Здравствуй любовь моя!
Любимейший, много – многоликий Янус!
Вот уже на исходе третий день, как я не писала тебе, радость моя и жизнь моя. Не знаю, как это получилось, как я могла все эти три дня жить без тебя, и было ли мгновенье, чтоб я мысленно была отдельно от тебя – не знаю. Наверное, этого просто быть не может! Но факт, письмо не писалось. Мне нечего было сказать тебе, кроме того, что мне без тебя плохо, одиноко и никто тебя не заменит, а говорить об этом не хочется. Не хочется – зачем, если ты все – все знаешь и понимаешь. И потом, разве я не самая счастливая на свете женщина, раз ты меня любишь?! Скажи, разве твоя любовь не стоит того, чтобы ждать? А Вера, глупая, она ничего не понимает. Она сегодня меня спрашивает: « Почему именно он, разве в нашем городе, среди твоих знакомых нет людей умнее его, добрее, красивее?». В самом деле, встречаются – наверное, и обладают множеством достоинств. Ну и пусть! Я слушала Веру, смеялась от счастья и говорила: «Есть, Верочка, и красивее, и добрее, и внимательнее, есть. Но ОН – один, один – единственный. Нет на свете другого такого, с такими руками, глазами, голосом!». Она не понимает меня, бедная Верочка, я не злюсь на неё. Ей странно, мой муж для неё – идеал мужчины и мужа, и слышала я это не раз. Ну и пусть! Я люблю свою переменчивую погоду, люблю дождик и солнышко, меня не пугают Ваши ветра, а если засуха, мы Вас обильно будем поливать… Знаешь, что меня иногда тревожит – что мы могли с тобой не встретиться или встретиться и не заметить друг друга, разойтись в том длинном коридоре. И Я рада, что этого не случилось. Слушай! Написал это Лев Таран:
Мне приснился старый детский сон:
Будто бы я по уши влюбленный –
Безнадежно, жадно, вдохновенно-
И стою коленопреклоненно…
Волосы твои рассыпал ветер…
В жизни я тебя так и не встретил.
Милая моя из детских снов,
Я смеяться и рыдать готов,
Я готов к тебе во тьме полночной
По трубе забраться водосточной…
Я уже почти забыл, что страсть –
Не схватить и не к губам припасть.
А когда – в слезах. И жар – до дрожи.
И мороз ползет по жаркой коже.
Если шорох платья, теплый взгляд –
Бездну счастья и токи таят..,
Я проснулся, усмехнулся криво:
Ты теперь стара и не красива –
Первая, не встреченная мной,
Ставшая незнамо чьей женой…
Уж и внуков нарожали дети.
Так вот – врозь – и прожили на свете.
Ну как? Пугающе одиноко, сколько боли вмещают эти строки.
А писем от тебя нет, ты наверное ленишься и не относишь их в тот почтовый ящик, от куда они быстро идут. А Я жду их каждую минуту, а эти минуты текут так медленно и мучительно. Ты позвонил. Я почему-то сразу знала, что это ты. Почему я могу это предчувствовать?
Как поживает твой командир? Он отпустит моего мужчину ко мне?
Не могу я весело думать, сколько же у нас препятствий. Не могу и не буду, мой любимый сказочник! Ты создал мне удивительную страну, которой нет и не может быть на самом деле – эту сказку, которая зовется «Ты и Я». И я благодарна тебе за это Зазеркалье – прекрасный сказочный мир, где любишь ты меня. Ты так великодушно меня ввел в этот бесконечный лабиринт, а вывести забыл, я заблудилась здесь одна.
Может быть, когда пытался силой
Скинуть с плеч я эту ношу,
Понял я, что образ милый
Никакою силой я не сброшу.
Может, был я где- то малодушен,
Может быть, предчувствовал я боль,
Может, не хотел тебя я мучить
И пытался погасить огонь.
Как не понимал, что на пути
Встретил взгляд мой те глаза,
От которых, как ни уходи,
К ним вернешься всё равно назад.
И пылает пламя с новой силой,
В очаге, на левой стороне груди.
Вспоминает сердце глазки милой,
Маленькой хозяюшки Избы.
Уберег избу я от пожара,
Зажимая в руки боль.
И опять слеза в огонь сбежала,
Но лишь разгорается огонь.
Маленькие ручки научились
Осторожности с огнем у очага,
Что- то непонятное случилось,
И стоит понурая Изба.
Нет и той беспечной радости,
Как в той сказке, что не может быть,
Вкус почувствовал соленой горечи,
Не смея через НО переступить.
И разум уж не бьется в клетке,
Пытаясь выскочить на волю.
Сидит на брошенной там ветке,
Смирился он с привычной болью.