«…фламандской школы пестрый сор»
А. Пушкин
Есть такая расхожая фразочка: «Что естественно, то не безобразно». Кажется, еще древние это сказали. Я бы только добавил: не безобразно, но часто смешно. Особенно в свете полярного дня.
1. Полярный кот
На станции Молодежной в радиобюро висел одно время фотопортрет самоуверенной котиной морды. Правый глаз кота был нагло прижмурен. Надпись внизу гласила:
«В н и м а н и е!
В доме проживает кот Васька, он же - Вездесссущий.
Просьба не выпускать кота за дверь.
Может окончательно застудить мочевой пузырь.
Пашка-радист»
А ниже чья-то лукавая рука приписала: - он же – Подтирающий
2. Мужские хлопоты
На ту же Молодежку к синоптикам прибыло пополнение. И комендант дома обратил внимание, что один из новичков слишком часто бегает отливать в туалет. Это бывает. У каждого, как говорится, свой ритм. Беда была в другом. После каждого кратковременного визита этот новичок очень долго и тщательно мыл руки. А с водой на станции напряженка. Ее надо заказать, привезти, залить в баки да еще подогревать, чтобы не замерзла.
И комендант вежливо указал новичку. Мол, водичка-то нынче того, беречь надо. А тот не менее вежливо возразил: гигиена, дескать, прежде всего.
И тогда комендант вывесил в туалете собственноручный совет:
«Лучше один раз качественно вымыть х.., чем десять раз руки!»
Кажется, помогло.
А некоторое время спустя, посетила тот домик стайка женщин с подошедшего ледокола. Побывали они и в полярном клозете. И хохотали потом, как сумасшедшие.
3. Их нравы
Мой добрый приятель работал с американцами в горах Трансантарктики. Однажды его попросили сопроводить на ближайшую горку молодую аспирантку.
– О кей! Ноу проблемс! – и они пошли.
Взобрались по крутому склону на выровненное плато. Аспирантка стала камешки собирать да в книжку записывать. Он ей по-джентельменски помогал и развлекал легкой беседой.
Погода стояла как по заказу: солнце, синие горы и ни малейшего ветерка. Ну, разве что птички не пели. Впрочем, морозец стоял ощутимый. А приятель мой как-то уж оделся легковато (в готовной спешке). И подступило – отлить. Огляделся он и приуныл. Как два перста они были на ровном каменистом плато. Хоть на километр отходи, все равно будешь, как на блюдечке.
И стал он исподволь свою спутницу поторапливать. Мол, не замерзла ли она? А то бы вернулись. Но она с кокетливым задором отвечала, что с настоящим русским ей никакой мороз не страшен. И «настоящий русский» клял себя за то, что не отлучился при подъеме на плато. Ведь за любой уступчик мог завильнуть! И даже хотел было да как-то проскочил.
В общем, маялся он, пока не «вспомнил», что в лагере его ждут неотложные дела. Увел-таки ее пораньше с плато и на спуске, в хаосе глыб, благополучно отстал. И снова почувствовал, что жизнь светла и прекрасна!
На подходе к лагерю им повстречался американец, коллега аспирантки. Конечно, остановились, перекинулись словом. И вот тут мой приятель едва не рухнул обалделой башкой в снег. Он увидел как американец, не прерывая разговора с дамой, расстегнул штаны, полуотвернулся и... стал отливать!
4. Каприз природы
В 17-ю САЭ на барьере ледника Ламберта открывали сезонную геологическую базу. Когда подутихла авральная суета, вспомнили о двух фундаментальных вещах, имеющих между собой известную связь. Первая – продуктовый холодильник, а вторая – обыкновенный гальюн. Головной объект поручили соорудить бригаде маститого геолога, а, так сказать, выводной – бригаде не менее известного географа-писателя.
Обе бригады решали поставленные задачи с похвальной выдумкой. В качестве природных заготовок были выбраны две глубоких ледяных трещины, обнаруженных неподалеку от базы. Первая бригада перебросила через таковую два крепких и длинных бревна. С бревен опустили на веревках вниз (на недоступную для солнца глубину) мешки с отборными деликатесами: копченой колбасой, осетриной, икрой и прочими закусками. Бревна скрепили между собой скобами и оградили трещину флажками. Все, склад готов.
