Возвращение панды

Александр Иванович Муленко
Возвращение панды
(фривольное толкование событий, произошедших на самом деле)

1. Отрицалово волк
=============================


Глава, в которой рассказывается о жизни животных в зверинце. Маленькая Таня угощает медведя мороженым и заступается за волка, незаслуженно обиженного рабочим.

Однажды в город приехал зверинец. Его вагончики остановились на окраине жилого массива, с наветренной стороны, чтобы едкие запахи кормов и экскрементов не тревожили обоняние горожан. Обшитые кровельной сталью клетки были расписаны красками. Деревья, нарисованные на них, немного заржавели, но окись хрома горела ярче коррозии, и нетленная фантазия художника приукрашивала разруху, словно пресса политику, насыщая на время оптимизмом оскудевшие души. Нарисованные зебры щипали траву, барсы охотились, грифы летали, не зная мучений цивилизации: её решёток, скрипа колёс, тесноты сырых помещений, где ломаются крылья. В незатейливой этой рекламе животные были сильными, а в действительности же… Списанные из большого зоопарка звери влачили полуголодное существование. Выручки от их показа было немного. Питомцы рычали, злились, метались из угла в угол - скрипели клетки.

Солнце к полудню согрело землю. Кружились листья, и дул щекотливый ветерок. Осень стояла ласковая, как лето. Она бескорыстно дарила людям последнее тепло, и вездесущие мальчишки, словно разведчики, искали бреши в зверинце. Сверлили гвоздями стены вагончиков, надеясь бесплатно увидеть животных. Протирая «походные» брюки, ползали под карданами машин, осторожно выглядывая из-за колёс на закрытую территорию. Но дежурные рабочие их ловили, журили и выпроваживали на улицу, пугая метёлками. Озорники разбегались кто куда, дразнили взрослых, показывали им издалека носы и рожки; а, собравшись вместе, захлёбываясь от восторга, рассказывали друг другу, кто что увидел и что услышал. Как тяжело плюхнулся в клетке медведь или фыркнула в загоне лошадь, как пережёвывал траву огромный верблюд и клокотал орлан. Рабочие возвращались назад, смахивали дорожную пыль со стен и охорашивали лагерь.

Маленькая Таня боялась подойти слишком близко. Она верила в сказки и взрослым. «А вдруг неожиданно выскочит серый волк и съест её?», - мама категорически запретила дочке одной приближаться к зверинцу.
- Вот получу деньги, и мы с тобой обязательно сходим посмотреть на диковинных животных и птиц, - пообещал дедушка Вася. - А так, как это делают мальчишки, зайцем, так делать нельзя. Это нечестно и опасно.
Девочка не шалила. Стояла послушная на площади у входа в зверинец, заглядывая в глаза рабочим, суетившимся возле клеток. Жила в надежде назавтра, на дедушкину пенсию, которую вот-вот ему начали выплачивать в сроки.
- Приходи в субботу, - сказал ей весёлый маляр-художник, от которого пахло красками, - для детей билеты недорогие, почти бесплатные.
Всю неделю Таня рассказывала маме байки из жизни животных, услышанные от мальчишек, была паинькой. Правда вечерами долго не могла уснуть, но делала вид, что спит, закрывая глазки, когда кто-либо из близких подходил послушать, почему она так неровно дышит.

В субботу Таня проснулась сама. Она без напоминания умылась и на удивление всем стала молча кушать овсяную кашу. Девочка не любила её - невкусную, горькую… Но сегодня хитрила: часто облизывала ложку и даже попросила у мамы добавки:
- Мама, а я хочу ещё каши!.. Пожалуйста?.. - вдруг эти озабоченные взрослые люди забудут отвести её в зверинец? И чуда не будет? И сказка уедет…
Действительно, когда молчит ребёнок, так много успевают сделать его родители. Всё отремонтируют, перестирают, перегладят, перештопают, прочитают нотацию о пользе общественного труда и попросят полить цветы на подоконнике. Таня работала безотказно. Покормила рыбок в аквариуме, почистила коврик для игрушек и услышала, что она умница.
- Дедушка, я хочу в зоопарк.
- Так вот, оно, почему ты такая послушная, непоседа...
Он устал и уснул. Растерянная внучка присела на стульчик, чтобы было удобнее наряжать на улицу любимую куклу Надю. Но игра у неё не клеилась, потому что горбатый верблюд из зоопарка сегодня больше волновал ребячий ум. Таня спросила у мамы, какой он: «домашний или дикий?», но услышала в ответ, что «он плюётся».
- А что едят верблюды?.. Сено или овёс?
Но мама отрезала:
- Отстань, не до тебя, - и всучила девочке большую книжку про собак.
Таня уже видела собак и захныкала. Очень хотелось погладить верблюда и полосатую африканскую лошадку, которая была нарисована на афише, покормить её хлебом. Но маманя не слушала дочку. Она осерчала «конкретно» и велела непослушной девчонке: «немедленно встать в угол или, наконец, замолчать». Из тихого детского плача выросла буря. Дедушка на диване проснулся и сказал:
- Рёва-корова! Плакса!
Он принял решение идти немедленно.
Теперь уже «непослушная» мама готовила «куклу» в дорогу: наряжала дочурку, шнуровала ей ботинки, проверяла застёжки на курточке: «Холодно… осень», - поучала сердито, шлёпая дочку: «Не вертись, как юла!» – и, натягивая на детскую голову шапочку, добавила: 
- Уши надует!
- Не надует, - сказала Таня, - быстрее пожалуйста! Я - Красная шапочка.
- Вот и съест тебя Серый волк в зоопарке!
Спор окончился в пользу мамы, но… спустя минуту своенравная Таня уже бежала вприпрыжку по улице впереди взрослых, ежеминутно оглядываясь на деда…

Зрители облокотились на поручни ограждений. Нейтральная полоса между барьером и клетками предохраняла ротозеев от непредсказуемых выходок животных. Повсюду висели плакаты: «Вход воспрещён!», «Опасная зона!», «Внимание, хищники!». По окольцованной от посетителей территории зверинца передвигались только рабочие. Они кормили питомцев костями и мясом, тормошили их длинными палками, убирали загоны и клетки, осторожно выгребая из самых дальних углов грязь и помёт. Выполняли другие работы: шпаклевали отшелушившиеся места на информационном щите и расклеивали энциклопедические справки о жизни своих питомцев на воле. Каждый зверь имел род, отряд, семейство, географический паспорт и прописку в Красной книге.
- А ты мне купишь такую, когда я научусь читать? А?.. Деда!?
- Это книга для ученых, Таня. В ней собраны и описаны животные, находящиеся под угрозой полного вымирания. Вот эти медведи, например…
Они жили в разных клетках. Годовалые брат и сестра.
- Бурые медведи Миша и Маша, - прочитал дедушка. - Животные хорошо дрессируются и выступают в цирке.

Косолапые артисты стояли на задних лапах в полный рост, и казалось, что тюрьма на колёсах была мала для них. Симпатичному брату, чёрного окраса с белым галстуком на шее, доставалось больше внимания от публики. Его нос был перепачкан шоколадом, а люди всё кидали и кидали ему сладости. Время от времени Миша танцевал – делал круги на задних лапах и раскланивался. Хитрый шельмец - он получал премиальные.
Его рыжая сестрёнка Маша была менее артистичной. Неконкурентоспособной в искусстве. Ей никак не удавалось сделать и полуоборота в танце. Юная медведица спотыкалась на ровном месте и падала на все четыре лапы сразу, удручённо мотая головой. И никто ни разу так и не угостил её сладким. Наконец она отчаялась что-либо заработать на «сцене» и просто просунула свой нос между прутьями в клетку «великого» брата и стала скулить - выпрашивать сласти. Но замечательный артист загордился – он не слышал сестрёнку. Миша отвернулся от неё в сторону, важно облизывая свои шоколадные лапы.
- Дедушка, она плачет!
Таня увидела на морде у зверя слёзы. Она полюбила эту косматую подружку, так незадачливо развлекающую публику.
- Да, Таня, братец жадный попался, не делится, - нравоучительно заметил старик.
Звери, как люди, горюют и злятся. Лучшие наши поступки и чувства блекнут в свете большого таланта. Мы завидуем белой завистью героям, подражаем им, грустим. Но купаются в розах кумиры и из вечности смеются над нами – неудачниками. Дисгармония духа и одиночество гнетут, и мы вымираем, забытые всеми.
- Ты обещал мне мороженое, деда…
- У тебя ангина - бухикать будешь. Мама выгонит нас из дома лечиться к врачу.
- Я не буду бухикать.
Он колебался, пересчитывая копейки. Видя его нерешительность, Таня лукаво заметила:
- Дедушка! Ты учил меня держать своё слово…
- Хитрая ты, Танька.
- А ты не обещай.
Беспокойная егоза – она с мороженым вернулась к медведям и ошарашила взрослых:
- Я покормлю её и поглажу!
Таня нырнула в запретную зону и поспешила навстречу к Маше с подарком. Перепуганный старик бросился вслед, но непослушная внучка укусила его за руку, а воспрянувшая духом медведица перестроила нос в их сторону и, как дрессированная собака, запрыгала от нетерпения на задних лапах.
- Она тоже хочет сладкого!..
Вагончик дрожал и качался.
- Перевернётся, куда же вы, возвратитесь! – кричали люди.
- Отпусти меня!.. Деда!
Внучка, пойманная за воротник, упиралась, как умела, вырывалась из рук и оправдывалась.
- Это моё мороженное! Я кому хочу, тому его и отдам!
Она захныкала в бессилии: - Дедушка!.. – умоляла его, - Разреши мне, пожалуйста, угостить Машу мороженым!
- Ремня захотела, угла тебе мало?
- Можно я? – улыбнулся Тане её старый добрый знакомый маляр-художник, который охорашивал рекламу. Он взял из рук у девочки мороженое и отнёс его Маше в клетку. От восторга медведица присела на хвостик и, держа обеими лапами гостинец, зачавкала, как маленький ребенок, вылизывая до грамма из бумажной упаковки талое молоко и шоколад. Её брат, съевший к этому времени все свои сладости, уже не отводил глаз от сестрёнки. Зрители ликовали. Они наперебой хвалили ребёнка и бодрили Танюшу, но растерянная проказница молчала, отшлёпанная дедушкою, она понуро глядела вниз.
- Я виновата…
- Ну, что ты! Что ты, заинька! – погладил её старик. Он уже отошёл от гнева.
- Пойдём-ка, посмотрим волка. Только ты не подходи к злодею близко, он - «отрицалово» и не работает в цирке. Да и лужа под ногами большая - смотри…

Перед клеткой действительно было скользко. Угрюмые хищники жались друг к другу в дальнем углу. Худая белесая волчица лежала на боку, все четыре лапы вытянув подушками в сторону зрителей. Её пушистый друг, серый и крупный, был рядом. Две морды, прижавшись одна к другой, глядели на людей, и казалось, что это был один зверь - большой и двухголовый.
- Встань, падла! Покажись народу! – сердитый рабочий стучал по решетке берцовой костью. В левой руке у него была длинная палка. Ею он пытался огреть животных, желая разрушить их суровое единство.
Серый волк не спешил. Он медленно поднялся… Зевнул, вытягивая далеко вперёд свои передние лапы. Встряхнулся. И только потом этот сутулый разбойник с достоинством подошёл к человеку и остановился.
- На!.. – приказал ему вельможа.
Волк обнажил клыки и осторожно взял предложенную кость.
- Гляди, Таня, какой он страшный! Вот этими зубами он режет скотину наповал... Сверху и донизу... Позвонки на шее у жертвы перекусывает. А сильный - враг, овцу на спине несёт и не задыхается…

Работник зоопарка рассмеялся недобрым смехом. Оттолкнувшись ногою от вагончика и отбросив назад своё грузное тело, он резким движением вырвал кость из пасти у зверя. Скрипнули зубы, и ни с чем остался суровый хищник. Люди молчали. Поражённые этой нелепой выходкой, они, словно парализованные, ждали, что будет дальше. А «хозяин» продолжал глумиться над зверем. Размахнувшись, он ударил костью по носу одураченного волка и снова протянул ему её в клетку.
- На, падла!.. Ешь!
Зверь поднял глаза и увидел обидчика. Взгляды их встретились. Волк и человек оценивали друг друга. Мерили души. Искали силы.
Падали листья… Шуршали... Муха жужжала рядом…
Тане вдруг стало по-настоящему страшно. Две капельки пота блеснули у неё на лбу и, холодные, медленно покатились по переносице. Девочка не плакала, она спряталась за ногу деда и крепко вцепилась ему в штанину. Инстинктивно. Чуть дыша наблюдая неравную борьбу человека и зверя.

Повторно сомкнул серый волк свои челюсти. Мёртво. И сколько ни бился рабочий о клетку, как резко ни дрыгал он ногами и телом, ни единый мускул не дрогнул на морде у хищника. Только могучая шея ходила из стороны в сторону вслед истеричным движениям «кормильца». Тогда человек начал бить волка палкой по голове. Может быть, ему казалось, что он этим развлекает народ и выполняет свой долг перед публикой? Но истязаемый зверь терпел, и его глаза наливались кровью.
- За что он его так бьёт? - шептала Таня.
Дети с малых лет воспринимают битьё как должное за поступки, за не такой, как у всех образ жизни и мыслей. И бьют нас повсеместно, загоняя в рамки приличий и правил.
- Он волк, - ответил ей дедушка.
Это было неоспоримой истиной. В детском саду и по телевидению часто рассказывали о коварстве этого зверя. Но доброе сердце боролось с разумом.
- Разве нельзя по-другому, ласково. Может быть волки тоже дрессируются как медведи, а?.. Деда!? Или как собаки? Просто никто ещё не научился этого делать?!
- Нет, Таня, волки не дрессируются.
- Но я не хочу, чтобы он бил его, деда!.. Я буду дрессировать его, когда вырасту!
Волчица поставила точку в этой борьбе. Словно молния, вылетела она из угла и клацнула зубами перед самым лицом дразнившего. Кто однажды слышал этот мужественный звук, тот уже никогда его не забудет, ни с чем его не спутает. Так охотятся волки на воле, преследуя жертву, и так защищаются они, прижатые к стенке врагами. Перепуганный рабочий выпустил кость из рук, выронил палку. Не устоял на ногах. Он плюхнулся в лужу и заорал, фальцетом:
- Падла!.. Отравлю, уморю тебя голодом, серая гадина!
Люди смеялись. Только пораженная Таня всё ещё заглядывала в глаза дедушке, не понимая причину веселья…

Большая плюшевая панда покачивалась в кресле-качалке на площади около входа в зверинец. Бородатый фотограф лукаво барышничал рядом, предлагая прохожим сняться на память, купить сувениры и книги.
- Это эмблема движения за спасение исчезающих видов - бамбуковый медведь. Он редок в природе и прихотлив. Примите участие в благотворительной акции, купите подарки, порадуйте малышей…
- Такая красивая панда, - сказала Таня и осторожно взяла за лапу эту огромную игрушку.
- Дорогая, однако? – спросил старик у фотографа, в надежде, что она не продаётся. Но рядом на ниточке, толкаясь, висели другие игрушки, и, перебирая их, девочка нашла своего медвежонка. Поменьше. В штанишках. Величиною с кулачок. Пуговицы-глаза на его чёрно-белой мордочке ликовали, он весело тянулся к покупателям всеми четырьмя пушистыми лапами.
- А эта?.. Она продаётся?
Дедушка развел руками и сдался. Его маленькой пенсии суждено было растаять.
- Я назову его Мишей… И он не будет жадным и злым…
Они возвращались домой счастливые и уставшие.
- Я люблю тебя больше всех на свете, – бормотала девочка, засыпая в кроватке: - Деда, а деда! А мы ещё раз пойдём в зверинец?..
Ей снились медведи, все в бантиках – нарядные, праздничные. И «отрицалово-волк» бегал наперегонки со своей подругой по манежу, клацая зубами, развлекая публику, звучали фанфары. Таня, была дрессировщицей. Она украдкой смотрела на зрителей, среди которых сидели и хлопали в ладоши её мама и дедушка Вася.


2. Удачный сыск
=====================

В которой рассказывается о нравах жителей далёкого захолустья во времена приватизации госимущества, о ежедневной рутинной работе участкового инспектора Вислоухова, а также о некоторых секретах ведения милицейской документации, связанной с регистраций обращений граждан, и ещё о том, что любое преступление раскрывается, если на этом настаивает вышестоящее руководство


Капитан Вислоухов горевал о невозможности служебного роста в свете новой экономической доктрины, взбудоражившей, словно дрожжи, умы беспокойных сограждан. Поди-ка добейся авторитета в мире, когда повсюду вставляет палки в колёса твоё же «ментовское» руководство, потакая разбогатевшим в мгновение ока людям. «Новые русские» дебоширили больше всех, но были недосягаемы для закона. Вели себя панибратски с властью, питая её подарками, пили на брудершафт, и участковый инспектор Вислоухов расслабился в борьбе за правопорядок и стал таким же нестойким к благополучию, как и все его коллеги-менты. Капитана угощали для профилактики, чтобы держал свой мясистый нос по ветру, а не против, не мешая потоку денег идти на неблаговидные цели. «Крутые» пацаны скупили лучший кинотеатр города, его служебные помещения переоборудовали в пивные, - и гудели день и ночь непутёвые прихожане в роскошных стенах «совкового храма». Водочка, игровые автоматы, доступные женщины заманивали уставшую публику «оторваться» от повседневных забот и «оттопыриться» от пуза со страстью, всласть.

Домашние люди находили тут свободу от семейного рабства, а бездомные – кров и халявную пищу за счёт благополучных сограждан. «По фене ботая», «рамсила» молодежь. Прогуливая школу, взрослели отроки в дыму питейных заведений. Визжали дамы. Захмелев, они сварливо просили денег у собутыльников за «украшение общества за столом», но на это рассвирепевшие кавалеры выбрасывали их за волосы на мороз, швыряя вслед одежду и рубли: «Подавитесь, - мол, - жадные». Раскосмаченные «кошёлки» ползали на корячках по льду, торопливо собирая в охапку свое барахло. Ругая «спонсоров», они удалялись во тьму вечернего города, на ходу поправляя прически, а бесшабашное пьянство росло и не прекращалось ни на минуту. Ночами пожилые «стахановцы» зычно делились производственным опытом. Под утро, когда уже заплетались их ноги и нечленораздельные речи превращались в членораздельный лай, случалось, что у немощных этих пьяниц снимали шапки или отбирали «кровные» деньги, добытые неимоверным трудом на металлургическом комбинате. Окровавленная жертва билась на льду, как рыба, рыдала в истерике, совестила грабителей, апеллируя то к богу, то к советской власти (преданной всеми, проданной), пока врачи скорой помощи не увозили её в приёмный покой городской травматологии.

Шаткий диван и четыре ободранных стула стояли в опорном пункте, словно антиквариат. Шуршала бумага. Тараканы бессовестно дожирали всё, что осталось в ящике письменного стола после вчерашней пьянки. Вислоухову удалось помирить коммунальную службу и жильца, у которого из-под ванны пропала заначка денег в размере две с половиной тысячи рублей. Хозяин квартиры их утаил от «ведьмы» – супруги, но в погоне за модой старуха сделала «новый качественный бросок в историю теплопроводных систем», поменяла в квартире ржавые железные трубы на вечные, из пластика, рекламируемого в газетах. В отсутствие мужа вызвала на дом специалистов, и заначка исчезла. В ходе дознания выяснилось, что деньги в полном объёме попали к хозяйке, их передали ей рабочие, а пострадал самый честный из них - бригадир. Обворованный супруг набил ему «морду» за нарушение семейной субординации. «Кто в моём доме хозяин?» - орал он в милиции, куда обратился за помощью оскорблённый сантехник.

На пороге опорного пункта стояла Светлана Михайловна Мирзоева - супруга известного городского предпринимателя. Привлекательная женщина вела себя раздражённо, многие трудности наложили на её лицо отпечаток, нескрываемый даже обильным гримом. Оно морщинилось в разговоре, словно листок помятой газетной бумаги. Трижды «зашитый» пьяница-муж Светланы Михайловны - Анатолий Геннадьевич Мирзоев, два центнера чистого веса боров, выжал все лучшие соки из хрупкого тела женщины. Она, его вторая половина – «ивушка-стебелёчек-матушка», носила неподъёмную тушу мужа на спине от мест его презентаций и до кровати, не досыпая, щупала «мёртвому гаду» пульс на сонной артерии и колола ему в ягодицу анальгетики, чтобы не выл, воскресая, на всю округу от боли. Светлана Михайловна пришла на приём к участковому за помощью в жизни, за добрым словом. Какие-то новые собутыльники мужа или иные мерзавцы «наложили» под дверью её квартиры «свежие экскременты», - было написано в обращении. Она свирепо вращала глазами и чувствовала себя оскорблённой хулиганскими выходками сограждан.

- Позвонили наглецы во втором часу ночи и попросили бумажку, чтобы вытереть… сами вы знаете, что надо вытереть, неудобно сказать... Смотрят осоловелыми глазами, а срам-то наружу торчит: «Дай, газетку»,- и ржут, как лошади во время свадьбы.
- Вы допишите как было дело, Светлана Михайловна. Приметы бесстыдников. Во что они одеты и обуты, - соблюдая «технологию» сыска, начал опрос капитан.
- Пивную открыли, а туалет забыли сделать. Дерутся и гадят прямо под окнами. Отработанные презервативы по всему кварталу разбросаны: на траве, на кустарнике – висят, словно флаги капитуляции…
- Это забудется, - Вислоухов зевнул в ладонь и подумал: - я приглашу оперативников, они, наезжая, нагонят шухер в питейном учреждении, а там у народа и деньги окончатся - какая ни на есть, а передышка в работе… Слава богу, что людям мало платят и что не вовремя расчет.
- А в прошлый раз, - продолжала хозяйка обложенной квартиры, - валерьянки налили под дверью - кошки грызли бетон и орали на весь квартал – дрались нещадно за место на лестничном марше около сказочного пятна. Моя собака в квартире все обои ободрала, охрипла, слюною прихожую вымазала, а выла - не подступись… О стены в истерике билась, словно обманутый вкладчик сбербанка во времена гайдаровских реформ – дрожали стены!..
- А муж-то, Светлана Михайловна?.. Он-то чего?
- Да ничего… А что ему будет?
Она немного остыла от пафоса, с которым сгущала краски:
- Не убирать под дверью… Ни свет ни заря свою задницу в «Мерседес», и поминай его, как звали - работу искать. А мне его новых рабочих расселять и прописывать, ставить на учет в различные фонды… Холопы не мытые, сволочь и пьянь…
- Вы у Мирзоева прорабом? .. А говорите как прораб
- Я жена ему… И техснаб, и бухгалтер… И начальник отдела кадров
- Но не много ли сразу? Трудно. Вы бы взяли помощницу, - посочувствовал Вислоухов.
- Что вы! Что? – возмутилась Мирзоева. - Тунеядцев кормить? Зачем? Полстраны ничего не делает. Отбывают исправно часы за столами - никакой капитализм так не приживется!.. Да и не нужны нам все эти трудовые договора, охрана труда и прочее… Убытки и только.
- А если какой трудовой инспектор нагрянет и оштрафует?
- Не оштрафует… Ему заплачено на два года вперёд.

Кормили государственного чиновника всем городом, чтобы он не высовывал свой нос из кабинета. И тасовал федеральный инспектор бумаги из папки в папку, с полки на полку, и провожал правдоискателей за дверь.

Не женское дело вела Светлана Михайловна - трудное, требующее незаурядных сил и характера.
- Мы украшаем город, – говорила она Вислоухову. – Мы его – гордость! Как пчёлки трудимся с утра и до ночи, а случается уснуть - хулиганы бесят. Вы уж постарайтесь!
То, что ей казалось диким и бесстыжим, в жизни у участкового было обыденным и скучным. Хотелось покоя и водки ...
- Нужно бы вам железную дверь поставить в подъезде. Спокойнее будет, - посоветовал участковый.
На том и порешили. «Аудиенция» прошла.

Раньше капитан занимал неплохую должность в милиции. Он был начальником разрешительного отдела оружия, ничего не делал (а ведь это мечта любого смертного – размножаться и есть из государственной кормушки), но, вот беда, однажды капитан недоглядел, как в подшефном тире на одной из винтовок оказался перебитым серийный номер. И всплыла эта утерянная винтовочка по «мокрому» делу. В соседнем районе города, спустя полгода после её пропажи, один осерчавший рокер, нигде ещё не работавший оболтус девятнадцати лет, застрелил своего участкового инспектора за то, что тот отобрал у него мотоцикл «Урал», последнюю радость в жизни, ему показалось это несправедливо. Незадачливый «гонщик» по неосторожности въехал в чужой сарай и нанёс его владельцу существенный материальный ущерб. Порушенное строение нужно было восстановить, но платить было нечем. Помятый мотоцикл стоял на милицейском дворе, ожидая техосмотра и денежной оценки экспертами для урегулирования прав сторон, путём продажи и передачи вырученных от неё денег владельцу сарая. Горемыка-рокер обиделся, посчитавши это несправедливым решением спора, но ему пригрозили тюрьмой, сославшись на уголовный кодекс, припомнили недавнюю судимость «по малолетке», акцентируя внимание на непригодности в обществе нездорового индивида, каким является он. Парнишка выпил немного водки, отрыл на чердаке заныканый ствол, невесть когда и как приобретённый, и… отдал богу душу недальновидный начальник.

Директора тира пожурили немного за произвол и уволили с работы. Геройское афганское прошлое стало ему гарантом, в тюрьму он не попал, а вот Вислоухова перевели в участковые «…как не оправдавшего доверия».

- Быть тебе в шкуре покойного, покуда не протрезвеешь, - напутствовал его генерал на разводе и, задыхаясь от гнева, добавил прилюдно: - Падла!

Чтобы заниматься профилактикой преступлений, не выходя из кабинета, гражданские заявления не регистрировались и терялись. Для самых умных посетителей вели отдельный журнал, который тщательно прятали от глаз прокуратуры. В конце календарного года его сжигали на свалке, зная, что многие изложившие душу люди не приходят вторично за правдой в коридоры милиции, смиряясь с ущербом, нанесённым неизвестными нарушителями, облегчая работу сыску. Но пропала любимая собака городничего, и головные боли у Вислоухова стали патологическими. Осерчавший от горя мэр сетовал на всех городских совещаниях на милицейскую службу, журил её, нервничал. Слово «бездеятельность» звучало чаще всех иных междометий для связки речи, которыми так много грешат ответственные работники, спотыкаясь в докладах, обещая светлое будущее народу России.

- Не подарит нам старую оргтехнику Косматый, - так звали градоначальника за глаза офицеры милиции, - а обещал помочь….

В Белом доме столоначальники недавно получили новые лазерные принтера. Старые игольчатые были ещё вполне работоспособны, надёжны, и их, за бесценок, решило приобрести милицейское руководство. Однако предварительный договор оставлял продавцу возможность поторговаться и избавиться от рухляди иначе, путём её раздачи студентам в благотворительных целях.

- Будем скрипеть перьями и стучать на машинке всю жизнь, как Кирилл и Мефодий, в час по чайной ложке, - добавил генерал. Было приказано - найти собаку во что бы то ни стало, из носа кровь…

Вот и остался крайним участковый инспектор Вислоухов, и пошёл он по дворам разговаривать с народом, показывая снимки пропавшей псины старикам и старухам. И дивились они, от пенсии усохшие, этим странностям сыщика, плевались ему в след, крутили у виска указательным пальцем.

- Продали Рассею, дармоеды… Дуркуют - собак разыскивают. А бандиты грабят народ, державу приватизируя….

«Да и участок не мой, а Козлевича, но Козлевич в командировке, совершает «геройства», шмонает беженцев на предмет борьбы с терроризмом, калымит на границе в поиске свежей марихуаны, зарабатывая на жизнь; а я тут выполняю капризы заевшейся власти», - переживал участковый.

Его приятель Владимир Копчёный гнал самогон. Нехитрое это занятие кормило Вована второй десяток лет. В молодости он, романтик, подорвал на БАМе здоровье и остался инвалидом. Вернувшись домой, зарёкся на всю оставшуюся жизнь не батрачить на страну, не поддаваться обману, каким бы красивым тот ни казался. И по сей день твердо стоял на своих позициях, помогая больным алкоголем очухиваться после попоек. Осваивал модный, отныне, «питейный рынок». Его товар по качеству не уступал лицензионному. «Поди-ка проверь в каких подвалах разливают всю эту дорогую фирменную отраву, - кричал Вован, объясняя клиентам фальшивость иных голограмм и рекламы. - Такие бумажки сегодня на лазерном принтере даже дети печатают, а люди, напившись этой палёной водки, болеют и мрут, как мухи от диклофоса. Только я один ещё не отравил ни одного человека. Из экологически чистых продуктов мои бражка и самогон». Своего родного участкового старый бутлегер ценил и уважал. Ещё с горбачевских времён этот «мент» был ему надежной опорой и «крышей» во всех начинаниях. Копчёный внимательно выслушал его историю о собаке и многозначительно спросил:

- Помнишь ли ты, брат Вислоухов, бухали мы два года назад? Верка-подельница облевалась тогда с балкона. Ревела при этом, словно сирена у скорой помощи и чуть было не выпала за борт, за прутья балкона. Все собаки города подвывали ей в унисон. Ты ещё смеялся над этим…
- Припоминаю, а как же… Ядрёная баба Верка. Работает она где или колобродит, как и прежде, перебиваясь любовью ближних и дальних?
- У Мирзоева свинину вешает и имеет интерес….

Вован открыл окно. В душное помещение квартиры со свистом ворвался свежий, морозный воздух.

- А сейчас ты слышишь как тихо?

Город молчал. Только далёкий перезвон трамваев будоражил ночную неспящую душу.

- Ты к чему это клонишь?

Надрывая лёгкие и гортань, Копченый завыл на всю округу, словно певец из филармонии, понемногу освобождая надутую грудь. Три-четыре сиплые псины жалко отозвались из подворотен на это безумное пение, но скоро смолкли, так и не услышав горячей поддержки собратьев с иных помоек.

- Ты разницу чуешь, а, капитан?
- Вымерли, что ли собаки?
- Вот то-то!
- Да ты не мути мне воду, а докладывай, как положено, что за эпидимея?
- Сожрали твою собаку, Ватсон! А вы ещё не кушали пельмешки из «Ясеня»! Рекламная служба Русского радио, - рассмеялся Копчёный.

Вислоухов задумался. В словах у барыги была доля правды.

- Ясен пень, но есть ли факты?
- Факты твои за забором лежат, неприпорошеные пока. Захочешь пойти помочиться - отыщешь, - загадочно протянул приятель и открыл ему тайну:
- В ночи постреливают, однако; но не ваши, не санитары в погонах, из ружьишка стреляют, и визг собачий слышен.

Рано утром участковый инспектор нашёл пропажу. Справил малую нужду на упомянутый забор и вызвал экспертов. Шкура была опознана, рапорт написан, дело по розыску закрыто…




3. Прощание с волком
=========================

глава, в которой рассказывается о том, как экономический кризис коснулся жизни животных в зверинце. Маленькая Таня решается его преодолеть в одиночку, украв из кастрюли у мамы последнее мясо для волка.


- Издох твой верблюд, Таня… И волчица издохла…

Дедушка держал в руках газету «Гвардеец труда» и поверх очков наблюдал за реакцией внучки. Девочка учила большую куклу кормить медвежонка из ложки. Рядом сидели пупсик и зайка. Растерянная Таня прекратила играть, подошла к дедушке и спросила:

- Покажи, где это написано.

Важно поправив очки, старик ткнул в помятый газетный лист пальцем и прочитал, что мясокомбинат на грани банкротства, задолжал за свет, энергетики решили отключить рубильники. Поставки костей в зверинец прекращены, животных кормить сегодня нечем.

- Вот, что творится в этой стране!.. Загубили массовый спорт, заводы, фабрики… Отключают свет божий… Бомжей и безработных - хоть пруд пруди. Звери в клетках мрут, страдают голодные, - завёлся дедушка, критикуя реформы правительства.

Таня была огорчена. Она вернулась к игрушкам, докормила их и рассказала плюшевому мишутке про тяжёлую жизнь в зверинце. Потом уточнила у дедушки:

- Волк остался один, а?.. Деда!..
- Один, Таня…
- Его теперь хозяин бьёт по голове, и некому заступиться?
- Что ты, детка, зачем его бить? Ему есть-то сегодня нечего... Завтра сам околеет.

Утром из кастрюли с борщом исчезла большая кость. Мама не сразу обнаружила пропажу, а когда спохватилась, то поинтересовалась у мужчин, как они её поделили.

- Я не видел никакой кости, - ответил Танин папа.
Дедушка тоже отрицательно мотал головой.

- Не Таня же её сожрала, - сказала мама. – Её кашу не заставишь кушать, две чайных ложечки в день, а то – берцовая кость!
- Ты, наверное, сама её забыла туда положить, - заметил дедушка.

Он начал догадываться, что произошло.

- Я из ума по-твоему выжила, папа, ничего не помню, - буркнула женщина и загремела на кухне посудой. - Куда же запропастилась эта несносная девчонка. Два часа её нет, гуляет на улице, отпросилась на пять минут. Вторую неделю слякоть и снег, а она морозит сопли, раздетая. Носится по песочницам, словно дурочка, со всеми игрушками… Иди-ка, дедушка, ищи свою хвасту – купил ей медвежонка в подарок, и она, покуда всем его не покажет, не успокоится. Когда заявитесь обратно - накажу её больно, запру в кладовке и выключу свет… Меня ты хворостиной драл за своеволие, а её балуешь, любишь…

Над зверинцем не было видно неба. Столько много машин в одном месте Таня ещё не видела. Трактора вытягивали вагончики на дорогу. Тяжёлым удушливым облаком откатывались в сырую степь выхлопные газы цивилизации. Клетки были плотно закрыты ставнями. Исхлёстанные слякотью рекламные плакаты понемногу отклеивались от щитов и сиротливо дрожали на ветру, как последние листья осени. Суетились рабочие. Их, перепачканные с ног и до головы мазутом, комбинезоны уже не выглядели празднично.

- Уезжаем мы, девочка, - узнал её маляр и улыбнулся, глотая ветер. - Ты пришла попрощаться?
- Я, дядя, к вам по делу… Вы уже никогда не вернётесь?
В голосе у Тани дрожала надежда.
- Что ты милая?.. Наступит весна… Мы оклемаемся немного на юге и обратно… Медведица уже спит, её братец тоже клюёт носом…
- А волчица погибла?
- Да, детка… Издохла… Наверное, что-нибудь не то съела, - грустно улыбнулся рабочий. - Ты очень огорчена?..
- Вы, пожалуйста, больше не бейте волка… Дедушка прочитал в газете, что его не кормили. Это правда?
- Да, это правда... Но я думаю, что мы скоро исправим положение с продовольствием.
- Я принесла ему косточку.
Стесняясь, она добавила:
- С мясом.
Таня развернула пакет, в котором лежала большая кость. Смущённая и неловкая она исподлобья искала участия во взгляде у парня.

Серый Волк тосковал. В последнее время он выл по ночам, и руководство зверинца серьёзно обсуждало вопрос о его убийстве. Отпустить на свободу хищника было нельзя. Волки, как правило, выживают на воле, но он был одинок, и порезал бы всю скотину в округе. В отличие от других животных волки моногамны и не находят покоя и счастья в жизни дважды.

- Павел Петрович! – обратился маляр к мужчине, проходившему мимо. Пожилой человек остановился рядом с ними и вопросительно поглядел на Таню. Это был директор зверинца.

- Павел Петрович!.. Газета написала о наших бедах. Девочка принесла волку кость…

Измотанные жизнью и длительными командировками люди смотрели на ребенка. Где-то далеко на родине их тоже ждали дети: беззащитные, добрые, отзывчивые на чужое горе…

- Красная Шапочка принесла Серому Волку гостинец?.. И совсем не боится, что он её съест? - улыбнулся директор и распорядился: - Откройте Волка!

Минуты две рабочие отворачивали тяжёлый навес. Ржавые болты скрипели, и от этого ожидание чуда показалось Тане тревожным. Могучий волк, как и в первый раз, когда она его увидела, лежал в самом дальнем углу на рогоже... Один… Девочка привстала на цыпочки, положила косточку за решётку, с краюшку, подтолкнула её палочкой поближе к волку и позвала:

- Волченька, серенький, покушай, не умирай.

Ей ещё казалось, что дрессируются волки, что, услышав её, Танин голос, Серый Волк обязательно поднимется на ноги и завиляет хвостом, как собака. Но, поверженный горем, хищник не шевелился.

- Волченька, - Таня в растерянности оглянулась на людей и заплакала от бессилия.

Это были взрослые, сильные люди. Они всё понимали, но не могли помочь ребенку, потому что знали, что волк - независим. Ничто его не заставит сейчас встать на ноги, если он сам того не захочет. Девочка размазывала рукавами слёзы по щекам, её подвиг не был востребован волку. Так плачут наши матери и жены, провожая в дорогу. Мы не видим их слёз, мы не чувствуем горя…

- Нам надо ехать, девочка. Он съест её потом…

Люди отвели Таню за дорогу, закрыли клетку. Она одиноко стояла на обочине и махала рукой вслед каждой машине. Водители, проезжая мимо, сигналили и прощались

- До свиданья, Таня!

На пустыре, исполосованном следами протекторов, осталась одна забытая бесколёсная клетка. Карданом она утонула в грязи и напоминала горожанам о вчерашнем празднике. Когда-то в ней отдыхал огромный верблюд, мечтая о далёкой пустыне.

Дома Таню встретила мама.
- Явилась пропажа!
- Явилась и не запылилась, - огрызнулась девочка.
- Где же ты шлялась, хочу я знать? Я звала тебя, искала, а ты - в грязи с головы до ног!.. Игрушки разбросаны, куклы не стираны… А это что такое?..

В кармане у Тани мама нашла целлофановый пакет, в котором дочка носила волку гостинец, вывернула его наизнанку и увидела на стенках следы жира и мяса.

- Ты украла мясо на трёх человек?.. Ходила кормить животных? Да ты знаешь, как это называется? – взбеленилась хозяйка. - Моя дочь - воровка, она оставила голодными папу и дедушку… Да не сопи ты, а отвечай?..
- От большого немножко не грабёж, а делёжка, - улыбнулась девочка, всё ещё надеясь на прощение.
- Скоро материться начнёшь… - замахала руками мама. – На улицу больше ни шагу... Встань в угол!..

Таня надела тапочки и пошлёпала в кладовку. Она не плакала, знала, что виновата, но мама по доброй воле никогда бы не отдала ей мясо, даже не выпустила бы гулять. Тогда бы Серый Волк умер от голода. Девочка стояла в углу и молчала, а в это время вернулся дедушка.

- Нашлась беглянка? – деловито спросил он у мамы.
- Нашлась твоя внучка!.. Скормила мясо животным и вины за собою не чует. Даже не ревёт, бесстыдница, как бывало раньше…

Дедушка тоже занялся педагогической работой.

- Ты почему так поступила сегодня, Таня? Скрысятничала и будешь делать по дому самую тяжёлую работу.
- Не буду, - заупрямилась внучка.
- Это почему же не будешь?.. Будешь!
- Это не крысятничество - кость была общественная: папина и твоя, а коллективное добро не крадут, а приватизируют… Когда ты разобрал на стадионе шведскую стенку, ты говорил об этом маме…

Действительно, летом на стадионе делали текущий ремонт помещений, и дедушка, тренер волейбольной команды города, решил, что внучке надёжнее будет заниматься спортом под присмотром у близких. Он принёс гимнастическую стенку домой и рассказал родным, при каких обстоятельствах она исчезла со стадиона. Все тогда остались довольны самоотверженным поступком дедушки. Очень долго его хвалили, смакуя все тонкости прошедшей приватизации. Девочка запомнила новое слово и его назначение в нашей жизни.

- А знаешь ли ты, внучка, что у меня есть брат, который всю свою жизнь живет в тюрьме, потому что не умеет отличить истинную приватизацию от ложной?.. Поди-ка сюда, я его покажу.

Он достал из книжного шкафа старый семейный альбом, нашёл фотографию брата. Испуганная Таня увидела размытое лицо далёкого, неизвестного мужчины.

- В клетке, как волк, он провёл свою жизнь. Потому что не слушал взрослых - маму и папу: воровал, убивал и грабил. Закон покарал его, Таня!.. Ничего толкового не получилось из этого человека, у него нет детей, его дом - тюрьма. Чёрный хлеб и селёдку носят ему военные, ты не любишь селёдку, она солёная, и бьют за каждое грубое слово.

- Как волка, деда?
- Нет, Таня … Хуже … Дубинками да по почкам… Он просит прощения, плачет… Но нет ему пощады…

Старик в педагогике оказался сильнее мамы. Девочка раскаялась и призналась:

- Это я украла мясо, я больше не буду.

Он погладил её по голове и обнял за плечи.

- Но почему ты это сделала, Таня?
- Мне было жалко голодного волка…



4. Фундамент юстиции
========================

Десять лет назад Олег Иванович Корнеев убил жену. Обвинители запросили ему в наказание пятнадцать лет особого режима, мотивируя тем, что Олег не единожды был осужден ранее за другие грехи. В юности его поймали на промысле конопли в Казахстане и упрятали на два года за «пластилин». Чуйская долина и доныне священное место у любителей анаши. Повторно Корнеева осудили в Ташкенте. В чужом доме в пристройке, где он проживал непродолжительное время после первой отсидки, произошёл скандал. Слово за слово, Олег ударил кухонным ножом в грудь собутыльника, исполосовал на нём одежду, изорвал её в клочья, разбросал обрывки тряпок по комнате, - в общем, сбесился не на шутку, угрожая даже хозяину, прибежавшему на шум. Неделю спустя раненый приятель скончался в больнице. Благо ещё, что суд не признал умышленное убийство. Найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но погибший был сиротой, к тому же «вредным», как мухомор в кулинарии и древним, как слово божье на службе у священника - никто не взывал к отмщению… Да и суды не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного горемыку винят во всех тяжких и держат в клетке до самого «звонка». Трагически погиб, и, слава богу - чего же хорошего ждать от паразита и алкоголика. Срок Корнееву дали тогда минимальный – пять с половиной лет, учли недальновидную реплику погибшего человека - старый хрыч обозвал Олега козлом, а так сидельца не называют. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика - правое дело. Заточка в бок была «расплатой за базар». Молодому буяну казалось, что он пострадал за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет.

После второй отсидки Олег остепенился и взялся за ум. Женился, остыл, многое понял. Предостерегал других людей от опрометчивых обид и поступков. Поучал их, как надо жить и работать. Даже, глядя на младшего брата Василия, занялся атлетизмом на стадионе, вскоре окончил институт физической культуры и спорта (дурфак по народному) и позабыл про наркотики навсегда. Теперь победы тешили его гордость. Но скоро и они закончились - наступила пора забвения. Однако былая слава всё ещё пьянила иллюзиями прошедших дней. Недоступными стали рекорды - Олег сердился. Начал пить водку: рюмка за рюмкой, стакан за стаканом, из горлышка и до дна. Вскоре он уже мало чем отличался он от того бродяги, убитого им в далёком Ташкенте - заговаривался, дерзил, козлил родных и близких… Трудно поверить, что не бросила его в это время жена… Или терпела - к старости шли года… Однажды «по пьяни», разгневанный Корнеев, ударил её кулаком по голове за то, что упрятала недопитую бутылку в комоде, и, отыскав её, «догнался до точки». Уснул счастливым человеком. Дверь в квартиру осталась открыта. Соседка случайно заглянувшая в гости на огонёк, ужаснулась. Алёнушка - жена Олега лежала на полу бездыханно. Женщина вызвала «Скорую помощь», а следом приехали опера. Проснувшись Корнеев не стал изворачиваться и лгать и сознался: «…что ничего не помнит». И вымирать бы ему на «особом» режиме за эту смерть, согнувшись в три погибели в подвале на швейке, если бы не развал страны. Одна из жалоб пробила административную стену державы и дошла до Верховного суда, «полосатый» режим заменили строгим. В новой России Олег Иванович Корнеев был осужденным-первоходкой. Посмеялись, должно быть, судьи, ломая этот приговор…

Боже мой, как он любил жену сейчас в неволе, безвозвратно потерянную, придавленную тяжелым камнем на кладбище. Лучшие годы жизни она подарила ему. Вместе радовались его победам, и он посвящал их ей - единственной до гроба. От первого и до последнего нарколога сопровождала его подруга жена и нянчила, согревая припарками, отпаивая лечебными травами да лекарствами неподъемного борова. Била бутылки, пилила словами, прятала деньги в сберкассу, откуда возврата им нет и поныне - рвала из лап у «зелёного змия», не щадя своей жизни. Он был единственным чадом у этой женщины, не познавшей радости материнства по причине болезни… И вот результат его жизни - её трагическая смерть, и на старости лет возвращение в мир дурных мужланов - в зону строгого режима... И бился лбом старик по праздникам в тюремной церквушке – каялся перед богом за необузданные страсти.

В 1998 году летом перед дефолтом, брат и сестра посетили его в неволе.

- И зачем это меня дежурный к себе вызывает? - удивился Олег, когда ему передали команду явиться на вахту в чистой одежде, выдали её со склада, а через час на свидании он радостно жал руки последним родным ему людям, жадно заглядывая им в глаза. - Простили таки…
- Горбатого могила исправит, - сказал его брат Василий Иванович Корнеев много лет тому назад, вычёркивая из жизни, - пускай сидит, - суд был открытым.

Василий Иванович в то время числился главным тренером детской волейбольной команды города. В отличие от Олега, он не был подвержен тлетворному влиянию славы рекордсмена и дорожил не спортивными победами, а категорией оплаты труда, позволяющей ему безбедно кататься по всей России с детьми и занимался любимым делом за счет государства… А где бюджет - там и интриги... Узнав о преступлении его брата Олега, педагогический коллектив детско-юношеской спортивной школы насторожился и в преддверии освобождения богатой кормушки заволновался: «Человек, защищающий уголовника, недостоин звания тренера». Но Корнеев-младший успокоил товарищей по работе. Он твёрдо заявил на суде общественности, что ненавидит криминал во всех его проявлениях, даже, если на скамье подсудимых его родной человек… Горько было это осознавать осужденному, но за долгие годы жизни за решёткой Олег убедил себя в том, что брат не мог говорить иначе - потерял бы работу, оклад… Однако знать его не хотел, и после памятного суда эта встреча была первой.

Сестру он не видел долее. Она училась в университете, когда её непутёвому брату Олегу впервые надели наручники на запястья. Их пути-дороги разошлись на тридцать лет. Защита диссертаций, семья, хозяйство, уже, наверное, внуки в школу пошли?.. Вспоминала ли она горе-невольника, штурмуя вершины науки? Недавно по телевиденью в новостях осужденный Корнеев услышал о её значительных успехах в науке и порадовался от сердца - немалую премию пожаловал его сестре губернатор. Стыдно было ему написать ей, поздравить, потому что наперекосяк прошла его собственная жизнь.

- Я не сразу вас узнал, - смутился старик. - Но как вы изменились…
- Годы, брат, не красят, - ответила сестра.

Морщины иссекли забытые лица. Он жадно заглатывал горячий чай, пахнущий шоколадом, не было такого вкусного чая в советские годы. Никто не носил ему передачки и в подлые годы правления Чубайса (политика, принявшего на себя проклятие всей России), хрустел карамелью, радуясь, словно ребёнок. Примерял поношенный свитер, подписанный тюремной администрацией без обычной волокиты - в неволе холодно всякий день, пригодиться!.. Спасибо!

- Как матушка наша?.. Жива ли, здорова?

Олег навещал её пьяный после какого-то неудачного выступления его любимой команды. Это было незадолго до убийства супруги. Говорил далёкой от спорта женщине о предвзятости судей, ругался матом. Старушка умоляла его опомниться, не пить спиртного. Знала характер заблудшего сына, предчувствовала беду и разлуку.

- Умерла в июне... Скоро сорок дней, - ответил ему Василий.

Олег поперхнулся снедью и поднял перепуганные глаза на близких. Сестра бегло достала из сумочки библию и заплакала.

- Мы, брат, со всем сердцем к тебе с бумагами. После матушки дом остался бесхозный. Нужно его продать.
- А я куда подамся на старости лет?.. Квартира-то моя – не моя, а покойницы супруги тестю осталась…
- Мы тебе купим полуторку… Сдавать её будем, а тебе высылать в посылках чай и сигареты. Да ещё на книжку откладывать излишки денег от найма. И жить на что будет, когда освободишься…

Не забота о нём привела сюда близких. Стало Олегу обидно, что не сразу рассказали ему о смерти матушки..

- А ты не сомневайся, - догадалась сестра. - За домом уход нужен, глаз да глаз, хозяйство вести, а некому заниматься этим… Да и покупатель хороший есть.

Он дал согласие на продажу дома. Его заверили нотариально в присутствии адвоката, большую пачку чая и банку варенья принес Олег Корнеев в отряд в этот памятный вечер...

- Лоханулся ты, как последний фраер, - заметил ему его сосед по шконке, смакуя чай, - Юристы – враги простому нашему человеку. Мне сучка моя - защитница сказала перед судом, перепиши на меня хату и получишь условный срок… Ан, нет, я не стал, - побоялся, а она на суде и рта не раскрыла. Бодался сам - смеялись судьи... Халява и обман фундамент юстиции. Восемь лет сижу, пишу жалобы, а напрасно…

Страшный был год - девяносто восьмой. Цеха остановились. После обвала рубля нерентабельной стала зона. Невостребованная её продукция искала сбыт, но иностранный товар повсеместно оккупировал прилавки, и она уходила, как скрап - за бесценок. Оборотные средства растаяли, ресурсы иссякли. Осужденные пили сечку взахлёб, вылизывая миски. Даже те, кого не забыли на воле близкие, жили, поджав животы, но всё же - крепкий чаёк и ландорики перебивали на время голод, и только безродные доходяги в лазарете жрали нифеля, загибаясь от боли в желудке. Ни слуху и ни духу от брата не было…

Новое тысячелетие - новые мысли. На переломе веков задумался Корнеев о прожитой им жизни. Свет божий не грел заскорузлую душу. Криминальные хроники пугали, телевизор глумился над зэками. На смену топору пришли новые технологии - взрывы и автоматные очереди хлестали Россию. Сотнями погибали люди невинные даже по понятиям душегубов. Население вымирало, отравленное ядом законотворчества людей, перекроивших Россию. Прибывающие извне говорили о больших деньгах, о способах их отмывки. Это модное слово пришло из бухгалтерии в каждый дом. Люди сетовали на бедность, и расценки «на праведный суд» не укладывались в мозгах у старожилов. Они глядели на молодое поколение осоловевшими глазами, и запотевали от ужаса линзы выпуклых очков… Свободы стали бояться многие, а более те, кому жить было не на что и негде…

- Вот буду на воле, убью брата и вернусь…

Срок заключения под стражей истёк. Олег Иванович Корнеев попрощался с людьми и вышел на улицы города.




6. Воля
=========

глава, в которой рассказывается о том, как брат убивает брата, но этому мешает маленькая девочка Таня, оказавшись оперативнее милиции и смелее взрослых людей, наблюдавших за дракой


Освободится иной зэк: в неволе ни «красный», ни «черный» - серобурмалиновый, неприметный, ан ждет его около ворот учреждения, где он покорно оставил полжизни, «Мерседес» или «Форд» какой, намарафеченный до блеска. «Кореша» и «тёлки» ликуют навстречу из фешенебельного салона, потрясая золотыми цепями да ожерельями на телесах. Везут сидельца в кабак и славят на всю округу, словно он Олимпийские игры выиграл на досуге. Коньячок, лобызания, танцы - все блага жизни и без презерватива.

Но бывает иначе. Мокрый снег залепил глаза вчерашнему арестанту. В лагере такого не было никогда, до плаца не долетали снежинки, метёлки шуршали быстрее ветра, а на воле распутица - наледи, грязь и лужи. В осеннюю слякоть окунулся Корнеев. Старые штиблеты раскисли, носки промокли, и благо ещё, что братки подогнали овчину да шапку из общака, а то бы слёг от жара на первой автобусной станции и каюк… Вечерело, когда Олег добрался до места, где проживал его брат. Собравши в кулак обиды, старик нажал на звонок.

- Кто там? – послышался детский голос.
- Свои, - ответил Олег.

Дверь отворила Таня. Маленькая девочка удивлённо глядела на гостя, не зная смеяться ей или плакать. На носу у посетителя висели очки, закреплённые за уши мокрыми шнурками. Он протирал их толстые стёкла пальцами, но свежие полосы тут же запотевали, и незадачливый старик убрал очки в карман полушубка, предварительно развязав их на затылке так, как развязывают ботинки. На шапке, пошитой из искусственного меха, лежала охапка мокрого снега. Вода ручейками текла по лицу, утопая в морщинах, падала на одежду, его полушубок топорщился раскрытыми полами в дверь. Душа была нараспашку – без шарфа, рукавиц, в штопаном свитере, тронутом молью. Такого непослушного дедушку Таня ещё не видела никогда.

- Вы похожи на клоуна, – сказала она, не зная как себя вести.

Олег откашлялся и спросил:

- Где Василий?..
- Вам нужен дедушка? Мама, к нам гости…

В прихожую выглянула женщина лет тридцати.

«Сноха», - догадался сиделец.

- А вы собственно кто ему будете?.. – поинтересовалась она.
- Василий Корнеев мой брат.
- Заходите…

В квартире братья поверх очков изучали друг друга: барабанили пальцами по столу, волновались, не зная, откуда лучше начать беседу о предстоящей им жизни на воле. Тревожно было на душе у обоих. Женщина накрыла на стол и достала бутылку водки.

- Простили, стало быть, тебя, Олег?.. – спросил Василий
- Откинулся, однако…
- Да ты пей… Не стесняйся, закусывай… и пей… Колбасы, чай, давно уже не ел?
- Забыл что такое…

Водка согрела душу. Едва занюхав выпитое хлебом, не утруждаясь едой, Олег Иванович Корнеев налил себе второй стакан и опрокинул его, не глядя на брата, вслед за первым.

- А мы, вот здесь впятером перебиваемся... Живём стало быть… Две семьи – моя и сына... Он работает вахтовым методом в геологоразведке. Приезжает на выходные. Внучку ты видел
- А как дела у сестры?.. – оборвал его Олег.
- Она в Оренбурге - учёная, степень защитила… - ответил скороговоркой Василий.
- Я знаю…
- Дети её ухожены и женаты… Живут уже сами по себе – беды не чают...
- Вы приезжали в девяносто восьмом году ко мне на зону с бумагами на продажу дома, который остался от матушки нам в наследство и обещали быть честными при дележке денег.

Настороженная сноха остановилась. Она испугалась слов, сказанных Олегом. Самый ответственный момент беседы настал….

- Продали хату, Василий?
- Да, продали, брат… Перед самым дефолтом…
- А где моя доля?

Тишина воцарилась в квартире. Где-то за стенкою у соседей шла по радио агитация, кто-то из кандидатов проводил предвыборную кампанию, рисуя светлое будущее своим избирателям.

- Вот, брат, в областное собрание мэра нашего выбирать будем, - господина Валиханова, молодой он да ранний - сорок лет ему отроду ныне...
- Где моя доля?.. - угрожающе повторил Олег.
- Нету, братишка, прости, - голос у Василия дрогнул.
- Где доля? - заревел обманутый брат. - Где моя полуторка? Где моя сберкнижка? На что и где я буду жить?
- А ты поезжай к сестре, она устроена… Приютит на время...
- Я всю жизнь скитаюсь по лагерям, - он ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула и зазвенела. – Я горбачу, не разгибаясь на государство!.. Я мужик, а ты - сука!.. Могила меня исправит?

Удары посыпались на Василия со всех сторон. Сноха позвала на помощь соседей, позвонила в милицию, а незваный гость искал на столе что-нибудь тяжёлое или острое, чтобы добить упавшего брата. Соседи глядели молча из-за дверей, не понимая происходящего. Милиция не спешила на вызов, а когда она торопилась?

- Гнида! - хрипел Олег в лицо брата. - Умри, как собака!..

Резкий детский голос, словно глоток ледяной воды, отрезвил дебошира и остановил эту драку.

- Не убивай дедушку! За что?

Рука с ножом поднялась и замерла над головой у поверженной жертвы. Последний удар не состоялся. Помутневшими от гнева глазами убийца увидел ребёнка, осторожно заглядывающего на кухню впереди свидетелей, парализованных страхом.

- Не убивай дедушку, - молила Таня.

В суровом мире, откуда он вернулся, драки бывали не часто, но если случались, то зрители жаждали крови: кричали и хлопали, советовали, как лучше уничтожить и размазать по казарме человека, сломать ему жизнь навеки… И ломали…

- Я люблю дедушку… Он показал мне медведя и волка

Нож выпал из рук. Ослепший, было, от ненависти человек растерялся и прозрел. Сработал ли вековой защитный рефлекс продолжения рода - из глубины веков, когда торжествующие враги при виде ещё не окрепшей жизни оттаивали в гневе и прекращали истязания и битвы… И дарили жизнь поверженным людям?.. Или господь бог проснулся от детского крика и восстановил равновесие добра и зла не судом, а профилактической мерой?.. Детская любовь одолела ненависть взрослых. Зло вылетело в открытую форточку, и мир возвратился в квартиру...

- Кризис был, брат, - заплакал Василий, - и не в прок нам пошла продажа, ты прости нас - пропали деньги… В одночасье… Вот были, а нынче нет… Тысячи людей разорились и по свету пошли. Вас кормили, а нас?.. Кто накормит, кто оденет?.. Демократ из телевизора?.. Жириновский из партии либералов?.. Или наш президент?..

Девочка обнимала его за ногу. Она настороженно глядела на гостя, словно могла при первой же опасности взять дорогую ношу в охапку и убежать с ней: спасти, унести в безопасное место, где никто не найдёт её дедушку, не убьёт, не обидит. Василий дрожал, вытирая правой рукой разбитую бровь, другой он гладил внучку по голове:

- Он больше не будет драться… Не бойся…
- Он же хотел тебя убить?..
- Ему было горько…
- Неправда...
- Ты прости меня, брат, за слова на суде… Я был глуп, я верил - в светлое будущее, в судей, в милицию… А где оно?.. У разбитого корыта, без денег дважды оставили вожди…

Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.

- А знаешь, как тяжело найти хорошую работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобой, не гнали улицу, прочь?.. Чтобы платили в сроки?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги начальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерные доходы…

Старческие силы недолги. Олег Иванович Корнеев поднял очки. Упавшие на пол во время драки. Правое стекло треснуло, дужка сломалась. Выдавил из бутылки остатки водки в стакан, выпил залпом, влез в овчину и вышел вон. Покойная жена не могла родить ему сына или дочь, резус крови был разный. Супруги боялись плохого исхода. Матушка умерла, а сестра и брат жили устроено, правильно. Хмельное тепло иссякло, и того не понимая сам, Корнеев ближе к полуночи вернулся в колонию.

- Тебе чего? - обомлели дежурные на первом посту.
- Жить негде, - крякнул посетитель и попросился на ночлег.
- Не положено…
- Что случилось? – спросили у них со второго поста.
- Корнеев вернулся… Пьяный в стельку…
- В будку к Лорду пойдешь? - сострил офицер. Так звали приворотную собаку, дежурившую на третьем посту.
- Смеёшься, начальник?
- Тогда в гараж!.. Приживёшься у сторожа…

Видано ли, чтобы вчерашний зэк по доброй воле вернулся обратно в зону? Сторож в ночлеге не отказал, не вызвал милицию, дал ему чаю и предоставил место на топчане. А по зоне промчался слух о великой неправде. Били окна, ломали решётки, швыряли на плац кирпичи и носились по крышам, ломая ногами шифер.

- Права человеку!.. Тепло и ночлег!

Вот так окончился первый день Олега Ивановича Корнеева на свободе…




7. Сердце админа

Утром старший мастер обнаружил в бытовке постороннего человека, спящего в кресле.

- Выметайся отсюда!

Пнул его ногой и накинулся на дежурного:

- Кто пустил?

Сторож решил оправдаться:

- Живой он всё же – замёрзнет, зима на носу…

Но «беса гнал» начальник: истекал слюной, сморкался и ревел в предутренний город:

- Пьяный не замёрзнет!.. Здесь не ночлежка для бомжей, а зона строгого режима!

На ходу, спотыкаясь, застёгивал Олег Иванович крючки тяжёлой овчины. Полушубок был тесен, давил на плечи, тёр кожу воротником, саднило шею. Морозная свежесть развеяла сны.

- Чтобы духу твоего здесь не было!

Ещё долго стоял в ушах у Олега этот окрик, проводившего его вон человека. Ноги привели в центр города. Около полусотни героев труда равнодушно взирали с Доски почёта на вчерашнего арестанта, ничего не стяжавшего в жизни на общественном поприще. Столоначальники, доноры, металлурги, самые лучшие из лучших выцветали в резкоконтинентальном климате Отчизны. Льготы у них отобрали, но по праздникам, обычно в мае, собирали этих вчерашних героев отобедать в центральной столовой города, где тешили их самолюбие торжественными речами, подогревающими гордость. Из года в год седые конферансье патетически повторяли одни и те же восторженные рассказы о трудовой и воинской доблести каждого подопечного. Специально приглашённые артисты кланялись в пояс и просили прощения за то, что нет такой благодарности, которой можно было бы оплатить им гражданский подвиг. Замечу, что отпущенные на это бюджетные деньги делились в тайне, не доходя до виновников торжества в полном объёме. Старый, каким-то чудом, сохранившийся пригласительный билет на бал ветеранов ещё висел на информационном щите перед входом в здание администрации города, дрожал на ветру, напоминая ротозеям о некогда успешно прошедшем благотворительном мероприятии.

