Ох, уж эти французы! Из-за неразберихи в морском порту Кале мы чуть не опоздали на поезд! «Мы» - это я, корреспондент журнала «Вокруг света» Вера Везучая, и наш бессменный фотограф Саныч со своим стареньким «Зенитом».
За минуту до отправления находим нужный причал, на котором горделиво возвышается фирменный «Ла-Манш». На первый взгляд, поезд – как поезд. Отличают его лишь симпатичные занавески с ракушками и морскими коньками на окнах, да таблички «Ла-Манш» на вагонах. Однако, присмотревшись, можно заметить еще и тяжелые свинцовые пластины, приделанные к бортам вагонов. Как нам объяснили позже, это балласт. Без него надутые воздухом вагоны частенько норовят всплыть. Но разглядывать некогда, мы занимаем места в вагоне, поезд трогается и уже через пару минут с шумом и брызгами погружается в воду. В первые секунды становится страшно – а вдруг проводница забыла закрыть дверь тамбура? Но, глядя на абсолютно безмятежных пассажиров, я тоже успокаиваюсь и осматриваюсь по сторонам. Внутри вагон напоминает нашу электричку, такие же сиденьки друг напротив друга. Но здесь под каждой сиденькой – спасательный жилет, а рядом на стене – инструкция по его применению на иностранном языке. Я пересказываю Санычу инструкцию (он так и не удосужился выучить иностранный язык), а поезд опускается всё глубже.
Под водой быстро становится темно, и большая часть пассажиров погружается в сон. На соседнем сиденье негромко похрапывает толстый увалень француз, а рядом сухонькая старушка-англичанка уснула, уткнувшись сморщенным носиком в роскошный «Атлас обитателей подводного мира». Бодрствуем лишь мы с Санычем, да парочка молодых ребят, по виду студентов, в дальнем конце вагона. Они чем-то сосредоточено заняты, время от времени доносятся возгласы «Ранил!», «Убил!». Я беспокоюсь, не случилось ли у них беды. Подхожу, предлагаю свою помощь, но ребята вежливо предлагают мне отвалить, прижать задницу к сиденью, плиз, и не мешать им играть в «Морской бой». «Морской бой»! Как же я сразу не сообразила!? Я возвращаюсь на место, смотрю в окно и размышляю о том, как глубоко символичен «Морской бой» в поезде, мчащемся под Ла-Маншем, в поезде, которым человек победил море в этом символическом «морском бою».
Я, чтобы не забыть, записываю эту прекрасную мысль в блокнотик, а в окошко, тем временем, тычется стайка маленьких рыбок, похожих на наших красноперок или налимов. Не иначе выпрашивают у пассажиров хлебные крошки. Ах, попрошайки! Нестерпимо хочется открыть окошко и угостить этих симпатичных рыбешек, но нельзя, в вагон нальется вода. А ведь многие пассажиры спят и могут не успеть надеть спасательные жилеты. Рыбки, как будто согласившись с моими доводами, печально уплывают, а я решаюсь разбудить для беседы, сидящего напротив, пассажира.
- Простите, сэр, как вам нравится поездка?
- Окей, окей, хр-рр… - кивает он (это оказывается мужчина) и вновь погружается в сон.
- Но, сэр, - не останавливаюсь я на достигнутом, - Вы же могли поплыть на пароходе, например…
- Мг. Гм. Хр-ррр… - как будто не желая поддерживать беседу, односложно отвечает собеседник.
- Ну, а что ж не поплыли?
Молчит. Похрапывает.
Саныч ловит момент, делает несколько снимков попутчика крупным планом. Вспышка и резкие, неприятные для слуха щелчки затвора старенького «Зенита» будят в собеседнике интерес к беседе. Он вскакивает, кричит «А-аа!». Пользуясь случаем, рассказываю, что мы из России, журналисты, объясняю, что такое Россия и кто такие журналисты, объясняю, где он находится, снова рассказываю, что мы из России, журналисты, повторяю вопрос, и мужчина с удовольствием вступает в беседу.
- Качку не люблю, вот и не поплыл. А тут хорошо. Рыбки опять же. Колеса постукивают – ды-гы-дын. Красота!
- То-то Вы спите всю дорогу, - ехидничаю я.
- Скучно зимой, вот и сплю. Вы бы летом приехали. Летом – хорошо. Машинист остановки делает, чтобы люди искупаться могли. Летом и порыбачить можно из тамбура. Закидушку иль бредешок закинул, да ходи проверяй иногда. Кило по три, по четыре иной раз привожу. Супруга очень довольна бывает. Нажарит рыбки свеженькой, хорошо рыбку жарит. А пироги какие стряпает…
Под увлекательный рассказ попутчика про супругу задремываю и я…
Хорошо спиться под водой!
