* * *
На границе морей и ветров,
На скалистом крутом берегу,
Там, где все уходят ко дну,
Дом большой, не боится воров,
Не проникнуть туда врагу,
Там никто не отходит ко сну.
Дом из камня, белый, как снег,
И пустой, — в нём никто не живёт,
И никто никого там не ждёт.
Если в дом тот зайдёт человек
И кого-то ещё позовёт,
Дом его никогда не поймёт…
Дом стоит, как живой, на скале,
Но туда никому не попасть,
С той скалы никому не упасть.
На границе ветров и морей,
Там, где моря бездонная пасть,
Дом имеет над кем-то власть…
(А. Костромин)
Посвящается моим родителям
Дом, или Он и она
На холме стоял старый дом. Во время дождя густая серебристая завеса скрывала его из глаз, а если светило солнце, черепичная крыша с семью трубами остро вонзалась в безмятежное небо.
О доме ходили разные слухи. Одни говаривали: некий богач, желающий укрыться от мирской суеты, присмотрел живописное местечко, и в считанные месяцы руки умелых мастеров выстроили особняк. Богач скоропостижно скончался, не успев даже пожить в новой обители. Имени его почему-то никто не упоминал.
Другие утверждали — дом стоял здесь испокон веков, ещё и деревушки у подножия холма не существовало. И принадлежал он не богачу и не бедняку, а легендарному Чёрному рыцарю — сэру Освальду Торрэ, сказания о подвигах коего и ныне будоражат сердца юношей, мечтающих о воинской стезе. Да, правду сказать, не умели строить в те времена таких домов — в пять этажей с красной черепичной крышей — а всё больше твердыни с узкими бойницами и неприступные замки. Сэр Освальд совершал подвиги в далёких землях, и навряд ли было у него время строить себе дом. Мир был его домом.
Третьи... Может, их впору слушать малым детям да старикам, выжившим из ума... Третьи, оглянувшись — нет ли посторонних — шептали собеседнику про то, как в лунную звенящую ночь зеленоватый туман на вершине холма вспороли неслышные крылья, как на белый камень («Он и сейчас там есть, слово чести!») села сова, и глаза её были глазами человека — холодными и разумными. Когда она улетела, из земли стали вырастать семь труб и черепичная крыша, и этажи один за другим. Серая сова, белый камень, зелёная луна — было так или не было, никто не знает. Но селиться в доме никто не селился, мало того, никто даже и не пытался проникнуть туда. Двери, хоть и без замка, не открывались, в окна не заглянуть — стёкла странным образом отражали свет. Конечно, находились любопытствующие: путешественники, воры, дети — которые теми или иными способами пытались проникнуть в загадочное строение. Только ничего у них не получилось.
Старый дом стоял на холме, неузнанный и никому не нужный.
Он:
Мне лично нравился дом: окнами — не узкими и не широкими, цветом крыши и стен. Он был каким-то...знакомым. Будто видел его — во сне, наяву, не знаю. Я часто бродил неподалёку, потому как вокруг в изобилии росли разнообразные лекарственные травы. Я лекарь, приготовляю лекарства, целебные отвары, продаю их на рынке.
А дом хороший, добротный, жить бы в нём в удовольствие знатной какой особе. А мне моя хижина у ручья лучше не придумаешь, хоть труб там и не 7, а только одна, и та кривовата. Её построил я сам, может, потому она и мила мне?
Судьба распорядилась так, что я остался один. Родители, добрые хорошие люди, скончались, как в сказке – в один день. Но не от старости — от холеры. Мне было тогда 11 лет. У нас имелся маленький дом, но как бы мал он ни был, я не мог одновременно учиться, работать и платить налоги милорду. Спросите, почему соседи не помогли? Да вот не захотели, побоялись. Мои родители не были похожи на всех остальных мам и пап. Они не тряслись над копейкой, не планировали всё на три года вперёд, к примеру, не пересыпали муку из меньшего мешка в больший, а доставали, сколько там её оставалось – и пекли пирог. И ещё они колдовали. Волшебствовали. Нет, молнии не гремели над нашим домом и мётлы не подметали дорожек. Просто родители умели делать то, чего часто не могли постичь остальные люди. Они умели любить – не только друг друга, меня, — но каждое живое существо, животное, деревья... И вызывали непонимание, а где непонимание, там и боязнь.
Я не продал дом, хоть мог получить за него немалую сумму. Забрал самое необходимое и родное (семейные реликвии легко уместились в заплечном мешке), ночью вышел из дома, последний раз взглянул на него, разложил дрова на крыльце и поджёг их. Голодный огонь радостно накинулся на деревянные перила и скоро облизывал крышу. Я не мог допустить, чтоб там, где жила Любовь, поселились чужие равнодушные люди.
Уходил я по недавно накатанной дороге, слыхал: ведёт она к морю. До моря не дошёл, этот путь оказался для меня сложнее пути к сожжению родного дома. Встречал разных людей, пару раз останавливался в каком-нибудь понравившемся мне месте, нанимался на работу. Я быстро рос, постоянно хотелось есть, а вот удавалось не всегда. Потом... Однажды летним днём я услышал в лесу волшебное невероятной красоты пение (ещё подумал, может, это ангел сходит с небес?) Пошёл на звук, продираясь сквозь заросли, не щадя лица и одежды. Каково же было моё удивление, когда вместо ангела передо мной предстал разъярённый старец с длинной бородой и принялся поносить меня на чём свет стоит. Бранные слова так не вязались с только что услышанной божественной мелодией, и в ещё большее недоумение вводило пунцовое от ярости лицо старичка. Так я встретил Мастера... Много позже я понял, почему он разгневался при первой нашей встрече.
Ведущий Беседу мог разговаривать с животными и птицами, растениями и водными потоками. Он вёл Беседы и записывал их — бесценные знания для человечества. В тот день и час он подзывал Светлого Лесного Духа, являвшегося лишь единожды в четыре года. На несколько минут вспыхивали его очертания в лучах августовского солнца, проникших в чащу. Малейшее колебание воздуха развеивает видение... Теперь понимаете, что ощутил учитель, когда громко сопящий неуклюжий подросток вывалился на поляну, где проходила Беседа? Я рассказываю обо всём так подробно, потому что Беседа, сорванная по моей вине, состоялась 4 года спустя, и я имел честь наблюдать за ней.
8 лет я провёл в дороге с Ведущим Беседу. «Вед» - называл он себя и учил меня всему, что знал сам, но лучше всего запоминались мне названия трав и растений и их чудодейственные свойства. Остальное давалось либо с трудом, либо вообще не давалось. Например, ну никак я не мог найти общий язык с водой. Потоки и ручьи смеялись надо мной, не слушались приказов и вели себя крайне независимо. Наверное, чувствовали мой трепет к Морю и пользовались этим: «Мы, маг, тоже вода, хоть и не солёная. Не совладаешь с нами!»
А после Вед ушёл. Однажды утром я не увидел рядом его сухую фигурку, зябко кутающуюся в старый плащ. Он ничего не объяснил мне. Не оставил письма. Лишь...свои Беседы. Холщовая сума, в ней – сокровище. Его труд – пожелтевшие тонкие листы – переплетен мною в книгу и лежит в хижине, завёрнутый в мамин шёлковый платок. На обложке, сам не знаю почему, я сделал оттиск летящей совы. Наверное, потому что Мастер любил этих птиц более всех остальных и с удовольствием беседовал с ними.
Хижина, где хранятся Беседы – лучше любого дворца. Сяду к огню поближе, в котелке булькает похлёбка, смолистый дух идёт от стен и пряный – от сухих трав. Стул, стол, кровать – что ещё нужно?
Ну а дом с семью крышами...