- Худой бюджет, а холодильники наши полны, - любил пошутить городничий, поглаживая живот в интимной обстановке, после проведения подобного обеда.

На здании мэрии двое рабочих крепили герб города. Промышленные альпинисты покачивались на верёвках под свежим флагом России, сверлили стену, вживляли в неё болты, примеряли изделие. Ими дирижировал мастер. Складывая ладоши рупором, орал хрипловатым басом:

- Олухи вы небесные!.. Лодыри… Правее, правее. Вот так, вашу мать, - поучал их прилюдно, отрабатывая оклад. Его «козлили» взаимно с высот администрации города.

- Мокрая курица!.. Дармоед! Захребетник!

Один из рабочих в сердцах запустил в горе-начальника кусок отслоившейся штукатурки. Мастер отпрыгнул в сторону и буркнул, обращаясь к прохожим:

- Я закрою тебе наряды, мокрая курица! Запоёшь в конце месяца… Иж ты, убить меня хотел…


Удивлённый Олег Иванович глазел на невиданное доселе ремесло, слушал «деловую» перебранку специалистов. Думая, как ему прожить на воле дальше и дольше, где работать и спать после работы, решился штурмовать оплот городничего. Не верил, однако, что примет участие в его судьбе охмуренный делами админ, но, проскочив через ограждённую висунами территорию, ворвался в вестибюль.

- Чтобы не корить себя за бездеятельность, - неуверенность в завтрашнем дне тиранила душу.

Мог ли он знать, что ремонтные мероприятия проводились строителями в приёмные гражданские дни - по средам, что верёвка безопасности отпугивала людей? Паломникам давали от ворот поворот, а утомлённый мэр получал передышку среди недели от повседневных забот. Зычный голос стреножил беднягу.

- Иди сюда, блудный сын!

На лестничном марше чернел могучий детина.

- Бодибилдинг, - шарахнулся старик обратно к двери, ведущей на улицу. Голова покрылась испариной. Подвязанные на затылке очки ослабли, соскочили на грудь, душа умчалась в пятки.

- Стоять!.. Не обижу!..

Когда они поменялись местами к источнику света, Олег успокоился. Свирепая физиономия улыбалась ему до ушей.

- Куда ты прёшься, овчина?

Это был майор Вислоухов – диссидент милицейского цеха города. Недавно его повысили в должности, а ныне, он пришил на китель новые погоны. Ох, как не хотел этого видеть генерал – «хозяин милиции», но городничий настоял на проявлении справедливости: бескорыстие участкового и оперативный сыск собаки тронул душу мэра. Новоявленного майора назначали начальником кинологической службы. За неимением кормов и питомцев эта штатная единица оказалась свободной, - все служебные собаки передохли от голода ещё во времена первой шоковой терапии, той самой радикальной экономической реформы Гайдара, направленной на оздоровление экономики государства, на вывод её из кризиса. В здании мэрии для нового сотрудника освободили кабинет, дали ему компьютер, и уже больше месяца Вислоухов глядел «порнуху» да гоготал, гоняясь по виртуальным мирам за виртуальными бандитами.

- Куда ты прёшься? – переспросил он у гостя.
- К господину Валиханову на приём, гражданин начальник.

Смешно до слёз, но проницательный майор Вислоухов не увидел ничего дурного в лице многократно судимого человека. Мало ли чудаков в разбитых очках бадиками на ощупь ищут правду по коридорам? Он проводил его до двери приёмной, и даже в спину ткнул, - иди, - мол… Вот и не доглядела секретарша, как попал бродяга в кабинет вышестоящего руководства. Нижняя челюсть у мэра отвисла до живота, когда он прочитал челобитную, пахнущую махоркой.

- Да где же я тебе жильё найду, мил человек?.. Уже восемь лет, как ничего не строится, всё рушится… Экономика?.. - пожевал он губами воздух, выбирая слова. - Никакая! Общежития переполнены, новорожденных - пруд пруди… Ты поезжай в область, к нашему отцу губернатору. Он поможет…

Старик заволновался, осерчал, начал рассказывать мэру про дом, про матушку, про брата родного: как они его провели - прохвосты, «кинули» на старости лет. Но пожимал плечами администратор, слушая эти речи, и пообещал найти секретарше замену после того, как назойливый посетитель вышел вон…

Промышленные альпинисты опустились на землю, курили, перебирали верёвки. Рядом на асфальте лежал их инструмент и инвентарь. Мастер ушёл в бытовку. Воспитывать рабочих внизу не имело смысла. Это могло закончится дракой.

- Воровское железо! - восхитился Олег Иванович.

Ему захотелось поговорить с молодёжью о безучастно прожитой им жизни. Старик поднял стальной карабин, клацнул его затвором и обратился в надежде на диалог к тому горластому мальчугану, который ругался с мастером час назад:

– Правильно я говорю, парень?
- Не твой! – рассердился рабочий.

Он выдернул из рук у деда карабин и прицепил его на страховочную систему к подмышечной лямке, заметив, что «…каждая железка сегодня стоит немало денег»

- Посмотреть я его хотел… - оправдался Олег и попросил сигарету.
- Да катись ты отсюда, к чёртовой матери, старый тошнот

Запах бродяги всё ещё никак не выветривался из приёмной администрации, его образ мешал работать. Утомлённый мэр закурил, распахнул окошко, и зашевелилась на столе забытая «малява». Сварливый старик был ещё на площади, теребил документы, что-то искал в карманах. Хорошо было видно, как он вздрогнул. Часть его бумаг неожиданно выскользнула из рук и веером рассыпалась по асфальту. Налетевший ветер подбросил верхние из них в небо, и человек бросился за ними вслед, как покалеченный зверь, желающий настичь, обманувшую его, жертву… Споткнулся… Упал… Тяжело вздыхая, поднялся обратно на ноги, хватаясь за ушибленное колено. Выпрямившись, суетливо рассовал по карманам обратно своё барахло и задумался… И снова в поиске растерянно задрожали руки… Вот он что-то спросил у прохожего, ссутулился, повернувшись спиною под ветер, чиркнул спичкой. Червяк сострадания шевельнул ожиревшее сердце админа.

- Вислоухов! - позвонил он менту на вахту. - Образину верни и накажи Мирзоеву пусть устроит на первое время подсобником, перемешивать раствор... Купите ему курить, и борща горячего дайте…




8. Монолог из туалета

глава, в которой раскрываются секреты льготного налогообложения, а также рассказывается о жизни наёмных работников, брошенных на произвол судьбы профсоюзами

Лукавил градоначальник, когда говорил Олегу, что никакое строительство не ведётся восемь лет. Предприниматель Мирзоев строил богатым людям коттеджи, ремонтировал им квартиры, офисы, гаражи. Чтобы не выплачивать налоги на прибыль кооператива, по договорённости с городскими властями мирзоевские работники отмывали пожелтевшие витражи административных зданий («от всего сердца», «ни за грош»), омолаживали декоративные штукатурки старых школ и иных очагов культуры, задыхавшихся в условиях рыночной экономики. Во время летних каникул была заделана раствором глубокая трещина на фасаде музыкального училища, проведён его косметический ремонт, а ныне ожидал завершения строительства стадион для дошкольников. Предприниматель публично поклялся достроить его к Новому году на «собственные копейки». Таким образом, отчуждённые у налоговой инспекции деньги оставались внутри предприятия, где Мирзоев, его жена и дочка были уставными членами, а остальные - приёмными рабочими, лохами без личного мнения о сроках выдачи им денежного пособия. Неудачников по двору, которыми верховодил с малых лет, Мирзоев привлекал к работе на объектах родного края.

- Я вас одеваю, я вас обуваю, я вас кормлю … - рычал он на бывших товарищей, подбоченившись для красного словца. - Я вам предоставляю жилье…

И правда, законченные пропойцы нашли приют в одном из общежитий города. Это было потрясающее жилище. Выщербленная слякотью каменная кладка, немытые мутные окна, гасившие солнце, местами пробитая насквозь шиферная кровля полувекового покроя украшали фасады здания со всех сторон. В подвале, покачиваясь, плавали полиэтиленовые бутылки от пива, выглядывая носами наружу, как подыхающая рыба. Одно нахождение рядом с разбитой дверью, ведущей к этому «водоёму», оставляло на одежде у любопытного человека стойкий запах помойки. Такого ротозея принимали за бомжа в общественном транспорте, требуя выйти вон или заплатить за проезд. Паутина, словно дымовая завеса, покачивалась под потолками во всех уголках этого, забытого санитарами, мира. Стены на лестничном марше пестрели автографами жильцов. Среди них было немало поэтов и художников, неприличные картинки громоздились одна на другую, и непосвящённому посетителю казалось, что проживающие здесь люди - участники конкурса на лучшую эмблему и девиз своего общежития. В самом деле, у входа в подъезд ржавела табличка, что это: «Дом образцового быта», что в нём проживал великий польский правозащитник Иван Гадзинский во время возвращения из Гулага в Европу. В народе же этот дом называли: «Дом хи-хи».

В полуторке, где Олегу Ивановичу Корнееву предстояло жить в ближайшее время, помимо гостиной, были ванная, кухня и клозет, не имеющий двери. Жильцы сушили трусы в прихожей. Раскалённая электрическая плитка давала для этого дополнительное тепло. Перекатываясь под потолком, оно покидало квартиру, вытягиваясь в холодный подъезд между входною дверью и её косяком, но в процессе циркуляции воздуха сырое бельё выветривалось и каменело.

Обитателей было шестеро. Почивали в гостиной. Кровати стояли так тесно, что было невозможно выйти из комнаты вон, не потревожив соседа. Матрацы на них имели стойкий ржавый орнамент панцирной сетки. Швы на них разошлись и наружу торчала старая вата - клочьями, как шевелюра у нестриженного еврея, дожившего до седин. Старые простыни использовались в качестве носовых платков во время гриппа. Скомканные и липкие они поблёскивали под лучами одинокой лампочки, похожей на гениталии, отработавшие по назначению в прошлом. Из–под дальней кровати торчала наружу разорванная подушка. Холодный воздух, проникающий в помещение с балкона, теребил её отрепье, раздувая по комнате перья. Словно в курятнике, они витали в квартире повсюду, мешая дышать. Это был рай для бомжей. Здесь пропивали случайные заработки, болели и выздоравливали, когда ресурсы к продолжению запоя иссякали...

Как-то один из жильцов достал отраву для тараканов, и несчастные насекомые стали жертвой террористического акта. Покинув стволы электропроводки, усатое племя носилось в панике по стенам до полного изнеможения. Липкие твари осыпались за воротник. Ночью их ежеминутно сбрасывали с лица отдыхающие бродяги и ругали благодетеля нецензурной бранью, стараясь уснуть. Два с половиной мешка сушёных насекомых и доныне стоят в прихожей. Некому их вынести на помойку – недосуг...

Мирзоев был сердит. Матрацы его подопечных безнадежно пожелтели. Резкий запах мочи благоухал почти по всему подъезду, дополняя подвальный ароматами человеческой плоти. «Горе-стахановцы» гудели шестые сутки. День примирения, выходные, суровые будни (вторник, среда, четверг) и даже милицейские праздники остались в истории подъёма российской экономики критическими днями неудач. Хозяин тряс опухшие от пьянства тела специалистов за плечи, пытаясь придать им человеческий вид, но те мычали ему в ответ несуразицу и падали на пол. Он бил их ботинками, ругался - нормативная лексика давалась с трудом.

- Жить будешь здесь, - сказал Олегу, - располагайся. Понравишься - выделю люкс. Когда очухается Абрам Моисеевич, - Мирзоев показал носком ударной ноги на перепачканного желчью строителя и объяснил, что это бригадир, - он занесёт тебя в табель. Без него производство - не производство, а одни убытки. За что и держу. Но дорвётся до водки - собака, верблюд, а не человек. Ты меня слышишь, Абрам?.. Чуешь, Корнеев? Мычит облёванный, значит слышит. Стыдоба-то наружу торчит. Застегни ширинку. В нашем полку – человек из лагеря, примите товарища…

Панцирную сетку нашли на балконе. Дужек от неё не было. Положив эту сетку на деревянные ящики из-под водки и частью на кирпичи, оказавшиеся в квартире невесть откуда, но к месту, Олег Иванович Корнеев устроился жить в прихожей, где меньше воняло, и после ухода Мирзоева уснул. Его храп начал оказывать негативное влияние на старожилов. Абрам Моисеевич, проснулся, поднялся на ноги и кое-как, опираясь руками на стены, пошёл искать источник сотрясения воздуха. Он ударил нового постояльца в живот. Олег проснулся. Над ним висело лицо, покрытое щетиной.

- Ты кто, бродяга?.. – спросил Абрам.
- Чего тебе надо, небритый?

Корнеев приподнялся на кровати, готовый дать отпор. Образина оскалилась и дружественно вложила в его открытую руку костлявые пальцы.

- Я – Абрам Моисеевич – отец «нарядной» бухгалтерии! А тебя как величать?
- Олегом
- А выпить есть?
- Я не пью.

Корнеев солгал и честно откинулся на спину – досыпать, натягивая на уши тесную подушку. Шумные лагеря научили его нехитрым приемам медитации.

- Так и напишем в табеле - не пьёт, – огорчился Абрам.

По дороге на кухню он заметил под нос, что «…первое знакомство прошло в конструктивной и дружественной обстановке».

Рано утром жильцы чихали, убирая в комнате перья. Потом, шаркая тапочками, слонялись из угла в угол без дела - болели. Тужились в туалете, выдавливая запоры пищеварительной системы.

- Проект коллективного договора…

В клозете читали прессу. Дымовая завеса стояла ширмой, скрывая грамотея от любопытных.

- Плохая газета… - гудело в сортире. - Имеют наш комбинат, как желанную шлюху, во все щели с ног и до головы… За управляющим - управляющий... За олигархом - олигарх. Рабочие – мандавошки в шевелюре подлого производства. Восемь лет их щелкают и тасуют по дачам вышестоящего руководства. А кому не нравится эта жизнь – увольняйся!

- Это правда!.. - поддержали читателя на кухне. – Когда я работал на металлургическом комбинате огнеупорщиком нам урезали зарплату, за что и ушёл… Издали малявы о переходе на новые условия труда, якобы мы согласны работать без премии. Я не подписал, написал в профсоюзную организацию протест и воспротивился произволу работодателя, а на стрелке, которую мне набили профорги, объяснил, что бесплатно работать обидно…
- И что? – вдохнули в сортире свежую порцию дыма.
- «Ничем не можем помочь», - ответили мне профорги. «Через два месяца вас уволят!» - и проводили за дверь…

Треск разрываемых ягодиц перебил рассказчика, свежая кровь окропила фаянс санитарной кабины. Грамотей с облегчением выдохнул дым и рассмеялся:

- Самое позорное в нашей стране – профсоюзы! Давно уже никем невыбираемые, назначаемые сверху их деятели выполняют роль кордона, сдерживающего народное негодование с одной стороны и облегчающего руководство предприятием с другой. Купленные буржуями профорги запускают лапу даже в общак, собираемый рабочими, катаются на симпозиумы, колотят понты - всенародные, громкие... А сами ни одного спора в пользу рабочих не выиграли. Слов на них нет!.. Паразиты и только!.. Чирей на заднице пролетариата: ни сесть, ни встать, ни разогнуться без боли – вот что такое профсоюзы!

Корнеев проснулся.
«К концу подходит запой, - заметил он, слушая монолог из туалета. - Вопросы большой политики волнуют умы. Через день-другой оклемаются мои новые кореша и будут трудиться». Реабилитационный период подошёл к концу. Вчерашнего зэка ожидали новые испытания на прочность…




9. Стадион

глава, в которой рассказывается о строительстве стадиона для дошкольников, предприниматель Мирзоев знакомится с воспитательницей из детского садика, а старик Корнеев узнаёт свою внучку среди детворы, приходившей на экскурсию

Не технологический перерыв - запой. За простои не платят. Глаза прояснялись медленно, но все же похмельный синдром отступал, и однажды творчество наполнило вакуум опустошённого духа. Захрустели суставы, сошёл нездоровый пот, - ожила бригада, очухалась….

- Верёвку давай, - орал Абрам Моисеевич на объекте, выполняя разбивку периметра стадиона, который стоял на повестке дня у Мирзоева. Предприниматель строил его в подарок детям около дома, где проживала его семья.

Закрывали форточки все хозяйки в округе. Эхо производственной брани тревожило уши близких. На свет появлялся развеерившийся шнур с узелками вместо шкалы, отмерялись искомые дециметры, и уходила из тела последняя пьянь – художественная кладка росла, поднимаясь в небо.

Корнеев перемешивал лопатой раствор, сортировал кирпичи по цвету и выкладывал из них замысловатые пилястры. Но более ему понравилось охорашивать их расшивкой. Старик натирал замерзающие швы до черноты, чтобы они контрастировали со светлым кирпичом. Да и красный кирпич – пережжённый и хрупкий неплохо смотрелся в таком обрамлении, получая необходимый запас прочности от уплотнённого раствора. Издалека корнеевские художества казались торжественными и строгими. Моральное удовлетворение от творчества поднимало тонус у обездоленного человека.

Мирзоева мучил грипп. Однако он бывал на объекте не раз в течение дня. Как-то, к концу рабочей смены, когда у строителей окончился раствор, но они ещё делали вид, что заняты производством, к Мирзоеву подошла воспитательница из детского садика, который был рядом. Её любознательные питомцы облепили старый забор и галдели наперебой.

- Красиво!.. Дяденьки, это нам?!

Заштопанные рабочие напоминали им артистов, а инвентарные подмости - театральную сцену. По праздникам в садик наезжали факиры из доморощенного цирка и показывали фокусы. Вязали узлы на длинной верёвке, глотали её, а потом - доставали на свет из кармана у какого-нибудь пучеглазого папашки, делающего вид, что ничего не знает об этом. Дети любили такие праздники.

- Что вы строите, дяденьки? – кричали они рабочим, искренне веря в чудо. Самые непоседы из них сидели на заборе и хлопали в ладоши. Послушные улыбались сзади. Стоя на земле, они размахивали руками в надежде, что их не забудут при раздаче улыбок.

- Кыш отсюда малява, - сварливо сказал Абрам малышне, – а то сотрёте глаза от любопытства. И куда ваша мадам только смотрит?

Он лукаво покосился в сторону воспитательницы. Молодая женщина флиртовала с боссом. Она пытала у Мирзоева то же, что и дети, зная, что ей ответят по существу, а не криками.

- Что вы здесь строите, Анатолий Геннадьевич?

Тот оглядел её с головы до ног и оценил привлекательность молодицы: «Ох, и хороша, зараза!», - достал носовой платок, откашлялся, восстанавливая осипший от гриппа голос.

- Вы посмотрите, как зачарованно смотрят дети, - кокетничала женщина.
- Здесь будет спортивная площадка, – начал Мирзоев, - каток залью, а летом, - его голос окреп: - у меня будет футбольное поле и команда. Вот на этом месте я построю трибуну для почётных гостей!

Он ударил ногой по наледи, где стоял и прошептал, наклоняясь к лицу подруги. - Как мы будем с вами смотреться?

В прошлом Мирзоев был капитаном футбольной команды города. Многие из его товарищей, до старости плененные этой игрой, не нашли места в жизни - спились, гоняя мяч по задворкам до самых седин. При новой власти они остались не у дел, потому что прежняя – советская власть содержала их на производстве, не понуждая трудиться. Спортсмены приходили в цеха только за зарплатой. Во время смены общественно-политических формаций их прогнали по сокращению штатов, опозорив публично за кучерявую в жизнь. Но Мирзоев не бросил своих вчерашних коллег на произвол судьбы и привлёк их к работе «…на светлое будущее России». Сегодня герои вчерашних дней ковырялись в грязи под руководством у Абрама и Серёги, более горьких пьяниц, чем сами, ожидая щедрот от капитана команды, а тот умело пользовался авторитетом, выдавая зарплату как благо «…в тяжёлый финансовый год».

- Подрастающее поколение должно окрепнуть в честной борьбе и научиться ковать успех, - рисовался Мирзоев перед новой знакомой.
- Очень правильная парадигма! Значит, мои малыши вырастут чемпионами, и мы будем ими гордиться?..
- Да-а!.. – зарычал хозяин. - Детские турниры станут массовыми, - он разгорячился и, бия себя в грудь, заорал, не замечая того: - победителей жалую… Патефоны дарю, игрушки… Я родине помогаю подняться на ноги после семидесятилетнего коммунистического разбоя!

На этой торжественной ноте Мирзоев поправил на животе пальто.

- Вот он какой - настоящий капитализм! – сказала женщина. - Дожили мы, наконец, до его развития и увидели счастье... Вы - Савва Морозов!.. Вы - меценат!..

Историческая параллель сделала флирт неотразимым. Сердце у героя растаяло.

- Ну, что вы, что вы…

Он покраснел. Комплименты достигли цели. Мирзоеву захотелось взять эту женщину в охапку и унести её в бар, чтобы продолжить знакомство наедине, в интимной обстановке. Он начал пересчитывать доходы от водки, которую выдал недавно рабочим на праздники вместо аванса.

- На двадцать рублей накину на каждую бутылку должникам. Оштрафую их за прогулы и высчитаю за жилье в дни запоя в полуторном, а то и в двойном размере, скажу, что поднялась квартплата, откуда им знать на сколько. И на горнолыжную базу - заниматься любовью… Жене объясню, что искать подряды…

Супруга Мирзоева подъехала внезапно и резко затормозила перед увлечёнными беседой людьми. Заледеневшая лужица лопнула, и брызги из под колёс автомобиля серым дождём легли на детские лица. Воспитательница отпрыгнула в сторону, «меценат» оступился и упал.

- В рот тебе кириешки! – сказал он супруге, поднимаясь с колен.

Между тем Светлана Михайловна захватила инициативу.

- Нигде не знают про твою дерьмовую спортплощадку. Им только налоги давай!.. И еще одна напасть – пенсионная реформа, весь город знает, что ты пригрел нелегалов, которым не платишь на старость.
- Сволочи! – обратилась она к рабочим. - Помойте машину!

Озадаченные супруги покинули стройку. Ушли решать уставные вопросы о пенсиях, а гастробайтеры начали вытирать капот автомобиля.

Воспитательница осталась в тени. Приятная беседа окончилась, и торчать на стройке не было смысла.
- Дети!.. Пора на ужин, - голос у неё стал металлическим. - Отряхнулись, построились и пошли.
Вожатая наводила порядок: дергала малышей за капюшоны, подталкивала рассеянных в строй, вытирала чумазых от грязи, которой их обрызгала машина.

«Какие они разные, - задумался Корнеев, - без вины виноватые дети должны выживать, поедая друг друга в общественных формированиях».

Передние были лучше одеты. Было заметно, что родители у них имеют достаток. Малыши резвились в парадной одежде. Дорогие, аккуратно подогнанные пуховички даже в пасмурную погоду смотрелись весело. Пёстрые, важные - они стояли в первых рядах колонны, получая больше внимания от взрослых, нежели другие Их окликали по имени и хвалили. В России величие отцов почитается в наследниках – патриархальный уклад.
Однако борьба за лидерство имела место. Более скромные в нарядах, но крепкие мальчишки держались сзади. Обгоняя передних, они ликовали. Но божественная рука педагога восстанавливала иерархию. Народные вожди водворялись на место, где были ранее.

Третьи были творцами. Им доставались и охи, и ахи, и подзатыльники. Они носили штопанные штаны и стиранные старые куртки. Тумаки переносили как должное, но продолжали осваивать мир, а не бороться за первенство. Не то, чтобы их родители были невнимательны к ним, наоборот, зная повышенную активность любимого чада и его тягу к естествознанию, дорогие наряды берегли для праздников. Большинство населения и доныне живет от зарплаты к зарплате, от заплаты к заплате…

Последние были слабыми. Они пугливо вжимали голову в плечи при каждом окрике воспитательницы, зажмуривались, когда кто-нибудь из более сильных замахивался на них, давали робкий отпор и плакали. Их цигейковые старые шубы топорщились на морозе, как иголки у дикобраза. Малыши их скребли, приглаживали ручонками, охорашивали торчащий мех, очищая его ото льда и грязи… А родители?.. Все равно укоряли этих детей в неряшестве, отказывая в покупке игрушек.

Воспитательница дважды пересчитала по головам питомцев, раздала оплеухи зевакам, и по команде:

- Вперед! – детский парад двинулся в сторону двухэтажного особняка, обходя стороной большие лужи.
- До свидания, дяденьки, - кричали малыши.

Одна небольшая девчушка долее других рассматривала арку, которую доделывал Корнеев. Уходила неохотно, оглядывалась и спотыкалась, когда её целеустремлённый напарник спешил на окрики старших, боясь получить нагоняй за отставание.

- Тоскует, девчонка, - решил Корнеев. - Вот и я так же задыхался и рвал цепями руки в ожидании приговора. Носился из угла в угол по тесным камерам тюрем. И далее - по клеткам лагерей. А ночью… глядел из-за колючей проволоки в окна городских домов - их свет был холоден, как звёзды на небе. И далёк…

- До свидания, дети! – крикнул старик. - Радости вам и сказок!

Строй растянулся. Ближе к двери усадьбы дети уже забыли о недавней экскурсии. Другие интересы волновали умы дошкольников: как быстрее раздеться и завладеть любимой игрушкой. Толкая друг друга, шебутная армия штурмовала крыльцо усадьбы под суровые окрики нянек. Только девочка всё ещё грустно поглядывала на стройку, и последней протиснулась в тяжёлую, окованную металлом, дверь… Корнеев узнал её и вздрогнул... И почувствовал себя виноватым… Смахнул рукавицей слезу и отвернулся: от людей, от бригады, скрывая слабость. Это была Танюша.

- По домам, – закричал Абрам Моисеевич на всю Ивановскую улицу

Рабочий день подошёл к концу – старики очищали кельмы.





9. КРЫША

глава, в которой рассказывается о борьбе за чистоту нравов в муниципальном захолустье, а также о некоторых проблемах информатики, неподвластных милиции. Кроме этого, выясняется, что мясо городских собак и кошек вполне приемлемо в пищу в качестве начинки для пельменей…


- Выручай, Вислоухов!.. Беда!

На пороге стоял Копчёный и задыхался, хватаясь за сердце.

- Что случилось, Вован?

Скрипя зубами, главный кинолог прервал слайд-шоу крутой эротики, изъятой им в ларьках по продаже софта. Эта операция за чистоту нравов муниципального захолустья подняла его рейтинг, как минимум, в глазах у женсовета. Совместный рейд принёс урожай порнографии, который остался в милицейском кабинете для служебного осмотра и дальнейшей утилизации. Настоящего срама на дисках было не так уж и много. Сыщику приходилось перебирать материал часами. И всё же, за две недели он сфабриковал на винчестере солидную базу данных, уличающую торговцев в растлении молодёжи. Когда при загрузке компьютер напомнил ему о нехватке свободного места, милиционер отправил в корзину часть нормативных документов, инструкцию по дрессировке собак и некоторые громоздкие по объёму файлы, назначения которых не знал. Но желаемого эффекта не получил, - информатику майор изучал случайно, а задать вопросы специалисту стеснялся. Всё-таки интимное дело – компьютер для холостого мужчины в рассвете лет.

- Кореец наехал. Стрелку набил, - пожаловался гость.

Действительно, слава у Корейца была дурная. Криминальный авторитет контролировал в городе все частные продовольственные магазины, цеха по лепке пельменей и производству «палёной» водки. Сотрудникам из милиции удавалось порою выжать деньжат из его подельщиков - шнырей, собирающих дань, но сам Кореец был скользким, неуязвимым, рук публично не распускал, будучи пьяным за руль не садился и не превышал скорость на трассе, будучи трезвым. Легализовался успешно - лучшие городские бухгалтеры держали в порядке весь его бизнес.

Худо ли, бедно ли, но всякий мент богат подаяниями прохвостов и дорожит источником этих денег. Поэтому и рассердился Вислоухов визиту Копчёного. Ходили слухи, что за криминал отстёгивала «корейская» братия самому «генералу от юстиции», и целый фешенебельный милицейский квартал на окраине города вырос в самое короткое время. Трехэтажные коттеджи были сложены чётко, без помарок. Цокали от зависти языками соседи, а мастера производственного обучения еженедельно водили своих воспитанников на экскурсию в этот богатый архитектурными изломами край.

- Я же говорил тебе, что ты своей самогонкой врагов себе наживёшь, - холодно отчеканил майор, - честный бизнес, понимаете-ли, подрываешь вонючим зельем, травишь народ!
- Ты же живой, - обиделся гость, - да и зелье моё из натуральных продуктов, не в пример акцизной синтетике. Тут другоё, послушай…

Вислоухов поспешно, одно за другим, закрывал все распахнутые им во время дневной работы окна Windows, когда Копчёный фамильярно занял позицию за его спиной.

- Вот это задница, товарищ майор! - закричал он на весь этаж городской администрации. В бухгалтерии, за стенкой, рассмеялись и ответили:

- Мы-ы такие!

Про изъятые из торговли диски знали во всех кабинетах управы.
Произойди сейчас землетрясение или торнадо - столоначальник был бы менее испуган. На экране его монитора в роскошной позе - вся как есть, лежала женщина необыкновенной красоты, а черный американский полицейский расстегивал ширинку.

- Новые буржуйские технологии на службе у российского сыска, – сострил Копчёный.

Майор Вислоухов не знал, как быть. Пунцово-красный он расширенными глазами глядел на это неожиданное чудо и чувствовал себя школьником, которого застали во время занятия онанизмом.

- Вирус! - ответил он посетителю и выпил залпом полстакана воды - во рту пересохло.

Бедняге было невдомек, что в процессе изучения непотребного фото он нажал не на ту кнопку и сделал объектом рабочего стола компьютера высокохудожественный срам. Копчёный же, напротив, чмокал от удовольствия губами, да так смачно, что слюна теплой слякотью ложилась на милицейскую шею. Он процитировал недавно услышанные слова.

- Самое дорогое на свете это информация! Разбогатею я, буду тля-я, куплю себе компьютер.
- Отнюдь, - парировал его начальник. - Праведный суд дороже любой информации. Живи по закону, если мало денег.

Так Вислоухов закончил дневную работу с базами данных. Когда монитор потух окончательно, конфуз у майора прошёл. Он приготовился выслушать переживания друга.

- Говори…

Их общая знакомая Верка-подельница стала у Мирзоева заведующей цехом по лепке пельменей. Дотошный бизнесмен и его жена учитывали каждый грамм закупаемого мяса, но требовали пельмени, весомые больше фарша и теста вместе взятых. Стряпухи «банчили» мясо хлебом, добавляли в него бумагу. Ан нет, не хватало кило-другого, и хозяин высчитывал из зарплаты денежки, ссылаясь на кризис, и жаловаться на это было некому. «Не нравиться – увольняйтесь!» - твердил Мирзоев. Тогда-то и пришла Копчёному в голову идея заняться отстрелом собак. Во время последней встречи с Вислоуховым, он приоткрыл ему глаза на охоту, но скрыл зачинщика этого промысла, в короткое время завоевавшего необыкновенный успех. Мирзоевская говядина перемешивалась с собачьим мясом, и вскоре лишние пельмени уже приносили прибыль и Копчёному, и Верке-подельнице. Рабочие же перестали волноваться за завтрашний день, а сам хозяин почувствовал себя восходящей звездой российского менеджмента. Его супруга - Светлана Михайловна, что-то, правда, слышала про собак, но молчала, потому что доход в кооператив поступал образцово, и дела по сбыту шли прекрасно.

Успех предпринимателей был замечен другими производителями пельменей. Вот и возникла настоящая война за право охоты на домашних животных. Сходняк был нешуточный. Слава Копчёного как ментовского прихвостня не позволила ему принять участие в разборках, а Верка-подельница, хоть и бойкая баба по жизни, всё же сробела, увидев стволы наперевес у враждебных группировок - вот и разделили город на сферы охоты крутые пацаны из «Ясеня» и «Тополя». Но справедливости ради патент за Веркой оставили и признали пальму первенства её сожителя Копчёного, разрешив ему отстреливать в пельмени только кошек и голубей.

- Ты посуди сам, товарищ майор, кошка - она не медведь, не собака, весу в себе не имеет, хоть овсом её корми, а вёрткая, как задница у твоей подруги на мониторе. Ни в какие ловушки не попадается, ни-ни, в любую щель стрелой, и такова. По ней картечью надобно бить, но нерентабельно! Верка то она дура в охоте - баба и есть баба… А где же я денег напасусь на патроны?..

Еще недавно пунцовый, Вислоухов ослаб.

- Что ты хочешь? – спросил он у друга.
- Прими участие в бизнесе, стань гарантом! Собак же на нашу душу хватит. Ты только расскажи санитарам о нарушениях конкурентов, и мы разбогатеем...







11. Погоняло

глава, в которой рассказывается о завершении строительства стадиона для дошкольников. Таня признаётся дедушке Олегу, что её родители запрещают ей с ним встречаться. Тот обещает купить игрушку, но не знает на что, зарплату не платят

Пенсия показалась огромной…
В лагере высчитывали за питание, за одежду и всего ничего выдавали на руки четыреста с небольшим рублей из почти двухтысячного довольствия. Но и это была большая сумма, потому что «красные» - работники промзоны, старосты отрядов и дневальные получали по пятьдесят рублей в месяц, на что можно было купить десяток конвертов и не более. Двадцать пачек самых дешёвых сигарет - месячная зарплата осужденного. И не сядешь на плац милостыню просить - слабых не жалуют, а бьют…

Абрам потребовал у Олега прописки, и тот по-свойски финансировал внеплановый «сабантуй». Но водки не хватало, и стакан за стаканом таяла пенсия.
- Баста, - отрезал Олег друзьям и «заныкал» от них последнюю пятисотку впрок, «замазловал» её в потай, где ховал копейки от попрошаек.
- Нет больше денег, и я полноправный член коллектива.
- Да не журись, брателла, - Абраму хотелось «догнаться» сиюминутно. - К Новому году Мирзоев отдаст зарплату, вернем долги. Загудим, запляшем недели на четыре…
- Надо достроить объект, - поддержал Олега Серёга. - Ты же знаешь Мирзоева, Абрам, он по миру пустит даже еврея… Помнишь у него женщина работала, лепила пельмени – свернули кровь. Тридцать два года от роду было, повесилась, когда Мирзоев её без денег на улицу выгнал…
- Да, одинокой бабе трудно. Никому не нужна... А если возьмут на работу – не платят, некому за неё встрять с кулаками, - согласился Абрам.
- Мироеды, а не люди пошли. Каждый пирожок пересчитают, вешают, нюхают - всё не напьются нашей крови… Жрём, не зная что… И валят на кризис.

Рос стадион. Мирзоев уладил дела с администрацией, заплатил налоги, пригласил на объект городничего: говорил ему о футболе, о спорте… Хвастался какие «плюхи» он закатывал соперникам в лучшие годы: «между ног, прямо в дырку», и подтверждали это его друзья–футболисты, покачивая чубами. Показывал мэру призы и сметы, прогнозируя будущее футбола… И смекнул городничий, что дело хорошее, не увидал плутовства. Понаехали корреспонденты, опросили рабочих, отсняли героя. Волевое лицо предпринимателя появилось в газете на следующий день на передовице. Проницательные глаза сверлили время – вот она живая легенда городского футбола! Предвосхищая историю, газетчики внушали читателю уверенность в завтрашнем дне.

Снег выпал и устоялся. Дети в садике опустили шапочки. Тузили друг друга, смеялись, играли в салочки, в прятки, в снежки. Слякоть прошла, и наступила зима. В арочном цирке достроили забор. Красивые металлические оградки были откованы не простым ремесленником, а кудесником, знающим секреты искусства. Выкрученные детали ажурно сплетались между собою в сказочный орнамент, кованные цветочки венчали верха. Такая декоративная решетка монтировалась в проем между столбами. Она вязала их в единое целое. Архитектурной композиция приняла законченный вид. Уже не только дети, но и взрослые ротозейничали у стройки, побалагурили со строителями о жизни. Сколько им платят за чудеса?.. Надо ли этому учиться и где?.. Не холодно ли работать в сырых рукавицах зимой на морозе?

Корнеев был молодцом. Словно за всю свою бестолковую жизнь торопился реабилитироваться перед обществом, которому не оставил в наследие ни детей, ни деревьев, ни иной доброй памяти о существовании в мире. Сварные швы зачищал, обрабатывая до блеска, проверял их на прочность. Каждую художественную деталь композиции протирал от случайно попавшего на неё раствора и льда. Охорашивал кладку, начинающую стареть, как ему казалось. Вырубал изо льда Снегурочку - жил полной жизнью вольного человека. Ибо только творческий труд, не стесненный идеями, делает нас счастливыми в нехорошие времена. Дети и их улыбки стали наградой художнику за терпение.

Когда он увидел внучку второй раз, то подошёл к ней.

- Здравствуй, Танюша!

Девочка глядела на людей из-за забора детского садика. Рабочие убирали последний строительный мусор. Поливочная машина кружила по площади стадиона, заливая каток. Дедушка Мороз и Снегурочка громоздились у парадного входа на виду у прохожих. Развешенные по периметру забора, электрические гирлянды бегло сверкали разноцветными огоньками в ожидании праздника.

- Тебе не весело, Таня?.. Но почему? Ты где пропадала?
Она разглядывала сапожки – стеснялась…
- Ты почему молчишь?
- Я болела, - сказала Таня, не поднимая глаз.
- Ты меня боишься? – догадался старик.
- Нет, не боюсь! Мама мне запретила тебя любить. Она говорит, что ты - вор и бандит, и ничему хорошему не научишь.

Это был приговор. Вся его нехорошая жизнь прокручивалась в голове с бешеной скоростью старой, местами оборванной и снова подклеенной киноленты, с провалами в памяти, с рваным сюжетом. Как далеки были в ней друг от друга благородные порывы, несвязуемы. В далеком отрочестве, оказавшись в дурной компании, стал он невольником воровских понятий и поступков. Неокрепший юнец изучал премудрости фени, как азбуку, пугаясь не ударить в грязь лицом перед корешками, курившими при взрослых, думая, что это главное в жизни – не потерять лицо в обществе, которое оказалось в итоге стадом. Готовился к жизни в неволе, словно к подвигу и сел... Будучи осужденным впервые, не понял настоящей причины, приведшей туда, потому что не видел в жизни побед, изнуряющих душу, но доставляющих радость… Все это было потом: и любовь, и спорт, и ослепительные награды. Но очень недолго. Водка привела его повторно, и в третий раз на скамью подсудимых. Последние десять лет Корнеев думал о том, каким он оказался слабым, что неполная, ограниченная была блатная жизнь, к которой с детства готовили себя и он, и его друзья. Как жаждали свежего воздуха в душных камерах изоляторов. Как ждали свободы. Бери её волю в охапку, вот она, но силы уже ни те, и дни до смерти сочтены. Можно было покорять вершины, сплавляться по горным рекам, кого-то любить и оставаться любимым. Но его боялись родные и предостерегали своих детей от общения с уголовником, а хотелось тепла и ласки…

- Я буду с тобой дружить. Ты Снегурочку сделал.

По разные стороны забора две родственные души не желали расстаться. Старик в поношенной овчине и его внучка, двоюродная, но близкая - первый человек на воле, искренне предложивший дружбу.

- Ты приходи на праздник, Таня!.. Предприниматель Мирзоев будет дарить подарки.
- Мне не достанется…
- Почему? – удивился Корнеев.
- Потому что подарки зарабатывают сами. Их надо беречь. Это говорит мне мой папа. Ему никогда ничего не дарили бесплатно.
- А я подарю тебе куклу, бесплатно, - он увидел её ожившие глаза и испугался тому, что врёт: «А на какие шиши?» - Вот отдаст мне хозяин деньги на праздник и подарю. А когда разбогатею, но это не скоро, я подарю тебе весёлый пуховик, чтобы ты не прятала в чёрную шубку своё лицо.
- Панда! – грубо позвал её мальчишка. - Воспиталка зовёт.
- Сейчас приду…
- Ты Панда? - удивился Корнеев.
- Да, я - Панда, - девочка невесело смотрела мимо.
- Кличка?! - он был поражён.
- Погоняло, - вздохнула Таня.
- Хорошее погоняло, но почему ты - Панда?

Она воспрянула духом, боялась, что начнёт стыдить её старик, прогонит, опозорит, рассмеётся над нею, как смеялись мальчишки, когда она плакала над любимой игрушкой. Они забрали у неё маленького черно-белого мишутку и начали играть с ним в снежки - открыли сезон охоты - вот и приключилась беда. Один из снежков подкинул игрушку в воздух и бросил в лужу прямо под колеса автомобиля. Раздавила Светлана Михайловна панду, фыркнула детям про их хулиганские выходки и скрылась в подъезде. Танюшка ревела горько, прижимая грязного мишку к лицу. Её попытались утешить, рваную игрушку забрали и похоронили в мусорном ящике - велели забыть. Увели в помещение, дали самую лучшую куклу и конфету, но она сбежала во время сонного часа. Оделась, обулась и нырнула в мусорный ящик. Вытащила калеку, и спрятала в кармашек. Злые озорники мальчишки в окошко увидели это - стали дразнить, называя грязной Пандой.
- Эй, помоешница, иди, воспиталка зовет… - не унимался малыш, которого послали за Таней.
«Уже в раннем детстве добро воспринимается, как слабость и уничтожают святых и великодушных как в этом, так и в том нехорошем мире, где прошла моя жизнь. Так не должно быть, - возмутился Корнеев, но тут же остыл. - Так есть». Он держал заштопанного медвежонка в руках и гладил.
- Хорошая Панда. Маленькая. Я сама отдала ее поиграть, - девочка раскаивалась.
Она поглядела на деда. Понимает ли он это? Старик не смеялся. Переживал…




11. Звезда Вислоухова

Во время циклона зима раскисла. Шёл липкий снег. В квартире было сухо и душно. Вислоухов пытался уснуть среди одеял, но безуспешно – болело тело. Ворочался с боку на бок, как заводная игрушка, и стонал, задыхаясь от излишнего уюта. «Не иначе это гипертония?» - сверлила мысль, стучали виски. Где-то рядом завыла машина, брошенная на произвол судьбы. Словно соловей-разбойник, на разные голоса заливался ревун - неизвестные нарушители пробовали на прочность защиту автомобиля. Такая беспокойная сигнализация была только у Мирзоева, и Вислоухов об этом знал. Дремота покинула майора милиции. Он надел пижаму. Вышел на балкон. Закурил. Откашлялся. Сырая махорка раскочегарилась не сразу. Насыщаясь дымом, начал искать источник беспорядка. В окрестных домах загорелись огни, захлопали окна. Горожане матерились в адрес автомобиля, стараясь перекричать сигнализацию. Но его хозяин, крепко спал под одеялом в соседнем доме, напившись водки. Ночь показалась длинной. И только выкурив полпачки сигарет, Вислоухов облегчённо вздохнул:

- Угнали, наконец…

В мир вернулись тишина и покой. Звёзды мерцали над городом. Над пивной висела луна, и далёкий спутник бороздил околоземное пространство.

- У каждого человека есть путеводная звезда, - подумал майор, - где моя Венера или Альфа Центавра? Жаба душу давит... Да-а! Я завидую Козлевичу… Генералу… Копчёному… Верке… Я желаю Мирзоеву зла … Бесцельно живу от зарплаты к зарплате… Не соблаговоли ко мне городничий – так и шнырял бы законопослушно по квартирам сограждан, разбирая их жалобы и скандалы... А если по совести: и Копчёный, и Верка, и Козлевич - творцы своего счастья! Что мне мешало взять в руки жезл и, копейка за копейкой, ежедневно, скрупулёзно заколачивать капитал на автотрассе?.. Нет же - хотел прожить легко, беззаботно, не мозоля совести и рук. Мои ровесники срубили хоромы. Их риск, помноженный на трудолюбие, оправдался, их дети смеются над нами и едут отдыхать на море, а моя жена ушла к судье и живёт с ним не на одну зарплату. Мой сын называет меня лохом, обожая судью… Что такое народная власть? Это зомбирование народа на послушание, это обман - и нужно пользоваться служебным положением, чтобы жить красиво.

Циклон иссяк. Настало утро. Первый трамвай застучал по рельсам, первые автобусы зачавкали по дороге. На небосклоне взошла звезда – новая, яркая. Это была звезда Вислоухова. Майор достал из шкафа парадный мундир и начал новую жизнь в новом мундире. Он вышел на службу помолодевшим. Перепуганный дежурный не узнал его сразу, вскочил, козырнул и подумал, что из области нагрянуло большое начальство с инспекцией «…по наши души». Женщины изумились - ежеминутно они заглядывали в кабинет Вислоухова и как сороки трещали наперебой, в кого влюбился служивый - хотели ему понравиться. Даже сам городничий опустился вниз к приятелю, чтобы удостовериться в перемене и инстинктивно подтянул живот - до того уверенно выглядел Вислоухов.

- Иван Александрович! - строго сказал он мэру. - Есть стратегическая программа борьбы с воровской идеологией, охватывающая антисанитарные беспорядки в городе. Я хочу на внеочередном заседании сессии городского совета народных депутатов выступить с докладом на эту тему и выдвинуть принципиально новый профилактический проект укрепления правопорядка.

Глава городской администрации струхнул не на шутку. Повышенная активность сотрудника милиции и его волевой настрой внушали самые серьёзные опасения по поводу незыблемости органов действительной власти. Мэр ответил туманно, поспешил ретироваться обратно и до обеда обзванивал «крышу» в Москве - уж не случилось ли переворота в Кремле, не пришли ли к власти военные, старая ли команда шмонает олигархов, едина ли Россия? Но беды не предвиделось, всё было по-прежнему - хорошо, а молоденькая секретарша, обласкав в обед, окончательно развеяла тревожные мысли.
- Вислоухов? – рассмеялась она в лицо любимого мэра. – Он шоколадки мне дарит и эротику целыми днями смотрит по монитору, в гости звал на Новый год...

Поведение Вислоухова. стало понятным. Городничий успокоился, оттаял. Ближе к вечеру собрал внеочередную сессию законотворцев и выслушал предложенный доклад.

Смелое было выступление. Хищная, грязная кошка стала предметом уничтожающей критики. Ей инкриминировалось много бед. Она воровала сметану, боялась воды и никогда не мылась в бане. Чуждая моногамии, кошка не вела семейную жизнь и орала бесстыжие песни во время блуда. Жрала валерьянку, а также являлась разносчиком инфекций. И, самое страшное, она совсем не выполняла предназначенные ей природой и обществом обязанности - кошка не ловила мышей! В пользу этого говорило то, что свидетелей обратного в зале не нашлось, а в архивах последнее письменное подтверждение факта охоты на грызунов датировалось далеким 1961 годом.

- Есть официальное заявление от гражданки Мирзоевой о безобразном поведении животных в подъезде жилого дома по улице Советской, где необузданные кошки грызли бетон и возмущали спокойствие мирных жителей и собак, несущих караульную службу.

Упоминание имени авторитетного предпринимателя не оставило никого равнодушными. Коммунисты предложили организовать приюты для несчастных животных, но сторонники мэра, более близкие к бюджету люди встретили их в штыки. Прения были жаркие. Вислоухов предвидел раскол среди депутатов. Денег на всех не хватало. Санэпидемнадзор настаивал на проведении карательной операции против хищников силами санитарной милиции, чего не хотел генерал. Комитет по защите прав человека и животных категорически воспротивился геноциду, мотивируя тем, что во многих семьях добровольно выращивают кошек, кормят их и купают, что воровать сметану сегодня не нужно - вискас вполне заменил природный корм, и по этой же причине отпала потребность в ловле мышей. Но проницательнее всех оказались люди из налоговой инспекции. Они предложили компромисс: домашних животных зарегистрировать и заплатить налог на их содержание. На этой торжественной ноте Вислоухов перехватил инициативу в свои руки.

- В случае проведения карательной операции возможны ошибки и поэтому всех четвероногих питомцев в сжатые сроки в обязательном порядке целесообразно застраховать. Городской бюджет пополнится деньгами так необходимыми для успешного проведения операции «Ёшкин кот».

- Силён ты, брат, - сказал ему городничий после собрания. – Дополнительные деньги на твой проект обещаю!.. В законодательное собрание области вместо меня пойдёшь… Голова!..





12. Смерть на тюремном плацу

глава, в которой рассказывается о зачистке территории лагеря от кошек


Кошка мчалась по длинному коридору в поисках щели, в которую можно было бы юркнуть и уйти от опасности. Дневальному удалось поддеть её ногой, и метров десять худое животное кувыркалось в полёте, группируясь перед падением. Распластавшись на полу, скребя когтями о бетон, кошка заорала от боли, и, перепуганная насмерть, заметалась от стены к стене. Брошенный вслед ботинок догнал её около столярки и снова подкинул вверх… Но дверь в мастерскую оказалась открыта. Затаившись среди опилок, кошка отчаянно переводила дух, выжидая обидчика, надеясь удрать обратно.

- Тварь! Поганая серая тварь! Съела мой огурец. Шкуру спущу и сошью из тебя тапочки!
Он поднял с пола солёный огрызок, измусоленный кошкой, и пошёл в умывальник его мыть. Четвёртый год в неволе узник недоедал, а впереди было ещё семь лет строгого режима. Завтрак осужденный пропустил - было много дел, и все утро чувствовал себя слабым и обманутым. Ради УДО без отдыха трудился человек - угождал администрации и боялся быть уволенным, а нагружали его работой всё больше и больше, потому что кто везёт - тому и ноша.

- Если бы не котёнок, я тебя, гадину, размазал бы по стене. Лови мышей, падла, а не ешь с моего стола.

Гнев вскоре прошёл, и душевное равновесие у человека восстановилось. Дневальный долго пережёвывал остатки салата и грыз чёрный хлеб, зачерствевший со вчерашнего вечера. Он сосредоточенно смотрел в пол, когда кошка бесшумно вернулась назад и в зубах потащила своё скулящее чадо на новое место за старый и облезлый шкаф, подальше от летающей обуви. Только одного котёнка оставили ей люди, и дрожащая мать поминутно выглядывала из своего убежища - не идет ли сердитый человек спускать с неё шкуру. Но беда нагрянула не оттуда. Злодеи находят причину для милосердия, а гуманитарии - для злодеяний…

Хозяин учреждения был законопослушным предпринимателем. В отличие от Мирзоева он исправно платил налоги в фонд социального страхования, отчислял каждому работающему осужденному деньги на пенсионные счета, вел учёт отработанного рабочего времени, закупал продовольствие и сырьё для вымирающего производства. Законы множились, как тараканы, и уже за каждой запятой мерещилось банкротство и нищета. Естественно, что застраховать всех кошек, проживающих в неволе, он не мог, и, слава богу, что главный кинолог города разрешил не страховать служебных собак - этот вопрос был перенесён на следующую сессию городского совета. Но списки были оглашены, триста сорок шесть кошек подлежали немедленному отлову и истреблению.

Добровольно своих любимцев осужденные выдавать отказались, подняли «кипиш», и для подавления мятежа был приглашён спецназ. Фимиам курила восторженная пресса о предстоящей операции - герои ломали друг-другу кости на центральной странице, от восторга задыхались поклонницы, и дважды отработанный дым сквозь щели и запоры проникал в каждый отряд в виде воинов в пятнистой одежде со щитами и с дубинками в руках - облава на кошек началась.

Новая экономическая доктрина правительства, как известно, направлена на обучение каждого гражданина России зарабатывать деньги. И час за часом в кулинарии теряют в весе пирожки, тортики на прилавках дорожают и становятся маленькими. Традиционно весовой товар сегодня продают поштучно - расфасовывают гвозди и шурупы в целлофановые пакеты и гордятся приобщением к великому миру капитала. Поучают бедных умению жить и торговать. Дети же глотают слюну, и чертыхаются старые русские, которым ничего не досталось от вчерашней приватизации.

Телогрейки осужденных были тоньше обычного. Ваты в них не доложили, и в двадцатипятиградусный мороз они не грели. Выдавленные спецназом из помещений на улицу люди дрожали на плацу уже четвёртый час. Лаяли собаки, рвались из рук, слюна сталактитами нарастала на косматых мордах. Отремонтированная клетка из передвижного зоопарка, усиленная сеткой рябицей, стояла у выездных ворот, охраняемая двумя часовыми с автоматами наперевес.

- Я загоню сюда танки и передавлю всю эту толпу, не способную на дальнейшее существование, - генерал задыхался от гнева и рвал у себя на шубе воротник. - Всех кошек найти и посадить в клетку - живых или мёртвых. Осужденных нерусской национальности построить отдельно, отвести в сортир и мочить. Чтобы до самого звонка кровью ссали, чтобы не разгибались от боли - «звери». А кому не нравится такое обращение и содержание, могут обжаловать мои действия в суде по правам человека. Никто из сотрудников УИН не уйдет сегодня домой, пока последняя кошка не будет ликвидирована.

Дисциплинированные солдаты спецназа до темноты ползали раком из барака в барак. Прочёсывали чердаки и подвалы, заманивали: - Кис, кис, - окаянного зверя в ловушки, отстреливали резиновыми пулями, гнали псами на деревья. Когда спустя ещё четыре часа по периметру зоны вспыхнули прожектора, и наступила ночь, триста сорок пять кошек орали на все голоса в клетке, предчувствуя расправу. Не хватало всего одной и, трижды пересчитав «пушнину», офицеры зоны недоумевали, куда она могла деться. К этому времени осужденные на плацу посинели и стучали ботинками «чечётку». Генерал между тем отлучился и обутылился. Окрепший, он тряс окоченевших зэков за грудки и раздавал им оплеухи налево и направо.

- Мне легче вас всех заморозить и похоронить на кладбище, чем списать одну единственную простыню. Где кошка? - и каждого десятого осужденного вытаскивали из строя и вели пытать в изолятор.

Дневальный оставил ей лазейку, не думая о предстоящей охоте. Просто, чтобы не мучилась она в помещении. Эта была чистоплотная кошка. Она всегда спешила на улицу справлять свои естественные нужды. Мяукала и страдала, если хозяин долго не приходил на её зов. Услышав лай, кошка насторожилась, подобралась, дикие нарастающие крики её собратьев дали ей знать, что в лагере творится что-то страшное. Она взяла котёнка за шкирку и тихо выползла с ним на задний двор, где строители ещё недавно городили кирпичную стену. Среди разбросанного повсюду мусора, свернувшись кольцом, заботливая мать грела малыша, закрывая его собою от стужи и шума. Но к вечеру мороз окреп, а ветер переменился. Собаки учуяли кошку и торжественно завыли. Они, как и осужденные, целый день ничего не ели и своим рабским нутром желали скорого отдыха: каши и сна. Спущенные с повадка животные помчались на запах кошки, неистово голося.

- Эта тварь где-то здесь!.. - вторили им спецназовцы. - Дай света, генерал!

И спустя мгновение все прожектора зоны сошлись в одной точке. Под десятиметровым забором учреждения в бессилии бились о стену псы. Судорожно хрипели их надорванные глотки, пар изморозью ложился на холодные камни. Лучи перехлестнулись и разбежались прочь - искали беглянку.

- Уйдет, шалава, - зычно отрыгнул коньяком генерал.
Он первым увидел зловещую тень на кладке.
- Тащит что-то в зубах, скотина.

Кошка карабкалась по заваленной внутрь стене с целеустремлённостью профессионального скалолаза. Но в отличие от последнего, никто не страховал её ни сверху, ни снизу: надломленными ещё утром когтями цеплялась она за рыхлые, плохо расшитые швы каменной кладки и с болью за дюймом дюйм поднималась наверх. Жадные хищники внизу оскаливали клыки, прыгали и захлёбывались пеной. Они узрели жертву.

- Котёнок, - шепнул дневальный соседу. - Она несёт котёнка.

И действительно: обвинённая во всех криминальных грехах и преследуемая людьми, исхлёстанная и ослеплённая огнями прожекторов, кошка несла дитя. Весь этот долгий день, ставший последним в её жизни, она спасала его от пинков, от собак и от исполнительной власти.

- Стреляйте, - была дана команда спецназу, и не промахнулась хвалёная гвардия.

Собаки разорвали котёнка, не дав ему долететь до земли. Люди на плацу заорали. В истерике упал дневальный. Сотрудники УИН поспешно отступили на вахту и, поджав хвосты, заскулили брошенные собаки. После небольшой заминки, растерянные и утомлённые солдаты спецназа собрались-таки вместе, поднатужились, сомкнули щиты и приступили к заключительной части операции «Ёшкин Кот»

Вопли пленённых животных, дикие крики осужденных, тяжёлые удары дубинок и рёв заклинивших динамиков слились в единое целое в последней части этого адского концерта. Люди давили друг друга в проходах, ругались, выплёвывали сломанные зубы. Собаки, воспрянувшие духом, наскакивали на убегающих зэков сзади, спускали с них штаны и рвали мясо с людских ягодиц.

Утром команда невольников скребла окровавленные камни. Кумовья составляли списки бунтарей и проводили дознание. УДО уже не светило дневальному. Он был обвинён в содержании притона для незарегистрированных животных, в подготовке и организации побега кошки, в подстрекательстве к бунту осужденных - сказанные им на плацу слова стали известны оперативникам. Не приняли они во внимание его долгий, добросовестный труд и закрыли в штрафной изолятор. И каялся человек в содеянном за четыре года честной службы, как каемся все мы на смертном одре за рабски прожитую жизнь.





Деньги на мирзоевские счета поступали своевременно. Смутные годы взаимозачётов остались в прошлом. Всё реже по стране слышались перестрелки - ситуация в экономике прояснялась. Киллеры разоблачали заказчиков и просили у президента о помиловании. На городском кладбище, как и во многих уголках России, круглый год в зелёном убранстве стояли могилы вчерашних героев, не устоявших под пулями конкурентов. Но ужаснулись победители, выжившие на этой войне, и почти перестали обманывать друг друга. Бизнес подвинулся в гору. Гремели салюты и обустраивались праздники.

Однако это касалось не всех наёмных рабочих. Потому и возмутилась Светлана Михайловна благородному порыву супруга, когда тот распорядился подготовить ведомости на выдачу заработной платы своим подопечным.
- Старый козёл! - прошипела она. И взвыла со свистом:
- Эти свиньи пропьют наши деньги!.. Сколько труда стоило мне наворачивать сметы, сколько нервов ушло на их утверждение!.. Да пускай они поищут - твари, себе хозяина в другом месте - дармоеды неблагодарные. Не дам я им ни копейки, не отсудят, поганые! Ума у них не хватит...

Мирзоев врал рабочим, что денег нет, предлагал им отоварку фаршем, лапшой, пельменями, и брали люди этот втридорога накрученный товар под расписку, в счёт будущей зарплаты, потому что хотелось кушать и жить.

Корнеев был поражён. Проведя за решеткой жизнь, он так и остался глупцом. Патетично рассказывая о государственных трудностях, хозяин убедил его в своей несостоятельности и божился, что «…как только, так и сразу, и в первую очередь», вернуть «загорбаченные» рубли.

- Тля буду, - бил он себя в грудь. – Экономический кризис!

Переизбыток проката в мире, дефолт российского металла в Америке, китайский прорыв на внутреннем рынке и падение цен на нефть – вот чем аргументировал Мирзоев задержку зарплаты и, как заботливая мать, предлагал к новогоднему столу просроченное повидло, от которого пучило в желудоке.

- Праздник должен быть сладким. Он должен запоминаться.

В последний день года, с утра, старик долго чистил овчину и шапку. Достал, заныканную от пьяниц, пятисотку и пошёл по магазинам искать внучке подарок. До Нового года оставались часы. В отделе мягких игрушек в универмаге играла весёлая музыка из известных мультфильмов. Малыши таскали взрослых за рукава, выбирая игрушки. Преддверие праздника будоражило горожан.

Продавщица достала с верхней полки большую панду и показала её старику.
- Хороший медвежонок, - заметил Корнеев.
- Он у нас артист, вы послушайте…
После непродолжительного поиска девушка нашла на спине у медвежонка музыкальную кнопку и панда запела.
- Вот здорово! - восхитился старик. - А сколько стоит?
- Шестьсот двадцать рублей, - улыбнулась продавщица.
- Так дорого? - удивился Корнеев. - А подешевле нет? Или поменьше немного ростом?
Девушка развела руками и виновато улыбнулась.
- Или чтобы не пела? - попросил покупатель.
- Увы… Не я устанавливаю цены на товар.
Олег от досады крякнул и ушёл восвояси. Другие куклы не радовали деда.
- Может быть, ещё найду где дешевле?..
Но время шло, а другой такой игрушки не попадалось. Гудели уставшие ноги,
- Никогда я «фуфлыжником» не был, - рассердился Корнеев. - Слово держал, не зная поблажек.

Однажды Корнеев проиграл в нарды четыреста пачек сигарет, продал свои новые вещи лагерному барыге, но рассчитался в срок. Честь была спасена, но впредь он играл уже более осмотрительно и выходил из игры «при своих». Всякий человек находит утешение в своей честности, когда за душою пусто.

