Если бы я знал заранее, где именно отец захочет встретиться со мной, то ни за что бы не оказался в этом многомиллионном мегаполисе на берегу Нила, беспомощно стоящим с раскрытым ртом посередине лабиринта узких улиц и торговых площадей. К тому же, меня всегда пугал древний (пускай и исчезнувший) народ этой страны, который почитал богов с крокодильими головами, и чья культура во многом зиждилась на похоронных ритуалах.
Поэтому, едва очутившись в Каире, я не стал восхищённо трепетать перед грандиозными образцами загробного искусства, а сразу же позвонил отцу по спутниковому телефону и уточнил координаты нашей встречи. Совместив полученные широту и долготу на карте, я понял, что мне придётся смириться со следующими фактами: во-первых, то место, которое он указал, находилось намного южнее Каира, а во-вторых… Во-вторых, в том направлении напрямую не шёл ни один вид транспорта, и я должен был немедленно отправляться туда, чтобы поспеть к назначенному сроку.
Я сумел-таки немного продвинуться вглубь континента самостоятельно, и через некоторое время в одном городке мне посчастливилось встретиться с пилотом одномоторного самолёта, занимавшимся контрабандной перевозкой бивней, рогов, зубов и других составляющих диких животных. Я ткнул в то место на карте, куда должен был попасть, а он лишь покачал головой и пообещал что-нибудь придумать.
На следующий день мы встретились около мечети, он как раз выходил с молитвы.
- Послушай, я придумал вот что. То место, в которое ты стремишься – это голая пустыня, и я не знаю, чего тебе там нужно. Завтра я вылетаю за новой партией товара, но делать незапланированную посадку не собираюсь, меня ждут на юге.
И тут он спросил, умею ли я прыгать с парашютом. Напустив на себя важный вид, я поведал ему, что мне не понаслышке знакомо чувство свободного падения. А он сказал, отлично, ведь он превосходный пилот, и парашют ему только мешает, а в случае чего – жена сошьёт новый.
- Наверно, у вас очень хозяйственная жена? – спрашивал я пилота, нервно глядя на пустынное пространство, проносившееся под нами.
- О, да! Мастерица на все руки. Ей что платки шить, что парашюты… что ковры ткать, что за детьми смотреть. А какую она баранину готовит, а? Ты бы только попробовал!
Я выразил надежду обязательно сделать это в будущем и постарался оптимистически улыбнуться.
- Но зачем вы переправляете все эти бивни и рога, неужели из-за них стоит убивать великолепных беззащитных зверей в национальных парках? Вам их не жалко? – спросил я от внезапно нахлынувшей безысходности, связанной с моим скорым десантированием из хлипкого одномоторного самолёта в место, куда не ходил ни один вид транспорта.
- А тебе не жалко мужчин, которые смотрят на женщин, подобно евнухам в гареме халифа? А что делать 80-летним почтенным старцам, у которых молодые жёны, да не одна, – а целых четыре? Ты о них подумал? Так вот, знающие люди сделают потом из этих бивней такие средства, что молодые жёны даже мечтать забудут о каких-то там юношах, потому как спросят себя, если так ненасытны старики, то какими же животными должны быть молодые люди.
- И что, правда это помогает?
- Когда у тебя, не приведи Аллах, случатся такие неприятности, и когда все средства западной медицины тебе не помогут, тогда-то ты и вспомнишь о пилотах-контрабандистах и охотниках-браконьерах. Да, да, ты ещё будешь благодарить этих бесстрашных людей, которые рискуют жизнью, чтобы поставить вас на ноги, вместе со всей вашей недвижимостью.
Мне не хотелось, чтобы со мной случились такие неприятности, и мне ничего не стоило поблагодарить браконьеров и контрабандистов заранее.
- Кстати, у меня есть надёжные связи в Индии, они могут раздобыть тебе хоть детородные органы бенгальского тигра. Стопроцентная гарантия! Обращайся, в случае чего. Внимание, приготовься, мы подлетаем.
Признаться, сверху точка моей высадки ничем не отличалась от унылого однообразного пейзажа, над которым мы летели уже столько времени. Я не понимал, почему отец пожелал встретиться со мной именно здесь.
