она вовремя хочет поехать»
    Но в жизни все имеет обратную сторону, поскольку по моему глубокому убеждению суммарный заряд эмоций в конечном счете все равно складывается в ноль. Мучения тоже скомпенсировались в полной мере, и даже, как мне показалось, более чем. Вернее скомпенсировались не только эти мучения, а все мои провалы и несчастья за лето, осень, зиму и…и даже, наверное, за прошлую зиму, хотя те мучения скомпенсировались все-таки прошлой весной… Вот так за один вечер нейтрализовались месяцы, что я жила, как я когда-то говорила, «в минус»; те долгие, нескончаемые ночи, в середине которых я валялась в беспамятстве у мусорного ведра и искала транквилизатор, чтоб потом уснуть на несколько суток, убегая от неизбежности и руководясь лишь страшным и неведомым мне доселе желанием испариться, исчезнуть, просто сделать так, чтобы меня не было; те короткие, лишенные солнца дни, которые я проводила в принудительном наблюдении собственной гибели и на протяжении которых я таскала за своим телом труп собственной души, отчетливо это понимая и не имея сил что-то изменить; нейтрализовались те странные периоды моей жизни, в которые я оказывалась за нижним пределом определения человека как личности – когда меня покидали одновременно и сознание, и деятельность, и чувства, и эмоции, и силы, и в конечном итоге рассудок, наличие которого еще оставляло за мной власть над собственными поступками, а исчезновение  оставило от всей меня прошлой – веселой, активной, любящей жизнь и неустанно верящей в нее, стремящейся к чему-то, живой в конце концов – одно общее понятие: «Сумасшедшая…», которое уже не подразумевает под собой никаких характеристик и дополнений; даже те знания, которые открывались мне в последнее время, знания о жизни и самых страшных и низменных ее пределах, которые кажутся очень ограниченными, а на самом деле глубоки и бесконечны как бездна, в которую я постепенно спускалась, и каждый раз мне казалось что глубже уже некуда, а внизу меня ждала еще масса странных и ужасных вещей, выходящих за грани  представления о жизни и разумных ее пределах…
Вот за это я ее и ненавижу, эту жизнь… За то, что она мучает тебя месяцами или годами, а потом в один прекрасный день выдает  в пару часов такую оплеуху счастья, которая и впрямь сравнима по силе своего воздействия с пережитыми мучениями, но вряд ли сравнима по объему. И она, жизнь, молниеносно возвращает тебя на круги своя, нейтрализовав заряд и сочтя, что исполнила свой долг справедливости целиком и полностью.
Впереди меня все равно ждал провал. И ошибочно было бы думать, что не взлетев, я и не провалюсь, потому что я не на земле стою, а всего лишь парю в бездне, в которой падения столь же неограниченны, как и взлеты.
Вот поэтому я и поехала туда.

                ***
-Ну чего, я приехал. Куда идти-то? – позвонил мне Колька через пол часа после моего прибытия.
-Серега, ну чего? – кивнула я Сереге.
-Скажи, чтоб ждал, я сейчас за ним сбегаю. Хотя, стой-ка: пусть сходит в ларек там рядом и купит пива. 2 бутылки! Большие!
-Угу. Коль, сходи значит в ларек и купи там пива, 2 бутылки.Большие! Нет, стой-ка, - глаза мои загорелись пьяным огоньком, - может все-таки три? – обратилась я к Сереге.
-Точно! Три!
-Не две, Колян, три!
-Ну хорошо. Только давайте там поскорее.
-Не сомневайся, Колян. Жди, и за тобой придут.
Но вспомнили мы про Коляна где-то через пол часа. Такие вот мы альтруисты!
      