Он решился продать овчину и двинул на рынок. Сварливые торговки переминали её пальцами, спрашивая: сколько стоит, боялись продешевить. «Не ворованная ли овчина; да так и не одеваются ныне; догнаться поди хочешь, дядя?» - шутили ротозеи, а он, заикаясь, рассказывал им про внучку, про обещанный подарок, про стадион, который построил своими руками. Люди не верили «лешему» и, удовлетворив своё самолюбие досыта, уходили прочь. Наконец один мужик, торгующий мёдом, по виду такой же простофиля, как и Корнеев, махнул рукой и отсчитал ему недостающие сто двадцать рублей, прибрав овчину. Стояли сумерки, когда старик возвратился в магазин и купил игрушку. Купленную панду положили в коробку, упаковали, обмотали праздничной лентой; и через полчаса, как есть, без верхней одежды, Корнеев заявился к брату, чтобы поздравить внучку.

- С Новым годом, Танюшка!

Василия дома не было. Уехал к сестре и раздетого Олега вместе с его подарком едва не выкинули на улицу, приняв за попрошайку. Но сноха опознала гостя. Она посовещалась с мужем, приехавшим на праздники из Сибири, где работал вахтовым методом на буровой установке. Племянник не испугался бывшего зэка, такими были забиты все теплушки России от Урала до Колымы.

- Заходите, дядя Олег!
- Я не один! – улыбнулся старик, показывая игрушку Тане.

Девочка вопросительно посмотрела на близких…

- Возьми! – разрешила мама.

Незваный гость осторожно присел на стул. Дома, в немытой общаге, он чувствовал себя одиноким человеком среди опустившейся братвы, живущей, чтобы напиться да нажраться – все разговоры вертелись около этой темы. Ночуя на поломанной койке, Корнеев прислушивался к дребезжанию стёкол в оконной раме, к аккомпанирующему им ветру. Творчество ремесленника: его спортивная площадка; вырубленные изо льда персонажи народных сказок; металлические цветы на решётках; - было поругано, не оплачено… В забытье брошено его имя художника, а толстый буржуй дарил подарки и ликовал, принимая, как должное, улыбки детей и славу зодчего.

Водки гостю не дали. Его дебош был свежим в памяти у родных. Чувствуя, что он лишний на празднике, но, желая погреться у благополучного очага, Корнеев начал рассказывать девочке про игрушки из хлеба, как их лепят в неволе, как раскрашивают случайными красками (даже это запрещено иметь зэку в тумбочке), что голодные тараканы едят гуашь: «Даже на рисунках!», но осёкся, поняв, что говорит не то и ни к месту - родители девочки раздражённо посмотрели из-за стола в его сторону. После непродолжительного молчанья Таня принесла альбомы, в которых были нарисованы её куклы и люди: подружки Алёна и Света, мама с папой, и он – Корнеев Олег Иванович в фуфайке с кельмой в руке. Огромная радуга сияла над головой - такою ребёнок увидел выложенную им из кирпича центральную арку стадиона. Что это был стадион, Корнеев не сомневался - под аркой стояли Снегурочка и дед Мороз. Маленькая девочка и её медвежонок были нарисованы у ёлки на соседнем листе альбома.

- Это я! - сказала Таня.
- Я тебя узнал, - ответил старик.

Девочке стало лестно… Она покраснела... Другие гости невпопад хвалили её рисунки, и Таня огорчалась. Взрослые люди всегда очень серьёзны или невнимательны к фантазиям малышей, умны, амбициозны, кушают мясо и слушают новости, прерывая мультфильмы. Громко говорят о повышении цен на нефть и о несвоевременной выдаче заработной платы. Они всегда правы, потому что живут для детей или, по крайней мере, оправдывают этим свою чёрствость и занятость, когда ребёнку охота играть. Но малыши переживают одиночество сильнее взрослых.

- Нарисуй мне что-нибудь, а я отгадаю, - попросила Таня у дедушки. Так играли у них в детском садике. Старик нарисовал апельсин. Она отгадала. Вазу с цветами. Это были ромашки. Летящую птицу. Таня сказала, что это орёл.
- Хорошо, пусть будет орёл, - согласился Корнеев.
- Она у нас, дядя Олег, на все руки мастер – стихи сочиняет. Таня, расскажи дедушке стихотворение про мишутку…

Мальчишки на улице в шутку
Кидали снежками в мишутку.
Он долго лежал на помойке
С разорванной головой
Его задавила машина,
Но только мишутка не умер
Остался мишутка живой
Мама его отмыла
Стал он белее снега
Мама его чинила
Чтобы он не ослеп
Станет мишутка краше
Станет мишутка лучше
Так говорила мама
И медвежонок окреп

Слушая девочку, старик нарисовал картинку, на которой собака укрывала щенков от опасности. Рядом лежал убитый волк, над которым стояли охотники.

- Отгадай, что это за сказка?
- Про Красную шапочку сказала внучка,
- Разве она тут есть?
- Она в брюхе у волка…
- Это была совсем другая история, - и старик рассказал ей историю, которую слышал от одного бывшего кулака-арестанта, пережившего годы репрессий на севере, болевшего цингой, потерявшего зубы и зрение. - Давным-давно, в старые и недобрые времена, когда многие люди были брошены своим правительством на произвол судьбы и выживали, вдали от больших городов, случилась эта история. Они охотились, рыбачили, разводили ездовых собак, потому что другого транспорта не было. Это были бедные люди, высланные на север за непослушание. Зима окружила лагерь непроходимыми снегами, свирепствовали морозы, и жители стали вымирать. Запасы пищи окончились, была съедена последняя рыба. От холода попрятались в норы даже лисицы и мыши. И когда голодная смерть была начеку, жители начали убивать собак и есть их…
- Но собака друг? – перебила его девочка, - разве можно убивать и кушать друзей?
- Они не знали этого, - соврал ей сказитель, - ты их прости…

Ему показалось, что зря он начал рассказывать эту страшную сказку, слишком тяжелую для детского восприятия. Но пытливые глаза ребёнка ждали её продолжения.
- А что было дальше? Они поели собак?

- Что ты, Таня… Нет, конечно. Одну большую лайку оставили жить… Это была сильная собака, её хорошо кормили, староста барака делился с ней пайкой, потому что она ждала потомство, и однажды щенки появились на свет. Они скулили, жались к мамке, а та брала их за шкирку зубами, и таскала с места на место от любопытных глаз, и лаяла на каждого, кто приближался.
- Их тоже хотели съесть, - испугалась девочка.
- Нет, моя Панда… Наступила весна. Люди пошли на охоту. А щенки? - он улыбнулся. - Щенки, Танюша, остались жить, чтобы род собачий не вымер, чтобы не переводились помощники у доброго человека.

Он задумался, но уже о другом: «Более сильные в трудную годину решают, кого съесть, а кого оставить для жизни. На жертвенный камень приносятся законопослушные рабы и солдаты. Войны уничтожают народы, и плавает земля в крови из века в век. Когда ненадолго истощаются силы и наступает пора перемирий и амнистий - жизнь возрождается под мудрым руководством таких же сильных и жестоких вождей до следующего кризиса… А как его избежать?.. Чтобы никогда не есть друзей, не предавать, не продавать их?.. Чтобы ребенок рос, не зная подлости и лжи? Чтобы никогда не травили слабого сильные? Не заставляли его работать на себя?.. Чтобы блажь снизошла на злодеев, как на меня сейчас - и навечно?

- Но Серый Волк злой и страшный, - торопила его Таня. - Это он хотел съесть её щенков?
- Нет. Таня… Не так страшен волк, каким его малюют художники. Когда все ушли на охоту, жадная росомаха вышла из леса, чтобы их съесть, и никогда не справилась с ней ослабшая сука, если бы не волк. Он принял бой. Росомаха убила волка, но и сама порезанная клыками погибла... А щенки подросли и окрепли...
Он дорисовал на листе кровавый след росомахи и пояснил уставшим от него людям:
- Жадный зверь - росомаха, убивает больше, чем может съесть.
- Это глупая сказка, - сказал Танин отец. - Где же это видано, дядя Олег, чтобы волк заступался за собак. Но не спорил Корнеев, извинился и начал собираться домой.
- Таня, а ты ничего не подарила дедушке на Новый год? – напомнила мама.
Девочка протянула гостю шоколадного зайца.
- Он не живой, возьми, пожалуйста, съешь!
- Ну, что ты, Таня!.. Я большой. Я не кушаю сладкого…
Он нерешительно замялся и попросил у неё мишутку, которого переехала машина:
- Отдай его мне, если тебе не жалко… Я не выброшу его на помойку, как те мальчишки из детского сада. Сохраню до конца моей жизни и ты увидишь - он будет цел!..





15. Эксперимент

После перестройки и приватизации от развитого социализма народу осталась одна утеха – поголовное среднее образование. И доныне учителя, требуя повышения заработной платы, гордятся тем, что в России самый высокий в мире уровень знаний у оборванцев. В иных развитых странах, если верить прессе, многие высокооплачиваемые работники читать и писать не умеют, а наш народ отмечен печатью духовности - инвалиды на костылях такие «па» отплясывают, что балерины на чай подают, каждая заплата на пиджаке у художника - произведение искусства. А как мы умеем петь, когда выпьем. Пузатые олигархи сопереживают нам, раскачивая в такт свои растопыренные пальцы. Депутаты вздыхают, слушая пролетарский шансон. Даже сам президент гордится своим народом. Поэзия так и льётся из фибр каждого гражданина, и рифма для слова «жуй» с рождения на губах у младенца.

Однако, есть люди, которым нигде не рады. У них нет семьи, их дети давно уже называют папой другого человека. От них закрываются на все запоры родители - боятся, что отберёт сынуля последние крохи или побьёт. Как правило, такие люди долго не бреются и покрыты щетиной. Их «походняк» узнаваем издалека, круг охоты у этих несчастных - магазин, пивная, запущенный парк, где можно «нализавшись» отдохнуть на скамейке. Им никто не улыбается, не уступает место в трамвае и даже более - не садится рядом, если оно свободно.

В общежитии было холодно. Электроплитка на кухне нагревала воздух, но это тепло улетучивалось на лестничный марш через дырявые двери, а также ложилось инеем на передние стёкла оконных рам. Второй ветки остекления не было и в помине. Мирзоев обещал когда-то рабочим решить этот вопрос «…из собственного кармана», но не помог. Сквозило. Багровый тэн-трамвайка лежал на кирпичах у кровати Абрама и излучал дополнительное тепло, поддерживая в душах огонь для завтрашней жизни.

Серега был воспитан на русской классике. В далеком детстве свирепая учительница привила ему народно-демократические идеи, и за сорок с лишним лет прозябания на земле не потускнели в его памяти знаменитые некрасовские строки о нелёгкой доле русского мужика. Даже более того, между запоями случалось просветление, и он начинал понимать истины, привитые педагогом.

- Ох, некуда бедному крестьянину податься!.. Потерянные мы люди, - сетовал горемыка на социально-общественный статус. - Ни шлюх, ни детей, ни угла. Промослали жизнь по объектам Отчизны, а синего моря не видели. Ты видел море. Абрам?
- Только в кино…
- Кому же я теперь нужен больной и косолапый, охмуренный смолоду высоким званием рабочего?.. И доныне в стране работы непочатый край, а денег нет…
- Выходит, что для дураков такая работа, - согласился Абрам.
- У меня последние трусы, ты смекаешь, Абрам? Затёртые, рваные…
- У меня тоже не первые, - согласился сосед.
- И постирать их некогда, и заштопать поздно и другие мне не купить, а на какие шиши?. А мы с тобою ворочаем горы камня, скрипим и стонем от боли в суставах.
- Мы гегемоны, обложенные матом вышестоящего начальства, - подытожил Абрам.

Бездарно летели дни. Герои лязгали зубами, заглядывая в глотки более состоятельных пьяниц, проживающих по соседству. Но в прошлом уже остались те времена, когда каждый второй выпивоха был рад поделиться - скрупулезно пересчитывали деньги сограждане, а Новый год стремительными шагами шёл по стране - вот уже и Рождество на носу. Дважды ходили к Мирзоеву на поклон, выпрашивая зарплату. Не дал - собака. Отоварились повидлом и поставили брагу. Скоро она «зацвела».

- На родине аналитической химии, - рассуждал Абрам, стоя у плиты, на которой кипела вонючая жёлтая жидкость, - о перегонке браги в спирт знают ещё до своего зачатия в утробе у матери. Модель перегонного куба заложена в голове у всякого русского сперматозоида. Наличие змеевика в быту первично, а всё остальное - вторично... Хвосты человечество потеряло в процессе эволюции. Рубили их друг другу во время неурожая.

Сливовое повидло, выданное Мирзоевым к празднику вместо зарплаты, действительно требовало термической обработки. От него пучило живот - брага была вонючая, как общественный туалет и полученную из неё самогонку пить было опасно. Горемыки принюхиваясь к продукту аналитической химии морщинясь и не решались поднять стаканы ни за здравие, ни за упокой.

- Не квартира, а сортир, - сказал Абрам, вытирая лиловый нос полотенцем. - Приедет Мирзоев, поднимет хай… Ты будешь пить, Серёга, это зелье?

Но приятель отгородился газетой, где была опубликована статистика о выборах в законодательное собрание области. Кандидат против всех депутатов оказался вторым.

- Интересное получается дело. Только двадцать четыре голоса ему не хватило, чтобы творить добро для народа… Законотворческий террор не остановлен…
- Ты бросил пить? – рассердился Абрам
- Обижаешь, начальник.
- Чуешь какой удивительный запах вокруг.
- Ты сам-то чего не пьешь свою гадость?
- А как ты думаешь?
- Думаю, что отрава...
- Тебе нравится жить в сортире?
- Боюсь я, Абрам…
- Значит нужен подопытный кролик
- Ты угости соседей. Абрам. Только скажи им, что никакой другой выпивки у нас больше нет, а то ещё выживут, не напившись до смерти, и придут колядовать.

Но соседи не поддались на эксперимент Абрама.

- Налили они нашей вонючки на стол и подожгли, - рассказал он, вернувшись. – Вроде как меньше пахнет, смеются над нами: «Самого высокого качества пойло», - и выгнали прочь: «Пейте это суки сами за здоровье олигархов. Мы ещё не опустились на дно, как вы…» 
- Пьют они настоящую водку и запивают её томатным соком, - закончил Абрам.

Олег Иванович Корнеев в этот вечер долго отсутствовал в ночлежке. Ходил на стадион, где работал тренером его брат, в надежде, что, клюнув на это братство, билетчики приоткроют дорогу на хоккейный матч. Но те были строги. Неуважение к старшим сегодня культивируется по всей стране, некогда льготной для ветеранов и инвалидов. В трамваях, столовых, в общественных туалетах - там, где ещё вчера висели таблички о порядке обслуживания вне очереди, на самом видном месте наклеен листок А-4 формата, на котором жирным кеглем набито, что «никакие льготные удостоверения не действительны…», что надо платить «…за всё, чтобы не быть избитым за дело». Вот гуляют деды пешком, экономя рубли от копеечной пенсии.


Корнеева ожидали, как важного эксперта.

- Будешь? - спросил Абрам, предлагая выпить.
- Конечно буду…
- Ну, как? – поинтересовался Серёга, когда старик оставил в покое опустевший стакан.
- Хороша самогонка.
- Ты, наверное, хочешь ещё?
- Конечно...
Он выпил второй стакан и принялся изучать оставленную Сергеем газету.
- Я был у этого чёрта, - ткнул он пальцем в портрет на передовице. - Это он меня Мирзоеву продал… Гляди-кось, в областное законодательное собрание попал, стало быть, учёный…
В газете был изображён городничий, стоявший около трёхцветного знамени Единой России.
- Нет, Олег Иванович, ты не прав… - важно поправил Абрам. – Я лучше знаю политику. Его покойный отец и нынешний губернатор вместе росли и «любили» одних и тех же женщин. Вот и помогает Алексей Андреевич сыну друга двигаться вверх. На полвека вперед рассчитаны маршруты политиков: кому какой портфель и огород и даже выпивка из государственного кармана.

Он поглядел на часы и наполнил стаканы.
- Ну, будем здоровы, Серёга, сорок минут прошло, - Корнеев был жив и летальный исход на празднике исключался.

После второго стакана они толкали друг друга в грудь руками и смеялись над тем, как могло показаться им ядовитым «здоровое зелье». После третьего стакана - стойкие запахи самогона, туалета и потной одежды слились воедино в один удивительный запах Отчизны. Тот самый запах, который не чувствуют власть имущие после успешного назначения их на руководящие посты, на выборные должности. А ведь колебались и волновались, принюхиваясь к этой народной жизни перед первым стаканом власти: потянут ли, оправдают ли доверие, не отравятся ли желчью? И колотят успешно министерские понты фраера при галстуках - есть ещё что-то в бюджетах да в карманах, мзду несущих. Справедливости ради стоит заметить, что терпкая вонючая струя новой избирательной кампании всё же щекочет ноздри этим кандидатам, случается пора отрезвления и осознания, что жить так дальше нельзя, но… - ненадолго. И самые достойные вновь окунаются в благовоние кремлёвских коридоров.

- Однажды на Новый год я напился до икоты, а очень хотелось до «…кондиции», были горбачёвские времена, - вспомнил Серёга. - Двоюродная сестра мне нацедила пол-литра самогона и отправила с глаз долой, на улицу, чтобы не портил праздник… Я спешил по сугробам родимого города в неизвестность, банка лежала у сердца... Вдруг слышу: бьют часы и хлопают бутылки в благополучных домах. Ёлки мерцают в каждом окошке, а на улице – пустота. Горько мне стало, что одинок на белом свете, достал я банку с горилкой и выпил залпом, до дна. Комом в горле застряла зараза. Я её отрыгнул и заикал… С тех самых пор и доныне пошла моя жизнь наперекосяк, что не праздник, то икота. И рад бы рвоте, да пусто в желудке…
- А мне «ласточку» сделали на Новый год перед самой свадьбой, - признался Абрам. - Мы около городской ёлки песню пели - нецензурную, новогоднюю, в которой ругали милицию и существующую власть…
- Ты, Абрам, стало быть политический, - рассмеялся Олег. - Били, поди в милиции?
- Электрошоком… Два года репу чесал. Были у меня в то время карты игральные, что не картинка, то женщина...
- Видел такие карты… Хорошие карты… Да ты ещё и шулер?..
- Когда невеста меня выкупала на волю, сержант разложил эти карты перед нею на столе и рассказал, за что меня взяли…
- Стало быть и у тебя со властью туго. Абрам?
- А кому сейчас легко, Серёга?..

Они рассмеялись. На смену Змею Горынычу и Кощею Бессмертному в устном народном творчестве пришёл Козёл в милицейской фуражке, служебное вымогательство стало искусством, а милицейские гадости - притчей во языцех. Самые смачные слова адресованы солдатам правопорядка, и в каждой российской семье есть пострадавшие от милицейского произвола. Над городом рассыпался салют - щедрость богатых не знала границ. Пьяный Абрам коснулся развороченной розетки рукой, и заискрили провода. Багровый тэн-трамвайка на время погас, почернел, и начал накаляться опять после того, как Абрам его запитал... В эту ночь перед Рождеством бездомные люди грелись у последнего очага.




16. ВИНО И ПОХМЕЛЬЕ

«Каждый народ имеет такое правительство, какого заслуживает»
Жозеф де Местр


Выборы в законодательное собрание области прошли успешно. Не заметили наблюдатели подмены урны с бюллетенями и были приглашены на торжественный вечер, где избранник принёс клятву своему народу. Остатки годовых бюджетных средств расходовались смело, столы ломились от яств, водочка на них стояла настоящая.

- С Новым годом вас, дорогие мои избиратели!

Сильные мира сего отмечали праздник на горнолыжной базе. Много лет уже не было здесь настоящих спортсменов, не по карману им стало удовольствие, некогда приносившее радость и счастье. Трассы поросли бурьяном, подъёмник сгнил, его разобрали на части барыги; а, списанные лыжи присвоил завхоз. И, славу богу, что бюджетники из администрации города да ещё некоторые уважаемые верхами бизнесмены не дали окончательно развалиться этой базе отдыха, наезжали периодически и устраивали оргии.

- Ничего себе, пельмени… Хороши! - городничий любил поесть. - У тебя, брат-Мирзоев, я заметил мясо какое-то особенное, вкусное… Секрет, наверное, знаешь какой?.. Или как?..
- К человеку надо хорошо относиться, Иван Александрович! Вот он и работает честно… Иные жмут зарплату - рабочему, крутят его денежки по четыре месяца в банке - наживаются, а для меня люди это главное!.. Верите или нет, я ночами не сплю, Иван Александрович! Пересчитываю копейки - кому и сколько должен… Скупой стал - это правда. Жалко мне нажитое непосильным трудом, горько на сердце... Холопу ему что, - я думаю, - попить да пожрать, срам прикрыть одеждой, ну ещё гостинец соплячке купить - вот и все его интересы. А для меня деньги это инструмент для работы, чем он весомее, тем эффективнее… Я отказываю себе во многом, порою даже самом необходимом… Светка – моя жена и та удивляется этому - старая скряга. Но я душу в себе жида по капле, безжалостно и выдавливаю его поганого напрочь… Иду навстречу людям!

- Ну, ты, Мирзоев-брат, даёшь!.. Тебе про пельмени, а ты за державу да за народ… У него Иван Александрович, стряпуха опытная, сибирских кровей - Верка-подельница. Цехами командует… Вот и все его кулинарные тайны!.. Специи особенные из хвои таёжной замачивает, травы там всякие - алтайские… Аромат живой природы в каждом грамме порубленной говядины так и преет - огонь, а не женщина!

Вислоухов улыбался до ушей. Словно крылья могучей птицы, подрагивали на парадном мундире у милиционера новые золоченные погоны. Взмахни он ими сейчас – оторвался бы от земли и поднялся в небо, как ангел.

- Не жалуюсь. Когда я её на улице подобрал, дела в гору пошли. Не каждый предприниматель умеет увидеть талант в замухрыжке, попочь ему развиться и дать окрепнуть… И извлечь из этого пользу немалую, брат Вислоухов, для бизнеса... Я своим рабочим говорю так: если нет своей головы, не гнушайтесь, живите моей – вот она!.. А ежели чего и сделаете по-своему да лучше, то я не возражаю… А вы видели мой стадион?
- Молодец, в натуре, чего говорить, - городничий вилкой выковыривал из зубов непрожёванное мясо. - А что за шмару ты привёл? – он налил себе полфужера вина и в два приёма его проглотил, предварительно ополоснув им ротовую полость. - Хороша собою, румяна!.. Не нашего круга?.. Воспитательница, говоришь?.. Парадигма!.. - городской голова, покачиваясь, приподнялся со стула и до конца произнёс торжественную речь.

- И то верно, товарищи!.. Вымирают настоящие металлурги и строители, всё более предприниматели да бандиты на части Россию рвут! Новое поколение важно вырастить послушным, дать ему в руки лом и кувалду… Сегодня мы захватываем землю, продаем её, гудим на эти деньги… А завтра?.. Выясняется, что всё уже пропили, и торговать-то нечем, некому производить? Это фиаско!.. Рабочий, товарищ майор, навоз любой экономики. Вымер он: не родит землица хлебушка, не течёт чугун из печеньки!.. Хорошего рабочего, братишка, - тут он подёргал милиционера пальцами за ухо и чуть приподнял со стула, - надо растить, как лошадь на ипподроме, с малых лет - терпеливо и бережно… Правильно мыслит Мирзоев!..

- Давай-ка нашу, жиганскую! - щёлкнул пальцами генерал, и духовой оркестр заиграл любимую песню городской администрации:

Гоп-стоп, Сэмэн, засунь ей под ребро,
Гоп-стоп, смотри не обломай перо
Об это каменное сердце суки подколодной,
А ну-ка позовите Герца, старенького Герца
Он прочтёт ей модный, самый популярный
В нашей синагоге отходняк.

- Помнишь ли ты, Иван Александрович, песни красные, революционные, о славе шахтёрской, о жизни крестьянской?.. Добрые были песни... Душевные песни!
- Так и власть-то была народная – рабочих и крестьян.
- А ныне блатные да развратные более душу тешат… Веселят между службой…
- Так наша власть, генерал!.. Веселись!

Исступлённо запрыгала на сцене молодёжь. Задрожали стены, потолки. Взорвались бутылки. Пена от шампанского разбрызгивалась вокруг: на скатерти, на селёдку, на дорогие маринады - хмель омолаживал душу. Кавалеры острили, щипали подруг, ржали, как лошади во время свадьбы: клокотала кровь, стучали виски. Похотливые страсти искали выход наружу - в тёмном углу за ширмой скрипели диваны. Слышались пьяные стоны возлюбленных, чмоканье их липких губ, хлюпанье потных тел - вакханалия удалась на славу…

А утром…
Глубоко оскорблённая Светлана Михайловна Мирзоева обнаружила, что её муж, замечательный предприниматель Мирзоев, вернулся домой в женских трусах… Она сорвала их с него и стала неистово хлестать ими лежащего в бессилии на полу супруга по лицу.

- Ой, горе мне, горе! Кобель окаянный!.. Зараза ты пьяная!.. Я дни и ночи отчёты пишу, не сплю, я обиваю пороги адвокатов, инспекций. Подсчитываю убытки: чтобы лишнюю копеечку паразитам не отдать, чтобы не захлебнуться нам в море бизнеса - выжить и выплыть!.. А он их с ****ьми пропивает.

Рассерженная супруга в праведном гневе плевала в глаза загулявшему мужу. Она натянула ему эти мокрые трусы прямо на лицо и запричитала:

- Нюхай, козлище! Нюхай, поганый!

Мирзоев задыхался. Тело его не слушалось. Он хотел, было, подняться на ноги, чтобы успокоить супругу, разобраться с нею по существу, наказать: – Кто в этом доме хозяин? - но споткнулся на ровном месте и рухнул обратно на палас, широко раскинув в стороны могучие руки. Лицо горело, шелковая тряпка на голове парила и жгла. Машинально он сдвинул трусы себе на лоб и откашлялся.

- Светка, сука, нагнись!
- Это ещё зачем? - насторожилась она.
- Я тебя, гадина, ёбну!

Она ударила его ногой в живот.

- Старый мудак… Импотент... Бизнес твой на грани краха. Сволочи без работы в общаге сидят пьяные - водку жрут и гадят. Санэпидемнадзор приходил, штраф принёс. Комендантша шумит, предоплату требует на полгода вперёд. Деньги на счетах быстрее снега тают. В суд на нас подают за обоссанные матрацы. Гони их к чёртовой матери и освобождай квартиру.
- Весной я их не соберу… Мне работу дают на комбинате. Богатый подряд… Ты думаешь я просто так пью, без дела? Мы серьёзные вопросы решаем.
- На лбу твои вопросы, кобель!
- Не остри, Светка! Мне пельмени за последний месяц доходу принесли не меньше, чем строительство кооперативных гаражей... Других таких рабочих мне не найти. Больно грамотные все стали, им трудовые договора подавай, охрану труда и пенсию. Купи им овса в счёт зарплаты, пускай едят. Из общаги сейчас уйдёшь, её займут - не вернёшься, а с санитарами я улажу, у них третий год ремонт в конторе идёт. Дам ведра четыре краски - они благодарные будут. Ещё и продезинфицируют весь подъезд. Подельница за мясом Копчёного послала, выживем!
- Нет больше мяса в городе - кошатину едят…
- Какую кошатину?
- Слепой дурак!.. Копчёный второй год тасует фарш собачьим мясом. Шпана ему кошек носит за пачку сигарет. До семисот животных в день с твоей говядиной мешают. А ты думал, что и в самом деле такой замечательный предприниматель, каким тебя сортирная пресса рисует?

Мирзоеву стало легче. Он поднялся на ноги и, перебирая руками по стене, двинулся к холодильнику. Его сильно покачивало, когда вонючий рассол выплеснулся из банки мимо бокала на скатерть. Испугавшись, что хозяйка опять рассердится и продолжит его пилить, в спешке он снял с головы злополучные трусы и вытер ими загаженный стол, высморкался и выкинул эту нужную тряпку в помойное ведро, прикрывая её от недоброго взгляда супруги газетой. Потом, стуча зубами, утолил жажду прямо из банки. Последний помидор оторвался ото дна и ударил по носу.

- Чёрт возьми!

В ванной комнате Мирзоев снова пил и умывался. Помочился под кран и вдруг увидел себя в зеркале - в майке, едва прикрывающей живот. Он осознал, что - голый.

- Светка!.. Слышишь?! Дай-ка мне во что одеться, - Мирзоев накинул поспешно крючок на дверь и распорядился: - В щель просунь и не подглядывай!

Она засмеялась… Ещё минуту назад её супруг беспомощный ползал по ковру, шевеля волосатой задницей, а теперь: одна из самых сокровенных тайн природы - превращение из обезьяны в человека происходила на глазах… Светлана Михайловна подала ему нижнее бельё и пижаму. Нарядный, Мирзоев оправился и помолодел. Он уже принял решение.

- В сложной экономической ситуации оказалось наше предприятие… Кошек режут, говоришь? Не нужно брезговать ничем. В голодные дни ленинградской блокады ели даже крыс, и выжили… Сегодня мы переживаем не менее горькие дни: отсутствие денег у населения, криминальные структуры контролируют рынки, страх перед будущим парализовал людей. Необходимо искать всё новые и новые формы выживания. Фарш и пельмени - последний рубеж моего бизнеса. Каждую косточку на мельнице следует растолочь и перемешать со свежим мясом, сухарей не жалеть. Добавлять в фарш всё, что пережёвывается. Если нужно - папье-маше! Попадается мышь в мясорубку?.. И мышь!.. Товар должен быть пышным, большим… Штрафные санкции надо ужесточить, по безналу выдавать рабочим вместо зарплаты только макароны и по двойной цене. Немедленно внести существенные изменения в устав предприятия и навязать сотрудникам новые условия труда.

Мирзоев наводил порядки с одержимостью профессионального законотворца, за торосами терний ему мерещилось светлое будущее - так дума меняет законы, когда проедает бюджет.

- Белая горячка хватила, - у Светланы Михайловны пересохло во рту.
- Общежитие придётся оставить. Права ты, - и глядя на себя в зеркало, Мирзоев добавил, - Я брошу пить… Прибьёт инсульт - и нажитые деньги не в радость.

В такие минуты он казался ей гениальным.

- Может, и правду пишут газеты, а я старею и становлюсь сварливой?

Вечером она инспектировала свои продовольственные ларьки и пробивала лишние чеки в кассовых аппаратах, чтобы обвинить продавщиц в мошенничестве и не выдавать зарплату совсем… Светлана Михайловна имела свой богатый опыт экономии денежных средств.




глава, в которой рассказывается об увольнении и выселении наемных рабочих, и ещё о том, что видит замерзающий на улице человек в своих грёзах, и как он возвращается на этот свет

 


Праздники окончились. Рано утром строители собрались около мирзоевской конторы, чтобы продолжить трудовую деятельность. Хозяин впустил их в помещение, рассадил и рассказал, что работы больше нет, что они уволены…

- Подрядчики денег не перечисляют. Начало нового года, новая документация, новые головные боли. Светлана Михайловна сейчас у вас в общежитии. Ждёт уже… и расскажет подробно каждому, кто и сколько заработал на строительстве стадиона.

Не солоно хлебавшие люди возвратились в ночлежку. Милиция уже похозяйничала в квартире. В ней было пусто. Немногие личные вещи рабочих громоздились в приёмной у коменданта скомканные и грязные.

- Вы уже не живёте здесь, - сварливая Светлана Михайловна боялась получить отпор. Она знала, что идти вчерашним слугам некуда, возможен бунт. Прибывший по ее просьбе сотрудник милиции обеспечивал правопорядок. Это был майор Вислоухов. Рядом с ним стояли понурые понятые - выселение людей окружили ореолом законности.

- С сегодняшнего дня вы не работаете у нас, - повторила Мирзоева, - и платить за ваше проживание я не намерена. За испорченные матрацы я высчитываю у вас из заработной платы вот столько, - она показала на обведённую авторучкой цифру в тетрадке, где вела учёт движения денежных средств, и подытожила: - проживание в праздничные дни также будет погашено вашими деньгами. За содержание помещения в антисанитарных условиях – штраф: по две с половиной тысячи рублей с каждого человека…

Светлана Михайловна раздала расчётные листы и попрощалась:

- Сегодня вы ничего не получите.
- Но мы же честно работали, Светлана Михайловна! Вы с мужем нам обещали по девять шестьсот наличными и жилье в холодную зиму. А теперь прогоняете прочь без денег?

Комендантша присутствовала при этом расчёте. Она чувствовала себя соучастницей страшной неправды. Более беспокойных жильцов терпели стены её общежития. Слёзы текли по коридорам. И пили здесь, и дрались, но приживались. Ремонтировали сломанные двери, стеклили разбитые окна. Были злостные неплательщики, а где их нет? Однажды её вертеп стал очагом венерических заболеваний - сорок человек заболели одновременно. За более чем двадцатилетнюю административную деятельность случались пожары и наводнения. Уводили в наручниках. Увозили больных. На кладбище провожала она усопших... Но чтобы на мороз, в разгаре зимы живых - такого не было никогда. И подумать об этом она не смела. Если бы кто-нибудь из несчастных рабочих сказал ей сейчас простые слова: «Я заплачу вам через месяц», - или: «Когда, - наконец, - будут деньги», - она бы снизошла и ответила: «Живите в долг!» Но неуверенные в завтрашнем дне молчали изгнанники, и, собираясь в дорогу, перебирали вещи в куче, набивая ими холщёвые мешки, где когда-то была картошка.

- Убери из-под носа свои портянки! – заорала Светлана Михайловна на Корнеева и брезгливо кинула ему его паспорт, в котором уже отсутствовала прописка. - И не обивай пороги нашей конторы, от меня ты ни копейки не дождёшься, бандит…

Майор Вислоухов заржал. Грустно хихикали понятые. Невольники чести - они впервые присутствовали при наведении правопорядка в общежитии и чувствовали себя не в своей тарелке. Протоколы были написаны, заверены, вещи досмотрены, двери - распахнуты настежь. Бушлаты Мирзоева у рабочих отобрала и наказала водителю отвезти на склад.

Оставшись без крыши над головой, Абрам и Серёга подались на блат-хату, так они называли квартиру Верки-подельницы, ставшую перевалочным пунктом для бездомных, готовых трудиться за тарелку борща в её пельменном цехе, а старик-одиночка Олег Корнеев двинулся к дому предпринимателя, чтобы выпросить денег на завтрашний день. Он утешал себя раздумьем: «Баба у него, конечно, злая, - дрянь, а не баба, но он-то мужик… Если пообещал зарплату - значит отдаст… Иначе задушу его своими руками».

В городе что ни дом, то броненосец. Железные двери, решётки, цифровые замки и сигнализация охраняют мещан от воров и бандитов. Полураздетый правдоискатель притулился на лавке под окнами мирзоевской квартиры в надежде на то, что добрый предприниматель увидит его и примет участие в дальнейшей судьбе. Натянул на лицо воротник старого свитера, отвернул его рукава до отказа и просунул в них озябшие ладони навстречу друг другу, взаимно обхватывая запястья… и уснул… Дерево за спиной раскачивалось от ветра, время от времени роняя снег. Это щекотало лицо, но отфыркивался спящий, не открывая глаз, всё глубже и глубже погружаясь в грёзы. «Алкаш», - говорили прохожие, а дети кидали в него снежки и смеялись.

Зимние сумерки сгущаются рано. Вернулись домой и Светлана Михайловна, и Мирзоев. На цыпочках, словно и не баре вовсе, прошли они мимо припорошенного деда. Стараясь не греметь ключами о металлическую дверь, отпирали подъезд. Прижимали тяжёлое стальное полотно обратно к косяку в испуге, что оно загремит и разбудит незваного гостя; бесшумно отодвигали затвор засова, и плавно, едва дыша, отпускали собачку замка. Так снайпер нажимает курок, чтобы убить свою жертву. В квартире супруги, не сговариваясь, проверили шторы и выключили лишний свет, чтобы с улицы нельзя было догадаться о чьём-либо присутствии в помещениях. В дальнем углу глядели по телевидению гаерскую программу с участием Петросяна, но не смеялись - остроты в этот вечер не доходили до их сознания. Периодически из-за шторы выглядывала Светлана Михайловна на улицу - на месте ли спящий, и, не выдержав долгого молчания мужа, спросила:

- Не издох ли случайно?.. Может быть Вислоухову позвонить?
- Живой… Разве не видишь: пар изо рта валит?.. Воротник столбенеет. Завтра решим, как с ним быть - отоварим горохом…
- В тюрьму его обратно – пускай он там отоварится.
- Не будь же такой жестокой, Светлана.

Бурьян выворачивал наизнанку дорожное полотно. Холодные плиты вытягивали тепло из ослабшего тела. Корнеев полз в гору, с которой его окликнули. Нужно было обязательно достичь её вершины, чтобы узнать что-то важное.

- Может быть амнистия? - подумал Олег. - Вышли новые поправки к моей статье, и нужно собирать документы: характеристики, ходатайства?.. Потому что желающих освободиться будет много, и каким оно ляжет по счёту на стол судьи - моё дело?

Он двигался к цели, к той единственной, которая всю жизнь была путеводной: освободиться досрочно, не упустить мизерный шанс на эту амнистию, раскаяться и просить прощение за непутёвое прошлое, чтобы не корить себя за бездеятельность потом, когда откажут судьи. Острые камни по ниткам рвали поношенный свитер – на животе росла дыра.

- Ничего, залатаю… Стоит мне освободиться на волю, у меня будут настоящие вязальные спицы - лёгкие, прыткие, как огонёк у свечи; а не стальные заточки из электродов, которые нужно прятать во время шмона в далёкий потай, от них немеют пальцы. Я отдохну, отогреюсь, высплюсь под одеялом, окоченевшие руки станут послушными и не затрясутся во время починки одежды. Я даже нитку в иголку вдену без посторонней помощи - сам… Сегодня надо за это платить, а нечем, - телом он ощутил в кармане рубашки очки и уверенно подтвердил: - ну, конечно же, сам… - и вдруг заволновался, что раздавит их стекла костлявой грудью и ослепнет, не сумеет пришить даже временную заплату на прохудившееся место. - Надо медленнее ползти, - приказал себе он. - Пускай я прибуду до цели вторым или третьим, или четвёртым - это не страшно. Судья рассматривает в день по восемь дел, а иногда и более… если спокоен. Кто впереди меня?

Он приподнялся на руках и осмотрел гору. Тысячи белых змеек мешали сфокусироваться на цели, струились навстречу, разбиваясь о голову, и со свистом летели дальше. Это кружила метель. Смутное очертание Фемиды не удивило его – далека, нерельефна, как и положено с мечом, поднятым в небо.

- Откуда здесь столько камней, кромсающих тело?.. Глаза слезятся, заложен нос, колени почти не гнутся, и холодит до самого сердца… а я хочу на волю.

Корнеев не увидел впереди себя конкурентов и успокоился:

- Первый… передохну, - но, оглянувшись назад, обнаружил, что его никто не преследует на тернистой дороге, и испугался: - А туда ли я ползу?

Он привстал, озираясь. По обочинам дороги стояли истуканы, идолы, исполосованные зигзагами трещин. Раненные камни, казалось, рухнут сейчас поперёк дороги и раздавят ползущего.

- Это кладбище, - догадался Олег.

Мемориальные таблички были на каждом постаменте.

- Значит пришёл мой час предстать перед богом: без бумаг, без свидетелей, без предварительного дознания и медицинской экспертизы - по факту прожитой жизни… Но лучше в ад, чем обратно в лагерь.

У него появились силы. Старик поднялся на ноги и двинулся среди этих надгробных плит навстречу Фемиде. Она была еще далеко от него, шаги - тяжелы, но всё же стоя, Корнеев увереннее боролся с ветром: задыхался порою, кашлял, и, вытирая рукавами глаза от липкого снега, силился разглядеть, какая из себя его последняя судья: сердитая или жадная, желчная или сонная? Что невозмутимых судей нет, бродяга знал не понаслышке. Этой легендой обманывают простаков, чтобы не затягивали правосудие, судьи ведь тоже люди и не любят перетруждаться. Чистосердечное признание - дурман от незнания процессуальных заморочек… не возмутило почему-то, что рядом нет адвоката. «Сопли морозить не захотел, подлец!.. Да и к чему вся эта ложь в преисподней?» - говорил себе человек, влекомый загадочной силой в гору. Позёмка стихла, ветер смолк. Фигура Фемиды стала рельефной. На Мамаевом кургане озябший паломник, он ожидал возмездия. Час настал.

- Здравствуй, мама… Мне сказали, что ты умерла.

Морщины иссекли монумент более, чем надгробные камни, которые остались сзади. Бетон местами выкрошился настолько, что была видна арматура, ржавые наледи коростой обволокли каменное тело скульптуры на всём её протяжении. Развалина времён развитого социализма, как и прежде, олицетворяла матерей России, только беспомощных и больных… забытых детьми.

- Прости меня, мама, я не могу тебе помочь даже ремонтом, моей пенсии не хватает на полмешка ветонита, а красть – нехорошо, ты сама меня учила жить честно.

Щёлкнул стальной замок. Подхваченная ветром, тяжёлая металлическая дверь грюкнула, ударившись о перегородку, разделяющую подъезд и подвал.

- Я бросил тебя одну, я – предатель.

Он вспомнил далёкое детство, когда однажды испуганный проснулся и позвал её:

- Мама, а почёму умирают люди?
- Потому что они болеют, сынок.
- А разве врачи не могут их вылечить?
- Вылечивают не все болезни.
- Значит, и ты умрёшь?.. Я останусь один?
- Да, сынок.
- Но я не хочу твоей смерти. Я хочу, чтобы ты жила со мною вместе…
Она поняла, что ребёнок не уснёт, если его не утешить, не обнадёжить в завтрашнем дне, и обманула мальчишку.
- Врачи ещё не придумали лекарство от старости. Но ты будешь учиться и откроешь секреты жизни, незнакомые людям. Мы станем бессмертны…
Это была находка. Олегу стало радостно и спокойно.
- Я обязательно буду учиться, мама, и придумаю это лекарство, прежде, чем ты умрёшь, - но не выполнил обещания.
- Мама… Я стал бомжом!..

- Вставай, сынок, ты замерз.

Скрипя ресницами, он вернулся на этот свет. Одинокая лампочка освещала площадку перед подъездом, где Корнеев лежал на снегу, околевая от зимней стужи. Он упал со скамейки во время сна.

- Ты ещё живой, сынок? - шепелявила над ним старуха в сером пуховом платке, защищая от ветра: - Я не подниму тебя, сынок… Ты тяжёлый…

Десять лет она не выходила на улицу, болели ноги. Глядела на капризы погоды, часами сидя около кухонного окошка, вспоминая нелёгкие дни жизни. Сын у неё был бы ровесником Корнеева, но уже восемь лет, как он умер на севере, куда подался с бригадой строителей за деньгами. Задержки зарплаты в то время были полгода и более. На дорогу она ему отдала пятьсот рублей и дала бы больше, но… даже пенсию крутили на счетах предприимчивые банкиры, не считаясь с людьми. Умер сын на работе. Вдохнул, поднимая тяжёлые носилки с бетоном, и медленно осел на глазах у стоящего позади него строителя - мёртвый. В Сибири похоронили его товарищи, а деньги, заработанные им, поделили между собой. Ей же в полном объёме оставили горе и слёзы. И переживала она, что где-то на далёком кладбище осела земля на его могиле, и покосился у изголовья некрашеный крест. Этой ночью её томила бессонница, она вышла на помощь незнакомому человеку.

- Вставай, сынок, не спи на морозе.

Хватаясь за руки старухи, Корнеев поднялся и вошел в открытый подъезд, словно ребёнок, который делает в жизни первые шаги, не отрываясь от няньки. Может быть, они были действительно первые, но в новой жизни?.. Старый чугунный радиатор излучал тепло. Бродяга за него схватился руками, онемевшими от неудобного сна. Ему показалось, что тысячи острых иголок буравят пальцы.

- Спасибо, мать, - буркнул он женщине. Возвращение на этот свет начиналось грубовато, неласково.
- Ты почему раздетый?.. Кто ты?
- Зэк я, мама… освободился недавно, работал, а денег не получил…
- За что сидел?..
- Сто вторая… (1)

Старуха задумалась. При тусклом свете междуэтажной лампочки морщины на её лице показались Корнееву ещё более глубокими, чем на монументе, который он видел в бреду.

- Хорошо, что не за душегубство, - сказала она.

Он отчаянно выкрикнул в пустоту подъезда:

- За душегубство...
- Ты кого-то убил?

И Олег рассказал о семейной драме, произошедшей много лет тому назад.

- Тяжкий грех! - запричитала старуха. - Горько тебе сегодня…
- Горько, мама…

Силы понемногу возвращались к нему, но минута за минутой слабела женщина, поднявшая его с земли. Она всё ещё не решалась уйти и оставить на лестничном марше одинокого человека.

- Ты, мама, меня не бойся. Я погреюсь немного и исчезну, ничего не украв, никого не убив. Иди домой…

Но не смогла она уснуть этой ночью, перебирала вещи в кладовке, искала старый тулуп, чтобы отдать бродяге. Его толстую кожу местами потревожила моль, однако, она была крепка, и, когда взорвался первый будильник в ближайшей квартире, около которой ночевал Олег Корнеев, стоя у батареи, он покинул подъезд одетый по-зимнему - с ног до головы. Город проснулся. Из приоткрытых форточек тянулся наружу пар, и доносилось о подъёме российской экономики. Это симпатяга-телеведущая передачи «С добрым утром» Екатерина Андреева позитивно рассказывала миру о мерах по преодолению кризиса, в котором оказалась страна.






18. СУКА

глава, в которой рассказывается о рутинной работе главного кинолога города Вислоухова, а также о судьбе собаки, попавшей под машину градоначальника. Брошенное животное находит нового хозяина - бомжа, зимующего на теплотрассе

С утра в глубокой апатии Вислоухов перебирал бумаги, «килишевал » их из ящика в ящик, из шкафа в шкаф - искал инструкции по выращиванию щенков, сочиняя в городскую газету статейку на тему: «Роль собаки в воспитании правонарушителей». Главный редактор выделил ему колонку в субботнем номере, и полторы тысячи печатных знаков нужно было освоить к концу недели - была среда. Потом - утверждал диеты и сроки стрижки собак, разрабатывал санитарно-гигиенические мероприятия по ловле блох в процессе охраны объектов повышенной важности, писал на эту тему курсовую работу в Милицейскую Академию в надежде на повышение в должности - велела ему мама: «Учись!» Ведь, что не говори, а пенсионное довольствие генерала – надёжный рубль на склоне лет. А в чьих карманах маршальские жезлы? Пельменный бизнес встал, захирел, потому что любое, даже самое доброе предприятие пробуксовывает во время экономических катастроф. Вислоухов принимал в нём участие, убивая тюремных кошек, Копчёный конечно отстегивал майору какие-то копейки за «крышевание», но стратегических программ не предвиделось. Большие деньги не мяучили из подвалов - кошки исчезли. Быстро разбогатеть на этой стезе стало проблематично. Разве что подвинуть «бандитов» на сельскохозяйственном «фронте» и начать лицензированный отстрел собак? Крупномасштабную охоту на них в пределах всего города и прилегающих к нему посёлков. Но не вязалось это с почётным званием кинолога. Слишком авторитетные люди позванивали в его отдел за консультацией, чем кормить и лечить питомцев, плакались в телефонную трубку, если любимое животное переставало вилять хвостом и кашляло, размазывая слюни по квартире. Ни один ветеринарный диспут не обходился без Вислоухова. Он был «третейским судьей» и консультантом во всех кабинетах управы. Прошло полдня.

После обеда, заложив руки за спину, словно конвоируемый, Вислоухов «отплясывал гопака» в коридорах городской администрации. В животе бурлило. Парадные брюки стали тесными - шла активная химическая реакция по перевариванию нездоровой пищи. Милиционер ослабил поясной ремень, расстегнул две верхние пуговицы брюк.

- Нужно разобраться, чем торгуют в буфете старые мымры завхоза. Может быть, в ногу со временем, добавляют в салаты непотребную зелень или просроченную капусту?

В исполкомовском туалете на подоконнике сидела огромная крыса и грызла кусок медного кабеля. По милицейским сводкам последняя проводка из этого материала исчезла в городе четыре года назад – в прошлом веке, а крыса нашла где-то «золотоносную жилу» и вытащила её на свет. Она сосредоточенно уминала пожелтевшую кабельную оплётку, и несварение желудка нисколько не пугало зверюгу.

- Козлевич на этом деле машину поменял… Оно так и осталось нераскрытым, - припомнил милиционер суть одного расследования, разглядывая крысу исподтишка, - генерал захлёбывался желчью, рвал и метал, из органов его нагнать обещал «…за разорение народного хозяйства». А свали тогда Козлевич всю вину на грызунов - и очередное звание на плечах, и с генералом делится не надо.

Вислоухов не решился снять штаны и справить нужду – животное чувствовало себя уверенно. Наглая крыса шевелила усами и смеялась, словно санитарный инспектор, получивший взятку на рынке.

- Бог шельму метит. А вдруг подойдёт ко мне и откусит яйца? – эта навязчивая идея преследовала майора ещё полдня. - Вот и настрелял тебе кошек! - матюгнулся он у аптечного киоска, высматривая левомицетин, - чуть было в галифе не наложил. А то бы конец моей милицейской карьере.

Вислоухов вспомнил, как в далекие годы он, будучи курсантом школы милиции, нахезал в фуражку Ваньки-взводного, вредного лейтенанта, уснувшего на посту во время дежурства. С позором последнего перевели в интенданты, а Вислоухова носили на руках по казарме, как героя освободившего роту от тирании мелкого руководства.

Лекарство подействовало. Схватки в животе у майора прошли. Понос в этот день не состоялся, и честь милицейского мундира была спасена. Ближе к вечеру, занедуживший было кинолог, оклемавшись от болей, поднялся на третий этаж к городничему, чтобы посетовать на новый экономический кризис, объявленный президентом.

- Непруха, Иван Александрович!.. Сель экономики не даёт прогрессу двигаться вперёд, поглощает самые лучшие идеи, самые смелые проекты правительства обречены на неуспех за неимением средств.

У мэра были мутные глаза. Он горевал после выпитой водки.

- Не говори, майор!.. Сел я сегодня за руль, не проспамшись, дёрнул же чёрт. Своего шофёра на заднее сиденье отодвинул, форсонуть хотел, фраернулся… И сбил мирзоевскую суку. Выскочила она из подъезда на лёд, и - под колёса...
- Светка, что ли? - воспрянул духом кинолог.
- Типун тебе на язык – овчарка, только ты не говори им, что это был я, мне стыдно. Визжала сердечная, как сирена у скорой помощи. А я за угол, словно правонарушитель.
- Я их собаку знаю, Иван Александрович, она выживет. Ты только не бери близко к сердцу и спи спокойно, никуда она не денется эта собака.

Мирзоевы решали вопрос, как быть. Искалеченное животное лежало у дверей подъезда на том же самом месте, где ещё совсем недавно чуть, было, не отдал богу душу Корнеев. Сломанные конечности у собаки неестественно вывернулись в сторону, и верхняя из перебитых лап вздрагивала с каждым биением пульса. Она уже не скулила. Жадно заглатывая воздух, собака силилась приоткрыть загноившиеся веки, чтобы прочитать приговор в глазах у хозяев.


- Не выживет… - Светлана Михайловна всхлипнула и достала из кармана носовой платок. - Хорошая была собака. От воров и от хулиганов спасала не раз.
- Другую купим, - сказал Мирзоев. Он тоже был убит горем. - Вот только поднимемся на ноги, разбогатеем и заплатим налоги на прибыль…
- А с этой-то что будем делать?
- Дам я ребятам водки, отволокут куда-нибудь подальше за теплотрассу и зароют в сугроб.

На том и порешили… Хозяева умчались решать дела, а грузчики из соседнего магазина выпили на халяву и отнесли покалеченную собаку на помойку - пять мусорных ящиков стояли поодаль, огороженные сеткой рабицей, возле того самого детского сада, где однажды похоронили Танюшкину Панду. В один из них и выбросили суку, здраво решив, что приедет ассенизатор и отвезет её куда надо. Деньги Мирзоева они отработали честно. Час спустя водитель санитарной машины действительно поочередно цеплял и опрокидывал ящики в кузов мусоросборника. У последнего он задумался и покачал головой. Человек не решился причинить лишнюю боль ещё живущему существу и уехал, порицая живодёров. Собака осталась умирать в железном лазарете.

Теплотрасса рассекала город напополам. Сверху она напоминала кучевое облако, растянувшееся на многие километры. В безветренную погоду сказочные кольца дышали и извивались около труб, и казалось, что одна большая змея ползёт по городу, ныряя под мосты и переваливаясь через дороги. Это была главная городская артерия. От неё в разные стороны убегали другие разветвления, в которые в свою очередь врезались новые и новые трубы. Горячая вода обогревала каждый дом - и жилой, и служебный. В подвалах стояли вентиля, ими пользовались во время аварии, когда гнилые трубы лопались, и топило соседей. Как правило, внизу была комната, в которой стояли скамейки и стол, аварийная бригада раскладывала здесь свои инструменты и переводила дыхание, если работа затягивалась. Теплотрасса дарила городу жизнь.

В старые добрые времена бездомные бродяги зимовали в подвалах вместе с кошками, крысами, тараканами. Все вместе - они хорошо уживались в этом затхлом царстве сырости и слабого света. Запах стоял неприятный, но теплый, достаточный, чтобы не окоченела страдающая плоть. Но законопослушные сограждане, проживающие выше, стали тревожно прислушиваться к тому, что происходит внизу. Им стало мерещиться, что кто-то царапает двери их квартир и подглядывает в окна, выискивая материальные ценности для обмена на водку, ближе к зиме их жалобы, словно осенние листья, ложились на столы домоуправлений, и однажды бомжи остались зимовать на улице перед железными дверьми бомбоубежищ. Многие из них умерли, а многие и по сей день прячутся в руинах старых бойлерных станций на центральной артерии города. Сугробы скрывают их последнее пристанище, да и любознательные следопыты проходят мимо, стыдливо осознавая, что ничего поделать с этим не могут, самим бы не остаться сегодня без жилья и работы во время роста цен за коммунальные услуги.

В одном из таких мест и выживал Тарантул в последнюю зиму жизни. Из нескольких досок он сколотил себе нехитрый топчан и жался спиною к трубе теплотрассы, когда становилось особенно холодно. Старухин тулуп оказался кстати. Он всё ещё надеялся получить от Мирзоева какие-то копейки за стадион и каждый божий день ошивался около подъезда его дома. Хозяева прятались в квартире, отказывали в приёме, просили его подождать ещё немного и ещё чуть-чуть... Человек терпеливо ждал, получая милостыню от случайных прохожих. Однажды ему подали картошки и лука, периодически кто-нибудь предлагал сигареты, да и пенсия как она не мала, а была подспорьем в его беспризорной жизни.

- В следующий раз не получишь! – сурово сказала ему чиновница в отделе социального обеспечения. - Пока не отмоешься или не поселишься в доме для престарелых.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, старик подошел к стадиону и обратил внимание на группу малышей, облепивших мусорный ящик. Что-то стало объектом их пристального внимания - они щебетали, словно птицы, волновались, протягивая не съеденные конфеты и пряники на дно помойки. Воспитательница с потерянным видом стояла рядом, не зная, как ей быть. Её административное сердце разрывалось на части. С одной стороны оно было доброе - привитая детям любовь к животным была частью её труда, и стоило гордиться. А с другой стороны – умирающая собака дурно пахла, мусорный ящик являлся очагом инфекций, и детей надо было срочно уводить. Но как это сделать, что им сказать, чтобы не поранить чуткую детскую душу?

- Она бесхозная, - говорила им женщина и убедительно просила покинуть помойку.
- Дедушка! Милый! Там собачка!– выручила её Танюшка.

С тех пор, как Олег Иванович Корнеев стал бомжом, он не искал встречи с внучкой. От него, как и от мусорного ящика шёл нехороший запах. Мирзоевская сука лежала в ящике чуть живая. Она не ела брошенные гостинцы, жгучая боль не располагает к принятию пищи, более хочется пить, но из последних сил животное тянулось лизнуть отзывчивые руки детей. Старик попросил их отойти от помойки, перевернул тяжёлый ящик на бок, вытащил измученную собаку на свет. Во время этой операции сука вцепилась ему зубами в рукав овчины, но он её гладил, заговаривая боль. Около сетчатого забора, ограждающего санитарную зону от ветра, стоял поломанный мебельный шкаф. Человек положил собаку на отпавшую дверцу и приладил к ней верёвку, забытую, теми людьми, кто с ним расстался. Привязал её таким образом, чтобы можно было волочь по снегу, как санки. Подобрал все гостинцы, брошенные детьми, и положил их на щит перед самым носом собаки, объяснив, что она их съест потом - когда поправится. Собака лизнула спасителя в нос. Потом её усталая морда упала на щит, и снова судороги прокатились волной по искалеченному телу.

- Я заберу её домой… Она выживет и поправится, а когда настанет весна, вы будете с ней играть в пятнашки…

Воспитательница обрадовалась, когда Корнеев на незатейливых санках, сгорбившись, потащил калеку к себе домой - на теплотрассу. Детские лица светились радостью от того, что у собаки нашёлся хозяин.





20. КОРОВА


- А вас, господин майор, я попрошу остаться!..

Городничий не знал, как лучше начать с Вислоуховым разговор на серьезную тему.

- Чем могу вам быть полезен, Иван Александрович?

Милиционер собрался внимать голосу вышестоящего руководства.

- Беда мне с этими бабами, брат!.. Тёща моя – стерва… На старости лет занялась животноводством. Завела себе корову, понимаешь ли… «Молока, - говорит, - хочу испить досыта - своего, а не базарного. И вас напоить» «Чего тебе не спится, старая? – спрашиваю. - Живи на дармовых харчах и смотри телевизор. Зачем тебе хвосты-то телячьи крутить?» «Мы деревенские, - она в ответ, - испокон веков так жили, стремились к достатку и покою» - при деле, стало быть, и жизнь полна. «Да я же, ведьма, трехэтажный особняк на тебя переписал, ни у кого в Хабарном такого нет, а в гараж, если хочешь, зараза, машину с кефиром загоню. Не к лицу матери мэра за коровами навоз убирать. Смотри себе мыльные оперы, да чтиво позорное читай, на то они и классики, чтобы нас ублажать. А что пенсия твоя мала – я сам знаю. Но я же вам с дочерью от своих гонораров отстегиваю столько, что рабыню Изауру жаба задавит»

- Что случилось, Иван Александрович?
- Пропала, майор.
- Пропала тёща?.. Не иначе это дело рук ваххабитов? Они её украли и требуют выкупа?
- Корова, мать твою!

Он сделал паузу и налил водки в стаканы. Широким жестом расположил к себе собеседника. Вислоухов пододвинулся к столу, уселся поудобнее и приготовился до конца выдержать пытку чужими бедами.

- Зимою корова?.. Как это случилось?
- Взяли огнетушитель, понимаете-ли, заморозили в сарае замок, ударили по нему молотком и погнали бурёнку в город на виду у всех, словно так и надо. Пешие, по автотрассе, среди бела дня… А потом их следы потерялись. И пропала моя коровушка без вести в самом центре...
- Ну и дела, - простонал Вислоухов.

Он вспомнил теплотрассу и мирзоевский гараж. Именно там принимали и разделывали кошек Копчёный и Верка-подельница с тех самых пор, когда сам Мирзоев стал безвыходно находиться днём в цеху по изготовлению пельмений, а свой «Мерседес» оставлять на автостоянке. Но представить себе Вована ковбоем милиционер не мог, пристрелить такой, пожалуй, может и пристрелит из-за угла, но не корову. Забодает она его... Вислоухов уже понял, куда клонит городничий, и налил себе ещё один стакан акцизной водки. Нужно проверить гараж и квартиру.

- Живодёры, майор!.. Усана их бена Ладен, живодёры! Тёща рыдает, орёт на меня: где моя частная собственность? Верни мне корову, и баста.
- Она была застрахована?– перебил его Вислоухов. - Сарай-то охранялся?
- Вот и я ей объясняю, что не в компетенции органов местного самоуправления решать проблемы с охраной сарая. ООО «Капкан» - вот кто виновник всех твоих бед! Подавай в суд, если не сработала сигнализация. И не реви, как сирена у скорой помощи. Хочешь я тебе, дура, полковника из тюрьмы приведу? Любить будет - только дым отгоняй, а что ему ещё делать?.. Служить забесплатно?.. А она на меня с кулаками и дерётся: «Пускай он лучше мою корову отыщет, супостат ты окаянный!».
- Это работа уголовного розыска, - подтвердил Вислоухов.
- А кто у нас в милиции сегодня работает, майор? Вчерашние бандиты и бакланы! Они только дубинками махать да признание из невиновных людей выколачивать – больше ничего не умеют. А чтобы сыск поднять на уровень искусства – кишка тонка. Полтонны мяса исчезло в мгновение ока на глазах у населения - и никто не видел. Одна надежда на тебя, майор!


