ТУЛУП
Он висит в платяном шкафу, у меня в коридоре. Подарок деда. Овчина, которую наша эпоха обозвала дубленкой. Казенный армейский полушубок, сослуживший деду неоценимую службу тогда, в жестокие морозы жесточайшей войны. Кто считал, сколько солдатских, человеческих жизней спасли такие вот полушубки во дни лихолетья? Но – ладно, не будем о том, что и так очевидно.
Когда я смотрю на заметно пожелтевший от времени дедов подарок, мне вспоминается другое... Вспоминаются не только дни беззаветно любимой мною рыбалки, когда тулуп мой был предметом зависти коллег-рыбаков. Прежде всего я вспоминаю одну удивительную в моей жизни ночь, когда этот тулуп спас здоровье (а возможно – и жизнь?) знакомой мне молодой женщины. В ту ночь тулуп помог мне вытащить эту женщину из-за грани болезни. А затем уже самому мне удалось вытащить из-за грани падения честь той женщины... Ценой большого усилия над собой, над своими страстями... Но удалось. Так что со временем эта ночь превратилась для меня в предмет моей гордости.
* * *
Мы оба работали на одном предприятии. То был небольшой заводик КИП, причем приборы мы делали и простые, и секретные: овеществляли заказы и промышленности, и ВУЗов, и военного ведомства, и даже космической индустрии. Я трудился мастером по сборке и отладке приборов, моими инструментами были паяльник, тестер, набор спецотверток и совершенно уникальных филигранных спецключей. Ирина отрабатывала свой институтский диплом технологом. Эта невысокая, миниатюрная женщина-девочка не давала ровно никаких поводов непосвященным подозревать в ней молодую мамашу двоих детей. Ее муж, наш старший инженер, Игорь Савенко, был выпускником ЛИАПа. Высокий, статный парень, спортсмен, любитель походов и горного туризма, он по молодости, пока в их семье еще не было детей, старался везде, во все свои вылазки брать с собой юную жену. Ирина нисколько не возражала против подобной "бродячей жизни". Но когда появился их первенец, сынок Бориска, романтику пришлось оставить. И оба надеялись, что "оставить" до той поры, пока ребенок подрастет. Но год спустя Ира вновь забеременела, и вскоре подарила Игорьку девочку – маленького пупсика с совершенно очаровательным ротиком и невероятно наивными глазятами.
Я мало что знал об их семье, они не "числились" моими друзьями. Но так или иначе, общие друзья у нас были. И на вечеринках, новогодних либо там по случаю дней рождения, мы контактировали. Так случилось и в тот раз, лет десять уж тому: меня пригласил на свой "день ангела" Володя Гудин, мой давнишний хороший товарищ. Тоже из наших, КИПовских. Пригласил, естественно, и супругов Савенко, Ирину с Игорем.
...Начало декабря. Наступившие ранние морозы всё сильнее закрепляли за зимой ее право хозяйничать в городе. Снега пока еще не было, но иней на проводах нет-нет да к утру появлялся.
В ту субботу, к вечеру еще и ветер разгулялся так, что нетрудно было отморозить щеки, уши либо нос. А уж пальцы без рукавичек либо там перчаток на ветру схватывало намертво. Вечером ждали нас к себе Володя и его жена. Собралось человек восемь – для однокомнатной тесновато, но когда все свои, оно вроде бы и ничего, не в тягость.
Решив не рисковать ушами да щеками, я упаковал себя в дедов тулуп (черт бы с ним, что старомоден, зато тепло-то как!), поднял обширный воротник, и так, беззаботно посвистывая и "пилюя" на ветер и мороз, пешком добрался до Гудинской квартиры. Ввалившись к хозяевам в тулупе, с поднятым воротников, я вызвал всплеск восторга: тулуп мой живо оценили, даже щупали, мужики постукивали кулаками по полувековой овечьей шкуре и восхищенно цокали языками. Рыболовы, вроде меня, даже слегка затосковали: "Ну, Витёк! Вот это вешш! Не продашь?". Узнав, что "не продается", затосковали еще шибче, но быстро успокоились.
Пять минут спустя – звонок в дверь.
- О! А вот и СавЕнки! – кинулась в прихожую Лена, Вовкина жена.
На пороге, действительно, возникла Ира Савенко, но – без Игоря.