                ***
-Водку ей больше не наливать! – диктаторски заявил Колян. – Больше ни грамма!
-Эй, Коль! Ну не наглей, - сказала я и потянулась за стаканом, но он ловко отдернул руку.
-Слушай, вообще-то требования Коляна справедливы в определенной степени…, - сказал Серега улыбнувшись, но я его перебила, хохоча:
-Предатель!!! Изменник!!!
И тут сарделька, запущенная мною в него, пролетев над головами завороженных зрителей этой сцены, угодила в его пиратскую шапочку, после чего та молниеносно свалилась в котелок с гречневой кашей, над которой он завис.
Поляну оглушил хохот, аплодисменты и щелканье фотоаппаратов.
  Тем временем Макс, отвернувшись и прикрывая меня, переливал мне водку из своего стаканчика…   
                ***
-У меня, - говорю я, -на гречку аллергия.
-О ужас! – сказал Серега. – Неужто ты останешься не накормленной!
-О да, Серега, увы! Такова моя участь умереть сегодня с голоду.
-Придется тебе есть сардельки!, - сказал он, кромсая их в гречку и заливая полученную смесь, именуемую им кашей, пивом.
-Сардельки…ну да, сардельки. Они очень милы! Только…э…ты порезал их в гречку.
-Э…- растерялся наш главный герой.
-В таком случае я пожертвую тебе свои сардельки! – любезно заявил Фил, насаживая их на палочку. –Прошу!
-Фил, ты спас меня от голодной смерти! Я буду век тебе благодарна!
-Девушки!
Я обернулась. Макс поманил меня к ним с Соней: он хотел нас с собой заснять.
-Конечно, Максим Геннадьевич. Мы непременно украсим собою фотографию, не так ли, Соня?
-Всегда готовы, -засмеялась она.
Я взяла его под руку с правой стороны, Соня – с левой, а он, замурлыкав, нас обнял.
-У…в каком я обществе сегодня. И на мой, Филя, пожалуйста!
-А ты, Макс, оказывается, Дон Жуан! Не знала, не знала…
-Дон Жуан! – покатился со смеху Петя, - метко! Дон Жуан ты, Макс, теперь у нас!
-Вот теперь что надо, - сказал Серега, засыпав снега в гречку с сардельками и с пивом.
-Открой рот, - сказал Фил, протягивая ко мне ложку со странным кушаньем. Я вытащила зубами с ложки кусок сардельки, - вот молодец!
-М-м…ням-ням…сарделька в пивном соусе с грязью! Браво, Серега, ты просто шеф-повар!

                ***
-У меня вот даже значок СПбГАУ есть, правда под курткой! – гордо объявил мне Макс.
-А у меня СПбГЭУ .
-Погоди-ка, ты же еще в школе учишься.
-Ну да, в школе. И в Университете.
-Что ж ты там делаешь? – поинтересовался Петя.
-Я? Пробирки мою!
-Ах, пробирки…, - ухмыльнулся он.
-Да, я мою в Университете пробирки! Можно сказать  и так. Какая, собственно говоря, разница! Учиться, мыть пробирки, работать – да никакой.
-Это точно, никакой, - сказал Макс.
-Вот именно, никакой. Вот у меня промокли ноги окончательно, и это важнее, чем какие-то пробирки. Ах, Макс…кошмар!
-Бедненькая ты моя, - ответил он, погладив меня по голове.
   
                ***
-Девушки, берите, пожалуйста, фрукты – яблоки, между прочим, и апельсины! Для вас специально ведь приготовлено! – посетовал Серега.
«Значит он все-таки знал, что я приду …Ну да, ведь он меня пригласил!…» - подумала я.

                ***

-Никто не видел моей сумки? – спросила я.
-Кажется, она была за деревом, вот там, - указал Филя на всеобщую свалку вещей.
-Ага, точно, -заметила я – Уопс! Ай! – вскрикнула я, поскольку попыталась перепрыгнуть через деревяшку, но координация моих движений после паленой водки оставляла желать лучшего, и я мигом растянулась на снегу.
-Так…уже… - захихикал Серега.
-Ого! – вторил ему Петя.
В этот миг чьи-то руки меня подхватили, и я очутилась в стоячем положении.
-Спасибо, Макс…
-Пить надо меньше, - заметил Колян.
-Я поскользнулась! Просто поскользнулась, вот и все.
-Оставь ее Колян, с кем не бывает, - сказал Серега, и зацепившись за что-то, тут же рухнул в снег.

                ***
-Вот что, Хрюн, дай-ка мне сардельку, - потребовал Колян.
Рядом с нами Серега копался в костре. Услышав мою кличку, он не смог сдержаться
-Хрюн! Ну ты, Колян, даешь! Надь, а менее обидных кличек нет?
-Эх, Серега, много ты знаешь! У меня между прочим по нашим с Коляном подсчетам 38 кличек!
-38? Неужели?
-Именно 38. И с чего ты решил, что Хрюн – это обидная кличка? По мне так очень мило!
-Ну…э…как-то со свиньей ассоциируется, ты не находишь?
Колян зашелся в буйном хохоте:
-А еще лучше овца! - указал он на мои кудряшки.
Серега и вовсе покатился со смеху и даже захлопал в ладоши. У меня вытянулось от возмущенья лицо, и я к-а-а-к накинусь на него…он правда ловко улизнул.
-Молчу-молчу, - увернулся он от меня опять.
-Слушай, Колян! Я про тебя вообще молчу. Ты – глиста!
Тут уже захохотали все остальные
-А ты на свинку похожа, - не унимался он. –упитанный Хрюнделек…жировые складочки-то у кого, а?
Я распахнула куртку (надо отметить, под ней был свитерок, обтягивающий все мои, к счастью,  стройные на тот момент формы)
-Ну, Серега. Ты видишь тут где-нибудь жировые складки? А?
Он оглядел меня и смутился.
-Да вроде бы не видно…
-Так, хорошо, Макс! А ты тут видишь складки жира?
-Никаких! Ты очень даже стройная!
-Вот, Колюня, выкуси! Глиста бледная!– засмеялась я.
-Глиста, - сказал Петя, - это сильно!
-Так! Придумываем Коляну еще обидных кличек, а то это нечестно получается! – поддержала меня Соня. -У него только одна!