Этот месяц не принёс Копчёному много денег. Мирзоев ужесточил контроль за выпуском пельменей, нюхал чуть ли не каждую кость в цеху и сам часами простаивал у мясорубок. Покрикивал на стряпух, на подсобных рабочих. Покупка нового «Мерседеса» и фиаско на строительном рынке поставили его предприятие на грань банкротства. Казалось, что каждую кроху мяса он глазами сопровождал до прилавка, где проницательная Светлана Михайловна принимала эстафету и следила, чтобы товар доходил до стола потребителя, минуя по возможности товарные книги и кассовый аппарат. И всё же Верке-подельнице нет-нет и удавалось поразжиться на дармовых харчах, когда Копчёный подкидывал освежёванные тушки кошек. Мирзоевский гараж и в самом деле был забыт хозяевами. А между тем жизнь в нём шла полным ходом. Серёга и Абрам принесли из пельменного цеха кастрюлю, ножи, и разделывали мясо мелких домашних животных. Вонь в округе стояла необыкновенная. Казалось, что за дверью этого гаража большой туалет или маленький мясокомбинат.

- Где бомжи, там и срань, - говорили прохожие.

Но соседние гаражи оставались вроде бы как под присмотром, потому что бродяги отпугивали случайных воров, а организованная преступность давно уже не занималась кражами со взломом. Поэтому никто и не настаивал на проверке законности проживания двух человек на территории гаражного кооператива и рода их занятий. Сами же обитатели ночлежки не замечали дурного запаха мяса, привыкли к нему и даже посмеивались по поводу своего существования:

- Мы, рядовые строители капитализма, стоим у самых истоков светлого будущего.

Да и не могли они шутить иначе потому, что их поколение удобрялось навозом национальной гордости, да вот пережгли только почву шовинисты, и выгорели в душах у людей посевы, обещавшие дать богатый урожай. Частые разговоры о банкротстве хозяев и долгие зимние ночи с разговорами на тему: «Как пережить экономический кризис», - заканчивались выводом, что во всем виновата существующая власть, и, чтобы выжить сегодня людям - нужно воровать. Но воровство у ближнего и обездоленного мужика называлось «крысятничеством» и порицалось всеми слоями общества. Иное же дело обокрасть барыгу или крупного собственника. Доверчивые жители России стали свидетелями страшной неправды со стороны власть имущих. Приватизация оставила в дураках законопослушное население. Добрые мысли давно уже не сверлили умы, а когда не спится ночью и нет хороших идей – в голову приходят плохие. Поэтому, не мудрствуя лукаво, наши герои совершили набег на ранчо городничего и угнали корову.


Верка-подельница любила блеснуть своей начитанностью на околоздоровые темы. Вот и сегодня, когда возник горячий спор между Копчёным и Абрамом о пользе принятия животной крови для исцеления организма, она отыскала старинный, почти колдовской, рецепт приготовления гематогена: красно-жёлтого пламени самогон перемешивался с патокой и медленно наполнялся свежей кровью только что убиенной коровы до прекращения горения. Дозированная таким образом смесь после формовки и отвердевания по вкусу напоминала молочные ириски и обладала необыкновенными свойствами повышать тонус организма при малокровии и вымирании. Резать корову решили в конце рабочего дня, после захода солнца.

- Я деревенский парень, - непросыхающий Абрам хорохорился, как телеведущий. - Промеж рог её «понедельником», Вера Сергеевна, и амба! Перережу глотку ножом и полную кастрюлю крови вам обещаю. Вы только и про нашу душу нацедите самогона в сахарных амбарах вашего хозяйства.
- Что вы, что вы, Абрам Моисеевич, не обижу!

Довольная Верка-подельница прокручивала в уме говядину в килограммы и рубли. По-деловому, наряженная в халат, она решила присутствовать на бойне и проверить на деле возможность приготовления панацеи от всех болезней. В случае успеха это упрочнило бы за ней славу народного целителя и принесло дополнительный доход - полторы – две тысячи рублей от реализации конфет. Копчёный же - её товарищ и сотрудник, тоже спешил разделить успех своих подопечных. Будучи инвалидом второй группы, он свято верил в нетрадиционную медицину и принес из дому литровую кружку и термос. Разочаровавшись в уринотерапии, отчаявшись поправить здоровье мочой, Вован опять воспрянул духом. Одна только мысль о горячей крови коровы заставляла его глотать слюну. Сладостно передёргивался кадык, когда он представлял, как солёное тепло наполняет неистовой силой его измождённое тело. Лязгнули стальные замки, и гараж распахнулся навстречу вампирам. Серёга щёлкнул выключателем, вспыхнул свет, все зажмурились. Неуверенно мотая головой, корова от неожиданности шарахнулась в самый конец гаража и звонко ударила хвостом по пустым стеклянным банкам из-под маринадов, съеденных на недавней «инаугурации» господина Валиханова.

- Надо бы связать, - робко посоветовал кто-то из присутствующих на бойне людей.
- Абрам своё дело знает!

Уверенно взмахнув кувалдой, «главшпан» шагнул навстречу корове. Зрители зажмурились, с ужасом ожидая треска разбитого черепа и свиста крови. Но кувалда неожиданно вырвалась из рук нетрезвого бойца и, перелетев через весь гараж, огрела корову сзади по крупу. Струя урины, словно брызги шампанского, ударила в погреб, раздался треск разрываемых ягодиц, и спусковая лестница в подземелье покрылась липкими экскрементами. Зрители в спешке заткнули носы и уши, а несчастное животное замычало, как тепловоз и пошло на прорыв. Корова выбросила рогами горе-забойщика на снег и побежало по улице, голося, навстречу майору милиции. Вислоухов благоразумно уступил ей дорогу, задержал нарушителей, констатировал факт покушения на чужую собственность, и позвонил городничему.

- Молодец! – обрадовался мэр.
- Только вот одна неувязка, Иван Александрович! В бегах корова и как её поймать я не знаю.
- Высылаю казаков, майор! Они на этом деле собаку съели, все повадки животные знают. Составляйте протоколы задержания нарушителей и действуйте по закону.

Спустя час ряженные в бурки гаеры, праправнуки атамана Дутова, пробовали копытами коней свежие плюхи на улицах города. Горько вздыхал войсковой атаман:
- Обложили Рассею враги экскрементами, ох-х как обложили…
- Хают правительство, власть нашу хают…
- Так послужим Отчизне!

И вторили ему станичники, отрабатывая бюджетные крохи:

- Не отдадим супостату Рассею!

Отважные следопыты нашли беглянку в подземном переходе, где она пряталась от ветра и от стужи. Благо, что немногие пешеходы в столь поздний час гуляли тут, - второго такого приключения корова могла не пережить.

При свете луны и звезд около полуночи по автотрассе в сторону пригородного села Хабарное медленно двигалась торжественная процессия. Впереди на милицейской машине, включив сирену и мигалку, ехали Вислоухов и Копчёный, следом бежала корова, подгоняемая ворами, а сзади четверо верховых казаков наезжали на них лошадьми и хлестали нагайками за то, что последние усомнились в законности вчерашней приватизации.





глава, в которой рассказывается о выздоровлении домашних животных. Собака Ронда хочет вернуться в квартиру к прежней хозяйке, но получает от ворот поворот. Вислоухов становится полковником и уходит по этому поводу в длительный служебный запой с причудами около зеркала.


Покалеченную собаку звали Ронда. Скоро она поправилась. Первую неделю лизала снег и лакала воду. Благо, что под каждой теплотрассой есть оазисы, где круглый год журчат ручейки: нечистые, с примесями щёлока и ржавчины. Но когда плоть больна, даже такой источник панацея от лихорадки. Корнеев немного разбогател, приставая к прохожим: «подайте, - мол, - Христа ради жертве российского произвола» и купил сгущённого молока. Собака почуяла сладкое, вопросительно гавкнула и застучала хвостом по снегу, припадая на передние лапы. Так впервые после утраты угла в квартире у Мирзоева она потянулась к человеку, к бомжу, от которого исходила душевность.

- Чтобы выжить на улице – нужно много есть, - поучал он собаку, потчуя сладким.

Однажды утром бродяга обнаружил, что Ронда грызёт его тулуп. Болезненный жар с неё сошёл, и вместе с Олегом большая, но худенькая овчарка – одна кожа да кости, поднатужилась и вышла на промысел от помойки к помойке. Кое-как на трёх лапах несла она своё неокрепшее тело по нахоженным тропам зимнего города, стараясь как можно дольше и дальше держаться от шумной дороги. Когда её новый хозяин уходил на ту сторону трассы, Ронда падала на здоровый бок, и терпеливо его ожидала, высунув жаркий язык до самого снега. Он её не гнал за собою, не торопил, потому что знал, что покалеченная собака боится шума автомобильных колёс, шального скрипа тормозов. Животные, как и люди, не забывают источников боли и страдания. Но есть сила, которая побеждает страхи. Это любовь. Что движет нами, когда мы возвращаемся на родное пепелище, туда, где нас уже никто не ожидает? Где наше место занято другими, более целеустремлёнными, сильными и закреплено за ними по праву?

Как-то один осужденный, проживший в неволе немало лет, ознакомившись с документами в личном деле, пожаловался Корнееву:

- Прочитал я, где родился… Около года был на воле… Приезжал и посмотрел на этот дом, если верить бумагам, оттуда меня отдали в приёмник. Мать и отца не помню, но ведь жил же я здесь около года?.. - думаю. - Жил… Вот только освобожусь, найму адвоката - а вдруг и до сих пор за мною осталось право собственности на этот клочок жилплощади, обозначенный в деле?.. Может быть припомнит меня кто-то из соседей? Что со мною случилось? Ведь живут же люди иначе?..

Так и собака нашла дорогу к подъезду, где раньше жила. Светлана Михайловна выгуливала нового щенка.

- Что, Ронда? Очухалась, выжила?

Сука вильнула хвостом. Передняя лапа у неё дрожала, болтаясь в воздухе, как на привязи.

- Нет, Ронда!.. Ты совсем обомжилась, завшивела. Гадишь, наверное, поминутно когда и где захочешь? Ты стала чужая, Ронда. У нас, чтобы нести сторожевую службу, есть Полкан. Поищи себе другого хозяина.

Осторожно принюхивался щенок к этой костлявой, но сильной псине. Что-то его заставило поджать хвост и спрятаться за спину хозяйки. Вины перед этой хромой собакой у Полкана не было. Но, может быть, чувство социальной несправедливости тоже знакомо животным и воспринимается ими более остро, нежели людьми? Маленький Полкан поспешил в подъезд, едва отворилась дверь. Ему не хотелось гулять в этот вечер, а Ронда ждала с надеждой ласки от бывшей хозяйки. Так мы смотрим на вчерашних друзей, добившихся чего-то высокого в жизни, но они нас не видят, и мы недоумеваем: почему? Так и правительство проводит в отношении нас удивительно правильную политику, но, увы, разве только по телевизору? Сука глядела на знакомые окна и выла, словно баба на поминках, пока кто-то не прогонял её по-граждански – сочно, зычно, с негодованием:

- Пошла вон отсюда, мать твою, мирзоевское мясо! Мешаешь жить, понимаете ли. и спать…

Что-то тяжёлое падало рядом с собакой. Она поднимала покалеченное тело со снега и убегала на теплотрассу, в новое логово, а там - виноватая подползала к бездомному бродяге-бомжу и устраивалась рядом с ним на подстилке из ветоши. Клала человеку морду на грудь и глядела в его лицо. И лизала его глаза, когда он просыпался...

Корова тоже оклемалась от холода и страха. Необычное приключение даром не прошло. Десять километров она галопировала в сопровождении садистов по автотрассе, покрытой льдом. Гладкошёрстное животное простыло, мочилось кровью и почти не давало молока. Валихановская тёща распухла от слёз. Она поселилась в хлеве за печкой и выхаживала корову, как грудное дитя. Совала ей в задницу толстый градусник и колола антибиотики в круп. Лучшие ветеринары района собрались на симпозиум в особняке у мэра в селе Хабарном. Тридцать лет, а то и более не проводились подобные мероприятия ни в одном в регионе России, а между тем обмен опытом в любой сфере очень важен. Он укрепляет дружественные связи между людьми. Это торжественное мероприятие открыл городничий. Он рассказал о проделанной майором Вислоуховым работе в области сыска животных, сделал акцент на важности санитарно-гигиенических и профилактических мероприятий в народном хозяйстве и торжественно вручил герою-милиционеру старинное ружьё с инкрустированным прикладом. Это была семейная реликвия Валихановых. В забытые уже совковые времена деду господина Валиханова – красному егерю Валихану Валиханову сам Никита Сергеевич Хрущёв пожаловал этот «ствол» за успешное освоение целинных и залежных земель. До глубины души тронутый вниманием со стороны исполнительной власти, майор Вислоухов выступил с ответной, благодарственной речью и поделился опытом работы в должности главного кинолога города, что оказалось кстати. Учёные мужи не дали корове упасть и окончательно загнуться. Похмелье, которое всегда сопровождает мероприятия подобного рода, они исцеляли неделю спустя простоквашей из молока воспрянувшего животного.

Вислоухов купался в лучах славы. Газеты писали о нём почти каждый день. Даже бывшая супруга названивала на службу, предлагая при встрече решать судьбу их великовозрастного сына, отбивающегося от рук. «Безотцовщина растёт, - кричала она в телефонную трубку, совестила папашу: - Отбирает деньги малышей». «Такие вопросы решает инспектора по делам несовершеннолетних,- отвечал Вислоухов. – Я с ними на короткой ноге. Спи спокойно, мамаша. Не мешай пацану работать».

Очередное милицейское звание из Москвы не заставило долго ждать. Торжественный запой по этому поводу уже грозил обернуться катастрофой. Почти ежечасно, Вислоухов ввинчивал в погоны и вывинчивал из них огромные звёзды, бросая их в фужер, наполненный водкой, выпивал его до дна и доставал эти звёзды на свет, скрежеща зубами. Таков обычай и доныне сохранился у офицеров всех родов деятельности в России. Свежеиспечённый пьяный полковник примеривал обновки: тяжёлую шинель, папаху, галифе с почти генеральскими лампасами. Ходил по струнке, словно курсант перед знаменем части, «вытягивая носочки» почти на метр от пола, напевая при этом гимн Единой России. Вспоминая слова присяги народу, матерился для связки слов. Козырял перед зеркалами, улыбаясь во всё лицо. Окружающие люди снисходительно относились к этой милицейской блажи, ну с кем не бывает, - мол, - расслабляются время от времени большие пацаны от радости, да и что это за мужик такой в России, который не пьёт и не щупает баб? Но всё же от безделья чудил наш герой, и городничий его озадачил.

- Там собака какая-то по ночам воет, мешает спать, - сказал он при встрече герою, - от жильцов твоего бывшего квартала в адрес администрации города поступила коллективная жалоба на эту скотину. Сотрудники из детского сада тоже подтверждают контакты детей с нездоровой псиной. Сам я в детстве с дворовыми собаками якшался, но посуди ты, брат Вислоухов, эта собака - разносчик инфекции, шастает по помойкам, глисты там всякие, блохи при ней и вирусы. Если детей перестанут в садик-то водить, шпана безнадзорная вырастет.

А далее по инстанции. Чем и хороша служебная лестница, что отучает нас самостоятельно думать, врачуя совесть. Но Копчёный «упёрся рогами», когда услышал от друга просьбу найти зверюгу и убить.

- Ты, Вислоухов, наверное, хочешь, чтобы из меня Ясеневская преступная группировка по капле выдавила кровь за нарушение правил охоты на чужой территории?.. Дважды меня предупреждали бандиты, чтобы не трогал их собак. Как мне отмазаться, если возьмут меня завтра лапами за кадык и ствол приставят к спине?.. Денег у меня никаких – не заработал. Моя инвалидность для них не льгота. Опустят меня на колени перед миром и снимут штаны. Никакая милицейская власть не помешает им это сделать. Ты не путай меня, полковник, в это сомнительное дело.

- Балда! – сказал ему друг. - По ту сторону теплотрассы город контролирует Кореец, а по эту сторону Ясень. Наша собака живёт на нейтральной территории. Принятое на их сходняке решение мы ничем не нарушим, если уничтожим эту псину в логове, ночью, на теплотрассе. Я возьму ружьё, пожалованное мэром, а ты приготовь патроны, - распорядился полковник. – Вот брошу пить и ближе к делу…



22. Последний этап

глава, в которой рассказывается об охоте на собаку и что из этого вышло

Выйти из запоя непросто даже самому святому милиционеру. Вислоухов валялся дома в холодном поту, проклиная вчерашний день. Икая, он отрыгивал желчь. Словно резинка, вытягиваясь, утренняя рвотная масса медленно покидала больное тело и ложилась на ковёр после долгой раскачки, минуя тазик со вчерашней скорострельной блевотиной. Это соляная кислота по инерции продолжала тягаться с водкой за доминацию в желудке. Как и всякий уважающий себя алкоголик, полковник не закусывал ни после первой, ни после второй рюмки спиртного, а после третьей - вставала дилемма: питаться или «догнаться». Голод, как правило, отступал на задний план, и снова были первая, вторая и третья рюмки. Колотила кондрашка, стучали зубы. Силы покинули тело вон.

- Водка, конечно, превкусная штука, и я её люблю, - думал пьяница, поглаживая бутылку из-под неё, – но пора бы мне и честь знать… на работе, стало быть, появиться… скоро аванс. Подстричься, побриться, почистить сапоги…

Но мимо магазина дороги нет, и полковник про это знал. Вино-водочная зависимость давала знать о себе ежеминутно. Последним усилием воли он приковал себя к батарее отопления, а ключи от наручников выкинул в самый дальний угол комнаты на книжный шкаф. Так проблема любви и долга решилась в пользу долга. Эта была замечательная находка, если бы не но…

Вислоухов исчез из жизни города. Словно цепная собака, он дёргался вправо и влево, тряс телесами. Батарея не выдержала повышенных динамических нагрузок. Стала потеть и сморкаться водой. Только тут Вислоухов понял свою ошибку. Мучила жажда, а поди-ка дотронься языком до горячей трубы. В прихожей надрывался телефон – звонили сотрудники, но не мог он дотянуться до трубки, заняты были руки!.. На третьи сутки полковник, наконец, не выдержал добровольного заточения в квартире и начал что было силы стучать по металлу кандалами и орать через стены соседям, чтобы те позвали на помощь «Сову». Это была спасательная фирма, которая бдела и день, и ночь, открывая людям случайно захлопнутые двери.

- Белка у мусора. По фазе сдвиг, - вместо «Совы» проницательные жильцы вызвали санитаров из психиатрической больницы.

Зловредные эскулапы проникли в квартиру через окно и освободили полковника. Они отвезли его в приёмный покой городской наркологии, и вылечили бы окончательно от алкогольной зависимости, если бы нашлась хотя бы одна свободная койка в стационаре. Но именно в эту пору на меткомбинате выдавали зарплату рабочим, и желающих отлежаться в под крышей «Красного креста» было так много, что они приходили за больничными листами к врачам со своими раскладушками, спасаясь от увольнений.

Выйдя на следующий день на работу, оклемавшийся мент похвастался, как он одолел Зелёного Змея: «Хвать я его двумя руками за хвост и на лопатки». Женщины восхищались героем, передавали из уст в уста подробности этой недюжинной борьбы. Дома на его примере воспитывали мужей, да порою так нервозно, что те, попадись им Вислоухов на узкой тропинке в горах, с миром не разошлись бы…

Прочь уходило солнце. Последние потоки дневного света брызнули на покрытые холодом Губерлинские горы. Бордовою рекою закат растекался по горизонту словно кровь, сворачиваясь во мгле наступающей ночи. Чернели силуэты цехов и труб Орско-Халиловского металлургического комбината. Молочного окраса пар от котельной мягкой ватой обволакивал раненое небо, но верхние, самые беспокойные потоки воздуха обрывали эту врачующую пелену, вновь и вновь обнажая кровавое месиво…

Ночь охоты настала. Весь предыдущий день было пасмурно. Вьюжило. Тяжёлыми хлопьями снег отплясывал над миром сатанинские танцы, присыпая дорожные наледи и коммуникации. Старые следы почти исчезли. Тропы сгладились, но, всё же внимательно глядя под ноги ещё можно было угадать их недавнее расположение и изгиб. Ничего не помешало Копчёному разведать, в логове ли собака. Дважды она покидала своё жилище и дважды она в него возвращалась. Свежая борозда на снегу подтверждала это.

- Спит зараза, - шепнул он полковнику на ухо.

Ветер как будто стих. Мороз окреп. На металлической обшивке теплотрассы трещали заклёпки. Вислоухов загнал в стволы патроны, взвёл курки.

- Может быть уйдем от греха подальше, полковник?.. Оставим это сатанинское дело на потом, назавтра?.. Ты погляди на заводы - сочится небо, словно на перевязке в травмотологии.
- Это мартеновские трубы чадят.

Копчёному было страшно.

- Быть беде, гражданин начальник!
- А что нам помешает?.. Похмельный синдром Или нечистая сила?..

Вислоухову тоже передалось тревожное напряжение этой ночи, но он всё ещё храбрился. Где-то в глубине души засосало, закружилась голова, под кадык подкрались тошнота и слабость. Так мы ощущаем трагедию, судорожно перебирая в уме всевозможные её причины и последствия. Сколько раз в последний момент мы отступали и уходили от опасности, но именно по пути домой что-то и случалось. Однако было и другое. В схватке с трудностями победа оставалась за нами, но такой ценой, что приходилось задумываться, а нужна ли была она?

Полковник вспомнил, как в молодости впервые ему пришлось выколачивать признание из упрямого ПТУшника, который дерзил на допросе и не желал сознаваться в краже водки из поселкового магазина. «Западло, - мол, - товарищей выдавать», а начальство торопило с закрытием этого дела и наблюдало: мент или не мент Вислоухов. Обломает ли новый сотрудник этого сопляка или грош цена - окажется слюнтяем?.. Как он боялся тогда оплошать и опозориться, что никто из офицеров милиции не поздоровается больше с ним за руку, не выпьет с ним вина на досуге или хуже того, в свиту праведников «от юстиции» зачислят его сотрудники… Это был бы позор!.. Но с чего начать и как ударить наглого парня? Ничего не писали об этом в учебниках по сыску. А работа ждала…

Он вспомнил, что в школе его учили любить животных. Но в подвалах были другие законы. Пацаны распинали за лапы мышей и крыс, мучили их. Выкалывали глаза, протыкали уши, обливали бензином и жгли факелами эту беспомощную, визжащую плоть.
- Крыса - враг человека, - поучали старшие пацаны.
Как-то они заметили, что Вислоухову не по душе такое занятие.
- Ты – чистоплюй… Мы тебя заставим жрать эту землю, ты будешь жевать наши носки… Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас.
Он полюбил коллектив, поверил в его могучую силу. Жёг и мучил, и чувствовал, что на костях построена цивилизация, что топор палача всегда востребован для утверждения иерархии власти. Что это надёжный кусок хлеба.
- Да отсохнут у вас руки, - возмущались немногие.
Но их гнали, свистели им в след, их били ногами. На языке у ренегатов росли типуны, а руки у палачей не отсыхали. Их руки крепли.

Первый удар подростку он нанёс сзади, потом второй, третий; вошёл в раж, а при написании протокола допроса неожиданно растерялся: «А в чём собственно сознался юнец?» Вот тут и пришли к Вислоухову на помощь его друзья по милицейскому цеху, посочувствовали, попереживали, довели его первое дело до конца. Он стал полноправным членом команды и не разу в жизни потом не усомнился в ошибочности своих действий. Бил людей добросовестно, технично - боли в запястье не знал…

Всё это вспомнилось почему-то ему в этот кровавый вечер. Какое новое испытание приготовила судьба? Какие муки совести он ещё не преодолел на пути к успеху?.. Кошки? Да-а, он только что уничтожил всех кошек города… Собаки? Да разве без него не ели собак?.. Но, терзаемый памятью, оступился полковник и сошёл с запорошенного пути чуть в сторону, провалился в сугроб… Когда выкарабкивался обратно на твердь, опираясь на упавшее рядом ружьё, непроизвольно нажал курки. Грохнул выстрел. Заложило уши, пальцы рук вдруг повело судорогой. Острая головная боль, как током пронзила могучее тело мента от висков до ногтей. Парализованный он замер истуканом между труб теплотрассы и сухими от ужаса губами прошептал напарнику:

- Посмотри, поди, что там с нею?..

Собака была жива. Она кинулась на Копчёного и, надрываясь от ярости, рвала его дублёнку.

- Дай мне ружьё, полковник! – орал подельщик. - Эта зараза меня задушит ни за что, ни про что, так её раз эдак, собачью мать …

Вислоухов очухался и поковылял на этот крик, размахивая прикладом, как саблей. Только тогда хромая, одинокая сука кинулась от этих людей в сугробы и ушла в темноту, звать на помощь. В эту ночь её беспокойный лай был слышен всему населению города. Она рассказывала миру о произошедшем несчастье так, как оно было на самом деле. Она не соглашалась с устройством этого мира… Самые смелые средства массовой информации исказили её голос, не дали впоследствии истинной картины произошедшего, тасовали факты так, как этого хотели их учредители. И написали неправду… Не приняли во внимание и на суде её свидетельские показания, обреченная на вымирание, душевнобольная, собака была для суда недееспособной… Но не ради денежного довольствия, а по зову сердца до последнего дня его жизни она служила человеку, разделившему её участь - бомжу.

- Что случилось, Вован?
- Ты убил человека…

Картечь обезобразила лицо Корнеева. Были повреждены ключевые артерии: сонная, подключичная, висковая… Кровь вытекала ручьями из рваного тела.

- Я убил бомжа…

Можно лишить жизни человека в бою или при попытке к бегству, исполняя служебный долг. Можно его убить чужими руками, и человечество имеет богатый опыт в плетении интриг. Злорадствуют короли, когда их родственники умирают на эшафоте и торжествуют президенты, когда кому-то из объявленных ими врагов сворачивают шею в камере уголовники. Порою это делают в назидание другим. Мочат в сортире, по капле выдавливая кровь - по понятиям или за деньги. А сколько жизней проиграно в карты? И что греха таить – мы, законопослушные мещане, радуемся смерти каждого вельможи от зависти к нему или по злости… Да... Так оно и есть!.. Бог покарал, а наши руки чисты. Однако другие тираны не лучше прежних…

- Что будем делать, начальник?..
-Надо его расчленить и прятать по мусорным ящикам, чтобы собака металась.
- Найдут, как пить дать, найдут и посадят…
Копчёный внимательно посмотрел на друга. Вислоухова колотил нездоровый озноб. Стучали зубы. Он их сжимал и скрипел ими от страха, но дрожь не проходила… Полковник поглядел на подельника и тот догадался, что отступать им уже некуда.
- А может быть его в мясорубку, в пельменный цех?
На том порешили. Слишком многое уже связывало их в этом мире. Огласка и ответственность за содеянные грехи перед Жизнью были совсем ни к чему…
Труп разделали быстро, на месте. Отрезали голов, ноги, сняли с убитого шкуру, и в мешке, предназначенном для собаки, перенесли его мясо в цех по приготовлению пельменей. Остатки убитого человека, его кожу да кости засунули в ближайшем овраге в полынью под лёд и закидали снегом нехитрую прорубь.
- За день затянется… Слава богу, мороз на дворе…

Верка-подельница была поражена. Она заявилась на работу раньше всех остальных стряпух. Копчёный крутил мясорубку, а мокрый от пота полковник ему пособлял. Выглядел он нелепо. Фирменная рубашка была расстёгнута настежь, светился живот, служивый мешал новый фарш со старым. Вчерашняя темная говядина в кастрюле порозовела и смотрелась веселее, нежели работники - тошнило обоих. В мусорном баке виднелись остатки отрыганной пищи, стоял специфический запах пивной.

«Опять нализались», - догадалась женщина и бойко спросила у Копчёного:
- А мясо-то где взяли, Вован?
- Абрам и Серёга достали…
- А наблевали-то что?
- Обмывали новые звёзды нашего мента, - он показал ножом на упавшую с вешалки шинель. Выглядело серьёзно. Верка еще не видела Вислоухова при новых погонах. Быстренько она накинула на себя рабочий халат и достала из кармана одёжную щётку. Поднявши с пола шинель, подельница принялась отскабливать с неё следы желчи и крови.

- Корову что ли убили?
- Корову…
- Ту самую или какую другую?
- Ту самую, Вера! – сердито рыкнул Копчёный.
- Какая-то она не такая, а розовая слишком…
- Молчи, Вера!.. Возьми у него весло и килиши фарш в кастрюле, - Вовка поднял глаза на милиционера. Тот был перепуган и бледен…
- И прячь! Килиши и прячь, чтобы Мирзоев не видел, чтобы Светке-суке, не догляделось… И стряпухам об этом знать ничего не надо. Ни слова, ни-ни…
- Это не говядина, - удивилась женщина, разглядывая мясо ближе. - Это свинина, опять украли? А крови мне на гематоген оставили?
- Не пытай меня, Вера, – заорал Копчёный. - Для есть этого мусор! – он ткнул ножом на мента. - Наш оплот и наша «крыша»!..

Втроём они скоро закончили работу и прибрались в помещении, вынесли отходы на свалку, открыли окна, и скоро запах человеческой смерти выветрился наружу. Потом мужчины отмылись, отчистились, осмотрелись и облегчённо вздохнули. Выпили самогонки на сон грядущий да разошлись по домам. Все было «чики-чики».


23. Генерал от "милиции"



глава, в которой рассказывается об инсульте милицейского генерала и о продвижении полковника Вислоухова на его место - почти на самый верх служебной иерархии

Это скандальное дело получило широкую огласку. Собака в ту жуткую ночь не переставала лаять ни на минуту. К утру охрипла. Кому из жителей города первому пришло в голову поинтересоваться причиной её собачьего горя, сегодня не помнит никто. Может быть, это был дежурный сантехник или какой-нибудь случайный прохожий, неравнодушный к чужой беде, но этот человек позвонил в милицию и сообщил страшную новость. В районе теплотрассы найдена обезображенная человеческая голова. Доносчик не сообщил своего имени и отчества, он был сильно напуган и, по-видимому, имел в прошлом большие неприятности с правоохранительными органами. Такого человека, как правило, долго таскают по кабинетам и допрашивают; проверяют алиби, и при отсутствии такового - он первый подозреваемый. И, слава богу, что этот славный малый так и остался неизвестным. Потому что, как станет ясно из дальнейшего повествования, он поступил мудро.

Оперативники не придали вначале сигналу никакого значения. Они с нетерпением ожидали результатов очередного тура чемпионата страны по хоккею, многие из них сделали ставки на предстоящие матчи. И кануло бы всё в небытие, звонок не был зарегистрирован, но людской телефон сильнее и надежнее автоматики. Весь город шумел уже через полчаса возле страшной находки. Все новые и новые ротозеи затаптывали последние следы преступления. Кто-то пнул голову ногой, и она улетела в сугроб. Потом её отрыли. Проницательные сыщики опознали убитого бомжа. Как Медузу-Горгону, брезгливо вертели они по очереди в руках страшную находку, осторожно стряхивая снег с обескровленного лица, и держали её при этом за волосы так, чтобы не встретиться с нею взглядом. Словно стылая боль могла ожить и вспыхнуть, испепеляя жестокие души. Долго потом отмывали сыщики в снегу свои руки, тщательно вытирая их старыми тряпками, на которых ночевал убитый. Слишком активную деятельность вёл старик в последние дни своей жизни: наследил у городничего, построил детский стадион, был выселен из общежития за нарушение санитарных норм. Светлана Михайловна Мирзоева неоднократно обращалась в милицию с жалобами на преследования со стороны этого человека – маньяка, вымогателя денежных средств.

Ручей в овраге был вскрыт и обследован, останки человеческих костей извлечены на свет и сняты на фотоплёнку. Сыщики недоумевали, кому и зачем нужно было так уродовать тело бомжа – бесполезного человека, не имеющего за душою ни рубля, ни квартиры. Были проверены алиби у всех освободившихся недавно из неволи людей и внимательно изучены их секретные дела, любезно предоставленные спецчастью учреждения – каких-либо кровных врагов Корнеев не имел. Следствие скоро зашло в тупик. И было бы забыто уже через неделю произошедшее на теплотрассе событие, как по городу с катастрофической скоростью стал распространяться новый слух, что мирзоевская говядина сладкая на вкус и какая-то не такая. Провели экспертизу пельменей, слепленных в цеху известного предпринимателя, и снова зашумел народ, и забрехала пресса. Мясо убитого бомжа присутствовало в фарше.

Вислоухов возобновил запой сразу же по возвращению домой утром того злополучного дня, когда совершил убийство и надругательство над убитым. Он бредил во сне, бормотал, вскакивал с кровати и кричал ночами в окошко. С кем-то беседовал страстно, при этом спорил, оправдывался, извинялся скороговоркой за что-то и плакал, ударяясь о подоконник головой. Совою ухали двери его балкона, и дребезжало на ветру расколотое стёкло. Соседушки в страхе просыпались и, затаив дыхание, прислушивались к тому, что творилось за стенами.

- Мент поганый, напуган произошедшим. – Вот бы сняли его с работы, - Да и сами они были шокированы убийством не менее мента. Городничий поседел в серебро. В областном собрании в его сторону косились, ухмылялись лукаво, шептали что-то в спину, в глазах у губернатора он видел упреки в свой адрес.
- Я, - мол, - за тебя агитировать приезжал. Помогал тебе деньгами и связями. Протолкнул на самый верх впереди коммуняки, обустроил выборы. И кражи твои очевидные из бюджета не замечал, а ты, засранец, не оправдал надежд, не устоял перед криминалом. Да не едят же людей у нас в Ковылине, в областном, стало быть, центре… В натуре… кто виноват?

И комиссия за комиссией инспектировали город Колчеданов, проверяли документацию, принимали паломников - ходоков за правдою-матушкой. С болью, со слезами, с обидою на местных чинуш приходили люди, дрались в очередях от отчаяния не попасть на приём к государственному инспектору. Виновных отыскивали сразу же после доноса и наказывали рублём. Самых старых из них выпроваживали на пенсию. Но федеральный ураган иссяк, и в кабинеты городской администрации возвратились прежние покой и порядок.

- Вставай, Вислоухов!.. Вставай, брат, пора, – городничий весело тряс его за плечи, дверь в квартиру полковника оказалась открытой. - Совсем иссопливел, расслабился, словно карась в рукомойнике. Лежишь, перепуганный насмерть и мокрый, словно курица, да блюёшь, как семиклассник. Офицеры милиции стояли за спиною у мэра и подобострастно улыбались.
- Пришли брать, - догадался Вислоухов. – Уже поди раскрыли убийство.
- Сколько можно пить, гражданин начальник? – продолжал городничий.
Запах терпкого чая наполнил жилище. На кухне уже хозяйничал кто-то из молодых.
- Чифирнёшь, господин полковник? Замутили немного… Труп этот проклятый нашли. Кругом кипиш, рамсы наводят. Знаешь, что ждёт тебя в будущей жизни? – мэр задвинул ногою тазик с блевотиной далеко под кровать и поставил на его место табуретку напротив больного. Присел, наклонился и внимательно заглянул в глаза загулявшему другу.
- Тюрьма! – прохрипел ему Вислоухов.
Офицеры милиции рассмеялись.
- Генерала инсульт стукнул! – торжественно объявил мэр, поднимая правую руку вверх. - На ладан дышит парализованный!.. Всех это человеческое мясо достало, захожу в наш буфет намедни, и кажется мне, будто тухлый человеческий запах закладывает ноздри, а около самого прилавка, хоть тазик у тебя бери и ставь - тошнит. Погряз, вот, в самом, что ни на есть, последнем вегетарианстве, похудел на четыре с половиной килограмма - беда. А Мирзоев – мразь, какая мразь! Божится, сука, что не при делах. В гараже у него гильотина, ножи, вонь и крысы, величиною с ботинок… Бомжи живут. Его бомжи – сам я их видел на строительстве стадиона. Футболисты дырявые…

Вислоухов клацал о кружку зубами и дрожал.

- Чего же ты не радуешься, полковник?.. Телефонограмма пришла из самой Москвы.
- Какая такая телефонограмма?
- Утвердить тебя в должности начальника милиции. Надо всеми, стало быть, мусорами ты – старший. Генеральские погоны уже не за горами!..
От неожиданности Вислоухов залпом проглотил весь оставшийся кипяток и завыл от ожога глотки.
- Да не переживай ты так искренне, полковник, не прилично это на глазах у подчинённых. Сегодня спокойно спи и похрапывай… А завтра выходи на службу трезвый, как стеклышко, да пора бы поставить точку на этом страшном деле.
- Я разберусь, Иван Александрович… Я найду - кого посадить, за что посадить и как посадить. Я знаю наше уголовное право, как свои пять пальцев!
- Да я и не сомневаюсь в этом, генерал, но закодироваться тебе всё-таки надо. Каждое твоё слово и каждый поступок отныне взвешивают законопослушные сограждане и ты должен стать для них примером и надеждой в борьбе с криминалом.

Серёгу и Абрама задержали под утро в гараже, где они доедали супец из кошки, мясо которой по весу не стоило даже четверть стакана водки. Верка-подельница не решилась его принять это мясо на кухню и оценить его. В милиции бомжей обвинили в убийстве товарища. В качестве доказательства по делу фигурировал нож, который сотрудники захватили с собой из гаража. Задержанные не сознавались в «содеянном»: юлили, плакали, говорили, что не понимают о чём идёт речь. Но на вторые сутки дознания не выдержали милицейского пресса и раскаялись. Они сознались во всём: рассказали, как долго вынашивали мечту разбогатеть; как убивали собак и кошек, и вот теперь ещё и человека, вчерашнего их приятеля. Оправдывались тем, что, мол, бес попутал, но скорый суд не принял во внимание это обстоятельство и приговорил преступников к пожизненному заключению в зоне особого режима. Громкое это дело заглохло и скоро городское вегетарианство закончилось. Горожан перестало тошнить при виде сырых пельменей. Растаял снег, и пришла весна.


В недоброй воле
==================

Ночью, когда израненная движением улица отдыхала от гама цивилизации, пришла весна. Растаял последний жёсткий снег. Встрепенулись деревья ещё недавно похожие на перевёрнутые в небо метёлки. Захрустели под ними старые листья. Это трава, раздвигая силой их душный наст, искала выход на волю. Утром она обильно накрыла собою все городские газоны и неухоженные участки земли, имеющие почву. И среди этой свежей бушующей зелени, словно внучата огромного солнца, взошли одуванчики. К полудню стало совсем тепло. Детский садик перешёл на летнюю форму одежды. Девчонки плели венки, а мальчишки носились повсюду, играя в пятнашки. Перепачканная травами детвора ликовала…

Мирзоев исчез из города. Нашкодившие супруги продали недвижимость, и сегодня занимаются бизнесом где-то в Тюмении, там очень много денег и благоприятная конъюнктура рынка. Генерал Вислоухов всё ещё мечтает привлечь их к ответственности за пособничество в людоедстве, но более в отчетах, нежели на деле. Потому что вторичная огласка этого страшного преступления не нужна ни ему, ни городской администрации.

Останки бомжа похоронили на кладбище. Его голову обернули, спущенной с него же шкурой и засунули в полиэтиленовый мешок из-под сахара. Накидали в него костей, запаяли, и…: «царствие ему божие», в добрый путь. Говорят, что поп отпевал его в часовне, но это факт не проверенный. Чтобы поп отпевал да бесплатно, такого не было никогда, но и это не следует принимать за чистую правду – скорее богохульство автора, не стяжавшего лавров.

Дедушку Васю уволили с работы. Он уже не тренирует волейбольную команду и живёт на одну только пенсию. Как часто бывает в таких случаях, человек в одночасье расстроился и слег в постель. Трагедия с братом не могла не отразиться на его здоровье. Узнал он об этом поздно, газеты умолчали, кто именно стал жертвою преступления. Да, слышал, что в городе съели человека, но не догадывался, кто он. Не знала и внучка о смерти старого зека, семейное горе её обошло стороной. Дома на эту тему не говорили…

Мусорные ящики от детского сада перевезли в соседний квартал. Случается, правда, что ленивые жильцы по привычке нет-нет, да и вытряхнут свои помойные вёдра на старое место – прямо-таки на асфальт, но добросовестные дворники рано утром уберают за ними мусор и сетуют, что люди - свиньи. Очагами инфекции эти редкие отходы не становятся…

Корова стала знатной стахановкой и начала давать рекордные надои, а собака, покалеченная колесами автомобиля, окрепла и повторно освоилась в этом мире. Теперь она бесплатно катается на автобусах и трамваях. Вместе с первыми пассажирами зайдёт рано утром в дверь где-нибудь на самой дальней окраине города около церкви и едет в другой его конец к железнодорожному вокзалу, путаясь в ногах у суетливых людей. Там она выпрыгивает на улицу и начинает свой дневной поход через весь город мимо теплотрассы, заглядывая в каждый мусорный ящик. Но есть у неё на маршруте голодные места - промышленные, где нечем поживиться. Тогда она - мудрая вновь на остановке, нырнёт в трамвайку и выглядывает осторожно из-под лавочки, тяжёло глотая воздух. Язык у неё при этом дрожит, и пеною на полы ложатся липкие слюни.

Зверинец ещё не вернулся в город. Хочется верить, что задержался он недолго, всего чуть-чуть, как заработная плата или новоселье.

Но радует построенный Корнеевым стадион. Искусство зодчего пережило творца… Надолго ли? - Не знаю… Его хранители - потомки, и при всей деградации нынешнего общества почему-то вериться в лучшее. А вдруг художественный камень переживёт разруху, варварство, неграмотность, ну хотя бы, на двадцать лет?.. Нет, по доброй воле ни один из сильных мира сего не раскроет свою мошну для реставрации, но периодически рождаются люди бескорыстные, одержимые и способные поддержать чужую жизнь после смерти ещё на двадцать лет, и ещё?.. И живы замечательные творения духа… Случается и совсем невероятное… Так не должно быть, но всё же - в чистилище творчества злые души становятся добрыми, и однажды бригады российских бомжей построят настоящее честное государство, как это сделали английские каторжники, вывезенные в Австралию в далёком восемнадцатом веке…

- Так не бывает, - грохочут от смеха люди…

Но не вся история - фальсификация и ложь…

Соратники Мирзоева - «новые русские» открыли весенний сезон гонками на детских автомобилях. Газеты напечатали положение, в спорткомитете утвердили призы, и праздник состоялся. Два десятка участников пробега - малыши дошкольного возраста вышли на старт на своих игрушечных «Мерседесах» и «Лимузинах». По выстрелу из ракетницы вся эта спортивная братия стартовала и поколесила к победе по гаревой дорожке. Малыши надувались от напряжения, обливались потом. Неожиданно на трассу выскочила долговязая девчонка в ситцевом платье, догнала соискателей славы и стала, весело хохоча, подталкивать отстающие машины вперёд - то одну, то другую. На спине у неё был рюкзачок. Плюшевая панда выглядывала из него наружу и пела весёлую песню о сладком. Это была самая лучшая её игрушка и игра.

-Уйди, девочка, не мешай! - рупор судьи заглушил эту песню. - Не помогай отстающим, не вмешивайся в распределение мест.

Но она не услышала крика арбитра и продолжала толкать вперёд теперь уже две машины и обогнала передних. Кто-то из родителей ранее лидирующих детей бросился на поле, чтобы увести окаянную девчонку, отшлёпать её публично, но она увидела вовремя бегущего к ней человека и финишировала первой.

Проигравшие оправдывались. Как водится в таких случаях, они всю вину свалили на Таньку, не помешала бы, мол, она - обязательно бы выиграли.

- Судью на мыло! – орали взрослые.

Болельщики были возмущены. Они настояли на повторном пробеге. И снова Танюшка с песнями вынырнула невесть откуда, и уже никому не мешая, мчалась впереди всех одна, веселя и зрителей, и судей. Распределение мест осталось прежним, но важные карапузы, покидая своё навороченное железо, были явно сконфужены, они недоумевали, как это босоногая девчонка их возраста так легко обогнала могучую технику и рассмешила взрослых.

- Иди-ка, ты девочка вон отсюда, со стадиона, - золотозубый родитель нашёл её и проводил её за ворота.

- Это мой дедушка строил, - растерянно оправдывалась она.

Барин согласился, похвалил её дедушку и купил ей мороженое.

- Кушай девочка, не бойся! Он хорошо строил, спора нет, но ты больше не приходи сюда - не надо…

Ворота закрылись перед ней. И стояла она на улице по ту сторону праздника с мороженным в руках, недоумевая, как быть. Так и мы в своей жизни по щедрости или по таланту добиваемся побед и успехов, но нас выпроваживают вон и не отмечают, стреноживают, чтобы мы не мешали двигаться другим, не затмили их славу или авторитет. Мы доедаем гостинцы и, униженные, возвращаемся на место, определённое нам. Вот и побеждает в бегах не рысистая кровь, а та, в которую вложены деньги. Истинные же герои дня дисквалифицированы и забыты…

- Ты трусливая, Танька! Ты ни за что не сумеешь прийти туда, где съели бомжа. Там до сих пор валяются его рваные тряпки, и видна человеческая кровь, - так ей сказал герой автопробега Артём, и ватага непослушных мальчишек поспешила за вожаком на теплотрассу искать это страшное место.

Она шла за ними поодаль одна - растерянная, испуганная. Когда мальчишки исчезли в зарослях колючего бурьяна, Таня остановилась, хотела было захныкать, но смирилась с тем, что она трусиха, присела на камень и стала ожидать когда ребята вернуться. Дети, как впрочем, и взрослые очень бояться одиночества и стараются подражать друг другу во всём, жить в рамках традиций и правил. Сколько её не дразнили, не гнали, а тянулась Таня к ровесникам, к более сильным и смелым людям и уважала старших.

Ребята вернулись домой возбуждённые. Таню они не замечали, кто она такая – трусиха и только, а между тем, девочка их слушала и страдала.

- А где у них была мясорубка, Артём? - спросил один из сорванцов.
- В гараж таскали, там два мужика зимовали, им хозяин есть ничего не давал… Вот они выследили ночью бомжа и убили, чтобы съесть. Если бы их не поймали, им этого мяса хватило бы на год. Оно сытное и очень долго не протухает.
- А правда, что тот, кто однажды попробует человеческое мясо уже ничего другого в жизни не сможет есть?
- Это правда… Но еще вкуснее человеческая кровь, тёплая, свежая. Она исцеляет от многих болезней… Всего только один стакан такой крови, и целый год никакая хворь не берёт.
- Ну ты и врёшь!.. Я однажды ударился носом об стол и два часа подряд давился кровью, а потом простудился и охрип… У меня воспалились миндалины, гланды…
- А вот и не вру! – взорвался Артем.

Он был готов повторно разбить возразившему ему мальчишке нос, чтобы доказать свою правоту.

- Ты пил неокрепшую детскую кровь, а надо было выпить кровь взрослого человека. Для чего же тогда её сдают в скорую помощь?.. Кровь бомжа особенно целительна, потому что он живет в естественных условиях - на морозе… Ты понял меня, чушок?

Сказано было убедительно, собеседник сник, а перепуганная Таня вечером пытала дедушку о жизни и о смерти.

- Ты, дедушка, говорил мне, что нельзя есть человеческое мясо, а мальчишки сказали, что оно полезно, что кровь сдают в скорую помощь, чтобы давать её потом больным вместо лекарства. Только она солёная и невкусная. Я, дедушка, ни за что её пить не стану.

Дедушка Вася лежал в постели вторые сутки. В груди у него клокотало, тело горело огнём, температура не падала ни на градус - это был уже не тот человек, который мог, взмахнув рукою легко послать мяч над сеткой на поле соперника. Он пил нитроглицерин и с болью глядел на любимую внучку.

- Ты не слушай их, Таня!.. Врут они… Кровь у человека берут, чтобы переливать её из вены в вену, а не пить… Случается, что потеряет много крови больной в аварии, например, вот ему и вводят сюда иголку, - дедушка достал из-под одеяла исколотую руку и показал девочке место на её сгибе. – Вот так переливают кровь… Разве ты не слышала об этом по телевизору?

Последний укол оказался для него неудачным - дедушка не вовремя выбросил ватку, закрывающую отверстие из-под иглы, и на коже появился синяк Трудно было ошибиться, демонстрируя это место.

- Слышала, - успокоилась Таня.

Но ненадолго. Детские разговоры на эту тему множились, искажались, и теперь уже бомжа съели на месте - сырым, кружками пили кровь его, словно минеральную воду в профилактории. Закусывали орехами, чесноком. Теория оздоровления организма находила всё новых и новых поклонников. Со всего города, как на экскурсию, спешили любознательные мальцы на теплотрассу. Маленький Артем стал у них вожаком. Даже второклассников провожал он - дошкольник показывать это священное место и брал с них плату конфетами и… гематогеном. Новый подрастающий бизнесмен пошёл по пути Мирзоева.

Тане было нечем платить. Однажды она решилась сама в одиночку найти дорогу туда, где съели человека. Тайно, чтобы её не увидели мальчишки, девочка зашла с другой стороны теплотрассы и пошла на их голоса, выслеживая и прячась. Артёму не надо было знать, что она нарушила границы его владений. Он был жестоким мальчишкой. В детском саду любого малыша Артём мог оттолкнуть и ударить, воспитательницу называл мымрой и требовал поделиться с ним гостинцами всякого ребёнка. Должников всячески унижал. Его приятели безнаказанно могли вымазать грязью слабого мальчишку или девочку… Таня его боялась.

Огромные вентиля были выше её ростом. Из-под них на землю сочилась сырая ржавчина. Протискиваясь между железными прутьями ограждения этой бойлерной площадки, девочка испачкала платье и расстроилась - вокруг было грязно и скользко. Она бегло нырнула далее под трубы в заросли бурьяна. Ломая сандалиями лопухи, Таня, того не ведая, шла к месту гибели человека тропою полковника Вислоухова. Именно отсюда зимой он и его товарищ Копченый увидели красное небо, как предостережение свыше. Именно здесь под ногами у девочки раскисала в ржавчине последняя потерянная ими совесть.

Комары и мошки кусали лицо. Одна из них – самая вредная ударила в глаз. Девочка захлопала ресницами и стала пальчиками натирать его. Появился насморк. Таня зашмыгала носом, чихнула и торопливо закрыла ладошками рот. Мальчишки были где-то рядом. Они могли услышать её и найти. Намокшие носочки давно уже скомкались под ногами и хлюпали. Было неловко. Девочка решила разуться, чтобы поправить их и отдохнуть. Она нашла освещённую солнцем лужайку около труб и присела спиною к бетонному столбику теплотрассы.

До чего же всё-таки удивительный мир: интересный, нарядный - так и хочется окунуться с головою в море душистых соцветий и трав. Рядом колючий чертополох. Можно погладить его ворсистые лепесточки или дотронуться до сочного стебля, чтобы нечаянно уколоться шипами листьев. Но пузатый шмель уже собирает нектар - это его делянка. Потревоженный Таней, он отрывается от цветка и кружится над нею - ворчит.

Девочка знала, что если сидеть неподвижно, то сердитый шмель её не тронет, пожужжит немного и успокоится - улетит восвояси. Она подобрала коленки поближе к себе, к подбородку, и притаилась, закрывая руками лицо.

- Улетай полосатый шмель, улетай же скорее мохнатый…

Как в эту минуту совершенно отчетливо раздались голоса мальчишек. По другую сторону опоры теплотрассы сидели Артём и его новый долговязый приятель - школьник - надменный и гордый мальчишка, появившийся недавно. Таких больших пацанов Таня ещё не видела вместе с Артёмом. От страха она зажмурилась и позабыла про шмеля: не нашли бы её, не обидели б.

- Мой папа построит дачу, как у господина Валиханова, и будет разводить бомжей на мясо, - Артем разговаривал на равных со старшим, он чувствовал себя хозяином здешних мест.
- Но они такие вонючие - бомжи, - возразил ему приятель.
- А ты-то как думал? Свиньи они тоже вонючие, если за ними не убирать.
- А кто же за ними будет убирать? Ты что-ли?
- Нет, конечно, не я… Папа наймет холопов. Есть такие сволочи, которые за стакан водки от зари и до зари готовы горбатить.
- Хорошо, когда много денег…
- А кто же тебе их не даёт, зарабатывай…
- Значит, врут взрослые что людей не едят?
- Конечно.
- И некому верить?
- А ты не верь… О бизнесе тебе никогда и никто не расскажет всю правду. Это такое правило… Лучше прибедняться и врать, как мой папа, и прятать доходы в чулок, пока не разбогатеешь настолько, чтобы купить самого президента.
- И кошек едят и собак едят и даже тараканов…

Говоривший задумался.

- Кушать-то хочется всякому, - ответил ему Артём.
- Только сначала их нужно убивать и перекручивать на пельмени…
- Мой папа умеет. У него - пистолет…
- А мой папаша мент... Генерал Вислоухов. Слышал?..
- А как же!.. Значит, мы будем рады, - улыбнулся Артём, - потому что с ментами надо жить дружно.
- Правильно говоришь, и делиться с ними тоже не грех.

Артём достал из кармана гематоген и отломил половину приятелю.

- Кушай, мой друг, моя крыша!.. У меня ещё двое должников есть. Они бесплатно гуляли в этих местах. Играли в прятки со мною… Нужно найти их и вытрясти с них конфеты или гематоген. Половина твоя… Осилишь?..
- А то, - и «деловые люди» отправились к ручью, в котором оперативники зимою нашли спущенную с человека шкуру и его кости.

- У тебя мишка старый цел? – вспомнила Таня, тот уже далёкий зимний вечер. - Отдай мне его, если не жалко… На память. Я не выброшу его на помойку, как те мальчишки, я его починю и заштопаю… И будет он со мною всегда - до конца моей жизни. До последнего дня… А когда я умру - он вернётся к тебе и ты будешь иногда вспоминать меня - старого скульптора, не знавшего счастья…

Она собрала в охапку это добро и побежала с ними вон от этого гиблого места, но поскользнулась на склоне, упала и ударилась о землю. И рассадила коленки. Дедушкины вещи вылетели из рук и покатились в бурьян. Девочка растерялась. На мгновение замерла и прислушиваясь к тому, что у неё за спиной. Перепуганной ей что где-то рядом Артём и его приятель, что они поймают её и будут требовать с неё конфеты, при этом - толкать и бить… А потом отведут в милицию и отберут Мишу Панду, дедушкины очки и его записную книжку… Среди колючей травы, второпях, она искала упавшие вещи и прижимала их к груди – судорожно, тесно. Но что-нибудь всё равно вываливалось из рук, и Таня нагибалась вновь и вновь, и плакала, оглядываясь в сторону приближающейся опасности.

- А вдруг они меня съедят?

Дома её не ругали. Такой заплаканной и бледной девочка ещё никогда не возвращалась с прогулки. Таня рыдала. Целовала дедушкину руку и просила у него прощения за всё сразу, что произошло в её жизни за последние полгода: за украденную кость, за непослушание, за то, что она огрызалась в разговорах старшими и не слушалась их, мешала им проводить соревнования на стадионе, ползала на четвереньках по свежей траве и, перепачканная зеленью, плела венки из одуванчиков, доставляя лишние хлопоты ближним.

- Я совсем не жалела маму!

Насилу её успокоили - она уснула, но под утро во сне рассказывала в бреду, как Артём с милиционерами отбирают у неё конфеты, что они съедят её - Таню, как съели дедушку Олега…

А днём она молчит и уже не просится на улицу, как раньше. Когда же, наконец, её выпроводят насилу за порог, девочка не отходит от дома и едва увидит Артёма - прячется в подъезде и вытирает щёки возле маминой двери от слёз. Она живёт в страхе за будущее, за завтрашний день и боится зла со стороны богатых и сильных людей, передающих сегодня по наследству и власть, и деньги, и рычаги подавления доброй воли…



30.06.2004









Ниже первые варианты этой повести.
Повесть находится на реставрации, меняются имена главных героев...
Прошу извинить...


ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАНДЫ

1. ГОРОД НА КОСТЯХ
 
«Здесь будет город заложён
назло надменному соседу!»

Пушкин А.С.

Есть в каждом городе место, где был заложен первый камень, срублена первая клеть или сказаны исторические слова, упомянутые выше. И по сей день иной царь или президент нет-нет да и намажет на кирпич раствор, и останется в истории, если не зодчим, то миротворцем наверное. Рукоплещут современники; средства массовой информации наперебой отображают произошедшее. Через много-много лет потомки достают из архива потёртые снимки и оживают геройские лица наших пращуров.
Но случается и обратное. Исторические места перекапывают, следы вчерашних деяний тщательно прячут, журналисты протирают очки - они близоруки, и шёпотом рассказывают очевидцы, стараясь не попадаться на глаза тем, кто думает иначе…

Зима в наших краях суровая. Западный ветер пуржит, горе тому, кто по злой воле или недоразумению решится в степи двигаться или жить. Уснёт уставший, и только весною найдут собаки оттаявший труп и поднимут вой.
Шестьсот человек военных строителей негодных к строевой службе в далёком уже 1942 году, разбили бивак в холодной уральской степи. Дети солнечного Узбекистана не попали на фронт. С хроническими заболеваниями хромые и полузрячие калеки начинали строить металлургический комбинат: укладывали рельсы, срезали горы, готовили полигон для строительно-монтажных работ. Русский язык им был не знаком, тёплые вещи достались немногим, продовольствие не везли… Окрёстные села пустовали - война парализовала хозяйство. Завьюжило, и стройка встала…
Весною глава великой державы поинтересовался, как идёт в степи строительство нового оборонного предприятия, - легированные марганцем стали становятся вязкими к снарядам врага. И помчались его «подмогалы» искать гарнизон, пропавший без вести в глубоком тылу. Шестьсот человек законопослушных граждан - солдат Отчизны были преданы «отцами», они вымерли на посту в ту далёкую зиму.
На костях стоит город… Ночами, когда перекатываются снега и становиться особенно зябко, вы только послушайте ветер, рыдает природа – это души мёртвых поют, упрекая сильных в измене и немилосердии.

Весенняя слякоть нарушила планы производства работ. Не спали вербованные на строительство города переселенцы. Неземные ужасы тупили их волю, и, парализованные от страха, люди ругались и пили водку… Чтобы их как-то отвлечь от ночных кошмаров, места захоронения усопших обнесли колючей проволокой, и военнопленные немцы поддержали многоголосый хор. Ветра дорывали мундиры невольников, озноб колотил и вколачивал их с головою в грунтовые воды России.
- Это стонут враги, - утешали политики.
И успокаивались строители... И гордились страной, победившей фашизм.

Седой учитель в «бурсе» ведёт урок:
- Война унесла миллионы жизней. С кем была война, осужденный Корзинкин?
- С немцами? - неуверенно вопрошает ученик.
- Да, с немцами! - утверждает историк.
- А кто был главным у наших, у русских?..
- Может быть, Жуков? - припоминает чела.
- Есть такой военноначальник, - утверждает учитель, - а кто же в таком случае был Сталин?
- Сталин? - задумывается ученик и отвечает ему. - Сталин был президентом России.
- А Гитлер был президентом Германии? - весело смеётся гуру.
- Не знаю, учитель…

Пленные немцы вымирали дольше. Их били прикладами, травили собаками, кидали в них камни и хоронили на пустыре. Металлические прутья со свастикой долго ржавели под русским небом. Бурьян обволакивал могилы, и ни в радуницу, ни в троицу никто не поминал усопших. Только непослушная детвора изредка навещала это место, нефальсифицированная история страшила, и, покидая немецкие могилки, каждый взрослел и задумывался о войне и о расплате… О жизни в неволе…

Спустя тридцать лет эту часть кладбища по решению городских властей перемололи тракторами. Беспокойные вороны кричали миру о страшной неправде. Чёрное облако распушилось над степью, и долго оседал птичий пух на репейники… На полынь… На расколотую зноем землю… Когда последний солдатский крест ушёл на переплавку, стоны мёртвых опять стали сеять сомнение в души живущих. Они долетали к Творцу… Но прощал Господь Бог палачей и оставлял без движения жалобы павших…

За колючую проволоку, чтобы не было пусто, собрали душегубов, воров и мошенников. Всю тяжёлую и грязную работу отныне выполняли они. Лай и крики командиров обесточили нервы истории. Затянулись траншеи, поседели курганы, поросли ковылём. Канули в лету упрямые факты.

Когда-то фашисты пытали скелет. Он прозрел и сознался во всех грехах, оговорил друзей и близких. Но спустя много лет его простили, осуждая жестокость и клонировали навеки. И живёт сегодня образцово-выращенная душа в цивилизованном мире, не зная мук.
Иное у нас... Кричащие кости охрипли, сорвали голос. Мятеж захороненных масс был подавлен. Однако случается: «вскипишится зона», и летят под ноги палачам отрубленные пальцы, битое стекло со звоном рассыпается по асфальту, трещат металлические засовы, клетки. В конвульсиях сворачиваются больные, и кровью пенятся губы упавших. Внуки Железного Феликса бьют людей руками и ногами, да так размашисто, что папаха иной раз летит с головы от усердия и катится по плацу… Таковы традиции русской охранки, и нет слаще чувства, чем «чувство выполненного долга» перед страной.

 
2. ОТРИЦАЛОВО ВОЛК

Однажды в город приехал зверинец. Его вагончики остановились на окраине жилого массива, с наветренной стороны, чтобы едкие запахи кормов и экскрементов не тревожили обоняние горожан. Обшитые кровельной сталью клетки были расписаны красками. Деревья на них немного ржавели, но окись хрома горела ярче коррозии, и нетленная фантазия художника приукрашивала разруху, словно пресса политику, насыщая на время оптимизмом оскудевшие души. Нарисованные зебры щипали траву, барсы охотились, а грифы летали, не зная муки цивилизации, её решёток, скрипа колёс, тесноты сырых помещений, где ломаются крылья. В незатейливой этой рекламе животные были сильными, а в действительности же… Списанные из большого зоопарка звери влачили полуголодное существование. Выручки от их показа было немного. Питомцы рычали, злились, метались из угла в угол - скрипели клетки.