- Ир, почему одна? – спросила Лена.
- Ой, ребята, мама приболела, детей оставить не с кем. Игорь сказал: сходи, повеселись, а то ты в хозяйстве по уши увязла. Развейся, а я с детьми посижу. – Ира зябко поежилась: - Колотун-то на улице како-ой! Ужас! Не рассчитала, курточку набросила – и к вам. В трамвае спохватилась, да уж поздно было. Ладно, думаю, добегу до вас, отогреюсь.
Иру дружно поволокли к столу, заставили хлебнуть водки. "Да не пью я, ребята", - несмело отбивалась та. "Надо, Ира, надо! – наседал на нее хозяин. – Иначе заболеешь, а у тебя дети. Игорек нам этого не простит".
... Ну, неплохо, в общем, посидели. Гудины умели создавать уют. Но ближе к 10-ти вечера Ира Савенко забеспокоилась: "Ребята! Володя, Лена – не могу я дольше-то. Совестно. Спасибо вам, всё было прекрасно, как всегда. Но – пойду".
Вышли в коридор проводить ее. И тут, увидав вновь ее курточку-дутыш, хозяйка помрачнела:
- Ир! Да как же ты домой-то в такой... экипировке? Ну хоть кофту мою надень, в понедельник вернешь.
Но Ира тем и отличалась, что не терпела доставлять кому бы то ни было лишнего беспокойства. От кофты категорически отказалась: так, мол, доберусь, какие проблемы! Единственное, на что удалось ее уговорить, это чтоб взяла себе в провожатые одного из нас, ну хотя бы до остановки.
- Вон, Виктор тебя проводит, - тоном, не терпящим возражения, сказал хозяин. – У него, глянь, тулуп какой! Случись что – отогреет.
И никто из нас, присутствующих, даже представить себе не мог, насколько вещими оказались Володькины слова.
... Мы с Ириной вышли из подъезда, прямо на ледяной ветер. До остановки трамвая было не близко.
- Ир, - говорю. – Ты хотя бы держись "в тени" от меня, с подветренной стороны, может, не так холодно будет.
Она отмахивается:
- Да ничего, Вить, не беспокойся. Всё нормально.
Кое-как, минут за двадцать, дотопали до остановки. Ждем. Пять минут, десять – трамвая нет. Ира, бедняга, прямо на глазах мрачнеет, хотя и старается держаться. Двадцать минут – нет трамвая! И тут я решаюсь: да плевать на этикет, на глупое "приличие"! Человек, женщина, мать двоих крохотных детей прямо на глазах замерзает, заболевает, может быть! А я, здоровый, укутанный в овчину "по самое не хочу" мужик ничего для нее не могу сделать?!
Я решительно распахиваю свой тулуп:
- Ир! Иди сюда!
Она испуганно смотрит на меня снизу вверх.
- Иди сюда, говорю! – настаиваю и, преодолевая слабое сопротивление, хватаю женщину в охапку, прижимаю к себе и запахиваю полы тулупа.
Десять минут напряженной тишины. Трамвая всё нет. И тут я ощущаю, что тело женщины, которую я согреваю собой, не просто теплое, а горячее. НездорОво горячее! Бог мой, неужто – температура?? Без спроса кладу ладонь на лоб Ирины – точно! Жар! Допрыгалась, бедняжка! Да чтоб ты сгорел, проклятый трамвай!! Что там могло случиться? Авария, что ли?
И я решаюсь на очередной кардинальный шаг:
- Ира! Слушай меня внимательно! У тебя жар, ты заболеваешь. Трамвай, может быть, если и придет, то черт его знает когда. А я живу в десяти минутах ходу отсюда. Не возражай! У тебя семья, двое детишек. Семье нужна здоровая мама. А если мы будем ждать твоего идиотского трамвая, ты можешь заполучить воспаление легких. И тогда никто за твою жизнь не поручится. Ты что, готова детей и мужа сиротами оставить?
Ирина пыталась было возражать, но я уже увлек ее по направлению к своему дому. Пока мы шли, трамвай так и не появился.
Отперев дверь, я помог Ирине снять куртку – даже простого взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять: начинался жар. Ее трясло.
