Олеся лежала рядом.
Она мирно спала, о чем сообщало ее спокойное лицо с чуть толстоватыми бровями, прямым носом и губами, имеющими обыкновение напоминать мне о далеком, легкомысленном Сен-Тропе. Бывало, ее горячий язычок и пустяковый щебет уносили меня в сладковатые картины золотистых пляжей, белокаменных домов и дорогих магазинов с витринами из женских босоножек. Олеся была летящая, кружащаяся, органичная Франция, чьей еще не развившейся груди был предназначен шелк, а розовым окружностям сосков - поцелуи мужчин. Ее пальчики всегда источали едва уловимый аромат женской влаги, которым дышала сама ее нежная кожа. Примечательная лишь неуловимым шлейфом, она заставляла смотреть на нее и желать. Особый секрет молодого тела, не покалеченного "индустрией красоты".
Олеся была беззаботна и черезмерно сильна в своем алчном желании напиться жизнью, как изысканным бокалом шампанского, перепавшим девчонке задаром. Во время нашего недолгого знакомства я всякий раз подхлестывал огонек неумных глаз, и Олеся в мгновенье оборачивалась Фениксом, прекрасной огненной птицей, дури которой хватало вслух размышлять о вечной любви (не со мной!) и раздаривать яркие фенечки первому встречному. Когда Олеся видела Портвейн, ее детский взгляд приобретал очаровательную нежность, а затем, напившись и проблевавшившись, она орала про свободу. И в этот момент я обожал ее. Потому что кричало и вопило юное, жаркое сердце, сжимаясь и разживаясь от боли. Олеся училась на отлично...
В то утро царила тишина, и ее тело было прикрыто лишь наполовину. По воле случая мне предоставилась возможность неторопливо рассмотреть Олесю целиком: от аккуратной, мягкой попки до нежных щечек и высокого лба. Она лежала рядом со мной - светловолосая кошечка с грацией, подаренной этому боженству самой природой.
Она сладко спала, растеряв дневные притворства, женские капризы, непредсказуемую, однообразную взбалмошность. Остался бриллиант. Наивысшая драгоценность, о которой мало вспоминают современные самки - ЖЕНСТВЕННОСТЬ.