Я на свадьбах отроду не гуляла... Водочку не пью никогда, от пьяных болею... Вот еще о жизни рассказать могу.
Короче, чего мужик один сообщил…
***
Вот однажды шел я по Чухляшке пешком до ближайшего хутора. Через границу меня наши перебросили, а потом они дальше поехали. Виза у меня туристическая, я грибы здесь собираю.
Вот иду пешком со своим коробом берестяным. Ну в натуре коробейник! В коробе лучше белым дышать. Я их потом финикам же и продаю, только уже на своей стороне. Чтоб без налогов всяких. Такс-фри на природе. Выгодно!
Одет во все спортивное: кеды, бейсболка, плащ-палатка по погоде. Ночевать проситься нельзя: а то как увидят, так сразу кричать начнут: «рюсса!». Ну их, кукушек, к лешему. У них дома-то не закрываются, зато изнутри народ вооруженный. На стенах ружья с ножами да рогами висят. Попробуй без языка объяснись!
Смотрю – амбар хлебный. Забрался я под него, думал, ночь пролежу, с восходом по грибки. Потом, значит, ночью слышу – лезут еще какие-то люди. По разговору понял, русские. Воровать. Вот они прощупали меня.
-Вот тоже чувак наш. Ты что тут?
-Я тоже по делу.
-Ну давай, заодно будем.
Провернули они в полу дырки, выломали. Влезли в середину мы все. Дверь до середины открыли. Стали собирать в потемках. Что потяжелее. И все в мешки черные пихать. У них в таких производственный мусор или трупы носят.
Наткнулись на сундук. Купеческий такой, с железными кольцами, коваными углами. Эти, кореши, и говорят:
-Глянь, може, приданое найдешь!
Когда я наклонился туда, они сграбили меня в этот сундук, закрыли на проволоку. Там я и остался.
Сижу, дожидаюсь, думаю: «Хана тебе, брат Петя! В финскую тюрягу упекут. А чё? Там, говорят, харчи шведские, без ограничения, даже с собой в камеру можно брать. Телек в гостиной, балкон для курения. Пейзажи с лебедями. А рыбалки сколько... Чтоб всем так сидеть!»
Только я размечтался, утро подоспело. Здесь уж все на работу идут. Они, финики, по солнцу живут. Слышу, вошел кто-то.
-Перкеле! Ворот, ворот!* - противно так баба заорала.
Думаю, ну все. За ворот повесят. Как кабана на крюк. В подвале и сгноят. Видел я их закрома – с коптильнями, бочками со сливками. Кулаки, ё-моё…Чё-то от переживания схватился машинально за папиросы, да в руках мять стал. Сижу, разминаю пальцы.
Открывают сундук. А у меня в натуре мысль дикая. Быстро-быстро табачок-то я из папирос выпотрошил, да в пригоршню. Как баба эта крышку подняла, так я ей в рожу чухонскую. Вот тебе, за Родину! За штраф в 600 марок, которым обложила меня финская полиция, когда сигареты чемоданами возил. Покуда ковырялась тетка, я бежать.
За мной гнались. А то как же! Вещи свои там, в подполье, оставил, поэтому как сиганул налегке. Через насыпь железно-дорожную, лесочком, выбежал.
***
Тигр дремал. Он лежал, возвышаясь над сваленным хворостом, корытом с водой, толпой зрителей. Приоткрывая как будто подкрашенный черной тушью глаз, медленно шевеля толстым хвостом, он извинялся за нелепость ситуации. Хищность, алчность и наглость отсутствовали в его потускневшем взоре. Желтовато-белая, с темнокоричневыми кольцами, разбросанными как попало по светлому фону шкура не вписывалась в пасмурное северное утро. Среди вытоптанной травы, голых стволов замученных сосен зверь казался лишним.
В отместку тигр иногда тихо рычал и грезил публично. Вставал и как будто манил к себе какого-нибудь человека за стеклом. Этой игрой зверь показывал, как он презирает людей. У тигра была активная жизненная позиция. Он не смирился. Продолжал манить взглядом избранную жертву. Человек белел от страха и уходил к другому павильону. На всякий случай, лучше подальше. Тигр же провожал беглеца ревом. Выпускал огромные когти и с быстротою молнии набрасывался на дерево.
