Скоро станет легче

Графоглиф
Амина открыла входную дверь, вышла на заплеванную лестничную площадку и ступила в ромб желтого света. Пахло сыростью, размокшими окурками, и всем тем, что обычно скапливается за долгое время на полу подвала, а затем всплывает, покрывая целиком протекающие трубы. Железная дверь негромко, привычно лязгнула о косяк, и Амина, достав ключ величиной с ладонь, провернула обычные четыре оборота. Убедившись, что железные пальцы замка прочно врезались в металлические  пазы, она нажала почерневшую от пламени зажигалок кнопку вызова, и принялась перешнуровывать красные, на белой подошве кеды. Скрипнув, раздвинулись исписанные двери, выставляя напоказ подсвеченное желто-серой лампочкой нутро. Амина шагнула внутрь и вдавила черный прямоугольник первого этажа. Двери послушно закрылись, сомкнув иссохшие резиновые губы, между которыми осталась маленькая щелка. В эту щелку можно было видеть, как однообразные лестничные площадки сменяют одна другую, перемежаясь пыльной паутиной кабеля  и темной пустотой. Шуршание троса смолкло, и перед серыми глазами Амины открылся вид на площадку нижнего этажа. Во мраке перемигивались две сигареты. Амина сделала непроизвольный шаг назад, но, сообразив, что это скорее всего соседи, обитающие в одной из квартир меж лестничными пролетами, одернула короткую юбку и вышла в подвальную сырость, смешанную с дымной горечью сигарет. Двери сзади закрылись, и вокруг остановилась темнота, обняв лишь два красных уголька. Амина споткнулась на первой ступеньке и услышала сдержанный смех. Она нащупала ручку и, мазнув пальцами по грязной побелке стены, открыла дверь. Скрипя, развернулся серый квадрат уличного неба, истыканный кое-где тусклым светом далеких фонарей. Амина вдохнула вечерний воздух с примесью заводских дымов и вышла во двор.
Раньше она гуляла с плеером, но в один прекрасный и достаточно темный вечер все изменилось. Тогда к ней подошел грузный человек и спросил время. Амина знаками показала, что часов не носит, но не успела опустить рук, как он ее резко толкнул, и в последний раз мелькнул перед самым носом серебряный наушник на длинном черном проводке. Амина сосчитала удаляющиеся в переулке шаги и пожала плечами. С того самого вечера она ходила гулять в тишине собственных мыслей.
Когда-то давно она еще думала о том, почему она не может гулять днем, когда вокруг снует муравейник людей, спешит, перемешивается, затягивает и кружит, доводя до тошноты, гудит, сверкает и резко вздрагивает, врезаясь в мозг, как острая зубная боль, и подминает под себя, как плотная подушка, выключая сознание. Этот вопрос сидел в ее голове заржавленным гвоздем, вновь и вновь выгоняя ее под режущий полуденный свет, в избивающие уши потоки грохота и музыки, сливающиеся в единую какофонию, неизменно отзывался вспышкой головной боли, и бросал под ноги гигантской сороконожке людей, оставляя ответ где-то за гранью сознания. Теперь эти мысли больше не тревожили.
Амина поддела ногой небольшой камешек, и он, постукивая и шурша, скрылся далеко впереди. Посмотрев на небо, она почему-то подумала, что сегодня будет как-то по - особенному. Громоздко тяжелели черные дома, провисая под грузом собственных этажей, сплошным выглаженным монолитом казался асфальт, касались земли корявые ветви деревьев, склонившиеся под тяжестью пропахшего гарью свинцового неба… Амина невольно расправила плечи и повела руками, словно хотела скинуть эту непомерную тяжесть с собственной спины. Она остановила мерный такт шагов и взглянула под ноги. А каково Ей? Там, под коркой асфальта, в  бесконечных изломах труб и петлях проводов и кабелей? Каково застыть под каменными коробками домов, затаив в себе язвы метрополитенов и рваные раны шахт? Амина зажмурилась на мгновение и продолжила путь.