Солнце к полудню согрело землю. Кружились листья, и дул щекотливый ветерок. Осень стояла ласковая, как лето. Она бескорыстно дарила людям последнее тепло, и вездесущие мальчишки, словно разведчики, искали бреши в зверинце. Сверлили гвоздями стены вагончиков, надеясь бесплатно увидеть животных. Протирая «походные» брюки, ползали под карданами машин, осторожно выглядывая из-за колёс на закрытую территорию. Но дежурные рабочие их ловили, журили и выпроваживали на улицу, пугая метёлками. Озорники разбегались кто куда, дразнили взрослых, показывали издалека им носы и рожки; а, собравшись вместе, захлёбываясь от восторга, рассказывали друг другу, кто что увидел и что услышал. Как тяжело плюхнулся в клетке медведь или фыркнула в загоне лошадь, как пережёвывал траву огромный верблюд и клокотал орлан. Рабочие возвращались назад, смахивали дорожную пыль со стен и охорашивали лагерь.

Маленькая Таня боялась подойти слишком близко. Она верила в сказки. «А вдруг неожиданно выскочит серый волк и съест её?», - мама категорически запретила дочке одной приближаться к зверинцу.
- Вот получу деньги, и мы с тобой обязательно сходим посмотреть на диковинных животных и птиц, - пообещал дедушка Вася. - А так, как это делают мальчишки, зайцем, так делать нельзя. Это нечестно и опасно.
Девочка не шалила. Стояла послушная на площади у входа в зверинец, заглядывая в глаза рабочим, суетившимся возле клеток. Жила в надежде назавтра, на дедушкину пенсию, которую вот-вот ему начали выплачивать в сроки.
- Приходи в субботу, - сказал ей весёлый маляр-художник, от которого пахло красками, - для детей билеты недорогие, почти бесплатные.
Всю неделю Таня рассказывала маме байки из жизни животных, услышанные от мальчишек, была паинькой. Правда вечерами долго не могла уснуть, но делала вид, что спит, закрывая глазки, когда кто-либо из близких подходил послушать, почему она так неровно дышит.

В субботу Таня проснулась сама. Она без напоминания умылась и на удивление всем стала молча кушать овсяную кашу. Девочка не любила её - невкусную, горькую… Но сегодня хитрила: часто облизывала ложку и даже попросила у мамы добавки:
- Мама, а я хочу ещё каши!.. Пожалуйста?.. - вдруг эти озабоченные взрослые люди забудут отвести её в зверинец? И чуда не будет? И сказка уедет…
Действительно, когда молчит ребёнок, так много успевают сделать его родители. Всё отремонтируют, перестирают, перегладят, перештопают, прочитают нотацию о пользе общественного труда и попросят полить цветы на подоконнике. Таня работала безотказно. Покормила рыбок в аквариуме, почистила коврик для игрушек и услышала, что она умница.
- Дедушка, я хочу в зоопарк.
- Так вот, оно, почему ты такая послушная, непоседа...
Он устал и уснул. Растерянная внучка присела на стульчик, чтобы было удобнее наряжать на улицу любимую куклу Надю. Но игра у неё не клеилась, потому что горбатый верблюд из зоопарка сегодня больше волновал ребячий ум. Таня спросила у мамы, какой он: «домашний или дикий?», но услышала в ответ, что «он плюётся».
- А что едят верблюды?.. Сено или овёс?
Но мама отрезала:
- Отстань, не до тебя, - и всучила девочке большую книжку про собак.
Таня уже видела собак и захныкала. Очень хотелось погладить верблюда и полосатую африканскую лошадку, которая была нарисована на афише, покормить её хлебом. Но маманя не слушала дочку. Она осерчала «конкретно» и велела непослушной девчонке: «немедленно встать в угол или, наконец, замолчать». Из тихого детского плача выросла буря. Дедушка на диване проснулся и сказал:
- Рёва-корова! Плакса!
Он принял решение идти немедленно.
Теперь уже «непослушная» мама готовила «куклу» в дорогу: наряжала дочурку, шнуровала ей ботинки, проверяла застёжки на курточке: «Холодно… осень», - поучала сердито, шлёпая дочку: «Не вертись, как юла!» – и, натягивая на детскую голову шапочку, добавила:
- Уши надует!
- Не надует, - сказала Таня, - быстрее пожалуйста! Я - Красная шапочка.
- Вот и съест тебя Серый волк в зоопарке!
Спор окончился в пользу мамы, но… спустя минуту своенравная Таня уже бежала вприпрыжку по улице впереди взрослых, ежеминутно оглядываясь на деда…

Зрители облокотились на поручни ограждений. Нейтральная полоса между барьером и клетками предохраняла ротозеев от непредсказуемых выходок животных. Повсюду висели плакаты: «Вход воспрещён!», «Опасная зона!», «Внимание, хищники!». По окольцованной от посетителей территории зверинца передвигались только рабочие. Они кормили питомцев костями и мясом, тормошили их длинными палками, убирали загоны и клетки, осторожно выгребая из самых дальних углов грязь и помёт. Выполняли другие работы: шпаклевали отшелушившиеся места на информационном щите и расклеивали энциклопедические справки о жизни своих питомцев на воле. Каждый зверь имел род, отряд, семейство, географический паспорт и прописку в Красной книге.
- А ты мне купишь такую, когда я научусь читать? А?.. Деда!?
- Это книга для ученых, Таня. В ней собраны и описаны животные, находящиеся под угрозой полного вымирания. Вот эти медведи, например…
Они жили в разных клетках. Годовалые брат и сестра.
- Бурые медведи Миша и Маша, - прочитал дедушка. - Животные хорошо дрессируются и выступают в цирке.

Косолапые артисты стояли на задних лапах в полный рост, и казалось, что тюрьма на колёсах была мала для них. Симпатичному брату, чёрного окраса с белым галстуком на шее, доставалось больше внимания от публики. Его нос был перепачкан шоколадом, а люди всё кидали и кидали ему сладости. Время от времени Миша танцевал – делал круги на задних лапах и раскланивался. Хитрый шельмец - он получал премиальные.
Его рыжая сестрёнка Маша была менее артистичной. Неконкурентоспособной в искусстве. Ей никак не удавалось сделать и полуоборота в танце. Юная медведица спотыкалась на ровном месте и падала на все четыре лапы сразу, удручённо мотая головой. И никто ни разу так и не угостил её сладким. Наконец она отчаялась что-либо заработать на «сцене» и просто просунула свой нос между прутьями в клетку «великого» брата и стала скулить - выпрашивать сласти. Но замечательный артист загордился – он не слышал сестрёнку. Миша отвернулся от неё в сторону, важно облизывая свои шоколадные лапы.
- Дедушка, она плачет!
Таня увидела на морде у зверя слёзы. Она полюбила эту косматую подружку, так незадачливо развлекающую публику.
- Да, Таня, братец жадный попался, не делится, - нравоучительно заметил старик.
Звери, как люди, горюют и злятся. Лучшие наши поступки и чувства блекнут в свете большого таланта. Мы завидуем белой завистью героям, подражаем им, грустим. Но купаются в розах кумиры и из вечности смеются над нами – неудачниками. Дисгармония духа и одиночество гнетут, и мы вымираем, забытые всеми.
- Ты обещал мне мороженое, деда…
- У тебя ангина - бухикать будешь. Мама выгонит нас из дома лечиться к врачу.
- Я не буду бухикать.
Он колебался, пересчитывая копейки. Видя его нерешительность, Таня лукаво заметила:
- Дедушка! Ты учил меня держать своё слово…
- Хитрая ты, Танька.
- А ты не обещай.
Беспокойная егоза – она с мороженым вернулась к медведям и ошарашила взрослых:
- Я покормлю её и поглажу!
Таня нырнула в запретную зону и поспешила навстречу к Маше с подарком. Перепуганный старик бросился вслед, но непослушная внучка укусила его за руку, а воспрянувшая духом медведица перестроила нос в их сторону и, как дрессированная собака, запрыгала от нетерпения на задних лапах.
- Она тоже хочет сладкого!..
Вагончик дрожал и качался.
- Перевернётся, куда же вы, возвратитесь! – кричали люди.
- Отпусти меня!.. Деда!
Внучка, пойманная за воротник, упиралась, как умела, вырывалась из рук и оправдывалась.
- Это моё мороженное! Я кому хочу, тому его и отдам!
Она захныкала в бессилии: - Дедушка!.. – умоляла его, - Разреши мне, пожалуйста, угостить Машу мороженым!
- Ремня захотела, угла тебе мало?
- Можно я? – улыбнулся Тане её старый добрый знакомый маляр-художник, который охорашивал рекламу. Он взял из рук у девочки мороженое и отнёс его Маше в клетку. От восторга медведица присела на хвостик и, держа обеими лапами гостинец, зачавкала, как маленький ребенок, вылизывая до грамма из бумажной упаковки талое молоко и шоколад. Её брат, съевший к этому времени все свои сладости, уже не отводил глаз от сестрёнки. Зрители ликовали. Они наперебой хвалили ребёнка и бодрили Танюшу, но растерянная проказница молчала, отшлёпанная дедушкою, она понуро глядела вниз.
- Я виновата…
- Ну, что ты! Что ты, заинька! – погладил её старик. Он уже отошёл от гнева.
- Пойдём-ка, посмотрим волка. Только ты не подходи к злодею близко, он - «отрицалово» и не работает в цирке. Да и лужа под ногами большая - смотри…

Перед клеткой действительно было скользко. Угрюмые хищники жались друг к другу в дальнем углу. Худая белесая волчица лежала на боку, все четыре лапы вытянув подушками в сторону зрителей. Её пушистый друг, серый и крупный, был рядом. Две морды, прижавшись одна к другой, глядели на людей, и казалось, что это был один зверь - большой и двухголовый.
- Встань, падла! Покажись народу! – сердитый рабочий стучал по решетке берцовой костью. В левой руке у него была длинная палка. Ею он пытался огреть животных, желая разрушить их суровое единство.
Серый волк не спешил. Он медленно поднялся… Зевнул, вытягивая далеко вперёд свои передние лапы. Встряхнулся. И только потом этот сутулый разбойник с достоинством подошёл к человеку и остановился.
- На!.. – приказал ему вельможа.
Волк обнажил клыки и осторожно взял предложенную кость.
- Гляди, Таня, какой он страшный! Вот этими зубами он режет скотину наповал... Сверху и донизу... Позвонки на шее у жертвы перекусывает. А сильный - враг, овцу на спине несёт и не задыхается…

Работник зоопарка рассмеялся недобрым смехом. Оттолкнувшись ногою от вагончика и отбросив назад своё грузное тело, он резким движением вырвал кость из пасти у зверя. Скрипнули зубы, и ни с чем остался суровый хищник. Люди молчали. Поражённые этой нелепой выходкой, они, словно парализованные, ждали, что будет дальше. А «хозяин» продолжал глумиться над зверем. Размахнувшись, он ударил костью по носу одураченного волка и снова протянул ему её в клетку.
- На, падла!.. Ешь!
Зверь поднял глаза и увидел обидчика. Взгляды их встретились. Волк и человек оценивали друг друга. Мерили души. Искали силы.
Падали листья… Шуршали... Муха жужжала рядом…
Тане вдруг стало по-настоящему страшно. Две капельки пота блеснули у неё на лбу и, холодные, медленно покатились по переносице. Девочка не плакала, она спряталась за ногу деда и крепко вцепилась ему в штанину. Инстинктивно. Чуть дыша наблюдая неравную борьбу человека и зверя.

Повторно сомкнул серый волк свои челюсти. Мёртво. И сколько ни бился рабочий о клетку, как резко ни дрыгал он ногами и телом, ни единый мускул не дрогнул на морде у хищника. Только могучая шея ходила из стороны в сторону вслед истеричным движениям «кормильца». Тогда человек начал бить волка палкой по голове. Может быть, ему казалось, что он этим развлекает народ и выполняет свой долг перед публикой? Но истязаемый зверь терпел, и его глаза наливались кровью.
- За что он его так бьёт? - шептала Таня.
Дети с малых лет воспринимают битьё как должное за поступки, за не такой, как у всех образ жизни и мыслей. И бьют нас повсеместно, загоняя в рамки приличий и правил.
- Он волк, - ответил ей дедушка.
Это было неоспоримой истиной. В детском саду и по телевидению часто рассказывали о коварстве этого зверя. Но доброе сердце боролось с разумом.
- Разве нельзя по-другому, ласково. Может быть волки тоже дрессируются как медведи, а?.. Деда!? Или как собаки? Просто никто ещё не научился этого делать?!
- Нет, Таня, волки не дрессируются.
- Но я не хочу, чтобы он бил его, деда!.. Я буду дрессировать его, когда вырасту!
Волчица поставила точку в этой борьбе. Словно молния, вылетела она из угла и клацнула зубами перед самым лицом дразнившего. Кто однажды слышал этот мужественный звук, тот уже никогда его не забудет, ни с чем его не спутает. Так охотятся волки на воле, преследуя жертву, и так защищаются они, прижатые к стенке врагами. Перепуганный рабочий выпустил кость из рук, выронил палку. Не устоял на ногах. Он плюхнулся в лужу и заорал, фальцетом:
- Падла!.. Отравлю, уморю тебя голодом, серая гадина!
Люди смеялись. Только пораженная Таня всё ещё заглядывала в глаза дедушке, не понимая причину веселья…

Большая плюшевая панда покачивалась в кресле-качалке на площади около входа в зверинец. Бородатый фотограф лукаво барышничал рядом, предлагая прохожим сняться на память, купить сувениры и книги.
- Это эмблема движения за спасение исчезающих видов - бамбуковый медведь. Он редок в природе и прихотлив. Примите участие в благотворительной акции, купите подарки, порадуйте малышей…
- Такая красивая панда, - сказала Таня и осторожно взяла за лапу эту огромную игрушку.
- Дорогая, однако? – спросил старик у фотографа, в надежде, что она не продаётся. Но рядом на ниточке, толкаясь, висели другие игрушки, и, перебирая их, девочка нашла своего медвежонка. Поменьше. В штанишках. Величиною с кулачок. Пуговицы-глаза на его чёрно-белой мордочке ликовали, он весело тянулся к покупателям всеми четырьмя пушистыми лапами.
- А эта?.. Она продаётся?
Дедушка развел руками и сдался. Его маленькой пенсии суждено было растаять.
- Я назову его Мишей… И он не будет жадным и злым…
Они возвращались домой счастливые и уставшие.
- Я люблю тебя больше всех на свете, – бормотала девочка, засыпая в кроватке: - Деда, а деда! А мы ещё раз пойдём в зверинец?..
Ей снились медведи, все в бантиках – нарядные, праздничные. И «отрицалово-волк» бегал наперегонки со своей подругой по манежу, клацая зубами, развлекая публику, звучали фанфары. Таня, была дрессировщицей. Она украдкой смотрела на зрителей, среди которых сидели и хлопали в ладоши её мама и дедушка Вася.

 
3. УДАЧНЫЙ СЫСК

глава, в которой рассказывается о нравах жителей далёкого захолустья во времена приватизации госимущества, о ежедневной рутинной работе участкового инспектора Вислоухова, а также о некоторых секретах ведения милицейской документации, связанной с регистраций обращений граждан, и ещё о том, что любое преступление раскрывается, если на этом настаивает вышестоящее руководство

Капитан Вислоухов горевал о невозможности служебного роста в свете новой экономической доктрины, взбудоражившей, словно дрожжи, умы беспокойных сограждан. Поди-ка добейся авторитета в мире, когда повсюду вставляет палки в колёса твоё же «ментовское» руководство, потакая разбогатевшим в мгновение ока людям. «Новые русские» дебоширили больше всех, но были недосягаемы для закона. Вели себя панибратски с властью, питая её подарками, пили на брудершафт, и участковый инспектор Вислоухов расслабился в борьбе за правопорядок и стал таким же нестойким к благополучию, как и все его коллеги-менты. Капитана угощали для профилактики, чтобы держал свой мясистый нос по ветру, а не против, не мешая потоку денег идти на неблаговидные цели. «Крутые» пацаны скупили лучший кинотеатр города, его служебные помещения переоборудовали в пивные, - и гудели день и ночь непутёвые прихожане в роскошных стенах «совкового храма». Водочка, игровые автоматы, доступные женщины заманивали уставшую публику «оторваться» от повседневных забот и «оттопыриться» от пуза со страстью, всласть.

Домашние люди находили тут свободу от семейного рабства, а бездомные – кров и халявную пищу за счёт благополучных сограждан. «По фене ботая», «рамсила» молодежь. Прогуливая школу, взрослели отроки в дыму питейных заведений. Визжали дамы. Захмелев, они сварливо просили денег у собутыльников за «украшение общества за столом», но на это рассвирепевшие кавалеры выбрасывали их за волосы на мороз, швыряя вслед одежду и рубли: «Подавитесь, - мол, - жадные». Раскосмаченные «кошёлки» ползали на корячках по льду, торопливо собирая в охапку свое барахло. Ругая «спонсоров», они удалялись во тьму вечернего города, на ходу поправляя прически, а бесшабашное пьянство росло и не прекращалось ни на минуту. Ночами пожилые «стахановцы» зычно делились производственным опытом. Под утро, когда уже заплетались их ноги и нечленораздельные речи превращались в членораздельный лай, случалось, что у немощных этих пьяниц снимали шапки или отбирали «кровные» деньги, добытые неимоверным трудом на металлургическом комбинате. Окровавленная жертва билась на льду, как рыба, рыдала в истерике, совестила грабителей, апеллируя то к богу, то к советской власти (преданной всеми, проданной), пока врачи скорой помощи не увозили её в приёмный покой городской травматологии.

Шаткий диван и четыре ободранных стула стояли в опорном пункте, словно антиквариат. Шуршала бумага. Тараканы бессовестно дожирали всё, что осталось в ящике письменного стола после вчерашней пьянки. Вислоухову удалось помирить коммунальную службу и жильца, у которого из-под ванны пропала заначка денег в размере две с половиной тысячи рублей. Хозяин квартиры их утаил от «ведьмы» – супруги, но в погоне за модой старуха сделала «новый качественный бросок в историю теплопроводных систем», поменяла в квартире ржавые железные трубы на вечные, из пластика, рекламируемого в газетах. В отсутствие мужа вызвала на дом специалистов, и заначка исчезла. В ходе дознания выяснилось, что деньги в полном объёме попали к хозяйке, их передали ей рабочие, а пострадал самый честный из них - бригадир. Обворованный супруг набил ему «морду» за нарушение семейной субординации. «Кто в моём доме хозяин?» - орал он в милиции, куда обратился за помощью оскорблённый сантехник.

На пороге опорного пункта стояла Светлана Михайловна Мирзоева - супруга известного городского предпринимателя. Привлекательная женщина вела себя раздражённо, многие трудности наложили на её лицо отпечаток, нескрываемый даже обильным гримом. Оно морщинилось в разговоре, словно листок помятой газетной бумаги. Трижды «зашитый» пьяница-муж Светланы Михайловны - Анатолий Геннадьевич Мирзоев, два центнера чистого веса боров, выжал все лучшие соки из хрупкого тела женщины. Она, его вторая половина – «ивушка-стебелёчек-матушка», носила неподъёмную тушу мужа на спине от мест его презентаций и до кровати, не досыпая, щупала «мёртвому гаду» пульс на сонной артерии и колола ему в ягодицу анальгетики, чтобы не выл, воскресая, на всю округу от боли. Светлана Михайловна пришла на приём к участковому за помощью в жизни, за добрым словом. Какие-то новые собутыльники мужа или иные мерзавцы «наложили» под дверью её квартиры «свежие экскременты», - было написано в обращении. Она свирепо вращала глазами и чувствовала себя оскорблённой хулиганскими выходками сограждан.

- Позвонили наглецы во втором часу ночи и попросили бумажку, чтобы вытереть… сами вы знаете, что надо вытереть, неудобно сказать... Смотрят осоловелыми глазами, а срам-то наружу торчит: «Дай, газетку»,- и ржут, как лошади во время свадьбы.
- Вы допишите как было дело, Светлана Михайловна. Приметы бесстыдников. Во что они одеты и обуты, - соблюдая «технологию» сыска, начал опрос капитан.
- Пивную открыли, а туалет забыли сделать. Дерутся и гадят прямо под окнами. Отработанные презервативы по всему кварталу разбросаны: на траве, на кустарнике – висят, словно флаги капитуляции…
- Это забудется, - Вислоухов зевнул в ладонь и подумал: - я приглашу оперативников, они, наезжая, нагонят шухер в питейном учреждении, а там у народа и деньги окончатся - какая ни на есть, а передышка в работе… Слава богу, что людям мало платят и что не вовремя расчет.
- А в прошлый раз, - продолжала хозяйка обложенной квартиры, - валерьянки налили под дверью - кошки грызли бетон и орали на весь квартал – дрались нещадно за место на лестничном марше около сказочного пятна. Моя собака в квартире все обои ободрала, охрипла, слюною прихожую вымазала, а выла - не подступись… О стены в истерике билась, словно обманутый вкладчик сбербанка во времена гайдаровских реформ – дрожали стены!..
- А муж-то, Светлана Михайловна?.. Он-то чего?
- Да ничего… А что ему будет?
Она немного остыла от пафоса, с которым сгущала краски:
- Не убирать под дверью… Ни свет ни заря свою задницу в «Мерседес», и поминай его, как звали - работу искать. А мне его новых рабочих расселять и прописывать, ставить на учет в различные фонды… Холопы не мытые, сволочь и пьянь…
- Вы у Мирзоева прорабом? .. А говорите как прораб
- Я жена ему… И техснаб, и бухгалтер… И начальник отдела кадров
- Но не много ли сразу? Трудно. Вы бы взяли помощницу, - посочувствовал Вислоухов.
- Что вы! Что? – возмутилась Мирзоева. - Тунеядцев кормить? Зачем? Полстраны ничего не делает. Отбывают исправно часы за столами - никакой капитализм так не приживется!.. Да и не нужны нам все эти трудовые договора, охрана труда и прочее… Убытки и только.
- А если какой трудовой инспектор нагрянет и оштрафует?
- Не оштрафует… Ему заплачено на два года вперёд.

Кормили государственного чиновника всем городом, чтобы он не высовывал свой нос из кабинета. И тасовал федеральный инспектор бумаги из папки в папку, с полки на полку, и провожал правдоискателей за дверь.

Не женское дело вела Светлана Михайловна - трудное, требующее незаурядных сил и характера.
- Мы украшаем город, – говорила она Вислоухову. – Мы его – гордость! Как пчёлки трудимся с утра и до ночи, а случается уснуть - хулиганы бесят. Вы уж постарайтесь!
То, что ей казалось диким и бесстыжим, в жизни у участкового было обыденным и скучным. Хотелось покоя и водки ...
- Нужно бы вам железную дверь поставить в подъезде. Спокойнее будет, - посоветовал участковый.
На том и порешили. «Аудиенция» прошла.

Раньше капитан занимал неплохую должность в милиции. Он был начальником разрешительного отдела оружия, ничего не делал (а ведь это мечта любого смертного – размножаться и есть из государственной кормушки), но, вот беда, однажды капитан недоглядел, как в подшефном тире на одной из винтовок оказался перебитым серийный номер. И всплыла эта утерянная винтовочка по «мокрому» делу. В соседнем районе города, спустя полгода после её пропажи, один осерчавший рокер, нигде ещё не работавший оболтус девятнадцати лет, застрелил своего участкового инспектора за то, что тот отобрал у него мотоцикл «Урал», последнюю радость в жизни, ему показалось это несправедливо. Незадачливый «гонщик» по неосторожности въехал в чужой сарай и нанёс его владельцу существенный материальный ущерб. Порушенное строение нужно было восстановить, но платить было нечем. Помятый мотоцикл стоял на милицейском дворе, ожидая техосмотра и денежной оценки экспертами для урегулирования прав сторон, путём продажи и передачи вырученных от неё денег владельцу сарая. Горемыка-рокер обиделся, посчитавши это несправедливым решением спора, но ему пригрозили тюрьмой, сославшись на уголовный кодекс, припомнили недавнюю судимость «по малолетке», акцентируя внимание на непригодности в обществе нездорового индивида, каким является он. Парнишка выпил немного водки, отрыл на чердаке заныканый ствол, невесть когда и как приобретённый, и… отдал богу душу недальновидный начальник.

Директора тира пожурили немного за произвол и уволили с работы. Геройское афганское прошлое стало ему гарантом, в тюрьму он не попал, а вот Вислоухова перевели в участковые «…как не оправдавшего доверия».

- Быть тебе в шкуре покойного, покуда не протрезвеешь, - напутствовал его генерал на разводе и, задыхаясь от гнева, добавил прилюдно: - Падла!

Чтобы заниматься профилактикой преступлений, не выходя из кабинета, гражданские заявления не регистрировались и терялись. Для самых умных посетителей вели отдельный журнал, который тщательно прятали от глаз прокуратуры. В конце календарного года его сжигали на свалке, зная, что многие изложившие душу люди не приходят вторично за правдой в коридоры милиции, смиряясь с ущербом, нанесённым неизвестными нарушителями, облегчая работу сыску. Но пропала любимая собака городничего, и головные боли у Вислоухова стали патологическими. Осерчавший от горя мэр сетовал на всех городских совещаниях на милицейскую службу, журил её, нервничал. Слово «бездеятельность» звучало чаще всех иных междометий для связки речи, которыми так много грешат ответственные работники, спотыкаясь в докладах, обещая светлое будущее народу России.

- Не подарит нам старую оргтехнику Косматый, - так звали градоначальника за глаза офицеры милиции, - а обещал помочь….

В Белом доме столоначальники недавно получили новые лазерные принтера. Старые игольчатые были ещё вполне работоспособны, надёжны, и их, за бесценок, решило приобрести милицейское руководство. Однако предварительный договор оставлял продавцу возможность поторговаться и избавиться от рухляди иначе, путём её раздачи студентам в благотворительных целях.

- Будем скрипеть перьями и стучать на машинке всю жизнь, как Кирилл и Мефодий, в час по чайной ложке, - добавил генерал. Было приказано - найти собаку во что бы то ни стало, из носа кровь…

Вот и остался крайним участковый инспектор Вислоухов, и пошёл он по дворам разговаривать с народом, показывая снимки пропавшей псины старикам и старухам. И дивились они, от пенсии усохшие, этим странностям сыщика, плевались ему в след, крутили у виска указательным пальцем.

- Продали Рассею, дармоеды… Дуркуют - собак разыскивают. А бандиты грабят народ, державу приватизируя….

«Да и участок не мой, а Козлевича, но Козлевич в командировке, совершает «геройства», шмонает беженцев на предмет борьбы с терроризмом, калымит на границе в поиске свежей марихуаны, зарабатывая на жизнь; а я тут выполняю капризы заевшейся власти», - переживал участковый.

Его приятель Владимир Копчёный гнал самогон. Нехитрое это занятие кормило Вована второй десяток лет. В молодости он, романтик, подорвал на БАМе здоровье и остался инвалидом. Вернувшись домой, зарёкся на всю оставшуюся жизнь не батрачить на страну, не поддаваться обману, каким бы красивым тот ни казался. И по сей день твердо стоял на своих позициях, помогая больным алкоголем очухиваться после попоек. Осваивал модный, отныне, «питейный рынок». Его товар по качеству не уступал лицензионному. «Поди-ка проверь в каких подвалах разливают всю эту дорогую фирменную отраву, - кричал Вован, объясняя клиентам фальшивость иных голограмм и рекламы. - Такие бумажки сегодня на лазерном принтере даже дети печатают, а люди, напившись этой палёной водки, болеют и мрут, как мухи от диклофоса. Только я один ещё не отравил ни одного человека. Из экологически чистых продуктов мои бражка и самогон». Своего родного участкового старый бутлегер ценил и уважал. Ещё с горбачевских времён этот «мент» был ему надежной опорой и «крышей» во всех начинаниях. Копчёный внимательно выслушал его историю о собаке и многозначительно спросил:

- Помнишь ли ты, брат Вислоухов, бухали мы два года назад? Верка-подельница облевалась тогда с балкона. Ревела при этом, словно сирена у скорой помощи и чуть было не выпала за борт, за прутья балкона. Все собаки города подвывали ей в унисон. Ты ещё смеялся над этим…
- Припоминаю, а как же… Ядрёная баба Верка. Работает она где или колобродит, как и прежде, перебиваясь любовью ближних и дальних?
- У Мирзоева свинину вешает и имеет интерес….

Вован открыл окно. В душное помещение квартиры со свистом ворвался свежий, морозный воздух.

- А сейчас ты слышишь как тихо?

Город молчал. Только далёкий перезвон трамваев будоражил ночную неспящую душу.

- Ты к чему это клонишь?

Надрывая лёгкие и гортань, Копченый завыл на всю округу, словно певец из филармонии, понемногу освобождая надутую грудь. Три-четыре сиплые псины жалко отозвались из подворотен на это безумное пение, но скоро смолкли, так и не услышав горячей поддержки собратьев с иных помоек.

- Ты разницу чуешь, а, капитан?
- Вымерли, что ли собаки?
- Вот то-то!
- Да ты не мути мне воду, а докладывай, как положено, что за эпидимея?
- Сожрали твою собаку, Ватсон! А вы ещё не кушали пельмешки из «Ясеня»! Рекламная служба Русского радио, - рассмеялся Копчёный.

Вислоухов задумался. В словах у барыги была доля правды.

- Ясен пень, но есть ли факты?
- Факты твои за забором лежат, неприпорошеные пока. Захочешь пойти помочиться - отыщешь, - загадочно протянул приятель и открыл ему тайну:
- В ночи постреливают, однако; но не ваши, не санитары в погонах, из ружьишка стреляют, и визг собачий слышен.

Рано утром участковый инспектор нашёл пропажу. Справил малую нужду на упомянутый забор и вызвал экспертов. Шкура была опознана, рапорт написан, дело по розыску закрыто…


4. ПРОЩАНИЕ С ВОЛКОМ

глава, в которой рассказывается о том, как экономический кризис коснулся жизни животных в зверинце. Маленькая Таня решается его преодолеть в одиночку, украв из кастрюли у мамы последнее мясо для волка.

- Издох твой верблюд, Таня… И волчица издохла…

Дедушка держал в руках газету «Гвардеец труда» и поверх очков наблюдал за реакцией внучки. Девочка учила большую куклу кормить медвежонка из ложки. Рядом сидели пупсик и зайка. Растерянная Таня прекратила играть, подошла к дедушке и спросила:

- Покажи, где это написано.

Важно поправив очки, старик ткнул пальцами в помятый газетный лист и прочитал, что мясокомбинат на грани банкротства, задолжал за свет, энергетики решили отключить рубильники. Поставки костей в зверинец прекращены, животных кормить сегодня нечем.

- Вот, что творится в этой стране!.. Загубили массовый спорт, заводы, фабрики… Отключают свет божий… Бомжей и безработных - хоть пруд пруди. Звери в клетках мрут, страдают голодные, - завёлся дедушка, критикуя реформы правительства.

Таня была огорчена. Она вернулась к игрушкам, докормила их и рассказала плюшевому мишутке про тяжёлую жизнь в зверинце. Потом уточнила у дедушки:

- Волк остался один, а?.. Деда!..
- Один, Таня…
- Его теперь хозяин бьёт по голове, и некому заступиться?
- Что ты, детка, зачем его бить? Ему есть-то сегодня нечего... Завтра сам околеет.

Утром из кастрюли с борщом исчезла большая кость. Мама не сразу обнаружила пропажу, а когда спохватилась, то поинтересовалась у мужчин, как они её поделили.

- Я не видел никакой кости, - ответил Танин папа.
Дедушка тоже отрицательно замотал головой.

- Не Таня же её сожрала, - сказала мама. – Её кашу не заставишь кушать, две чайных ложечки в день, а то – берцовая кость!
- Ты, наверное, сама её забыла туда положить, - заметил дедушка.

Он начал догадываться, что произошло.

- Я совсем из ума по-твоему выжила, папа, ничего не помню, - буркнула женщина и загремела на кухне посудой. - Куда же запропастилась эта несносная девчонка. Два часа её нет, гуляет на улице, отпросилась на пять минут. Вторую неделю слякоть и снег, а она морозит сопли, раздетая. Носится по песочницам, словно дурочка, со всеми игрушками… Иди-ка, дедушка, ищи свою хвасту – купил ей медвежонка в подарок, покуда всем его не покажет – не успокоится. Когда заявитесь обратно - накажу её больно, запру в кладовке и выключу свет… Меня ты хворостиной драл за своеволие, а её балуешь, любишь…

Над зверинцем не было видно неба. Столько много машин в одном месте Таня ещё не видела. Трактора вытягивали вагончики на дорогу. Тяжёлым удушливым облаком откатывались в сырую степь выхлопные газы цивилизации. Клетки были плотно закрыты ставнями. Исхлёстанные слякотью рекламные плакаты понемногу отклеивались от щитов и сиротливо дрожали на ветру, как последние листья осени. Суетились рабочие. Их, перепачканные с ног и до головы мазутом, комбинезоны уже не выглядели празднично.

- Уезжаем мы, девочка, - узнал её маляр и улыбнулся, глотая ветер. - Ты пришла попрощаться?
- Я, дядя, к вам по делу… Вы уже никогда не вернётесь?
В голосе у Тани дрожала надежда.
- Что ты милая?.. Наступит весна… Мы оклемаемся немного на юге и обратно… Медведица уже спит, её братец тоже клюёт носом…
- А волчица погибла?
- Да, детка… Издохла… Наверное, что-нибудь не то съела, - грустно улыбнулся рабочий. - Ты очень огорчена?..
- Вы, пожалуйста, больше не бейте волка… Дедушка прочитал в газете, что его не кормили. Это правда?
- Да, это правда... Но я думаю, что мы скоро исправим положение с продовольствием.
- Я принесла ему косточку.
Стесняясь, она добавила:
- С мясом.
Таня развернула пакет, в котором лежала большая кость. Смущённая и неловкая она исподлобья искала участия во взгляде у парня.

Серый Волк тосковал. В последнее время он выл по ночам, и руководство зверинца серьёзно обсуждало вопрос о его убийстве. Отпустить на свободу хищника было нельзя. Волки, как правило, выживают на воле, но он был одинок, и порезал бы всю скотину в округе. В отличие от других животных волки моногамны и не находят покоя и счастья в жизни дважды.

- Павел Петрович! – обратился маляр к мужчине, проходившему мимо. Пожилой человек остановился рядом с ними и вопросительно поглядел на Таню. Это был директор зверинца.

- Павел Петрович!.. Газета написала о наших бедах. Девочка принесла волку кость…

Измотанные жизнью и длительными командировками люди смотрели на ребенка. Где-то далеко на родине их тоже ждали дети: беззащитные, добрые, отзывчивые на чужое горе…

- Красная Шапочка принесла Серому Волку гостинец?.. И совсем не боится, что он её съест? - улыбнулся директор и распорядился: - Откройте Волка!

Минуты две рабочие отворачивали тяжёлый навес. Ржавые болты скрипели, и от этого ожидание чуда показалось Тане тревожным. Могучий волк, как и в первый раз, когда она его увидела, лежал в самом дальнем углу на рогоже... Один… Девочка привстала на цыпочки, положила косточку за решётку, с краюшку, подтолкнула её палочкой поближе к волку и позвала:

- Волченька, серенький, покушай, не умирай.

Ей ещё казалось, что дрессируются волки, что, услышав её, Танин голос, Серый Волк обязательно поднимется на ноги и завиляет хвостом, как собака. Но, поверженный горем, хищник не шевелился.

- Волченька, - Таня в растерянности оглянулась на людей и заплакала от бессилия.

Это были взрослые, сильные люди. Они всё понимали, но не могли помочь ребенку, потому что знали, что волк - независим. Ничто его не заставит сейчас встать на ноги, если он сам того не захочет. Девочка размазывала рукавами слёзы по щекам, её подвиг не был востребован волку. Так плачут наши матери и жены, провожая в дорогу. Мы не видим их слёз, мы не чувствуем горя…

- Нам надо ехать, девочка. Он съест её потом…

Люди отвели Таню за дорогу, закрыли клетку. Она одиноко стояла на обочине и махала рукой вслед каждой машине. Водители, проезжая мимо, сигналили и прощались

- До свиданья, Таня!

На пустыре, исполосованном следами протекторов, осталась одна забытая бесколёсная клетка. Карданом она утонула в грязи и напоминала горожанам о вчерашнем празднике. Когда-то в ней отдыхал огромный верблюд, мечтая о далёкой пустыне.

Дома Таню встретила мама.
- Явилась пропажа!
- Явилась и не запылилась, - огрызнулась девочка.
- Где же ты шлялась, хочу я знать? Я звала тебя, искала, а ты - в грязи с головы до ног!.. Игрушки разбросаны, куклы не стираны… А это что такое?..

В кармане у Тани мама нашла целлофановый пакет, в котором дочка носила волку гостинец, вывернула его наизнанку и увидела на стенках следы жира и мяса.

- Ты украла мясо на трёх человек?.. Ходила кормить животных? Да ты знаешь, как это называется? – взбеленилась хозяйка. - Моя дочь - воровка, она оставила голодными папу и дедушку… Да не сопи ты, а отвечай?..
- От большого немножко не грабёж, а делёжка, - улыбнулась девочка, всё ещё надеясь на прощение.
- Скоро материться начнёшь… - замахала руками мама. – На улицу больше ни шагу... Встань в угол!..

Таня надела тапочки и пошлёпала в кладовку. Она не плакала, знала, что виновата, но мама по доброй воле никогда бы не отдала ей мясо, даже не выпустила бы гулять. Тогда бы Серый Волк умер от голода. Девочка стояла в углу и молчала, а в это время вернулся дедушка.

- Нашлась беглянка? – деловито спросил он у мамы.
- Нашлась твоя внучка!.. Скормила мясо животным и вины за собою не чует. Даже не ревёт, бесстыдница, как бывало раньше…

Дедушка тоже занялся педагогической работой.

- Ты почему так поступила сегодня, Таня? Скрысятничала и будешь делать по дому самую тяжёлую работу.
- Не буду, - заупрямилась внучка.
- Это почему же не будешь?.. Будешь!
- Это не крысятничество - кость была общественная: папина и твоя, а коллективное добро не крадут, а приватизируют… Когда ты разобрал на стадионе шведскую стенку, ты говорил об этом маме…

Действительно, летом на стадионе делали текущий ремонт помещений, и дедушка, тренер волейбольной команды города, решил, что внучке надёжнее будет заниматься гимнастикой под присмотром у близких. Он принёс снаряды домой и рассказал родным, при каких обстоятельствах они исчезли со стадиона. Все тогда остались довольны самоотверженным поступком дедушки. Очень долго его хвалили, смакуя все тонкости прошедшей приватизации. Девочка запомнила новое слово и его назначение в нашей жизни.

- А знаешь ли ты, внучка, что у меня есть брат, который всю свою жизнь живет в тюрьме, потому что не умеет отличить истинную приватизацию от ложной?.. Поди-ка сюда, я его покажу.

Он достал из книжного шкафа старый семейный альбом, нашёл фотографию брата. Испуганная Таня увидела размытое лицо далёкого, неизвестного мужчины.

- В клетке, как волк, он провёл свою жизнь. Потому что не слушал взрослых - маму и папу: воровал, убивал и грабил. Закон покарал его, Таня!.. Ничего толкового не получилось из этого человека, у него нет детей, его дом - тюрьма. Чёрный хлеб и селёдку носят ему военные, ты не любишь селёдку, она солёная, и бьют за каждое грубое слово.

- Как волка, деда?
- Нет, Таня … Хуже … Дубинками да по почкам… Он просит прощения, плачет… Но нет ему пощады…

Старик в педагогике оказался сильнее мамы. Девочка раскаялась и призналась:

- Это я украла мясо, я больше не буду.

Он погладил её по голове и обнял за плечи.

- Но почему ты это сделала, Таня?
- Мне было жалко голодного волка…

 

5. ФУНДАМЕНТ ЮСТИЦИИ

Десять лет назад Олег Иванович Корнеев убил жену. Обвинители запросили ему в наказание пятнадцать лет особого режима, мотивируя тем, что Олег не единожды был осужден за другие грехи. В юности его поймали на промысле конопли в Казахстане и упрятали на два года за «пластилин». Чуйская долина и ныне священное место у любителей анаши. Повторно Корнеева судили в Ташкенте. В чужом доме в пристройке, где он проживал непродолжительное время после первой отсидки, произошёл скандал. Слово за слово, и Корнеев ударил кухонным ножом собутыльника в грудь, исполосовал на нём одежду, изорвал её в клочья, разбросал обрывки тряпок по комнате, - в общем, бесился не на шутку, угрожая даже хозяину, поспешившему на шум. Неделю спустя раненый им приятель скончался в больнице. Благо ещё, что суд не признал умышленное убийство. Найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но погибший был сиротой, к тому же «вредным», как мухомор в кулинарии и древним, что слово божье на службе у священника - никто не взывал к отмщению… Да и суды не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного горемыку винят во всех тяжких и держат в клетке до самого «звонка». Трагически погиб, и, слава богу - чего же хорошего ждать от паразита и алкоголика. Срок Олегу дали тогда минимальный – пять с половиной лет, учли недальновидную реплику погибшего человека. Старик обозвал его козлом, а так сидельца не называют. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика - правое дело. Заточка в сердце была «расплатой за базар». Молодому Корнееву показалось, что он пострадал за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет. Не познал он ещё ни любви, ни счастья, ни спорта, не дорожил работой, успехом, общественным положением...

После второй отсидки Олег остепенился и взялся за ум. Женился, остыл, многое понял. Предостерегал других людей от опрометчивых обид и поступков. Поучал их, как надо жить и работать. Даже, глядя на младшего брата Василия, занялся атлетизмом на стадионе, окончил институт физической культуры и спорта (дурфак по народному) и позабыл про наркотики навсегда. Теперь победы тешили его гордость. Но скоро и они закончились - наступила пора забвения. Однако былая слава всё ещё пьянила иллюзиями прошедших дней. Недоступными стали рекорды - Олег сердился. Начал пить водку: рюмка за рюмкой, стакан за стаканом, из горлышка и до дна. Вскоре он уже мало чем отличался он от того бродяги, убитого им в далёком Ташкенте - заговаривался, дерзил, козлил родных и близких… Трудно поверить, что не бросила его в это время жена… Или терпела - к старости шли года… Однажды «по пьяни», разгневанный Корнеев, ударил её кулаком по голове за то, что упрятала недопитую бутылку в комоде, и, отыскав её, «догнался до точки». Уснул счастливым человеком. Дверь в квартиру осталась открыта. Соседка случайно заглянувшая в гости на огонёк, ужаснулась. Алёнушка - жена Олега лежала на полу бездыханно. Женщина вызвала «Скорую помощь», а следом приехали опера. Проснувшись Корнеев не стал изворачиваться и лгать и сознался: «…что ничего не помнит». И вымирать бы ему на «особом» режиме за эту смерть, согнувшись в три погибели в подвале на швейке, если бы не развал страны. Одна из жалоб пробила административную стену державы и дошла до Верховного суда, «полосатый» режим заменили строгим. В новой России Олег Иванович Корнеев был осужденным-первоходкой. Посмеялись, должно быть, судьи, ломая этот приговор…

Боже мой, как он любил жену сейчас в неволе, безвозвратно потерянную, придавленную тяжелым камнем на кладбище. Лучшие годы жизни она подарила ему. Вместе радовались его победам, и он посвящал их ей - единственной до гроба. От первого и до последнего нарколога сопровождала его подруга жена и нянчила, согревая припарками, отпаивая лечебными травами да лекарствами неподъемного борова. Била бутылки, пилила словами, прятала деньги в сберкассу, откуда возврата им нет и поныне - рвала из лап у «зелёного змия», не щадя своей жизни. Он был единственным чадом у этой женщины, не познавшей радости материнства по причине болезни… И вот результат его жизни - её трагическая смерть, и на старости лет возвращение в мир дурных мужланов - в зону строгого режима... И бился лбом старик по праздникам в тюремной церквушке – каялся перед богом за необузданные страсти.

В 1998 году летом перед дефолтом, брат и сестра посетили его в неволе.

- И зачем это меня дежурный к себе вызывает? - удивился Олег, когда ему передали команду явиться на вахту в чистой одежде, выдали её со склада, а через час на свидании он радостно жал руки последним родным ему людям, жадно заглядывая им в глаза. - Простили таки…
- Горбатого могила исправит, - сказал его брат Василий Иванович Корнеев много лет тому назад, вычёркивая из жизни, - пускай сидит, - суд был открытым.

Василий Иванович в то время числился главным тренером детской волейбольной команды города. В отличие от Олега, он не был подвержен тлетворному влиянию славы рекордсмена и дорожил не спортивными победами, а категорией оплаты труда, позволяющей ему безбедно кататься по всей России с детьми и занимался любимым делом за счет государства… А где бюджет - там и интриги... Узнав о преступлении его брата Олега, педагогический коллектив детско-юношеской спортивной школы насторожился и в преддверии освобождения богатой кормушки заволновался: «Человек, защищающий уголовника, недостоин звания тренера». Но Корнеев-младший успокоил товарищей по работе. Он твёрдо заявил на суде общественности, что ненавидит криминал во всех его проявлениях, даже, если на скамье подсудимых его родной человек… Горько было это осознавать осужденному, но за долгие годы жизни за решёткой Олег убедил себя в том, что брат не мог говорить иначе - потерял бы работу, оклад… Однако знать его не хотел, и после памятного суда эта встреча была первой.

Сестру он не видел долее. Она училась в университете, когда её непутёвому брату Олегу впервые надели наручники на запястья. Их пути-дороги разошлись на тридцать лет. Защита диссертаций, семья, хозяйство, уже, наверное, внуки в школу пошли?.. Вспоминала ли она горе-невольника, штурмуя вершины науки? Недавно по телевиденью в новостях осужденный Корнеев услышал о её значительных успехах в науке и порадовался от сердца - немалую премию пожаловал его сестре губернатор. Стыдно было ему написать ей, поздравить, потому что наперекосяк прошла его собственная жизнь.

- Я не сразу вас узнал, - смутился старик. - Но как вы изменились…
- Годы, брат, не красят, - ответила сестра.

Морщины иссекли забытые лица. Он жадно заглатывал горячий чай, пахнущий шоколадом, не было такого вкусного чая в советские годы. Никто не носил ему передачки и в подлые годы правления Чубайса (политика, принявшего на себя проклятие всей России), хрустел карамелью, радуясь, словно ребёнок. Примерял поношенный свитер, подписанный тюремной администрацией без обычной волокиты - в неволе холодно всякий день, пригодиться!.. Спасибо!

- Как матушка наша?.. Жива ли, здорова?

Олег навещал её пьяный после какого-то неудачного выступления его любимой команды. Это было незадолго до убийства супруги. Говорил далёкой от спорта женщине о предвзятости судей, ругался матом. Старушка умоляла его опомниться, не пить спиртного. Знала характер заблудшего сына, предчувствовала беду и разлуку.

- Умерла в июне... Скоро сорок дней, - ответил ему Василий.

Олег поперхнулся снедью и поднял перепуганные глаза на близких. Сестра бегло достала из сумочки библию и заплакала.

- Мы, брат, со всем сердцем к тебе с бумагами. После матушки дом остался бесхозный. Нужно его продать.
- А я куда подамся на старости лет?.. Квартира-то моя – не моя, а покойницы супруги тестю осталась…
- Мы тебе купим полуторку… Сдавать её будем, а тебе высылать в посылках чай и сигареты. Да ещё на книжку откладывать излишки денег от найма. И жить на что будет, когда освободишься…

Не забота о нём привела сюда близких. Стало Олегу обидно, что не сразу рассказали ему о смерти матушки..

- А ты не сомневайся, - догадалась сестра. - За домом уход нужен, глаз да глаз, хозяйство вести, а некому заниматься этим… Да и покупатель хороший есть.

Он дал согласие на продажу дома. Его заверили нотариально в присутствии адвоката, большую пачку чая и банку варенья принес Олег Корнеев в отряд в этот памятный вечер...

- Лоханулся ты, как последний фраер, - заметил ему его сосед по шконке, смакуя чай, - Юристы – враги простому нашему человеку. Мне сучка моя - защитница сказала перед судом, перепиши на меня хату и получишь условный срок… Ан, нет, я не стал, - побоялся, а она на суде рта не раскрыла. Бодался сам - смеялись судьи... Халява и обман - фундамент юстиции. Восемь лет сижу, пишу жалобы - напрасно…

Страшный был год - девяносто восьмой. Цеха остановились. После обвала рубля нерентабельной стала зона. Невостребованная её продукция искала сбыт, но иностранный товар повсеместно оккупировал прилавки, и она уходила, как скрап - за бесценок. Оборотные средства растаяли, ресурсы иссякли. Осужденные пили сечку взахлёб, вылизывая миски. Даже те, кого не забыли на воле близкие, жили, поджав животы, но всё же - крепкий чаёк и ландорики перебивали на время голод, и только безродные доходяги в лазарете жрали нифеля, загибаясь от боли в желудке. Ни слуху и ни духу от брата не было…

Новое тысячелетие - новые мысли. На переломе веков задумался Корнеев о прожитой им жизни. Свет божий не грел заскорузлую душу. Криминальные хроники пугали, телевизор глумился над зэками. На смену топору пришли новые технологии - взрывы и автоматные очереди хлестали Россию. Сотнями погибали люди невинные даже по понятиям душегубов. Население вымирало, отравленное ядом законотворчества людей, перекроивших Россию. Прибывающие извне говорили о больших деньгах, о способах их отмывки. Это модное слово пришло из бухгалтерии в каждый дом. Люди сетовали на бедность, и расценки «на праведный суд» не укладывались в мозгах у старожилов. Они глядели на молодое поколение осоловевшими глазами, и запотевали от ужаса линзы выпуклых очков… Свободы стали бояться многие, а более те, кому жить было не на что и негде…

- Вот буду на воле, убью брата и вернусь…

Срок его заключения под стражей истёк. Олег Иванович Корнеев попрощался с людьми и вышел на улицы города.
 
 
6. ВОЛЯ

глава, в которой рассказывается о том, как брат убивает брата, но этому мешает маленькая девочка Таня, оказавшаяся оперативнее милиции и смелее взрослых людей, наблюдавших за дракой.


Освободится иной зэк: в неволе ни «красный», ни «черный» - серобурмалиновый, неприметный, ан ждет его около ворот учреждения, где он покорно оставил полжизни, «Мерседес» или «Форд» какой, намарафеченный до блеска. «Кореша» и «тёлки» ликуют навстречу из фешенебельного салона, потрясая золотыми цепями да ожерельями на телесах. Везут сидельца в кабак и славят на всю округу, словно он Олимпийские игры выиграл на досуге. Коньячок, лобызания, танцы - все блага жизни и без презерватива.

Но бывает иначе. Мокрый снег залепил глаза вчерашнему арестанту. В лагере такого не было никогда, до плаца не долетали снежинки, метёлки шуршали быстрее ветра, а на воле распутица - наледи, грязь и лужи. В осеннюю слякоть окунулся Корнеев. Старые штиблеты раскисли, носки промокли, и благо ещё, что братки подогнали овчину да шапку из общака, а то бы слёг от жара на первой автобусной станции и каюк… Вечерело, когда Олег добрался до места, где проживал его брат. Собравши в кулак обиды, старик нажал на звонок.

- Кто там? – послышался детский голос.
- Свои, - ответил Олег.

Дверь отворила Таня. Маленькая девочка удивлённо глядела на гостя, не зная смеяться ей или плакать. На носу у посетителя висели очки, закреплённые за уши мокрыми шнурками. Он протирал их толстые стёкла пальцами, но свежие полосы тут же запотевали, и незадачливый старик убрал очки в карман полушубка, предварительно развязав их на затылке так, как развязывают ботинки. На шапке, пошитой из искусственного меха, лежала охапка мокрого снега. Вода ручейками текла по лицу, утопая в морщинах, падала на одежду, его полушубок топорщился раскрытыми полами в дверь. Душа была нараспашку – без шарфа, рукавиц, в штопаном свитере, тронутом молью. Такого непослушного дедушку Таня ещё не видела никогда.

- Вы похожи на клоуна, – сказала она, не зная как себя вести.

Олег откашлялся и спросил:

- Где Василий?..
- Вам нужен дедушка? Мама, к нам гости…

В прихожую выглянула женщина лет тридцати.

«Сноха», - догадался сиделец.

- А вы собственно кто ему будете?.. – поинтересовалась она.
- Василий Корнеев мой брат.
- Заходите…

В квартире братья поверх очков изучали друг друга: барабанили пальцами по столу, волновались, не зная, откуда лучше начать беседу о предстоящей им жизни на воле. Тревожно было на душе у обоих. Женщина накрыла на стол и достала бутылку водки.

- Простили, стало быть, тебя, Олег?..  – спросил Василий
- Откинулся, однако…
- Да ты пей… Не стесняйся, закусывай… и пей… Колбасы, чай, давно уже не ел?
- Забыл что такое…

Водка согрела душу. Едва занюхав выпитое хлебом, не утруждаясь едой, Олег Иванович Корнеев налил себе второй стакан и опрокинул его, не глядя на брата, вслед за первым.

- А мы, вот здесь впятером перебиваемся... Живём стало быть… Две семьи – моя и сына... Он работает вахтовым методом в геологоразведке. Приезжает на выходные. Внучку ты видел
- А как дела у сестры?.. – оборвал его Олег.
- Она в Оренбурге - учёная, степень защитила… - ответил скороговоркой Василий.
- Я знаю…
- Дети её ухожены и женаты… Живут уже сами по себе – беды не чают...
- Вы приезжали в девяносто восьмом году ко мне на зону с бумагами на продажу дома, который остался от матушки нам в наследство и обещали быть честными при дележке денег.

Настороженная сноха остановилась. Она испугалась слов, сказанных Олегом. Самый ответственный момент беседы настал….

- Продали хату, Василий?
- Да, продали, брат… Перед самым дефолтом…
- А где моя доля?

Тишина воцарилась в квартире. Где-то за стенкою у соседей шла по радио агитация, кто-то из кандидатов проводил предвыборную кампанию, рисуя светлое будущее своим избирателям.

- Вот, брат,  в областное собрание мэра нашего выбирать будем, - господина Валиханова, молодой он да ранний - сорок лет ему отроду ныне...
- Где моя доля?.. - угрожающе повторил Олег.
- Нету, братишка, прости, - голос у Василия дрогнул. 
- Где доля? - заревел обманутый брат. - Где моя полуторка? Где моя сберкнижка? На что и где я буду жить?
- А ты поезжай к сестре, она устроена… Приютит на время...
- Я всю жизнь скитаюсь по лагерям, -  он ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула и зазвенела. – Я горбачу, не разгибаясь на государство!.. Я мужик, а ты - сука!.. Могила меня  исправит?

Удары посыпались на Василия со всех сторон. Сноха позвала на помощь соседей, позвонила в милицию, а незваный гость искал на столе что-нибудь тяжёлое или острое, чтобы добить упавшего брата. Соседи глядели молча из-за дверей, не понимая происходящего. Милиция не спешила на вызов, а когда она торопилась?

- Гнида! - хрипел Олег в лицо брата. - Умри, как собака!..

Резкий детский голос, словно глоток ледяной воды, отрезвил дебошира и остановил эту драку.

- Не убивай дедушку! За что?

Рука с ножом поднялась и замерла над головой у поверженной жертвы. Последний удар не состоялся. Помутневшими от гнева глазами убийца увидел ребёнка, осторожно заглядывающего на кухню впереди свидетелей, парализованных страхом.

- Не убивай дедушку, - молила Таня.

В суровом мире, откуда он вернулся, драки бывали не часто, но если случались, то зрители жаждали крови: кричали и хлопали, советовали, как лучше  уничтожить и  размазать по казарме человека, сломать ему  жизнь навеки… И ломали…

- Я люблю дедушку… Он показал мне медведя и волка

Нож выпал из рук. Ослепший, было, от ненависти человек растерялся и прозрел. Сработал ли вековой защитный рефлекс продолжения рода - из глубины веков, когда торжествующие враги при виде ещё не окрепшей жизни оттаивали в гневе и прекращали истязания и битвы… И дарили жизнь поверженным людям?.. Или господь бог проснулся от детского крика и восстановил равновесие добра и зла не судом, а профилактической мерой?.. Детская любовь одолела ненависть взрослых. Зло вылетело в открытую форточку, и мир возвратился в квартиру...

- Кризис был, брат,  - заплакал Василий, - и не в прок нам пошла продажа, ты прости нас - пропали деньги… В одночасье… Вот были, а нынче нет… Тысячи людей разорились и по свету пошли. Вас кормили, а нас?.. Кто накормит, кто оденет?.. Демократ из телевизора?.. Жириновский из партии либералов?.. Или наш президент?..

Девочка обнимала его за ногу. Она настороженно глядела на гостя, словно могла при первой же опасности взять дорогую ношу в охапку и убежать с ней: спасти, унести в безопасное место, где никто не найдёт её дедушку, не убьёт, не обидит. Василий дрожал, вытирая правой рукой разбитую бровь, другой он гладил внучку по голове:

- Он больше не будет драться… Не бойся…
- Он же хотел тебя убить?..
- Ему было горько…
- Неправда...
- Ты прости меня, брат, за слова на суде… Я был глуп, я верил - в светлое будущее, в судей, в милицию… А где оно?.. У разбитого корыта, без денег дважды оставили вожди…

Воздуха не хватало. Дрожали колени. Хрипы при каждом выдохе рвали лёгкие. Клокотало в груди.

- А знаешь, как тяжело найти хорошую работу, брат?.. Чтобы не глумились над тобой, не гнали улицу, прочь?.. Чтобы платили в сроки?.. А отдавать по счетам долги: за газ, телефон, за услуги? Обивать пороги начальников и дарить подарки тому, кого не любишь? Кому до фени твоя душевная боль и мизерные доходы…

Старческие силы недолги. Олег Иванович Корнеев поднял очки. Упавшие на пол во время драки. Правое стекло треснуло, дужка сломалась. Выдавил из бутылки остатки водки в стакан, выпил залпом, влез в овчину и вышел вон. Покойная жена не могла родить ему сына или дочь, резус крови был разный. Супруги боялись плохого исхода. Матушка умерла, а сестра и брат жили устроено, правильно. Хмельное тепло иссякло, и того не понимая сам,  Корнеев ближе к полуночи вернулся в колонию.

- Тебе чего? - обомлели дежурные на первом посту.
- Жить негде, - крякнул посетитель и попросился на ночлег.
- Не положено…
- Что случилось? – спросили у них со второго поста.
- Корнеев вернулся… Пьяный в стельку…
- В будку к Лорду пойдешь? - сострил офицер. Так звали приворотную собаку, дежурившую на третьем посту.
- Смеёшься, начальник?
- Тогда в гараж!.. Приживёшься у сторожа…

Видано ли, чтобы вчерашний зэк по доброй воле вернулся обратно в зону? Сторож в ночлеге не отказал, не вызвал милицию, дал ему чаю и предоставил место на топчане. А по зоне промчался слух о великой неправде. Били окна, ломали решётки, швыряли на плац кирпичи и носились по крышам, ломая ногами шифер.

- Права человеку!.. Тепло и ночлег!

Вот так окончился первый день Олега Ивановича Корнеева на свободе…




7. СЕРДЦЕ АДМИНА

      
Когда старший мастер обнаружил в сторожке постороннего спящего человека, то пнул его ногой:

- Выметайся отсюда, - и накинулся на сторожа: - Кто пустил?

Сторож решил оправдаться:

- Живой он всё же – замёрзнет, зима на носу…

Но «беса гнал» начальник: истекал слюной, сморкался и ревел в предутренний город:

- Пьяный не замёрзнет!.. Здесь не ночлежка для бомжей, а зона строгого режима!

На ходу, спотыкаясь, застёгивал Олег Иванович крючки тяжёлой овчины. Полушубок был тесен, давил на плечи, тёр кожу воротником, саднило шею. Морозная свежесть развеяла сны.

- Чтобы духу твоего здесь не было!

Ещё долго стоял в ушах у Олега этот окрик, проводившего его вон человека. Ноги привели в центр города. Около полусотни героев труда равнодушно взирали с Доски почёта на вчерашнего арестанта, ничего не стяжавшего в жизни на общественном поприще. Столоначальники, доноры, металлурги, самые лучшие из лучших выцветали в резкоконтинентальном климате Отчизны. Льготы у них отобрали, но по праздникам, обычно в мае, собирали этих вчерашних героев отобедать в центральной столовой города, где тешили их самолюбие торжественными речами, подогревающими гордость. Из года в год седые конферансье патетически повторяли одни и те же восторженные рассказы о трудовой и воинской доблести каждого подопечного. Специально приглашённые артисты, кланялись в пояс и просили прощения за то, что нет такой благодарности, которой можно было бы оплатить им гражданский подвиг. Замечу, что отпущенные на это бюджетные деньги делились в тайне, не доходя до виновников торжества в полном объёме. Старый, каким-то чудом, сохранившийся пригласительный билет на бал ветеранов ещё висел на информационном щите перед входом в здание администрации города, дрожал на ветру, напоминая ротозеям о некогда успешно прошедшем благотворительном мероприятии.