Проводив гостью до дивана, я постелил плед, не обращая внимания на по-прежнему слабые протесты женщины, уложил ее на диван, накрыл одеялом, подоткнув его со всех сторон, и сверху прикрыл своим тулупом.
Потрогал лоб – скверное дело! Вызывать "Скорую"? А как им объяснишь, кем мне приходится эта женщина? Позвонить Игорю? Телефона ни у меня, ни в квартире Ирины не было, а мобильники в те годы были еще не в ходу. А время не терпело проволочек: надо было срочно что-то делать, как-то остановить простуду, сбить жар.
Я порылся в аптечке, нашел аспирин... старый, небось? Срок уж, поди, вышел? А черт его знает! Выбирать все равно не из чего. Быстро нагрел воды, вернулся к Ирине:
- Выпей, - протянул две таблетки на ладони и воду. Ира молча повиновалась. – Теперь вот что: как бы ни было тяжко, старайся мысленно сбивать с себя жар, представь, что ты лезешь в ледяную воду – тогда будет легче. А я тебе молока нагрею с маслом. Или нет: лимон, с сахаром, пожалуй, лучше. Кажется, у меня где-то был.
Я кинулся на кухню, лимон, действительно, отыскался, в холодильнике. Есть бог! Я быстро "освежевал" лимон, нарезал дольки, густо посыпал сахаром.
Ира, кривясь, жевала лимонные дольки, и в ее глазах вместо недавней напряженности я вдруг уловил первые искорки благодарности. Лимон был успешно съеден, и к тому моменту подоспел кипяток. Заварив чай покруче, я поднес кружку гостье:
- Пей, Ира. Как можно больше жидкости – это должно помочь.
Пока она пила чай, я задумался: дальше-то что? Вспомнил свои прежние будни, в армии да в клубе альпинистов. Чему там научился? Если жар – надо растереться спиртом, лучше перцовкой. Ну, это азбука. А вот еще: согреть заболевшего товарища желательно теплом своего тела, говорят – помогает. Но это – товарища. А тут – женщина... не ТВОЯ женщина, чужая. Да никогда она не пойдет на такое! Ну хорошо, а если нет выхода? Если – крайность? Кто знает: если не принять сейчас экстренных мер, вдруг у нее разовьется, скажем, отек легких? Тогда ведь и до летального рукой подать... А, была не была! Скажу ей обо всем.
- Ира, - начал я, подойдя вплотную к дивану. - Ты – взрослый человек?
Она удивленно кивнула в ответ.
- Тогда выслушай меня внимательно и постарайся правильно понять. Ир, я тебе "чужой дядя". Где-то там, на другом конце города твой муж, Игорь. Но ты сейчас в беде, и сообщить ему об этом я не могу – на это уйдет время, и мы можем опоздать. Сейчас дорогА каждая минута. Ты, возможно, на грани воспаления легких, а это слишком серьезно. Если вызывать "Скорую" – можем зря потерять время. Если же попробуем срочно сделать что-то кардинальное, возможно, беда тебя обойдет, тебя и твою семью, Ира. Возможно, это как раз тот случай, когда "пан или пропал". Лучше "пан", Ира! Но для этого нужно лишь одно: выскочить из плена предрассудков!
Бедная женщина, похоже, плохо понимала, о чем речь. Я взял ее горячую руку и решил идти ва-банк:
- Ира, я тебя умоляю: не надо думать, что я пытаюсь воспользоваться ситуацией. Запомни, пожалуйста: я не ловелас, не насильник, никогда им не был и не буду. Для меня слишком свято понятие ЖЕНЩИНА. И тебе нужно всего лишь поверить мне, поверить в то, что я не собираюсь к тебе... ну... приставать, что ли. Тем более, что приставать к женщине, которая заболела и требует ухода – это верх идиотизма и безнравственности! Прости за длинные реверансы, мне просто необходимо сказать тебе главное, причем так, чтоб ты не испугалась и поверила мне. Говорить? – посмотрел я на нее в упор, - или всё же не стоит?
- Говори, - кивнув, тихо прошептала она.
- Я должен растереть тебя, твое тело перцовой водкой, это во-первых. Затем ты снова выпьешь чаю с медом, как можно больше. Но и это еще не всё. Ты должна позволить мне согреть тебя теплом моего тела – тогда шансы выздороветь у тебя сильно возрастут. Мы так делали в клубе альпинистов, на восхождениях, если кто-нибудь неожиданно заболевал. Помогало. Так вот: мы с тобой накроемся одеялом и моим тулупом, ты очень хорошо пропотеешь – и к утру, даст бог, дела твои наладятся.
