Клубочек катится, ниточка разматывается

Графоглиф
- Ты куришь? – вопрос ткнулся в тишину и потерялся в ней.
Сквозь темноту постепенно просачивались едва ясные очертания стен, закрашенного окна, оббитых фаянсовых ободков.
– Я знаю… что ты здесь…
Молчание.
Снова шепот:
- Я не уйду… Можешь не отзываться, я все равно знаю, что ты здесь…
Вздох.
- Откуда? Ну откуда ты знаешь, что я здесь? Черт тебя дери…
Она стояла на унитазе, вжавшись в угол и держась за сливной бачок. Теперь она перестала прикрывать сигарету, и живая искра в вонючем мраке чертила круги и полосы в такт рассерженным взмахам руки.
- Ты что, следишь? Тебе сказано, иди к черту… Я – одна, ты понял? – Она спрыгнула на пол, скрипнув подошвой. – Отойди, мелюзга. – Резко толкнув хрупкую мальчишескую фигурку, она скрылась в кромешной тьме коридора. Зашуршали ее легкие шаги.
- Я знаю!.. – это было последнее его оружие – отчаянное, шепот-крик, кинутый с надеждой об голые стены.
Шаги затихли.
- Я знаю, я знаю, что… - зашептал он.
Она сбила его с ног.
Гулко щелкнули об пол худые локти, обожгла щеку хлесткая пощечина, маленькие, прокуренные пальцы цепко ухватились за тонкий шарф.
- Знаешь? Все знаешь? – Не удержавшись, она упала на колено, и тут же навалилась сверху, царапая лицо и шею, не давая вдохнуть, объяснить!.. – Ты думаешь, ты один такой? Доковырялись, мрази, да?! Ненавижу! – воротник рубашки треснул, отлетела, цокнув, пуговица.
- Я не… Ты… Ты чего?
Хватка ослабела.
Она медленно опустилась рядом, откинув с лица растрепавшиеся волосы.
- Так ты не читал?
- Чего не читал? – он поднялся с пола, и, будто ничего не произошло, аккуратно наматывал на шею шарф.
- Прости… - Она устало потерла лицо. – Я думала, ты прочитал мой дневник.
- Нет. Я бы не стал. – Он вытер кровь с губы.
- Почему?
- Не знаю. Не стал бы и все.
- Врешь, - она уверенно тряхнула головой. – Нашел бы – прочитал. Так что ты знаешь, кстати? – Она поднялась и стряхнула джинсы. – И вообще, какого рожна ты ходишь за мной? А?
Когда она стояла рядом, то была выше на целую голову.
- Я знаю, что…
- Что? – В ее голосе прозвучал вызов.
Он аккуратно притянул ее за волосы, и прошептал:
- У тебя красивая душа…
- Ты что… местный Пьеро? – отойдя на шаг, она помолчала, разглядывая его в темноте. Потом приняла решение:
- Нет, ты не Пьеро. Просто у тебя мозги здесь повернулись. – Она постучала ему по лбу. – Надеюсь, я тебе их вправила. – Она резко отодвинула его в сторону.
- Стой…
- Ну чего тебе еще?
- Как тебя зовут?
- Отстань от меня!
Но он крепко вцепился в ее рукав.
- Хорошо: Женя. Теперь отвали. – Она вырвалась и скрылась в дверном проеме.
- До встречи, Жижеро…- шепнул он, улыбнувшись в темноте.
- Идиот, - донеслось до него.
Он был согласен.