- Тебе пора! Прыгай, - кричал пилот, - прыгай! И помни…
Его напоминание осталось где-то наверху, когда я, со всей силы зажмурившись, вывалился из самолёта. Уже лёжа на земле, я самопроизвольно поблагодарил абстрактные сверхъестественные силы, а также жену пилота-контрабандиста, шившую такие замечательные парашюты. По нашей договорённости, отец должен был пройти здесь завтра с караваном, возвращавшимся из соляной пустыни. Мне предстояло заночевать в этой первозданной дикости в компании невидимых членистоногих и пресмыкающихся, отчего я сразу же опорожнил всю свою флягу.
Вечером, в предвкушении крепкого здорового сна на открытом воздухе, я лёг на камни, укутавшись в парашют, и мельком взглянул на небо. Отец не солгал в своих письмах, говоря о звёздах над барханами. Они и вправду заменяли тут уличные фонари.
Перед сном я, как обычно, хотел опустошить мочевой пузырь, но не выдавил ни капли. Я ещё не догадывался, что его функции вскоре почти атрофируются вовсе.
Проснулся я от дикой боли в боку, ещё до восхода солнца. После здорового сна на камнях у меня ныло всё тело. Я привстал и попытался сходить по малой нужде. У меня снова ничего не вышло. Вышло только дневное светило и ту же обрушило на меня жестокий поток прямой солнечной радиации. Я укрылся под парашютом и стал всматриваться во все стороны горизонта. У меня не было еды и питья, потому что отец сказал, будто у него всё есть; я замёрз ночью, изнывал от жары днём, в любой момент меня могла ужалить какая-нибудь ядовитая тварь, а мой отец где-то шлялся со своим караваном, возвращавшимся из соляной пустыни.
Так прошёл ещё один день, и я решил не смыкать глаз, чтобы не пропустить отца и его чёртов караван. О том, что он мог уже пройти, я даже не смел и думать.
Ночь проистекала в моих тщетных наблюдениях за горизонтом и небесными телами. Мне удалось, наконец, разобраться, почему арабы слыли такими отличными астрономами.
Утром мне повезло кое-как сходить в туалет, я исторг из себя несколько миллилитров неопределяемой гелеобразной субстанции. А потом я рухнул на камни, и мне чудились волшебные изумрудные оазисы, дивные минареты Багдада, чужеродный говор на базарах и ноги верблюдов. Я поднял глаза и, не поверив им, всё равно закричал:
- Отец!!!
- Теперь ты знаешь, что такое пустыня, сынок! – в тот момент я был готов ударить его, если бы смог оторваться от парашюта.
Когда меня разгрузили вместе с мешками с солью и отнесли в тень, я ещё долго приходил в себя и грезил озёрами, полными чистой прохладной воды, и прекрасными луноликими пэри, возлежащими на берегу без одежды в соблазнительных позах. Отец объяснял моё состояние резкой сменой часовых и климатических поясов, и пообещал, что мой метаболизм скоро наладится.
Его предсказание действительно сбылось, и мой организм понемногу начал адаптироваться к новым принципам существования. Я только никак не мог привыкнуть почти не ходить в туалет.
После того, как меня перестали посещать волшебные видения, я обнаружил, что мы очутились в апокалиптического вида городе, где из достопримечательностей была только мечеть да дворец султана, откуда он делал попытки управлять своими необузданными подданными, которые, в свою очередь, пытались пасти скот в этих ужасных условиях недостатка влаги, и не погибнуть в кровавых стычках у источников. Любимым развлечением в свободное от выпаса скота время у этих гордых и отважных людей считалось устроение засад на членов соседних кланов близ местных аналогов водоёмов. Их арсеналы состояли из итальянских ружей времён первой мировой войны, но чаще всего они раскалывали головы соперников камнями. Я и тут не сумел обойтись без пояснений отца:
- Пойми, если ты не убивал – ты никто. За тебя не выдадут ни одну женщину. Здесь так принято, - спокойно добавил отец, проходя мимо кладбища.
У могил была очень примечательная особенность. Погибшим в боях мужчинам устанавливали постамент из камней, по количеству убитых ими людей. На одной я насчитал целых 28, – это был великий воин. Умерших женщин просто закапывали, и не на кладбище, а в обычных ямах.
Увидев, что я уже достаточно восстановился после всех потрясений, отец взвалил мне на плечи мешок, и в сопровождении ещё четырёх караванщиков мы пошли к какому-то важному человеку продавать соль. Когда мы подошли, из лачуги вышел мужчина с ружьём, обёрнутый в потёртую парусину. Он долго торговался, а потом что-то прокричал, и из лачуги выбежали трое мальчишек и стали уносить мешки. Как сказал отец, это был очень уважаемый и богатый человек. Он владел собственным источником воды.