Помыслы тигра передались и медведю. Он удрал из зоопарка во время профилактического осушения водоема с нерпой. Когда рабочие отправились восвояси, мишка проник в канаву со спущенной водой и тропами, известными одному зверю, побег.
Медведь бежал сначала парком, потом полями. Уж дорвался до воли, разогнался от души! Газеты на утро писали, что скорость развил беглец в шесть десятков километров в один час!
Привыкший к режиму, мишка пришел к людям позавтракать. Дед один, руливший на велике прямо по дорожке, вдруг запетлял. Увидев стоявшего на задних лапах медведя, дед не умилился. Хотя было чему. Мишка набирал конфеты в ярких упаковках, выложенные на уличный прилавок. Он клал в кучку пакетики с карамельками, сортируя их по виду. Лакрицу медведь положил за лапу, прижал к груди. Нес доверчиво добычу к дверям магазина. Вот сейчас расплатится! Но скользкие пакеты падали на землю, мишка катал их лапами, вытаскивая лакомство. Ел с таким аппетитом, что у деда слюни потекли. А потом таким же способом сбил бутылки с лимонадом, проколол когтями и лакал сладкую водичку, как собака.
Цирк прервали мотоциклисты. Полицейские на белых железных конях бесшумно подобрались к медведю. И побежал он дальше, в сторону кемпинга. Засел в камышах. Спрятался. Голову зарыл в осоке, только зад выставил. До ночи так мишка оборонялся, пока серые собаки не погнали его дальше.
«Мы живем с братом рядом. Квасы у нас хорошие. Мой с колодца, у брата Сеньки – с болотца. Как схватятся бороться! Один другого как мАхнет! Оба речной водой пахнут."
Ну чего там дальше было…Про мужика того.
***
Убежал я в лес. Лес большой. Бежал-бежал, выбежал на полянку. Гляжу – мои кореши делят добро. Бочки-то у них оказались с рыбой или там с селедкой.
-Ах, - говорят братки. – Поешь, отведай заморского.
Дали покушать, а потом схватили меня, в кадку и затолкали. Тут я сижу и думаю: «Пропал, сгину в тундре, вдали от европейской цивилизации».
Потом приходит кто-то. Кругом бочки ходит, молчит. Ну, думаю, турмалай пожаловал! А в бочке гвоздь был большой. Вынул я его, дыру сделал. А глянуть-то и не успел. Потому как коготь самого черта повис перед самым моим носом. Такой огромный, что им одним можно всю бочку поднять вместе со мной. И вот опять интуиция меня не подвела! Схватился я за этот черный костяк, и ну выламывать его, как зуб коренной. Чувствую, тащат меня куда-то, вместе с бочкой. Она то об дерево, то об пень. А я держу черта за его коготь. «Отче наш» читаю. И вдруг бочка рассыпалась! Тогда я пустил.
Мама дорогая!
«Не успела оглянуться, вздумала зима навернуться. Зима лютая, жестокая, а нет вышки класть дровишки».
Ну чё, дальше-то рассказать?
В общем, от панического страха медведь опять деру дал. А почему?
Да просто встал я на дыбы, как следует. Заревел, раскрыл свою советскую пасть с зубами-кастаньетами, выставил язык, выпустил руки загребущие и исполнил исповедь без всякой там балалайки, а только улюлюкая вслед чухонскому медведю.
Жаль, медведь выродком оказался. Трусом. Так рванул от меня, что под поезд угодил.
Все потом рассказывали, мол, мишка опешил от вида поезда. Не было у них в зоопарке такого транспорта. А вот и неправда, мягко выражаясь. Меня он испугался. Ведь я ж и без короба все грибы в Чухляшке собрал! И на границе финским погранцам втюхал.
Не веришь, не любо? Так и не слушай!
*voro - вор