Утро. Кто придумал утро?
Ненавижу…
Серое  утро наступило в комнате, пропахшей девчоночьим дыханием и стылым воздухом, пробивающимся сквозь иссохшие рамы. Пахло старыми шкафами, нечитанными книгами, неуверенной мазней акварелью на развешенных вчера по стенам холстах, сырой затхлой тряпкой…
- Вставай! Эй, новенькая, как там тебя? Вставай, застилай постель, иди завтракать. Догоняй девочек!
Женя открыла глаза.
Ненавижу девочек…
Под потолком все больше тускнела лампочка, не в силах бороться с пробивающимся сквозь стекла неуверенным светом. Над ее кроватью стояла уборщица, помахивая замотанной в старую рвань шваброй.
- Иди мойся!..
Женя села, глядя в окно, за забор, за пределы детского дома.
- Ну, живо давай!
Откинув одеяло, Женя опустила ноги на холодный скользкий пол, встала, кинула серое покрывало сверху. Потом натянула жилетку на футболку, синие штаны, нашарила в тумбочке растянутую резинку, рывком собрала в хвост непослушные рыжие волосы и вышла.
- Непослушная,  - полушепотом заключила уборщица, раздраженно застилая ее постель.
- Пошла ты, - шепнула Женя, и, покачиваясь, пошла в умывальню.
Все уже ушли завтракать, оставив в раковинах скользкие лужицы, плевки пасты и корявые обмылки. Из крана тонкой струйкой текла холодная вода. Женя села на теплую батарею, облокотившись на кафель стены. Стоило только закрыть глаза – и сон тут же начинал одолевать…

За несколько ночей она обошла  все коридоры. Страх перед темнотой постепенно ушел, и на пустынном этаже стало интересно. Они все были похожи: одинаково гладкие стены, одинаково холодные, везде – один и тот же запах.
Все комнаты, которые оказались открытыми, были ее. Забавно было трогать такие необычные в темноте предметы, подолгу задумываться, что это, и даже пугаться, а потом вдруг понимать, что это просто паровоз из детской комнаты или клавиши старого пианино…
А когда становилось скучно,  она шла в туалет, доставала хорошо спрятанную пачку, садилась на край унитаза и курила.
Иногда, правда, приходилось замирать - когда раздавались шаги дежурной воспитательницы. Но это было просто - она умела не шелохнуться часами: научилась, когда в квартире Лены вели обыск, а обыскивали ее часто. Тогда приходилось, вжавшись в угол, не привлекать к себе внимания.
Но в тот последний раз цепкий глаз запакованной в милицейскую форму женщины скользнул по ней в темном углу коридора. Этот взгляд все изменил: он принес с собой вопросы: кто этот ребенок, откуда он, зачем здесь? Кем приходится ему наркоманка со стажем Елена, не использует ли она его в своих личных целях? Какое ребенок получает воспитание в этой квартире, куда гражданка Елена приводит мужчин, где принимает наркотические вещества, и вообще, царит развязная атмосфера? Немедленно все изменить!..
И все изменилось.
- …Ты меня отдашь им? – Женя разглядывала двух полных женщин, закутанных во множество разноцветных кофт. Они усердно что-то писали, отодвинув пивные бутылки на кухонном столе, и иногда переговаривались, пачкая очередную графу.
Лена чиркнула зажигалкой.
- Разве ты принадлежишь мне, чтобы тебя отдавать или не отдавать? – Она облокотилась на стену и прикрыла глаза.
- Что мне делать, Лена? – Вокруг все стремительно менялось, наполнялось отчаянием, неизвестным, необратимым. – Что мне делать? – Женя обхватила костлявую фигуру, держась за последний маяк перед целым морем неизвестности.
- Веди дневник. – Лена убрала с лица длинные спутанные волосы.
- Зачем? – Женя вжалась лицом в грязный халат, вдыхая последний раз знакомый запах.
- Чтобы не потеряться… - зашептала Лена, смотря поверх ее головы в окно, в серое небо, в никуда. – Клубок катится, ниточка разматывается, указывая дорогу… дорогу не вперед, а назад. Если что - можно вернуться… – Ее рука застыла у уголка рта. -  Хорошая иллюзия. - Она медленно вдохнула дым. – Интересно, на скольких страницах уместится твоя жизнь?..
- Ты будешь ко мне приходить? – Сквозь размытую пелену Женя пыталась разглядеть ее лицо.
- …На, покури. – Лена протянула сигарету и положила пачку ей в карман.
- Немедленно уберите сигарету от ребенка! Вы слышите? Немедленно! Да что это такое? Девочка – как там тебя? – брось это, слышишь?..
Женя отпустила Лену и отошла. Вытерла слезы. И, зло глядя в суетливые лица, спокойно взяла сигарету и сделала глубокую затяжку. Потом повернулась и вышла в дверь.