Провернув выгодную сделку, отец и караванщики на ходу возбуждённо обсуждали какие-то важные детали, насчёт корма для верблюдов, а я плёлся за ними и размышлял об истинных причинах своего присутствия здесь. Весь вечер, за трапезой в караван-сарае и после неё, в замутнённых зеркалах моей души читалась полная непрояснённость моего положения, и я бессилен был рассказать о ней отцу. Но мой отец узрел всё, и всё прочитал. Он подошёл ко мне и стал читать по моим глазам и угадал в них лишь несформулированные вопросы. Отец взял меня за руку и сказал, что мы пойдём на западную оконечность Сахары к побережью Атлантики, и увидим там чудеса. Да, мы отправимся туда и увидим их, он что-то слышал в одной деревеньке у Красного моря…
- В пустыне мы обретём мудрость, сын.
Я хотел возразить, что, по-моему, многое уже понял, но властным жестом он остановил меня:
- Мы найдём ответы на все вопросы. Ты сомневаешься?
- Ну, если так, - сказал я, - то стоит попробовать.
- Вот и хорошо. Главное, не впутывайся в религиозные диспуты и не смотри в сторону женщин, даже если они будут троекратно закутаны с головы до ног. И никаких теорий о справедливом устройстве общества!
Я с лёгкостью принял его условия. У меня не было иного выхода, так как я мечтал поскорее убраться отсюда любым способом.
Итак, мой отец попросил просто пойти с ним и ни во что не вмешиваться. Как я убедился позднее, в этом не было никакой необходимости. У людей, обитавших в этом регионе были весьма крепкие и устоявшиеся представления о мироустройстве и такое обострённое чувство справедливости, что в предстоявшем путешествии у меня появилось достаточно свободного времени, чтобы я помышлял исключительно о собственном выживании.
Дикие кочевники – друзья отца – дали нам карту, запас воды, лепёшек и верблюда по имени Нур-ад-Дин, самого спокойного и выносливого в стаде, и наша экспедиция выступила вслед заходящему солнцу.
Нур-ад-Дин оказался надменной заносчивой скотиной, с безразличным взглядом и тупым, самодовольным выражением морды. Ко всему прочему, он обладал противным голосом, не поддающимся описанию: это было непередаваемое сочетание хрюканья, стона, визга, ворчания и рёва. Нур-ад-Дин прекрасно понимал, что без него нам никуда не дойти, и мы полностью зависим от его настроения. А настроение у него, надо отметить, всегда было отвратительным. Но он тащил нашу поклажу, а его фекалиями мы топили костёр. Да, на дорогах пустыни, где нет деревьев, мы подбирали маленькие круглые твёрдые шарики верблюжьего помёта величиной с грецкий орех и высушивали на солнце: они служили нам топливом. Наверное, поэтому Нур-ад-Дин перестал нас во что-либо ставить.
Не стоит связываться с ним, говорил отец, иначе он сбросит нашу поклажу, истопчет, оплюёт, искусает нас и оставит в пустыне, надо немного потерпеть.
Однажды мы натолкнулись на лужу с грязью и хотели пополнить запасы воды. Однако Нур-ад-Дин, который не пил шесть дней, выхлебал её до дна, не оставив нам ни капли, и улёгся отдыхать.
Наш путь только начался, и мы стерпели это. Нам нужно было идти дальше.
- У народов северной Африки верблюжье мясо считается деликатесом, - сказал отец, передавая мне здоровенный зажаренный кусок.
- Уверен, без Нур-ад-Дина мы будем продвигаться быстрей, - отвечал ему я, тщательно пережёвывая пищу.
Мы уже второй день сидели в компании падальщиков, как пернатых, так и мелких сухопутных, и набирались сил перед дальнейшими переходами.
- Да, теперь дело поёдет легче, - соглашался отец, отгоняя от себя вконец обнаглевшего нубийского грифа.
На третий день меня тошнило от верблюжатины, она перестала казаться мне изысканным деликатесом. Поэтому мы организовали стервятникам отменный пир, когда полные сил мы, наконец, встали с намерениями выдвинуться вперёд, не доев большую часть туши. С собой мы взяли лишь ещё не начатые канистры с водой, которые тащил верблюд, и пошли дальше пешком.