Через некоторое время Саныч будит меня, напоминает, что надо бы успеть поговорить с машинистом. Хоть и не хочется, а просыпаться надо. Такая уж у нас, журналистов, работа.
И вот мы направляемся в святая святых поезда – кабину машиниста. Машиниста зовут Жорж, он уже ждет нас. Настоящий морской волк – шкиперская бородка, трубка, из-под фирменного железнодорожного кителя виднеется тельняшка, а на седой уже голове залихватская бескозырка.
- Такая вот униформа у нас, морских железнодорожников, - горделиво поясняет нам Жорж, - на обычную не променяю теперь.
- Нравиться Вам работа? – задаю каверзный вопрос.
- Нравится, голубушка. Как же не нравится! Скорости бы только побольше. Под водой поезд медленно идет из-за сопротивления воды. Но море люблю. Жить без моря не могу.
- Но это же, наверное, опасная профессия? – задаю очередной вопрос.
- Не-ее, сейчас ничего. Вот раньше опасно было. Когда только запустили поезд, подлодки шалили частенько…
- Какие подлодки? – недоумеваю я.
- Фашистские! Какие ж еще?! С войны много в этих краях осталось. У кого связь барахлит, не знают, что война кончилась, а некоторые сознательно не сдаются, непримиримые.
- И что, нападали?
- А то! С бронепоездом ездили. Впереди бронепоезд идет, а за ним уж пассажирский.
- Ну, дела! – изумляюсь я.
- Но это в прошлом. Хотя, недавно чуть с подлодкой не столкнулся…
- С фашистской? – не сдерживаюсь я.
- Не-ее. С нашей. Еду, а тут лодка поперек рельсов лежит. Я сигналю, а ей хоть бы хны.
- И что?!
- Ну, я по тормозам, полицейских вызвал. Шофер там пьяный в дупель оказался, уснул за штурвалом.
- Как ему не стыдно! – восклицаю я и задаю следующий вопрос, - А рыбы?
- Не-е, рыбы не пьют. Они, вообще, умные. И под поезд не лезут. А если что – сигналю. Смотри, вон тунец…
Жорж дергает за ручку сигнала, паровоз весело гудит, и зазевавшийся тунец забавно улепетывает во все плавники. Мы смеемся.
- Так что с рыбами, как у нас говорят, «ноу проблем», - возвращается к разговору Жорж, - а вот медузы – напасть.
- Кусаются? – делаю я предположение.
- Хуже! Заедешь в стаю иной раз, на стекло лобовое налипнут, да так что не видно, куда ехать. Приходится состав останавливать, чистить. Но сегодня – тьфу, тьфу, тьфу.
Жорж по морскому обычаю трижды сплевывает через голову, а я, пользуясь случаем, прошу подержаться за руль.
- За штурвал, - мягко поправляет меня Жорж, но подержаться разрешает – Держи крепко, красавица!
Я беру штурвал в свои руки. Красота! Я за штурвалом фирменного поезда «Ла-Манш»! Саныч делает несколько замечательных снимков (я за штурвалом улыбаюсь, и я за штурвалом серьезная), а поезд тем временем останавливается на небольшом полустаночке. Это следующая цель нашего путешествия. Мы прощаемся с Жоржем, надеваем акваланги и выходим из поезда.
- Счастливого пути, Жорж! – машу я рукой.
Жорж весело гудит в ответ, но вместо привычного дымка из трубы вырываются большие, радужные пузыри. Я прыскаю в ладошку.
Поезд быстро скрывается из виду, а к нам подходит станционный смотритель – коренастый мужчина с окладистой бородой. На нем потрепанная телогреечка и привычная уже бескозырка. Мы знакомимся.
- Джон Смит, - говорит смотритель.
- Вера Везучая, - говорю я.
- Саныч, - говорит Саныч.
Мы с Джоном Смитом крепко пожимаем друг другу руки. Саныч делает снимок, просит нас не шевелиться, под водой затвор старенького «Зенита» срабатывает медленнее. А мне уже не терпится задать Джону Смиту первый вопрос. Задавай – кивает мне Саныч, мол, готово. И я начинаю.
- Здравствуйте, Джон Смит. Скажите, как Вы обходитесь без воздуха? Это же уму не постижимо! – выпаливаю я.
