КРЫСЫ.
Первыми ушли мыши и крысы. Покинули норы и ушли. В безопасное место. Как во время шторма уходят в море дельфины и киты, чтобы их не изорвало о прибрежные камни, так и грызуны ушли на равнину, предчувствуя первые толчки земной поверхности. Спасаясь, таким образом, от катастрофы, они указывали путь другим. Но жители города не поняли животных. Как не слышим мы того, кого считаем ниже себя по развитию или по образу жизни. По общественному положению. Гордыня – первопричина нашего невежества. Разве не так? Но надменные, мы ругаем животных и вешаем им ярлыки, изрыгая при этом желчь и олицетворяя в них предательство и ложь.
Удары сыпались один за другим. Каменный мусор накрыл сундук и выдавил боковую дверцу. Не выдержавшая напора, она соскочила с петель и придавила девочке ногу. Малышка вжалась в угол терема и закричала от боли.
- Мама! Мамочка! Что это?!
Но шепотом оказался её крик в жестоком вихре катастрофы. Обломки туфа барабанили о крышку убежища и глушили плач. Лопнула система отопления. Засвистела вода, и яростно завыло в комнате надорванное пианино. Именно оно приняло на себя основной удар перекрытия. Падая, железобетонная плита переломилась и повисла на корпусе музыкального инструмента. Медленно качаясь, осела она на сундук, надёжно заблокировав все выходы из него наружу. В окошко девочка увидела проломы в кирпичной стене, пыльное небо и луну, бледную и тонкую. Пахло газом. Но всё же ветром несло его мимо. Где-то замкнула электропроводка, и со свистом взметнулся в небо огненный столб. Гарью потянуло извне. Дым от пожарища спрятал луну, и на какое-то время в мире неожиданно стало тихо. Удары стихии закончились. И вдруг, тишина взорвалась громким плачем и криком. Глубина человеческого горя не уступала по силе сейсмической волне. Оставшиеся в живых люди звали на помощь.
- Мама, где ты? – девочка тоже искала ближних – Папа, спаси меня! Помогите!
Но никто не услышал и не отозвался. Слабые её стоны слились в единое целое в хаосе страдания. Тонко всхлипывая, девочка начала освобождать из-под завала ногу. Кирпич за кирпичом старалась она вытолкнуть обратно наружу строительный мусор, но он продолжал полсти и осыпаться, и ей ещё долго не удавалось освободить придавленное тяжестью место. Но все же какой-то крупный камень, падая сверху, расклинил осыпь, и вскоре замурованная узница обеими руками гладила распухшее место. Этой страшной ночью она ещё несколько раз звала на помощь. Но тщетно. Горячая вода очень скоро перестала журчать, аварийные службы перекрыли отопление в разрушенном районе. Стало тише, но зябко. Морозный воздух выдавливал последнее тепло из деревянного терема.
Девочка спряталась под одеяло с головой. Собрала в охапку все свои запылённые плюшевые игрушки, обняла их крепко обеими руками, поджала к груди коленки и натянула на самые пятки ворсистую пижаму. И уснула зарёванная, едва согреваясь своим дыханием.
Но ни вороны и ни крысы, ни голодные степные волки первыми пришли на это гиблое место, чтобы совершить чёрное дело. Миную изуродованные обвалами трупы, и осторожно протискиваясь между развалин и прячась от посторонних глаз, мародёры, суетливо оглядываясь, ощупывали подушки и матрацы погибших, шарили среди рассыпавшихся книг и белья. Складывали в мешки нажитое хозяевами барахло, а в карманы прятали золото и деньги, женские украшения: серьги, незамысловатые колье, поделочные камни в оправе, часы и иконы. При всей нашей бедности и неустроенности, в наших квартирах так много всего, что поддерживает память и тепло в нас при жизни. И вдруг катастрофа. И хочется кому-то слабому духом, опередить близких и набить свои карманы незаслуженным добром. Разбогатеть на чужой беде. На горе. Как это просто подойти и взять дорогую вещь, успокаивая себя тем, что она уже никому не нужна. Как подарок. Как взятку. Не задумываясь о вечном.