Мне не было жаль Нур-ад-Дина. В конце концов, ему приходилось винить только самого себя, ведь ещё мистер Дарвин в далёком девятнадцатом веке поставил на верхнюю ступень эволюционной лестницы именно человека, а не какую-нибудь вьючную скотину.
Поначалу всё и на самом деле складывалось удачно для нас, пока отец не разжёг костёр нашей картой. Эту потерю мы заметили только на следующее утро, а пока отец грязно ругался, бесплодно стараясь добыть огонь из своей зажигалки:
- Зря я обменял увеличительные стёкла на это дерьмо!
- Возьми моё, - сказал я, и ещё несколько минут мы провели в увлекательной беседе, сидя у слабеющего пламени.
Отца вдруг заинтересовали подробности моей личной жизни:
- А что там насчёт этой девушки из варьете, ты вроде бы…
- Понимаешь, это было не совсем варьете.
- Конечно, понимаю, я не ханжа. Ведь она была жертвой обстоятельств?
- Вот именно.
Мы молчали и смотрели на огонь.
- А знаешь, я рад, что революция там победила! – неожиданно воскликнул я. – Всё это стоило затевать уже хотя бы потому, что теперь её сможет полюбить обычный парень – портовый грузчик или рабочий с металлургического завода. А ведь раньше он бы не смог себе этого позволить, у него попросту не хватило бы денег! Надеюсь, она стала учительницей в младших классах, как и мечтала, и у неё весёлый трудолюбивый муж и прекрасные дети. Вечерами они собираются вместе за столом, читают молитву и едят простую здоровую пищу. А по воскресеньям, красивые и нарядные, они идут в церковь, а затем на пляж, где лёжа под солнцем тропика Рака, смотрят и радуются, как рядом на песке играют их дети.
Отец оторвал свой взгляд от затухающего костра и многозначительно произнёс:
- Любовь – это змея, прикинувшаяся ожерельем, - в последнее время он часто общался со мной с помощью изощрённых восточных афоризмов.
- Поэтому я и не хочу дарить его кому-нибудь ещё.
На этих словах костёр окончательно погас, и в нём сгорела карта, которую отец машинально использовал вместо верблюжьего навоза.
Мой отец говорил, мы пойдём в пустыню и обретём мудрость. Дикие кочевники дали нам в дорогу карту, провиант и самого выносливого и спокойного верблюда. Теперь у нас не было ни карты, ни проводников, ни Нур-ад-Дина, и даже его фекалий у нас не было. А была у нас лишь странного вкуса вода, однако мы упорно двигались на запад. Мы долго плутали среди дюн, известковых останцов, солончаков, причудливых дефляционных скульптур – интуитивных произведений Эола; песчаная пустыня сменялась каменистой, иногда плавно переходила в засушливую саванну, и снова перед нами возникали океаны песка. Вот только свой корабль мы уже давно потеряли. Он сел на мель из-за своей высокомерной неосторожности, едва выйдя из гавани.
Я бы не сказал, будто это путешествие дало мне что-то в плане повышения интеллектуальных способностей. Скорее наоборот.
- Надо потерпеть ещё чуть-чуть, - неизменно подбадривал меня отец.
И я терпел и рассуждал про себя, признала бы моя мать в этих двух оборванных странниках, обессилено волочащихся с ржавыми канистрами, своего мужа и сына. Внимательно посмотрев на отца, я впервые искренне обрадовался отсутствию водоёма с чистой водой, который мог бы непредвзято отразить моё нынешнее изображение.
Резкий контраст суточных температур и странная по вкусу вода, которую надо было экономить, – это не самые серьёзные испытания, выпавшие на нашу долю.
Мы не ели уже четыре дня, когда заметили стадо довольно крупных антилоп, со спирально закрученными рогами.
- Кажется, это аддаксы, - почему-то именно в этот решающий для нас момент мне захотелось блеснуть своими познаниями в зоологии.
Отец с полным отчуждением посмотрел на меня. Я был раздавлен его взглядом.
Совершенно не заботясь о маскировке и направлении ветра, мы, два опаснейших хищника четвертичного периода, два хладнокровных охотника, запрограммированных на убийство, упрямо ползли на четвереньках в сторону стада. По всей видимости, антилопы никогда прежде не встречали существ, подобных нам, и потому совершенно нас не пугались. Мы подползли к ним вплотную, и тут ко мне подошёл один детёныш, и стал меня обнюхивать.
