Одно время я работала преподавательницей на курсах немецкого языка. Курсы были не просто городские, а ведомственные, для юристов, т.е. людей, получивших высшее образование и знающих, что учеба – это тоже труд. А при таких условиях – и результаты выходили соответствующие. Платили там неплохо, но мне, как и большинству людей, постоянно на что-то требовались деньги – то починить, то купить, то поехать... Поэтому я и никогда не отказывалась от дополнительных уроков на дому – если кому-нибудь из моих юристов это было удобнее. И когда меня попросили позаниматься с одной очаровательной девушкой, которая никак не могла ходить на курсы, я, естественно, согласилась.
Девушка и вправду оказалась очаровательной, просто куколка. Никакой юристкой она не была, так, знакомая одного моего ученика, и на курсах она не могла учиться не по причине загруженного рабочего графика, а потому что стеснялась. Стеснялась оказаться глупее других, так как способностей к языкам, по ее словам, у нее не было. Я ее быстро успокоила: при занятиях один на один опытным преподавателем (а я себя таковым и считала) опасаться ей нечего. Как же я ошибалась!
Немецкий алфавит и правила чтения мы освоили довольно быстро и успешно. Трудности начались, едва мы обратились к грамматике. Если для моих учеников на курсах фраза типа «Существительные мужского рода, заканчивающиеся на –е, получают во всех косвенных падежах окончание –en» шока не вызывала, то перед Светланой – так звали мою ученицу – подобных предложений произносить не имело смысла. Она все равно не знала, что такое существительные. Также она не знала, что такое глаголы, приставки, гласные и согласные. Да что там, она вообще о грамматике понятия не имела. Если я по неосторожности произносила какое-нибудь из подобных слов, взгляд ее становился каким-то рассредоточенным, обращенным в себя. Мне приходилось изворачиваться, объяснять буквально на пальцах.
С немецкими словами дело обстояло не лучше. Она их просто не могла запомнить. Вот встречается ей, скажем, немецкое слово der Вrief. (Обозначает «письмо»). Светлана тогда так мило склоняет головку набок и спрашивает меня лукаво: «А разве мы уже это слово учили?» Я отвечаю, что да, учили, и показываю ей место в тетради, где оно у нее записано. Тогда Светлана делает круглые глаза и говорит с неподдельным удивлением: «И правда, учили!» При этом она слегка краснеет. Обещает все повторить и вызубрить. Однако и на следующем уроке, когда ей встречается то же самое слово – der Brief – она с точно такой же невинной интонацией может спросить: «А разве мы это уже учили?»
Мне было ее жалко, жалко ее денег. Так хотелось ей сказать, что пусть она свои рубли потратит на косметику, на тряпки, да прото на танцульки сходит. Ну не сможет она выучить язык! Но у Светланы была благородная цель, о которой я узнала лишь через месяц наших совместных мучений. Оказывается, она через Интернет познакомилась с немцем, очень милым. Пока они переписываются на смеси трех языков – он что-то выучил по-русски, она что-то по-немецки, да плюс кое-что от школьного английского, да словарь, да подруга помогает... Но вот в мае он собирается приехать в Москву, она так волнуется, надо, надо заниматься... Светлана говорила только о том, чтобы «достойно его встретить», более далеко идущие планы, как например, выйти за него замуж, не озвучивались, но я чувствовала, что именно ради этой возможной перспективы Светлана и мучилась со мной по два раза в неделю.
При таких условиях, я ее, конечно, от уроков отговаривать не стала. Да и преподавательское честолюбие во мне взыграло: неужели я опущу руки, неужели нет способов научить немецкому языку эту девушку? Я специально для нее составляла упражнения, следила, чтобы, Боже упаси, там не встретилось ни одного незнакомого слова. Подбирала наглядный матерал, сочиняла диалоги по интересующей ее теме, записывала их на пленку, заставляла ее слушать дома и учить наизусть. На упражнения Светлана смотрела так, словно я ей подсовывала живых червяков и заствляла их глотать. С картинками и кассетами дело обстояло легче, даже появились какие-то результаты. Мы могли, например, разыграть небольшой безобидный диалог, Светлана могла рассказать о себе, задать кое-какие простые вопросы...