Как-то мне нужно было подняться на холм, поистратились запасы золотоцветов. Пока поднялся, запыхался, присел на белый валун перед входом. Каменюка необыкновенный – от него исходит тепло. Можно в мороз согреть руки, сам пробовал. Вот уселся я передохнуть, привычно окинул взглядом величественное здание и... Провалиться мне на месте! В одном из окон на втором этаже почудилось...
Она:
Мне не нравился тот дом. Он был холодный, неживой, да и понятно, ведь в нём никто не жил с незапамятных времён. И дед моего отца, и его дед не припомнят случая, чтоб кто-то проникал в спящую громаду. Казалось, не так уж сложно взломать дверь или стекло разбить и разузнать, что там. Люди в наше время стали боязливы, озираются, косятся друг на друга в ожидании чего-то ужасного. Боятся пошевелиться лишний раз, чтоб не накликать беды. А беда не ждёт, пока её позовут – сама приходит. Вот и со мной так.. За что?
Мама умерла десять лет назад, а недавно тяжело заболел отец. Я надеюсь на его выздоровление, но мучительный страх внушают глаза доктора, навещающего нас каждый день. С недавних пор в них светится тоска...
Хворь необъяснима, она возникла внезапно и неизвестно, уйдёт ли. Она прорывается надрывным кашлем, просачивается капельками пота на лбу, холодом охватывает родные руки, столько добра и красоты подарившие людям.
Отец мой работал краснодеревщиком, украшал мебель гирляндами цветов, причудливыми изящными фигурками зверей и птиц. Не было вещи, к которой он не нашёл бы подхода; любую самую неказистую безделушку любовно обхаживал так, что хотелось смотреть на неё вновь и вновь. Я с детства привыкла к доброму запаху опилок, свежего дерева, смолы, а руки отца, колдующие над очередным творением, казались мне двумя большими тёплыми птицами.
Я всё была готова отдать за выздоровление папы. Подрабатывала, где могла, понемногу продавая вещи из дома, чтоб обеспечить ему наилучший уход. Только к одному не прикасалась – к нашим книгам. В их потёртых корешках жили Семейный Очаг, Детство, Любовь. Ну не могла я продавать детство!
Однажды шла по улице, углубившись в невесёлые мысли, и проходила мимо дома старой Августы. Поговаривали, она ведьма, но если это и впрямь так, то здорово, если б все ведьмы были такими. Ласковая с детьми и учтива со взрослыми — и безмятежное выражение никогда не покидало её лица. Поэтому некоторые считали Августу сумасшедшей.
Рассеяно бросив взгляд на дом, я заметила в окне хозяйку. Она делала знак рукой: «зайди». Я зашла. Седая худенькая женщина с зелёными глазами поднялась мне навстречу, напоила чаем, расспросила о житье. Про беду мою она слыхала и хотела помочь. «Как? - спросила её, - травами да приговорами?» «Нет, но и то, и другое не стоит недооценивать. Отцу можешь помочь только ты... Да, сможешь...» - она вглядывалась в меня, словно стремилась отыскать ведомое ей одной. «Что, что я должна сделать?!– от надежды, горести и волнения слёзы полились из глаз, смывая очертания предметов. Августа поплотнее укуталась в серую шаль, став похожей на нахохлившуюся птицу. Подвела меня к занавешеному окну, велела закрыть глаза и думать про отца. Положила ладони мне на виски, сжала, отпустила, сжала... Я почувствовала пульсацию, лёгкое головокружение, но упорно продолжала обращаться мысленно к отцу. Тепло от рук Августы разливалось по телу. Потом...я перестала ощущать что-либо. Прошло какое-то время. Я приоткрыла глаза и...вместо маленького окошка знахарки увидела перед собой большое окно с бордовыми портьерами. Изменилось не только окно. Комната была не та.. Всё было не то. Большая зала, богато обставленная. Картины на стенах, тяжёлая мебель, кресла, столики, зеркала, камин. А из окна видны крыши нашего городка.... Дом, в котором я теперь находилась, стоял на холме. Дом на холме. Дом!..А ещё внизу, перед домом, на белом валуне я увидела...
Он:
Я увидел в окне девушку. Вначале подумалось – вдруг то призрак, неприкаянная душа, взирающая на мир живых? Но, приглядевшись повнимательней, приметил: тёмные глаза, ещё не просохшие после слёз, прядь каштановых волос перечеркнула щёку. Пальцы теребят воротник синего простенького платья. Пошевелился — девушка заметила меня. Помахал ей рукой. Глаза её округлились, она отпрянула от окна. Как она туда попала, хотелось бы знать? Через дымоход? Я подошёл к входной двери, тронул ручку (до меня это проделывали тысячу раз, потому особо не надеялся), нажал. Створка беззвучно отъехала в сторону. Я даже не очень удивился. Подумал: «Странно» и всё. И вошёл. А там...
Она:
Там, на белом камне сидел парень. Самый обычный, худощавый, вихрастый, с сумой за плечами. Он смотрел на меня, а потом помахал рукой. Я отошла от окна и села на стул. Мысли неслись бешеными скачками и налетали одна на другую. Кто он? Имеет ли отношение к происходящим событиям. И что, вообще, происходит? Боже, как я сюда попала?
Сверху донёсся слабый шум, и я заметила, что люстра как будто немного покачивается. В залу вело три двери, и мне всё казалось, вот сейчас одна из них откроется и кто-то войдёт. Но ни звука, ничего... Устав сидеть сложа руки, я прошлась по зале, пытаясь обрести душевное равновесие. Зачем-то передвинула влево пепельницу в виде дракона на камине. И решила идти. Альберта сотворила чудо, перенеся меня сюда, но чудо пока непонятно к чему ведущее. Ясно было одно: я должна двигаться. Пытаться достигнуть чего-то. Действовать. Остановив свой выбор из трёх дверей на той, что была поменьше, поуютнее (другие две – иссиня-черная с золотом и дубовая не понравились), нажала на ручку. Дверь легко поддалась, будто ждала моего прихода. За ней оказалась узенькая лестница, ведущая наверх. Пройдя по 13 ступенькам, я очутилась на маленькой площадке, куда выводила ещё одна дверь. За ней я увидела...
Он:
Я увидел перед собой длинную серую залу. Почему серую? Да вот именно такой она показалась, другого слова не подберу. Вполне возможно, стены, пол и потолок имели свой цвет, но мне они почему-то явились серыми. От всего веяло унынием и скукой. Я почувствовал непонятную тоску, мутными волнами накатившую на сердце. Чем дольше стоял здесь, тем хуже мне становилось. Да-а, не такого ожидал я от таинственного дома. Да только так иногда случается – разочаровываешься в самом интересном для тебя предмете...или человеке.
Я в доме. Дверь за моей спиной закрылась и открываться не собирается. Мне-то что! В случае чего выпрыгну в окно, благо первый этаж. Вдруг вспомнилась девушка, её бледное лицо... глаза будто знакомы. И я решил: обойду дом, найду её и спрошу, почему она плакала.