Я ощущал себя палачом в нацистском концлагере, засовывающим еврейских детей в печь крематория, когда сворачивал ему шею.
- Молодец, сынок! Давай, души его! – вытаращив глаза, дико кричал отец. – Теперь я вижу, ты стал настоящим мужчиной.
В другой раз от голода нас спасли жабы, которых мы случайно откопали в песке. Они находились в анабиозе, и ничего не поняли. Раз в несколько лет здесь шли дожди, и эти жабы ненадолго просыпались, чтобы успеть спариться, и снова засыпали до следующей хорошей погоды. А сейчас погода была скверная, но благодаря этим засохшим жабам, почти полностью обезвоженным, мы выжили и продолжили поиски.
С того дня, как мы потеряли Нур-ад-Дина, у меня на языке постоянно вертелся один вопрос. После стольких лишений, я всё же решился его задать:
- Отец, та вода, что дали нам твои бывшие соплеменники, - начал, было, я, делая маленькие глотки из фляги.
- Да, сын?
- По-моему, это верблюжья моча!
Мой отец не стал разубеждать меня в этом, упрекнув меня тем, что откуда бы дикие кочевники взяли для нас столько воды, когда они сами терпят большую нужду. К тому же, моча верблюдов, по их мнению, была весьма полезна для здоровья. Я пристыжено замолчал, и залпом допил содержимое фляги.
Как-то раз нас окружили чернокожие люди с копьями и луками. Очевидно, сила Кориолиса отнесла нас к югу. Чернокожие люди спросили нас, кто мы такие.
- Мы путешественники из далёких северных стран, собиратели легенд и сказаний, - быстро ответил отец, из опасения, как я не вставил чего-нибудь лишнего. Хотя этот приём был не нов для меня, я уже использовал его в Гренландии, выискивая стойбища эскимосов в окрестностях Скорсбисунна.
- Очень хорошо, - сказал высокий негр, с утыканным деревянными украшениями лицом. Наверное, он имел успех у женщин. – А мы – народ бамбара, и поведаем вам историю о Пембе.
Он сделал знак своим людям, и к нам подошёл самый старший из них по возрасту. Я дал ему пустую коробку из-под сигар и сказал, чтобы он говорил в неё. Старый воин отложил копьё, присел на корточки, и с самым сосредоточенным видом начал говорить в коробку, а остальные расположились подле нас полукругом и очень внимательно слушали, иногда согласно кивая головами, словно подтверждая: «Да, всё так и было».
Вот какая история оказалась в пустой коробке:
«Пемба, произошедший от духа Йо, перемещался в пространстве в вихревом движении; он бросил вверх то, что позднее было названо Фаро. Через семь лет Пемба опустился на землю, превратившись в семя; из семени выросло дерево баланза, которое вскоре засохло. Остался только древесный брус – пембеле – воплощение Пембы. Когда Пемба-пембеле стал передвигаться, ветер пригнал скопившиеся под ним продукты его гниения к груде земли. Пемба с помощью своей слюны замесил эту массу, придал ей форму, вложил в неё душу – дыхание. На пятый день создал таким образом Мусо Корони Кундье и сделал своей женой. Она породила растения и животных. Чтобы продолжить работу созидания, Пемба попросил Мусо Корони Кундье посадить его в землю, тут же пустил корни и материализовался в виде дерева. С этого момента Пембу стали называть Баланзой.
Однажды люди, рождённые Фаро, придя к этому дереву, увидели, что оно остаётся зелёным и в сухой сезон. Это вызвало почитание Баланзы. Баланза обучил людей добыванию огня посредством трения двух камней. Ему начали приносить в жертву ореховое масло, а в дальнейшем, когда распространилась на земле жизнь, по его требованию – человеческую кровь; дважды в год ею окропляли ствол дерева, и оно возрождалось. Баланза же обновлял и омолаживал людей. По его приказу люди вырезали из дерева фаллос и поместили его на стволе. Баланза проклял Мусо Корони Кундье, которая, узнав о его связях с другими женщинами, отказалась от близости с ним. Однако жертвоприношение кровью очень истощало людей; кроме того, возрастающее число людей вызвало голод. Против могущества Баланзы восстал Фаро. Долгая и ожесточённая борьба между Фаро и Баланзой, который вырвал себя с корнем и пошёл навстречу Фаро, кончилась победой Фаро. Люди покинули Баланзу и были им прокляты. Начались болезни, возникли раздоры. Тогда восемь старейшин принесли Баланзе в жертву свою кровь. Баланза, возвестив им приход на землю смерти, их, как совершивших жертвоприношение, от смерти уберёг, превратив в птиц татугу конони, имеющих власть над огнём. Они почитаются кузнецами и предохраняют гончаров от ожогов.