                ***
-Слушай, - шепнула мне на ухо Соня, - как насчет того, чтоб прогуляться в лес?
-Определенно положительно. Я все жду, пока ты скажешь, а сама уже еле-еле…
-А я жду, пока ты скажешь…!
Мы засмеялись.
-Мальчики, мы вас ненадолго покинем…, - сказала я.
Мы пробирались через лесную чащу довольно долго. Наконец, обнаружив подходящее место за поваленным гигантским деревом, корни которого заслоняли нас с головой, мы с Соней спустили штаны. Все притихло, и только журчание да пенье птиц нарушало безмолвие природы.
-Это, наверное, от пива, - сказала я.
-Да, от него вечно в туалет бегаешь, кошмар просто.
-Знаешь, я чего-то намешала всего: и пива, и водки – у меня совсем язык заплетается, и ноги еле идут…
-Да это еще ничего. Мы вчера вот бухали, так Петя так нажрался, что я даже испугалась: вопил, что Филю убьет и вообще…
-Ужас, - искренне заметила я.
Соня помолчала немного, и вдруг ни с того ни с сего спросила:
-Слушай…а у Коляна девушка вообще есть?
Я сдавленно усмехнулась.
-Насколько я знаю, нет…И честно сказать, никогда не видела ни одну, если они, конечно, имелись…в чем я сильно сомневаюсь!
Соня засмеялась.
-Представляешь, у Фили тоже самое. Я ни одной не видела! – снова небольшая пауза. -А тебе кто из наших парней больше нравится?
Я растерялась.
-Ну…Серега, - брякнула я и мне показалось, что Соня это и хотела от меня услышать, - ну и Макс, Филя тоже прикольный парень!
-Ну насчет Фили я судить не могу, - улыбнулась Соня, - он все-таки мой брат, а Серега, - все равно раскусила меня Сонечка, -я и сама раньше…ну…когда мы только познакомились с ним… «Ах, Сережа…»…а потом…э….
-Ну? – нетерпеливо поинтересовалась я.
-То есть…
-Колись, Соня, колись! – засмеялась я.
-Нет, ничего не было. Я не в этом смысле, - сказала Соня и по глазам ее я поняла, что действительно ничего у них не было. Да я и так это знала. -Да нет, ничего, - осеклась она.
-Да уж… Серега, - разоткровенничалась и я.
-Что? – так же нетерпеливо поинтересовалась Соня.
-Язык у него подвешен.
-В смысле?
-В смысле говорит он хорошо, вот…
Но на этих словах мы подошли на опасно близкое расстояние, и беседу нашу пришлось прервать.

                ***
-Посмотрите на Коляна! Что такое Колян? – излагала я Сереге очередную провокацию против Коляна, -это же одни кости и мышцы!
-Ну, так и должно быть! – удивился Серега.
-Тьфу! В смысле, я хотела сказать, одни мышцы…то есть одни кости и кожа, вот! – наконец изъяснилась я и хлопнула Серегу по животу.
-Да что вы все с этим животом, - засмеялся он, - тут одни мышцы.

                ***

-Так вот мы с Коляном любим устраивать настоящие бои…вроде дзюдо или что-то в этом роде. Но Колян дохлый и вообще еле шевелится.
-Так, Хрюн, ты хочешь, чтоб я испробовал на тебе приемы?
-Да пожалуйста! Все равно я тебя… победю!
Колян вышел на обочину опушки и объявил бой.
-Ну давай-давай, посмотрим!
-Итак, династия Прияткиных выходит на ринг! Прошу внимания! – прокомментировал Серега.
Мы с Коляном сцепились и стали друг друга пинать.
-Ух…р…, -издавал он странные звуки.
-Хр-р-рю, - хрюкнула я от сосредоточенности.
-Борьба накаляется! Это поистине звериное состязание! – продолжал Серега.
Тут Колька стал использовать свой излюбленный прием: ставил мне подножку и тянул меня в противоположную сторону, опрокидывая, в результате чего я обычно падала. Но сейчас  я ловко высвобождала ногу и продолжала наступление.
-Фиг тебе, -удовлетворенно сообщила я.
-Коля предпринимает подсечку, но она, увы, заканчивается неудачно! Надя снова атакует…!
-Ой, - взвизгнула я, -поосторожнее!
-И снова подсечка, но опять безуспешно!
После трех подсечек, Колька решил сменить тактику. Он просто приподнял меня в воздух и стал перегибать к земле. Ногами я еще стояла, а туловище мое уже висело в полу метре от земли.
-А! Ай! – повизгивала я отчаянно.
-Браво, Колян, блестящий прием! Ситуация накаляется, развязка близка! Но соперник еще оказывает сопротивление…
Я попыталась укусить Коляна за руку.
-Надя! Не сдавайся!
Но тут Колян резким движением бросил меня на снег. Было мокро и противно.
-И вот в упорной борьбе побеждает Колян! Поаплодируем двум бойцам!
Макс протянул мне руку и стряхнул с меня слой снега. Колян стоял с довольным видом.
-Я этого так не оставлю! – сказала я и внезапно подхватив одну ногу Коляна мигом переместила его в горизонтальное положение. –Урра! Я его уложила, смотрите!