Женя почувствовала, что сейчас упадет, и проснулась.
Из крана все так же текла вода. Мыться не хотелось. Нужно было идти на завтрак.

Столовая...
Сборище маленьких андроидов. Бракованные роботы в одинаковых синих штанах, рубашках, жилетках, серых тапках… Они одинаково держали ложки для одинаковой каши, сидели за одинаковыми столами и одинаково повернули головы, когда она вошла.
Женя нашла глазами свое место в этом однообразном узоре, села, опустив глаза. Сейчас начнется…
Три сероглазых робота поднялись, и, перешептываясь, направились к ней.
- Эй! – девчоночьи взгляды уперлись ей в спину. – Ты зачем так про нас написала? Что мы сделали тебе плохого?
Женя молчала, жуя злость.
- Почему это у нас плохое дыхание, заполняющее комнату? И почему мы похожи, как бракованные роботы? Мы все разные: у Ани вон косички, у Насти – хвостик. Эй, почему ты не отвечаешь? Ты что, хочешь, чтобы мы всем рассказали, что ты написала про воспитательницу? Что она похожа на разношенный ботинок, который никому не в пору? А?
- Ты дрянь, – подытожил другой голос, который был чуть повыше. – Зря тебя к нам поселили. Тебя надо было во двор поселить к  собакам. И одеяла не давать.
- И тетрадочку твою мы тебе не вернем. – За спиной зашуршали страницы. – Пусть это почитает воспитательница.  И вообще все почитают, что ты здесь написала…
Стул опрокинулся, звякнула упавшая ложка. Жидкие косички оказались у Жени в кулаке. Тетрадка шлепнулась на пол.
- А вот я сейчас размажу по твоему лицу кашу! Может, тогда ты действительно будешь отличаться от остальных! И напишу это в своем дневнике, чтобы все почитали! Согласна?! – Она подняла тарелку, но, на миг удивившись, выпустила волосы. И три девчонки, зовя воспитательницу, вылетели из столовой.
Под тарелкой лежала записка: «Доброе утро, Жижеро. Можно с тобой встретиться опять?»
Из коридора донесся обиженный рев. Всхлипы вперемешку с жалобами приближались. Женя поводила глазами по настороженным, переставшим жевать лицам. Только мальчик в тонком белом шарфе одиноко и сосредоточенно слизывал кашу с края тарелки. В следующий миг в его тарелке забелела смятая записка.
- Нельзя!!! – Женя злобно сверкнула глазами, топя записку в каше.
- Женя! Что ты делаешь, дрянная девчонка!.. Немедленно прекрати!
Притихшие роботы проводили взглядом бесформенную фигуру, похожую на разношенный ботинок. Она ухватилась за плечо рыжей дрянной девчонки и увела ее, отчитывая под завывания растрепанных подружек. Так они и заложили в ячейки своей памяти: рыжая – дрянь – нельзя. И еще: разношенный ботинок – обида – каша – наказание. И, пошептавшись, снова принялись за завтрак.