Баланза же цвёл и приносил плоды, которые, так же как и листья, содержали кровь людей. Однажды некий человек срезал все почки у дерева. Испугавшись содеянного, он бежал, но был настигнут смертью. Баланза приказал родителям, нашедшим своего умершего сына, растолочь его кости и посыпать ими искалеченные ветки. Затем Баланза объявил, что больше не нуждается в крови людей, но они не будут больше омолаживаться. Так из-за проклятия Баланзы среди людей появилась смерть».
- Отлично, - сказал отец, - вот только что там насчёт того, что позднее было названо Фаро?
Ну как же, встряхнул головой старик (и вместе с ним встряхнули головой и другие чернокожие воины с копьями), и продолжил диктовку своей запутанной мифологии:
«Основное местонахождение Фаро – река Нигер; но он вездесущ, посещает все воды. У Фаро уши прикрыты двумя плавниками, перепончатый хвост. Фаро создал семь небес, породил духа воздуха Телико, в виде воды пролил жизнь на землю. Когда Фаро растёкся по земле и увидел, что создание земли, начатое Пембой, не закончено, он наполнил водой пустоты, образовав источники. Оплодотворённый вибрацией, Фаро на пустынном холме породил двух близнецов; с их рождением выросла первая трава, появились скорпионы, которые должны были защищать близнецов. Затем на холм упала обильная роса и образовала источник; из него вытек ручей, течение которого направляла рыба кокони. Другая рыба кокони понесла Фаро и его детей на своей спине; поток увлёк их в водяное жилище. Фаро создал также рыб, населил моря и реки пресмыкающимися и другими животными, затем поднялся на небо. Когда на земле начался голод из-за непомерно возросшего числа людей и истощение их усиливалось от потери крови во время жертвоприношений Баланзе, Фаро научил людей есть дикорастущие томаты. Первой попробовала их одна женщина, упавшая от голода в обморок. Съеденные ею томаты превратились в кровь, и её силы восстановились. Она пошла искупаться в Нигере, а Фаро, находившийся в воде, схватил её, вскрыл живот и съел красную мякоть от томатов. Он сосчитал зёрна от плодов – их оказалось семь. В каждом томате была кровь и вложенный Фаро основной элемент человеческого существа (принцип жизни), представляемый числом семь.
Восставший против Баланзы Фаро потребовал положить конец рождению людей от союза женщин с деревом. Фаро выиграл битву с Баланзой. Женщины стали приходить к реке и пить воду, в которую Фаро тайно подмешивал томаты; таким образом происходило оплодотворение женщин, производивших на свет человеческие существа – близнецов с гибкими конечностями, без суставов. Люди, познавшие из-за проклятия Баланзы болезни и смерть, обратились к Фаро за помощью, который обещал давать им дождь, но потребовал почитания воды. Он обучил людей слову и языку. Чтобы люди были пригодны к физическому труду, Фаро снабдил их суставами. Он отменил рождение близнецов, наделив каждое существо двойником (дья), находящимся в воде. Фаро определил четыре страны света и установил границы вселенной, измерил высоту неба, глубину земли, расстояние между странами света; учредил время, ввёл сезоны и заменил первоначальный мрак регулярной сменой дня и ночи. Землю он разделил на семь частей, которые соответствуют семи небесам; на земле создал морскую бездну, вырыл первые колодцы, водоёмы, русла рек; ввёл режим дождей. Фаро классифицировал животных и растения; людей распределил по расам и кастам, начиная с рабов. Назначил каждому виду живых существ, чтобы предохранить их от вырождения, род пищи и пищевые запреты. Через кузнецов Фаро дал человеку восемь зёрен злаков, созданных одновременно с людьми, но хранившихся тайно на небе. Эти восемь зёрен – основа пропитания и основа человеческого существа, люди носят их в ключицах. За всеобщим порядком наблюдают представители Фаро – духи; с их помощью Фаро руководит всеми видами деятельности».