- Худой бюджет, а холодильники наши полны, - любил пошутить городничий, поглаживая живот в интимной обстановке, после проведения подобного обеда.

На здании мэрии двое рабочих крепили герб города. Промышленные альпинисты покачивались на верёвках под свежим флагом России, сверлили стену, вживляли в неё болты, примеряли изделие. Ими дирижировал мастер. Складывая ладоши рупором, орал хрипловатым басом:

- Олухи вы небесные!.. Лодыри… Правее, правее. Вот так, вашу мать, - поучал их прилюдно, отрабатывая оклад. Его «козлили» взаимно с высот администрации города.

- Мокрая курица!.. Дармоед! Захребетник!

Один из рабочих в сердцах запустил в горе-начальника кусок отслоившейся штукатурки. Мастер отпрыгнул в сторону и буркнул, обращаясь к прохожим:

- Я закрою тебе наряды, мокрая курица! Запоёшь в конце месяца… Иж ты, убить меня хотел…

Удивлённый Олег Иванович глазел на невиданное доселе ремесло, слушал «деловую» перебранку специалистов. Думая, как ему прожить на воле дальше и дольше, где работать и спать после работы, решился штурмовать оплот городничего. Не верил, однако, что примет участие в его судьбе охмуренный делами админ, но, проскочив через ограждённую висунами территорию, ворвался в вестибюль.

- Чтобы не корить себя за бездеятельность, - неуверенность в завтрашнем дне тиранила душу.

Мог ли он знать, что ремонтные мероприятия проводились строителями в приёмные гражданские дни - по средам, что верёвка безопасности отпугивала людей? Паломникам давали от ворот поворот, а утомлённый мэр получал передышку среди недели от повседневных забот. Зычный голос стреножил беднягу.

- Иди сюда, блудный сын!

На лестничном марше чернел могучий детина.

- Бодибилдинг, - шарахнулся старик обратно к двери, ведущей на улицу. Голова покрылась испариной. Подвязанные на затылке очки ослабли, соскочили на грудь, душа умчалась в пятки.

- Стоять!.. Не обижу!..

Когда они поменялись местами к источнику света, Олег успокоился. Свирепая физиономия улыбалась ему до ушей.

- Куда ты прёшься, овчина?

Это был майор Вислоухов – диссидент милицейского цеха города. Недавно его повысили в должности, а ныне, он пришил на китель новые погоны. Ох, как не хотел этого видеть генерал – «хозяин милиции», но городничий настоял на проявлении справедливости: бескорыстие участкового и оперативный сыск собаки тронул душу мэра. Новоявленного майора назначали начальником кинологической службы. За неимением кормов и питомцев эта штатная единица оказалась свободной, - все служебные собаки передохли от голода ещё во времена первой шоковой терапии, той самой радикальной экономической реформы Гайдара, направленной на оздоровление экономики государства, на вывод её из кризиса. В здании мэрии для нового сотрудника освободили кабинет, дали ему компьютер, и уже больше месяца Вислоухов глядел «порнуху» да гоготал, гоняясь по виртуальным мирам за виртуальными бандитами.

- Куда ты прёшься? – переспросил он у гостя.
- К господину Валиханову на приём, гражданин начальник.

Смешно до слёз, но проницательный майор Вислоухов не увидел ничего дурного в лице многократно судимого человека. Мало ли чудаков в разбитых очках бадиками на ощупь ищут правду по коридорам? Он проводил его до двери приёмной, и даже в спину ткнул, - иди, - мол… Вот и не доглядела секретарша, как попал бродяга в кабинет вышестоящего руководства. Нижняя челюсть у мэра отвисла до живота, когда он прочитал челобитную, пахнущую махоркой.

- Да где же я тебе жильё найду, мил человек?.. Уже восемь лет, как ничего не строится, всё рушится… Экономика?.. - пожевал он губами воздух, выбирая слова. - Никакая! Общежития переполнены, новорожденных - пруд пруди… Ты поезжай в область, к нашему отцу губернатору. Он поможет…

Старик заволновался, осерчал, начал рассказывать мэру про дом, про матушку, про брата родного: как они его провели - прохвосты, «кинули» на старости лет. Но пожимал плечами администратор, слушая эти речи, и пообещал найти секретарше замену после того, как назойливый посетитель вышел вон…

Промышленные альпинисты опустились на землю, курили, перебирали верёвки. Рядом на асфальте лежал их инструмент и инвентарь. Мастер ушёл в бытовку. Воспитывать рабочих внизу не имело смысла. Это могло закончится дракой.

- Воровское железо! - восхитился Олег Иванович.

Ему захотелось поговорить с молодёжью о безучастно прожитой им жизни. Старик поднял стальной карабин, клацнул его затвором и обратился в надежде на диалог к тому горластому мальчугану, который ругался с мастером час назад:

– Правильно я говорю, парень?
- Не твой! – рассердился рабочий.

Он выдернул из рук у деда карабин и прицепил его на страховочную систему к подмышечной лямке, заметив, что «…каждая железка сегодня стоит немало денег»

- Посмотреть я его хотел… - оправдался Олег и попросил сигарету.
- Да катись ты отсюда, к чёртовой матери, старый тошнот

Запах бродяги всё ещё никак не выветривался из приёмной администрации, его образ мешал работать. Утомлённый мэр закурил, распахнул окошко, и зашевелилась на столе забытая «малява». Сварливый старик был ещё на площади, теребил документы, что-то искал в карманах. Хорошо было видно, как он вздрогнул. Часть его бумаг неожиданно выскользнула из рук и веером рассыпалась по асфальту. Налетевший ветер подбросил верхние из них в небо, и человек бросился за ними вслед, как покалеченный зверь, желающий настичь, обманувшую его, жертву… Споткнулся… Упал… Тяжело вздыхая, поднялся обратно на ноги, хватаясь за ушибленное колено. Выпрямившись, суетливо рассовал по карманам обратно своё барахло и задумался… И снова в поиске растерянно задрожали руки… Вот он что-то спросил у прохожего, ссутулился, повернувшись спиною под ветер, чиркнул спичкой. Червяк сострадания шевельнул ожиревшее сердце админа.

- Вислоухов! - позвонил он менту на вахту. - Образину верни и накажи Мирзоеву пусть устроит на первое время подсобником, перемешивать раствор... Купите ему курить, и борща горячего дайте…



8. Монолог из туалета

глава, в которой раскрываются некоторые секреты льготного налогообложения, а также рассказывается о жизни наёмных работников, брошенных на произвол судьбы профсоюзами



Лукавил градоначальник, когда говорил Олегу, что никакое строительство не ведётся восемь лет. Предприниматель Мирзоев строил коттеджи для богатых людей, ремонтировал им квартиры и офисы. Чтобы не выплачивать налоги на прибыль кооператива, по договорённости с городскими властями мирзоевские рабочие отмывали пожелтевшие витражи административных зданий («от всего сердца», «ни за грош»), омолаживали декоративные штукатурки старых школ и иных очагов культуры, задыхавшихся в условиях рыночной экономики. Во время летних каникул была заделана раствором глубокая трещина на фасаде музыкального училища, проведён его косметический ремонт, а ныне ожидал завершения строительства стадион для дошкольников. Предприниматель публично поклялся достроить его к Новому году на «собственные копейки». Таким образом, отчуждённые у налоговой инспекции деньги оставались внутри предприятия, где Мирзоев, его жена и дочка были уставными членами, а остальные - приёмными рабочими, лохами без личного мнения о сроках выдачи им денежного пособия. Неудачников по двору, которыми верховодил с малых лет, Мирзоев привлекал к работе на объектах родного края.

- Я вас одеваю, я вас обуваю, я вас кормлю … - рычал он на бывших товарищей, подбоченившись для красного словца. - Я вам предоставляю жилье…

И правда, законченные пропойцы нашли приют в одном из общежитий города. Это было потрясающее жилище. Выщербленная слякотью каменная кладка, немытые мутные окна, гасившие солнце, местами пробитая насквозь шиферная кровля полувекового покроя украшали фасады здания со всех сторон. В подвале, покачиваясь, плавали полиэтиленовые бутылки от пива, выглядывая носами наружу, как подыхающая рыба. Одно нахождение рядом с разбитой дверью, ведущей к этому «водоёму», оставляло на одежде у любопытного человека стойкий запах помойки. Такого ротозея принимали за бомжа в общественном транспорте, требуя выйти вон или заплатить за проезд. Паутина, словно дымовая завеса,  покачивалась под потолками во всех уголках этого, забытого санитарами, мира. Стены на лестничном марше пестрели автографами жильцов. Среди них было немало поэтов и художников, неприличные картинки громоздились одна на другую, и непосвящённому посетителю казалось, что проживающие здесь люди - участники конкурса на лучшую эмблему и девиз своего общежития. В самом деле, у входа в подъезд ржавела табличка, что это: «Дом образцового быта», что в нём проживал великий польский правозащитник Иван Гадзинский во время возвращения из Гулага в Европу. В народе же этот дом называли: «Дом хи-хи».

В полуторке, где Олегу Ивановичу Корнееву предстояло жить в ближайшее время, помимо гостиной, были ванная, кухня и клозет, не имеющий двери. Жильцы сушили трусы в прихожей. Раскалённая электрическая плитка давала для этого дополнительное тепло. Перекатываясь под потолком, оно покидало квартиру, вытягиваясь в холодный подъезд между входною дверью и её косяком, но в процессе циркуляции воздуха сырое бельё выветривалось и каменело.

Обитателей было шестеро. Почивали в гостиной. Кровати стояли так тесно, что было невозможно выйти из комнаты вон, не потревожив соседа. Матрацы на них имели стойкий ржавый орнамент панцирной сетки. Швы на них разошлись и наружу торчала старая вата - клочьями, как шевелюра у нестриженного еврея, дожившего до седин. Старые простыни использовались в качестве носовых платков во время гриппа. Скомканные и липкие они поблёскивали под лучами одинокой лампочки, похожей на гениталии, отработавшие по назначению в прошлом. Из–под дальней кровати торчала наружу разорванная подушка. Холодный воздух, проникающий в помещение с балкона, теребил её отрепье, раздувая по комнате перья. Словно в курятнике, они витали в квартире повсюду, мешая дышать. Это был рай для бомжей. Здесь пропивали случайные заработки, болели и выздоравливали, когда ресурсы к продолжению запоя иссякали...

Как-то один из жильцов достал отраву для тараканов, и несчастные насекомые стали жертвой террористического акта. Покинув стволы электропроводки, усатое племя носилось в панике по стенам до полного изнеможения. Липкие твари осыпались за воротник. Ночью их ежеминутно сбрасывали с лица отдыхающие бродяги и ругали благодетеля нецензурной бранью, стараясь уснуть. Два с половиной мешка сушёных  насекомых и доныне стоят в прихожей. Некому их вынести на помойку – недосуг...

Мирзоев был сердит. Матрацы его подопечных безнадежно пожелтели. Резкий запах мочи благоухал почти по всему подъезду, дополняя подвальный ароматами человеческой плоти. «Горе-стахановцы» гудели шестые сутки. День примирения, выходные, суровые будни (вторник, среда, четверг) и даже милицейские праздники остались в истории подъёма российской экономики критическими днями неудач. Хозяин тряс опухшие от пьянства тела специалистов за плечи, пытаясь придать им человеческий вид, но те мычали ему в ответ несуразицу и падали на пол. Он бил их ботинками, ругался - нормативная лексика давалась с трудом.

- Жить будешь здесь, - сказал Олегу, - располагайся. Понравишься - выделю люкс. Когда очухается Абрам Моисеевич, - Мирзоев показал носком ударной ноги на перепачканного желчью строителя и объяснил, что это бригадир, - он занесёт тебя в табель. Без него производство - не производство, а одни убытки. За что и держу. Но дорвётся до водки - собака, верблюд, а не человек. Ты меня слышишь, Абрам?.. Чуешь, Корнеев? Мычит облёванный, значит слышит. Стыдоба-то наружу торчит. Застегни ширинку. В нашем полку – человек из лагеря, примите товарища…

Панцирную сетку нашли на балконе. Дужек от неё не было. Положив эту сетку на деревянные ящики из-под водки и частью на кирпичи, оказавшиеся в квартире невесть откуда, но к месту, Олег Иванович Корнеев устроился жить в прихожей, где меньше воняло, и после ухода Мирзоева уснул. Его храп начал оказывать негативное влияние на старожилов. Абрам Моисеевич, проснулся, поднялся на ноги и кое-как, опираясь руками на стены, пошёл искать источник сотрясения воздуха. Он ударил нового постояльца в живот. Олег проснулся. Над ним висело лицо, покрытое щетиной.

- Ты кто, бродяга?.. – спросил Абрам.
- Чего тебе надо, небритый?

Корнеев приподнялся на кровати, готовый дать отпор. Образина оскалилась и дружественно вложила в его открытую руку костлявые пальцы.

- Я – Абрам Моисеевич – отец «нарядной» бухгалтерии! А тебя как величать?
- Олегом
- А выпить есть?
- Я не пью.

Корнеев солгал и честно откинулся на спину – досыпать, натягивая на уши тесную подушку. Шумные лагеря научили его нехитрым приемам медитации.

- Так и напишем в табеле - не пьёт, – огорчился Абрам.

По дороге на кухню он заметил под нос, что «…первое знакомство прошло в конструктивной и дружественной обстановке».

Рано утром жильцы чихали, убирая в комнате перья. Потом, шаркая тапочками, слонялись из угла в угол без дела - болели. Тужились в туалете, выдавливая запоры пищеварительной системы.

- Проект коллективного договора…

В клозете читали прессу. Дымовая завеса стояла ширмой, скрывая грамотея от любопытных.

- Плохая газета… - гудело в сортире. - Имеют наш комбинат, как желанную шлюху, во все щели с ног и до головы… За управляющим - управляющий... За олигархом - олигарх. Рабочие – мандавошки в шевелюре подлого производства. Восемь лет их щелкают и тасуют по дачам вышестоящего руководства. А кому не нравится эта жизнь – увольняйся!

- Это правда!.. - поддержали читателя на кухне. – Когда я работал на металлургическом комбинате огнеупорщиком нам урезали зарплату, за что и ушёл… Издали малявы о переходе на новые условия труда, якобы мы согласны работать без премии. Я не подписал, написал в профсоюзную организацию протест и воспротивился произволу работодателя, а на стрелке, которую мне набили профорги, объяснил, что бесплатно работать обидно…
- И что? – вдохнули  в сортире свежую порцию дыма.
- «Ничем не можем помочь», - ответили мне профорги. «Через два месяца вас уволят!» - и проводили за дверь…

Треск разрываемых ягодиц перебил рассказчика, свежая кровь окропила фаянс санитарной кабины. Грамотей с облегчением выдохнул дым и рассмеялся:

- Самое позорное в нашей стране – профсоюзы! Давно уже никем невыбираемые, назначаемые сверху их деятели выполняют роль кордона, сдерживающего народное негодование с одной стороны и облегчающего руководство предприятием с другой. Купленные буржуями профорги запускают лапу даже в общак, собираемый  рабочими, катаются на симпозиумы, колотят понты - всенародные, громкие... А сами ни одного спора в пользу рабочих не выиграли. Слов на них нет!.. Паразиты и только!.. Чирей на заднице пролетариата: ни сесть, ни встать, ни разогнуться без боли – вот что такое профсоюзы!

Корнеев проснулся.
«К концу подходит запой,  - заметил он, слушая монолог из туалета. - Вопросы большой политики волнуют умы. Через день-другой оклемаются мои новые кореша и будут  трудиться». Реабилитационный период подошёл к концу. Вчерашнего зэка ожидали новые испытания на прочность…



9. Стадион

Глава, в которой рассказывается о строительстве стадиона для дошкольников, предприниматель Мирзоев знакомится с воспитательницей из детского садика, а старик Корнеев к шапочному разбору узнаёт свою внучку среди детворы, приходившей на экскурсию




Не технологический перерыв - запой. За простои не платят. Глаза прояснялись медленно, но все же похмельный синдром отступал, и однажды творчество наполнило вакуум опустошённого духа. Захрустели суставы, сошёл нездоровый пот, - ожила бригада, очухалась….

- Верёвку давай, - орал Абрам Моисеевич на объекте, выполняя разбивку периметра стадиона, который предприниматель Мирзоев строил около собственного дома в подарок детям.

Закрывали форточки все хозяйки в округе. Эхо производственной брани тревожило уши близких. На свет появлялся развеерившийся шнур с узелками вместо шкалы, отмерялись искомые дециметры, и уходила из тела последняя пьянь – художественная кладка росла, поднимаясь в небо.

Корнеев перемешивал лопатой раствор, сортировал кирпичи по цвету и выкладывал из них замысловатые пилястры. Но более ему понравилось охорашивать их расшивкой. Старик натирал замерзающие швы до черноты, чтобы они контрастировали со светлым кирпичом. Да и красный кирпич – пережжённый и хрупкий неплохо смотрелся в таком обрамлении, получая необходимый запас прочности от уплотнённого раствора. Издалека корнеевские художества казались торжественными и строгими. Моральное удовлетворение от творчества поднимало тонус у обездоленного человека.

Мирзоева мучил грипп. Однако он бывал на объекте не раз в течение дня. Как-то, к концу рабочей смены, когда у строителей окончился раствор, но они ещё делали вид, что заняты производством, к Мирзоеву подошла воспитательница из детского садика, который был рядом. Её любознательные питомцы облепили старый забор и галдели наперебой.

- Красиво!.. Дяденьки, это нам?!   

Заштопанные рабочие напоминали им артистов, а инвентарные подмости - театральную сцену. По праздникам в садик наезжали факиры из доморощенного цирка и показывали фокусы. Вязали узлы на длинной верёвке, глотали её, а потом - доставали на свет из кармана у какого-нибудь пучеглазого папашки, делающего вид, что ничего не знает об этом. Дети любили такие праздники.

- Что вы строите, дяденьки? – кричали они рабочим, искренне веря в чудо. Самые непоседы из них сидели на заборе и хлопали в ладоши. Послушные улыбались сзади. Стоя на земле, они размахивали руками в надежде, что их не забудут при раздаче улыбок.

- Кыш отсюда малява,  - сварливо сказал Абрам малышне, – а то сотрёте глаза от любопытства. И куда ваша мадам только смотрит?

Он лукаво покосился в сторону воспитательницы. Молодая женщина флиртовала с боссом. Она пытала у Мирзоева то же, что и дети, зная, что ей ответят по существу, а не криками.

- Что вы здесь строите, Анатолий Геннадьевич?

Тот оглядел её с головы до ног и оценил привлекательность молодицы: «Ох, и хороша, зараза!», - достал носовой платок, откашлялся, восстанавливая осипший от гриппа голос.

- Вы посмотрите, как зачарованно смотрят дети, - кокетничала женщина.
- Здесь будет спортивная площадка, – начал Мирзоев, - каток залью, а летом, - его голос окреп: -  у меня будет футбольное поле и команда. Вот на этом месте я построю трибуну для почётных гостей!

Он ударил ногой по наледи, где стоял и прошептал, наклоняясь к лицу подруги. - Как мы будем с вами смотреться?

В прошлом Мирзоев был капитаном футбольной команды города. Многие из его товарищей, до старости плененные этой игрой, не нашли места в жизни - спились, гоняя мяч по задворкам до самых седин. При новой власти они остались не у дел, потому что прежняя – советская власть содержала их на производстве, не понуждая трудиться. Спортсмены приходили в цеха только за зарплатой. Во время смены общественно-политических формаций их прогнали по сокращению штатов, опозорив публично за кучерявую в жизнь. Но Мирзоев не бросил своих вчерашних коллег на произвол судьбы и привлёк их к работе «…на светлое будущее России». Сегодня герои вчерашних дней ковырялись в грязи под руководством у Абрама и Серёги, более горьких пьяниц, чем сами, ожидая щедрот от капитана команды, а тот умело пользовался авторитетом, выдавая зарплату как благо «…в тяжёлый финансовый год».

- Подрастающее поколение должно окрепнуть в честной борьбе и научиться ковать успех, - рисовался Мирзоев перед новой знакомой.
- Очень правильная парадигма! Значит, мои малыши вырастут чемпионами, и мы будем ими гордиться?..
- Да-а!.. – зарычал хозяин. - Детские турниры станут массовыми, - он разгорячился и, бия себя в грудь, заорал, не замечая того: - победителей жалую… Патефоны дарю, игрушки… Я родине помогаю подняться на ноги после семидесятилетнего коммунистического разбоя!

На этой торжественной ноте Мирзоев поправил на животе пальто.

- Вот он какой - настоящий капитализм! – сказала женщина. - Дожили мы, наконец, до его развития и увидели счастье... Вы - Савва Морозов!.. Вы - меценат!..

Историческая параллель сделала флирт неотразимым. Сердце у героя растаяло.

- Ну, что вы, что вы…

Он покраснел. Комплименты достигли цели. Мирзоеву захотелось взять эту женщину в охапку и унести её в бар, чтобы продолжить знакомство наедине, в интимной обстановке. Он начал пересчитывать доходы от водки, которую выдал недавно рабочим на праздники вместо аванса.

- На двадцать рублей накину на каждую бутылку должникам. Оштрафую их за прогулы и высчитаю за жилье в дни запоя в полуторном, а то и в двойном размере, скажу, что поднялась квартплата, откуда им знать на сколько. И на горнолыжную базу - заниматься любовью… Жене объясню, что искать подряды…

Супруга Мирзоева подъехала внезапно и резко затормозила перед увлечёнными беседой людьми. Заледеневшая лужица лопнула, и брызги из под колёс автомобиля серым дождём легли на детские лица. Воспитательница отпрыгнула в сторону, «меценат» оступился и упал.

- В рот тебе кириешки! – сказал он супруге, поднимаясь с колен.

Между тем Светлана Михайловна захватила инициативу.

- Нигде не знают про твою дерьмовую спортплощадку. Им только налоги давай!.. И еще одна напасть – пенсионная реформа, весь город знает, что ты пригрел нелегалов, которым не платишь на старость.
- Сволочи! – обратилась она к рабочим.  - Помойте машину!

Озадаченные супруги покинули стройку. Ушли решать уставные вопросы о пенсиях, а гастробайтеры начали вытирать капот автомобиля.

Воспитательница осталась в тени. Приятная беседа окончилась, и торчать на стройке не было смысла.
- Дети!.. Пора на ужин, - голос у неё стал металлическим. -  Отряхнулись,  построились и пошли.
Вожатая наводила порядок: дергала малышей за капюшоны, подталкивала рассеянных в строй, вытирала чумазых от грязи, которой их обрызгала машина.

«Какие они разные, - задумался Корнеев, - без вины виноватые дети должны выживать, поедая друг друга в общественных формированиях».

Передние были лучше одеты. Было заметно, что родители у них имеют достаток. Малыши резвились в парадной одежде. Дорогие, аккуратно подогнанные пуховички даже в пасмурную погоду смотрелись весело. Пёстрые, важные - они стояли в первых рядах колонны, получая больше внимания от взрослых, нежели другие Их окликали по имени и хвалили. В России величие отцов почитается в наследниках – патриархальный уклад.
Однако борьба за лидерство имела место. Более скромные в нарядах, но крепкие мальчишки держались сзади. Обгоняя передних, они ликовали. Но божественная рука педагога восстанавливала иерархию. Народные вожди водворялись на место, где были ранее.

Третьи были творцами. Им доставались и охи, и ахи, и подзатыльники. Они  носили  штопанные штаны и стиранные старые куртки. Тумаки переносили как должное, но продолжали осваивать мир, а не бороться за первенство. Не то, чтобы их родители были невнимательны к ним, наоборот, зная повышенную активность любимого чада и его тягу к естествознанию, дорогие наряды берегли для праздников. Большинство населения и доныне живет от зарплаты к зарплате, от заплаты к заплате…

Последние были слабыми. Они пугливо вжимали голову в плечи при каждом окрике воспитательницы, зажмуривались, когда кто-нибудь из более сильных замахивался на них, давали робкий отпор и плакали. Их цигейковые старые шубы топорщились на морозе, как иголки у дикобраза. Малыши их скребли, приглаживали ручонками, охорашивали торчащий мех, очищая его ото льда и грязи… А родители?.. Все равно укоряли этих детей в неряшестве, отказывая в покупке игрушек.

Воспитательница  дважды пересчитала по головам питомцев, раздала оплеухи зевакам, и по команде:

- Вперед! – детский парад двинулся в сторону двухэтажного особняка, обходя стороной большие лужи.
- До свидания, дяденьки, - кричали малыши.

Одна небольшая девчушка долее других рассматривала арку, которую доделывал Корнеев. Уходила неохотно, оглядывалась и спотыкалась, когда её целеустремлённый напарник спешил на окрики старших, боясь получить нагоняй за отставание.

- Тоскует, девчонка, - решил Корнеев. - Вот и я так же задыхался и рвал цепями руки в ожидании приговора. Носился из угла в угол по тесным камерам тюрем. И далее - по клеткам лагерей. А ночью… глядел из-за колючей проволоки в окна городских домов - их свет был холоден, как звёзды на небе. И далёк… 

- До свидания, дети! – крикнул старик. -  Радости вам и сказок!

Строй растянулся. Ближе к двери усадьбы дети уже забыли о недавней экскурсии. Другие интересы волновали умы дошкольников: как быстрее раздеться и завладеть любимой игрушкой. Толкая друг друга, шебутная армия штурмовала крыльцо усадьбы под суровые окрики нянек. Только девочка всё ещё грустно поглядывала на стройку, и последней протиснулась в тяжёлую, окованную металлом, дверь… Корнеев узнал её и вздрогнул...  И почувствовал себя  виноватым… Смахнул рукавицей слезу и отвернулся: от людей, от бригады, скрывая слабость. Это была Танюша.

- По домам, – закричал Абрам Моисеевич на всю Ивановскую улицу

Рабочий день подошёл к концу – старики очищали кельмы.


10. КРЫША

глава, в которой рассказывается о борьбе за чистоту нравов в муниципальном захолустье, а также о некоторых проблемах в информатике, неподвластных милиции. Кроме этого, выясняется, что мясо городских собак и кошек вполне приемлемо в пищу в качестве начинки для пельменей…


- Выручай, Вислоухов!.. Беда!

На пороге стоял Копчёный и задыхался, хватаясь за сердце. 

- Что случилось, Вован?

Скрипя зубами, главный кинолог прервал слайд-шоу крутой эротики, изъятой им в ларьках по продаже софта. Эта милицейская операция за чистоту нравов муниципального захолустья подняла его рейтинг, как минимум, в глазах у женсовета. Совместный рейд принёс богатый урожай порнографии, который остался у Вислоухова в кабинете для служебного осмотра и дальнейшей утилизации. Настоящего срама на дисках было не так уж и много. Сыщику приходилось перебирать материал часами. За две недели он собрал и систематизировал на винчестере базу данных, уличающую торговцев в растлении молодёжи. Вторую неделю компьютер выплёвывал на экран монитора предупреждения о нехватке свободного места. Вислоухов отправил в корзину часть нормативных документов, инструкцию по дрессировке собак и некоторые громоздкие по объёму файлы, назначения которых не знал.  Но желаемого эффекта не было, - информатику Вислоухов не изучал, а специалиста - стеснялся. Всё-таки интимное дело – компьютер, особенно для холостого мужчины в рассвете лет

- Кореец наехал. Стрелку набил, - пожаловался гость.

Действительно, слава у Корейца была дурная. Криминальный авторитет контролировал в городе все частные продовольственные магазины, цеха по лепке пельменей и производству «палёной» водки. Сотрудникам из милиции удавалось порою выжать деньжат из его подельщиков - шнырей, собирающих дань, но сам Кореец был скользким, неуловимым, рук публично не распускал, будучи пьяным за руль никогда не садился и не превышал скорость на трассе, будучи трезвым. Лучшие городские бухгалтеры держали в порядке весь его бизнес.

Худо ли, бедно ли, но всякий мент богат подаяниями прохвостов и дорожит источником этих денег. Поэтому и рассердился Вислоухов визиту Копчёного. Ходили слухи, что за криминал отстёгивала «корейская» братия самому «генералу от юстиции», и целый фешенебельный милицейский квартал на окраине города вырос в самое короткое время. Трехэтажные коттеджи были сложены чётко, без помарок. Цокали от зависти языками соседи, а мастера производственного обучения еженедельно водили своих воспитанников на экскурсию в этот богатый архитектурными изломами край.

- Я же говорил тебе, что ты своей самогонкой врагов себе наживёшь, - холодно отчеканил майор, - честный бизнес, понимаете-ли, подрываешь вонючим зельем,  травишь народ!
- Ты же живой, - обиделся гость, - да и зелье моё из натуральных продуктов, не в пример акцизной синтетике. Тут другоё, послушай…

Вислоухов поспешно, одно за другим, закрывал все распахнутые им во время дневной работы окна Windows, когда Копчёный фамильярно занял позицию за его спиной.

- Вот это задница, товарищ майор! - закричал он на весь этаж городской администрации. В бухгалтерии, за стенкой, рассмеялись и ответили:

- Мы-ы такие!

Про изъятые из торговли диски знали во всех кабинетах управы.
Произойди сейчас землетрясение или торнадо - столоначальник был бы испуган меньше. На экране его монитора посередине рабочего стола в роскошной позе - вся как есть, лежала женщина необыкновенной красоты, а черный американский полицейский расстегивал ширинку.

- Новые буржуйские технологии на службе у российского сыска, – сострил Копчёный.

Майор Вислоухов не знал, как быть. Пунцово-красный он расширенными глазами глядел на это неожиданное чудо и чувствовал себя школьником, которого застали во время занятия онанизмом.

- Вирус! - ответил он посетителю и выпил залпом полстакана воды - во рту пересохло.

Бедняге было невдомек, что в процессе изучения непотребного фото он нажал не на ту кнопку и сделал объектом рабочего стола компьютера высокохудожественный срам. Копчёный же, напротив, чмокал от удовольствия губами, да так смачно, что слюна теплой слякотью ложилась на милицейскую шею. Он процитировал недавно услышанные слова.

- Самое дорогое на свете это информация! Разбогатею я, буду тля-я, куплю себе компьютер.
- Отнюдь, - парировал его начальник. - Праведный суд дороже любой информации. Живи по закону, если мало денег.

Так Вислоухов закончил дневную работу с базами данных. Когда монитор потух окончательно, конфуз у майора прошёл. Он приготовился выслушать переживания друга.

- Говори…

Их общая знакомая Верка-подельница стала у Мирзоева заведующей цехом по лепке пельменей.  Дотошный бизнесмен и его жена учитывали каждый грамм закупаемого мяса, но требовали пельмени, весомые больше фарша и теста вместе взятых. Стряпухи «банчили» мясо хлебом, добавляли в него бумагу. Ан нет, не хватало кило-другого, и хозяин высчитывал из зарплаты денежки, ссылаясь на кризис, и жаловаться на это было некому. «Не нравиться – увольняйтесь!» - твердил Мирзоев. Тогда-то и пришла Копчёному в голову идея заняться отстрелом собак. Во время последней встречи с Вислоуховым, он приоткрыл ему глаза на охоту, но скрыл зачинщика этого промысла, в короткое время завоевавшего необыкновенный успех. Мирзоевская говядина перемешивалась с собачьим мясом, и вскоре лишние пельмени уже приносили прибыль и Копчёному, и Верке-подельнице. Рабочие же перестали волноваться за завтрашний день, а сам хозяин почувствовал себя восходящей звездой российского менеджмента. Его супруга - Светлана Михайловна, что-то, правда, слышала про собак, но молчала, потому что доход в кооператив поступал образцово, и дела по сбыту шли прекрасно.

Успех предпринимателей был замечен другими производителями пельменей. Вот и возникла настоящая война за право охоты на домашних животных. Сходняк был нешуточный. Слава Копчёного как ментовского прихвостня не позволила ему принять участие в разборках, а Верка-подельница, хоть и бойкая баба по жизни, всё же сробела, увидев стволы наперевес у враждебных группировок - вот и разделили город на сферы охоты крутые пацаны из «Ясеня» и «Тополя». Но справедливости ради патент за Веркой оставили и признали пальму первенства её сожителя Копчёного, разрешив ему отстреливать в пельмени только кошек и голубей.

- Ты посуди сам, товарищ майор, кошка - она  не медведь, не собака, весу в себе не имеет, хоть овсом её корми, а вёрткая, как задница у твоей подруги на мониторе. Ни в какие ловушки не попадается, ни-ни, в любую щель стрелой, и такова. По ней картечью надобно бить, но нерентабельно! Верка то она дура в охоте - баба и есть баба… А где же я денег напасусь на патроны?..

Еще недавно пунцовый, Вислоухов ослаб.

- Что ты хочешь? – спросил он у друга.
- Прими участие в бизнесе, стань гарантом! Собак же на нашу душу хватит. Ты только расскажи санитарам о нарушениях конкурентов, и мы разбогатеем...


 
11. Погоняло

Пенсия показалась огромной…
В лагере высчитывали за питание, за одежду и всего ничего выдавали на руки четыреста с небольшим рублей из почти двухтысячного довольствия. Но и это была большая сумма, потому что «красные» - работники промзоны, старосты отрядов и дневальные получали по пятьдесят рублей в месяц, на что можно было купить десяток конвертов и не более. Двадцать пачек самых дешёвых сигарет - месячная зарплата осужденного. И не сядешь на плац милостыню просить - слабых не жалуют, а бьют…

Абрам потребовал у Олега прописки, и тот по-свойски финансировал внеплановый «сабантуй». Но водки не хватало, и стакан за стаканом таяла пенсия.
- Баста, - отрезал Олег друзьям и «заныкал» от них последнюю пятисотку впрок, «замазловал» её в потай, где ховал копейки от попрошаек даже в неволе.
- Нет больше денег, я полноправный член коллектива.
- Да не журись, брателла, - Абраму хотелось «догнаться» сиюминутно. - К Новому году Мирзоев отдаст зарплату, вернем долги. Загудим, запляшем недели на четыре…
- Надо достроить объект, - поддержал Олега Серёга. - Ты же знаешь Мирзоева, Абрам, он по миру пустит даже еврея… Помнишь у него женщина работала, лепила пельмени – свернули кровь. Тридцать два года от роду было, повесилась, когда Мирзоев её без денег на улицу выгнал…
- Да, одинокой бабе трудно. Никому не нужна... А если возьмут на работу – не платят, некому за неё встрять с кулаками, - согласился Абрам.
- Мироеды, а не люди пошли. Каждый пирожок пересчитают, вешают, нюхают - всё не напьются нашей крови… Жрём, не зная что… И валят на кризис.

Рос стадион. Мирзоев уладил дела с администрацией, заплатил налоги, пригласил на объект городничего: говорил ему о футболе, о спорте… Хвастался какие «плюхи» он закатывал соперникам в лучшие годы: «между ног, прямо в дырку», и подтверждали это его друзья–футболисты, покачивая чубами. Показывал мэру призы и сметы, прогнозируя будущее футбола… И смекнул городничий, что дело хорошее, не увидал плутовства. Понаехали корреспонденты, опросили рабочих, отсняли героя. Волевое лицо предпринимателя появилось в газете на следующий день на передовице. Проницательные глаза сверлили время – вот она живая легенда городского футбола! Предвосхищая историю, газетчики внушали читателю уверенность в завтрашнем дне.

Снег выпал и устоялся. Дети в садике опустили шапочки. Тузили друг друга, смеялись, играли в салочки, в прятки, в снежки. Слякоть прошла, и наступила зима. В арочном цирке строители достроили забор. Красивые металлические оградки были откованы не простым ремесленником, а кудесником, знающим секреты искусства.  Выкрученные детали ажурно сплетались между собою в сказочный орнамент, кованные цветочки венчали верха. Такая декоративная решетка монтировалась в проем между столбами. Она вязала их в единое целое. Архитектурной композиция приняла законченный вид. Уже не только дети, но и взрослые ротозейничали у стройки, побалагурили со строителями о жизни. Сколько им платят за чудеса?.. Надо ли этому учиться и где?.. Не холодно ли работать в сырых рукавицах зимой на морозе?

Корнеев был молодцом. Словно за всю свою бестолковую жизнь торопился реабилитироваться перед обществом, которому не оставил в наследие ни детей, ни деревьев, ни иной доброй памяти о существовании в мире. Сварные швы зачищал, обрабатывая до блеска, проверял их на прочность. Каждую художественную деталь композиции протирал от случайно попавшего на неё раствора и льда. Охорашивал кладку, начинающую стареть, как ему казалось. Вырубал изо льда Снегурочку - жил полной жизнью вольного человека. Ибо только творческий труд, не стесненный идеями, делает нас счастливыми в нехорошие времена. Дети и их улыбки стали наградой художнику за терпение.

Когда он увидел внучку второй раз, то подошёл к ней.

- Здравствуй, Танюша!
 
Девочка глядела на людей из-за забора детского садика. Рабочие убирали последний строительный мусор. Поливочная машина кружила по площади стадиона, заливая каток. Дедушка Мороз и Снегурочка  громоздились у парадного входа на виду у прохожих. Развешенные по периметру забора, электрические гирлянды бегло сверкали разноцветными огоньками в ожидании праздника.

- Тебе не весело, Таня?..  Но почему? Ты где пропадала?
Она разглядывала сапожки – стеснялась…
- Ты почему молчишь?
-  Я болела, - сказала Таня, не поднимая глаз.
- Ты меня боишься? – догадался старик.
- Нет, не боюсь! Мама мне запретила тебя любить. Она говорит, что ты - вор и бандит, и ничему хорошему не научишь.

Это был приговор. Вся его нехорошая жизнь прокручивалась в голове с бешеной скоростью старой, местами оборванной  и снова подклеенной киноленты, с провалами в памяти, с рваным сюжетом. Как далеки были в ней друг от друга благородные порывы, несвязуемы. В далеком отрочестве, оказавшись в дурной компании, стал он невольником воровских понятий и поступков. Неокрепший юнец изучал премудрости фени, как азбуку, пугаясь не ударить в грязь лицом перед корешками, курившими при взрослых, думая, что это главное в жизни – не потерять лицо в обществе, которое оказалось в итоге стадом. Готовился к жизни в неволе, словно к подвигу и сел... Будучи осужденным впервые, не понял настоящей причины, приведшей туда, потому что не видел в жизни побед, изнуряющих душу, но доставляющих радость… Все это было потом: и любовь, и спорт, и ослепительные награды. Но очень недолго. Водка привела его повторно, и в третий раз на скамью подсудимых. Последние десять лет Корнеев думал о том, каким он оказался слабым, что неполная, ограниченная была блатная жизнь, к которой с детства готовили себя и он, и его друзья. Как жаждали свежего воздуха в душных камерах изоляторов. Как ждали свободы. Бери её волю в охапку, вот она, но силы уже ни те, и дни до смерти сочтены. Можно было покорять вершины, сплавляться по горным рекам, кого-то любить и оставаться любимым. Но его боялись родные и предостерегали своих детей от общения с уголовником, а хотелось тепла и ласки…

- Я буду с тобой дружить. Ты Снегурочку сделал.

По разные стороны забора две родственные души не желали расстаться. Старик в поношенной овчине и его внучка, двоюродная, но близкая - первый человек на воле, искренне предложивший дружбу.

- Ты приходи на праздник, Таня!.. Предприниматель Мирзоев будет дарить подарки.
- Мне не достанется…
- Почему? – удивился Корнеев.
- Потому что подарки зарабатывают сами. Их надо беречь. Это говорит мне мой папа. Ему никогда ничего не дарили бесплатно.
- А я подарю тебе куклу, бесплатно, - он увидел её ожившие глаза и испугался тому, что врёт: «А на какие шиши?» - Вот отдаст мне хозяин деньги на праздник и подарю. А когда разбогатею, но это не скоро, я подарю тебе весёлый пуховик, чтобы ты не прятала в чёрную шубку своё лицо.
- Панда! – грубо позвал её мальчишка. - Воспиталка зовёт.
- Сейчас приду…
- Ты Панда?  - удивился Корнеев.
- Да, я - Панда, - девочка невесело смотрела мимо.
- Кличка?! - он был поражён.
- Погоняло,  - вздохнула Таня.
- Хорошее погоняло, но почему ты - Панда?

Она воспрянула духом, боялась, что начнёт стыдить её старик, прогонит, опозорит, рассмеётся над нею, как смеялись мальчишки, когда она плакала над любимой игрушкой. Они забрали у неё маленького черно-белого мишутку и начали играть с ним в снежки - открыли сезон охоты - вот и приключилась беда. Один из снежков подкинул игрушку в воздух и бросил в лужу прямо под колеса автомобиля.  Раздавила Светлана Михайловна панду, фыркнула детям про их хулиганские выходки и скрылась в подъезде. Танюшка ревела горько, прижимая грязного мишку к лицу. Её попытались утешить, рваную игрушку забрали и похоронили в мусорном ящике - велели забыть. Увели в помещение, дали самую лучшую куклу и конфету, но она сбежала во время сонного часа. Оделась, обулась и нырнула в мусорный ящик. Вытащила калеку, и спрятала в кармашек. Злые озорники мальчишки в окошко увидели это - стали дразнить, называя грязной Пандой.
- Эй, помоешница, иди, воспиталка зовет… - не унимался малыш, которого послали за Таней.
«Уже в раннем детстве добро воспринимается, как слабость и уничтожают святых и великодушных как в этом, так и в том нехорошем мире, где прошла моя жизнь. Так не должно быть, - возмутился Корнеев и тут же остыл. - Но так оно есть». Он держал заштопанного медвежонка в руках и гладил.
- Хорошая Панда. Маленькая. Я сама отдала ее поиграть, - девочка раскаивалась.
Она поглядела на деда. Понимает ли он это? Но старик не смеялся. Переживал…



12. ЗВЕЗДА ВИСЛОУХОВА

Во время циклона зима раскисла. Шёл липкий снег. В квартире у Вислоухова было душно. Батареи сушили воздух. Хозяин пытался уснуть среди одеял, но безуспешно – болело тело. Он ворочался с боку на бок, как заводная игрушка, и стонал, задыхаясь от излишнего уюта. «Не иначе это гипертония?» - сверлила мысль, стучали виски. Где-то рядом завыла машина, брошенная на произвол судьбы. Словно соловей-разбойник, на разные голоса заливался ревун - неизвестные нарушители пробовали на прочность защиту автомобиля. Такая беспокойная сигнализация была только у Мирзоева, и Вислоухов об этом знал. Дремота покинула майора милиции. Он надел пижаму. Вышел на балкон. Закурил. Откашлялся. Сырая махорка раскочегарилась не сразу. Насыщаясь дымом, начал искать источник беспорядка. В окрестных домах загорелись огни, захлопали окна. Многие граждане матерились в адрес автомобиля, стараясь перекричать его сигнализацию. Но хозяин машины, крепко спал, напившись водки. И только выкурив полпачки сигарет, Вислоухов облегчённо вздохнул:    

- Угнали, наконец…

В мир вернулись тишина и покой. Звёзды мерцали над городом. Над пивной висела луна, и далёкий спутник бороздил околоземное пространство.

- У каждого человека есть путеводная звезда, - подумал майор, - где моя Венера или Альфа Центавра?  Жаба душу давит... Да-а! Я завидую Козлевичу… Генералу… Копчёному… Верке… Я желаю Мирзоеву зла … Бесцельно живу от зарплаты к зарплате… Не соблаговоли ко мне городничий – так и шнырял бы законопослушно по квартирам сограждан, разбирая их жалобы и скандалы... А  если по совести: и Копчёный, и Верка, и Козлевич - творцы своего счастья! Что мне мешало взять в руки жезл и, копейка за копейкой, ежедневно, скрупулёзно заколачивать капитал на автотрассе?.. Нет же - хотел прожить легко, беззаботно, не мозоля совести и рук. Мои ровесники срубили хоромы. Их риск, помноженный на трудолюбие, оправдался, их дети смеются над нами и едут отдыхать на море, а моя жена ушла к судье и живёт с ним не на одну зарплату. Мой сын называет меня лохом, обожая судью… Что такое народная власть? Это зомбирование народа на послушание, это обман - и нужно пользоваться служебным положением, чтобы жить красиво.

Циклон иссяк. Настало утро. Первый трамвай застучал по рельсам, первые автобусы зачавкали по дороге. На небосклоне взошла звезда – новая, яркая.  Это была звезда Вислоухова. Майор достал из шкафа парадный мундир и начал новую жизнь в новом мундире. Он вышел на службу помолодевшим.  Перепуганный дежурный не узнал его сразу, вскочил, козырнул и подумал, что из области нагрянуло большое начальство с инспекцией «…по наши души». Женщины изумились - ежеминутно они заглядывали в кабинет Вислоухова и как сороки трещали наперебой, в кого влюбился служивый - хотели ему понравиться. Даже сам городничий опустился вниз к приятелю, чтобы удостовериться в перемене и инстинктивно подтянул живот - до того уверенно выглядел Вислоухов.

- Иван Александрович! - строго сказал он мэру. - Есть стратегическая программа борьбы с воровской идеологией, охватывающая антисанитарные беспорядки в городе. Я хочу на внеочередном заседании сессии городского совета народных депутатов выступить с докладом на эту тему и выдвинуть принципиально новый профилактический проект укрепления правопорядка.

Глава городской администрации струхнул не на шутку. Повышенная активность сотрудника милиции и его волевой настрой внушали самые серьёзные опасения по поводу незыблемости органов действительной власти. Мэр ответил туманно, поспешил ретироваться обратно и до обеда обзванивал «крышу» в Москве - уж не случилось ли переворота в Кремле, не пришли ли к власти военные, старая ли команда шмонает олигархов, едина ли Россия?  Но беды не предвиделось, всё было по-прежнему - хорошо, а молоденькая секретарша, обласкав в обед, окончательно развеяла тревожные мысли.
- Вислоухов? – рассмеялась она в лицо любимого мэра. – Он шоколадки мне дарит и эротику целыми днями смотрит по монитору, в гости звал на Новый год...

 Поведение Вислоухова стало понятным. Городничий успокоился, оттаял. Ближе к вечеру собрал внеочередную сессию законотворцев и выслушал предложенный доклад.

Смелое было выступление. Хищная, грязная кошка стала предметом уничтожающей критики. Ей инкриминировалось много бед. Она воровала сметану, боялась воды и никогда не мылась в бане.  Чуждая моногамии, кошка не вела семейную жизнь и орала бесстыжие песни во время блуда. Жрала валерьянку, а также являлась разносчиком инфекций. И, самое страшное, она совсем не выполняла предназначенные ей природой и обществом обязанности - кошка не ловила мышей! В пользу этого говорило то, что свидетелей обратного в зале не нашлось, а в архивах последнее письменное подтверждение факта охоты на грызунов датировалось далеким 1961 годом.

- Есть официальное заявление от гражданки Мирзоевой о безобразном поведении животных в подъезде жилого дома по улице Советской, где необузданные кошки грызли бетон и возмущали спокойствие мирных жителей и собак, несущих караульную службу.

Упоминание имени авторитетного предпринимателя не оставило никого равнодушными. Коммунисты предложили организовать приюты для несчастных животных, но сторонники мэра, более близкие к бюджету люди встретили их в штыки. Прения были жаркие. Вислоухов предвидел раскол среди депутатов. Денег на всех не хватало. Санэпидемнадзор настаивал на проведении карательной операции против хищников силами санитарной милиции, чего не хотел генерал. Комитет по защите прав человека и животных категорически воспротивился геноциду, мотивируя тем, что во многих семьях добровольно выращивают кошек, кормят их и купают, что воровать сметану сегодня не нужно - вискас вполне заменил природный корм, и по этой же причине отпала потребность в ловле мышей. Но проницательнее всех оказались люди из налоговой инспекции. Они предложили компромисс: домашних животных зарегистрировать и заплатить налог на их содержание. На этой торжественной ноте Вислоухов перехватил инициативу в свои руки.

- В случае проведения карательной операции возможны ошибки и поэтому всех четвероногих питомцев в сжатые сроки в обязательном порядке целесообразно застраховать. Городской бюджет пополнится деньгами так необходимыми для успешного проведения операции «Ёшкин кот».

- Силён ты, брат,  - сказал ему городничий после собрания. – Дополнительные деньги на твой проект обещаю!.. В законодательное собрание области вместо меня пойдёшь… Голова!..



13. СМЕРТЬ НА ТЮРЕМНОМ ПЛАЦУ

глава, в которой рассказывается о зачистке территории лагеря от кошек


Кошка мчалась по длинному коридору в поисках щели, в которую можно было бы юркнуть и уйти от опасности. Дневальному удалось поддеть её ногой, и метров десять худое животное кувыркалось в полёте, группируясь перед падением. Распластавшись на полу, скребя когтями о бетон, кошка заорала от боли, и, перепуганная насмерть, заметалась от стены к стене. Брошенный вслед ботинок догнал её около столярки и снова подкинул вверх… Но дверь в мастерскую оказалась открыта. Затаившись среди опилок, кошка отчаянно переводила дух, выжидая обидчика, надеясь удрать обратно.

- Тварь! Поганая серая тварь! Съела мой огурец. Шкуру спущу и сошью из тебя тапочки!
Он поднял с пола солёный огрызок, измусоленный кошкой, и пошёл в умывальник его мыть. Четвёртый год в неволе узник недоедал, а впереди было ещё семь лет строгого режима. Завтрак осужденный пропустил - было много дел, и все утро чувствовал себя слабым и обманутым. Ради УДО без отдыха трудился человек - угождал администрации и боялся быть уволенным, а нагружали его работой всё больше и больше, потому что кто везёт - тому и ноша.

- Если бы не котёнок, я тебя, гадину, размазал бы по стене. Лови мышей, падла, а не ешь с моего стола.

Гнев вскоре прошёл, и душевное равновесие у человека восстановилось. Дневальный долго пережёвывал остатки салата и грыз чёрный хлеб, зачерствевший со вчерашнего вечера. Он сосредоточенно смотрел в пол, когда кошка бесшумно вернулась назад и в зубах потащила своё скулящее чадо на новое место за старый и облезлый шкаф, подальше от летающей обуви. Только одного котёнка оставили ей люди, и дрожащая мать поминутно выглядывала из своего убежища - не идет ли сердитый человек спускать с неё шкуру. Но беда нагрянула не оттуда. Злодеи находят причину для милосердия, а гуманитарии - для злодеяний…

Хозяин учреждения был законопослушным предпринимателем. В отличие от Мирзоева он исправно платил налоги в фонд социального страхования, отчислял каждому работающему осужденному деньги на пенсионные счета, вел учёт отработанного рабочего времени, закупал продовольствие и сырьё для вымирающего производства. Законы множились, как тараканы, и уже за каждой запятой мерещилось банкротство и нищета. Естественно, что застраховать всех кошек, проживающих в неволе, он не мог, и, слава богу, что главный кинолог города разрешил не страховать служебных собак - этот вопрос был перенесён на следующую сессию городского совета. Но списки были оглашены, триста сорок шесть кошек подлежали немедленному отлову и истреблению.

Добровольно своих любимцев осужденные выдавать отказались, подняли «кипиш», и для подавления мятежа был приглашён спецназ. Фимиам курила восторженная пресса о предстоящей операции - герои ломали друг-другу кости на центральной странице, от восторга задыхались поклонницы, и дважды отработанный дым сквозь щели и запоры проникал в каждый отряд в виде воинов в пятнистой одежде со щитами и с дубинками в руках - облава на кошек началась.

Новая экономическая доктрина правительства, как известно, направлена на обучение каждого гражданина России зарабатывать деньги. И час за часом в кулинарии теряют в весе пирожки, тортики на прилавках дорожают и становятся маленькими. Традиционно весовой товар сегодня продают поштучно - расфасовывают гвозди и шурупы в целлофановые пакеты и гордятся приобщением к великому миру капитала. Поучают бедных умению жить и торговать. Дети же глотают слюну, и чертыхаются старые русские, которым ничего не досталось от вчерашней приватизации.

Телогрейки осужденных были тоньше обычного. Ваты в них не доложили, и в двадцатипятиградусный мороз они не грели. Выдавленные спецназом из помещений на улицу люди дрожали на плацу уже четвёртый час. Лаяли собаки, рвались из рук, слюна сталактитами нарастала на косматых мордах. Отремонтированная клетка из передвижного зоопарка, усиленная сеткой рябицей, стояла у выездных ворот, охраняемая двумя часовыми с автоматами наперевес.

- Я загоню сюда танки и передавлю всю эту толпу, не способную на дальнейшее существование, - генерал задыхался от гнева и рвал у себя на шубе воротник. - Всех кошек найти и посадить в клетку - живых или мёртвых. Осужденных нерусской национальности построить отдельно, отвести в сортир и мочить. Чтобы до самого звонка кровью ссали, чтобы не разгибались от боли - «звери». А кому не нравится такое обращение и содержание, могут обжаловать мои действия в суде по правам человека. Никто из сотрудников УИН не уйдет сегодня домой, пока последняя кошка не будет ликвидирована.

Дисциплинированные солдаты спецназа до темноты ползали раком из барака в барак. Прочёсывали чердаки и подвалы, заманивали: - Кис, кис, - окаянного зверя в ловушки, отстреливали резиновыми пулями, гнали псами на деревья. Когда спустя ещё четыре часа по периметру зоны вспыхнули прожектора, и наступила ночь, триста сорок пять кошек орали на все голоса в клетке, предчувствуя расправу. Не хватало всего одной и, трижды пересчитав «пушнину», офицеры зоны недоумевали, куда она могла деться. К этому времени осужденные на плацу посинели и стучали ботинками «чечётку». Генерал между тем отлучился и обутылился. Окрепший, он тряс окоченевших зэков за грудки и раздавал им оплеухи налево и направо.

- Мне легче вас всех заморозить и похоронить на кладбище, чем списать одну единственную простыню. Где кошка? - и каждого десятого осужденного вытаскивали из строя и вели пытать в изолятор.

Дневальный оставил ей лазейку, не думая о предстоящей охоте. Просто, чтобы не мучилась она в помещении. Эта была чистоплотная кошка. Она всегда спешила на улицу справлять свои естественные нужды. Мяукала и страдала, если хозяин долго не приходил на её зов. Услышав лай, кошка насторожилась, подобралась, дикие нарастающие крики её собратьев дали ей знать, что в лагере творится что-то страшное. Она взяла котёнка за шкирку и тихо выползла с ним на задний двор, где строители ещё недавно городили кирпичную стену. Среди разбросанного повсюду мусора, свернувшись кольцом, заботливая мать грела малыша, закрывая его собою от стужи и шума. Но к вечеру мороз окреп, а ветер переменился. Собаки учуяли кошку и торжественно завыли. Они, как и осужденные, целый день ничего не ели и своим рабским нутром желали скорого отдыха: каши и сна. Спущенные с повадка животные помчались на запах кошки, неистово голося.

- Эта тварь где-то здесь!.. - вторили им спецназовцы. - Дай света, генерал!

И спустя мгновение все прожектора зоны сошлись в одной точке. Под десятиметровым забором учреждения в бессилии бились о стену псы. Судорожно хрипели их надорванные глотки, пар изморозью ложился на холодные камни. Лучи перехлестнулись и разбежались прочь - искали беглянку.

- Уйдет, шалава, - зычно отрыгнул коньяком генерал.
Он первым увидел зловещую тень на кладке.
- Тащит что-то в зубах, скотина.

Кошка карабкалась по заваленной внутрь стене с целеустремлённостью профессионального скалолаза. Но в отличие от последнего, никто не страховал её ни сверху, ни снизу: надломленными ещё утром когтями цеплялась она за рыхлые, плохо расшитые швы каменной кладки и с болью за дюймом дюйм поднималась наверх. Жадные хищники внизу оскаливали клыки, прыгали и захлёбывались пеной. Они узрели жертву.

- Котёнок, - шепнул дневальный соседу. - Она несёт котёнка.

И действительно: обвинённая во всех криминальных грехах и преследуемая людьми, исхлёстанная и ослеплённая огнями прожекторов, кошка несла дитя. Весь этот долгий день, ставший последним в её жизни, она спасала его от пинков, от собак и от исполнительной власти.

- Стреляйте, - была дана команда спецназу, и не промахнулась хвалёная гвардия.

Собаки разорвали котёнка, не дав ему долететь до земли. Люди на плацу заорали. В истерике упал дневальный. Сотрудники УИН поспешно отступили на вахту и, поджав хвосты, заскулили брошенные собаки. После небольшой заминки, растерянные и утомлённые солдаты спецназа собрались-таки вместе, поднатужились, сомкнули щиты и приступили к заключительной части операции «Ёшкин Кот»

Вопли пленённых животных, дикие крики осужденных, тяжёлые удары дубинок и рёв заклинивших динамиков слились в единое целое в последней части этого адского концерта. Люди давили друг друга в проходах, ругались, выплёвывали сломанные зубы. Собаки, воспрянувшие духом, наскакивали на убегающих зэков сзади, спускали с них штаны и рвали мясо с людских ягодиц.

Утром команда невольников скребла окровавленные камни. Кумовья составляли списки бунтарей и проводили дознание. УДО уже не светило дневальному. Он был обвинён в содержании притона для незарегистрированных животных, в подготовке и организации побега кошки, в подстрекательстве к бунту осужденных - сказанные им на плацу слова стали известны оперативникам. Не приняли они во внимание его долгий, добросовестный труд и закрыли в штрафной изолятор. И каялся человек в содеянном за четыре года честной службы, как каемся все мы на смертном одре за рабски прожитую жизнь.




 14. ПАНДА

Деньги на мирзоевские счета поступали своевременно. Смутные годы взаимозачётов остались в прошлом. Всё реже по стране слышались перестрелки - ситуация в экономике прояснялась. Киллеры разоблачали заказчиков и просили у президента о помиловании. На городском кладбище, как и во многих уголках России, круглый год в зелёном убранстве стояли могилы вчерашних героев, не устоявших под пулями конкурентов. Но ужаснулись победители, выжившие на этой войне, и почти перестали обманывать друг друга. Бизнес подвинулся в гору. Гремели салюты и обустраивались праздники.

Однако это касалось не всех наёмных рабочих. Потому и возмутилась Светлана Михайловна благородному порыву супруга, когда тот распорядился подготовить ведомости на выдачу заработной платы своим подопечным.

- Старый козёл! - прошипела она. И взвыла со свистом:
- Эти свиньи пропьют наши деньги!.. Сколько труда стоило мне наворачивать сметы, сколько нервов ушло на их утверждение!.. Да пускай они поищут - твари, себе хозяина в другом месте - дармоеды неблагодарные. Не дам я им ни копейки, не отсудят, поганые! Ума у них не хватит...

Мирзоев врал рабочим, что денег нет, предлагал им отоварку фаршем, лапшой, пельменями, и брали люди этот втридорога накрученный товар под расписку, в счёт будущей зарплаты, потому что хотелось кушать и жить.

Корнеев был поражён. Проведя за решеткой жизнь, он так и остался глупцом. Патетично рассказывая о государственных трудностях, хозяин убедил его в своей несостоятельности и божился, что «…как только,  так и сразу, и в первую очередь», вернуть «загорбаченные» рубли.

- Тля буду, - бил он себя в грудь. – Экономический кризис!

Переизбыток проката в мире, дефолт российского металла в Америке, китайский прорыв на внутреннем рынке и падение цен на нефть – вот чем аргументировал Мирзоев задержку зарплаты и, как заботливая мать, предлагал к новогоднему столу просроченное повидло, от которого пучило в желудоке.

- Праздник должен быть сладким. Он должен запоминаться.

В последний день года, с утра, старик долго чистил овчину и шапку. Достал, заныканную от пьяниц, пятисотку и пошёл по магазинам искать внучке подарок. До Нового года оставались часы. В отделе мягких игрушек в универмаге играла весёлая музыка из известных мультфильмов. Малыши таскали взрослых за рукава, выбирая игрушки. Преддверие праздника будоражило горожан.

Продавщица достала с верхней полки большую панду и показала её старику.
- Хороший медвежонок, - заметил Корнеев.
- Он у нас артист, вы послушайте…
После непродолжительного поиска девушка нашла на спине у медвежонка музыкальную кнопку и панда запела.
- Вот здорово! - восхитился старик. - А сколько стоит?
- Шестьсот двадцать рублей, - улыбнулась продавщица.
- Так дорого? - удивился Корнеев. - А подешевле нет? Или поменьше немного ростом?
Девушка развела руками и виновато улыбнулась.
- Или чтобы не пела? - попросил покупатель.
- Увы… Не я устанавливаю цены на товар.
Олег от досады крякнул и ушёл восвояси. Другие куклы не радовали деда.
- Может быть, ещё найду где дешевле?..
Но время шло, а другой такой игрушки не попадалось. Гудели уставшие ноги,
- Никогда я «фуфлыжником» не был, - рассердился Корнеев. - Слово держал, не зная поблажек.

Однажды Корнеев проиграл в нарды четыреста пачек сигарет, продал свои новые вещи лагерному барыге, но рассчитался в срок. Честь была спасена, но впредь он играл уже более осмотрительно и выходил из игры «при своих». Всякий человек находит утешение в своей честности, когда за душою пусто.

Он решился продать овчину и двинул на рынок. Сварливые торговки переминали её пальцами, спрашивая: сколько стоит, боялись продешевить. «Не ворованная ли овчина; да так и не одеваются ныне; догнаться поди хочешь, дядя?» - шутили ротозеи, а он, заикаясь,  рассказывал им про внучку, про обещанный подарок, про стадион, который построил своими руками. Люди не верили «лешему» и, удовлетворив своё самолюбие досыта, уходили прочь. Наконец один мужик, торгующий мёдом, по виду такой же простофиля, как и Корнеев, махнул рукой и отсчитал ему недостающие сто двадцать рублей, прибрав овчину. Стояли сумерки, когда старик возвратился в магазин и купил игрушку. Купленную панду положили в коробку, упаковали, обмотали праздничной лентой; и через полчаса, как есть, без верхней одежды, Корнеев заявился к брату, чтобы поздравить внучку.