Жесткий палас колол лицо. Женя разглядывала узор – если смотреть одним глазом, цветок кажется больше.  Начинается прямо из-под ее пальцев и кончается под синим ведром с водой. А если смотреть двумя -  видна еще и швабра. Та самая, которую она видела с утра. А еще можно не смотреть: просто лежать на полу с закрытыми глазами… Вот и все варианты. Ее не выпустят отсюда, пока она  не вымоет пол в пустой комнате. Посмотрим… Все равно здесь не скучнее, чем везде. Женя закрыла глаза.
- Жижеро!.. – тихий голос из щели под дверью. – Тебя здесь наказали?..
Женя зажмурилась и молчала, упрямо сжав губы.
- Ты здесь, я знаю это, как и тогда, ночью. Просто чувствую… Наверное, ты зажмурилась и сжала губы, чтобы мне не отвечать… Не отвечай.
Я расскажу тебе о том,
О чем поет прибой и
Светит солнце, если ты
Поговоришь со мной.
- Убирайся к черту со своими стихами!
- Не злись, Жижеро. Я все равно не верю, что ты злая, все равно…
Женя на четвереньках подползла к двери и зашептала:
- А если намотаю твой вонючий шарф на кулак и придушу тебя, стихоплет? Я тебе покажусь злой? А?
- А потом ты напишешь про меня в своем дневнике? Если да, то давай.
Под дверью показался замусоленный угол тетради и кончик белого шарфа.
- У меня нет ручки… - сердито шепнула Женя, разглядывая тонкую ткань.
Под дверь влетела ручка.
- Ну, хорошо!!! Сам напросился! – Женя зашуршала страницами, прикусила язык и начеркала размашистыми буквами строку. Потом ухватилась за шарф и швырнула дневник обратно:
- На! Почитай перед смертью!
За дверью стихло.
- Эй! Пьеро! Куда пропал? Считаю до трех!
- …
- Раз! Два… Три! – Она дернула шарф и упала: шарф свободно скользнул под дверь. Женя удивленно посмотрела на него. В щель потихоньку пролезла открытая тетрадка с двумя надписями: одна, размашистая – «ПЬЕРО ИДИОТ!» И вторая, мелким почерком: «не совсем».
- Ну вот, смеешься, и тебя
 Боится тишина!
Пока с тобою мы вдвоем,
Отступит и она...
Сюда идут, Жижеро. Но мы еще обязательно увидимся…
Женя молча пнула дверь.

В тот день ее переселили в другую комнату, и вечером, сидя в кровати, она старательно описала, чем там пахнет и на что похожи ее соседки…



- Ты куришь? – вопрос мягко ткнулся в тишину и потерялся в ней.
- Нет, пишу маслом картины. – Она раздраженно швырнула сигарету. Яркая искорка, пшикнув, погасла. – Не задавай идиотских вопросов.
- Что случилось, Жижеро?
- Ни черта не случилось!
- Я чувствую, что с тобой что-то не так… Что произошло?
- Я же говорю: ни черта не произошло! За этот год – ни черта, понимаешь? Ты видишь это? – Она чиркнула зажигалкой, осветив кипу тетрадей в углу. – Здесь все одно и то же! Про одно и то же утро, про одних и тех же дебилов, про один и тот же завтрак, ужин и обед, про учителей и воспитателей, про твой один и тот же дурацкий шарф!..
- Ты хочешь это сжечь?
- Не знаю… Боюсь. Это как клубок… Клубок катится, ниточка разматывается, указывая дорогу. Боюсь не вернуться… – Она хлопнула ладонью по холодной стене. Постояла немного, сгребла ногой тетради в кучу, наклонилась, подняла и вышла.
- Стой!
- Ну чего тебе?
- Я знаю.
- Что ты знаешь? – Она прижала к себе тетради и замерла в коридоре.
- Я знаю… что ты хочешь сбежать.
Она медленно подошла к нему. Когда они стояли рядом, они были одного роста.
- Черт, если бы я не знала, что ты не читал моего дневника, я бы сказала, что ты прочитал мой дневник. А, Пьеро?
- Нет. Но я чувствую…
- Да иди ты со своими чувствами! – она снова скрылась за дверью.
- Мы ведь еще увидимся, Жижеро?..
В ответ прозвучала тишина, и его охватила грусть…


Утро. Кто придумал утро?
Ненавижу…
Она вскочила с постели, оттолкнув мягкое тело, и выбежала из комнаты. В ванне ее вырвало. Она включила холодную воду и жадно и долго пила, пока не закружилась голова…
В эту ночь она была здесь.