С трудом раздвигали свинцовое небо лучи восходящего солнца. Казалось, что сумрак навсегда повис над этой забытой богами землёй. Но всё же свет набирал силу, и утро, наконец, настало. Девочка услышала чьи-то скрипучие шаги и проснулась. Вздрогнуло сердце. В окошко она узнала мамину шубу и обрадовалась. Когда никого не было дома, девочка часто наряжалась в неё и бродила по комнатам. Вертелась перед зеркалами, как взрослая, и строила рожицы.
- Я здесь, мама! – радостная девочка просунула руку за переплёт и вцепилась в пушистый рукав.
Но отпрыгнула бродившая рядом женщина. Испуганная, она увидела глаза ребёнка, исполненные надежды, выглядывающие из обложенного камнями сундука, придавленного треснувшей напополам железобетонной плитой.
- Ты живая, девочка?
- А где моя мама? – растерялась малышка. – Это же её шуба, я знаю. Позовите, пожалуйста, мою маму!
Женщина молчала. Серая пыль лежала у неё около глаз и на подбородке, чернели морщины. Обошла ли её стороной беда? Вряд ли. Разве может кого-нибудь обойти стороной стихийное бедствие, если эпицентр землетрясения рядом. Если нет в городе уцелевших построек; ветра гуляют между трещин; качаются перегородки; если одна большая авария на всех, и холод заставляет стучать зубами? Горят костры. Но не согреваются люди и плачут, поджимая к подбородку остывающие ноги. Среди развалин вчерашнего жилища ищут иные знакомую одежду, чай. Наверняка и она, обездоленная, горюя, пошла по руинам в поисках своего добра, но не устояла перед чужим. Много денег в чулках хранят наши граждане. На чёрный день, отказывая себе систематически в маленьких радостях, не доедая ...
И он настаёт. Последний для многих. Искушение велико, оправдание просто.
- Я не знаю, девочка.
Она говорила неправду. Мама и папа лежали в соседней комнате, придавленные камнями. Из-под туфа выглядывали их побитые чёрнеющие тела.
- Это мамина шуба! Отдай! Ты украла!
Женщине стало стыдно. Может быть, её муж убитый тоже лежал где-то рядом. Или покалеченный и раздетый замерзал у скупого очага в какой-нибудь наскоро сложенной постройке.
- Девочка, - горестно вздохнула она, - я не подниму эту плиту, упавшую на твой ящик. У меня нет сил. Я не умею. Но я позову людей, и тебя откопают, жди.
Она разделась и вдавила шубу в разбитое окошко покорёженного терема. Еле-еле. Сантиметр за сантиметром. И ушла.
- Я вернусь, девочка. Я позову мужчин и вернусь. Тебя освободят. Скоро!
Скрипучие шаги умолкли. Незваная гостья, исчезла так же неожиданно, как и появилась. Из кармана маминой шубы, выпали чьи-то бусы, огранённый камушек в серебряной оправе и иконка. Маленькая такая иконка. С ликом Николая Угодника. Знала ли маленькая девочка этого святителя? Нет. Её родные были не верующие, далёкие от христианской культуры люди. Но вдруг она поняла, что их уже нет в живых. Пока она боролась с мусором, ломающим её жилище, это даже и не приходило ей в голову. Но ушедшая в развалины женщина безнадёжным взглядом донесла до девочки эту страшную мысль. От безысходности и от одиночества и пересохло во рту.
Высокий лоб, морщины. Добрый взгляд и округлённые линии лица. Этот лик сопереживал покинутой всеми жертве стихии, и девочка, надрываясь от горя и захлёбываясь насморком, попросила его:
- Боженька! Если ты есть, помоги мне, согрей меня! Я пить хочу, боженька!
Она охрипла и догадалась, что вряд ли её уже кто услышит, кроме этого человека. Та последняя соломинка, за которую хватаемся мы, когда не видим выхода, лежала в её руке.
Женщину задержали с поличным. Одна из хозяек опознала на ней кофту погибшей сестры. Когда раздевали воровку, у неё из-за пазухи выпали деньги. Никто уже не слушал про девочку и про сундук, заваленный камнями. Плутовке не верили. Люди нашли себе жертву и отводили душу на ней за все беды обрушившиеся на них в эту ночь.
- Крыса! Мразь! Зараза!
К тысячам погибших во время землетрясения добавился ещё один труп, и никто не жалел об этой жестокой расправе.