                ***
Вскоре у нас возникла потребность беситься, и все стали отрабатывать друг на друге приемы: Серега перекидывал через голову высоченного Петю,  Колян возил у себя на шее Макса, Фил таскал Соню взад и вперед, подкидывая ее то и дело в воздух.
-Филя, - говорю я, - ты сколько весишь?
-60, -ответил он.
-Так мало? Давай я тебя подниму! Я даже Коляна поднимаю!
-Давай, - сказал Филя и приготовился ложиться мне на руки.
-Э, нет! Так не пойдет, я только так могу, за ноги, - я взяла Филю за ноги, и подняла над головой, -эх!
Не отпуская из рук Филю, я побежала к Коляну и даже закружилась, но тут меня занесло, мы оба вскрикнули:
-Ай!
-Ой!
И благополучно рухнули в снег обеими нашими тушами.
 
                ***
Вообще-то я терпеть не могу футбол и всякие игрища подобного рода, потому что все время боюсь опозориться и подвести команду. Но Сонечка канючила уже с пол часа:
-Когда мы пойдем играть футбол, а?
-Пойдем, пойдем, - говорил каждый раз Серега.
Но в конечном итоге и он сказал:
-Все, пойдемте уже.
Колян, Серега, Петя и Филя при этом ушли, а мы с Максом, Филом и Соней остались на полянке, опустошая остатки пива в бутылке под тост «За любовь!».Каким образом мы к этой теме пришли я, откровенно говоря, не помню.
Уже начинало смеркаться. По всей вероятности было около 7 часов вечера – в начале марта темнеет еще рано…Выкинув пустую бутылку, мы вышли на пустырь, где остальные уже гоняли мяч. Я бросила сумку в общую кучу вещей и поинтересовалась:
-Ну-с, в чьей я команде? 
-В нашей, - сказал Филя.
-Гм…это очень ценная информация, конечно, но все-таки кто еще в нашей команде?
-Я, ты, Филя и Колян – сказал наконец что-то путное Макс.
-Чудненько!
Я скинула куртку, оставшись в одном тоненьком свитере.
Было очень как-то…свободно что ли. Серое небо хмурилось холодным, еще зимним вечером, мягкий снег застилал пустырь и казалось, что нет предела этому широкому ковру. На бегу ветер дул в лицо, и дышалось почему-то глубоко-глубоко, во всю грудь, так что воздух имел даже странный свежий вкус, в котором чувствовался то ли снег, то ли ветер, то ли небо. И было и тепло, и холодно, и зябко, и горячо. И я бежала вперед, и ноги, которые поначалу бежать отказывались, сворачиваясь и сплетаясь друг с другом то крестиком, то в трубочку, обрели постепенно гармонию с телом, и я чувствовала, как им хотелось бежать вперед, просто  бежать и никогда не останавливаться. Это было удивительное чувство.
Вот так я бегала, пытаясь отобрать мяч у Сереги, но мои ноги, конечно, были слабее его ног, и поэтому получалось, что я за ним бегу, а мяч отбираю у Фили или у Коляна. Теперь меня начали слушаться периферийные части тела, зато перестала голова. В конечном итоге дело кончилось тем, что Филя захихикал:
-Кхе…я чего-то не понимаю, кто с кем борется!
Тут я подумала, что мои конечности, жаждущие свободы и бесконечного движения, пора приструнить, иначе наша команда не забьет ни одного гола. Тем временем Серега сорвал с себя и футболку, обнажив свой торс полностью; этого бы я не перенесла – уж слишком он, торс этот, был мускулистый и красивый, чтоб не говорить снова «удивительный».
-Макс, - подошла я к нему, - тебе на воротах стоять не надоело?
-А ты устала? – участливо поинтересовался он.
