Жучка
Трудно бедному провинциалу устроиться в большом городе. Не по карману гостиницы и кажется, что все замечают его неловкость и страх. Мне было двадцать семь лет. Мама водила меня за руку по Москве. В клинике академика Федорова мне прооперировали правый глаз. Одержимый светобоязнью, я шарахался от пульсирующих оконных бликов мегаполиса, вытирая сырые щёки платком. Автобус дрожал. Сидячие места были заняты. На поворотах меня кидало по инерции на соседей. Мы извинялись, не глядя, и ехали с миром. Я шмыгал носом, глотая слизь.
Две или три остановки от Курского вокзала на электричке в частном секторе Москвы у мамы жила подруга, принявшая нас к себе. В молодости она проживала в провинции и работала вместе с мамой в детском саду. Операция и последующее лечение глаз - дело нелегкое. Веки гноились, и слёзы, текли у меня по щекам, как у царевны Несмеяны. Ослабший от горькой светобоязни, я искал тишины и покоя в тенистом саду, где мы гостевали.
Жила у хозяйки Жучка - маленькая безродная собачонка-дворняга, чуть больше кошки – вредная и голосистая - из тех, что слона до инфаркта доводят. Она кидалась по очереди на всех прохожих и лаяла, стараясь порвать одежду. Так и хотелось её пнуть - маляву ногой: «Лети, мол, к чёртовой матери, беспородная псина!.. Много таких на улице путается!..». И я, глотая желчь, не знал как себя вести. Куда бы я ни пошёл, она тут как тут - норовит ухватить и тяпнуть зубами - нечёсаная уродина.
Осыпались первые листья, теплый сентябрь кидал в меня потоки яростного света сквозь полысевшие кроны деревьев, напоминая о лете. Я искал прохлады в саду. Около старой бани заросли были гуще, бежала вода из шланга, волнуя морщинистые коренья старого вишнёвого кустарника, на котором крепко держалась защитная зелень. Расклёванный урожай окропил запущенные газоны. Это тихое место мне подходило для отдыха. Я присел на крыльцо и зажмурился, расслабляя гудевшее тело. Очередная липкая капля гноя медленно ползла по щеке, услащая страдание.
На этот раз Жучка подошла ко мне без лая. Язык у неё дрожал, вываливаясь под ноги. Она тяжело и часто дышала, рассматривая сопящего человека.
- Бестия, - подумал я, открывая здоровый глаз навстречу её дыханию. - Ты меня и здесь отыскала. Зараза!.. Что же ты за тварь такая, что не даешь мне жить?
Она услышала мою боль и мольбу о пощаде. Я никогда не баловал её гостинцами: не кормил колбасой, не заговаривал зубы, лаская загривок, я был для неё чужой - человек, на которого нужно лаять. Она это делала добросовестно и честно. Но сейчас собака сопереживала. Она подошла ко мне ближе - вплотную, уперлась передними лапами в грудь и лизнула в лицо, утирая мне слёзы, и, вдруг… засуетилась, как старушка, врачующая любимое чадо: обнюхала пациента, и стала массировать языком босую лодыжку, вылизывая её, как щенка. Поднимет глаза, посмотрит, отдышится: «Полегчало ли больному?», - и снова за работу. Шли третьи сутки после операции. Ночью я прозрел и увидел звездное небо, как в атласе: зодиакальные созвездия, Млечный путь, Большую и Малую медведицу, Полярную звезду. И был поражен метаморфозой…
На следующий день вернулся хозяин. Всю неделю он работал и жил в командировке и ничего не знал о гостеприимстве супруги. Когда-то он отбывал наказание на стройках нашего города, женился и увёз мамину подругу в столицу. Осерчавший навеки человек не забыл того унижения, которое испытал, будучи невольником.
- Да за такое жильё платить надо в три дорога и драть с них три шкуры, а ты их бесплатно кормишь, - орал он на жену.
Водка в бутылке закончилась. Он ругал мою мать, мой город, моего отца… Я боялся ему перечить, глядя на острый свет, проникающий в тонкую щель моего убежища извне – в тёмную комнату, прятавшую от боли. Мама извинялась и плакала, женщина - её подруга - тоже...
Когда мы прощались, Жучка лаяла на хозяина: с хрипотцой, с негодованием, с вздернутым в небо хвостом. И до самой электрички тёрлась у меня в ногах, облизывая лодыжку…
последняя правка 1 июня 2007 года
Дорогие читатели!
Я непрофессиональный писатель и буду признателен, если вы поможете мне правильно расставить знаки препинания и укажите на стилистические ошибки, о которых я совсем ничего не знаю. Искренне Ваш - Ослик Яша (Муленко Саша).
Ниже - старый текст, можно не читать...
ЖУЧКА.
Эрнесту Сетону-Томпсону в 2005 году – 145 лет. Почти юбилей.
Собаки умеют страдать. Да, именно страдать, Вы не ошиблись, мой читатель. И даже более того - сострадать. Живому человеку, его больной плоти и муке его душевной.
- О, да – соглашаетесь Вы, - А как же!
И находите примеры из жизни, из прочитанного Вами ранее.
- Верный друг человека! – торжественно заявляете Вы. - Правильно дрессированная собака из рук у чужого и куска колбасы не возьмет. И глотку перегрызет обидчику по команде: «Фас». За хозяина.
Я не знаю, как вам объяснить, мой друг, но это не всегда так. Бывает иначе. Послушайте.