Я пошёл по серому залу. Непонятного цвета портьеры скрывали проём в стене. Больше никаких видимых входов и выходов не имелось. Вошёл через проём в небольшую овальную комнатку (и надо сказать, ощущение тоски моментально улетучилось). Сама по себе она была ничем не примечательна, только посредине высилось прямоугольное зеркало в деревянной раме (двустороннее, как потом оказалось). Едва я вступил в комнатку, отражение в зеркале шагнуло мне навстречу. Но...человек в зеркале, как две капли воды похожий на меня (да это и был я!) имел абсолютно иное выражение лица! Он болезненно хмурился, страдальчески вздыхал и качал головой. Я схватился за голову, ощупал лицо, а тот, в зеркале, сложил руки на груди и мрачно уставился на меня. «Слушай, чего пришёл? Тебя сюда разве звали? Хорошего от заколдованных домов не жди... Может, прикроешь рот, а то меня проглотишь!» Я поспешно захлопнул рот. Говорило моё отражение. М-да...Наверное, вам читать об этом легко, а мне вот пришлось несладко. Видишь самого себя со стороны, дающего советы и ворчащего. На тебя. То есть, на себя...Бр-р..Голова закружилась. Пока я свыкался с новыми ощущениями, двойник в зеркале саркастически вещал о вредном влиянии колдовства на неокрепшие умы. Речь свою (впрочем, довольно правильную) он перемежал остротами и нареканиями. Я взял себя в руки; (в конце концов, с Мастером многое довелось повидать), подошёл поближе и произнёс: «Ладно, хватит! Не делай кислую мину. Она мне ...тебе не идёт. Скажи лучше, как подняться наверх?» «А не много ли ты хочешь?» - визгливо вскрикнул Не-Я. «Незваный пришёл, незваным и уйдёшь! Тебе не о чужих домах думать надо, а о своей жизни! Глянь на себя! Неудачник! Ни имущества, ни семьи. Бедные родители, если б они были живы...» «А вот родителей не тронь!» - рассвирепел я и заметил (почувствовал), как черты моего лица исказились: я болезненно хмурился и кривил рот. Становился похожим на отражение. Не зная, что делать, быстро шагнул мимо и заскочил в другой проём – с противоположной стороны. Глаза резанул яркий свет. В ушах зазвучала музыка – самая прекрасная, какую я слышал. Всё здесь было чудесно, чудесно до невозможности. Я словно охмелел, кружилась голова, без причины хотелось смеяться, пуститься в пляс. Я ощущал необъяснимую безумную радость, губы свело от широкой усмешки. Короче, через пару минут я почувствовал себя полным идиотом. Устал радоваться и наслаждаться неизвестно чем. С трудом добрёл до проёма и вернулся в овальную комнату. А навстречу мне выпрыгнул, звонко смеясь, я сам, вернее, отражение, счастливое и глупо-довольное. Как я упоминал, зеркало было двусторонним, состояло из двух плотно прижатых друг к другу створок. С одной стороны в нём отражалась Комната Печали, с другой – Комната Радости. И я в разных ипостасях. «Хэй, старик, не грусти! Что за кислая физиономия? (странно, такой вопрос уже где-то звучал...) Выше голову, хвост трубой! Не вешать нос!» Он, видно, мог до бесконечности выкрикивать подобные лозунги. Мне стало тошно: «Слушай, не тараторь... Скажи, как мне добраться наверх?..» «А чем тебе здесь плохо? Приободрись! Не полезешь наверх – не сломаешь шею!» - выдав эту ужасную, только что выдуманную им сентенцию, двойник захохотал, да как! Я в жизни так не смеялся. Захотелось хлопнуть его по лбу. Не помня себя, схватился за раму, где умирал от смеха весельчак. И вдруг почувствовал,— зеркало движется! Оно состояло из двух частей-створок, и я захлопнул их, как книгу, замкнув внутри свои весёлое и грустное отражения. Не знаю, что с ними сталось, но оба мне порядком надоели. А это ещё что такое? Внутри створок тоже было зеркало, и сейчас оно открылось, и я видел в нём себя, но за спиной..не комнату Веселья, как полагалось бы...Нет, за моей спиной виднелась широкая каменная лестница, уводящая наверх. Я протянул руку и прикоснулся к стеклу. Только стекла больше не было...
Она:
Не было в той комнатке ничего особенного. На полу зелёный коврик, уютная и простая мебель. В углу в кресле-качалке сидел старик. Видно, прежде чем заснуть, он читал – пухлый том сполз с колен на пол, очки чуть не падали с носа. На животе его, укрытом пледом, свернулась серая маленькая кошка – и поднималась-опускалась в такт дыханию спящего. Что ещё прибавить?.. Дрова весело потрескивали в камине. В окошко вдруг забарабанил дождь, что усилило ощущения уюта в тёплой комнатке. Мирок, куда я попала, был на диво спокоен, всё здесь согревало душу. Мне захотелось, подобно кошке, свернуться калачиком перед камином, смотреть на огонь, слушать шёпот дождя за окном и ни о чём не думать, забыть обо всём.. Забыть.. Отец!
Я кашлянула, прошла пару шагов. Старичок с кошкой одновременно открыли глаза. «Батюшки, какая гостья! – воскликнул скрипуче дедушка: кошка, обиженно мяукнув, отлетела в одну сторону, плед — в другую, и не успела я оглянуться, как сидела за столом и пила чай с булочками и малиновым вареньем, а дедушка гладил меня по голове. Понимаете, обычно так не бывает. Даже если человек и симпатичен, не станешь же ты сразу подчиняться ему во всём и давать гладить себя по голове. А здесь... Я будто знала, что так и нужно, всё правильно, и чай был вкусным, а старческая рука тёплой и доброй. Незаметно для себя рассказала ему про свои беды и радости и про удивительное перемещение в заколдованный дом. При имени Августы старичок одобрительно кивнул головой а когда я упомянула про парня возле дома, отчего-то хмыкнул и подмигнул мне. «Куда идти? – спросила его. «Если б я знал, дитя, - вздохнул в ответ старик. - Но раз Августа направила тебя сюда, значит так надо...Стремись наверх. Как можно выше..» «На чердак, что ли?» - не поняла я. «Эх, если б у всего высокого был свой чердак. А то ведь поднимаешься, поднимаешься, и конца края не видно И земли не видать, и наверх путь не завершён. Но ты не останавливайся на полпути, слышишь?» - строго прибавил он, глядя на меня поверх очков. И вдруг произнёс вкрадчиво: «А то, может, здесь останешься?.. Видишь, как у меня хорошо. Книжки интересные есть... Ты ведь любишь книжки?» Я с растерянной улыбкой кивнула.
Вам, наверно, покажутся странными мои колебания.... Какой интерес для девушки представляет маленькая комнатка в странном доме, обитатели коей – старик и кошка? Но зайдя в неё, вы бы поняли меня. Здесь от всего веяло покоем и уютом. Будто мамины руки обнимают вас, и вы прячетесь в объятьях, как в домике. Вы осознаёте: вечно так продолжаться не может, и скоро руки разомкнутся, и вы вновь окажетесь лицом к лицу с огромным равнодушным миром.
Вот так и мне не хотелось покидать комнату... как материнские объятья. Но пришлось. Я тихо вышла в приотворённую стариком дверь...
Он:
Дверь... Зеркало превратилось в двери! Я шагнул внутрь и очутился на лестнице в холодном сумраке. Оглянувшись, не увидел ничего, кроме пустоты и темноты. Не желая присматриваться, было ли что-то в той пустоте, начал подниматься. Поднимался недолго, а может и пару часов...Ни о чём не знаешь наверняка, если путь твой ведёт из пустоты.
Наконец вышел на широкую площадку, с которой уводила дверь, массивная, дубовая. Хорошо, когда не приходится делать выбор. Я подошёл к ней, холодея при мысли, а что если она окажется закрытой. Как тогда? Нажал на ручку. Не открывалась. Так, приехали...Что делать дальше, я не представлял. Уселся рядом, стал размышлять, и среди прочих мыслей одна показалась довольно занятной. Я припомнил, что, как только сошёл с лестницы и кинул взгляд на дверь, она, кажется... ну да, была приоткрыта. А когда я приблизился к ней, внутренне содрогаясь: «А что если..», это «если» стало реальностью. Может, страх заставил меня поверить в закрытую дверь? Я сам убедил себя в этом...