Вторая бригада вырубила в соседней трещине просторную нишу, застелила днище досками и вырезала в нем круглое очко. Получилось изящно и экономно, с максимальной адаптацией к местным условиям. Тем же вечером ледяной гальюн был торжественно открыт начальником базы, перерезавшим на входе голубую ленточку.
Наступило утро, и объявились неучтенные следствия остроумной задумки. Всего за одну короткую ночь складская трещина наглухо сомкнулась, поглотив в своих недрах мешки с деликатесами. Туалетная же трещина продолжала приветливо зиять, однако желающих облегчиться как-то не находилось. Полярники справедливо опасались, что и она, по примеру первой, может коварно захлопнуться, да еще в самый щекотливый момент.
Начальник базы по прозвищу Соловей-разбойник разразился громогласной тирадой, состоящей из трех нот. В первой он сурово пенял складской бригаде за головотяпство, во второй категорически запрещал пользование ледяными гальюном, а в третьей предписывал срочно построить обычный туалет без выкрутасов.
Все было исполнено, как по нотам. Вместе тем ожидали, что не сегодня-завтра складская трещина разойдется, и базовые деликатесы, пусть и подавленные, будут вырваны из ледяного плена. Этого не случилось. Зато вторая трещина вместе с пустующим гальюном простояла по капризу природы без всяких подвижек весь летний сезон.
5. Шило в мешке
В давние романтические времена работали советские геологи на Земле Королевы Мод. На хрупких Ан-2 летали по окрестным горам, делая до шести высадок в день. Когда портилась погода – отсиживались в полевых лагерях.
Однажды в разгар сезона вдруг запуржило на целых три дня. Видимость была нулевой, а ветер был столь свиреп, что приходилось руками удерживать дуги палаток, чтобы не унестись с ними до самого моря. Что касается самолета, привязанного к кольям, то даже не чаяли найти его в целости.
Однако выстаивали, топили печку и спали по очереди. Если подпирало отлить – использовали пивную бутылку, которую затем опоражнивали, высунув руку за дверь.
На третий день, когда слегка попритихло, самолетный механик решился выскочить до ветру по серьезному делу. Однако всполошился начальник отряда:
- Какое там «попритихло»! Выйдешь и сгинешь. Терпи!
- Не могу я больше, Семеныч! Так приспичило, что боюсь, не совладаю.
- Ну, еще чуток потерпи, может, и вправду ветер ослабнет.
- А давайте я веревкой обвяжусь, - предложил механик, - тогда уж точно не потеряюсь.
Так и сделали. Вынырнул механик в пургу, и пяти минут не прошло, как он уже за веревку дергает. Втащили его обратно всего заметеленного, но счастливого.
- Спасибо, ребята! Успел, сделал дело. Можно теперь дальше пурговать, - и сунулся, мерзлый, к печке.
Проходит некоторое время, переглядываются ребята и носами шмыгают. Вроде как пованивать стало. Когда признаки переросли в уверенность, начальник отряда, человек суровый и громкий, возгласил нетерпимо:
- Кто обосрался?
Переглядываются снова ребята и руками разводят.
- Вроде нету таких, Семеныч. А воняет точно, и не выветривается!
Смотрит старшой с подозрением на механика:
- Ты набедокурил?
- Ты что, Семеныч? Когда? Ты же меня сам на веревке отправлял.
Однако запах густеет, и затерянная в горах палатка уже напоминает своей атмосферой запущенный городской туалет.
Озаренный догадкой начальник тычет пальцем в механика:
- Снимай портки!
- Зачем, Семеныч?
- Снимай, снимай!
Семеныч был прав! Все механиковы дела обнаружились у него в полости между кальсонами и штанами. Забросил их туда конечно ветер своим игривым порывом. Когда же счастливец пригрелся у печки, шило и выперло из мешка.
6. Небрезгливая муза
«Когда б вы знали, из какого сора
растут стихи, не ведая стыда...»
