Этот парень и моя сестра были одноклассниками недолго - первые шесть лет. Потом сестра переехала из нашего города в Тбилиси, к бабушке. Школу он окончил на 5 лет раньше меня и уехал в Россию. Прошло ровно 17 лет, как я тоже окончил школу, и 22, как видел его в последний раз. Помнить этого парня не было особой причины, разве что однажды в школьном дворе он подозвал меня и спросил о Дине (имя моей сестры)...
И вот холодным утром, отстаивая уже четвёртый час в тбилисской очереди за хлебом начала девяностых годов, я исступленно вспоминал его фамилию. В очереди меня сменила тёща. Я шёл домой, потом - на работу и продолжал до боли напрягать память. Когда из-за сбоя электричества в тоннеле метро остановился поезд, в темноте и ропоте пассажиров меня осенило: “Его зовут Вася Дудник!”
Через 5 дней мне позвонили. Говорила американка. Коллега-социолог приглашала принять участие в проекте по проблемам бедности. “Дайан Дудник”, - представилась она.
Я стал менеджером проекта. Было чем гордиться и чему радоваться - Дайан выбрала меня из многих претендентов, а гонорар (страшно сказать во сколько раз) превосходил мою зарплату, которая в тот момент составляла 2 доллара США в пересчёте на купоны.
В машине, когда мы ехали в Кахетию, где должны были проводить часть исследования, я, уже менеджер, рассказывал американке о случае с Васей Дудником, её однофамильце из грузинской глубинки. Родственная связь исключалась. Дайан была американкой в четвёртом поколении. Её прадед, местечковый еврей с Украины, прибыл в Америку в начале ХХ века. Почти мистическая история ей понравилась, или, может быть, мой английский был на уровне. “Клёво! ” - отрезала американка “очень” по-русски и покраснела. Её манера краснеть меня подкупила. И не только меня, но и всех 45 участников проекта, которым посчастливилось к нему причаститься.
Вообще, Дайан предпочитала говорить о предмете исследования - о бедности. В приятный майский день наш “Форд” беззвучно нёс нас мимо виноградников. Она расспрашивала водителя Серго о том, что он ел сегодня на завтрак. Он, врач-терапевт, подрабатывал шофёром в проекте. Это обстоятельство особенно раззадорило американку, на неё нашёл исследовательский зуд. “Не обижайся, изучать бедность в Грузии она начала с меня”, - сказал я ему по-грузински. Серго не возражал и отвечал на вопросы подробно, кстати, на английском. Она записывала. Оказалось, что респондент вчера пообедал плотно: он был у друзей, где его угостили толмой - вареным мясным фаршем, завёрнутым в молодой лист винограда. Серго кивнул в сторону виноградников. На виноградниках работали крестьяне целыми семьями. Было время прореживания кустов. Оборванные листья складывали в мешки. Дайан была озадачена. Факт с толмой не укладывался в её схему бедности.
Мы въехали в городок где-то к часу дня. Он выглядел пустынным. Только коровы и свиньи, обязательный атрибут провинциальных городков, лениво блуждали по безлюдным улицам. “Винк-винк”, - простодушно смеясь, проговорила Дайан и показала пальцем на замешкавшуюся свинью, которая трусцой перебежала дорогу прямо перед “Фордом”. Так на английском звучит “хрю-хрю”.
Солнце начало припекать. Машину мы остановили в тени огромных старых лип, у сквера. Видимо, на века построенная каменная оградка с лепными украшениями в виде гроздьев винограда облупилась, местами обвалилась. Через площадь, напротив сквера, находилось здание местной администрации. Оно выглядело неказистым по сравнению с огромными домами частного сектора по обе его стороны. Их крытые цинком крыши слепили округу отражением от сияния солнца. В конторе никого не застали.
Мы вернулись к скверу. Там сидели мужчины, человек 5, играли в нарды. Когда мы приблизились, они оживились. Послышались комментарии: что за интуристы-очкарики (это я и Дайан), небось, нащёлкают кадры, а фото кому достанутся? Я поздоровался с ними. Они ещё более оживились. Из их слов следовало, что население городка теперь на виноградниках. “Сейчас в городе только немощные старики, инвалиды и лодыри”, - заметил один пузатый мужчина, самый упитанный из всех присутствующих и наименее бритый. К кому он себя причислял? Его потные толстенные волосатые пальцы каждый раз, когда наступала очередь бросать игральные кости, с трудом подбирали их. Заговорить о проблемах бедности прямо в сквере Дайан не решилась. Она только предложила сфотографироваться с играющими в нарды. Даже через глазок фотообъектива можно было видеть, что она недовольна. Кахетинцы наперебой стали приглашать зайти к ним погостить. Тот, самый толстый, показывал на дворец с сияющей крышей через площадь, называл его своим и приглашал наиболее рьяно. Американка отказалась.
Дайан пожелала сесть рядом с водителем. Я открыл переднюю дверь автомобиля, и американка протиснулась в салон. Забарахлил мотор. Серго плюнул от досады: “Говорили мне, не заливай бензин на той бензоколонке! Сейчас клапаны придётся чистить!” Он вышел из машины, поднял капот и начал копошиться в моторе. Дайан покраснела и насупилась, но ничего не сказала. Я вышел из салона и подошёл к шофёру.
