Девочка гуляла в лесу. Гуляла и пела. Так пела, что звери, заслышав ее, уносились сломя голову. А звали девочку.… Звали, как бы вы думали, Белоснежкой.… Да, это конечно издевательство, так назвать черного, как уголь, ребенка. Мы, наверное, уже никогда не узнаем, что сподвигло ее родителей на этот шаг, хотя это и неважно, ведь услышав, как она матерится, Вы, наверняка, не смогли бы разглядеть какого цвета ее кожа. Вы бы слушали, просто стояли бы и слушали, как завороженный. Вот и сейчас, она занималась своим любимым делом – собирала на полянке уже увядшие цветы, (Вы понимаете, да) и распевала свои матершинные песни. Такому искусному нагромождению специфических слов она научилась у своего отца – вечно пьяного грузчика. Дом их стоял недалеко от порта, и свежий ветер свободы смешивался в ее хрупком сознании с таким же свежим потоком портовых терминов. Как же был прекрасен мир в эти мгновения.
- Олень! – обрадовано, спела Белоснежка, и прибавила, - ля-ля-ля, трам-та-там, ля, ля- ля (нецензурные выражения я, конечно, заменил, но, знаете, есть на свете люди, произносящие эти всякие «ля-ля» и «трам-там-там»’ы с большим вложением некультурного смысла), трам-ти-пам, пам-пам. … Так что, не будем грешить понапрасну на бедное дитя, просто пожалеем ее.
Но олень, слуга Природы, сын Порока (к слову о вышесказанном) вложил в эти прекрасные стихи свой смысл и ускакал, при этом чуть не потеряв рога, а ветки кустарника очень больно и целых три раза хлестнули его по одному месту (не хотелось говорить по какому, но будем все-таки точны – чуть ниже задницы). Испытавший, да, стиснет зубы.
Что-то мы отвлеклись.
Так и разносился над лесом ее прекрасный голосок. И достиг, так сказать, слуха одного из семи братьев-гномов. – «Опаньки!?» - подумал тот, - «Каков виртуоз!»
Вы можете, конечно, утверждать, что все это сказки – гномики не могли ее услышать, ибо были в шахте, долбили руду. Вот это сказка – уже давно, просто очень давно, гномы не спускались в шахту – не было там бриллиантов и изумрудов, а стирать руки в мозоли, а мозоли в кровь зазря! Шиш! Маленькие пролетарии тихо, без стачек и забастовок, перешли в другую социальную категорию – категорию контрабандистов, - ибо рост позволял, лес хорошо знали, да и деньги очень любили. Но больше всего любили лесные братья материться. Страстно любили, самозабвенно – мамы-то не было у них, и жен. А воспаленное чувство собственного достоинства сделало эту страсть безумием. Так что, слух еще об одном виртуозе их заинтриговал. Каково же было их удивление, что это девчонка. Причем темненькая.
Цыганка, - сказал старший, - по этому делу мастера тоже.
- Да не! Дочь шахтера, - сказал второй, в красной шапке, предпоследний по старшинству.
Надо признать, гномики были малограмотные, если не сказать больше – тупые. Зато умели считать, причем только деньги. В жизни так бывает и очень часто.
- Девочка, ты чья такая будешь? – шепнул самый младший.
Белоснежка не испугалась чумазой рожицы в кустах (кстати, один из фактов по которому гномов причисляли к рудокопам – они никогда не мылись), и ответила гордо: «Ёрш, шлям, блям, тадам, папина, а чья же еще!» и, вихрасто так, приукрасила фразу. Гномики присели и аж пропотели от удовольствия. Матюкнуться в ответ они не решились, стыдно, только выдохнули одновременно: «Ух, ты!»
Они окружили эту прекрасную девочку. « Папа, небось, и научил?» – с уважением спросил старшой.
- Ты чё? Шлям, блям, падамский, что ли? Я же сказала хм… папина! Так, кто же еще, последовал синтаксический оборот, посрамляющий других мужчин, мог меня научить! – ответила Белоснежка, посмотрела на гномов и, помедлив, добавила про их рост, выведя любопытную связь между ним и их умственными способностями, а потом, аккуратно так, прикрыла всем челюсти – она была все-таки ведь воспитанной девочкой и не любила, когда слюна капает кому-то на ботинок.
Ну, понятно, что гномики были в шоке. Но сознание их медленно просыпалось, и по мере пробуждения ребятки понимали – тягаться с девчонкой они не смогут, а нерадостная перспектива жить в тени чужого таланта, совершенно им не улыбалась. Валить!!! Не забывайте, что занятие контрабандой, выработало у них иную, более болезненную реакцию. Тем более на чужой успех. Валить! Только где? Групповой мозг лихорадочно заработал – есть!
И привели ее гномики на утес.… И толкнули ее в спину.… И упала Белоснежка в море.… И утопла.… И прибило через несколько дней ее черный раздувшийся трупик к берегу…
Все-таки нельзя материться.