-Да нет, просто, знаешь…я думаю, что твое беганье по полю определенно будет продуктивнее, чем мое, - откровенно призналась я, умолчав о второй причине. Не могла же я сказать: «Знаешь, Макс, там Серега полуголый бегает, я когда с ним рядом бегу у меня ноги подгибаются»
-Ну смотри. А не замерзнешь?
-Нет, Макс, не волнуйся. Я не замерзаю. – улыбнулась я.
И вот я встала на воротах, замысловато сделанных из двух пустых бутылок, и с трепетом переживала за нашу команду.
-Мне, Надюшка, кидай! – кричал Макс, -Выбивай! Только лучше руками!
Я бросала ему мяч, и они упорно сражались, перетягивая преимущество на свою сторону, потому что как сказал потом Колян, в нашей команде умели играть аж трое человек, а в их – один Серега.
-Филя! Пасуй Коляну! – вопила я, метаясь меж бутылок.
-Лови! Сейчас Серега будет бить!
Серега бил, но всегда почти бил мимо, и я неслась за мячом, прыгала через кочки и схватив его, снова кричала:
-Кому, Колян?
-Мне-е-е! – вопил в ответ Филя. -Руками!
Я кидала мяч, и снова между ними разворачивалась борьба,  в результате которой кто-то непременно бил в наши ворота, и я чувствовала своим долгом спасти нашу победу. На Серегиных воротах стояла Сонечка – наверное, поэтому это был вопрос принципа.
Я выбежала на середину поля в нетерпении:
-Какой счет? – спросила я Филю деловито.
-3:2
-В чью?
-В нашу!
-Урра! В нашу! Макс, ура, в нашу!
Макс меня, совсем запыхавшуюся и счастливую, обнял, и спросил, оглядев сверху вниз:
-Не замерзнешь, красавица?
-А-а, - сказала я и убежала на ворота.
И снова я бежала к лесу за мячом, обгоняя Петю и Серегу, и снова выбрасывала Филе мяч, и снова отбивала. Почти все.
-Э-эй! Смотри, там на нас атака! – прокричал Колян.
Я приготовилась отбивать, но тут ко мне подскочил Фил, и огромной своей тушей (метра 2 ростом и килограмм этак 120) стал меня хватать, заслонять, обнимать и вообще всячески ограничивать действия.
-Э-э-й! Фил! Пусти! Сволочь! – вопила я, вырываясь и хохоча.
Фил только хохотал и не выпускал меня.
-Пусти нашего вратаря! – вопил Колян.
Наконец я вырвалась, и с облегчением обнаружила, что Колян, Филя и Макс уже бьют в ворота Сонечки.
-Это что? – прокричала я.
-Пенальти! – ответил Макс.
-За что?
-За нападение на вратаря!
-Давай, Колян, бей! – подбадривала я, -Смелей! Гол?!
-Гол!!!
-Гол!!!
-Гол!!! – налетели мы все друг на друга и стали кидаться друг на друга, как футболисты Зенита. –Ура-а-а!

Теперь я в ужасе смотрела перед собой. Прямо по курсу, в паре метров от меня, Петя, Петр Борисович готовился ударить по моим воротам.
-Петя! Давай! Бей смелее, у тебя получится! – кричал Серега, - ну же!
Меня зверски потряхивало. «Нет уж, Петечка…Ты надо мной издеваешься, но вот тут-то я тебя сделаю…должна сделать» - внушала я себе.
-Нет, нет, нет, -шептала я.
Помню как в замедленной съемке. Вот он размахивает ногой, ударяет по мячу, вот он, то есть мяч, летит…
«Ну, ну лови же, отбивай!»
…летит, летит, я размахиваю ногой и…отбиваю!
-Ура!!!
-Молодец!!! – обрадовались Филя, Макс и Колян.
-Какой счет? – спросил измученный Серега.
-4:3, в нашу, - ответил Макс.
Уже стало почти совсем темно.
-Ну что ж, - сказал по-прежнему веселый и беззаботный именинник, -Вынуждены признать свое поражение, - развел он руками.
-Мы выиграли! – резюмировала я, -Мы выиграли!
-Выиграли! – подхватил Филя.
-Я отбила целых три мяча!
-На то ты и голкипер! Молодец!
И все мы опять кинулись друг к другу обниматься.

