1. судьба

Евгения Райна
ЗАПИСКИ СУЛТАНШИ или ЗАМУЖЕМ ЗА ПАЛЕСТИНОЙ. - роман
Часть первая.

1. Судьба

Все началось с того, что я, к полной неожиданности всех своих друзей и родных, десять лет назад вышла замуж за палестинца. Вернее, если уж быть точной, то началось все еще на год раньше. Именно тогда моя лучшая подруга и тезка, Лена из Ташкента, с которой мы вместе учились в университете, нагадала мне роковые перемены.

- Через два месяца в твоей жизни появится дальний человек, который изменит твою жизнь так, как ты того не ожидаешь,- с выражением вычитывала она мне из какой-то старинной Книги Судеб, то мечтательно поднимая брови, то заговорнищецки подмигивая. – Слышь, Ленка, - дальний!

- Дальний или дельный? – переспросила третья наша соседка по комнате в общежитии, тихоня Наташа. – Может, это бизнесмен какой-нибудь имеется в виду?
- Если бы там был написан дельный, я б его так и прочитала! – Ленка выразительно уставилась на нее. – А тут именно "дальний". Какой-нибудь иногородний, наверное. Или вообще иностранец.
- Ну, это мне не грозит! – уверенно рассмеялась я. Никогда раньше я не представляла себе такой перспективы и даже не имела знакомых иностранцев.

Но видно и вправду там, наверху, все уже было предрешено: ровно через два месяца и три дня я таки встретила своего "дальнего человека".
Дело было в марте, когда сосульки блестят и тают на солнце, под ногами - слякоть, а в голове – весна, и никакие мысли об учебе туда не забредают. Я пришла на дискотеку и вот уже добрых четверть часа оглядывалась по залу, разыскивая в колышущемся море танцующих Ленку и других подруг. Неожиданно прямо над моим ухом раздался мужской голос, силящийся перекрыть громкую музыку:

- Посмотришь, так все русские девушки мечтают выйти замуж за американца!
Я обернулась. Без сомнения, высокий симпатичный парень, стоявший слева, обращался именно ко мне.
- Откуда такие выводы? – так-же громко уточнила я.
- Я имею в виду песню, - белозубо улыбнулся он.
Легкий акцент да смугловатый цвет лица выдавали в собеседнике иностранца, но по-русски он говорил на удивление хорошо.

Песню? Я вслушалась. Звучал известный шлягер сезона; "американ бой, американ джой*, уеду с тобой, Москва, прощай!.." – подпевали все в зале хором, дружно прыгая и извиваясь в шальном студенческом плясе. "Все девушки мечтают..." Я улыбнулась.
- Да нет, не все, - ответила, спокойно выдерживая горящий взгляд карих глаз.
- Ну и отлично, - не растерялся мой иностранный собеседник, - тогда мне повезло.

Мы разговорились. Он оказался интересным собеседником, а модная прическа, белозубая улыбка и широкие плечи – все это наверняка не оставляло девушек равнодушными. Во всяком случае, мои одногруппницы, которые вскоре сами меня разыскали, многозначительно и даже несколько завистливо поглядывали на нас. Ленка-же во время медленного танца умудрилась пару раз меня ущипнуть, незаметно подмигивая – мол, одобряю - классный парень!
 
А вот сама я это знакомство серьезно не восприняла. В моем понятии иностранцы все были одинаковыми – то есть именно такими, как друг пятикурсницы Вали, красивый и свободный марроканец, живший с ней больше двух лет и хладнокровно укативший к себе в Марроко, бросив ее с ребенком на руках. К тому же в почитателях у меня никогда недостатка не было, и к мужскому вниманию я относилась весьма спокойно.

Как бы там ни было, мы с ним протанцевали, просмеялись и проболтали весь вечер; время пролетело незаметно. А потом я исчезла, не дав парню опомниться.

Ушла – и забыла. Но он не забыл. Зная только мое имя (назвать фамилию или адрес я, конечно, отказалась), этот настырный палестинец искал меня по университету почти три недели. Нашел, и – сама не пойму, как это случилось - мы с ним стали встречаться.

Честно говоря, до этого рокового знакомства о Палестине я имела самое смутное представление. Проще говоря – только то, что это какая-то страна, не то африканская, не то южноамериканская. Политика меня, как и многих моих ровестниц, практически не интересовала. И даже то, что мне потом уже в минуты откровения порассказывал новый друг, меня почему-то мало насторожило. Теперь я и сама удивляюсь, как могла так равнодушно относится к своему будущему. Но - с другой стороны - кто-же мог знать, что это она и есть – моя судьба?

Помню, как однажды еще в самом начале наших с ним отношений ко мне привязалась толстая и глупая, но ужасно любопытная однокурсница Лариска. Дело было воскресным утром на общежитской кухне. Мы обе, кутаясь в халаты и позевывая, варили каждая в своей кастрюле неизменную студенческую вермишель. В ожидании, пока она будет готова, я резала и поджаривала сосиски и открывала банку с кабачковой икрой. Лариска-же просто лежала локтями на широком кухонном подоконнике и пялилась на редких утренних прохожих.