Ирина молчала. И мне пришлось добавить еще парочку фраз:
- Ир, я, конечно, не врач, врачу ты бы доверилась. Но если б мы с тобой оказались на необитаемом острове, тебе бы раздумывать не пришлось. Даю тебе честное слово – я не стану к тебе приставать. Я просто очень хочу тебе помочь. Тебе и твоей семье, - добавил я для пущей убедительности.
... И она доверилась мне. Она разделась почти полностью, но комбинашку снимать все же постеснялась. Впрочем, я и не настаивал.
Я долго, с усилием растирал перцовкой ее руки, ноги, шею, спину и живот. И когда почувствовал, что массаж мой возымел действие, быстро укутал ее пледом, снова прикрыл овчиной и кинулся на кухню заваривать чай с медом – целую бадью!
Голова Ирины, обвязанная шарфом, чуть высовывалась из под тулупа. Дыхание было горячим. Я приподнял ее голову, чтоб часом не захлебнулась "медовухой", и стал понемногу поить, осторожно прикладывая кружку ей ко рту.
- Ну что, не лезет больше? – спросил я, когда она состроила легкую гримасу.
- Слишком сладко, и много...
- Ничего-ничего, потерпи. В туалет захочешь – не стесняйся. Но лучше потерпеть, пока не перепотеешь окончательно.
Когда кружка, наконец, опустела, я улыбнулся:
- Прекрасно, больная! А теперь расслабьтесь и не сопротивляйтесь – доктор будет отогревать вас теплом своего тела. Не бойсь, договорились? – добавил на всякий случай.
Она кивнула, и я, раздевшись до трусов, юркнул под тулуп и плед, тихонько обнял горячее тело женщины со спины, прижал его к себе поплотнее и замер:
- Всё, Ирочка, постарайся уснуть. Тулуп мой – волшебный, я в него верю. Не раз деда моего выручал и отца, и мне помогал без счету. Поможет и тебе. Спи.
И сам, умиротворенный, вскоре уснул. Спросонья помнил, что Ира, кажется, выбралась один раз посреди ночи из-под тулупа – наверняка, ходила в туалет. Еще бы нет! Я столько воды в нее вбухал! Потом вернулась и так же тихо снова прижалась ко мне.
... Пробуждение мое было несколько странным: проснулся оттого, что кто-то дышал мне в ухо. Открыл глаза – и увидел устремленные мне в лицо глаза Ирины. В них было... что-то непередаваемое: какая-то бесконечная теплота и благодарность. И лишь тогда ощутил, что женщина прижимается ко мне своей грудью... Тут сделался со мной "легкий припадок": я ощутил в себе внезапное, лавинообразное возбуждение. Мой член в три секунды напрягся неимоверно – и лицо мгновенно покрылось краской жгучего стыда. Но меня тотчас умиротворил тихий голос Ирины:
- Витя, Витенька... Ты ж меня спас! Господи, какой же ты человек... необычный! Таких не бывает. Я совершенно здорова, ты представляешь? Я тебе бесконечно признательна и готова сделать для тебя всё что угодно! – тихий женский голос нашептывал мне эти удивительные слова, отчего возбуждение мое еще больше возросло (ку-уда уж больше-то!). Я готов был наплевать на свой стыд и элементарно наброситься на эту милую, славную и такую аппетитную женщину-девочку, смять ее в своих объятьях, задушить поцелуями, овладеть ею подряд два, три, восемь раз! Но какая-то потаенная мысль вдруг заставила меня замереть, и в следующую секунду, поцеловав Ирину поочередно в оба глаза, я произнес:
- Подожди чуток, я сейчас, - и выскочив из-под тулупа, я исчез в ванной. Возбуждение мое оказалось запредельным – я ощутил боль в паху, и решил срочно сбросить напряжение. Тугая струя этого "напряжения" брызнула в стенку ванны, и сразу же стало легче. Я сунул лицо под кран, включил холодную воду и замотал головой, как бобер в своем лежбище. Освежившись, жестко провел ладонями по волосам, накрыл голову полотенцем.