Поднявшись, вновь нажал на ручку. Спокойно и уверенно. Дверь открылась.
За нею оказалась довольно большая с богатой обстановкой комната. Но самая обычная, без волшебных зеркал, чему я только порадовался, а то порядком устал от всяких отражений. По роду своих занятий я связан с волшебством, но это волшебство иное. Оно... как бы вам объяснить... близко к природе и человеку. Так колдовать, как я, сможет каждый. Нужно лишь иметь терпение, хорошую память и любовь. Да. Без любви ничего не получится, сколь бы ни обширными и обстоятельными были ваши знания. Если они не согреты искрой любви, грош им цена.
А комната... Столы, кресла, камин. На нём – пепельница в виде дракона, я машинально подвинул её вправо. Подошёл к окну и увидел прямо внизу белый валун, на котором недавно сидел... Очевидно, именно здесь была девушка. Ушла. Куда она ушла? Похоже, последние слова я произнёс вслух, потому что мне ответил пискливый голосок: «А что ты мне дашь за ответ?» Я грешным делом подскочил к зеркалу, но увидел там лишь свою подозрительную физиономию. «Вот дурачок!» - крикнул кто-то. Голос доносился с потолка. Подняв голову, я встретился взглядом с забавным существом, удобно расположившимся на широкой люстре. Оно было белого цвета, размером с большого кота, да и по внешнему виду смахивало на представителя кошачьих. Вот только ушки у него оказались не острыми, а свисали, и на конце толстого пушистого хвоста красовалась длинная рыжая кисточка. «Ты кто?» - спросил я. Зверёк довольно захихикал, устроился на люстре поудобнее и, помахивая хвостом в такт словам, пустился в разглагольствования: «Вопрос, заданный тобой, есть риторический, иными словами не требующий или не имеющий ответа. Ибо как я могу оценить, кто я? «Что ты есть – ты не видишь, что ты видишь – тень твоя», верно? И какой ответ ты хотел услышать? Моё имя, кем я здесь считаюсь, какую религию исповедую? А может, мой пол или политические убеждения? Иными словами...» «Иными словами, я сейчас сдёрну тебя за хвост с люстры, - сказал я, - чтоб не умничал.» Зверёк возмущённо фыркнул, но хвост опасливо подобрал. «Извини, ты чересчур увлёкся. Как тебя зовут – достаточно конкретный вопрос?» «Зовут Рур» - пискнул тот. «Прекрасно. Я – Ян. Итак, ты видел девушку здесь..» «Боже, как я сюда попала?» - послышался женский голос. Очень приятный, надо заметить. Я оглянулся. Никого. Это сказал Рур! «Умеешь подражать голосам?» «Ты кто?» - молвил он в ответ, и я впервые услышал, как звучит мой голос со стороны. «Рур, а что ещё она сказала? Куда пошла?» Сам не понимаю, почему я так разволновался. Просто всё сильнее чувствовал потребность найти её. А вдруг это хозяйка дома? Да нет, не похоже. Она была напуганной и растерянной. «А что ты мне дашь, если отвечу?» «А что бы тебе хотелось?» (вот меркантильное существо!) «Ну ты предлагай, а там посмотрим,» - заявил Рур и принялся энегрично раскачивать люстру.
И отрицательно качать головой на мои предложения. 10 золотых монет? (неприкосновенный запас) Очень интересную книгу с картинками (справочник лекарственных трав Синих лесов, который я знал наизусть)? Часы с кукушкой? (у меня их не было, но мог достать) Карту всех грибных и ягодных мест в окрестностях (хотя вряд ли Рур питается ягодами и грибами. Уж очень острые зубки.)
Я называл и называл, перечислил всё, что мог и не мог. Очень уж хотелось, чтоб Рур ответил на вопрос, но то ли из вредности, то ли из-за черезвычайной переборчивости – он отказывался от всех предложений и всё сильнее раскачивал люстру. Наконец, когда я больше ничего не смог выдумать, он пискнул: «Твоё время истекло!», оттолкнулся от люстры и совершил нечто невообразимое...
Она:
Там было нечто невообразимое. Лес. Нет, я не сошла с ума, не по своей воле оказалась в заколдованном доме. Ничего просто так не происходит. И лес тут был не просто так. Как это выглядело? Стены отступили, потолок невозможно было разглядеть, но и неба не было. Росли деревья, мох, травы, папоротники...Всё, чему положено расти в лесу. Я даже подумала: может, опять куда-нибудь переместилась? Но дверь за моей спиной оставалась. И я решила..знаете что? Не пугаться. Что толку, шарахаться от всего и пребывать в постоянном напряжении? Будь что будет. Тем более, еле заметная тропка угадывалась в траве, уводя под ветвистые своды. Я и пошла по ней, приняв как данность происходящее. Шла и смотрела по сторонам, и размышляла. Вспоминала нашу жизнь до болезни отца. Как хорошо нам было! Как радовался папа моим успехам в учёбе! Как сияло его лицо, когда я неуверенно прочитала по складам свою первую фразу. А когда училась готовить...это после смерти мамы. Было дело, перепутала сахар с солью, и именинный папин пирог не мог есть никто, включая и вечно голодного щенка Фроки, а он ведь находил весьма аппетитными отцовы тапки... Ах, как давно это было.. откуда взялась проклятая хворь?
Почему так неблагодарны люди – они начинают ценить счастье, когда оно утеряно, а, купаясь в нём, придирчивы к любым мелочам, вместо того, чтобы радоваться.
Да, вера в людей ещё жила во мне, но... врачи ничего не смогли сделать для отца. Есть ли человек, способный помочь ему? Маг, колдун, знахарь – кто угодно! Кинулась бы в ноги, умоляя про помощь. Ничего б не пожалела, клянусь!
Такие мысли роились в голове, а ноги шагали по тропинке. Странное дело, мне почему-то казалось, я не двигаюсь, а стою на одном месте или иду по бесконечному кругу.
И тут наконец что-то произошло. Я заметила краем глаза некое движение и увидела – на ветке ели сидел он...
Он:
Он опрыгнул вверх и исчез, проскочив сквозь потолок. Только люстра раскачивалась, а больше ничего не напоминало о том, что кто-то был в комнате, кроме меня. Я пожал плечами. Странное существо. Хотя всё здесь, мягко говоря, не совсем обычно. Смотря по чьим меркам судить. Я – незванный гость, и обитателям дома кажусь такой же диковинкой, как и они мне. Вот и весь сказ.
Итак, идти дальше. В комнату вело (или уводило, как угодно) три двери, причём из одной я пришёл. Две другие сильно отличались, что поставило меня в затруднение. Как я понял, правила дома заключались в том, что нельзя было зайти и выйти в одну и ту же дверь. Она или исчезала, или не открывалась. Выбирать приходилось лишь единожды. Как тут не задуматься?
Одна дверь была поменьше, поуютнее. Вторая – из непонятного чёрного с золотым материала. Подумав, я открыл вторую дверь и...