Трудно бедному провинциалу устроиться в большом городе. Не по карману гостиницы, кажется, что все показывают на тебя пальцем, замечают твою неловкость и неуверенность. Вы вздрагиваете при виде постового, а вдруг оббёрет последний до нитки под видом борьбы с терроризмом. И слова не вякнешь, и не пожалуешься. Некому.
Мне было двадцать семь лет. Мама водила меня за руку по Москве. Вам весело? Нет? Я вижу. Вы серьезно глядите на меня и думаете, что я – душевно больной?! Не бойтесь. Послушайте, я тоже стеснялся этого…
В клинике господина Федорова (знаете Вы её?) мне прооперировали правый глаз. Вы облегченно вздохнули. Да! Вам знакома светобоязнь, и тот дискомфорт, когда кажется, что тебя все толкают; а так хочется сесть в автобусе, но никто не уступает место; и я прятался, как маленький ребенок в углу за спиною у мамы. Вздрагивал от каждого нового блика из сверкающих окон мегаполиса. Без сопровождающего нельзя больному лечиться на дому, а стационар нам был не по карману.
Две или три остановки от Курского вокзала, а может быть и более, сегодня я уже не помню где, и это не важно, в частном секторе Москвы у мамы жила давняя подруга, бывшая сотрудница детского сада. Они вместе работали в нашем маленьком городе в старые, добрые времена. Операция и последующее лечение – дело нелегкое. Как поведет себя больной на столе, глядя на руку хирурга, как долго будут заживать у него глаза потом; и крепнуть; и видеть мир заново? Светобоязнь – спутник каждого пациента. Веки гноились, и. слёзы, а куда им деться, текли по щекам, как у царевны Несмеяны. Вы улыбаетесь?! Я рад. Я никогда не был слабым человеком, Вы не ошиблись во мне, увидев меня впервые. Просто операция на глаза это искусственная травма, а травмированному человеку так хочется покоя.
Жила у нашей хозяйки Жучка, маленькая собачонка в два с половиной кулачка величиной. Вредная такая собачонка – голосистая. Из тех, что слона до инфаркта доводят. На всех кидалась, лаяла, цеплялась за каждого встречного. Так и хотелось пнуть её, маляву, ногой - лети, мол, к чёртовой матери, беспородная псина. Много таких на улице под ногами путается, и Вам приходилось, читатель (я вижу) по этому поводу глотать свою желчь. Боже ты мой, куда бы я ни пошёл, а она тут как тут, за штанину меня норовит ухватить, тяпнуть зубами, нечёсаная уродина.
А глаза продолжали гноиться - болели глаза. Не заживали ничуть. Я искал прохлады и тьмы – облегчения. Сыпались осенние листья, и теплый сентябрь отовсюду, как мне тогда казалось, кидал в меня потоки яростного света сквозь уже полысевшие кроны деревьев. Да ещё и эта собака.
Возле бани в тени я, наконец, нашёл убежище, присел на крыльцо и зажмурился. Очередная капля гноя медленно ползла по моей щеке.
На этот раз Жучка подошла молча. Я приоткрыл здоровый глаз и начал наблюдать за её поведением.
- Бестия, - подумал я, - ты меня и здесь отыскала. Зараза. Что же ты за тварь такая, что не даешь мне жить?
Собака смотрела в глаза. Я не вру. Она увидела в них мою боль, а может быть и мольбу о пощаде. Я понял это. Я никогда не кормил её колбасой, не баловал, не заговаривал ей зубы. Я был для неё чужой человек, на которого нужно было лаять, что она и делала добросовестно до этой минуты. Но сейчас собака сопереживала мне. Она подошла ближе, уперлась лапами в мою грудь и лизнула меня горячим языком в лицо, и вдруг засуетилась, как старушка, врачующая больное чадо. Обнюхала с ног до головы и, перебирая лапами моё тело, помассировала калеку. Дышала часто, взволнованно, а когда, наконец, нашла на босой ноге то место, которое искала, возле лодыжки, она начала лизать его, как щенка. Полижет немного, поднимет глаза, посмотрит, полегчало ли больному, и снова за работу. Врач! Это были третьи сутки после операции. Ночью я прозрел. И впервые ясно увидел обновлённое звездное небо, как в атласе: зодиакальные созвездья, Млечный путь, Большую и Малую медведицу, Полярную звезду. Я был поражен этой метаморфозой…
На следующий день нашёлся хозяин. Суровый и злой человек. Когда-то давно он увез женщину, мамину подругу в столицу. Он отбывал наказание на стройках нашего города и не мог забыть того горького времени и того унижения, которое испытал, будучи невольником.
- Да за такое жильё платить надо три дорого, драть с них три шкуры, а ты бесплатно их кормишь, – ругал он жену.
Водка в бутылке окончилась.
Потом он ругал мою мать, мой город, моего отца, а я лежал больной и боялся возразить. Только прислушивался и жмурился, глядя на свет, проникающий в приоткрытую дверь моей занавешенной комнаты. Мама извинялась, плакала, женщина, её подруга тоже рыдала.
Вскоре мы прощались, а собака Жучка - она лаяла на хозяина. Я впервые в жизни видел и слышал это: с хрипотцой, с негодованием, со вздернутым в небо хвостом. И потом до самой электрички тёрлась у меня под ногами, стараясь ещё раз лизнуть то место, которое, как она считала, нужно лизать, чтобы мне стало легче…
22.02.2005
Зачем Вы стираете ссылку на Вашу критику.
Я же не называю там фамилии литераторов, оскорбивших меня
http://www.proza.ru/2005/04/08-33
Так не делают порядочные люди.
Как воры, без имени, отчества, стыдясь своих поступков затираете следы своих гадостей.