…Он шел по двору, краски быстро блекли, вечерело. Была легкая морось и ветер, в душе же царило чувство потерянности. Он не помнил, как тут оказался, не знал, какой сейчас день и какое время. Но он вроде как знал, к куда он сейчас идет и зачем. Единственное что его смущало, он не знал, что он может сделать. Желание сказать слова, сбросящие камень с души, вело вперед, не давало покоя. Он знал, что в искренность его слов не поверят, что он теперь просто забытая тень, старая вещь, далекое воспоминание, стирающееся из памяти. Воспаленное сознание было готово сорваться в пропасть в любое мгновение, но он старался держаться. Липкий и холодный ужас был уже близко, но еще достаточно далеко, чтобы утопить. Ноги перебирали ступеньки заплеванной парадной, без единственной горящей лампочки. От перил падали длинные черные тени, и он переступал их с нервной поспешностью. Этаж за этажом и вот он у дверей мертвого лифта на последнем этаже. Рука сама потянулась за мобильным телефоном, и он механически набрал номер, не пользуясь записной книжкой. Долго вслушиваясь в гудки, он уперся лбом в холодную стену, пока не услышал такой родной для него голос.
- Зачем ты мне позвонил? - Из трубки веяло холодом. Маленькие снежинки, похожие на ледяную пыль полетели от динамика.
- Я пришел, удели мне всего минуту, я потерял себя, помоги мне. Хоть раз. – Дыхание становилось неровным, сердце отчаянно стучало.
- У меня совершенно нет времени на глупости, которые ты всегда устраивал. Уходи, уходи навсегда. – В голосе совершенно отсутствовали эмоции.
- Прости, я всегда все порчу, я такой вот, но я же понял это, неужели ты не поможешь мне теперь? – Он упал на колени, так как ноги свело судорогой, обнял перила рукой, совершенно не чувствуя боли падения. – Неужели все так меняется, неужели и ты тоже? Неужели только я иду назад…
- Да, ты ищешь себя в давно ушедших мгновениях твоей жизни, которые ты никогда не вернешь. Уходи, ты ничего не исправишь, это абсурдно. Я не могу тебе помочь, если ты сам не можешь этого. А ты не можешь. А может твоя проблема в том, что ты слеп. Ты следовал своим убеждениям и, думая о других, думал для себя и ради себя. И ты сам это знаешь, пусть и в глубине твоей полумертвой души, которую убил ты сам. И ты не допускал мысли, что кто-то тоже думал о тебе, но для себя. Твой эгоизм так глубоко в тебе и так глубоко в тебя врос, что ты даже не видишь его. Даже твой приход сюда, акт эгоизма. Не любя себя, не пытайся заставить делать то же остальных. То, что ты постоянно пытаешься себя убить, говорит только о том, что ты боишься смотреть вперед. А то, что ты до сих пор жив, это твое своеобразное везение, но не делай из этого культа. В четвертый раз может получиться. Ты думаешь, что лучше умереть, чем потерять себя или найти в будущем. Уходи. – Раздался щелчок отбоя.
Он посмотрел на телефон, но тот был мертв. Словно это был кусочек его души, который мог связать его с прошлым. Он медленно встал и, оглянувшись, понял, что стоит на темной лестнице заброшенной многоэтажки. Ужас одиночества упал на его плечи, и дыхание прервалось от удара. Он уже не понимал где он и кто он. Слезы полились из глаз, а рука в гневе шарахнула телефон об стену. Выглянув в оконный проем, он увидел вокруг только черные остовы зданий, пустынные улицы. Ветер гнал по ним обрывки газет и прошлогоднюю листву. Он вылез на парапет, навстречу ветру и дождю, смывающему его слезы с лица, и, воздев руки к серому злому небу, закричал.
- Почему я? Кто решил, что я должен быть так одинок? – ответом ему был раскат грома и порыв ветра, растрепавший его волосы и чуть не сбросивший вниз.
Он сел на парапет, свесив ноги вниз, и смотрел в никуда, желая исчезнуть навсегда. И город, словно откликнувшись на отчаянный крик души, начинал исчезать в серой дымке, растворялись силуэты домов. Его внутренний мир начинал разрушаться, по мере того, как умирал его творец. Он улыбнулся, забвение было уже близко, и в сердце его зародилась радость. Наступала ночь…
Он с криком проснулся и лихорадочно вскочил с кровати. Подушка была мокра от слез, а за окном занимался рассвет. Игра воспаленного подсознания принесла головную боль и сожаление за прожитое зря время, но теперь он начинал переосмысливать свои поступки. И ему становилось стыдно и горько за нечистое прошлое, мертвое настоящие и неясное будущее. Но где-то в глубине его окаменевшего сердца зародился маленький лучик надежды, вызывая одновременно и боль со страхом и желание жить. Жизнь и боль неразделимы и его постоянное желание бежать от боли, казалось ему теперь лишь альтернативой открывшимся более сложным вариантам.
2005 год.
www.arjanoff.narod.ru