Она:
Он сидел и помахивал хвостом с длинной рыжей кисточкой на конце. «Славный,» - вырвалось у меня, но он действительно был таким – миленьким, пушистым, с забавно свисающими ушками. Зверёныш поглядел на меня и пискнул: «Рур!» «Рур» - ответила я, думая, что изъясняюсь на его языке, и услышала с удивлением насмешливое: «Да нет, это меня так зовут «Рур». А тебя?» «Меня зовут Инни.Ты случайно не знаешь, куда ведёт эта тропинка?» «Случайно знаю, - Рур закинул лапу за лапу, - но подумаю, сказать ли тебе.» «Ну подумай,» - согласилась я и села на пенёк под ёлкой. Так мы некоторое время сидели: Рур на ветке, рассеянно покусывая свою кисточку, я – внизу, уперевшись локтями в колени и положив подбородок на ладони. Вдруг Рур чирикнул: «А он тебя ищет.» «Кто?» «Иными словами, я сейчас сдёрну тебя за хвост с люстры,» - услышала я хрипловатый мужской голос, впрочем, довольно приятный. Оглянулась. Вокруг никого, лишь Рур довольно жмурит глазёнки. Он раскрыл рот и сказал тем же голосом: «Кто ты?» Зверёк имитировал речь какого-то человека. «Кто он и что ему от меня надо?» - спросила я. «Понятия не имею. Обыкновенный парень. Всё выспрашивал, как тебя найти, - хвостатый захихикал. - Но не смог предложить мне ничего стоящего за ответ. А что можешь предложить ты?» Тон его приобрёл какую-то оскорбительную окраску. Я не собиралась бегать на задних лапках перед кем бы то ни было, а тем более перед этим чудиком. Поэтому встала, отряхнула с платья иголки, поправила волосы и спокойно сказала, что могу спеть ему песенку. Не больше и не меньше. Реакция оказалась неожиданной: Рур сразу утратил чванливый вид, глазёнки его засветились, и он радостно закивал головой. Видно, малышу давно не пели песен. «Какую ты хочешь?» «Всё равно какую,» - был ответ. Я подумала и запела ту, что мы часто хором пели с отцом в холодные зимние вечера или дождливые осенние:
Зимний день,
Холодный, скучный –
Властвует
мороз трескучий.
День весенний
Дарит счастье,
Прочь уходят
все ненастья.
Летний день
Залитый солнцем,
Растворяй ему
Оконца.
День осенний
грусти полон.
Слёзы льёт
В лугах и долах.
Год за годом
Постепенно,
Времена летят
Посменно.
Принимайте их
С охотой,
Чтобы не было
заботы!
Руру песня очень понравилась, он подмуркивал с ветки в такт словам. Когда я допела, он довольно хрюкнул, а затем сказал: «Теперь смотри, что это за тропа.» Спрыгнул на землю и вдруг закрутился волчком, и мне показалось, что от его верчения всё вокруг тоже закружилось. Стволы деревьев потеряли очертания, смазались, как свеженарисованная картина, на которую пролили воду. Они бледнели, тускнели, выцветали, а потом Рур остановился. И всё исчезло. Была пустая комната с двумя дверьми в противоположных концах. Мы находились посредине. «Всего лишь иллюзия,» - заявил Рур. – Ты могла бы бродить по лесу...оч-чень долго! До старости. Или дольше. Я побуду с тобой. Тебе ведь туда?» Зверёныш посеменил к другой двери и выжидающе посмотрел на меня. И...
Он:
И меня окутал сумрак. Все предметы казались призрачными. В воздухе плыл густой туман, серебристый, глубокий, наполненный заклинаниями. Я походил по комнате, выглянул в окно и увидел там ночь, хотя в предыдущей зале солнечные лучи скользили по полу. А тут пол стал...топким. Создавалось впечатление, что он может исчезнуть, и ты провалишься в Ничто. Словом, надолго задерживаться здесь не захотелось. Направился ко второй двери в этой комнате, такой же чёрно-золотой. В какой-то момент глянул на свою руку...Она становилась прозрачной! Я испарялся. Таял, терял плоть, превращался в призрака. Тени в углах обрели чёткость, казались реальнее, чем мебель. Я подбежал к двери рванул её на себя...Она не поддавалась! Счёт шёл на секунды. Я дёргал её изо всех сил и в конце концов...
Она:
В конце концов, Рур не самый худший спутник. Мы вместе распахнули дверь, вместе вошли и...похоже, вместе пожалели об этом. Рур испуганно пискнул и исчез. Тоже мне, спутник...Что же мы особенно увидели? Да ничего. Не видно было ни зги.
Темнота бывает разная.
Бархатная, иссиня-чёрная темнота летней ночи, сотканная из запахов и звуков...Унылая пыльная темнота кладовых.... Мёртвая темнота в окнах покинутых жилищ...
Здесь не было ни бархата, ни уныния, ни смерти. Никаких ощущений. Пустота. Безвременье. Я сделала наугад несколько шагов, страшась попасть в западню. Протянула руки вперёд. Наверное, так себя чувствует глухой и слепой человек. Где искать выход? Я попыталась нащупать стены, хотя бы ту дверь, откуда вошла. Но не смогла. «Иди наверх, не останавливайся,» - говорил старичок. А если не знаешь, где верх, где низ?.. А если...
И хоть бы звук какой. Хоть бы сверчок застрекотал. Мне вспомнился летний день, года два назад. Мы с отцом ходили по лесу: я искала ягоды, а он – подходящий материал для работы (ветки и корни), хотел сделать игрушки деткам наших соседей. И вот: мы устроились на отдых на поляне, я улеглась прямо в траву, поставив рядом почти доверху наполненное лукошко. Отец сидел, опершись спиной о дуб, выстругивал что-то, по обыкновению бормоча под нос полюбившуюся мелодию. Звуки леса сплели над нами купол. Яснее всего я слышала стрекот цикад и гудение отца, — он сидел близко. И птицы пели, конечно, и шумела листва деревьев, и ничей голос ни убавить, ни прибавить. То была мелодия жизни.
Я задумалась...Я смогла позабыть про пустоту вокруг, углубившись в мир в себе. Внезапно лёгкое, едва заметное свечение привлекло внимание... Оно исходило от моих рук. Ничего не понимая, я смотрела на ладони, по которым пробегали огненные искорки. Повела рукой – темноту прорезал золотистый свет. Тьма осталась, но...пустота в ней исчезла. И...вы не поверите...где-то робко запела цикада..Я пошла вперёд. Сердце билось сильными толчками и золотые искры падали во тьму. А потом...
Он:
Потом я осознал, что дёргаю дверь на себя и толкнул её от себя, и она открылась. Я чуть не вывалился на лестницу. Вела она вверх. Только вверх. Стало быть, на третий этаж. Я поднялся, переводя дыхание, увидел проход в стене, занавешенный чёрной тканью. Ткань мне не понравилась, но что делать...Откинул её и вошёл. Вернее влетел в Ничто. Может, такая вот Пустота царила внизу лестницы, на которую я ступил из зеркала. Но бывают моменты – когда преграды злят. Я пошёл во тьму, сжав зубы. Была б моя воля, разодрал бы мрак в клочья. Готов был идти куда угодно и как придётся. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг темнота изменилась. Впереди замерцало тёплое свечение. Я затаил дыхание. Я не знал, кого благодарить, кому молиться, и возблагодарил в душе всех, кого знал, и кто был способен помочь мне. Ибо, подойдя ближе, узрел ровный свет и ту, кого он окутывал. Тёмные спокойные глаза, прядь волос у щеки. «Здравствуй,» - сказал я.