Мы очень вежливо поблагодарили народ бамбара за увлекательное повествование, взяли коробку и пошли прямиком на северо-запад.
Затем мы повстречали людей с пепельно-серой кожей. Мы подумали, это призраки, но они оказались маленьким племенем скотоводов с оригинальными методиками для косметических процедур. Каждый день они обсыпали себя золой и втирали её по всему телу, это было полезно для их волос и кожи. Так утверждала одна пастушка, когда мы пополняли запасы жидкости мочой их скота. По целебным свойствам она оказалась ничем не хуже верблюжьей. За их щедрость мы подарили им коробку из-под сигар, в которой заключался миф о Пембе, Фаро и появлении смерти. Люди с пепельно-серой кожей были рады нам. Они огорчились, когда мы покинули их.
Преодолев очередные километры изнуряющего пути, мы увидели ярко разряженную процессию, которая медленно двигалась с корзинами на головах, и издавала пение. На вопрос, куда идут все эти люди, нам ответили, что они несут дары отшельнику, живущему в термитнике, который всё познал, и хочет, чтобы его оставили в покое.
- Но зачем вы тогда идёте к нему?
- Мы надеемся, что он поделиться с нами хотя бы частью своих знаний, и за это мы отдадим ему все наши корзины.
Отец загадочно переглянулся со мной. Так переглядываются люди, которые делят на двоих одну тайну. В предчувствии неминуемой развязки и постоянно переглядываясь, мы пошли вслед за процессией на некотором отдалении. Отец был явно возбуждён и довольно облизывал самые уголки пересохших губ. В тот момент, сравнение с гиеновидными собаками, которые загнали обессилившую газель, и вот-вот повалят её на землю, совершенно не казалось мне некорректным.
Пройдя ещё немного, мы заметили куполообразное сооружение заброшенного термитника. А потом я увидел, как из него выбежал странный человек в рваных лохмотьях с большой дубиной в левой руке, и с диким рёвом бросился на процессию.
Я вспомнил далёкое детство и страницы учебника истории. Я видел таких созданий на картинках, иллюстрирующих главы, посвященные человеческим сообществам палеолита.
Люди, составлявшие недавно организованную толпу, в страхе побросали корзины, и кинулись кто куда в рассыпную.
Промчавшаяся мимо нас женщина кричала: «Он святой! Святой!», а другая твердила своей подруге: «Я же говорила, надо было заготовить больше корзин!».
Когда все разбежались, отшельник в рваных лохмотьях, который жил в термитнике и всё познал, подошёл к корзинам, и стал жадно поглощать их питательное содержимое. С некоторой опаской мы приблизились к нему.
Я бы сказал, пустыня наложила на весь его облик некую печать парадоксальности. Вероятно, эту самую печать он уловил и на наших физиономиях, потому что вдруг взял одну корзину, отнёс её поближе к термитнику и, отложив дубину в сторону, уселся к нам спиной.
Мы подошли к нему вплотную и сели рядом. Он рассматривал хаотично разбросанные на земле кости какого-то животного и делал для себя важные выводы. Отец осторожно объяснил, что мы давно скитаемся по пустыне в поисках ответов на сакраментальные загадки бытия, подчинённые нетривиальной высшей цели, и попросил обрисовать доступные магистрали её достижения.
Отшельник с жалостью посмотрел на нас, сгрёб кости и кинул их заново. Кости сказали ему, что цели достигает лишь тот, кого пути её достижения абсолютно не волнуют. Впрочем, как и сама цель.
- Отец, а что это была за цель, о которой ты упомянул? – спросил я, после того, как мы покинули отшельника. Уходя, мы тайком прихватили четыре корзины с продуктами. Хотя отшельник, похоже, вообще больше не обращал на нас внимания.
Отец задумчиво постоял и развернулся обратно. Мы снова подошли к термитнику. Однако отшельник, завидев нас, взял дубину и, угрожающе рыча, стал продвигаться в нашем направлении огромными прыжками. Мы испугались и убежали от него. С тех пор мы боялись термитников и обходили их стороной.
Мы искали в пустыне мудрость, а в итоге нашли Жана-Луи Бриссаля.
Мы встретили в пустыне лежащего на песке человека, с признаками вот-вот собирающейся уходить жизни. Отец смочил его рот остатками воды, которую нам любезно предоставили дикие кочевники, и он тут же очнулся. Человек представился: «Жан-Луи Бриссаль, известный автогонщик. Я расскажу вам, как попал в это место, и что случилось со мной до этого».