- С Новым годом, Танюшка!

Василия дома не было. Уехал к сестре и раздетого Олега вместе с его подарком едва не выкинули на улицу, приняв за попрошайку. Но сноха опознала гостя. Она посовещалась с мужем, приехавшим на праздники из Сибири, где работал вахтовым методом на буровой установке. Племянник не испугался бывшего зэка, такими были забиты все теплушки России от Урала до Колымы.

- Заходите, дядя Олег!
- Я не один! – улыбнулся старик, показывая игрушку Тане.

Девочка вопросительно посмотрела на близких…

- Возьми! – разрешила мама.

Незваный гость осторожно присел на стул. Дома, в немытой общаге, он чувствовал себя одиноким человеком среди опустившейся братвы, живущей, чтобы напиться да нажраться – все разговоры вертелись около этой темы. Ночуя на поломанной койке, Корнеев прислушивался к дребезжанию стёкол в оконной раме, к аккомпанирующему им ветру. Творчество ремесленника: его спортивная площадка; вырубленные изо льда персонажи народных сказок; металлические цветы на решётках; - было поругано, не оплачено… В забытье брошено его имя художника, а толстый буржуй дарил подарки и ликовал, принимая, как должное, улыбки детей и славу зодчего.

Водки гостю не дали. Его дебош был свежим в памяти у родных. Чувствуя, что он лишний на празднике, но, желая погреться у благополучного очага, Корнеев начал рассказывать девочке про игрушки из хлеба, как их лепят в неволе, как раскрашивают случайными красками (даже это запрещено иметь зэку в тумбочке), что голодные тараканы едят гуашь: «Даже на рисунках!», но осёкся, поняв, что говорит не то и ни к месту - родители девочки раздражённо посмотрели из-за стола в его сторону. После непродолжительного молчанья Таня принесла альбомы, в которых были нарисованы её куклы и люди: подружки Алёна и Света, мама с папой, и он – Корнеев Олег Иванович в фуфайке с кельмой в руке. Огромная радуга сияла над головой - такою ребёнок увидел выложенную им из кирпича центральную арку стадиона. Что это был стадион, Корнеев не сомневался - под аркой стояли Снегурочка и дед Мороз. Маленькая девочка и её медвежонок были нарисованы у ёлки на соседнем листе альбома.

- Это я! - сказала Таня.
- Я тебя узнал,  - ответил старик.

Девочке стало лестно… Она покраснела... Другие гости невпопад хвалили её рисунки, и Таня огорчалась. Взрослые люди всегда очень серьёзны или невнимательны к фантазиям малышей, умны, амбициозны, кушают мясо и слушают новости, прерывая мультфильмы. Громко говорят о повышении цен на нефть и о несвоевременной выдаче заработной платы. Они всегда правы, потому что живут для детей или, по крайней мере, оправдывают этим свою чёрствость и занятость, когда ребёнку охота играть. Но малыши переживают одиночество сильнее взрослых.

- Нарисуй мне что-нибудь, а я отгадаю, - попросила Таня у дедушки. Так играли у них в детском садике. Старик нарисовал апельсин. Она отгадала. Вазу с цветами. Это были ромашки. Летящую птицу. Таня сказала, что это орёл.
- Хорошо, пусть будет орёл, - согласился Корнеев.
- Она у нас, дядя Олег, на все руки мастер – стихи сочиняет. Таня, расскажи дедушке стихотворение про мишутку…

Мальчишки на улице в шутку
Кидали снежками в мишутку.
Он долго лежал на помойке
С разорванной головой
Его задавила машина,
Но только мишутка не умер
Остался мишутка живой
Мама его отмыла
Стал он белее снега
Мама его чинила
Чтобы он не ослеп
Станет мишутка краше
Станет мишутка лучше
Так говорила мама
И медвежонок окреп

Слушая девочку, старик нарисовал картинку, на которой собака укрывала щенков от опасности. Рядом лежал убитый волк, над которым стояли охотники.

- Отгадай, что это за сказка?
- Про Красную шапочку сказала внучка,
- Разве она тут есть?
- Она в брюхе у волка…
- Это была совсем другая история, - и старик рассказал ей историю, которую слышал от одного бывшего кулака-арестанта, пережившего годы репрессий на севере, болевшего цингой, потерявшего зубы и зрение. - Давным-давно, в старые и недобрые времена, когда многие люди были брошены своим правительством на произвол судьбы и выживали, вдали от больших городов, случилась эта история. Они охотились, рыбачили, разводили ездовых собак, потому что другого транспорта не было. Это были бедные люди, высланные на север за непослушание. Зима окружила лагерь непроходимыми снегами, свирепствовали морозы, и жители стали вымирать. Запасы пищи окончились, была съедена последняя рыба. От холода попрятались в норы даже лисицы и мыши. И когда голодная смерть была начеку, жители начали убивать собак и есть их…
- Но собака друг? – перебила его девочка, - разве можно убивать и кушать друзей?
- Они не знали этого, - соврал ей сказитель, - ты их прости…

 Ему показалось, что зря он начал рассказывать эту страшную сказку, слишком тяжелую для детского восприятия. Но пытливые глаза ребёнка ждали её продолжения.
- А что было дальше? Они поели собак?

- Что ты, Таня… Нет, конечно. Одну большую лайку оставили жить… Это была сильная собака, её хорошо кормили, староста барака делился с ней пайкой, потому что она ждала потомство, и однажды щенки появились на свет. Они скулили, жались к мамке, а та брала их за шкирку зубами, и таскала с места на место от любопытных глаз, и лаяла на каждого, кто приближался.
- Их тоже хотели съесть, - испугалась девочка.
- Нет, моя Панда… Наступила весна. Люди пошли на охоту. А щенки? - он улыбнулся. - Щенки, Танюша, остались жить, чтобы род собачий не вымер, чтобы не переводились помощники у доброго человека.

Он задумался, но уже о другом: «Более сильные в трудную годину решают, кого съесть, а кого оставить для жизни. На жертвенный камень приносятся законопослушные рабы и солдаты. Войны уничтожают народы, и плавает земля в крови из века в век. Когда ненадолго  истощаются силы и наступает пора  перемирий и амнистий - жизнь возрождается под мудрым руководством таких же сильных и жестоких вождей до следующего кризиса… А как его избежать?.. Чтобы никогда не есть друзей, не предавать, не продавать их?.. Чтобы ребенок рос, не зная подлости и лжи? Чтобы никогда не травили слабого сильные? Не заставляли его работать на себя?.. Чтобы блажь снизошла на злодеев, как на меня сейчас - и навечно?

- Но Серый Волк злой и страшный, - торопила его Таня. - Это он хотел съесть её щенков?
- Нет. Таня… Не так страшен волк, каким его малюют художники. Когда все ушли на охоту, жадная росомаха вышла из леса, чтобы их съесть, и никогда не справилась с ней ослабшая сука, если бы не волк. Он принял бой. Росомаха убила волка, но и сама порезанная клыками погибла... А щенки подросли и окрепли...
Он дорисовал на листе кровавый след росомахи и пояснил уставшим от него людям:
- Жадный зверь - росомаха, убивает больше, чем может съесть.
- Это глупая сказка, - сказал Танин отец. - Где же это видано, дядя Олег, чтобы волк заступался за собак. Но не спорил Корнеев, извинился и начал собираться домой.
- Таня, а ты ничего не подарила дедушке на Новый год? – напомнила мама.
Девочка протянула гостю шоколадного зайца.
- Он не живой, возьми, пожалуйста, съешь!
- Ну, что ты, Таня!.. Я большой. Я не кушаю сладкого…
Он нерешительно замялся и попросил у неё мишутку, которого переехала машина:
- Отдай его мне, если тебе не жалко… Я не выброшу его на помойку, как те мальчишки из детского сада. Сохраню до конца моей жизни и ты увидишь - он будет цел!..


15. Эксперимент

После перестройки и приватизации от развитого социализма народу осталась одна утеха – поголовное среднее образование. И доныне на митингах учителя, требуя повышения заработной платы, гордятся тем, что в России самый высокий в мире уровень знаний среди оборванцев. В иных странах высокооплачиваемые работники читать и писать не умеют. А наш народ отмечен печатью духовности - инвалиды на костылях такие «па» отплясывают, что балерины на чай подают, каждая заплата на пиджаке у художника  - произведение искусства. Как мы умеем петь, когда выпьем. Пузатые бандиты-олигархи сопереживают, раскачивая в такт свои растопыренные пальцы. Депутаты вздыхают, слушая пролетарский шансон. Даже сам президент гордится своим народом.  Поэзия так и льётся из фибр каждого гражданина, и рифма для слова «жуй» с рождения на губах у младенца.

Однако, есть люди, которым нигде не рады. У них нет семьи, их дети давно уже называют папой другоге человека. От них закрываются на все запоры родители - боятся, что отберёт сынуля последние крохи или побьёт. Как правило, такие люди  долго не бреются и покрыты щетиной. Их волчий «походняк»  узнаваем издалека, круг охоты у этих несчастных - магазин, пивная, запущенный парк, где можно «нализавшись» отдохнуть на скамейке. Им никто не улыбается, не уступает место в трамвае и даже более того - не садится рядом, если оно свободно.

В общежитии было холодно. Плитка на кухне была включена, но тепло улетучивалось на лестничный марш через неутеплённые двери, а также ложилось инеем на передние стёкла окон. Второй ветки остекления не было и в помине. Мирзоев обещал когда-то рабочим решить этот вопрос из собственного кармана, но не помог. Сквозило. Багровый тэн-трамвайка лежал на кирпичах у кровати Абрама и излучал дополнительное тепло, поддерживая в душах необходимый огонь.

Серега был воспитан на русской классике. В далеком детстве свирепая  учительница привила ему народно-демократические идеи, и за сорок с лишним лет прозябания на земле не потускнели в его памяти знаменитые некрасовские строки о нелёгкой доле русского мужика. Даже более того, между запоями случалось просветление, и он начинал понимать истины, привитые ему педагогом.

- Ох, некуда бедному крестьянину податься!.. Потерянные мы люди, - сетовал горемыка на социально-общественный статус. - Ни шлюх, ни детей, ни угла. Промослали жизнь по объектам Отчизны, а синего моря не видели. Ты видел море. Абрам?
- Только в кино…
 - Кому же я теперь нужен больной и косолапый, охмуренный смолоду высоким званием рабочего?.. И доныне в стране работы непочатый край, а денег нет…
- Выходит, что для дураков такая работа, - согласился Абрам.
- У меня последние трусы, ты смекаешь, Абрам? Затёртые, рваные… 
- У меня тоже не первые, - согласился сосед.
- И постирать их некогда, и заштопать поздно и другие мне не купить, а на какие шиши?. А мы с тобою ворочаем горы камня, скрипим и стонем от боли в суставах.
- Мы гегемоны, обложенные писюльками вышестоящего начальства, - подытожил Абрам.

Бездарно летели дни. Герои лязгали зубами, заглядывая в глотки более состоятельных пьяниц, проживающих по соседству. Но в прошлом уже остались те времена, когда каждый второй выпивоха был рад поделиться - скрупулезно пересчитывали деньги сограждане, а Новый год стремительными шагами шёл по стране -  вот уже и Рождество на носу. Дважды ходили к Мирзоеву на поклон, выпрашивая зарплату. Не дал - собака. Отоварились повидлом и поставили брагу. Скоро она «зацвела».

- На родине аналитической химии, - рассуждал Абрам, стоя у плиты, на которой кипела вонючая жёлтая жидкость, - о перегонке браги в спирт знают ещё до своего зачатия в утробе у матери. Модель перегонного куба заложена в голове у всякого русского сперматозоида. Наличие змеевика в быту первично, а всё остальное - вторично... Хвосты человечество потеряло в процессе эволюции. Рубили их друг другу во время неурожая.

Сливовое повидло, выданное Мирзоевым к празднику вместо зарплаты, действительно требовало термической обработки. От него пучило живот - брага была вонючая, как общественный туалет и полученную из неё самогонку пить было опасно. Горемыки принюхиваясь к продукту аналитической химии морщинясь и не решались поднять стаканы ни за здравие, ни за упокой.

- Не квартира, а сортир, - сказал Абрам, вытирая лиловый нос полотенцем. - Приедет Мирзоев, поднимет хай… Ты будешь пить, Серёга, это зелье?

Но приятель отгородился газетой, где была опубликована статистика о выборах в законодательное собрание области. Кандидат против всех депутатов оказался вторым.

- Интересное получается дело. Только двадцать четыре голоса ему не хватило, чтобы творить добро для народа… Законотворческий террор не остановлен…
- Ты бросил  пить? – рассердился Абрам
- Обижаешь, начальник.
- Чуешь какой удивительный запах вокруг.
- Ты сам-то чего не пьешь свою гадость?
- А как ты думаешь?
- Думаю, что отрава...
- Тебе нравится жить в сортире?
- Боюсь я, Абрам…
- Значит нужен подопытный кролик
- Ты угости соседей. Абрам. Только скажи им, что никакой другой выпивки у нас больше нет, а то ещё выживут, не напившись до смерти, и придут колядовать.

Но соседи не поддались на эксперимент Абрама.

- Налили они нашей вонючки на стол и подожгли, - рассказал он, вернувшись. – Вроде как меньше пахнет, смеются над нами: «Самого высокого качества пойло», - и выгнали прочь: «Пейте это суки сами за здоровье олигархов. Мы ещё не опустились на дно, как вы…»
- Пьют они настоящую водку и запивают её томатным соком, - закончил Абрам.

Олег Иванович Корнеев в этот вечер долго отсутствовал в ночлежке. Ходил на стадион, где работал тренером его брат, в надежде, что, клюнув на это братство, билетчики приоткроют дорогу на хоккейный матч. Но те были строги. Неуважение к старшим сегодня культивируется по всей стране, некогда льготной для ветеранов и инвалидов. В трамваях, столовых, в общественных туалетах - там, где ещё вчера висели таблички о порядке обслуживания вне очереди, на самом видном месте наклеен листок А-4 формата, на котором жирным кеглем набито, что «никакие льготные удостоверения не действительны…», что надо платить «…за всё, чтобы не быть избитым за дело». Вот гуляют деды пешком, экономя рубли от копеечной пенсии.


Корнеева ожидали, как важного эксперта.

- Будешь? -  спросил Абрам, предлагая выпить.
- Конечно буду…
- Ну, как? – поинтересовался Серёга, когда старик оставил в покое опустевший стакан.
- Хороша самогонка.
- Ты, наверное, хочешь ещё?
- Конечно...
Он выпил второй стакан и принялся изучать оставленную Сергеем газету.
- Я был у этого чёрта, - ткнул он пальцем в портрет на передовице. - Это он меня Мирзоеву продал… Гляди-кось, в областное законодательное собрание попал, стало быть, учёный…
В газете был изображён городничий, стоявший около трёхцветного знамени Единой России.
- Нет, Олег Иванович, ты не прав… - важно поправил Абрам. – Я лучше знаю политику. Его покойный отец и нынешний губернатор вместе росли и «любили» одних и тех же женщин. Вот и помогает Алексей Андреевич сыну друга двигаться вверх. На полвека вперед рассчитаны маршруты политиков: кому какой портфель и огород и даже выпивка из государственного кармана.

Он поглядел на часы и наполнил стаканы.
- Ну, будем здоровы, Серёга, сорок минут прошло, - Корнеев был жив и летальный исход на празднике исключался.

После второго стакана они толкали друг друга в грудь руками и смеялись над тем, как могло показаться им ядовитым «здоровое зелье». После третьего стакана - стойкие запахи самогона, туалета и потной одежды слились воедино в один удивительный запах Отчизны. Тот самый запах, который не чувствуют власть имущие после успешного назначения их на руководящие посты, на выборные должности. А ведь колебались и волновались, принюхиваясь к этой народной жизни перед первым стаканом власти: потянут ли, оправдают ли доверие, не отравятся ли желчью? И колотят успешно министерские понты фраера при галстуках - есть ещё что-то в бюджетах да в карманах, мзду несущих. Справедливости ради стоит заметить,  что терпкая вонючая струя новой избирательной кампании всё же щекочет ноздри этим кандидатам, случается пора отрезвления и осознания, что жить так дальше нельзя, но… - ненадолго. И самые достойные вновь окунаются в благовоние кремлёвских коридоров.

- Однажды на Новый год я напился до икоты, а очень уже хотелось до «…кондиции», были горбачёвские времена, - вспомнил Серёга. - Двоюродная сестра мне нацедила пол-литра самогона и отправила с глаз долой, на улицу, чтобы не портил праздник… Я спешил по сугробам родимого города в неизвестность, банка была у сердца... Вдруг слышу: бьют часы и хлопают бутылки в благополучных домах. Ёлки мерцают в каждом окошке, а на улице – пустота. Горько мне стало, что я одинок на белом свете, достал я банку с горилкой и выпил залпом, - до дна. Комом в горле застряла зараза. Я её отрыгнул и заикал… И с тех самых пор пошла моя жизнь наперекосяк, что не праздник, то икота. И рад бы рвоте, да пусто в желудке…
- А мне «ласточку» сделали на Новый год перед самой свадьбой, - сказал Абрам. - Мы около городской ёлки песню пели - нецензурную, новогоднюю, в которой ругали милицию и существующую власть…
- Ты, стало быть, Абрам - политический, - рассмеялся Олег. -  Били, поди?
- Электрошоком… Два года репу чесал. Были у меня в то время карты игральные, что не картинка, то женщина...
- Видел такие карты… Хорошие карты… Да ты ещё и шулер?..
- Когда невеста меня выкупала на волю, сержант разложил их перед нею на столе и рассказал ей, за что меня взяли…
- Стало быть и у тебя со властью туго. Абрам?
- А кому сейчас легко, Серёга?..

Они смеялись. На смену Змею Горынычу и Кощею Бессмертному в устном народном творчестве пришёл Козёл в милицейской фуражке, служебное вымогательство стало искусством, а милицейские гадости - притчей во языцех. Самые смачные слова адресованы солдатам правопорядка, и в каждой российской семье есть пострадавшие от милицейского произвола. Над городом рассыпался салют - щедрость богатых не знала границ. Пьяный Абрам коснулся развороченной розетки рукой, и заискрили провода. Багровый тэн-трамвайка на время погас, почернел, и начал накаляться опять после того, как Абрам его запитал... В эту ночь перед Рождеством бездомные люди грелись у последнего очага.



16. ВИНО И ПОХМЕЛЬЕ.

Выборы в законодательное собрание области прошли успешно. Не заметили наблюдатели подмены урны с бюллетенями и были приглашены на торжественный вечер, где новый избранник принёс клятву своему народу. Остатки годовых бюджетных средств расходовались смело, столы ломились от яств, водочка на них стояла настоящая.

- С Новым годом вас, дорогие мои избиратели!

Сильные мира сего отмечали праздник на горнолыжной базе. Много лет уже не было здесь настоящих спортсменов, не по карману им стало дорогое удовольствие, некогда приносившее радость и счастье. Трассы поросли бурьяном, подъёмник сгнил, его разобрали на части барыги; а, списанные лыжи присвоил завхоз. И, славу богу, что бюджетники из администрации города да ещё некоторые уважаемые верхами бизнесмены не дали окончательно развалиться этой базе отдыха, наезжали периодически и устраивали оргии.

 - Ничего себе, пельмени… Хороши! - городничий любил поесть. - У тебя, брат-Мирзоев, я заметил мясо какое-то особенное, вкусное… Секрет, наверное, знаешь какой?.. Или как?..
- К человеку надо хорошо относиться, Иван Александрович! Вот он и работает честно… Иные жмут зарплату - рабочему, крутят его денежки по четыре месяца в банке - наживаются, а для меня люди это главное!.. Верите или нет, я ночами не сплю, Иван Александрович! Пересчитываю копейки - кому и сколько должен… Скупой стал - это правда. Жалко мне нажитое непосильным трудом, горько на сердце... Холопу ему что, - я думаю, - попить да пожрать, срам прикрыть одеждой, ну ещё гостинец соплячке купить - вот и все его интересы. А для меня деньги это инструмент для работы, чем он весомее, тем эффективнее… Я отказываю себе во многом, порою даже самом необходимом… Светка – моя жена и та удивляется этому - старая скряга. Но я душу в себе жида по капле, безжалостно и выдавливаю его поганого напрочь… Иду навстречу людям!

- Ну, ты, Мирзоев-брат, даёшь!.. Тебе про пельмени, а ты за державу да за народ… У него Иван Александрович, стряпуха опытная, сибирских кровей - Верка-подельница. Цехами командует… Вот и все его кулинарные тайны!.. Специи особенные из хвои таёжной замачивает, травы там всякие - алтайские… Аромат живой природы в каждом грамме порубленной говядины так и преет - огонь, а не женщина!

Вислоухов улыбался до ушей. Словно крылья могучей птицы, подрагивали на парадном мундире у милиционера новые золоченные погоны. Взмахни он ими сейчас – оторвался бы от земли и поднялся в небо, как ангел.

- Не жалуюсь. Когда я её на улице подобрал, дела в гору пошли. Не каждый предприниматель умеет увидеть талант в замухрыжке, попочь ему развиться и дать окрепнуть… И извлечь из этого пользу немалую, брат Вислоухов, для бизнеса... Я своим рабочим говорю так: если нет своей головы, не гнушайтесь, живите моей – вот она!.. А ежели чего и сделаете по-своему да лучше, то я не возражаю… А вы видели мой стадион?
- Молодец, в натуре, чего говорить, - городничий вилкой выковыривал из зубов непрожёванное мясо. - А что за шмару ты привёл? – он налил себе полфужера вина и в два приёма его проглотил, предварительно ополоснув им ротовую полость. - Хороша собою, румяна!.. Не нашего круга?.. Воспитательница, говоришь?.. Парадигма!.. - городской голова, покачиваясь, приподнялся со стула и до конца произнёс торжественную речь.

- И то верно, товарищи!.. Вымирают настоящие металлурги и строители, всё более предприниматели да бандиты на части Россию рвут! Новое поколение важно вырастить послушным, дать ему в руки лом и кувалду… Сегодня мы захватываем землю, продаем её, гудим на эти деньги… А завтра?.. Выясняется, что всё уже пропили, и торговать-то нечем, некому производить? Это фиаско!.. Рабочий, товарищ майор, навоз любой экономики. Вымер он: не родит землица хлебушка, не течёт чугун из печеньки!.. Хорошего рабочего, братишка, - тут он подёргал милиционера пальцами за ухо и чуть приподнял со стула, - надо растить, как лошадь на ипподроме, с малых лет - терпеливо и бережно… Правильно мыслит Мирзоев!..

- Давай-ка нашу, жиганскую! - щёлкнул пальцами генерал, и духовой оркестр заиграл любимую песню городской администрации:

Гоп-стоп, Сэмэн, засунь ей под ребро,
Гоп-стоп, смотри не обломай перо
Об это каменное сердце суки подколодной,
А ну-ка позовите Герца, старенького Герца
Он прочтёт ей модный, самый популярный
В нашей синагоге отходняк.

- Помнишь ли ты, Иван Александрович, песни красные, революционные, о славе шахтёрской, о жизни крестьянской?.. Добрые были песни... Душевные песни!
- Так и власть-то была народная – рабочих и крестьян.
- А ныне блатные да развратные более душу тешат… Веселят между службой…
- Так наша власть, генерал!.. Веселись!

Исступлённо запрыгала на сцене молодёжь. Задрожали стены, потолки. Взорвались бутылки. Пена от шампанского разбрызгивалась вокруг: на скатерти, на селёдку, на дорогие маринады - хмель омолаживал душу. Кавалеры острили, щипали подруг, ржали, как лошади во время свадьбы: клокотала кровь, стучали виски. Похотливые страсти искали выход наружу - в тёмном углу за ширмой скрипели диваны. Слышались пьяные стоны возлюбленных, чмоканье их липких губ, хлюпанье потных тел - вакханалия удалась на славу…

А утром…
Глубоко оскорблённая Светлана Михайловна Мирзоева обнаружила, что её муж, замечательный предприниматель Мирзоев, вернулся домой в женских трусах… Она сорвала их с него и стала неистово хлестать ими лежащего в бессилии на полу супруга по лицу.

- Ой, горе мне, горе! Кобель окаянный!.. Зараза ты пьяная!.. Я дни и ночи отчёты пишу, не сплю, я обиваю пороги адвокатов, инспекций. Подсчитываю убытки: чтобы лишнюю копеечку паразитам не отдать, чтобы не захлебнуться нам в море бизнеса - выжить и выплыть!.. А он их с ****ьми пропивает.

Рассерженная супруга в праведном гневе плевала в глаза загулявшему мужу. Она натянула ему эти мокрые трусы прямо на лицо и запричитала:

- Нюхай, козлище! Нюхай, поганый!

Мирзоев задыхался. Тело его не слушалось. Он хотел, было, подняться на ноги, чтобы успокоить супругу, разобраться с нею по существу, наказать: – Кто в этом доме хозяин? - но споткнулся на ровном месте и рухнул обратно на палас, широко раскинув в стороны могучие руки. Лицо горело, шелковая тряпка на голове парила и жгла. Машинально он сдвинул трусы себе на лоб и откашлялся.

- Светка, сука, нагнись!
- Это ещё зачем? - насторожилась она.
- Я тебя, гадина, ёбну!

Она ударила его ногой в живот.

- Старый мудак… Импотент... Бизнес твой на грани краха. Сволочи без работы в общаге сидят пьяные - водку жрут и гадят. Санэпидемнадзор приходил, штраф принёс. Комендантша шумит, предоплату требует на полгода вперёд. Деньги на счетах быстрее снега тают. В суд на нас подают за обоссанные матрацы. Гони их к чёртовой матери и освобождай квартиру.
- Весной я их не соберу… Мне работу дают на комбинате. Богатый подряд… Ты думаешь я просто так пью, без дела? Мы серьёзные вопросы решаем.
- На лбу твои вопросы, кобель!
- Не остри, Светка! Мне пельмени за последний месяц доходу принесли не меньше, чем строительство кооперативных гаражей... Других таких рабочих мне не найти. Больно грамотные все стали, им трудовые договора подавай, охрану труда и пенсию. Купи им овса в счёт зарплаты, пускай едят. Из общаги сейчас уйдёшь, её займут - не вернёшься, а с санитарами я улажу, у них третий год ремонт в конторе идёт. Дам ведра четыре краски - они благодарные будут. Ещё и продезинфицируют весь подъезд. Подельница за мясом Копчёного послала, выживем!
- Нет больше мяса в городе - кошатину едят…
- Какую кошатину?
- Слепой дурак!.. Копчёный второй год тасует фарш собачьим мясом. Шпана ему кошек носит за пачку сигарет. До семисот животных в день с твоей говядиной мешают. А ты думал, что и в самом деле такой замечательный предприниматель, каким тебя сортирная пресса рисует?

Мирзоеву стало легче. Он поднялся на ноги и, перебирая руками по стене, двинулся к холодильнику. Его сильно покачивало, когда вонючий рассол выплеснулся из банки мимо бокала на скатерть. Испугавшись, что хозяйка опять рассердится и продолжит его пилить, в спешке он снял с головы злополучные трусы и вытер ими загаженный стол, высморкался и выкинул эту нужную тряпку в помойное ведро, прикрывая её от недоброго взгляда супруги газетой. Потом, стуча зубами, утолил жажду прямо из банки. Последний помидор оторвался ото дна и ударил по носу.

- Чёрт возьми!

В ванной комнате Мирзоев снова пил и умывался. Помочился под кран и вдруг увидел себя в зеркале - в майке, едва прикрывающей живот. Он осознал, что - голый.

- Светка!.. Слышишь?! Дай-ка мне во что одеться, - Мирзоев накинул поспешно крючок на дверь и распорядился: - В щель просунь и не подглядывай!

Она засмеялась… Ещё минуту назад её супруг беспомощный ползал по ковру, шевеля волосатой задницей, а теперь: одна из самых сокровенных тайн природы - превращение из обезьяны в человека происходила на глазах… Светлана Михайловна подала ему нижнее бельё и пижаму. Нарядный, Мирзоев оправился и помолодел. Он уже принял решение.

- В сложной экономической ситуации оказалось наше предприятие… Кошек режут, говоришь? Не нужно брезговать ничем. В голодные дни ленинградской блокады ели даже крыс, и выжили… Сегодня мы переживаем не менее горькие дни: отсутствие денег у населения, криминальные структуры контролируют рынки, страх перед будущим парализовал людей. Необходимо искать всё новые и новые формы выживания. Фарш и пельмени - последний рубеж моего бизнеса. Каждую косточку на мельнице следует растолочь и перемешать со свежим мясом, сухарей не жалеть. Добавлять в фарш всё, что пережёвывается. Если нужно - папье-маше! Попадается мышь в мясорубку?.. И мышь!.. Товар должен быть пышным, большим… Штрафные санкции надо ужесточить, по безналу выдавать рабочим вместо зарплаты только макароны и по двойной цене. Немедленно внести существенные изменения в устав предприятия и навязать сотрудникам новые условия труда.

Мирзоев наводил порядки с одержимостью профессионального законотворца, за торосами терний ему мерещилось светлое будущее - так дума меняет законы, когда проедает бюджет.

- Белая горячка хватила, - у Светланы Михайловны пересохло во рту.
- Общежитие придётся оставить. Права ты, - и глядя на себя в зеркало, Мирзоев добавил: - Я брошу пить… Прибьёт инсульт - и нажитые деньги не в радость.

В такие минуты он казался ей гениальным.

- Может, и правду пишут газеты, а я старею и становлюсь сварливой?

Вечером она инспектировала свои продовольственные ларьки и пробивала лишние чеки в кассовых аппаратах, чтобы обвинить продавщиц в мошенничестве и не выдавать зарплату совсем… Светлана Михайловна имела свой богатый опыт экономии денежных средств.

 



17. МАМА

глава, в которой рассказывается об увольнении и выселении наемных рабочих, о том, что видит замерзающий человек в своих грёзах и как возвращается на этот свет


Праздники окончились. Рано утром строители собрались около мирзоевской конторы, чтобы продолжить свою трудовую деятельность. Хозяин впустил их в помещение, рассадил и рассказал, что работы больше нет, что они уволены…

- Подрядчики денег не перечисляют. Начало нового года, новая документация, новые головные боли. Светлана Михайловна сейчас у вас в общежитии. Ждёт уже… И расскажет подробно каждому, кто и сколько заработал на строительстве стадиона.

Не солоно хлебавшие люди возвратились в ночлежку. Милиция уже похозяйничала в квартире. В ней было пусто. Немногие личные вещи рабочих громоздились в приёмной у коменданта скомканные и грязные.

- Вы уже не живёте здесь, - сварливая Светлана Михайловна боялась получить отпор. Она знала, что идти вчерашним слугам некуда, возможен бунт. Прибывший по ее просьбе сотрудник милиции обеспечивал правопорядок. Это был майор Вислоухов. Рядом с ним стояли понурые понятые - выселение людей окружили  ореолом законности.

- С сегодняшнего дня вы не работаете у нас,  - повторила Мирзоева, - и платить за ваше проживание я не намерена. За испорченные матрацы я высчитываю у вас из заработной платы вот столько, - она показала на обведённую авторучкой цифру в тетрадке, где вела учёт движения денежных средств, и подытожила: - проживание в праздничные дни также будет погашено вашими деньгами. За содержание помещения в антисанитарных условиях – штраф: по две с половиной тысячи рублей с каждого человека…

Светлана Михайловна раздала расчётные листы и попрощалась:

- Сегодня вы ничего не получите.
- Но мы же честно работали, Светлана Михайловна! Вы с мужем нам обещали по девять шестьсот наличными и жилье в холодную зиму. А теперь прогоняете прочь без денег?

Комендантша присутствовала при этом расчёте. Она почувствовала себя соучастницей страшной неправды. Более беспокойных жильцов терпели стены её общежития. Слёзы текли по коридорам. И пили здесь, и дрались, но приживались. Ремонтировали сломанные двери, стеклили разбитые окна. Были злостные неплательщики, а где их нет? Однажды её вертеп стал очагом венерических заболеваний - сорок человек заболели одновременно. За более чем двадцатилетнюю административную деятельность случались и пожары, и наводнения. Уводили в наручниках. Увозили больных. На кладбище провожала она усопших... Но чтобы на мороз, в разгаре зимы живых - такого не было никогда. И подумать об этом она не смела. Если бы кто-нибудь из несчастных рабочих сказал ей сейчас простые слова: «Я заплачу вам через месяц», - или: «Когда, - наконец, - будут деньги», -  она бы снизошла и ответила:  «Живите в долг!» Но неуверенные в завтрашнем дне молчали изгнанники, и, собираясь в дорогу, перебирали вещи в куче, набивая ими холщёвые мешки, где когда-то была картошка.

- Убери из-под носа свои портянки! – заорала Светлана Михайловна на Корнеева и брезгливо кинула ему его паспорт, в котором уже отсутствовала прописка. - И не обивай пороги нашей конторы, от меня ты ни копейки не дождёшься, бандит…

Майор Вислоухов заржал. Грустно хихикали понятые. Невольники чести - они впервые присутствовали при наведении правопорядка в общежитии и чувствовали себя не в своей тарелке. Протоколы были написаны, заверены, вещи досмотрены, двери - распахнуты настежь. Бушлаты Мирзоева у рабочих отобрала и наказала водителю отвезти на склад.

Оставшись без крыши над головой, Абрам и Серёга подались на блат-хату, так они называли квартиру Верки-подельницы, ставшую перевалочным пунктом для бездомных, готовых трудиться за тарелку борща в её пельменном цехе, а старик-одиночка Олег Корнеев двинулся к дому предпринимателя, чтобы выпросить денег на завтрашний день. Он утешал себя раздумьем: «Баба у него, конечно,  злая, - дрянь, а не баба, но он-то мужик… Если пообещал зарплату - значит отдаст… Иначе  задушу его своими руками».

Но в городе что ни дом, то броненосец. Железные двери, решётки, цифровые замки и сигнализация охраняют мещан от воров и бандитов. Полураздетый правдоискатель притулился на лавке под окнами мирзоевской квартиры в надежде, что добрый предприниматель увидит его и примет участие в дальнейшей судьбе. Чтобы теплее дышалось Олег натянул на подбородок воротник свитера, вытянул его рукава, просунул в них озябшие ладони навстречу друг другу, взаимно обхватывая запястья… И уснул… Дерево за спиной раскачивалось от ветра, время от времени роняя снег. Это щекотало лицо, и отфыркивался спящий, не открывая глаз, всё глубже и глубже погружаясь в грёзы. «Алкаш», - говорили прохожие, а дети кидали в него снежки и смеялись.

Зимние сумерки сгущаются рано. Вернулись домой и Светлана Михайловна, и Мирзоев. На цыпочках, словно и не баре вовсе, прошли они мимо припорошенного деда. Стараясь не греметь ключами о металлическую дверь, отпирали подъезд. Прижимали тяжёлое стальное полотно обратно к косяку в испуге, что оно загремит и разбудит незваного гостя, бесшумно отодвигали затвор засова, и плавно, едва дыша, отпускали собачку замка. Так снайпер нажимает курок, чтобы убить свою жертву. В квартире супруги, не сговариваясь, проверили шторы и выключили лишний свет, чтобы с улицы нельзя было догадаться о чьём-либо присутствии в помещениях. В дальнем углу глядели по телевидению гаерскую программу с участием Петросяна, но не смеялись - остроты в этот вечер не доходили до их сознания. Периодически из-за шторы выглядывала Светлана Михайловна на улицу - на месте ли спящий, и, не выдержав долгого молчания мужа, спросила:

- Не издох ли случайно?.. Может быть Вислоухову позвонить?
- Живой… Разве не видишь: пар изо рта валит?.. Воротник столбенеет. Завтра решим, как с ним быть - отоварим горохом…
- В тюрьму его обратно – пускай он там отоварится.
- Не будь же такой жестокой, Светлана.

Бурьян выворачивал наизнанку дорожное полотно. Холодные плиты вытягивали тепло из ослабшего тела. Корнеев полз в гору, с которой его окликнули. Нужно было обязательно достичь её вершины, чтобы узнать что-то важное.

- Может быть амнистия? - подумал Олег. - Вышли новые поправки к моей статье, и нужно собирать документы: характеристики, ходатайства?.. Потому что желающих освободиться будет много, и каким оно ляжет по счёту на стол судьи - моё дело?

Он двигался к цели, к той единственной, которая всю жизнь была путеводной:  освободиться досрочно, не упустить мизерный шанс на эту амнистию и раскаяться сегодня, попросить прощения за непутёвое прошлое, чтобы не корить себя за бездеятельность потом, когда откажут судьи. Острые камни по ниткам рвали поношенный свитер – дыра росла.

- Ничего, залатаю… Стоит мне освободиться на волю, у меня будут настоящие вязальные спицы - лёгкие, прыткие, как огонёк у свечи; а не тяжёлые электроды, которые нужно прятать во время шмона в далёкий потай, от них немеют пальцы. Я отдохну, отогреюсь, высплюсь под одеялом, окоченевшие руки станут послушными и не затрясутся во время починки одежды. Я даже нитку в иголку вдену без посторонней помощи - сам… Сегодня надо за это платить, а нечем, - телом он ощутил в кармане рубашки очки и уверенно подтвердил: - ну, конечно же, сам… - и вдруг заволновался, что раздавит их стекла костлявой грудью и ослепнет, и не сумеет пришить даже временную заплату на прохудившееся место. - Надо медленнее ползти, - приказал себе он. - Пускай я прибуду до цели вторым или третьим, или четвёртым - это не страшно. Судья рассматривает в день по восемь дел, а иногда и более… если спокоен. Кто впереди меня?

Он приподнялся на руках и осмотрел гору. Смутное очертание Фемиды с мечом не удивило его – далека, нерельефна. Тысячи белых змеек мешали сфокусироваться на цели, струились навстречу, разбиваясь о голову, и со свистом летели дальше. Это кружила метель.

- Откуда здесь столько много камней, кромсающих грудь?.. Глаза слезятся, заложен нос, колени почти не гнутся, и холодит до самого сердца. А я хочу на волю…

Корнеев не увидел впереди себя конкурентов и успокоился:

- Первый… передохну, - но, оглянувшись назад, обнаружил, что его никто не преследует на тернистой дороге, и испугался повторно: - А туда ли я ползу?

Он привстал. По обочинам стояли истуканы. Идолы, исполосованные зигзагами трещин. Израненные камни, казалось, рухнут сейчас поперёк дороги и раздавят ползущего.

- Это кладбище, -  вдруг догадался Олег, увидав мемориальные таблички на постаментах. - Значит пришёл мой час предстать перед богом: без бумаг, без свидетелей, без предварительного дознания и медицинской экспертизы - по факту прожитой жизни… Но лучше в ад, чем обратно в лагерь.

У него появились силы. Старик поднялся на ноги и двинулся среди этих памятников и надгробных плит навстречу Фемиде. Та была еще далеко от него, шаги - тяжелы, но всё же стоя, Олег увереннее боролся с ветром: задыхался порою, кашлял, и, вытирая рукавами глаза от липкого снега, силился разглядеть, какая из себя его последняя судья - сердитая или жадная, желчная или сонная? Что невозмутимых судей нет, Корнеев знал не понаслышке. Этой легендой обманывают простаков, чтобы не затягивали правосудие, судьи ведь тоже люди и не любят перетруждаться. Чистосердечное признание - дурман от незнания процессуальных заморочек… Не возмутило почему-то, что рядом нет адвоката. «Сопли морозить не захотел, подлец!.. Да и к чему вся эта ложь в преисподней?» - говорил себе Олег, влекомый загадочной силой в гору. Позёмка затихла, ветер смолк. Фигура Фемиды стала рельефной. На Мамаевом кургане, озябший, он ожидал возмездия.  Час настал.

- Здравствуй, мама… Мне сказали, что ты умерла.

Морщины иссекли монумент. Бетон местами выкрошился настолько, что была видна арматура, ржавые наледи коростой обволокли каменное тело скульптуры на всём её протяжении. Развалина времён развитого социализма, как и прежде, олицетворяла матерей России, только беспомощных и больных… забытых детьми.

- Прости меня, мама, я не могу тебе помочь даже ремонтом, моей пенсии не хватает даже на полмешка ветонита, а красть – нехорошо.

Щёлкнул стальной замок. Подхваченная ветром, тяжёлая металлическая дверь грюкнула, ударившись о перегородку, разделяющую подъезд и подвал. Корнеев не удержался на скамейке и упал на землю, ударившись головой.

- Я бросил тебя одну, я – предатель.

Он вспомнил далёкое детство, когда однажды испуганный проснулся и позвал её:

- Мама, а почёму умирают люди?
- Потому что они болеют, сынок.
- А разве врачи не могут их вылечить?
- Вылечивают не все болезни.
- Значит, и ты умрёшь? Я останусь один?
- Да, сынок.
- Но я не хочу твоей смерти. Я хочу, чтобы ты жила со мною вместе…
Она поняла, что ребёнок не уснёт, если его не утешить, не обнадёжить в завтрашнем дне, и обманула мальчишку.
- Врачи ещё не придумали лекарство от старости. Но ты будешь учиться и откроешь секреты жизни, незнакомые людям. Мы станем бессмертны…
Это была находка. Олегу стало радостно и спокойно.
- Я обязательно буду учиться, мама, и придумаю это лекарство, прежде, чем ты умрёшь, - но не выполнил обещания.
- Мама… Я стал бомжом!..
 - Вставай, сынок, ты замерз.

Скрипя ресницами, он вернулся на этот свет. Одинокая лампочка освещала площадку перед подъездом, где Корнеев лежал на снегу, околевая от зимней стужи.

- Ты ещё живой, сынок? - шепелявила над ним старуха в сером пуховом платке, защищая от ветра: - Я не подниму тебя, сынок… Ты тяжёлый…   

Десять лет она не выходила на улицу, болели ноги. Глядела на капризы погоды, часами сидя около кухонного окошка, вспоминая нелёгкие дни жизни. Сын у неё был бы ровесником Корнеева, но уже восемь лет, как он умер на севере, куда подался с бригадой строителей за деньгами. Задержки зарплаты в то время были полгода и более. На дорогу она ему отдала пятьсот рублей и дала бы больше, но… даже пенсию крутили на счетах предприимчивые банкиры, не считаясь с людьми. Умер сын на работе. Вдохнул, поднимая тяжёлые носилки с бетоном, воздух и медленно осел на глазах у стоящего позади него строителя - мёртвый. В Сибири похоронили его товарищи, а деньги, заработанные им, поделили между собой. Ей же в полном объёме оставили горе и слёзы. И переживала она, что где-то на далёком кладбище осела земля на его могиле, и покосился у изголовья некрашеный крест. Этой ночью её томила бессонница, и она вышла на помощь незнакомому человеку.

- Вставай, сынок, не спи на морозе.
 
Хватаясь за руки старухи, Корнеев поднялся и вошел в открытый подъезд, словно ребёнок, который делает в жизни первые шаги, не отрываясь от взрослых. Может быть, они были действительно первые, но в новой жизни?.. Старый чугунный радиатор излучал тепло. Бродяга за него схватился руками, онемевшими от неудобного сна. Ему показалось, что тысячи острых иголок буравят пальцы.

- Спасибо, мать, - буркнул он женщине. Возвращение на этот свет начиналось грубовато, неласково.
- Ты почему раздетый, кто ты?
- Зэк я, мама… Освободился недавно, работал, а денег не получил…
- За что сидел?..
- Сто вторая…

Старуха задумалась. При тусклом свете междуэтажной лампочки морщины на её лице показались Корнееву ещё более глубокими, чем на монументе, который он видел в бреду

- Хорошо, что не за душегубство, - сказала она.
Он отчаянно выкрикнул в пустоту подъезда:

- За душегубство...
- Ты кого-то убил?

И Олег рассказал о семейной драме, произошедшей много лет тому назад.

- Тяжкий грех! - запричитала старуха. - Горько тебе сегодня…
- Горько, мама…

Силы понемногу возвращались к нему, но минута за минутой слабела женщина, поднявшая его с земли. Она всё ещё не решалась уйти и оставить на лестничном марше одинокого человека.

- Ты, мама, меня не бойся. Я погреюсь немного и исчезну, ничего не украв, никого не убив. Иди домой…

Не смогла она уснуть этой ночью, перебирала вещи в кладовке, искала старый тулуп, чтобы отдать бродяге… Его овчину местами потревожила моль, но всё же она была крепка, и, когда взорвался первый будильник в ближайшей квартире, около которой ночевал Олег Корнеев, повиснув на батарее, он покинул подъезд одетый и живой. Город проснулся. Из приоткрытых форточек тянулся наружу пар, и доносилось о подъёме российской экономики. Это телеведущая передачи «С добрым утром» Екатерина Андреева рассказывала миру о мерах по выходу из кризиса, в котором оказалась страна.
 


 
17. ПАРАДОКС

Глава, в которой рассказывается о том, как нетрудно бывает открыть стальные засовы спицами для вязания, что использовать гаражи для хранения личного автотранспорта более опасно, нежели оставлять его на стоянке около милиции

Много парадоксов. Всеми правдами и неправдами строит человечество гаражи, чтобы поставить в них автотранспорт. Но время от времени злодеи отпирают засовы и угоняют машины.

- А в чем же тут парадокс? - проницательный читатель недоумевает и весело зубоскалит. – Это нормальное явление… Это борьба злодея-барыги и вора.

И поэтому, чтобы понять весь ужас нынешнего бытия, мною рассказывается история, произошедшая в Колчеданове…

Мирзоев купил себе новый «Мерседес» после того, как у него по пьяни угнали старый. Если кому-то покажется, что менять машины бизнесмену всё равно, что презервативы влюблённому, то этот скороспелый мыслитель ошибается. Предприниматель отнюдь не транжира, а напротив человек зарабатывающий деньги. Исчезновение автомобиля едва не свело в могилу его хозяина, две недели подряд он хватался за сердце и совсем уже не принимал в рот спиртного. И до сих пор бы давился желчью, если не праздники. Но таскать ожиревшее тело по городу тяжёло, и, скрипя сердцем, Мирзоев позволил себе покупку. Он попросил Вислоухова оказать ему маленькую услугу:

- Помоги застраховать машину, майор, не обижу.
- Надо её обмыть, - согласился начальник, - айда-ка посмотрим что за чудо.

Весело болтая о политике в целом, о курсе американского доллара по отношению к евро (самая модная ныне тема) на муниципальном рыдване приятели подъехали к гаражу.

- Вот напасть, - спохватился Мирзоев, - ключи от ворот оставил дома. Возвратиться бы надо, взять их… А, майор?
- Не надо, - Вислоухов достал из багажника воровской инструмент – большую подборку ключей и отмычек и на глазах у оторопевшего Мирзоева двумя вязальными спицами отомкнул стальные засовы:.
- Сим-сим, откройся!
- Вот тебе и на-а!.. - удивился хозяин, внимательно рассматривая замок:
- Не заел, не скрипнул?.. А я всякий раз минут по десять ворочаю ключами в замочной скважине, боюсь их доломать - так они тяжко проворачиваются, а поставить новый замок – накладно. Сварщики - они падки до денег, что мухи на навоз, а у меня, веришь ли ты, майор, после этой покупки карманы дырявые насквозь. 
- Ой, и не говори, Анатолий Геннадьевич! Я почитай всю свою жизнь вот так - от зарплаты к зарплате живу и прозябаю. Достойного заработка нет...

Дважды они обошли машину снаружи, заглянули в салон, потрогали руль, обшивку кресел. Главный кинолог города цокал языком - понравилась «тачка». Запала в душу.

- Я тебе вот что скажу, Геннадьевич, ты её здесь не держи. Застраховать её тебе, мы, конечно, поможем и застрахуем, но замки в гараже никудышные –  ты это видел, да и страховки в нашей стране выплачиваются не в полном объёме.

Мирзоева прошиб холодный пот.

- Как быть, майор?!
- А ты её на нашей стоянке держи около милиции или отстегни бандитам десятину от её стоимости… Да не маши башкою, как овца! Это по-божески… Одну-две тысячи баксов отдай, но зато потом хоть на помойке паркуй -  ни одна живая душа не тронет. Разве что дети протрут её тряпками рано утром рублей, эдак, за пятнадцать…
- Да где же я на всех этих гадов рублей наберусь?! - рассердился Мирзоев. - Я тебе что, фальшивомонетчик какой или глава Центробанка?!
- Да ты не кипятись, Анатолий, а подумай. Людям жить надо?.. Надо! Что ворам, что милиции!.. Вот и найден разумный компромисс. Ты же не трудоустроишь, когда меня нагонят со службы, как оборотня в погонах?
- Ты и делать-то ничего не умеешь?
- Ну не скажи – замок открыл…
- Открыл! - взорвался Мирзоев.
- А с другой стороны ты тоже не ангел, лохов своих – «краснодеревщиков» по чистой бухгалтерии не пропускаешь. Колотишь понты у городничего, что бичей легализовал – обеспечил работой, жилищем… А что у них в трудовой книжке написано? Пусто. Я знаю…

Мирзоев стоял пристыженный и пунцовый, как мартеновская печь. После этого разговора дорогу в гараж он забыл. Новый автомобиль стоял по ночам на стоянке около милиции. Платить бандитам Мирзоев не хотел принципиально, считая это ниже достоинства. 

Гаражом распоряжалась Верка-подельница. Она использовала его как базу для приёма от населения попутной для производства пельменей продукции. Именно здесь Копчёный разделывал кошек и собак, которых приносили ему оборванцы в обмен на сигареты и самогон. Гараж использовался не по назначению… Вот это и есть парадокс, о котором писалось выше!..

- Я не дам вам замерзнуть, - сказала Верка-подельница Серёге и Абраму, когда они заявились к ней с повешенной головой. - Вы будете сторожить гараж и помогать в заготовке мяса, а в качестве гонорара кормиться борщом и самогоном…

- Самогоном по выходным, - поправил её Копчёный. - И не более, чем поллитра на рыло.

Предложенная вакансия была не ахти, но когда за спиною мороз и одна телогрейка на двоих, отапливаемый гараж встречается кстати. Обещая помалкивать обо всем увиденном, вчерашние горе-строители респектабельно расположились на стеллажах среди изношенных тряпок. Из полулегального мирзоевского бизнеса они перешли в теневой, подзадоривая себя тем, что тарелка борща и стакан самогона неплохая зарплата для потерпевших фиаско на жизненной стезе.

 
18. СУКА

Глава, в которой рассказывается о рутинной работе главного кинолога города Вислоухова, а также о судьбе собаки, попавшей под машину градоначальника. Выброшенное животное находит нового хозяина в лице бомжа, зимующего на теплотрассе


С утра в глубокой апатии Вислоухов перебирал бумаги, «килишевал » их из ящика в ящик, из шкафа в шкаф - искал инструкции по выращиванию щенков, сочиняя в городскую газету статейку на тему: «Роль собаки в воспитании правонарушителей». Главный редактор выделил ему колонку в субботнем номере, и полторы тысячи печатных знаков нужно было освоить к концу недели - была среда. Потом - утверждал диеты и сроки стрижки собак, разрабатывал санитарно-гигиенические мероприятия по ловле блох в процессе совместной с ними охраны объектов повышенной важности, писал на эту тему курсовую работу в Милицейскую Академию в надежде на повышение в должности - велела мама: «Учись!» Ведь, что не говори, а пенсионное довольствие генерала – надёжный рубль на склоне лет: в чьих ранцах маршальские жезлы? Пельменный бизнес встал, захирел, потому что любое, даже самое доброе предприятие пробуксовывает во время экономических катастроф. Вислоухов принимал в нём участие, убивая тюремных кошек, Копчёный конечно отстегивал майору какие-то копейки за «крышевание», но стратегических программ не предвиделось. Большие деньги не мяучили из подвалов - кошки исчезли. Быстро разбогатеть на этой стезе стало проблематично. Разве что подвинуть «бандитов» на сельскохозяйственном «фронте» и начать лицензированный отстрел собак? Крупномасштабную охоту на них в пределах всего города и прилегающих к нему посёлков. Но не вязалось это с почётным званием кинолога. Слишком авторитетные люди позванивали в его отдел за консультацией, чем кормить и лечить питомцев, плакались в телефонную трубку, если любимое животное переставало вилять хвостом и кашляло, размазывая слюни по квартире. Ни один ветеринарный диспут не обходился без Вислоухова. Он был «третейским судьей» и консультантом во всех кабинетах управы. Прошло полдня.

После обеда, заложив руки за спину, словно конвоируемый, Вислоухов «отплясывал гопака» в коридорах городской администрации. В животе бурлило. Парадные брюки стали тесными - шла активная химическая реакция по перевариванию нездоровой пищи. Милиционер ослабил поясной ремень, расстегнул две верхние пуговицы брюк.

- Нужно разобраться, чем торгуют в буфете старые мымры завхоза. Может быть, в ногу со временем, добавляют в салаты непотребную зелень или просроченную капусту?

В исполкомовском туалете на подоконнике сидела огромная крыса и грызла кусок медного кабеля. По милицейским сводкам последняя проводка из этого материала  исчезла в городе четыре года назад – в прошлом веке, а крыса нашла где-то «золотоносную жилу» и вытащила её на свет. Она сосредоточенно уминала пожелтевшую кабельную оплётку, и несварение желудка нисколько не пугало зверюгу.

- Козлевич на этом деле машину поменял… Оно так и осталось нераскрытым, - припомнил милиционер суть этого дела, разглядывая крысу исподтишка, - генерал захлёбывался желчью, рвал и метал, из органов его нагнать обещал «…за разорение народного хозяйства». А свали тогда Козлевич всю вину на грызунов - и очередное звание на плечах, и с генералом делится не надо.

Вислоухов не решился снять штаны и справить нужду – животное чувствовало себя уверенно. Наглая крыса шевелила усами и смеялась, словно санитарный инспектор, получивший взятку на рынке.

- Бог шельму метит. А вдруг подойдёт ко мне и откусит яйца? – эта навязчивая идея преследовала майора весь оставшийся день. - Вот и настрелял тебе кошек! - матюгнулся он у аптечного киоска, высматривая левомицетин, - чуть было в галифе не наложил. А то конец бы всей моей милицейской карьере.

Вислоухов вспомнил, как в далекие годы он, будучи курсантом школы милиции, нахезал в фуражку Ваньки-взводного, вредного лейтенанта, уснувшего на посту во время дежурства. С позором последнего перевели в другую часть, и ликованию курсантов не было предела. Вислоухова носили на руках по казарме как героя, освободившего от тирании руководства.

Лекарство подействовало. Схватки в животе у майора прошли. Понос в этот день не состоялся, и честь милицейского мундира была спасена. Ближе к вечеру, занедуживший было кинолог, оклемавшись от болей, поднялся на третий этаж к городничему, чтобы посетовать на новый экономический кризис, объявленный президентом.

- Непруха, Иван Александрович!.. Сель экономики не даёт прогрессу двигаться вперёд, поглощает самые лучшие идеи, самые смелые проекты правительства обречены на неуспех за неимением средств.

У мэра были мутные глаза. Он горевал после выпитой водки.

- Не говори, майор!.. Сел я сегодня за руль, не проспамшись, дёрнул же чёрт. Своего шофёра на заднее сиденье отодвинул, форсонуть хотел, фраернулся… И сбил мирзоевскую суку. Выскочила она из подъезда на лёд, и - под колёса...
- Светка, что ли? -  воспрянул духом кинолог.
- Типун тебе на язык – овчарка, только ты не говори им, что это был я, мне стыдно. Визжала сердечная, как сирена у скорой помощи. А я за угол, словно правонарушитель.
- Я их собаку знаю, Иван Александрович, она выживет. Ты только не бери близко к сердцу и спи спокойно, никуда она не денется эта собака.

Мирзоевы решали вопрос, как быть. Искалеченное животное лежало у дверей подъезда на том же самом месте, где ещё совсем недавно чуть, было, не отдал богу душу Корнеев. Сломанные конечности у собаки неестественно вывернулись в сторону, и верхняя из перебитых лап вздрагивала с каждым биением пульса. Она уже не скулила. Жадно заглатывая воздух, собака силилась приоткрыть загноившиеся веки, чтобы прочитать приговор в глазах у хозяев.

- Не выживет… - Светлана Михайловна всхлипнула и достала из кармана носовой платок. - Хорошая была собака. От воров и от хулиганов спасала не раз.
- Другую купим, - сказал Мирзоев. Он тоже был убит горем. - Вот только поднимемся на ноги, разбогатеем и заплатим налоги на прибыль…
- А с этой-то что будем делать?
- Дам я ребятам водки, отволокут куда-нибудь подальше за теплотрассу и зароют в сугроб.

На том и порешили… Хозяева умчались решать дела, а грузчики из соседнего магазина выпили на халяву и отнесли покалеченную собаку на помойку - пять мусорных ящиков стояли поодаль, огороженные сеткой рабицей, возле того самого детского сада, где однажды похоронили Танюшкину Панду. В один из них и выбросили суку, здраво решив, что приедет ассенизатор и отвезет её куда надо. Деньги Мирзоева они отработали честно. Час спустя водитель санитарной машины действительно поочередно цеплял и опрокидывал ящики в кузов мусоросборника. У последнего он задумался и покачал головой. Человек не решился причинить лишнюю боль ещё живущему существу и уехал, порицая живодёров. Собака осталась умирать в железном лазарете.

Теплотрасса рассекала город напополам. Сверху она напоминала кучевое облако, растянувшееся на многие километры. В безветренную погоду сказочные кольца дышали и извивались около труб, и казалось, что одна большая змея ползёт по городу, ныряя под мосты и переваливаясь через дороги. Это была главная городская артерия. От неё в разные стороны убегали другие разветвления, в которые в свою очередь врезались новые и новые трубы. Горячая вода обогревала каждый дом - и жилой, и служебный. В подвалах стояли вентиля, ими пользовались во время аварии, когда гнилые трубы лопались, и топило соседей. Как правило, внизу была комната, в которой стояли скамейки и стол, аварийная бригада раскладывала здесь свои инструменты и переводила дыхание, если работа затягивалась. Теплотрасса дарила городу жизнь.

В старые добрые времена бездомные бродяги зимовали в подвалах вместе с кошками, крысами, тараканами. Все вместе - они хорошо уживались в этом затхлом царстве сырости и слабого света. Запах стоял неприятный, но теплый, достаточный, чтобы не окоченела страдающая плоть. Но законопослушные сограждане, проживающие выше, стали тревожно прислушиваться к тому, что происходит внизу. Им стало мерещиться, что кто-то царапает двери их квартир и подглядывает в окна, выискивая материальные ценности для обмена на водку, ближе к зиме их жалобы, словно осенние листья, ложились на столы домоуправлений, и однажды бомжи  остались зимовать на улице перед железными дверьми бомбоубежищ. Многие из них умерли, а многие и по сей день прячутся в руинах старых бойлерных станций на центральной артерии города. Сугробы скрывают их последнее пристанище, да и любознательные следопыты проходят мимо, стыдливо осознавая, что ничего поделать с этим не могут, самим бы не остаться сегодня без жилья и работы во время роста цен за коммунальные услуги.

В одном из таких мест и выживал Тарантул в последнюю зиму жизни. Из нескольких досок он сколотил себе нехитрый топчан и жался спиною к трубе теплотрассы, когда становилось особенно холодно. Старухин тулуп оказался кстати. Он всё ещё надеялся получить от Мирзоева какие-то копейки за стадион и каждый божий день ошивался около подъезда его дома. Хозяева прятались в квартире, отказывали в приёме, просили его подождать ещё немного и ещё чуть-чуть... Человек терпеливо ждал, получая милостыню от случайных прохожих. Однажды ему подали картошки и лука, периодически кто-нибудь предлагал сигареты, да и пенсия как она не мала, а была подспорьем в его беспризорной жизни.

- В следующий раз не получишь! – сурово сказала ему чиновница в отделе социального обеспечения. - Пока не отмоешься или не поселишься в доме для престарелых.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, старик подошел к стадиону и обратил внимание на группу малышей, облепивших мусорный ящик. Что-то стало объектом их пристального внимания - они щебетали, словно птицы, волновались, протягивая не съеденные конфеты и пряники на дно помойки. Воспитательница с потерянным видом стояла рядом, не зная, как ей быть. Её административное сердце разрывалось на части. С одной стороны оно было доброе - привитая детям любовь к животным была частью её труда, и стоило гордиться. А с другой стороны – умирающая собака дурно пахла, мусорный ящик являлся очагом инфекций, и детей надо было срочно уводить. Но как это сделать, что им сказать, чтобы не поранить чуткую детскую душу?

- Она бесхозная, - говорила им женщина и убедительно просила покинуть помойку.
- Дедушка! Милый! Там собачка!– выручила её Танюшка.