Она:
Потом подошёл он. Я услышала уже знакомый хрипловатый голос. «Здравствуй,» - сказал он. Свет, исходящий от меня, осветил его лицо. Глаза...Я не смогла разглядеть их цвет. «Здравствуй,» – ответила ему. «Видел тебя в окне. Дом открыл мне двери. Или может, ты отворила их?» «О, нет. ..Я здесь такой же гость, как и ты.. Мне нужно.. Мне нужно добраться наверх.» «Наверх?» - вопросительно повторил он, пристально вглядываясь в моё лицо. – Что ж, давай пойдём наверх вместе. Вдвоём полегче будет.» «Да, наверно,» - ответила ему «Меня зовут Ян». «Инни». Я попросила его кратко рассказать, в каких комнатах он бывал и что видел. Выяснилось, что сюда пришли мы из разных дверей, и надо искать каким-то образом третью. А есть ли она? Не знаю, что делать.Видимо, я произнесла вслух последние слова. Ян участливо коснулся моей руки и заявил, что падать духом не следует ни при каких обстоятельствах. «Слушай...Можно задать тебе вопрос личного характера?» - спросил он вдруг. «Н-ну..задай...» «Почему ты светишься? Ты святая?» Наверное, темнота вздрогнула от моего смеха. Кстати сказать, свечение вокруг усилилось настолько, что я смогла разглядеть цвет его глаз. Серо-зелёные. Он смущённо хмыкнул, но явно ждал ответа. «Да нет, не святая.. Не всегда говорю правду и в детстве лазила за яблоками в чужие сады.. А светиться..хи-хи...извини...стала недавно. Вот теперь, в темноте..» Я рассказала о своих похождениях. Ян слушал внимательно, потёр переносицу указательным пальцем и торжественно сказал:.
Он:
Я сказал: «Ха! Всё ясно!» Инни недоумённо посмотрела на меня, и с трудом отрвавшись от её бархатных глаз, я разъяснил: «Ты силой своих мыслей можешь, очевидно, создать в этой зале всё, что угодно. Вспомни – ты думала о стрекоте цикад – он зазвучал. Свет, окутывающий тебя – это свет творения, напоённый силой любви..» «Почему же ты не светишься? Как ты шёл через тьму?» «С помощью злости и гнева. Не менее сильные чувства, чем любовь.» Инни несколько странно взглянула на меня, не ответив. Мы помолчали. Я так и не понял, что она ищет в доме, но решил не расспрашивать. Придёт время – сама расскажет.
«Так что же?..Будем творить?» - спросил у неё весело. Она пожала плечами, робко улыбаясь: «В каком смысле?» «Ну давай сделаем так, чтоб стало светло. Подумай про солнце.» «Но...» «Никаких но. Действуй!» «А ты не хочешь мне помочь? – поинтересовалась она. «Хочу и помогу. Я не сосредоточился как следует.» «Ну я подожду, пока ты сосредоточишься.» «Нет, я не могу сосредоточиться, видя, что ты ждёшь, пока я сосредоточусь.» (Н-да, дикая фраза!) Инни рассмеялась, потом состроила серьёзную мину и сказала: «Всё! Сосредоточились, никто никого не ждёт!»
Я закрыл глаза, представил себе ослепительное лазурное небо над пшеничными полями. Небо, исходящее голубизной и покоем. Свет, рождённый им, пробегает по земле...
Так, а воду, кажется, никто не заказывал!..
Отфыркиваясь, я вынырнул на поверхность. Рядом плескалась Инни. Мы плавали посреди премилого озерца. Кое-где на поверхости качались мои пшеничные колосья. И вверху - лазурное небо. Без солнца. Про солнце я забыл, вот тюфяк!.. Но было светло. «Так откуда вода?»
Она:
Вода пришла мне на ум в связи с солнцем, как ни странно. Вспомнился очень тёплый денёк на Малом озере. Блики скакали по глади, и было так весело набирать в пригоршни воду и ловить солнечные зайчики в ладошку. Я виновато посмотрела на Яна. Он предложил придумать берег, подплыл ко мне и ласково сказал: «Только давай я придумаю. А то не оказаться бы нам в зыбучих песках...» В ответ я весьма удачно окатила его водой и пару минут, смеясь, мы бултыхались в моём озере. Потом Ян лёг на спину, закрыл глаза, и через мгновение недалеко от нас появилась песчаная коса. Мы блаженно растянулись на песке, ожидая, пока просохнет одежда (для этого позвали ветер). Ян поглядывал на меня, и нельзя сказать, что его взгляды были мне неприятны. Но я вспомнила, зачем нахожусь здесь, и погрустнела. «Надо подниматься наверх,» - вдруг напомнил Ян мягко. Я с благодарностью кивнула, меня тронула искрення забота в его голосе. Ну что ж, нужно...
Он:
«Нужно придумать дверь,» - заявила она твёрдо. – «Через которую мы попадём наверх». Но наверняка, чтоб попасть на следующий (четвёртый) этаж, необходим ориентир. Я задумчиво почесал переносицу. Инни смотрела на меня с надеждой. Она редко бывала возле дома и при всём желании не смогла бы ни к чему привязаться. «Ты пока займись внешним видом дверей,» - наказал я строго, и, не удержавшись, отвёл прядку с её щеки,— она мешала ей...
Много раз бывал я возле дома, в разные времена года. Видел и занесённую снегом крышу, и слёзы дождя, скользящие по окнам, и хоровод листвы у порога. Видел... А дом...Что в нём такого...какая примета?.. Четвёртый этаж, последний.. Сова! На фасаде на уровне 4-го этажа изображение серой совы. Как я мог забыть?! Люди ещё спорили, был ли рисунок изначально, или кто дорисовал его...
Я открыл глаза и увидел улыбающуюся Инни, и дверь, покрытую искусно вырезанным узором, тёмно-красную, с медной начищенной ручкой. Я взял Инни за руку. Я открыл дверь, и мы...
Она:
Мы первым делом бросились к окну. Захотелось увидеть реальный невыдуманный мир. И узнать, где мы находимся. Четвёртый этаж. Мы перебрались на четвёртый! «А как же, иначе и быть не могло,» - спокойно сказал Ян, и мне захотелось взъерошить ему волосы и дунуть в лицо, но я лишь улыбнулась. Мы оказались в длинном помещении, довольно заброшенного вида. Тяжёлые синие занавеси поседели от пыли, на полу оставались отпечатки следов. И всё же... это была комната, настоящая, без иллюзорных лесов, выдуманных озёр; освещённая вечерним, не нами созданным, солнцем. И было две двери, абсолютно одинаковых. Ян предложил передохнуть. Мы уселись в кресла, он достал из сумки хлеб с вареньем и фляжку с водой, и мы с большим аппетитом поели.
Странно, я не чувствовала ни малейшей неловкости с Яном.. Как с тем стариком. Просто увидела и поверила. Нет, конечно, я бы не разрешила ему вот так сразу погладить меня по голове, но...
«Так ты говоришь, хочешь попасть наверх? На чердак что ли?» - прервал Ян очень кстати поток моих неконтролируемых мыслей. «Не знаю. Как можно выше. Дело в том...» - я уже собралась рассказать ему свою историю, но вдруг из-под кресла раздался шорох и вынырнула пушистая мордочка с висячими ушками. «Рур!» - в один голос воскликнули мы. Зверёныш вылез из-под кресла целиком, отряхнулся от пыли и с важным видом уселся на столик, между нами. Прямо на остатки варенья. «Привет-привет! А вы тут, значит, едите, да? А может, я уже месяц с голоду умираю! На втором этаже у всех стульев ножки поотгрызал... А они едят.. А мне ни слова.. Нет чтоб поделиться!» «Ты сидишь на вареньи,» - сказал Ян с каменной физиономией, а глаза его смеялись. Хорошие у него всё таки глаза, серо-зелё...да я уж, кажется, говорила. Рур обиженно тявкнул, соскочил на пол. Общими усилиями удалось отчистить его настолько, чтоб он ни к чему не прилипал, но сзади белая шёрстка приобрела нежный розоватый («романтичный», как выразился Ян) оттенок. Потом мы из остатков варенья и хлеба соорудили зверёнышу бутерброд и таким образом умилостивили его. После...
Он:
После я попытался приступить к распросам; хотел узнать, в какую из дверей лучше пойти, но Рур капризничал, баловался и плёл ерунду.