В спину дохнул ветер, пробежавшись ознобом под легким свитером. Впереди чернел полукруглый зев арки. Амина осторожно шагнула вовнутрь, словно боясь потеряться в утробе каменного гиганта. В сером полукруге выхода послышался привычный шум, и Амина прибавила шагу.
Направо и налево расстилалась лента дороги, размеченная полосами и стрелками, словно школьная тетрадь. А прямо, сразу за каменной клеткой ограды, поблескивала в свете  тусклого фонаря вода. Амина перешла дорогу, прошлась по узкому газону, заросшему сухой колючей травой, и перегнулась через холодные перила. Река ворочалась в каменной подстилке, словно страдая бессонницей. Крутились в маленьких водоворотах пивные бутылки, обертки, у самой гранитной брови берега летним настом роились окурки: различный сор, собранный со всего Города, смытый с улиц и занесенный ветром, спешил повертеться в коротком танце и уйти под воду. Амина перелезла через ограду и спустилась к самой Реке. Здесь она бывала почти каждый вечер, оставаясь наедине с живой жилкой все дольше и дольше. Амина легла рядом с Рекой, опустила руку в воду и закрыла глаза… Словно пульс, наталкивались на руку упругие струи воды. Пульс?.. Холодок пробежался по пальцам и отозвался в сердце. Амина вздрогнула, но глаз не открыла: поначалу всегда страшно, каждый вечер… Сейчас начнется. Главное, не бояться. Пульс реки слился с ее пульсом и забился в самом сердце. Вот…
Где-то шел дождь, выбивая каждой каплей в воде маленькую чашечку и падая туда же миллионы миллионов раз; шел полосой, взорвав побережье песчаными столбиками. На синем горизонте разломилось ослепительной вспышкой небо, тряхнув сознание силой раскатистого грома.
Туман, и снова – четкость. Ослепительная четкость боли. Сто жал впиваются разом в плоть и выныривают, чтобы вновь воткнуться, не с большей силой, но с отчаянно постоянной. Густой нефтяной запах.
Гул. Гул, отражающийся в пустоте развороченных тоннелей. Тысячи маленьких иголок, расковыривающих и разбирающих по маленькому кусочку цельное и нетронутое нечто, выворачивая его по крупинке наизнанку.
Мертвенность. Неправильная, нереальная мертвенность. Светящаяся в темноте пустота. Сотни метров противоречащих Жизни химических соединений.
Удушение. Ядовитая копоть, мешающая дышать. И сквозь нее – отчаянный рывок раскаленной металлической стрелы к бездыханному пространству. Снова боль.
Движение. Калейдоскоп суеты, шум, гам, все вертится, крутится, быстрее и быстрее, и ничего нельзя разобрать: краски, звуки, блески, боль, теснота…
Все сбросить, все смыть!!!
Пульс…
Амина попыталась встать, но над ней была тяжесть. Она попробовала вздохнуть, но в легкие скользнула гарь. В бок впилось что-то острое, и если бы она могла, она бы закричала. Боль. Она выгнулась, всей кожей почувствовав суету, движение… Толпы, толпы людей!.. Амина дернулась, и попыталась отряхнуться. Суета увеличилась, но вместе с тем стало на сотую долю легче. Последний рывок под гигантской сороконожкой – и …
…Посыпались друг на друга дома, схлопывая этажи, растрескался и рассыпался в прах, словно темная сахарная пудра, асфальт, порвались путы проводов, зубной коронкой свернулись железнодорожные пути, обняв железным капканом развороченное пространство; все летело и перемешивалось, словно отпавшая корка грязи, разлеталось вдребезги, распадалось на части, и становилось все легче, легче и легче…

Под утро резко распахнулось окно, и ворвавшийся ветер рванул занавески, заполнив леденящим дыханием комнату. Амина встала с кровати и выглянула наружу. Собирался дождь. Он пройдет полосой, выбивая в воде маленькие чашечки и падая обратно миллионы миллионов раз… Амина улыбнулась, выбросила в окно ключ и снова легла в кровать.
Скоро станет легче…






ZveZdoРadaль

2002-08-30