Зверская сказка

Ю.Золотарев
ЗВЕРСКАЯ СКАЗКА

Собрались звери на Всемирный сход.

Решали всего один вопрос: что делать с распоясавшимся человечеством?

Сперва орали все наперебой, потому что возмущение было запредельным. Потом с помощью силовых структур (волки, орлы, гиены) и спецметодов (тумаки, подзатыльники, трёпка) удалось-таки установить определенный сносный порядок.

Выбрали президиум, председателя, счетную комиссию. Протокол решили не писать: грамотных не нашли, а посылать за "секретарем" к людям - это был элементарный нонсенс.

Председателем выбрали, естественно, Льва (Исааковича; отец его, весьма уважаемый в Палестине лев, прославился своим умом и добрыми делами и пользовался заслуженным уважением в среде зверей. Даже люди знали о нем, и наградили его именем не менее знаменитого святого - Исаака). Сопредседателем хотели было назначить Акулу (Спиридоновну), но народ зашумел, особливо тюлени: глупа, мол, кровожадна, и вообще… ЧтО, мол, аквариум для нее специально устанавливать??!

Сопредседателем избрали горного Оленя–швили. Проголосовали повестку и перешли к выступлениям.

Выступающих записалось море! Начали с мелкоты. Мыши тонко вопили, что никакой жизни им от людей не стало: припасы прячут, в основном в холодильники. Холодильник железный, дырку в нем не прогрызешь. Одна попробовала прошмыгнуть внутрь холодильника, провела там полтора часа – родственники еле откачали.

Предоставили слово Коту. Он деловито отгреб предыдущих выступающих в сторону, но преследовать не стал: на время схода все звери договорились друг друга не жрать. А уговор, как известно, дороже… м-м-м… мяса. Котофей долго что-то мурлыкал, настраивался, потом как заорет:
- Уа-у-у-у-у! Св-волочи! Мало того, что плодиться не дают, топят наше подрастающее! Так ведь что наладились: шкуры с нас дерут, обрабатывают всякой гадостью, обзывают "норкой" и продают! Меня, – Котофей стукнул себя лапой в грудь, - "Норкой" обозвать! Позор-то какой! Подобное оскорбление можно смыть только кр-р-ровью! Пустим им, двуногим, кр-р-р-ровь!!!

Присутствующие загалдели, раздались призывы: "На баррикады!!", "К восстанию!!", "Сбросим ярмо ненавистных тиранов!!".

Председательствующий, Лев (Исаакович), рявкнул:
- А ну-у всем мол-чать! Революционеры хреновы! Кто следующий по списку на выступление?

Вышла Корова. Потопталась, повертела задом, подвигала выменем и сделала председателю "глазки":
- Я могу начинать, уважаемый Лев… Ис… Исхакович?
- Действуй… де-ушка, - хмыкнул председатель, стараясь не смотреть на вымя красотки.
- Я вот чё г-варю! – начала Корова. – Люди, они – ой! – ну такие странныи, такие жадныи! Ведь сколько м-лака им не дай – им всё ма-ало и мало! Всё удои повыша-ают и повышают. Иной раз во поле травку жуешь, помечтать захочешь, побе-егать, оттянуться, с бычком тусануться – дык пастух али ево собака тут как тут! Гонют, шикают, по бокам хлещут. Одно слово – не-во-ля! Ой, чёй-то я разболталася. Я ить обычно на собраниях не выступаю. Закон должон быть! И чтоб равенство! А то одни – молоко на гора выдавай, трудись, а другие? Другие только пьют и жрут, жрут и пьют! Несправедливо это!

- У тебя всё? – строго прервал Корову председатель.
- Ухожу-ухожу-ухожу! – и буренка, всё так же вихляя задом, ретировалась в толпу.

Председательствующий сурово обвел сход тяжелым взглядом своих зеленоватых глаз:
- Па-апрашу всех выступающих ближе к теме! Мы заслушали в основном представителей клана домашних животных. Дикие - вам слово! Кто у нас следующий?

К трибуне протиснулся Горный Козел.
- Виступить хачу! – сказал глухо, с суровым кавказским акцентом.

Лев поднял лапу, требуя тишины. Затем представил выступающего сходу:
- Слово берет представитель кавказских народов.
Раздались жидкие аплодисменты, но Лев рыкнул, и аплодисменты стыдливо затихли.