Инни держалась на удивление спокойно. Она вообще производила впечатление серьёзного спокойного человека. Часто лицо её становилось задумчивым, даже грустным, но улыбка, полная добра и непередаваемого света, зажигала в глазах золотистые искорки. Я мог бы смотреть на неё всё время, не отрываясь, - так смотрят на звёздное небо или пламя костра.
Так вот Инни взяла дело в свои руки. Она посадила Рура к себе на колени, и глядя в его глазёнки, сказала, что для нас очень важно найти путь наверх: для него это лишь игра, а для нас вопрос жизни и смерти (она так и выразилась). «Ты прекрасно знаешь, мы беспомощны в огромном доме, и немногое в наших силах. Но всё, что от нас зависит, выполним, слышишь?»
Рур притих, соскочил на ковёр, покружил по комнате, оставляя в пыли отпечатки лапок. Потом муркнул (я заметил, что он мог производить какие угодно звуки и постоянно пользовался чудным умением): «Ладно. Я объясню, как пройти дальше. А вы за это должны будете выпустить меня отсюда. Сам я выйти не могу.» «Как же тебя выпустить?» - поинтересовался я. «Не знаю. Но обещайте.» Инни сказала тихо: «Обещаем» - таким голосом, что невозможно было не верить ей. «Значит так, слушайте..»
Она:
«Слушайте, - молвил Рур. – Вы должны войти в разные двери. Обоим в одну идти нельзя, иначе не вернётесь оттуда. Каждому доведётся пройти по ему предназначенной комнате. В зависимости от того, как вы будете проходить через неё, станет ясен дальнейший путь.»
По виду Яна было ясно, что идея идти по одиночке его абсолютно не устраивает. Я тоже расстроилась. Трудно отказаться от дружеской руки, пусть и на время. Но иного выбора не было..
«Хорошо. Спасибо. Мы выпустим тебя...» - с трудом проговорила я, впрочем, не представляя, каким образом это сделать. Рур довольно пискнул и исчез.
Двери ничем не отличаются, одинаковы. Я встала, приблизилась к окну. А солнце-то почти село. Багровеющий в его лучах лес на горизонте выглядел зловеще. Ян подошёл сзади, чуть приобнял меня за плечи и стал говорить.
Он говорил о том, что всё у нас будет чудесно, что в той комнате не может быть ничего страшного, а мы умные и смелые, и обязательно пройдём, и вскоре встретимся. Он говорил, что солнце садится, но завтра оно вновь взойдёт, а утро будет прекрасней всех ранее существовавших. Он говорил о ветре с гор, который нашептал ему слова старинной вечной песни под названием «Жизнь». Он говорил, что споёт мне эту песню, когда мы выберемся отсюда. Он говорил долго, временами молчал, и я не видела его лица, но чувствовала дыхание и тепло рук.
Солнце село. Золотые лучи в комнате погасли. Я обернулась, взглянула в его глаза, увидела там что-то... улыбнулась, быстро подошла к левой двери и..
Он:
Инни рывком распахнула дверь и шагнула внутрь. И всё. Её больше не было рядом со мной. Её не было рядом, и от этого болело сердце. Но она была, и я ощущал счастье. Когда я рассказывал ей про завтрашнее утро, то искренне верил в свои слова, чтоб и она поверила в них. И по её прощальной улыбке понял – она верила. Хотела верить...
Не тратя больше времени, я вошёл в уготованую мне дверь. За нею оказался длинный узкий коридор, освещённый отсветами факелов. Слева тянулась серая каменная стена, ровно в каком подземелье. А справа висели картины, много, через каждые четыре шага. Откуда ни возьмись появился Рур, шепнул: «Отвечай быстро, проходи, не задерживаясь, а то затянет.» «Кому отвечать и куда затянет?» - хотел спросить его, но не успел, — чудик исчез.
Подойдя к первому портрету, я, кажется, понял...Седой старец, глядевший на меня из-под насупленных бровей, откашлялся (в картине!) и вопросил: «Молодой человек, вы верите в чудеса?» Я уставился на него и чем дольше смотрел, тем явственне различал очертания его мрачного жилища, дрожащее пламя свечей в высоком канделябре... Меня затягивало в картину, ещё немного – и очутился бы в тёмной зале, рядом со стариком.. Я очнулся, сказал: «Да, верю.» и прошёл три шага.
Трое дам в роскошных платьях, с высокими причёсками, обмахивались веерами. Золото, блеск и роскошь обрамляли женскую красоту. Стоявшая посредине, прищурив прекрасные злые глаза, спросила: «Мальчик, угадай, кого из нас троих выбрали королевой бала?» «Ту, что более всего заслуживает этого,» - ответил я, отвесил им поклон и поспешил дальше.
На третьей картине был изображён пейзаж — зелёные холмы, озерцо, замок вдали. Присмотревшись, увидел быстро приближавшуюся тёмную точку. Рыцарь в серебристых доспехах подскакал к краю рамки, и я услышал гулкий голос: «Заявляю, что Эдит Блуайз – самая прекрасная девушка на свете. Соглашайся или сражайся со мной!» - и он воинственно воздел копьё в потверждение слов. «Согласен, что для тебя она именно такова!» - крикнул я, и оставив позади пылкого поклонника, остановился возле устрашаюшего зрелища.
На четвёртой картине бушевало восстание – на фоне пожарищ, столбов дыма двигалась толпа угрюмых людей. Их предводитель, с сединой в волосах, с мрачными глазами, произнёс: «Ты за кого: за Чёрных или за Белых?» «Я за мир», - ответил — и успел увидеть, как кривая усмешка исказила лицо восставшего...
Далее - двое детей, мальчик и девочка, на поляне в лесной глуши. «Мы потерялись,» - испуганно и очень тихо сказал мальчик, а сестрёнка уцепилась за его руку и хлюпала нососм. «Как нам выбраться, господин?..» Приглядевшись, я увидел скраю, в зарослях ольхи незаметную тропку. Видимо, ребёнок не нашёл её от страха... «Я не господин, меня зовут Ян. Вон глянь в ту сторону, видишь тропинку? Ступайте по ней и ничего не бойтесь.»
На следующем полотне — свадьба. Жених — пожилой, обрюзгший. С цепкими маленькими глазками. Невеста – худенькая бледная девушка. Слёзы блестели на её щеке, но, боюсь, не от счастья.. «Что я делаю?» - прошептала она, глядя на меня в отчаяньи. Жених беспокойно пошевелился. «Очевидно, жертвуешь своей жизнью во благо чужой,» - пришёл мне на ум ответ.
И, наконец, последння рамка, а там...
Она:
Я оказалась там – в длинном коридоре без окон, осещённом лишь факелами. По правую руку висели картины. «Задавай по одному вопросу, но такому, чтоб они захотели ответить. Не захотят – дальше не пройдёшь,» - услышала я голосок Рура, но самого его увидеть не успела. Задавать вопросы? Кому? картинам? М-да...
Но вот я стою перед первой и вниматетельный взгляд старика на ней смущает. Он смотрит на меня скептически и мрачно и похож на филина. «А вы...верите в чудеса?..» - спрашиваю, набравшись храбрости. Старец вздрагивает, сцепляет в волнении пальцы, проводит рукой по лицу и глухо отвечает: «Хотел бы...Но уже не могу...»
Иду дальше – три высокородных леди. Красота их приумножается отсветами бриллиантов на обнажённых шеях. «Ну и которая из вас вас самая красивая?» - спрашиваю насмешливо и уже не слушаю сплетения трёх голосов: «Меня избрали..» «Я...» «А мне...»
