Надоело всё. И твои немые слова тоже. Это не пунш и не крем-брюле.
Виноград с косточками. Шоколад.
Надоело все. И дорога из сказки домой. И перекур у метро. От всех сигарет желтеют зубы. От всех вас вяжет рот и язык.
Цветастое нёбо. Молодость - сложная болезнь. Прививки не делают.
Закрасили ресницы тушью за триста рублей.
А когда я играю в шлюху - за сотку с места в карьер. А когда ты бьешь по скуле - стаканеет внутри.
На тебя не наплачешься - дорого, боязно.
Иногда мне кажется, я научилась ненавидеть тебя. Каждым своим вымыслом, каждой своей клеточкой. Всех тебя и всех твоих родственников.
От твоей небритости сыпь по щекам. Выпорхнула на свободу ласочкой.
Надоело всё.
Мы молчим в холодной кухне. Я, сидя; ты по-мужски спиной в двери.
Когда нибудь ты убьешь меня. И синяков для спасения не хватит. Не хватит сил огрызаться до помощи.
А когда нибудь НИКОГДА не наступит. Ты моешь черный Мерседес в авто - сервисе за углом.
Я спать хочу и ключ в скважине жалится. И потом через сибирский утренний мороз не язвой, а твоей ласковой девочкой сесть и «почему не пристегнута?»...
А что, если мы умрем, кому нибудь станет легче? Тихо играет сквозь цветной шелк сна радио музыка.
Высадишь меня у метро, как дамочку. Через прозрачное лобовое они иногда узнают тебя, просверливая мою рябую спину вслед.
Знаешь, я умею ругаться матом.
Говорят, я продаюсь слишком дешево... не хватит даже на водку.
Надоело все. По ночам иногда ты тихо сам с собой разговариваешь. Я прижимаю тебя к своему боящемуся темноты телу и скулю в полголоса.
Иногда ты уезжаешь на полгода. На месяцы. Я жую в марте клубнику и учусь говорить на иврите. Возвращаешься нескромно чужим. И от тебя пахнет мужской наготой и оральными ласками.
Надоело все.
Гоп стоп. По Москвам. Да девочки с разными кодами. Хочешь Казань, хочешь Ижевск. Все дерьмо. И автомат Калашникова разобьет кость. Не стекло.
До совершеннолетия виз не дают. Отсюда не выбраться.
И у меня корни не в Польше. В Аду.