- Ну, как-как, - усмехается Джон Смит, - поначалу трудновато было, а сейчас, ничего, попривык. С аквалангом несподручно, тяжелый он. А кислороду в воде хватает, придышаться надо… Я ж не первый год тут живу, привык…
Я удивленно качаю головой, а Джон Смит ведет нас к дому.
Дом – небольшая избушка в три окна, рядом несколько хозяйственных построек, за невысоким заборчиком аккуратные грядки.
- Работы немного, - рассказывает Джон Смит, - поезда встречаю-провожаю, за стрелкой слежу, илом её затягивает, ракушки липнут. Но раз в день метелкой прошелся – и порядок. А остальное время хозяйством занимаюсь.
Джон Смит с гордостью демонстрирует нам своё хозяйство. И, надо сказать, есть на что посмотреть! В надежном загончике стайка озорных скумбрий, рядом - с десяток жирненьких ставрид. В отдельном сарайчике - пара упитанных тунцов, спят, прижавшись друг к дружке, посапывают увальни этакие! А в одном из загончиков почему-то пусто. В ответ на мой недоуменный взгляд, Джон Смит смеется: «Камбалы здесь у меня. Зароются в песок – не найдешь!». Шерудит специально припасенной палкой, и, как по волшебству, из песка выпархивают несколько крупных камбал.
- А это для кого? Для слона что ли? – шучу я, указывая на внушительных размеров навес.
- Скажете тоже для слона! – улыбается Джон Смит, оценив шутку, - китиху тут держим, Ночкой зовут. Сейчас попастись отпустил.
- Не сбежит? – волнуюсь я за Ночку.
- Не сбежит. Ночка умная, сама приходит. Да и как не отпустить? Не попасется – молока не будет. А вы, поди, и не пробовали молока китовьего?
Мы смущенно улыбаемся. И я, чтобы преодолеть смущение задаю очередной вопрос.
- Скажите, Джон Смит, - интересуюсь я, - а не страшно Вам тут? Акулы не кусают?
- Не, акулы сюда не заходят. Боятся они жилья человеческого. А вот барракуды пошаливают, сардинок таскают. Гоняю, конечно, да без толку. Вот щеночка недавно взял. Подрастет, охранять будет.
- Добермана? – строю я догадку.
- Какого ж добермана?! Касатки щеночка.
Джон Смит подходит к собачьей будке, стучит по крыше рукой.
- Тузик, Тузик, иди, на! Подъем, засоня! Выходи!
Из будки нехотя выбирается Тузик. Ого-го! Вот так щеночек! Размером с нашего теленка. Но какой хорошенький! Увидел нас, обрадовался. Кусается, на грудь прыгает, играть ему надо. Такая лапуся! Всю меня обмуслякал, а у Саныча сожрал чехол от старенького «Зенита». Смешной такой несмышленыш!
Тем временем, Джон Смит ведет нас в дом, усаживает за стол и пока ходит в погреб за молоком, я осматриваюсь. В доме чисто, тюлевые занавески на окнах, половички, стол, шкаф с посудой, в углу старенький телевизор. Скромненько, но как-то по-домашнему уютно. Возвращается Джон Смит, в руках запотевший кувшин с молоком и миска морской капусты.
- Капустки, вот, отведайте. Своя, с грядки. Это вам не магазинская в баночках.
- С удовольствием, - отвечаю я, отбросив скромность.
Мы задорно хрустим морской капустой, запиваем её холодным, аж зубы сводит, молоком. Вку-уусно! Китовье молоко – жирное, густое, и хоть немного отдает рыбьим жиром, здесь, в подводной избушке, кажется, так и должно быть. Пока мы хрустим, Джон Смит рассказывает нам про свою жизнь. Рассказ не слишком веселый. Жена несколько лет назад сбежала с заезжим водолазом (ох, уж эти водолазы, по себе знаю!), оставила Джона Смита с малолетним сыном. Сыну скоро в школу, Джон Смит беспокоится – у мальчика жабры, дразнить будут. Я по-женски бережно успокаиваю Джона Смита.
- Сейчас в школах каких только уро… то есть мальчиков не встретишь. Не переживайте - говорю я, - Вы его спортивную школу отдайте. В секцию подводного плавания. Чемпионом будет!
Джону Смиту нравится моя блестящая идея, он заметно веселеет. Приятно сделать человеку доброе дело!
Но вот доедена морская капуста, выпито китовье молоко. Нам пора собираться в дорогу. Через десять минут обратный поезд. Мы прощаемся, как старые добрые друзья.
До свидания, Джон Смит!
До свидания, Ла-Манш!
До новых встреч!