Кумекающий

И стоит себе кумекает! Кумекает стоит! Это странно, странно как-то для меня, я вот такого никогда себе не позволял! Нет, если и позволял себе кумекать, то только спускаясь вниз по эскалатору, только так! Но не более 30 секунд, не более!
А этот! Стоит! В центре города! Перед памятником Александру Сергеевичу Пушкину приседает на одной ножке, так что полы пальто в разные стороны, и кумекает! Я не выдержал, естественно, - кто выдержит! Выплюнул сигарету, чупа-чупс, хлебный сухарик, запах мяты, Ожидание Зарплаты, Причудливые Формы, Память о теореме Ферма и подбежал и подбежал к нему к нему! Я носился вокруг него приставным шагом, гикая и улюлюкая «Ну как же это? Ну как же это? Ну как же это?»
А он все приседал и приседал на одной ноге и кумекал:

Moi djadja samih tshestnih pravil,
Kogda ne v shutku zanemog
Vo glubine sibirskih rud
Hranil on gordoe terpenje.
Duhovnoi zhazhdoju tomim,
V pustine mrachnoi ja vlachilsa,
Ja vas ljubil tak iskrenno tak nezhno,
Kak dai vam bog ljubimoi bit’ drugim.

Неожиданно почернело небо. Резкий порыв ветра сдул пыль с тротуара, безжалостными пинками погнал грязную газету вдоль проезжей части, вдохнул обратно в легкие сигаретную затяжку у продавщицы мороженого в несвежем синем фартуке. Завибрировал и потрескался асфальт. Кто-то взвизгнул, кто-то уронил чизбургер, кто-то перекрестился, кто-то схватил за руку ребенка, кто-то укрылся в подземном переходе…
Воронье со скрежещущим карканьем слетелось с крыш и расселось на земле вокруг Кумекающего, который, закрыв глаза, все яростнее приседал и кумекал.
Мраморный постамент охнул и покрылся сетью мелких трещин. С Пушкиным стали происходить перемены. Бронзовые очи раскрылись и воссияли сигнально-багровым цветом. Бронзовые ноги с режущим слух скрипом согнулись в коленях, руки, высекая искры, сжались в кулаки. Тело сгруппировалось, как будто набирая чудовищно-неведомую силу, вдруг стремительно выпрямилось и, как камень из пращи, по красивой дуге всем своим весом придавило Кумекающего к земле, расплющило ноги; лужа мутной крови и белесых ошметков мозга растеклась под бронзовыми ступнями.
Я три раза подпрыгнул, закружился вокруг своей оси и, остановившись, набрал в грудь побольше воздуха и чистым-чистым тенором стал выводить начальные строки из арии Германа:

Chto nasha zhiiiiiiiiizn’? Igra!

МНЕ БЫЛО НЕЧЕГО БОЯТЬСЯ. РЯДОМ НЕ БЫЛО ПАМЯТНИКОВ ЛЕРМОНТОВУ, МОДЕСТУ И ПЕТРУ ЧАЙКОВСКИМ.