Город на полуострове Муравьева-Амурского

               
Еще осенью Витус познакомился с Суконенко, веселая  компания, оставив у железного шлагбаума «рафик» зашла на пасеку. Это были работники Главной городской ТЭС.
- Эй, пасечник, ставь медовуху на стол!
- Нет медовухи, ребята. Пасека совхозная, запрещено.
- Что ж ты, вождь краснокожих, - это они на мой здоровый цвет лица говорят, - такой …, но бедный. Ничего, «малыш», у нас все с собой! Будем пить шампанское! Накрывай на стол.
Но, обошлись и чаем с медом, съели кучу домашних заготовок, женщины пили шампанское, а мужчины – водку Уссурийского ЛВЗ. Под вечер мужики помогли мне обкосить лужок. Вспоминали счастливые времена студенчества, когда гурьбой ходили в туристические походы по Краю, пели под гитару у костра, кормили комаров и жарились дикарями на песочке бухты Емар, которую называли Юмора, в отличие - от Шаморы или бухты Фельдгаузена, а, повзрослев, уже шумными семьями  ездили в лес за грибами, моховиками, сколько их было под пологом папоротника на СупДоке, и росли они группами, сросшись до размеров хорошего пня! Остались ночевать на пасеке, молодые залезли под крышу омшаника по приставной лестнице на открытый чердак, заваленный старым сеном,  а Суконенко с главным энергетиком  расположились у меня в доме на полу на матрасах.

Суконенко – ведущий инженер. Год проработал в Ираке, говорит, строил АЭС рядом с Багдадом. Эх, какой он был веселый и компанейский, с замечательным чувством юмора. Есть что-то в том, что наиболее коммуникабельные мужики те, у кого взрослые дочери. Витус несколько раз ездил во Владивосток на Тихую, где в обычной панельной «хрущевке» Толик жил в двухкомнатной квартире, зато с видом на море, с женой и десятиклассницей Катей, высокой и стройной, как мать. Старшая дочь Суконенко училась в Пединституте Уссурийска и жила у своей любимой, но строгой бабушки Вайнер.

Толик дал Витусу ключи от квартиры. Как-то приехав, Витус позвонил в дверь на лестничной клетке, никто не подходил, и он открыл дверь своим ключом. А навстречу вышла из ванной Дина, голая. Совсем не смутилась. Толик в разводе с женой.
 Классический случай. Вернувшись без предупреждения из командировки в Ирак, Суконенко точно также зашел домой, открыв ключом дверь, и повторилась та же история, только у Дины уже сидел в комнате какой-то мужик.

Суконенко приятен в общении, когда трезвый, но невыносимый и нетерпеливый в пьяном виде, а пьянеет он быстро, малый вес и худощавое телосложение заядлого волейболиста не располагает к длительным застольям. Вся его интеллигентность слетает тогда с него, как короста, и слышится - «Я», - «Я», и прорывается детдомовское воспитание и безотцовщина. Сказать по правде, я все время ожидал от него «полета шмеля», если бы не второй этаж его балкона, но, он меня не разочаровал, - в конце концов он повесился. А тут еще соплеменники Дины, иудеи, как назло, разбомбили иракский ядерный центр, и взорвался чернобыльский реактор. «Теперь хохлам п…ц», - сказала на это Дина.

Он секретарь парторганизации ТЭС, и гордится властью советской, не смотря на то, что отца его успели расстрелять после войны, как врага народа, и он воспитывался в детдоме Уссурийска. В этом детдоме воспитательницей была Динина мать, так что, он был знаком со своей женой с детства. Вместе они окончили во Владивостоке Политех.

Его жена полная противоположность Толику, холерику и трудоголику, он часто уходил в ночную смену, она же - спокойная и неторопливая, но не заторможенная. А как она готовит, из любых продуктов, что достанет в магазинах, получаются  аппетитные блюда. Пища по ее понятиям, это еще и высокая поэзия, она должна будить эмоции и воспоминания, ведь только привычное – вкусно.
Когда попробовал впервые пиццу – она мне совсем не понравилась, другое дело - пицца для итало-американцев, - какая роскошь ассортимента, но не для немцев, - вы видели итало-немцев? – они редко заходят в нерентабельные пиццерии в порту Киля.
К моей независимости и мироощущению Дина относилась со снисхождением. Хотя, кто поймет женщину, и что - ей нравится в мужчине?

Как-то вырвался я на выходные в город. Приехал на грохочущем трамвае на Тихую. Окна квартиры Сухониных раскрыты, жара на улице, зашел.
На кухне развалился на табурете, расставив ноги, со скользкими глазами коллега по работе. Они вместе с Диной только что приехали с уборки картошки, куда посылали весь отдел учреждения. Дина сидит на краешке стула с прямой спиной, русые волосы, обычно распущенные или собранные в хвостик, теперь подняты в пышную прическу, открывают высокую шею и прелестные ушки. Тонкий прямой нос, этим любит похвастаться и дочь Катя, проводя пальчиком и сладко говоря «греческий», в красивых модных очках, за которыми поблескивают озорные глаза, губы - накрашены, ярко-карминные, грудь чуть прикрыта, вот только руки портят ренессансный облик, сухие, желтые и в царапинках от работы в земле. Они пили водку. Её голые ноги красиво выглядывали из-под короткой юбки, полноватые колени, сдвинутые вместе, гладкие, притягивали взгляд. У Дины была вторая молодость.
Её дочь была неконкурентна, юная, она выглядела неприметной рядом с опытной, знающей себе цену женщиной. Катя забилась в своей комнате и не показывалась на глаза. Когда я зашел к ней, она  в тишине, надев наушники, слушала, пританцовывая босая на полу,  двухкассетник «Сони», привезенный Толиком из Ирака. В комнате у стены пианино «Приморье», книжный шкаф с застекленными дверцами, гостиный стол, кровать и ученический секретер у окна с видом на залив Петра Великого. «Персидский» ковер, привезенный из-за границы, на поверку оказался сделанным на Тайване, и Толик утащил его в «свою» комнату, ручные японские часы «Омега» - тоже тайваньские, - и это все, что он купил  на заработанную за год валюту. Все в дом, ничего мимо.