С тех пор, как Олег Иванович Корнеев стал бомжом, он не искал встречи с внучкой. От него, как и от мусорного ящика шёл нехороший запах. Мирзоевская сука лежала в ящике чуть живая. Она не ела брошенные гостинцы, жгучая боль не располагает к принятию пищи, более хочется пить, но из последних сил животное тянулось лизнуть отзывчивые руки детей. Старик попросил их отойти от помойки, перевернул тяжёлый ящик на бок, вытащил измученную собаку на свет. Во время этой операции сука вцепилась ему зубами в рукав овчины, но он её гладил, заговаривая боль. Около сетчатого забора, ограждающего санитарную зону от ветра, стоял поломанный мебельный шкаф. Человек положил собаку на отпавшую дверцу и приладил к ней верёвку, забытую, теми людьми, кто с ним расстался. Привязал её таким образом, чтобы можно было волочь по снегу, как санки. Подобрал все гостинцы, брошенные детьми, и положил их на щит перед самым носом собаки, объяснив, что она их съест потом - когда поправится. Собака лизнула спасителя в нос. Потом её усталая морда упала на щит, и снова судороги прокатились волной по искалеченному телу.

- Я заберу её домой… Она выживет и поправится, а когда настанет весна, вы будете с ней играть в пятнашки…

Воспитательница обрадовалась, когда Корнеев на незатейливых санках, сгорбившись, потащил калеку к себе домой - на теплотрассу. Детские лица светились радостью от того, что у собаки нашёлся хозяин.

 
19. КОРОВА


- А вас, господин майор, я попрошу остаться!..

Городничий не знал, как лучше начать с Вислоуховым разговор на серьезную тему.

- Чем могу вам быть полезен, Иван Александрович?

Милиционер собрался внимать голосу вышестоящего руководства.

- Беда мне с этими бабами, брат!.. Тёща моя – стерва… На старости лет занялась животноводством. Завела себе корову, понимаешь ли… «Молока, - говорит, - хочу испить досыта - своего, а не базарного. И вас напоить» «Чего тебе не спится, старая? – спрашиваю. - Живи на дармовых харчах и смотри телевизор. Зачем тебе хвосты-то телячьи крутить?» «Мы деревенские, - она в ответ, - испокон веков так жили, стремились к достатку и покою» - при деле, стало быть, и жизнь полна. «Да я же, ведьма, трехэтажный особняк на тебя переписал, ни у кого в Хабарном такого нет, а в гараж, если хочешь, зараза, машину с кефиром загоню. Не к лицу матери мэра за коровами навоз убирать. Смотри себе мыльные оперы, да чтиво позорное читай, на то они и классики, чтобы нас ублажать. А что пенсия твоя мала – я сам знаю. Но я же вам с дочерью от своих гонораров отстегиваю столько, что рабыню Изауру жаба задавит»

- Что случилось, Иван Александрович?
- Пропала, майор.
- Пропала тёща?.. Не иначе это дело рук ваххабитов? Они её украли и требуют выкупа?
- Корова, мать твою!

Он сделал паузу и налил водки в стаканы. Широким жестом расположил к себе собеседника. Вислоухов пододвинулся к столу, уселся поудобнее и приготовился до конца выдержать пытку чужими бедами

- Зимою корова?.. Как это случилось?
- Взяли огнетушитель, понимаете-ли, заморозили в сарае замок, ударили по нему молотком и погнали бурёнку в город на виду у всех, словно так и надо. Пешие, по автотрассе, среди бела дня… А потом их следы потерялись. И пропала моя коровушка без вести в самом центре города.
- Ну и дела, - простонал Вислоухов.

Он вспомнил теплотрассу и мирзоевский гараж. Именно там принимали и разделывали кошек Копчёный и Верка-подельница с тех самых пор, когда сам Мирзоев стал безвыходно находиться днём в цеху по изготовлению пельмений, а свой «Мерседес» оставлять на автостоянке. Но представить себе Вована ковбоем милиционер не мог, пристрелить такой, пожалуй, может и пристрелит из-за угла, но не корову. Забодает она его... Вислоухов уже понял, куда клонит городничий, и налил себе ещё один стакан акцизной водки. Нужно проверить гараж и квартиру.

- Живодёры, майор!.. Усана их бена Ладен, живодёры! Тёща рыдает, орёт на меня: где моя частная собственность? Верни мне корову, и баста.
- Она была застрахована?– перебил его Вислоухов. - Сарай-то охранялся?
- Вот и я ей объясняю, что не в компетенции органов местного самоуправления решать проблемы с охраной сарая. ООО «Капкан» - вот кто виновник всех твоих бед! Подавай в суд, если не сработала сигнализация. И не реви, как сирена у скорой помощи. Хочешь я тебе, дура, полковника из тюрьмы приведу? Любить будет - только дым отгоняй, а что ему ещё делать?.. Служить забесплатно?.. А она на меня с кулаками и дерётся: «Пускай он лучше мою корову отыщет, супостат ты окаянный!».
- Это работа уголовного розыска, - подтвердил Вислоухов.
- А кто у нас в милиции сегодня работает, майор? Вчерашние бандиты и бакланы! Они только дубинками махать да признание из невиновных людей выколачивать – больше ничего не умеют. А чтобы сыск поднять на уровень искусства – кишка тонка. Полтонны мяса исчезло в мгновение ока на глазах у населения - и никто не видел. Одна надежда на тебя, майор!


Этот месяц не принёс Копчёному много денег. Мирзоев ужесточил контроль за выпуском пельменей, нюхал чуть ли не каждую кость в цеху и сам часами простаивал у мясорубок. Покрикивал на стряпух, на подсобных рабочих. Покупка нового «Мерседеса» и фиаско на строительном рынке поставили его предприятие на грань банкротства. Казалось, что каждую кроху мяса он глазами сопровождал до прилавка, где проницательная Светлана Михайловна принимала эстафету и следила, чтобы товар доходил до стола потребителя, минуя по возможности товарные книги и кассовый аппарат. И всё же Верке-подельнице нет-нет и удавалось поразжиться на дармовых харчах, когда Копчёный подкидывал освежёванные тушки кошек. Мирзоевский гараж и в самом деле был забыт хозяевами. А между тем жизнь в нём шла полным ходом. Серёга и Абрам принесли из пельменного цеха кастрюлю, ножи, и разделывали мясо мелких домашних животных. Вонь в округе стояла необыкновенная. Казалось, что за дверью этого гаража большой туалет или маленький мясокомбинат.

- Где бомжи, там и срань, - говорили прохожие.

Но соседние гаражи оставались вроде бы как под присмотром, потому что бродяги отпугивали случайных воров, а организованная преступность давно уже не занималась кражами со взломом. Поэтому никто и не настаивал на проверке законности проживания двух человек на территории гаражного кооператива и рода их занятий. Сами же обитатели ночлежки не замечали дурного запаха мяса, привыкли к нему и даже посмеивались по поводу своего существования:

- Мы, рядовые строители капитализма, стоим у самых истоков светлого будущего.

Да и не могли они шутить иначе, потому что их поколение удобрялось навозом национальной гордости, да вот пережгли только почву шовинисты, и выгорели в душах у людей посевы, обещавшие дать богатый урожай. Частые разговоры о банкротстве хозяев и долгие зимние ночи с разговорами на тему: «Как пережить экономический кризис», - заканчивались выводом, что во всем виновата существующая власть, и, чтобы выжить сегодня, людям нужно воровать. Но воровство у ближнего и обездоленного мужика называлось «крысятничеством» и порицалось всеми слоями общества. Иное же дело обокрасть барыгу или крупного собственника. Доверчивые жители России стали свидетелями страшной неправды со стороны власть имущих. Приватизация оставила в дураках законопослушное население. Добрые мысли давно уже не сверлили умы людей, а когда не спится ночью и нет хороших идей – в голову приходят плохие. Поэтому, не мудрствуя лукаво, наши герои совершили набег на ранчо городничего и угнали корову.


Верка-подельница любила блеснуть своей начитанностью на околоздоровые темы. Вот и сегодня, когда возник горячий спор между Копчёным и Абрамом о пользе принятия животной крови для исцеления организма, она отыскала старинный, почти колдовской, рецепт приготовления гематогена: красно-жёлтого пламени самогон перемешивался с патокой и медленно наполнялся свежей кровью только что убиенной коровы до прекращения горения. Дозированная таким образом смесь после формовки и отвердевания по вкусу напоминала молочные ириски и обладала необыкновенными свойствами повышать тонус организма при малокровии и вымирании. Резать корову решили в конце рабочего дня, после захода солнца.

- Я деревенский парень, - непросыхающий Абрам хорохорился, как телеведущий. - Промеж рог её «понедельником», Вера Сергеевна, и амба! Перережу глотку ножом и полную кастрюлю крови вам обещаю. Вы только и про нашу душу нацедите самогона в сахарных амбарах вашего хозяйства.
- Что вы, что вы, Абрам Моисеевич, не обижу!

Довольная Верка-подельница прокручивала в уме говядину в килограммы и рубли. По-деловому, наряженная в халат, она решила присутствовать на бойне и проверить на деле возможность приготовления панацеи от всех болезней. В случае успеха это упрочнило бы за ней славу народного целителя и принесло полторы – две тысячи рублей от реализации конфет. Копчёный же - её товарищ и сотрудник, тоже спешил разделить успех своих подопечных. Будучи инвалидом второй группы, он свято верил в нетрадиционную медицину и принес из дому литровую кружку и термос. Разочаровавшись в уринотерапии, отчаявшись поправить своё здоровье мочой, Вован опять воспрянул духом. Одна только мысль о горячей крови коровы заставляла его глотать слюну, сладостно передёргивался кадык, когда он представлял, как солёное тепло наполняет неистовой силой его измождённое тело. Лязгнули стальные замки, и гараж распахнулся навстречу вампирам. Серёга щёлкнул выключателем, вспыхнул яркий свет, все зажмурились. Неуверенно мотая головой, корова от неожиданности шарахнулась в самый конец гаража и звонко ударила хвостом по пустым стеклянным банкам из-под маринадов, съеденных на недавней «инаугурации» господина Валиханова.

- Надо бы связать, - робко посоветовал кто-то из присутствующих людей.
- Абрам своё дело знает!

Уверенно взмахнув кувалдой, «главшпан» шагнул навстречу корове. Зрители зажмурились, с ужасом ожидая треска разбитого черепа и свиста крови. Но кувалда неожиданно вырвалась из рук нетрезвого бойца и, перелетев через весь гараж, огрела корову сзади по крупу. Струя урины, словно брызги шампанского, ударила в погреб, раздался треск разрываемых ягодиц, и спусковая лестница в подземелье покрылась липкими экскрементами. Зрители в спешке заткнули носы и уши, а несчастное животное замычало, как тепловоз и пошло на прорыв. Корова выбросила рогами горе-забойщика на снег и побежало по улице, голося, навстречу майору милиции. Вислоухов благоразумно уступил ей дорогу, задержал нарушителей, констатировал факт покушения на чужую собственность, и позвонил городничему.

- Молодец! – обрадовался мэр.
- Только вот одна неувязка, Иван Александрович! В бегах корова и как её поймать я не знаю.
- Высылаю казаков, майор! Они на этом деле собаку съели, все повадки животные знают. Составляйте протоколы задержания нарушителей и действуйте по закону.

Спустя час ряженные в бурки гаеры, праправнуки атамана Дутова, пробовали копытами коней свежие плюхи на улицах города. Горько вздыхал войсковой атаман:
- Обложили Рассею враги экскрементами, ох-х как обложили…
- Хают правительство, власть нашу хают…
- Так послужим Отчизне!

И вторили ему станичники, отрабатывая бюджетные крохи:

- Не отдадим супостату Рассею!

Отважные следопыты нашли беглянку в подземном переходе, где она пряталась от ветра и от стужи. Благо, что немногие пешеходы в столь поздний час гуляли тут, - второго такого приключения корова могла не пережить.

При свете луны и звезд около полуночи по автотрассе в сторону пригородного села Хабарное медленно двигалась торжественная процессия. Впереди на милицейской машине, включив сирену и мигалку, ехали Вислоухов и Копчёный, следом бежала корова, подгоняемая ворами, а сзади четверо верховых казаков наезжали на них лошадьми и хлестали нагайками за то, что последние усомнились в законности вчерашней приватизации.
 

= Глава  № 20 =
Вой при луне

глава, в которой рассказывается о выздоровлении домашних животных. Собака Ронда хочет вернуться в квартиру к прежней хозяйке, но получает от ворот поворот. Вислоухов становится полковником и уходит по этому поводу в длительный служебный запой с причудами около зеркал.


Покалеченную собаку звали Ронда. Скоро она поправилась. Первую неделю лизала снег и лакала воду. Благо, что под каждой теплотрассой есть оазисы, где круглый год журчат ручейки: нечистые, с примесями щёлока и ржавчины. Но когда плоть больна, даже такой источник  панацея от лихорадки. Корнеев немного разбогател, приставая к прохожим: «подайте, - мол, - Христа ради жертве российского произвола» и купил сгущённого молока. Собака почуяла сладкое, гавкнула вопросительно и застучала хвостом по снегу, припадая на передние лапы. Так впервые после утраты угла в квартире у Мирзоева она потянулась к человеку, к бомжу, от которого исходила душевность.
 
- Чтобы выжить на улице – нужно много есть,  - поучал он собаку, потчуя сладким.

Однажды утром бродяга обнаружил, что Ронда грызёт его тулуп. Болезненный жар с неё сошёл, и вместе с Олегом большая, но худенькая овчарка – одна кожа да кости, поднатужилась и вышла на промысел от помойки к помойке. Кое-как на трёх лапах несла она своё неокрепшее тело по нахоженным тропам зимнего города, стараясь как можно дольше и дальше держаться от шумной дороги. Когда её новый хозяин уходил на ту сторону трассы, Ронда падала на здоровый бок, и терпеливо его ожидала, высунув жаркий язык до самого снега. Он её не торопил за собою, потому что знал, что покалеченная собака боится шума автомобильных колёс, шального скрипа тормозов. Животные, как и люди, не забывают источников боли и страдания. Но есть сила, которая побеждает страх. Это любовь. Что движет нами, когда мы возвращаемся на родное пепелище, туда, где нас уже никто не ждёт? Где наше место занято другими, более целеустремлёнными и сильными, и закреплено за ними по праву?

Как-то один осужденный, проживший в неволе немало лет, ознакомившись с документами, пожаловался Корнееву:
- Прочитал я в личном деле, где родился… Был около года на воле в последний раз – приезжал и посмотрел на этот дом, если верить бумагам, оттуда меня отдали в приёмник. Мать и отца не помню, но ведь жил же я здесь около года?.. Жил… Только освобожусь я, найму адвоката - а вдруг и до сих пор осталось за мною право собственности на этот клочок жилплощади, обозначенный в деле?.. Может быть припомнит меня кто-то из соседей? Что со мною случилось? Ведь живут же люди иначе?..
Так и собака нашла дорогу к подъезду, где раньше жила. Светлана Михайловна выгуливала нового щенка.
- Что, Ронда? Очухалась, выжила?
Сука вильнула хвостом. Больная передняя лапа дрожала, болтаясь в воздухе, как на привязи.
- Нет, Ронда!.. Ты совсем обомжилась, завшивела. Гадишь, наверное, поминутно когда и где захочешь? Ты чужая, Ронда. У нас, чтобы нести сторожевую службу, есть Полкан. Поищи себе другого хозяина.

Осторожно принюхивался щенок к этой костлявой, но сильной псине. Что-то его заставило поджать хвост и спрятаться за спину хозяйки. Вины перед этой хромой собакой у Полкана не было. Но, может быть, чувство социальной несправедливости тоже знакомо собакам и воспринимается ими более остро, нежели людьми? Маленький Полкан поспешил в подъезд, едва отворилась дверь. Ему не хотелось гулять в этот вечер, а Ронда ждала с надеждой ласки от бывшей хозяйки. Так мы смотрим на вчерашних друзей, добившихся чего-то высокого в жизни, но они нас не видят, и мы недоумеваем: почему? Так и правительство проводит в отношении нас удивительно правильную политику, но, увы, разве только по телевизору? Сука глядела на знакомые окна и выла, словно баба на поминках, пока кто-то не прогонял её по-граждански – сочно, зычно, с негодованием:            

- Пошла вон отсюда, мать твою, мирзоевское мясо! Мешаешь жить, понимаете ли…

Что-то тяжёлое падало рядом с собакой. Она поднимала покалеченное тело со снега и убегала на теплотрассу, в новое логово, а там - виноватая подползала к бездомному бродяге-бомжу и устраивалась рядом с ним на подстилке из ветоши. Клала человеку морду на грудь и глядела в его лицо. И лизала его глаза, когда он просыпался...

Корова тоже оклемалась от холода и страха. Необычное приключение даром не прошло. Десять километров она галопировала в сопровождении садистов по автотрассе, покрытой льдом. Гладкошёрстное животное простыло, мочилось кровью и почти не давало молока. Валихановская тёща распухла от слёз. Она поселилась в хлеве за печкой и выхаживала корову, как грудное дитя. Совала ей в задницу толстый градусник и колола антибиотики в круп. Лучшие ветеринары района собрались на симпозиум в особняке у мэра в селе Хабарном. Тридцать лет, а то и более не проводились подобные мероприятия ни в одном в регионе России, а между тем обмен опытом в любой сфере очень важен. Он укрепляет дружественные связи между людьми. Это торжественное мероприятие открыл городничий. Он рассказал о проделанной майором Вислоуховым работе в области сыска животных, сделал акцент на важности санитарно-гигиенических и профилактических мероприятий в народном хозяйстве и торжественно вручил герою-милиционеру старинное ружьё с инкрустированным прикладом. Это была семейная реликвия Валихановых. В забытые уже совковые времена деду господина Валиханова – красному егерю Валихану Валиханову сам Никита Сергеевич Хрущёв пожаловал этот «ствол» за успешное освоение целинных и залежных земель. До глубины души тронутый вниманием со стороны исполнительной власти, майор Вислоухов выступил с ответной, благодарственной речью и поделился опытом работы в должности главного кинолога города, что оказалось кстати. Учёные мужи не дали корове упасть и окончательно загнуться. Похмелье, которое всегда сопровождает мероприятия подобного рода, они исцеляли неделю спустя простоквашей из молока воспрянувшего животного.

Вислоухов купался в лучах славы. Газеты писали о нём почти каждый день. Даже бывшая супруга названивала на службу, предлагая при встрече решать судьбу их великовозрастного сына, отбивающегося от рук. «Безотцовщина растёт, - кричала она в телефонную трубку, совестила папашу: - Отбирает деньги малышей». «Такие вопросы решает инспектора по делам несовершеннолетних,- отвечал Вислоухов. – Я с ними на короткой ноге. Спи спокойно, мамаша. Не мешай пацану работать».

Очередное милицейское звание из Москвы не заставило долго ждать. Торжественный запой по этому поводу уже грозил обернуться катастрофой. Почти ежечасно, Вислоухов ввинчивал в погоны и вывинчивал из них огромные звёзды, бросая их в фужер, наполненный водкой, выпивал его до дна и доставал эти звёзды на свет, скрежеща зубами. Таков обычай и доныне сохранился у офицеров всех родов деятельности в России. Свежеиспечённый пьяный полковник примеривал обновки: тяжёлую шинель, папаху, галифе с почти генеральскими лампасами. Ходил по струнке, словно курсант перед знаменем части, «вытягивая носочки» почти на метр от пола, напевая при этом гимн Единой России. Вспоминая слова присяги народу, матерился для связки слов. Козырял перед зеркалами, улыбаясь во всё лицо. Окружающие люди снисходительно относились к этой милицейской блажи, ну с кем не бывает, - мол, - расслабляются время от времени большие пацаны от радости, да и что это за мужик такой в России, который не пьёт и не щупает баб? Но всё же от безделья чудил наш герой, и городничий его озадачил.

- Там собака какая-то по ночам воет, мешает спать, - сказал он при встрече герою, - от жильцов твоего бывшего квартала в адрес администрации города поступила коллективная жалоба на эту скотину. Сотрудники из детского сада тоже подтверждают контакты детей с нездоровой псиной. Сам я в детстве с дворовыми собаками якшался, но посуди ты, брат Вислоухов, эта собака - разносчик инфекции, шастает по помойкам, глисты там всякие, блохи при ней и вирусы. Если детей перестанут в садик-то водить, шпана безнадзорная вырастет.

А далее по инстанции. Чем и хороша служебная лестница, что отучает нас самостоятельно думать, врачуя совесть. Но Копчёный «упёрся рогами», когда услышал от друга просьбу найти зверюгу и убить.

- Ты, Вислоухов, наверное, хочешь, чтобы из меня Ясеневская преступная группировка по капле выдавила кровь за нарушение правил охоты на чужой территории?.. Дважды меня предупреждали бандиты, чтобы не трогал их собак. Как мне отмазаться, если возьмут меня завтра лапами за кадык и ствол приставят к спине?.. Денег у меня никаких – не заработал. Моя инвалидность для них не льгота. Опустят меня на колени перед миром и снимут штаны. Никакая милицейская власть не помешает им это сделать. Ты не путай меня, полковник, в это сомнительное дело.

 - Балда! – сказал ему друг. - По ту сторону теплотрассы город контролирует Кореец, а по эту сторону Ясень. Наша собака живёт на нейтральной территории. Принятое на их сходняке решение мы ничем не нарушим, если уничтожим эту псину в логове, ночью, на теплотрассе. Я возьму ружьё, пожалованное мэром, а ты приготовь патроны, - распорядился полковник. – Вот брошу пить и ближе к делу…
 

= глава 21 =
ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП

«Всех ожидает одна и та же ночь…»
Квинт Гораций Флакк

Выйти из запоя непросто даже самому святому милиционеру. Вислоухов таким не являлся и поэтому испытывал воистину адские муки. Стоило ему зайти в буфет - ничего кроме пива он не видел. А где есть пиво, там и водка, болезни от неё и депрессия… Недолгой была его радость от славы. Тяжёлое бремя. Вот и споткнулся полковник милиции на самом ровном месте. В холодном поту сутками валялся он дома на кровати. Сплёвывал в тазик едкую желчь и всё, что сплёвывалось еще. Внутренние органы, казалось ему, поотрывались и повредились, и никак не выдавливались наружу вместе с блевотиной, закупоривая проходы во внутрь и вне пищеварительной системы. В брюхе давно уже не было нормальной еды, потому что как и всякий уважающий себя алкоголик Вислоухов не закусывал ни после первой, ни после второй рюмки, а после третьей - всегда вставала дилемма: есть или «догнаться»? Голод, как правило, отступал на задний план, и снова были первая и вторая рюмки. Щетина вытягивала нитки из мокрого полотенца, когда больной вытирал им осунувшееся лицо.
- Надо кИдать пить, - кодировал себя начальник, глядя безумными глазами на потолок.
Собрав последние усилия воли, полковник милиции наручниками приковал себя к батарее, а ключи от них выкинул в самый дальний угол комнаты. Проблема любви и долга наконец-таки решилась в пользу долга. Эта была замечательная находка, если бы не одно но…

Вислоухов исчез из жизни города. Словно сторожевая собака на цепи, он дёргался и влево, и вправо. Батарея скоро не выдержала динамических нагрузок. Она стала потеть и сморкаться водой. Жажда душила мученика, хотелось пить, а поди-ка дотронься языком до горячей трубы. В прихожей надрывался телефон – звонили сотрудники, но не мог замечательный кинолог дотянуться до трубки. На третьи сутки он, наконец, не выдержал добровольного заточения в квартире и начал что было силы стучать по металлу кандалами и орать сквозь стены соседям, чтобы вызвали спасателей.

- Белка у мусора. По фазе сдвиг, - и проницательные жильцы пригласили санитаров из психиатрической больницы.
Люди в белых халатах проникли в помещение через окно четвёртого этажа, сняли с больного наручники и отвезли Вислоухова в приёмную покоя городской наркологии. И вылечили бы его окончательно, если бы нашлась хоть одна свободная койка. Но именно в эту пору на металлургическом комбинате выдавали зарплату рабочим, и желающих отлежаться в стационаре было так много, что они приходили за больничными листами к врачам со своими раскладушками.

Выйдя на следующий день на работу, оклемавшийся милиционер рассказывал окружающим, как мужественно он одолел Зелёного Змея. Женщины восхищались его силой воли и передавали из уст в уста подробности этой недюжинной борьбы, а дома на примере героя воспитывали мужей, да так, что последние, попадись им Вислоухов на узкой тропинке в горах, не разошлись бы с ним миром, отругали бы его отборной бранью и по-русски…

***

Прочь уходило солнце. Последние потоки дневного света брызнули на покрытые холодом Губерлинские горы. Бордовою рекою закат растекался по горизонту словно кровь, сворачиваясь во мгле наступающей ночи. Чернели силуэты цехов и труб Орско-Халиловского металлургического комбината. Молочного окраса пар от котельной мягкою ватой обволакивал раненое небо, но верхние, самые беспокойные потоки воздуха обрывали врачующую пелену, вновь и вновь обнажая кровавое месиво…

Ночь охоты настала. Весь предыдущий день было пасмурно. Вьюжило. Тяжёлыми хлопьями снег отплясывал над миром сатанинские танцы, присыпая дорожные наледи и коммуникации. Старые следы почти исчезли. Тропы сгладились, но, всё же внимательно глядя под ноги ещё можно было угадать их недавнее расположение и изгиб. Ничего не помешало Копчёному разведать, в логове ли собака. Дважды она покидала своё жилище и дважды она в него возвращалась. Свежая борозда на снегу подтверждала это.
- Спит, - резюмировал он.

Вислоухов загнал в стволы патроны и взвёл курки. Ветер немного стих, а снегопад окончился. Крепчал мороз. Затрещали заклёпки на металлической обшивке теплотрассы.
- Может быть уйдем, полковник?! Оставим это дело на потом, на завтра?! Ты погляди на комбинат!? Сочится небо! Как на перевязке в травмотологии.
- Это мартеновские трубы чадят.
Страх парализовал Копчёного:
- Быть беде, гражданин начальник!
- А что нам может помешать? Похмельный синдром? Или нечистая сила?
Вислоухову тоже передалось тревожное напряжение этой ночи, но он всё ещё храбрился. Где-то в глубине души засосало, закружилась голова, под кадык подкрались тошнота и слабость. Вот так мы чувствуем трагедию и судорожно перебираем в уме всевозможные её причины и последствия. Сколько раз в нашей жизни в последний момент мы отступали, уходили от опасности, но именно по пути домой что-то и случалось. Однако было и другое. В схватке с трудностями победа оставалась за нами, но такой ценой, что приходилось задумываться, а нужна ли была она?

Полковник вспомнил, как в молодости впервые ему пришлось выколачивать признание из упрямого ПТУшника, который дерзил на допросе и не хотел сознаваться в краже водки из поселкового магазина. «Западло», мол, товарищей выдавать, а начальство торопило с закрытием этого дела и наблюдало: мент или не мент Вислоухов. Обломает ли новый сотрудник этого сопляка или грош ему цена - окажется слюнтяем?.. Как он боялся тогда оплошать и опозориться, что никто из офицеров милиции не поздоровается больше с ним за руку, не выпьет с ним вина на досуге или хуже того, в свиту праведников «от юстиции» зачислят его сотрудники… Это позор!.. Но с чего начать и как ударить наглого парня? Ничего не писали об этом в учебниках по сыску. А работа ждала…

Он поймал себя тогда на мысли о том, что в школе его учили любить животных. А в подвале пацаны распинали за лапы крыс и мучили, подвешивая их под потолок на место лампочки: выкалывали им спицами глаза, протыкали уши, обливали бензином и жгли факелами плоть.
- Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас! Или жрать тебя заставим вонючую землю и будем мучить до смерти, как крысу!..
Он зауважал коллектив и поверил в его могучую силу. Жёг и мучил, и чувствовал интуитивно, что на костях построена цивилизация, что топор палача всегда востребован для утверждения иерархии. Что это надёжный кусок хлеба.
- Да отсохнут у вас руки, - возмущались немногие.
Но над ними глумились, их гнали, свистели им в след. Их бойкотировали… На языке у праведников рос типун, а руки у палачей крепли и не отсыхали.

Первый удар подростку он нанёс сзади, потом второй и третий, вошёл в раж, а при написании протокола допроса неожиданно растерялся, долго вспоминая: «А в чём собственно сознался юнец?» Вот тут и пришли на помощь ему друзья по милицейскому цеху, посочувствовали, запереживали, довели до конца его первое дело. Вислоухов стал полноправным членом команды и не разу в жизни не усомнился в неправильности своих действий. А бил он добросовестно, технично, и боли в запястье не знал…

Всё это вспомнилось почему-то ему в этот кровавый вечер. Какое ещё новое испытание приготовила судьба? Какие муки совести он ещё не преодолел на пути к успеху? Кошки? Он только что уничтожил всех кошек города… Собаки? Да разве без него не ели собак?.. Но, терзаемый памятью, оступился полковник и сошёл с запорошенного пути в сторону, и по пояс провалился в сугроб. А когда выкарабкивался обратно на твердь, опираясь на упавшее рядом ружьё, нажал милиционер курки. Непроизвольно… Заложило уши, и пальцы рук вдруг повело судорогой. Острая головная боль, как током пронзила всё его могучее тело от висков и до ногтей. Парализованный полковник замер истуканом между труб теплотрассы и сухими от ужаса губами прошептал своему корешу:
- Посмотри, что там с ней?..
Собака надрывалась от ярости. Она была жива и рвала на Копчёном дублёнку.
- Дай ружьё, полковник! – матершинил он. - Эта зараза задушит меня!
Вислоухов вышел из оцепенения и поковылял на крик, размахивая прикладом. И только тогда, хромая, и одинокая сука кинулась в сугробы и ушла в темноту звать на помощь. В эту ночь её звонкий лай был слышен всему городу. Она рассказывала миру о произошедшем так, как оно было на самом деле. Она не соглашалась с устройством этого мира… Самые смелые средства массовой информации исказили её голос, не дали впоследствии истинной картины произошедшего, тасовали факты так, как этого хотели их учредители. И написали неправду… Не приняли и на суде её свидетельские показания, обреченная на вымирание и душевнобольная, собака была для суда лицом недееспособным… Но не ради денежного довольствия, а по зову сердца до последнего дня его жизни служила она человеку, разделившему её участь.
- Что случилось, Вован?
- Ты убил человека…
Картечь обезобразила лицо Тарантула. Были повреждены ключевые артерии, и кровь вытекала ручьями из рваного тела.
- Я убил бомжа, - в бессилии простонал Вислоухов.

Можно лишить жизни человека в бою или при попытке к бегству, исполняя служебный долг. Можно убить его чужими руками, и человечество имеет богатый опыт в плетении интриг. Злорадствуют короли, когда их родственники умирают на эшафоте и торжествуют президенты, когда кому-то из объявленных ими террористов сворачивают шею в камере уголовники. В назидание другим. Мочат в сортире, по капле выдавливая кровь за деньги или по понятиям. А сколько жизней проиграно в карты? И что греха таить – мы, законопослушные мещане, радуемся смерти каждого вельможи от зависти к нему или по злости… Да! Так оно и есть! Бог покарал, а наши руки чисты. Но долго ли в покое наша совесть? Другие тираны не лучше прежних…

- Что будем делать, начальник?..
- Членить и прятать по мусорным ящикам, чтобы собака металась.
- Найдут, как пить дать найдут… А может быть его в мясорубку?
Копчёный внимательно посмотрел на друга. Вислоухова колотил озноб. Стучали зубы. Судорожно сжимая их вместе, полковник скрипел от досады, собирался с мыслями, унимая в коленях дрожь… И дал понять ответным взглядом подельнику, что отступать уже некуда.
На том и порешили.
С полуслова…
Слишком многое уже связывало их в этом мире. Огласка и ответственность за содеянные грехи перед Жизнью были совсем ни к чему…

Труп они разделали на месте и быстро. Отрезали голову и ноги, сняли с туловища убитого одежду и шкуру, и в мешке, предназначенном для собаки, за два с половиной часа перенесли всё его мясо в цех по приготовлению пельменей. Остатки же человека, его кожу да кости засунули в ближайшем овраге в полынью под лёд и закидали снегом нехитрую прорубь.
- За день затянется.

Верка-подельница рано пришла на работу и была поражена увиденным. Копчёный неистово крутил мясорубку, а полковник милиции истекал потом с головы и до ног. В расстёгнутой рубашке - голый пуп наружу, мешал он свежий фарш со вчерашним. Темная говядина в кастрюле порозовела и смотрелась весело, чего нельзя было сказать о работниках - тошнило обоих. В мусорном баке виднелись остатки отрыганной пищи и стоял специфический запах пивной.

- Опять нализались, - подумала она. - А мясо где взяли?
- Бугор и Серёга достали…
- А наблевали-то что?
- Обмывали звёзды…

Выглядело очень убедительно. Верка еще не видела Вислоухова в новых погонах. Быстренько она накинула на себя рабочий халат и достала из кармана одёжную щётку. Поднявши с пола упавшую шинель полковника, подельница принялась отскабливать с неё следы желчи и крови.

- Корову убили, что ли?
- Корову…
- Ту самую или другую?
- Ту самую, Вера! – сердито рыкнул на неё Копчёный.
- Какая-то она не такая, а розовая…
- Молчи, Вера! Возьми у него весло и килиши фарш, - он поднял глаза на милиционера.
Тот был перепуган и бледен…
- И прячь! Килиши и прячь, чтобы Мирзоев не видел, чтобы Светке-суке, не догляделось… И стряпухам об этом знать ничего не надо.
- Это не говядина, - удивилась она, разглядывая мясо ближе. - Это свинина, опять украли?.. А крови мне на гематоген оставили?
- Не пытай, Вера! – заорал Копчёный. - Здесь есть для этого мусор! Наш оплот! И наша «крыша»!

Втроём они успешно справились с работой и прибрались: вынесли все отходы на улицу, открыли окна, и скоро запах человеческой смерти выветрился из цеха прочь. Потом мужчины отмылись, очистились, осмотрелись по сторонам и, облегчённо переведя дух, опрокинули самогонки на сон грядущий (Благо, что та никогда не переводилась), да разошлись по домам - спать. Все было «чики-чики».
 

= ШНЯГА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ =
ГЕНЕРАЛ «ОТ ЮСТИЦИИ»

«Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы с полным основанием творить несправедливость, нужно основательно изучить право»

Георг Лихтенберг

Это скандальное дело получило широкую огласку. Собака охрипла, но лаять не перестала. Кому первому пришло в голову поинтересоваться причиной её горя, сегодня не помнит никто. Может это был дежурный сантехник или случайный прохожий, неравнодушный к чужой беде, но этот человек позвонил в милицию и сообщил страшную новость. В районе теплотрассы найдена обезображенная человеческая голова. Звонивший не сообщил своего имени и отчества, он был сильно испуган и имел в прошлом неприятности с правоохранительными органами. Как правило, впоследствии такого человека таскают по кабинетам и опрашивают, проверяют у него алиби, и при отсутствии такового - он первый подозреваемый. И, слава богу, что этот добрый малый так и остался неизвестным. Потому что, как станет ясно из дальнейшего повествования, это оказалось мудрым решением с его стороны.

Оперативники не придали вначале поступившему сигналу никакого значения. Они с нетерпением ждали результатов очередного тура чемпионата страны по хоккею, многие из них сделали ставки на предстоящие матчи. И кануло бы всё в небытие, звонок не был зарегистрирован, но людской телефон сильнее и надежнее. Весь город шумел уже через полчаса возле страшной находки. Все новые и новые ротозеи затаптывали последние следы преступления. Кто-то пнул голову ногой, и она улетела в сугроб. Потом её снова отрыли. Проницательные сыщики опознали убитого бомжа. Как Медузу-Горгону, брезгливо вертели они по очереди в руках страшную находку, осторожно стряхивая снег с почерневшего лица и держали её при этом за волосы так, чтобы не встретиться с нею взглядом. Словно стылая боль могла ожить и вспыхнуть, и испепелить их жестокие души. Но этого не произошло. Долго потом отмывали сыщики в снегу свои руки, тщательно вытирая их старыми тряпками, на которых ночевал убитый. Слишком активную деятельность вёл старик в последние дни своей жизни: наследил у городничего, построил детский стадион, был выселен из общежития за нарушение санитарных норм. Светлана Михайловна Мирзоева неоднократно обращалась в милицию с жалобами на преследования со стороны этого человека – маньяка, вымогателя денежных средств.
Ручей в овраге был вскрыт и обследован, останки человеческих костей извлечены на свет и сфотографированы. Сыщики недоумевали, кому и зачем нужно было так уродовать тело бомжа – бесполезного человека, не имеющего за душою ни рубля, ни квартиры. Были проверены алиби у всех освободившихся недавно из неволи людей и внимательно изучены их секретные дела, любезно предоставленные спецчастью учреждения - врагов Тарантул не имел. Следствие зашло в тупик. И было бы забыто уже через неделю произошедшее, как по городу с катастрофической скоростью стал распространяться новый слух, что мирзоевская говядина сладкая на вкус и «какая-то не такая…». Провели экспертизу пельменей, слепленных в цеху известного предпринимателя и снова зашумел народ и забрехала пресса. Мясо убитого бомжа присутствовало в фарше.

Вислоухов запил сразу же по возвращению домой утром того злополучного дня. Он бредил во сне, бормотал, он вскакивал с кровати ночью и кричал в окошко. Страстно беседовал с кем-то и спорил - оправдывался, более скороговоркой, извинялся за что-то и плакал. Совою ухали двери его балкона и дребезжали во фрамугах расколотые стёкла. Соседи в страхе просыпались и, затаив дыхание, прислушивались к тому, что творилось у них за стеной.
- Мент поганый, напуган произошедшим…
Да и сами они были шокированы убийством.

Городничий поседел, «творцы» в областном собрании в думе косились в его сторону, шептали что-то ему во след, в глазах у губернатора он видел упреки в свой адрес.
- Я, мол, за тебя агитировать приезжал. Помогал деньгами и связями. Кражи твои очевидные не замечал… Проталкивал на место, обустраивал выборы, а ты не оправдал надежд, не устоял перед криминалом… Не едят же людей у нас в Оренбурге?.. Кто виноват?

И комиссия за комиссией инспектировали город, проверяли документацию, принимали у себя паломников - ходоков за правдой. С болью, со слезами, с обидою на чиновников приходили люди, дрались в очередях, отчаиваясь попасть на приём к государственному инспектору. Виновных выискивали сразу, «наказывали рублём» и выпроваживали на пенсию. Но федеральный ураган иссяк, и скоро в кабинеты городской администрации вернулись прежние покой и благополучие.

- Вставай, Вислоухов! Вставай, брат, пора! – городничий весело тряс его за погоны. - Совсем иссопливел, расслабился… Лежишь, перепуганный насмерть и мокрый, как курица, да блюёшь, как семиклассник…
Офицеры милиции стояли за спиною у мэра и подобострастно улыбались.
- Пришли брать, - догадался Вислоухов.
- Сколько можно пить, гражданин начальник?
Запах терпкого, крепкого чая наполнил его жилище. На кухне уже хозяйничал кто-то из молодых.
- Чифирнёшь, господин полковник? Труп этот проклятый нашли. Кругом кипиш, рамсы наводят… Знаешь, что ждёт тебя в ближайшем будущем? – городничий задвинул ногою тазик с блевотиной далеко под кровать и поставил на его место стул прямо напротив больного. Присел, наклонился и внимательно заглянул в глаза загулявшему другу.
- Тюрьма! – прохрипел ему тот в ответ перегаром.
Сотрудники милиции рассмеялись.
- Генерала инсульт стукнул! – торжественно объявил мэр. - На ладан дышит парализованный! Всех это человеческое мясо достало, захожу в магазин, и кажется мне, что его запах закладывает нос, а возле самого прилавка, хоть тазик у тебя бери и ставь - тошнит. Погряз, вот, в самом, что ни на есть, последнем вегетарианстве, похудел на четыре с половиной килограмма - беда… А Мирзоев – мразь!.. Божится, что не при делах… В гараже у него гильотина, ножи, вонь и крысы… Бомжи живут! Его бомжи – сам я их видел на строительстве стадиона… Футболисты хреновы…

Вислоухов клацал зубами о кружку с чаем и дрожал…
- Чего же ты не радуешься, полковник?! Телефонограмма пришла из Москвы.
- Какая телефонограмма?
- Утвердить тебя в должности начальника милиции... Генеральские погоны уже не за горами!
От неожиданности Вислоухов залпом проглотил весь оставшийся кипяток и протяжно завыл от ожога глотки.
- Да не переживай ты так искренне, полковник, не прилично это - спи!.. И завтра выходи на службу трезвый, как стеклышко, да пора ставить точку на этом страшном деле.
- Я разберусь, Иван Александрович! Я знаю право!.. Я найду кого посадить, за что посадить и как посадить…
- Я и не сомневаюсь в этом, но закодироваться тебе всё-таки надо. Каждое твоё слово и каждый твой поступок отныне взвешивают сограждане, и ты должен стать для них примером и надеждой в борьбе за правопорядок.

Серёга и Бугор были задержаны на следующий день. Прямо в гараже. Вначале они пробовали отказаться в совершении преступления, юлили и плакали, говорили, что не понимают о чём идёт речь. Но на вторые сутки дознания бродяги не выдержали милицейского пресса и раскаялись. Они сознались во всём «содеянном», честно рассказав, как долго вынашивали мечту разбогатеть, убивали собак и кошек, и вот теперь ещё и человека, вчерашнего их приятеля… Оправдывались, что, мол, бес попутал, но не принял во внимание это суд и приговорил преступников к пожизненному заключению в зоне особого режима в городе Соль-Илецке. Громкое это дело вскоре заглохло. Растаял снег, и пришла весна…
 
= ШНЯГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ =
ПОДАВЛЕНИЕ ДОБРОЙ ВОЛИ

Мое завещание читателям:
(Пусть высекут у меня на могиле)

«Зверинец ещё не вернулся в город. Хочется верить, что задержался он немного, всего чуть-чуть, как заработная плата или новоселье»

Автор Вулкан Камагатага

Вчерашние веники позеленели и расправили ветки - городские карагачи потянулись в небо. Ночью, когда умолкала дорога, и потухали окна в домах, когда оседала на улицу последняя дневная пыль, и выхлопные газы цивилизации рассеивались во мгле, запоздавшие прохожие могли услышать хруст приподнимающейся земли. Это оживала трава. А рано утром яркие лужайки, словно улыбающиеся дети, вспыхивали и там, и тут. Жёлтые одуванчики мерцали в этом море зелени, как внучата огромного солнца, и радовались, неискушенные цветами, горожане такому бурному проявлению весны. Перепачканная свежими листьями детвора ликовала: девочки плели венки, а мальчишки носились повсюду наперегонки, играя в пятнашки. Детский садик перешёл на летнюю форму одежды.

Мирзоев исчез из города. Нашкодившие повсюду супруги продали в спешке квартиру и гараж, и сегодня занимаются бизнесом где-то в Тюмени, там очень много денег и благоприятная конъюнктура рынка. Генерал Вислоухов всё ещё мечтает привлечь их к ответственности за пособничество в людоедстве, но более в отчетах и на словах, нежели на самом деле. Потому что вторичная огласка этого страшного дела не нужна ни ему, ни городской администрации.

Останки бомжа похоронили на кладбище. Его голову обернули, спущенной с него же шкурой и засунули в полиэтиленовый мешок из-под сахара. Сверху накидали костей, запаяли, и…: «царствие ему небесное». Говорят, что поп отпевал его в часовне, но это факт не проверенный. Чтобы поп отпевал и не за деньги, такого не было со времён Рождества Христова, но и это тоже не следует принимать за чистую монету - богохульничание неудачника автора.
 
Дедушку Васю уволили с работы. Он уже не тренирует волейбольную команду и живёт на одну пенсию. Как часто бывает в таких случаях, человек в одночасье расстроился и слег. Трагедия с братом не могла не отразиться на его здоровье. Родственники узнали об этом поздно, газеты умолчали, кто именно стал жертвой преступления. Да, слышали, что в городе съели человека, и не одного, но не догадывались кто он. Не знала и внучка о смерти Тарантула, семейное горе её обошло стороной. Дома на эту тему не говорили…

Мусорные ящики от детского сада перевезли в соседний квартал. Случается, правда, что ленивые жильцы по привычке нет-нет, да и вытряхнут свои помойные вёдра на старое место - прямо на асфальт, но добросовестные дворники рано утром уберут за ними мусор и посетуют, что люди - свиньи. Очагами инфекции эти редкие отходы не становятся…

Корова стала знатной стахановкой и начала давать рекордные надои, а собака, покалеченная колесами автомобиля, окрепла и повторно освоилась в этом мире. Теперь она бесплатно катается на автобусах и на трамваях. Вместе с первыми пассажирами зайдёт рано утром в дверь где-нибудь на самой дальней окраине города и едет в другой его конец к железнодорожному вокзалу, путаясь в ногах у суетливых людей. Там она выпрыгивает на улицу и начинает свой дневной поход через весь город мимо теплотрассы, заглядывая в каждый мусорный ящик. Но есть у неё на маршруте голодные места - промышленные, где поживиться нечем. Тогда она - мудрая вновь на остановке, занырнёт в трамвайку и выглядывает осторожно из-под лавки, тяжёло глотая воздух. Язык у неё при этом дрожит, и пеною на полы ложатся липкие слюни.

Зверинец ещё не вернулся в город. Хочется верить, что задержался он немного, всего чуть-чуть, как заработная плата или новоселье.

Но радует построенный Тарантулом стадион. Искусство зодчего пережило творца… Надолго ли? - Не знаю… Хранители искусства - потомки, и при всей деградации нынешнего общества почему-то вериться в лучшее. А вдруг художественный камень переживёт разруху и варварство, неграмотность, ну хотя бы, на двадцать лет?.. Нет, по доброй воле ни один из сильных мира сего не раскроет свою мошну для реставрации, но периодически рождаются люди бескорыстные и одержимые, способные поддержать чужую жизнь после смерти ещё двадцать лет, и ещё?.. И живы замечательные творения духа… Случается и совсем невероятное… Так не должно быть, но есть - злодеи очищаются в чистилище творчества, и однажды бригады российских бомжей и преступников построят правовое государство, как это сделали английские каторжники, вывезенные в Австралию в далёком восемнадцатом веке…
- Так не бывает, - грохочете вы…
Но не вся история - ложь и фальсификация…

***

Соратники Мирзоева - «новые русские» открыли весенний сезон гонками на детских автомашинах. Газеты напечатали положение, утвердили призы и сметы, и праздник состоялся. Два десятка участников пробега - малыши дошкольного возраста вышли на старт на своих игрушечных «Мерседесах» и «Лимузинах». По выстрелу ракеты вся эта спортивная колонна стартовала и по резиновому полю наперегонки заколесила к финишу. Метров сто детворе предстояло крутить педали. Они надувались от напряжения, они обливались потом… Неожиданно на трассу выскочила долговязая девочка в ситцевом платье, догнала соискателей славы и стала, весело хохоча, подталкивать отстающие машины вперёд - то одну, то другую. На спине у неё был рюкзачок. Плюшевая панда выглядывала из него наружу и пела весёлую песню о сладком. Это была самая лучшая её игрушка и игра.
-Уйди, девочка, не мешай! - рупор судьи заглушил эту песню. - Не помогай отстающим, не вмешивайся в распределение мест.
Но она не услышала крика арбитра и продолжала толкать вперёд теперь уже две отстающие машины. Кто-то из родителей бросился на поле, чтобы увести её и отшлёпать, но она вовремя увидела бегущего к ней человека, быстренько обогнала всю эту торжественную колонну и финишировала первой.
Проигравшие оправдывались. Как и водится в таких случаях, они всю вину свалили на Таньку, не помешала бы, мол, она - обязательно бы выиграли.
- Судью на мыло!
Болельщики были возмущены. Они настояли на повторном пробеге. И снова Танюшка с песнями вынырнула невесть откуда, и уже никому не мешая, мчалась впереди всех, веселя и зрителей, и судей. Распределение мест осталось прежним, но важные карапузы, покидая своё навороченное железо, были явно сконфужены, они недоумевали, как это босоногая девчонка их возраста так легко обогнала могучую технику и рассмешила взрослых.

- Иди-ка, ты девочка отсюда, - золотозубый родитель нашёл её и выпроводил вон.
- Это мой дедушка строил, - растерянно оправдывалась она.
Барин согласился, похвалил её дедушку и купил ей мороженое.
- Кушай девочка, не бойся! Хорошо он строил, спора нет, но ты больше не приходи сюда - не надо…
Ворота стадиона закрылись перед ней. И стояла она на улице по ту сторону праздника с мороженным в руках, недоумевая, как ей быть. Так и мы в своей жизни по щедрости или по таланту добиваемся побед и успехов, но нас выпроваживают вон и не отмечают, стреноживают, чтобы не мешали мы двигаться другим, чтобы не затмили мы их славу и авторитет. Мы съедаем гостинцы и, униженные, становимся на место. Вот и побеждает в бегах не рысистая кровь, а та, в которую вложены деньги. Истинные же герои дня дисквалифицированы и забыты…

***

- Ты трусливая, Танька! Ты ни за что не сумеешь прийти туда, где съели бомжа. Там до сих пор валяются его рваные тряпки, и видна человеческая кровь, - так ей сказал герой автопробега Артём, и ватага непослушных мальчишек поспешила за вожаком на теплотрассу искать это страшное место.
Она шла за ними поодаль одна, растерянная и испуганная. Когда мальчишки исчезли в зарослях колючего бурьяна, Таня остановилась и хотела захныкать, но потом смирилась с тем, что она трусиха, присела на камень и стала ожидать когда герои вернуться. Дети, как впрочем, и многие взрослые очень бояться одиночества и стараются подражать друг другу во всём, жить в рамках традиций и правил. Сколько её не дразнили и не гнали, а тянулась Таня к ровесникам, к более сильным и смелым и уважала старших.

Ребята вернулись домой возбуждённые. Таню они не замечали, кто она такая, а между тем, девочка слушала их и переживала.
- А где у них была мясорубка, Артём? - спросил у него один из сорванцов.
- В гараж таскали, там два мужика зимовали, им хозяин есть ничего не давал… Вот они выследили ночью бомжа и убили. Если бы их не поймали, им этого мяса хватило бы на год. Человеческое мясо сытное и очень долго не протухает.
- А правда, что тот, кто однажды попробует человеческое мясо уже ничего другого в жизни не будет есть?
- Это правда… Но еще вкуснее человеческая кровь, тёплая и свежая. Она исцеляет от многих болезней… Всего один стакан такой крови, и целый год никакая хворь не берёт.
- Ну, тут ты врёшь! Я однажды ударился носом об стол и два часа подряд сглатывал кровь, а потом простудился и охрип… У меня воспалились миндалины.
- А вот и не вру! - Артем был готов повторно разбить возразившему нос, чтобы доказать свою правоту. - Ты пил неокрепшую детскую кровь, а надо пить кровь взрослого человека. Для чего же тогда её сдают в скорую помощь?.. Кровь бомжа особенно целительна, потому что он живет в естественных условиях - на морозе… Ты понял, чушок?

Сказано было убедительно, собеседник сник, а перепуганная Таня вечером пытала дедушку о жизни и о смерти.
- Ты, дедушка, говорил мне, что нельзя есть человеческое мясо, а мальчишки сказали, что оно полезно, что кровь сдают в скорую помощь, чтобы давать её потом больным вместо лекарства. Только она солёная и невкусная кровь, и я, дедушка, её пить ни за что не стану.
Дедушка Вася лежал в постели уже вторые сутки. В груди у него клокотало, тело горело огнём, температура не падала ни на градус - это был уже не тот человек, который мог, взмахнув рукою легко послать мяч над сеткой на поле соперника. Он пил нитроглицерин и с болью глядел на любимую внучку.
- Ты не слушай их, Таня! Врут они. Кровь у человека берут, чтобы переливать её из вены в вену, а не пить… Случается, что потеряет много крови больной в аварии, например, вот ему и вводят сюда иголку, - дедушка достал из-под одеяла, исколотую шприцами, руку и показал девочке место на её сгибе. - И переливают кровь… Разве ты не слышала об этом по телевизору?
Последний укол оказался для него неудачным - дедушка не вовремя выбросил ватку, закрывающую отверстие из-под иглы, и чёрный синяк на коже не заставил себя долго ждать. Трудно было ошибиться, демонстрируя это место.
- Слышала, - успокоилась Таня.

Но ненадолго. Детские разговоры на эту тему велись и множились. Искажались, теперь уже бомжа съели на месте и сырым, «шлёмками» пили его кровь, словно минеральную воду в профилактории. Закусывали орехами и чесноком. Теория оздоровления организма находила всё новых и новых поклонников. Со всего города, как на экскурсию, спешили любознательные мальцы на теплотрассу. Маленький Артем стал у них вожаком и гидом. Даже второклассников водил он - дошкольник показывать это священное место и брал с них мзду конфетами и гематогеном. Новый подрастающий бизнесмен пошёл по пути Мирзоева.

***

Тане платить было нечем. Однажды, рано утром, она решилась сама в одиночку найти дорогу туда, где съели человека. Тайно, чтобы не увидели её мальчишки, девочка зашла с другой стороны теплотрассы и пошла на их голоса, прячась от них и выслеживая. Артёму не надо было знать, что она нарушила границы его владений. Он был жестоким мальчиком. В детском саду любого малыша Артём мог оттолкнуть и ударить, воспитательницу называл он мымрой и требовал поделиться с ним гостинцами каждого ребёнка. Должников он всячески унижал и его приятели могли безнаказанно вымазать грязью слабого мальчишку или девочку… Таня боялась его.

Огромные вентиля были выше её ростом. Из-под них на землю сочилась сырая ржавчина. Протискиваясь между железными прутьями ограждения этой бойлерной площадки, девочка испачкала платье и расстроилась: вокруг было грязно и скользко. Она нырнула далее под трубы в заросли крапивы и бурьяна. Ломая сандалиями лопухи, Таня, того не ведая, шла к месту гибели человека тропою Вислоухова. Именно отсюда зимою он и Копченый увидели красное небо, как предостережение свыше, именно здесь под ногами у девочки раскисала в ржавчине последняя потерянная ими совесть.

Комары и мошки кусали лицо. Одна из них - ядовитая ударила в глаз. Девочка захлопала ресницами и стала пальчиками натирать его. Появился насморк. Таня зашмыгала носом, чихнула и торопливо закрыла ладошками рот. Мальчишки были где-то рядом, они могли услышать её и увидеть. Намокшие носочки давно уже скомкались под ногами и хлюпали. Было неловко идти. Девочка решила разуться, чтобы поправить их и отдохнуть. Она нашла освещённую солнцем лужайку около труб и присела спиною к бетонному столбику теплотрассы.
До чего же всё-таки он удивительный этот мир: интересный, нарядный - так и хочется окунуться с головою в море душистых соцветий и трав. Рядом колючий чертополох. Можно погладить его ворсистые лепесточки или дотронуться до сочного стебля, чтобы нечаянно уколоться шипами листьев. Но пузатый шмель уже собирает нектар - это его делянка. Потревоженный Таней, он отрывается от цветка и кружится над нею - ворчит.
Девочка знала, что если сидеть неподвижно, то сердитый шмель её не тронет, пожужжит немного и успокоится - улетит восвояси. Она подобрала коленки поближе к себе к подбородку и притаилась, закрывая руками лицо.
- Улетай полосатый шмель, улетай же скорее мохнатый…

Как в этот момент совершенно отчетливо раздались голоса мальчишек. По другую сторону опоры сидели Артём и его новый приятель долговязый школьник - надменный и гордый мальчишка, появившийся недавно у них во дворе. Таких больших пацанов Таня ещё не видела с Артёмом. Перепуганная девочка задрожала и зажмурилась и забыла про шмеля: не узнали бы они её, не обидели б.
- Мой папа построит дачу, как у господина Валиханова, и будет разводить бомжей на мясо, - Артем разговаривал на равных со старшим, он чувствовал себя хозяином здешних мест.
- Но они такие вонючие - бомжи, - возразил ему приятель.
- А ты как думал? Свиньи они тоже вонючие, если за ними не убирать.
- А кто за ними убирать будет? Ты?
- Нет, конечно. Папа наймет холопов. Есть такие сволочи, которые за стакан водки от зари и до зари готовы горбатить.
- Хорошо, когда много денег…
- А кто тебе не даёт, зарабатывай…
- Значит, врут взрослые что людей не едят?
- Конечно.
- И некому верить?
- А ты и не верь… О бизнесе тебе никогда и никто не расскажет правду. Это правило… Лучше прибедняться и врать, как мой папа, и прятать доходы в чулок, пока не разбогатеешь настолько, чтобы купить самого президента.
- И кошек едят и собак…
Говоривший задумался.
- Кушать-то хочется, - ответил ему Артём.
- Только сначала их нужно убивать и разделывать, и перекручивать на пельмени…
- Мой папа умеет. У него пистолет…
- А мой папа мент... Генерал Вислоухов.
- Значит, мы будем дружить, - обрадовался Артём, - потому что с ментами всегда надо жить дружно.
- Правильно говоришь, и делиться с ними тоже надо.
Артём достал из кармана гематоген и отломил половину приятелю.
- Кушай, мой друг, моя крыша!.. У меня ещё двое должников есть. Они бесплатно гуляли здесь. Играли в прятки… Нужно с них конфеты за это вытрясти. Половина твоя… Осилишь?..
- Нет проблем, - и «деловые люди» отправились к ручью, в котором оперативники зимою нашли спущенную с бомжа шкуру и его кости.

Шмель, наконец, успокоился. Он вернулся на репейник и сосредоточенно пил нектар - наслаждался, раскачивая, как качели, могучий стебель. Два мотылька, чуть касаясь травы, промчались мимо. Стрекотали кузнечики. Таня осторожно выглянула из своего убежища и увидела несколько старых ящиков и дощатый настил, нехитрую постель из лохмотьев, перепачканную чёрною краской. Это была запёкшаяся кровь Тарантула - её деда, которого она за короткий срок успела полюбить. Но девочка догадалась об этом позже, когда случайно задела головою мягкую металлическую обшивку теплотрассы. Оцинкованное железо дрогнуло, шаткие листы распахнулись и разошлись, и к её ногам упали знакомые дедушкины очки в роговой оправе. Она осторожно подняла их и провела горячими пальчиками по выпуклому стеклу. На холодной поверхности остался волнистый и влажный след. Растерянная девочка ещё больше отодвинула жесть и обнаружила тайник, в котором лежали кружка и ложка, старая записная книжка и несколько монет. Маленький Миша Панда - её новогодний подарок дедушке сидел одиноко, завёрнутый в полупрозрачный целлофановый мешочек, как в плащ-накидку…

- У тебя мишка старый цел? – припомнила Таня, тот уже далёкий зимний вечер. - Отдай мне его, если не жалко… На память. Я не выброшу его на помойку, как мальчишки, я его починю и заштопаю… И будет он со мною всегда - до конца моей жизни. До последнего дыхания… А когда я умру - он ещё возвратится к тебе, вот увидишь! И ты будешь вспоминать меня - старого скульптора…

Она собрала в охапку весь этот скарб и побежала с ним вон, скорее от этого гиблого места, но поскользнулась на склоне, опускаясь вниз, упала и ударилась о землю. И рассадила себе коленки. Дедушкины вещи вылетели у неё из рук и покатились в бурьян. Девочка растерялась, на мгновение она замерла и прислушиваясь к тому, что у неё шумело за спиной. Перепуганной ей показалось что это возвращаются Артём и его новый друг, что они поймают её - Таню и будут требовать с неё конфеты, толкать и бить… А потом отведут в милицию и отберут Мишу Панду, дедушкины очки и его записную книжку… Среди колючей травы, второпях, она искала упавшие вещи и прижимала их к груди - судорожно и тесно. Но что-нибудь всё равно вываливалось у неё из рук, и Таня нагибалась вновь и вновь, и плакала, оглядываясь в сторону приближающейся опасности.
- А вдруг они меня съедят?
Дома её не ругали - такой заплаканной и бледной девочка ещё никогда не возвращалась с прогулки. Таня рыдала навзрыд. Она целовала дедушкину руку и просила у него прощения за всё сразу, что произошло в её жизни за последние полгода: за украденную кость, за непослушание, что она огрызалась старшим и не слушалась их, и мешала им проводить соревнования на стадионе, ползала на четвереньках по свежей траве и, перепачканная зеленью, плела венки из одуванчиков, доставляя лишние хлопоты ближним.
- Я совсем не жалела маму!

Насилу ласками и поцелуями её успокоили - она уснула, но под утро во сне рассказывала в бреду, как Артём с милиционерами отбирают у неё конфеты и что они съедят её - Таню, как съели дедушку Олега…
А днём?..
А днём она молчит и уже не просится на улицу. Когда же, наконец, её выпроводят насилу за порог, девочка больше далеко не отходит от дома и едва увидит Артёма - прячется в подъезде и молча вытирает щёки возле маминой двери. И живёт она в страхе и неуверенности за своё будущее, за завтрашний день, потому что боится зла со стороны богатых и сильных, передающих сегодня по наследству и власть, и деньги, и рычаги подавления доброй воли…
 
30.06.2004

Повесть мною неоднократно переписывалась и правилась. Возможно и в дальнейшем я ещё буду тешить это своё первое детище…

Автор: Александр Муленко
Последняя правка - июль 2006

Мною также написаны повести: «Безопорное пространство», «Первое сентября», рассказы «Поцарапанный мусор», «Свитер», «Инфаркт миокарда», «История болезни», «Против всех депутатов» и многое ещё…


Дорогие читатели!

Я непрофессиональный писатель и буду признателен, если вы поможете мне правильно расставить знаки препинания и укажите на стилистические ошибки, о которых я совсем ничего не знаю. Искренне Ваш - Ослик Яша (Муленко Саша).

СПАСИБО, ЧТО ПРОЧЛИ!