А.Ахматова
Прилетев впервые на Молодежку, мы поселились в пятом доме, что по улице Сомова. (Улица, впрочем, была всего одна и даже не воспринималась сразу как таковая.) Комендантом дома был старожил Огурцов, оказавшийся большим приятелем Димыча, старшего нашей группы. Димыч был ветеран, а мы, молодая троица, - полярными новичками. Обживались мы в домике как будто вполне успешно. Однако через пару дней в туалете появилось объявление:
«К сведенью новых жильцов!
После справления большой нужды следует продолжительно
промывать унитаз водой.
Комендант»
Во всех станционных домах стояли железнодорожные унитазы с ножной педалью. Фекалии собирались в железный бак, и для последующей откачки требовалось, чтобы содержимое его было достаточно жидким. Поэтому и рекомендовалось щедро разбавлять поставляемый продукт водой (единственный случай, когда водяная экономия не поощрялась). Для откачки и вывоза был приспособлен старый гусеничный вездеход. Крашеный в небесный цвет, он был известен в обиходе как «голубой вагон».
Во все эти подробности нас охотно посвятил Димыч. И в развитие темы он даже скропал из комендантского объявления поучительный стих. Отстукал его на печатной машинке и повесил рядом с первоисточником. Теперь всякий, заходя в туалет, читал и перечитывал:
«Чтоб справить умело большую нужду,
не вызвав к себе коменданта вражду,
чтоб зря не тревожить «вагон голубой» -
дави на педаль ты левой ногой!»
Вечером к нам заглянул комендант в самом веселом расположении духа.
- Димитрий, - сказал он, - твое сочинение?
- Совсем не обязательно! - ответил не менее довольный Димыч. - У нас тут все грамотные и на машинках печатать умеют.
- Ладно, - обещающе мигнул Огурцов, - я разберусь.
И уже на следующий день в нашем туалете появился новый плакатик. Разумеется, тоже в стихах. В своем творении поэт-комендант узнавал, так сказать, брата Колю. Заключительные строчки его гласили:
«Кто с музами в доме у нас налегке?
Его разгадал я по левой ноге!»
С ногой, кстати, был не просто поэтический вольт. Наш Димыч слегка припадал на правую ногу, и давил на педаль, очевидно, левой.
Через пару дней Димыч отбился целой поэмкой. Красной нитью в ней проводилась мысль, что, мол, от нашего коменданта даже в туалете не спрячешься. В споре двух поэтов она выделялась не только объемом, но и выгодным помещением: на двери против унитаза.
И - пошло-поехало. В состязание включился третий пиит, еще один старожил пятого домика. Затем слух о поэтическом ратоборстве распространился по станции. И вместе с ним стал нарастать поток «дацзыбао», авторы которых уже жили в соседних домах. Через пару недель наш маленький туалет превратился в выставку поэтических автографов. Они густо залепливали стены и лезли на потолок. Некоторые были набраны на машинке, другие писаны от руки, а третьи разрисованы фломастерами всех цветов. Темы были самые разнообразные, не выходя, впрочем, из общего туалетно-гигиенического направления.
Любит русский человек самовыражаться! Запомнил я, например, с юности такую надпись. На выходе из городского туалета какой-то остряк врезал, как на века, в стенную штукатурку: «Мужчина, застегни мотню! Администрация».
Но дальше. Оборотная сторона светлого почина состояла в том, что в туалет наш стало нелегко попадать. По прямым надобностям. У дверей почти постоянно толклись любители свежего поэтического слова. Некоторые старательно переписывали в тетрадку наиболее гремучие вещи. А один собиратель (радиолог из Киева) переписывал все подряд. Он аргументировал это по-маяковски: мол, для матери-истории все ценно.
Наконец, привлеченные необычным аншлагом, нашу выставку посетили начальник зимовки и замполит. Они провели в тесной кабинке изрядное время, а выходя – усмехались и качали головами. Я их встретил, когда выносил на публику свое собственное слово.
Но я, можно сказать, опоздал. Через два часа, по указанию замполита, наш комендант аккуратно снял все шедевры и отправил куда следует. То есть в мусорное ведро.