Позднее, уже зимой я познакомился  на мосту, проходя над железнодорожными путями от Морского вокзала, с Мариной Черновил, жгучей брюнеткой, одинокой и эффектной. Она жила наверху, в одной из башен в новом микрорайоне Владивостока на сопке. Её однокомнатная квартирка в доме гостиничного типа была хорошо обставлена, но казалась безжизненной, несмотря на шалости ее маленького сына. А мне нравилось ночевать на борту океанского теплохода, стоящего у причалов Морского вокзала, в крайней, асимметричной, но уютной каюте Марины на баке, где силовые балки мощно разворачивали жилое пространство. Что может быть приятнее, чем проснуться поздним утром,  когда солнечные блики гуляют по каюте, а в иллюминатор, расположенный низко над водой, видна панорама бухты «Золотой Рог». Марина выводила меня к трапу мимо приветливого вахтенного.
 Город с моря смотрится, как Сингапур с белыми небоскребами, хотя вблизи, - Владивостоку далеко до него.  Эти вечные коммунальные проблемы, то воды нет, и в самую жару летом выпито в городе все вино, соки и минералка, с раннего утра очереди к пивным ларькам в микрорайонах, то - электричество отключат, не вовремя поставили бурый уголь на ТЭС из Райчихинского разреза Шкотова. А еще проблемы  закрытого морского порта, и о погранрежиме временами вспоминают, проверяют прописку в паспортах на автобусных и железнодорожных магистралях. Все это так далеко от тропического и сияющего чистотой Сингапура.
Марина ходила на рейсовом пассажире «Азербайджан» до Петропавловска, а порой и Провидения, библиотекаршей, иногда их команду, старожилов, бросали на заморские круизы, тогда можно было и немного заработать. Она мало рассказывала о своей жизни. После окончания физмат школы на Первой Речке, где была первым математиком класса и участвовала во Всесоюзных олимпиадах, она поступила на математический факультет в далекий и ледяной Томск, и жила на одну лишь стипендию, ее мать одиночка с младшей сестрой не могли помогать ей учиться, и после трех голодных лет, Марина бросила Университет и ушла в моря, чтобы подзаработать на дальнейшую учебу. Одевалась она со вкусом, как умеют только женщины-морячки Владивостока.

Красивый город попал в тиски проблем, Амурский залив постепенно превращается в сточную яму, Уссурийский – зона радиоактивного заражения, и если, еще Китай прорвется к Японскому морю в районе Тумыньцзян, то Владивостоку - конец.
Но для молодых ребят, город на сопках, - большой полигон, на котором пасутся множество разнообразных женщин. А портовые города всегда отличались этим исключительным материалом. Где еще можно увидеть в центре города летом, в обеденный перерыв, столько спешащих на городской пляж, чтобы искупаться, красивых и легких в общении секретарш, разве что в далекой Одессе.

«Седанка», «Садгород», «Санаторная», «Курортная», - звучат остановки, – поезд, вырвавшись из промышленных ущелий окраин Владивостока, идет столь близко к воде залива, огибая береговую полосу, что под насыпью видна полоска прибоя, теребящего черные мотки водорослей на пляже, засыпанном мелким ракушечником, и только медленно проплывают мимо окон электрички бетонные столбы опор. Выталкивают поезд крутые склоны, заросшие прибрежным кустарником, и тенистые пади, испещренные укромными тропинками, уводящими вверх к черным стволам наклоненных к морю деревьев, перемежаются платформами остановок.
Летом электричка тормозит практически у каждого столба. Слышна музыка из репродукторов, и передвигаются толпы веселых и беззаботных отдыхающих вокруг береговых павильонов, заборчиков пляжей, лодочных и спасательных станций, бродящих в легких одеждах, с зонтиками, детьми и домашними собачками по берегу, прибрежным кустам, и по крутым тропинкам. Большие выводки детей с воспитателями и отдыхающие по санаторному режиму к обеду тянутся с полотенцами через плечо к акведукам над проводами путей, ведущим наверх в парковую зону. Нельзя сказать, что берег хорош для купания, места с песочными пляжами редки, много водорослей по берегу, и слизью громоздятся выброшенные прибоем гигантские медузы южных морей, занесенные в Амурский залив тропическими течениями. А в июле мутные волны колышут мелких медуз-крестовиков, кишащих в воде, как галушки в украинском супе, и жалящих купальщиков.
 Я бы не хотел жить в курортной зоне, рядом с живым, приморским городом. Но есть другое, что собирает летом здесь отдыхающих, - это знакомства, завязывающиеся в атмосфере вынужденной праздности, и куртуазность общения – и все направлено на это, ничего лучшего горожанами не придумано.