Вдруг она обернулась и ни с того ни с сего брякнула:
- Слушай, а этот черненький... иностранец... Ну, длинный он такой, спортсмен... С которым мы тебя вчера в кино встретили, ну?.. – Ее прыщатое лицо исказилось - не то от мук словотворчества, не то – от любопытства.
- А что, собственно, тебя интересует? – напрямик спросила я.
- Нет, ничего, я просто... – она помялась. - Я имею в виду – он не афганец, случайно?
- Нет. Совершенно случайно не афганец. А что?
- Да нет, ничего. Считай, что тебе повезло. Эти афганцы – гады. Женятся на наших девках – разных дурах-блондинках, которые за иностранцами бегают, - а потом увозят их в Афганистан и обменивают там на трактор, представляешь? – Лариска скорчила брезгливую гримасу, отчего ее нос стал похож на клюв хищной птицы. – У них в стране разруха.
- Кто это сказал тебе такое – о тракторах? – подозрительно посмотрела я на нее.
- Знаю. Рассказывали. А этот твой... Он что – араб, что-ли?
- Угу.
- Не из Саудовской Аравии, случайно? Там, говорят, все богатые. Нефть! Одна девка рассказывала, будто бы даже унитазы у них там из золота... Врет, наверное: на такой толчок и садиться было-бы жалко! – И она захихикала, видимо, представляя себя сидящей на золотом унитазе.

Меня вдруг охватил дикий соблазн ответить, что да, мол, именно из Саудовской. И что у них там не только унитазы золотые, но и стекла в окнах из горного хрусталя. Но я сдержалась – а вдруг поверит? Представив себе все возможные последствия, я решила сказать правду (все равно ведь не отвяжется):
- Нет, он из Палестины.
- А родители у него богатые хоть?
- Хоть, хоть, - я неопределенно покачала головой.
- Нет, я серьезно!
- А серьезно... Были богатыми. Ты Иерусалим знаешь?
- Конечно.
- Так вот, там почти пол-города на их земле построено. У его родителей там были оливковые плантации.
- Оливки – это которые маслины? Я однажды попробовала – такая гадость!.. Ну, а потом они эти плантации продали, что-ли?
- Не-а. В 48-м году их евреи раскулачили. – Мне наконец удалось открыть банку, и я вытряхнула икру на тарелку.
- Как это – раскулачили?
- Как-как... Обыкновенно. Забрали – и все.
- Ничего не поняла, - Лариска потрусила головой. – Конфискация имущества или как? Что они там натворили?
- Да ничего они не натворили, - я улыбнулась, глядя на нее. – Просто пришли вооруженные евреи и очистили территорию.
- В смысле? Захватили?
- В смысле - было такое постановление ООН: "подвинуть" арабов в Палестине и освободившуюся территорию заселить евреями из Европы. Так появился Израиль.
- Странное какое-то постановление, – она с сомнением посмотрела на меня. - Правда, что-ли? С ума сойти...– Ну и где-же эти арабы теперь живут?
- А я откуда знаю? – пожала я плечами. - На оставшейся территории живут, кто где снял квартиру. Или, может быть, купили. Есть, вроде, какие-то лагеря беженцев. Там бесплатно построили землянки – или хижины? - для тех, кто без средств остался.
- И этот твой из лагеря, что-ли?
- Нет. Они, говорит, квартиру снимают.
- Пол-Иерусалима имели, а теперь снимают? – недоверчиво протянула она.
Я молча пожала плечами. Разговор начинал действовать мне на нервы.
- Классно! Но им хотя-бы деньгами все это компенсировали?
- Говорю-же тебе – нет. У них там вообще до сих пор оккупация.

Лариска молчала, обалдело уставившись на меня. Я ее окончательно добила. На толстом лице теперь соседствовали недоумение и разочарование. Потешаясь про себя произведенным эффектом, я слила свою вермишель над раковиной и стала собирать со стола вещи.
- Вот такие вот дела, Лариса, - подвела итог разговора, уже направляясь к выходу.
- Слушай, Ленка, - ты издеваешься надо мной, что-ли? – подозрительно спросила она.
- Ну привет! Ты спрашиваешь, я – отвечаю.
Однокурсница недоуменно передернула плечом:
- Тогда я не понимаю – а зачем он тебе сдался? Мало у тебя ухажеров, что-ли? Вон их сколько вьется...
- Не обращай внимания, - посоветовала я ей, - пускай себе вьются.- И вышла.

Осторожно передвигаясь с полными руками по коридору, я злилась: "Дура эта Лариска. И я не лучше. Тоже мне – нашла с кем откровенничать!"
Но в одном Лариска действительно была права: я слишком непрактично на все смотрела. Впрочем, в этом возрасте немногие бывают более "приземленными". И эти разговоры об истории Палестины меня тогда почему-то не пугали. Просто слушала, как очередную сказку из "Тысячи и одной ночи". 1948 год - да моей мамы тогда еще на свете не было!

В общем, мы с моим палестинским арабом так и продолжали встречаться. И скоро стало ясно, что это – судьба.

А от судьбы, как известно, не убежишь.