Через пару минут, прихватив рюкзаки, сумки и куртки, мы удалялись с пустыря, оставляя за собой вечер, темноту, снег и небо…Мы перелезли через канаву (мне она покорилась с огромным трудом - бедный Макс сам свалился в нее, пытаясь меня втащить наверх; в конечном итоге ему пришлось пихать снизу мою задницу…кошмар) и неторопливо шагали по длинным широким улицам, какие бывают только в спальных районах, и казалось, что этим улицам и вовсе нет конца. И действительно, до метро было долго идти…

                5
Но вот посреди улицы, которой, казалось, нет конца, Колян внезапно хватает меня за шкирку и запихивает в маршрутку. Серега с Петей идут где-то впереди и даже не видят кровавой драмы, разворачивающейся в этот момент.
-Пока, Соня! Пока, Максим Генадич! – кричу я уже из маршрутки.
Они тоже что-то кричат, но понять я не могу. Наконец, слышу:
-Шапка! Шапка у тебя!
Я хватаюсь за голову и обнаруживаю, что уехала в идиотской Серегиной пиратской шапочке.
«Оставь, будет зацепка» - мелькает у меня в голове, но я все же снимаю шапку и пихаю в щель Соне.
-Пока-а!
-В такое время одни пьяницы разъезжают, - шепчет мужу на ухо какая-то старушка, - я тебе говорила!

Вот я уже сижу в теплом вагоне метро, но меня всю трясет, и я не могу понять отчего. Меня колотит из стороны в сторону настоящей трясучкой.
-Что с тобой? – обеспокоено спрашивает Колян.
-Холодно, - вру я, чтоб его не волновать.

Вот я приезжаю домой, прихожу немного в себя и звоню Соне.
-Соня, привет!
-Привет, - не особенно радостно отвечает она.
-Вы уже дома?
-Да, давным-давно.
-Фу ты черт, а Колян меня запихнул в маршрутку, сказал, что вы там еще куда-то гулять пойдете…Блин.
-Да нет, мы уж час, наверное, дома.
-Слушай, Сонь, я собственно говоря, хотела спросить: вы вроде как договорились ехать завтра на лыжах кататься?
-Да.
-Я…я…если я тоже поеду – это ничего? Это можно?
-Ну да…можно конечно.
-А как вы назавтра договорились?
-Погоди, я тебе сейчас на домашний позвоню, хорошо?
-Да, давай, - говорю я, кладу трубку и начинаю прыгать по коридору.
«Я поеду! Я поеду завтра с ними на лыжах!» - визжу я.
Через пару минут Соня звонит и смущенно начинает…
-Ты знаешь, я вообще не знаю…понимаешь, мы едем с компанией отца и…как бы…э…
У меня сердце упало.
-То есть не очень удобно, - весело сказала я, - тогда, конечно, точно…не в тему. Понятно, ну ничего страшного! А кто из наших поедет?
-Понятия не имею, - соврала Соня.
-Ну ладно, спасибо все равно.
-Ты не переживай, я думаю мы еще выберемся. Я тебе обязательно позвоню!
-Да, ничего, нормуль! Позвони тогда как соберетесь.
-Конечно.
-Ну давай, Сонь, пока.
-Пока.

Вот я кладу трубку и понимаю, что Соня сейчас, только что, сказала то же самое, что 3 месяца назад сказал Серега, который так и не позвонил.
«Заряд на этом кажется скомпенсировался» - сказала я и поняла, что белая полоса моей жизни на этом завершена.

                6
Еще 2 дня выходных я как-то прожила – наверное, пересказывая всем и каждому, как было хорошо и здорово на Серегином дне рождения. Потом сходила день в школу и села дома, потому что кончилось у меня всякое желание жить, что-то делать и кого-то видеть.   