Кончилось все внезапно: она пришла, взволнованная, и сообщила, что Карл (так звали ее немецкого друга) приелетает уже завтра, а она не и не знает, что ему говорить... Мы вместе сочинили несколько фраз, которые Света попыталась выучить, но безуспешно. От волнения она, похоже, забыла все, что мы когда-то учили. Однако я, удивительным образом, волновалась за нее мало: главное, что выглядела она сногсшибательно, уж это ей давалось лучше языковых знаний. Дурак будет ее Карл, если упустит такую красотку!
Я рассчитывала, что Светлана позвонит, сообщит, как прошла встреча с Карлом. Мы, конечно, за время занятий подружками не стали, но определенная близость между нами образовалась: я успела многое о ней узнать, да и о себе я охотно на уроках рассказывала – на немецком, естественно. Однако неделя прошла, потом две, а Света так и не позвонила. Ее приятель, юрист, который ее ко мне в свое время направил, уже успел закончить курсы и исчез из моего поля зрения. Так что спросить было не у кого, а самой звонить – как-то глупо. Да ни не все ли равно? Главное, закончились эти мучительные занятия – вот оно, настоящее облегчение!
Прошло, наверно, больше года. Новые ученики, новые заботы – о Светлане я и не вспоминала. И вдруг – прямо в центре Москвы, на Манежной площади – я увидела ее. Она была одета по-европейски, сменила прическу, макияжа было значительно меньше, но я ее сразу узнала. Она была не одна, с ней был мужчина, лет около сорока, небольшого росточка – едва ли выше нее, щупленький, волосы подстрижены ежиком. На лице его выделялся большой нос и большие серые глаза, преданно смотрящие на свою спутницу. Неужели это Карл? Первым моим порывом было подойти, поздороваться, но я одернула себя: раз Светлана мне так и не позвонила, то значит, не хочет со мной общаться? Может, ей неприятно меня видеть – свидетельницу ее беспомощного кудахтанья на немецком языке... Я уже собралась уходить, но она тут она сама заметила меня. Ее лицо расплылось в улыбке; она дернула своего спутника за рукав, что-то ему зашептала, указывая взглядом в мою сторону. Потом она подошла ко мне, все с тем же радостным выражением на лице.
- Людмила Борисовна! Как я рада вас видеть! А это – мой Карл. Мы поженились! Так все завертелась, а вам я не звонила, потому что записную книжку потеряла, представляете...
Мы пристроились в одном из кафе в Охотном ряду. Я извинилась перед Карлом, что мы со Светланой беседуем на русском, но он великодушно махнул рукой: пусть Светлана пообщается на родном языке, ей же это в радость, а он пока почитает газету. Он тут же вытащил из свого рюкзака помятый экземпляр «Бильд» и углубился в его изучение. А Светлана принялась за свой рассказ. Рассказывать, собственно, было мало: встретились, влюбились, поженились... Света уехала в Германию, ей там нравится, только – как шутят многие русские, проживающие в ФРГ – жаль, что все говорят на немецком. Света там тоже занималась с преподавателем, но это дорого, она тогда пошла на курсы для иностранцев, это почти даром, но трудно, а вот такого хорошего преподавателя, как я, она там не встречала, и основная часть того, что она знает, это благодаря нашим занятиям... Еще немного, и она стала бы приглашать меня к себе в гости, в Германию, но к счастью, зазвонил мой мобильный. Я ведь в центре не просто прогуливалась, у меня тут были дела... В общем, мне надо было идти. Свете было жаль, что я так быстро попрощалась, а Карлу, по-моему, это очень даже понравилось. Наконец-то он опять заполучит женушку в свое полное распоряжение! Похоже, он ее очень любил. Мы обменялись адресами-телефонами, обещали звонить-писать, и я отбыла.
Потом, уже вечером, сидя в кресле, я вспоминала эту встречу. Надо же, как все удачно повернулось – и для Светланы, и для ее Карла. Поначалу она мне казалась непроходимой такой дурой... А ведь нашла свое счастье! И никаких языковых способностей для этого не понадобилось. А я вот, со своими знаниями, со своими способностями... Н-да.