Обращаю внимание на третье полотно – зелёные холмы, зубчатые стены замка вдали. Рыцарь держит под узцы гнедого коня, лица рыцаря за забралом не видно. «Ваша дама живёт в том замке?» - спрашиваю лукаво. «О! Да! Её зовут леди Эдит Блуайз, и будь вы мужчиной, миледи, я бы непременно потребовал от вас признанья её красоты или вызвал на дуэль..» - затораторил он. «Я, к сожалению, женщина, но, если вам приятно, могу признать вашу даму красавицой, мне не жалко...» Рыцарь лишь разочарованно машет рукой в кольчужной рукавице.
Дальше то, чего видеть бы не хотелось — восстание, война? Отблески пожарища пляшут по толпе вооружённых людей. «За что вы сражаетесь? – кричу им. «За справедливость!» - отвечает командир с длинной посеребрённой гривой волос. Все армии, идущие в бой, верят в свою справедливость так или иначе, и тогда поражение им уже не страшно.
На пятой картине – двое деток в лесу. Малыш постарше оглядывается, не зная, куда идти, кроха-девочка прижимается к нему. «Ты видишь тропинку там, под ветвями ольхи?» - ласково спрашиваю я у ребёнка. Он бежит к указанному месту и радостно зовёт спутницу. Надо же, я чуть не спросила: «А как нас зовут?», не разобравшись в ситуации. Ведь больше одного вопроса задать нельзя...
Шестая картина – свадебная церемония. Вид затасканого жениха свидетельствует о том, что невеста преследует некие цели... либо цели преследуют её. Скорее второе. Глаза девушки заплаканные, угасшие, тусклые. «Ты идёшь на это ради кого-то?» - спрашиваю я. Она горестно шепчет: «Мать... Трое маленьких братьев...» Да. Мать обеспечила и себя, и троих сыновей, родив такую дочь. Я понимаю, что чувствую необъяснимую злобу, она сжигает меня, в глазах темнеет. Что же там на последней, седьмой картине?..Я не выдержу больше...
А там, ..там!..
Он:
..на картине Инни! За её спиной – точно такая же камення стена, что и за моей. У Инни уставшее лицо, тени у глаз, но вот она видит меня... Мы смотрим друг на друга.. её улыбка...за что мне такое счастье! На свете нет ничего прекраснее для меня...Она должна задать вопрос...
Она:
И я задаю вопрос, хоть и горло перехватывает. Я шепчу-спрашиваю-молю-надеюсь: «Ты поможешь мне...
Он:
...спасти отца?» «Да!» - говорю-отвечаю-обещаю я и протягиваю к ней руки. И она протягивает свои в ответ...Я подхожу к самой рамке и...
Она:
...пальцы наши соприкасаются. Мы ступаем навстречу друг другу, и нет больше каменного коридора...
Он:
И нет больше картин...
Она:
А только наши объятья...
Он:
И мы одни в целом мире...
Она:
Так не хотелось шевелиться, что-то менять, но надо было...
Понятие «надо» - довольно своеобразно, природа его далеко неоднозначна. Потому что для кого-то это понятие существует, живёт в крови, направляет по жизни и необходимо, как воздух. И продиктовано оно совестью, честью и лучшими душевными побуждениями. А иному оно неведомо, и он поступает лишь исходя из личных убеждений, иногда весьма специфических...
Я принадлежала к тому типу несчастных (или счастливых), что признают понятие «надо». Потому открыла глаза, разомкнула руки, крепко сцеплённые за шеей Яна, и огляделась.
Мы были наверху. На чердаке. В сумраке над головой сходились балки крыши. Здесь было тихо и пусто, впрочем...не совсем. Вдалеке виднелась некая тень...
Ян вновь привлёк меня к себе и спросил нежно:
Он:
«Что с твоим отцом, родная?» Инни посмотрела на меня глазами загнанного зверька, всхлипнула и рассказала про болезнь, метания по врачам и неожиданную, но не вполне ясную помощь знахарки. Я слушал, не перебивая, а потом заставил подробно перечесть признаки хвори и её течение. Я задумался, я тёр переносицу...
Она:
...он хмурил брови, и полузакрыв глаза, бормотал непонятные названия. С наростающим удивлением я смотрела на него и потом, коснувшись руки, прошептала сипло: «Ян! Ты лекарь?...» Он кивнул головой, не прекращая раздумий. Я схватилась за голову. Невероятно! Быть рядом с ним, искать путь наверх — что я хотела найти здесь? баночку с надписью : «Лекарство для папы Инни»?— и не узнать, кто он, и не рассказать о цели поисков!... Может, сейчас мы бы уже спешили домой, к отцу...
Почему так происходит? – из-за нелепицы, случайности или простого непонимания утеряно драгоценное время, бег которого иногда так губителен для кого-то...
Ян перестал бормотать. Он крепко взял меня за руку и сказал уверенно: «Я знаю, как лечить твоего отца. Только мне нужны записи Веда.. Они там, в хижине... – видя моё состояние, он говорил коротко, внятно, чтоб до меня дошёл смысл слов. – В моей хижине книга с изображением совы...» Внезапно...
Он:
..тень в глубине чердака шевельнулась, взлетели огромные широкие крылья и два больших круглых бесконечно мудрых глаза засветились во мраке. То была...Сова, Сова необыкновенных размеров, в несколько человеческих ростов. Я вспомнил одну из легенд, по которой именно Сова явила миру Дом. Ночная птица равномерно взмахивала крыльями, поднимая ветер. Песчинки кружились в воздухе. Инни вдруг стала беспокойно оглядываться, приложила ладони рупором ко рту и крикнула: «Рур!» А, вот оно что... Мы обещали вывести зверька отсюда. Да разве он услышит...
Она:
Рур услышал. Он пулей выскочил сквозь пол чердака, ухватился за меня, с испугом глянув на Сову и при этом умудрившись показать Яну язык. Вообще вёл себя так, будто всё время сидел где-то поблизости и ждал зова, не волнуясь о происходящем.
А вокруг происходило нечто. Такое впечатление, будто с каждым взмахом крыльев Дом сжимался. Мы и оставались на месте, и стремительно опускались вниз. Ян обхватил меня, я - его, Рур прижался к нам обоим...
Он:
...и скулил так противно, что хотелось наступить ему на хвост.
Дом терял плотность. Материя переставала быть материальной. Я видел под собой траву сквозь пять этажей, а над собой, сквозь крышу и семь труб – блеклое предутреннее небо. Дом опускался, этаж за этажом, растворялся в земле. Я не мог представить, что произойдёт с нами, когда достигнем земли. Неужели тоже исчезнем?!
Но вот я ощутил под ногами твёрдую почву... Глянул вверх: призрачная крыша опускалась, прошла сквозь нас (до чего странное ощущение!) и исчезла, и все семь труб вместе с нею...Всё.
Она:
Всё. Мы стояли втроём на холме. На востоке занималась заря. Похоже, это утро будет именно таким, каким предсказывал Ян. Трава, влажная от росы, липла к ногам.
Можно было пребывать в блаженном оцепенении долго, очень долго, удивляться, недоумевать: «Надо же, вот чудеса! Был дом – и нет его!»
Но рядом со мной стоял Ян, милый Ян, любимый Ян, знающий, как помочь папе. И я объяснила, как найти наш дом, чмокнула его в щёку и побежала к отцу, а он побежал в свою хижину за записями, а Рур покрутился, подумал и припустил вслед за мной.
И холм остался один оденёшенек, потому что Сова, создавшая Дом и уничтожившая его, тоже исчезла.
И некому было удивляться происходящему, разве что белому валуну, нет — почти розовому в лучах восходящего солнца. Но он хранил спокойствие и невозмутимость, свойственные каменным глыбам и мудрым людям.
январь- июль 2003