Дорогая Даночка! – писала я через 3 дня,
Как у тебя дела? Хотела позвонить, да у меня все дома, в смысле, к сожалению, только прямом. В переносном, увы, не все. Я болею, хотя на самом деле я не болею вовсе, а валяюсь в очередном психозе уже второй день. Стоит в таком состоянии засесть дома, и вовсе с катушек съезжаешь, а я засела случайно. Забавная вышла ситуация: просыпаюсь я в четверг в паршивом как всегда моральном состоянии и чувствую, что встать с кровати не могу. Где-то в 8.15 все-таки совершаю титаническое усилие, поднимаюсь и в 8.40 выхожу. Опаздываю, а директор у нас опоздавших ловит и бесится. Опаздываю не сильно, думаю – доеду-ка я на маршрутке, авось быстрее будет. Ну стою. Жду. 5 минут жду, 10 жду, 15 – маршрутки нет (впоследствии оказалось, что она просто изменила свой маршрут именно в этот день) В общем в 9 понимаю, что маршрутка не придет, на 1-й урок идти бесполезно, а потому неторопясь в 9.30 прихожу в школу. Все закрыто. В большом и маленьком здании обе двери закрыты. Надо звонить в звоночек. Тут я представила себе: звоню я в этот звоночек, открывает дверь сумасшедшая старуха-гардеробщица, или Гамлет (террористского вида физрук) или еще того хуже директор:
-Ах, попалась бессовестная!!! Где справка??!! Где записка?!?! Какой класс??!! Какая фамилия?!?! К директору сию же минуту!!!
«Нет,» - думаю я. «Уж извините. Пошло все в жопу». И ухожу. Хорошо еще, что пришла я домой, а не уехала куда-нибудь. Поскольку мать моя утром уехала и забрала мой мобильник, Лизка, которая безобидно хотела узнать, почему я собственно говоря не явилась, позвонила как бы мне, но наткнулась на мать. Мать пришла в ужас: как это так, я ушла, а в школу не пришла?! Когда я пришла, отец уже позвонил секретарю директора, нашей классной и меня уже чуть ли не в морге искали. JJJ  Я рассказала правду, приукрасив ее правда тем, что старуха меня не пустила, и я вообще умираю, у меня насморк, горло и т.п.
Но тут они свалили все на работу на весь день, а я поехала скитаться, поскольку психическое состояние мое оставляло желать лучшего, да и дома никого не было. Поехала я угадай куда. Верно. Не караулить. Гулять и думать.
Понараздавала милостыню, накормила собак возле метро, купила гвоздичку, села на маршрутку от Старой Деревни и поехала в лес, где была всего-то пару дней назад. Погода была хорошая, красиво, тепло и главное романтично. Странного вида задумчивая девица углубленная в философские думы чешет на высоченных каблуках в пальто, с дамской сумочкой и розовой гвоздичкой через пустырь к лесу и выискивает пивные бутылки. Так я правда и не нашла следов и места того не нашла, поскольку все снегом замело. Разве что с ужасом обнаружила, что перестала улыбаться ветру. Знаешь, раньше я почему-то всегда улыбалась ветру, солнцу и небу, а теперь перестала. И думала я о том, почему и когда собственно говоря я стала одной из тех людей, которые никогда не улыбаются ветру…

Погода была чудесная и было удивительно красиво. Лыжники, тренировавшиеся в заказнике поглядывали на меня то ли как на психа, то ли как на дуру. Я воткнула гвоздичку в снег и уехала домой. Познакомилась с водителем той самой маршрутки, которая едет от метро к заказнику. Странно, что со мной вообще еще кто-то знакомится…Это наверное остаточное явление, как если руку отрубить, то пару часов аура сохраняется…
Вот второй день лежу, плачу и не понимаю, что со мной стало и как я умудрилась к этому прийти. Сонечка, когда я тогда позвонила ей, сказала, что они едут с компанией их с Филей отца и что «как бы…э…», сказала извечное «ну я думаю, мы еще выберемся, я тебе обязательно позвоню». Серега сказал 3 месяца назад то же самое. Ничего удивительного тут нет, с какой стати Сонечка должна мне содействовать? Тем более, что она не переваривает меня еще больше, чем я ее, и это в общем-то понятно. Хотела я разыскать Макса (единственного человека, который кажется там рад меня видеть и хорошо ко мне относится), хотела у него попросить фотографии. Хоть парочку фотографий, на которых я ЕСТЬ. Но дома у него мне сказали, что он с родителями теперь не живет, сестра его дала мне мобилу, а мобила вежливо мне сообщила: «Абонент временно неактивен…» и брякнула трубку. Так и не будет ни одной фотографии, на которой я есть. Сонечка, конечно, не позвонит. Она видно не понимает, что я ей не соперница и абсолютно, совершенно бессильна. И, конечно, недовольна: вынюхивает, кто мне нравится, да что я собираюсь делать…Конечно, она не позвонит мне вплоть до Филиного дня рождения через 3 недели, на который я опять пойду под грифом «если хочешь, возьми с собой сестру» или под другим грифом – более нормальным, какая разница. И все в точности повторится, поскольку видеть меня там никому особо не надо – ни Сонечке, которая хочет оставаться одной в своем роде и лишних конкуренток ей не надо, ни Сереге, который держится от меня теперь на пушечный выстрел и считает свиньей, малолеткой, идиоткой – без разницы, ни Пете, который хоть и перестал в открытую надо мной издеваться, но всем своим видом говорит то, что другие говорить стесняются, ни Филе, который еще не врубился в ситуацию и не понимает, каким образом я вообще туда примазалась, ни жировику Филу с Максом, для которых я – приятное разнообразие женского пола, с которым подвыпивши можно пококетничать… Никто не остается равнодушным: кто-то не переваривает, кто-то жалеет, кто-то радуется, но вытягивать меня никто не собирается потому что люди почему-то склонны делать в основном то, что им нужно.
   Ох, Данка, все это невыносимо, потому что лучше и вовсе не испытывать счастья, чем дотрагиваться до него вот так, в невозможности его получить. И где оно, это дурацкое счастье, что из себя представляет: выпить с ними паленой водки, пожечь костерок, поваляться на снегу, поиграть в футбол….И я великолепно понимаю, что этого счастья у меня никогда не будет, но другого счастья я найти не могу. Я лежу на кровати, плачу и с ужасом понимаю, что я не хочу ничего: ни жить, ни в школу ходить, ни в Университет, и что мне наплевать на всех и вся. Я даже на геологию ходить перестала. И я ничего не могу сделать, потому что я могу заставить себя жить, но не могу заставить себя хотеть жить. Я и правда хочу умереть, потому что я не могу заставить себя не хотеть умереть. С каких пор я стала такой? Данка, как, каким образом я стала такой?!