7. Арийский опыт
- Будешь у индусов, – прочти надпись над писсуаром! – напутствовали меня перед поездкой.
- А что там за надпись?
- Вот прочтешь и узнаешь!
- Ладно! - заинтригованный пообещал я.
От Новолазаревской до индийской станции Мэйтри мы добрались меньше, чем за час на вездеходе по объездной дороге. Можно было и напрямую пешком, но на дворе стоял апрель, и дули осенние морозные ветры.
Станция Мэйтри – одноэтажное металлическое здание в форме буквы С. Все насущное там собрано под одну крышу: жилые отсеки, лаборатории, камбуз, санчасть и даже церковь, причем одна на все религии, - от буддистской до христианской. Имеется там, конечно, и такая проза, как туалет.
В здании не то чтобы прохладно, но через некоторое время чувствуешь, что озяб. И организм своевременно подает об этом сигнал.
«Очень кстати! - подумал я, - заодно посмотрю, что там за надпись такая».
- Где тут у них туалет? – спросил я одного из наших зимовщиков, бывавших на Мэйтри неоднократно.
- А тебе зачем? – насторожился он.
- Как зачем? Отлить!.
- А-а! С этим просто. А вот с другим лучше потерпеть до нашей станции.
«Странно!», - удивился я про себя, - и решил при случае расспросить поподробней.
Мой проводник вывел меня в боковое крыло здания на какой-то холодный склад. В дальнем его углу стояла небольшая выгородка из фанерных щитов.
- Здесь! – указал он.
Я отворил косоватую дверь. Два стандартных и не вполне свежих писсуара висели на стенке. Над каждым был прилеплен плакатик со следующей сентенцией по-английски (перевод мой):
«Он короче, чем ты думаешь! Поэтому, сделай, пожалуйста, еще один шаг».
(Он – для тех, кто не понял – пенис)
«Лихо! - улыбнулся я и сделал добавочный шаг, - индусы, как видно, тоже с юмором люди. Если, конечно, это не английский юмор».
Позднее я расспросил моего проводника, что там за сложности с большим делом.
«Не то чтобы сложности, просто своя специфика. Когда мне там приспичило, я вот также как и ты попросил индуса-приятеля сопроводить меня в туалет. Мы с ним запросто болтали по-английски, и вдобавок я подучивал его немного по-русски. Индусы, между прочим, выговаривают русские слова почти без акцента. Братья-арийцы, так сказать.
Ну вот, приходим мы с ним на тот же склад, где писсуар, и там мой арийский приятель вдруг подает мне старую газету.
- Это что, – удивился я, - вместо туалетной бумаги?
- Сейчас увидишь, - отвечает он и подает еще пустую пластиковую бутылку с обрезанным горлышком.
- А это зачем?
- Для урины!
Такие приготовления стали меня немного волновать.
А дальше он заводит меня в соседний выстуженный отсек. Холодина там была совсем, как на улице! В отсеке железные перегородки стоят, а между ними прямо в полу – круглые очки-отверстия. Приглядываюсь - все перегородки, стены и сами отверстия покрыты густым слоем сажи. И запах стоит неприятно-горелый!
Мой проводник расстелил газету прямо на очко и поясняет: «Вот сюда будешь делать дело. Потом результат надо завернуть в бумагу и вот этой палкой протолкнуть в очко. Урину надо собрать в бутылку и вылить в писсуар. Бутылку вымыть и поставить на полку».
- Слушай, - потрясенный спросил его я, - а почему тут все в копоти? Пожар был недавно, что ли?
- Нет, - отвечает мой проводник-ариец, - раз в месяц фекалии сжигают прямо на месте. Потом золу собирают и вывозят в Индию.
- Экология! – прибавил он для большей ясности, - глядя на мою совершенно обалдевшую физиономию.
Я машинально кивнул.
Мой арийский Вергилий пожелал мне успехов и вышел.
Я постоял там пару минут. Никакой охоты к делам у меня уже не было. Ко всему прочему у меня уже зуб на зуб не попадал (вышел-то я налегке). Я скомкал газету и протолкнул ее внутрь; потом отнес пустую бутылку на указанную полку.
Больше я в это адское заведение не ходил!»