Нет, я не узнаю гоголевской «Шинели», не она это... Может быть, это заблуждение, ряд неточностей; может быть, фальсификация, но скорее всего это просто другая «Шинель», сшитая отнюдь не Гоголем. Б. Эйхенбаум всего лишь пытался по-новому написать о «Шинели», а сам, неожиданно для себя, по-новому ее сшил. И сшил, должно признать, интересно... Причем, начальные мысли каждого рассуждения, а равно и воротник новой «Шинели», выглядят вполне пристойно, но вот выводы, произведенные из них, зашли так далеко, что полы «Шинели» приняли поистине фантастические очертания.
Главный недостаток Эйхенбаума в том, что, подмечая лишь одну из сторон какого-нибудь явления, он возводит ее в абсолют, отрицая напрочь существование других сторон. Вот как поступает он, например, со своей идеей «Гоголя-рассказчика». В первом разделе статьи Эйхенбаум сообщает, что Гоголь обладал неоспоримым декламаторским искусством, приводя многочисленные мнения современников об этом искусстве. Через некоторое время он уже говорит, что «сказ» - основа гоголевского текста! И не успевает читатель оглянуться, как ему предлагается анализ этого самого «сказа», с примолвкой, что лишь приемы «сказа» можно и нужно рассматривать в гоголевской «Шинели»!!! Таким вот образом Эйхенбаум призывает всех в свою собственную «Шинель».
Признание главенства «сказа» над сюжетом (которого, как уверяет Эйхенбаум, не существует вообще) есть признание главенства формы над содержанием, это и привело автора к плачевному результату - однобокой «Шинели», если можно так выразиться. Убегая без оглядки от содержания, он убегает и от смысла повести, и в обезглавленной, бездыханной статье становится совсем неуютно. В истинной, гоголевской «Шинели», заключено то, что в позднейших исследованиях и билетах по литературе называется «смехом сквозь слезы». Выделив «смех», и, по своему обыкновению, возведя его в абсолют, Эйхенбаум совершенно искусственно игнорирует «слезы», делая вид, что не замечает их. Он добросовестно издевается над так называемым «гуманным местом» повести, отмечая, что в первоначальной редакции его не было. Он не понимает, что «гуманное место», фраза «...И остался Петербург без Акакия Акакиевича...», другие эпизоды, совсем не вызывающие смеха, как раз и сделали из первоначального анекдота (под названием «Повесть о чиновнике, крадущем шинели») повесть «Шинель». Вот как! Всю работу, проделанную от рассказанного Гоголю анекдотца о чиновнике, потерявшем ружье, до повести, изданной и собирающей вокруг себя массу разнообразных толкований и мнений, Эйхенбаум свел к нулю.
Что же осталось?
Теперь настало время представить зрителям обе «Шинели», «сделанные» двумя портными, и показать, в чем же, собственно, различие. Практически весь эйхенбаумский труд основан на заведомо неверном постулате. Автор считает повесть смешной и никакой более, пользуясь этим своим мнением, как аксиомой. Исходя из точки зрения, возведенной в абсолют, он основное внимание уделяет приемам, создающим в повести комический эффект, а попутно создает тот же эффект в своей статье. Почти сразу Эйхенбаум наталкивается на серьезное препятствие: «приемов комического сказа» в «Шинели» не так уж много. Но ведь в цели автора входит изготовление новой, анекдотической «Шинели», и он изобретает комический эффект там, где его нет. «Самое обыкновенное слово подносится им (Гоголем) иной раз так, что вещественное или логическое его значение тускнеет - зато обнажается звуковая семантика, и простое название получает вид прозвища: «...натолкнулся на будочника, который, поставя около себя свою алебарду (курсив Б. Э.), натряхивал из рожка на мозолистый кулак табаку». Почему слово «алебарда» теряет здесь свое вещественное значение и превращается в «прозвище», не ясно. Во всяком случае, после прочтения данного отрывка никто не хохочет, да и вряд ли сравнение будочника с алебардой, изобретенное Эйхенбаумом, может вызывать смех. Сразу после эпизода с алебардой автор приводит выражение Петровича «лапки под аплике», называя его «явной игрой артикуляцией» (лпк - плк), которая тоже, по-видимому, должна смешить...
Есть и еще примеры тому, как Эйхенбаум, применяя недюжинное воображение, демонстрирует смешной анекдот про шинель. Принимая их во внимание, можно предположить следующее: все мельчайшие детали, извлеченные автором на свет Божий (вроде «лапок под аплике»), имели значение, но исключительно для Гоголя-чтеца, актера, декламирующего свои произведения. Автору не стоило забывать о том, что он имеет дело не с магнитной записью гоголевской декламации, а с текстом, перенесенным на листы бумаги, в котором главенствующая роль перешла к другим деталям - деталям смысловым. «Итак, вот каким образом произошло все»! Эйхенбаум воспел устную «Шинель», создал замечательное руководство по декламации этой повести вместо того, чтобы рассмотреть ее печатный вариант, как предполагал в начале.
Видимо, никто теперь не имеет несомненных источников, показывающих, как именно Гоголь читал свою «Шинель». И поэтому не надеясь на совпадение гоголевского и эйхенбаумского стилей декламации, можно утверждать: перед нами - «Шинель» Эйхенбаума. Оказывается, виднейший участник «формальной школы» основал (тайком от самого себя) совершенно невиданное движение (не знаю, есть ли последователи): изучение устной литературы. Хорошо хотя бы то, что от этого никто не пострадал. А сама «Шинель» даже усилила свои позиции, произведя на свет странного, но любопытного собрата.
1995
*) Речь идет о статье Б. Эйхенбаума «Как сделана «Шинель» Гоголя», впервые опубликованной в сб. «Поэтика», Пг., 1919. (Прим. составителей).