- А. Это ты?
Женина рука сползла с раскуроченного звонка.
- Я.
Лена поправила халат на худых плечах и поморщилась.
- Заходи. Что это за барахло у тебя в руках?
- Это?.. – Женя взглянула на свои руки, будто в первый раз, - помнишь?.. Клубок катится, ниточка разматывается...
- Ты зайдешь, или будем лясы точить?
- Зайду…
Она зашла.
На кухонном столе пылились пивные бутылки. Валялся пожелтевший смятый бланк. Облокотившись на стену, Лена смотрела в окно.
- Как жизнь?
- Вот. – Женя погладила затертые обложки.
- Ясно.
- Помнишь, ты тогда говорила, что ниточка указывает дорогу…
- Водку будешь? – Лена не глядя шарила рукой на полке.
- Да… Так вот, указывает не вперед, а назад. И что можно вернуться…
- Если собираешься сегодня ночевать здесь, придется отодвинуть в сторону пару мужских тел. – Лена грохнула стаканом и плеснула водки. – Пей.
Женя проследила за ее рукой.
- Так значит… Это иллюзия?
- Я вообще не понимаю, о чем ты тут говоришь… - Лена потерла глаз и отпила из горлышка. – Какие-то нитки, клубки, старые тетрадки…
Женя сдавила стакан. Потом выпила его залпом…

- Как, говоришь, тебя зовут? – прозвучал голос в темноте.
- Жижеро…
- Жижеро… Странное имя. Впрочем, сколько тебе лет? Хотя и это не важно. Тебе ведь холодно одной в постели, да? Да ты пьяна совсем!.. Хотя, важно ли это?..

Ее еще раз вырвало. Ноги подгибались, и она села на пол.
Нельзя вернуться.
Вернуться нельзя…
Она долго сидела, коченея на холодном полу… Было все равно. Потом заставила себя встать и вышла, покачиваясь, из ванной. Натянула рубашку, потом жилетку. Рывком собрала непослушные волосы в хвост. На кухне в углу, присыпанные пеплом, валялись иллюзии. Она долго смотрела на них сквозь пелену. Потом вытерла слезы, собрала тетради в охапку и вышла в дверь.

- Две женщины… – Шепнула она, и  две женщины плавно скользнули к ее ногам, а потом еще ниже – под мост, и, подхваченные холодным ветром, заскользили прочь. Внизу раздался гудок прибывающего локомотива, заглушая ее голос:
- Дыхание соседки… - Еще один листок унесло ветром. Потом они посыпались, словно безудержный первый снег:
- Темнота, туалет, шепот…Завтрак, андроиды, каша, Аня, Настя, Ботинок, швабра, шарф… Один день, второй, третий… Месяц, два, год…Жижеро, Пьеро, Жижеро, Пьеро, Пьеро, Пьеро, Пьеро, Пьеро, Пьеро, Пьеро…
Раздуваемые осенним ветром, иллюзии кружили, обгоняя друг друга, взмывали вверх, летели вбок, но все равно – падали, падали и падали вниз…
Она следила за ними, стоя по ту сторону перил. Потом пошарила в кармане. Достала пачку: последняя сигарета… Она чиркнула зажигалкой и прикурила. Сделала глубокую затяжку, следя за суетой последней страницы…

- Ты куришь?
Женя до крови закусила губу и зажмурилась, чтобы не упасть. Рельсы внизу качнулись, сплелись, размазались.
- Держись! – Рядом с ее лицом летел белый шарф. Она ухватилась за тонкую ткань и влезла обратно…
 Когда он стоял рядом, он был выше ее на целую голову. Она обхватила его, словно держась за последний маяк перед целым морем неизвестности.
- Ну откуда ты знаешь… что я здесь? – прошептала она, вдыхая знакомый запах.
- Я просто почувствовал…
С его шеи сорвался шарф, и, зацепившись за перила, словно оборванная нить, еще долго бился на ветру…


ZveZdoРadaль