- Я так панымаю, щто ми тут хатым человэку сикир-башька дэлат? – начал Горный. - Аллах акбар! Канэшьна, человэк – нэ падарок. Он нашь брат-баран рэзал, всу жизн рэзал! Можьно такой обида прастыт? Нэт! Ла хаула ва ла куввата илла биллахи!! – И Горный, выкатив бельма, издал какой-то победный клич, после которого присутствующие словно сбесились! Опять раздались революционные призывы и лозунги, так что Льву (Исааковичу) пришлось продемонстрировать всю свою львиную мощь, чтобы вновь успокоить разбушевавшуюся толпу. Лев подал сигнал силовикам, те внедрились в массы и началась легкая потасовка. В конце концов всё утихомирилось, и Лев взял слово:
- Га-аспада! – начал он сурово. – Вы только на минуту представьте себе, сколько усилий было затрачено на то, чтобы собрать всех вас вместе. Это впервые в Истории! И вы хотите, чтобы столь серьезное мероприятие превратилось в балаган? В бестолковый тарарам? В позорную "революцию", которая уже столько раз наказывала человечество? Вы что ж, хотите наступить на те же грабли, от которых человечество набивало свои шишки неисчислимое количество раз?! Властью, данной мне народом, я требую соблюдать порядок и объявляю: ни-ка-ких революций!! Пока мы не обсудим всесторонне проблему наших взаимоотношений с человечеством, никаких "действий" я не допущу!

Присутствующие притихли, завороженные не столько смыслом сказанного, сколько суровостью тона Председательствующего. А между тем сходка продолжалась. Слово взял очередной оратор-обличитель. Это был матерый семигодовалый Волк, побитый жизнью и крепко потравленный охотниками, познавший и голод, и холод, и кровавые раны, и раны душевные.
- Народ! – обратился он к сходу, глядя на всех исподлобья. – У меня свои счеты с человеком. Я не собираюсь ничего доказывать и не намерен никого прощать. Считаю месть святым делом! Но не терплю никаких "революций", никаких толп и болтовни!

- Мы поняли, - резюмировал Лев. – И потому продолжим наше обсуждение. Есть еще желающие высказаться?

Конечно, коне-ечно же, высказаться хотели многие: десятки, если не сотни участников схода тянули лапы и крылья, желая протиснуться к трибуне схода и выступить с нее – так много скопилось обиды на "царя природы", человека. "Царя"-самозванца, не сумевшего ни оправдать своего титула, ни воспользоваться данной ему привилегией – разумом – чтобы позаботиться о младших своих братьях, детях господних. Вместо чувства ответственности за мир поднебесный, подаренный ему Богом, человек, обретя разум, кинулся во все тяжкие, кинулся грабить и убивать, уничтожать мир растительный и животный, мир, который с лихвой мог одеть и накормить его. Но ему всё было мало, сколько бы ни дарила ему мать-Природа. И он, человек, принялся убивать себе подобных, с целью завладеть тем, что имелось у его сородичей, а значит, самому ему "не хватало". И гибли в бесконечных войнах людских растения, и животные, и сами люди.

И вся эта тоскливая правда по мере выступлений зверья постепенно вырисовывалась в ужасной своей обнаженности. И когда звериный сход понял это, осознал, что нестерпимо много наворочено человеком за тысячелетия его существования на Земле рядом с ними, меньшими его "братьями", тогда и было принято фундаментальное, эпохальное решение: всем вместе, забыв взаимные распри, долги и обиды, объединиться в единой цели - изолировать человека от контактов с животными! Зверью, птицам и рыбам организованно уйти в недра, пещеры, леса и глубины, спрятаться от человека. Пусть живет сам с собой, пусть любуется сам собой, себя кормит, себя охраняет и охотится сам на себя же.

Сход почти что единогласно проголосовал за подобное предложение. И только Собака оставалась грустной: понимая и всем сердцем разделяя тревоги и обиды своих братьев по крови и по несчастью, она тем не менее чувствовала, что без человека зачахнет от тоски. Она давно, преданно и бескорыстно любила это неблагодарное чудовище, она знала и понимала свое предназначение: очеловечивать человека, приближать его к Богу, не давать его душе черстветь и отмирать. Иногда ей удавалась эта великая миссия по спасению человеческой души, иногда – нет.

Но то был ее крест, и она понимала, что не может отказаться от него. И еще она знала, что когда наступит Судный День и весь животный мир оставит человека, чтобы наказать его за вековые злодеяния, она не сможет покинуть его и будет с ним рядом, будет помогать ему переживать его огромную беду – одиночество.

Ибо Господь наградил ее совершенной душой, умеющей терпеть великие лишения ради великой любви.
2.03.2005
Таллинн