Минут пять ушло на то, чтоб окончательно придти в себя. Затем я тихо выскользнул из ванны и столь же тихо приблизился к Ирине, смотревшей на меня все так же тепло и благодарно.
- Ты действительно здорова? – спросил я. – Или мне это снится?
Ира выпростала ладонь из-под тулупа:
- Вить, дай руку. – Прижала мою ладонь к своей щеке: - Видишь, никакого жара нет! Ты просто волшебник. Никогда в своей жизни ни к одному мужчине я не испытывала такой глубокой благодарности, как к тебе.
Она грустно вздохнула:
- Я не знаю, Витя, чтО я скажу мужу, Игорю, но то, что ты меня спас – стоит любых объяснений. Конечно, придется что-то выдумывать... – добавила она совсем уж печально.
И тут я понял, ПОЧЕМУ столь внезапно сбежал "с поля боя", возможно, обидев тем самым женщину, которая доверилась мне и, вероятно, готова была мне отдаться и хоть таким путем отблагодарить меня.
Я присел на диван, поцеловал пальцы ее руки, в которой она продолжала держать мою ладонь.
- Ирочка, ты не обиделась?
- На что, Витя?
- На то, что я только что... сбежал от тебя?
- Да нет, что ты!
- Понимаешь, - продолжал я оправдываться, - мне вдруг представилось, что я держу в своих руках твою честь. И показалось, что ничего более драгоценного я в своей жизни в руках еще не держал!
Ира молча глядела на меня, ожидая продолжения моей тирады.
- Помнишь, я сказал тебе вчера, что ни за что в жизни не воспользуюсь твоей беспомощностью либо твоей благодарностью, буде такая проявится? - (Неужто я действительно говорил вчера такое? Черт его знает, не помню. Но Ира кивнула, и я продолжал): - Так вот, пять минут назад я желал тебя, женщину, так, как никого никогда в жизни своей еще не желал! Но: я держал в своих руках твою ЧЕСТЬ, самое драгоценное, что может вообразить себе нормальный мужчина! И я подумал: для меня слишком важно, чтобы ты, вернувшись утром к мужу, могла бы посмотреть ему в глаза чистым, понимаешь, ЧИСТЫМ взглядом! И не отвести своих прекрасных глаз, потому что у тебя нет повода их прятать! Быть может, я чудак. Возможно – идеалист. Но меня уже не переделаешь. Я слишком дорожу доверием женщины, понимаешь?
Она поняла, я увидел это по ее глазам.
... Когда в понедельник мы встретились в цехе, лицо Ирины источало такой неподдельный восторг и обожание, что я даже слегка растерялся, и лишь глупо спросил:
- Ну как?
Она молча показала мне два больших пальца – всё, мол, прекрасно!
Спустя пару месяцев я уволился с КИПа – нашел работу поближе к дому, да и зарплата была повыше. "Обмывая" с ребятами свой уход, я все время чувствовал на себе взгляд Ирины. "Уж не влюбилась ли?" – невольно подумалось мне. Ира подошла, взяла меня за руку:
- Витя! Мне, честное слово, чертовски жаль, что ты уходишь. Мне будет тебя не хватать.
И я понял: нет, то была не "любовь" – она по-прежнему любила мужа, любила свою семью. И слава богу! То была все та же ее бездонная благодарность, которая, казалось, не способна иссякнуть.
И лишь годы спустя, оглядываясь назад и вспоминая, сколько раз после той ночи я встречал и Ирину, и ее мужа, и их детей, и всегда неизменно наталкивался на глубокий, полный благодарности и признательности взгляд Иры – только теперь я понимаю, что, сам того не сознавая, совершил в своей жизни великое действо: ОБЕРЕГ, заклинание, выше которого по значению трудно что-либо себе вообразить. Да, в ту ночь я держал в руках честь женщины, держал, оберегая ее, в том числе от своих неуправляемых желаний. И в критический момент я переступил через свое не слишком уж возвышенное "хочу" ради этой чести, и не воспользовался мнимым "правом оплаты за услугу". И взамен получил право гордиться собой, силой своего духа.
Потому что "Не всё в жизни продается!" – вот фундамент, крепче которого ничего, никому и никогда еще изобрести не удавалось.
8-9.03.2005 Таллинн