Ну и тираду я тебе выдала. Я просто опять схожу с ума – бывает…Но ведь раньше-то не бывало…Почему?
Прошу прощенья за нудятину. Дюшка.

Так я и не отправила это письмо, потому что вряд ли кто-нибудь мог понять это ужасное чувство. Оно вовсе не было ужаснее других ужасных чувств, но для меня ужаснее сознания собственного нежелания жить было хуже всего.
Я действительно ездила туда, в этот Юнтоловский заказник возле Старой Деревни,  на тот пустырь и в тот лес, который стал теперь дорог моему сердцу как и  Турисский пляж. Мне упорно казалось, что там я смогу отыскать ответы на мучившие меня вопросы; мне казалось, что там я найду оставленное в тот вечер солнце, небо и ветер; мне казалось, что там я в конце концов найду потерянную уже давно себя и все вдруг встанет на свои места. Но я приезжала, ходила, искала, а понять ничего по-прежнему не могла. И в глазах у меня были даже не слезы, а какая-то глухая, нелепая пустота. Я ненавидела себя за то, что не могу жить без него.
И потихонечку я испарялась. Я незаметно, шаг за шагом исчезала из жизни: я исчезла из школы, просто перестав туда ходить сказавшись больной; я исчезла из геологического клуба и из Университета, который больше для меня ничего не значил; я исчезла от своих немногочисленных  фиктивных друзей и исчезла в большей степени от настоящих, которых осталось-то всего два – Лизка да Данка; я исчезла для Ростика, которому просто перестала звонить и который в свою очередь перестал звонить мне. Я не выходила из комнаты неделями, писала эти чертовы мемуары и не хотела ничего менять. Под подушкой у меня лежала его фотография, которую я ненавидела и любила, и которая единственная имела для меня еще какое-то значение.
Я испарялась, и хорошо понимала, что испарилась уже давно, потому что мало кто это замечал. Я просто постепенно перестала подавать фиктивные признаки жизни, но и этого никто не видел, потому что меня нигде не было. Меня не было в школе, где я как была, так навсегда и останусь лишней; меня не было в клубе, где я почему-то опять «не вписалась» в компанию, потому что у них была своя жизнь, свои встречи, поездки, гулянки, к которым я не была причастна с самого начала; меня не было на даче, где я наблюдала за похождениями своих опять же фиктивных друзей и подруг из своего кабинета – вечного кабинета психолога-консультанта и не более того; меня не было с Серегой; меня не было в конце концов в единственном кругу, где я могла бы быть и где я хотела быть, и почему - я понять не могла. Даже когда я была, меня почему-то нигде не было. Совсем нигде.
Наверное, когда-нибудь я разлюблю его. Все же я должна помнить, что он был самым удивительным человеком из всех, кого я когда-либо встречала. Не говорю «самым добрым» - я не имею права так сказать зная его несколько часов; не говорю «самым умным» - ведь он сам, кажется, признался, что не интеллигент; не говорю «самым веселым», потому что и он умеет быть иногда чересчур серьезным и осмотрительным; не говорю «самым красивым», потому что я  сама знаю, что это не так. Но определенно самым удивительным.
Жизнь давно уже поставила меня  перед фактом, но я закрывала глаза, делала вид, что не замечаю, и шла дальше, хотя прекрасно знала, что иду в тупик. Жизнь давно сказала мне, что ничего у меня не выйдет, но я отчаянно продолжала сопротивляться. До определенного момента.
Наверное, когда-нибудь я смогу жить и появлюсь снова и, наверное, когда-нибудь найдется место, где я буду. Наверное, когда-нибудь я закончу писать главы к тому «Идиотка» и стану какой-нибудь Авантюристкой, Роковой Женщиной или просто Счастливой. Я в это верю. Во всяком случае верила.
Но мешает мне сознание того, что подо мной еще бездна, а куда же еще ниже? Никто не может знать, в какую сторону я полечу завтра.

                февраль-март 2005