- Excusez-moi, vous ne seriez pas francais? - проговорил кто-то за моей спиной.
Я оглянулся на спрашивающего. Говорил высокий тёмноволосый молодой человек, лет тридцати. Он слегка запыхался. Наверное, спешил и, должно быть, к нам. Его телосложение выдавало в нём фтизика - впалая грудь, сутулость, сильная худоба. Костюм, который, видимо, тщательно, но неумело выгладили недавно, висел мешком. Воротник чистой сорочки не мог облечь его тощую шею. Поношенный галстук казался съехавшим набок. Красивое лицо могло показаться одухотворённым, если бы не выражение больших тёмных глаз (вернее, отсутствие его). Они меня заставили вздрогнуть, ибо не блестели, обращённые во внутрь, завораживали своей мертвенностью.
Не дожидаясь ответа, он довольно бегло продолжил по-французски:
- Я слышал по парижскому радио, что в Грузию должна приехать экспедиция, которая последует по маршруту Александра Дюма на Кавказе.
Из глубины сквера послышались голоса наших знакомых, предостерегающих молодого человека не беспокоить гостей “глупостями”. Он не обращал на них внимания. Французский я знал не ахти как, но понял, о чём шла речь, и ответил по-грузински.
Мой ответ, очевидно, разочаровал незнакомца.
К разговору подключилась Дайан. Ей показалось, что уж сейчас поговорит о предмете исследования. Не выходя из салона, открыв дверцу авто настежь, она на русском обратилась к неожиданному собеседнику. Из беседы мы узнали, что его зовут Ладо, он не женат, работает библиотекарем, у него больная мать. Ладо был вежлив с американкой, но проявлял нетерпение и постоянно посматривал вдаль, в конец улицы, откуда, как ему казалось, вот-вот появится экспедиция. Потом, не ответив на очередной вопрос о его доходах, он вовсе в сердцах воскликнул:
- Уже несколько дней я торчу здесь на площади в ожидании! Даже не пошёл работать в поле!
- Вы уверены, что экспедиция должна приехать? - спросил я.
- По французскому радио передали... Дюма был здесь.
Я попытался уточнить, передавали ли эту информацию по Грузинскому радио или телевидению.
- Не знаю, - последовал ответ.
Серго продолжал ковыряться в моторе, но было заметно, что к происходящему прислушивался. Дайан поняла, что интервью не получается, совсем разобиделась и замолчала.
- Вам кто-нибудь поручил встретить французов? - спросил я.
Он окинул меня взглядом, который дал ясно понять мне всю неуместность такого вопроса. Было видно, что по мере того, как продлевалась беседа, глаза Ладо оборачивались к миру и становились живее.
- Где вы изучили французский?
- В Тбилиси, в сельхозинституте, - сказал он и лукаво улыбнулся, - я учился на винодела и увлёкся литературой о французских винах. Мне повезло, у нас был прекрасный учитель по языку - Елена Арнольдовна. Она ещё девочкой приехала в Грузию из Швейцарии. Умерла бедненькая. Совсем старенькая была.
Ладо вдруг умиленно заулыбался.
- Иногда она вспоминала день отъезда из Швейцарии. Была гроза, гром. Она боялась грома. Старший кузен говорил ей, что по небу катится большая бочка и упадёт ей на голову.
Последнюю фразу он повторил на французском.
- Почему ты работаешь не по специальности?
Ладо ухмыльнулся.
- Я работал на местном винзаводе технологом, пока тот не закрылся. Так и с другими заводами. Полное запустение. Вон та братия (показал глазами в сторону играющих в нарды) тоже безработная.
Тут Ладо ещё более побледнел и как будто сник.
- Извините, я присяду. В глазах потемнело. С утра ничего не ел. Болезнь проклятая одолевает.
Он присел на каменную плиту - обломок от ограды сквера. Это привлекло внимание американки, она встрепенулась.
- Как ваша фамилия? - спросил он меня.
Я назвал.
- Совсем как у героя Марселя Пруста в романе “Du cote de chez Swann” , - сказал он задумчиво и снова посмотрел вдаль, в конец улицы.
Неожиданно громыхнул капот. “Готово, можно ехать!” - произнёс торжественно Серго. Мне показалось, что Ладо встревожился. Дайан спросила меня на английском, удобно ли подарить молодому человеку с десяток долларов. Проект предусматривал подарочный фонд для респондентов. Ладо мягко снисходительно отказался от подарка.
- Было бы неплохо, если бы вы прислали мне из Тбилиси батарейки для радио транзистора. Мои совсем уже сели, - обратился он ко мне.
Наш “Форд” развернулся. Через поднятую им пыль была видна худая фигура молодого человека. Он стоял, упираясь левой рукой на ограду.
- Уж лучше бы он слушал грузинское радио и работал на винограднике, - заметил Серго.
Дайан сидела раскрасневшаяся, явно ничего не понимала.
- В кой веки раз сюда заедет француз, - подумал я.