Рассказ Луи Бриссаля:
Отпраздновав Рождество с семьёй в Тулузе, я, как обычно, отправился участвовать в очередном ралли Париж-Дакар. Я неплохо ехал, и даже выиграл один из первых этапов. Однажды, прямо посреди пустыни, мою машину остановил негр в форме малийской полиции и попросил показать водительское удостоверение.
- В чём дело? – спросил мой штурман.
- Вы превысили скорость, - сказал полицейский.
- Но мы участвуем в ралли-рейде! – продолжал возмущаться штурман. – К тому же, я не вижу, чтобы мы ехали по дороге, и населённых пунктов поблизости.
Негр в полицейской форме сразу патологически побелел и, раздувая ноздри, стал орать на нас, что мы не у себя в стране, где можем разъезжать хоть по тротуарам и плевать на правила дорожного движения, принятые в развитых странах.
Затем из-за бархана появились ещё трое в форме, они выволокли нас из машины и отвели в тёмный вонючий барак.
- А может это были обыкновенные повстанцы или бандиты? – спросил я.
- Нет, - с ходу отмёл моё предположение Жан-Луи и показал следы от побоев, - повстанцы давно бы отрубили мне голову. – И у меня больше не возникло сомнений относительно происхождения этих следов.
Так вот, продолжил Жан-Луи, нас посадили в барак, где два раза в день давали кусок какого-то сухожилия или сегмент кишечника, и поили водой, наподобие вашей. Меня оштрафовали за превышение скорости, а в адрес моего штурмана было выдвинуто обвинение в разжигании расовой и межнациональной розни, когда, не сумев переварить кусок жилы, он слишком громко высказал свои претензии к «черномазым обезьянам» по поводу их кулинарии. Больше я его не видел. Как и свой багги, который я с такой любовью собрал собственными руками в своём гараже под Тулузой. Никто из полицейских не стал объяснять мне, на каком месте я теперь шёл в общем зачёте, и на чём должен добираться до Дакара. Однако один мальчишка, после того, как я отдал ему шнурки от своих ботинок, рассказал мне, как полицейские вроде бы продали мой багги старому шейху, коллекционеру всяких диковин из ближайшего большого города, вот я и пошёл туда. Только поблизости больших городов никогда не было, чёрт бы их побрал! Хотел бы я посмотреть им всем в глаза, когда доберусь до Дакара!
Жан-Луи Бриссаль яростно сжал кулаки, и долго грозился посмотреть им всем куда надо, пока отец не предложил выпить воды и успокоиться:
- Это будет нелегко, но мы отыщем твой багги.
Без карты, проводников и верблюдов, зато с Жаном-Луи Бриссалем, мы набрели на город в оазисе, после утомительных ночных переходов по пустыне показавшийся мне огромной агломерацией, расползшейся до горизонта, с небоскрёбами и частными особняками.
Жители этого города были очень религиозны и свято блюли предписания священной книги. Согласно обычаям, когда у них случались какие-нибудь радостные события, например свадьба или рождение сына, то они резали баранов, пекли сладости и раздавали угощение на улице всем подряд. Так как в этом городе постоянно что-то происходило, каждый день мы наедались до отвала и решили задержаться в нём подольше, дабы навести как можно больше справок о пропавшем багги и получить полную информацию из достоверных источников.
Очевидно, первое время мы напоминали правоверным странствующих дервишей из их средневековых сказок, поэтому охотно давали деньги и приглашали на трапезы. Как я понял, таким образом их пророк завещал им бороться с нищетой. Но, так как они сильно обижались, когда я пытался отказывать им в своём обществе под предлогом переедания, то нам пришлось снова уйти в пустыню. За то время, пока мы жили на улице, нам удалось накопить много денег. Мы наняли водителя старого джипа и купили цистерну воды. Сначала она показалась мне подозрительно безвкусной, и я не мог её пить. На наше счастье, дорогу нам пересёк караван верблюдов. Я подарил им на память зеркало заднего вида.
Я поспешил назвать поселение в оазисе крупной агломерацией. По сравнению со следующим городом – это была маленькая деревушка. Мы отослали водителя обратно, оставив ему цистерну со всей оставшейся водой, и пошли наводить справки.
Всё опять повторилось заново. Не пройдя и двух кварталов, мы нарвались на красильщика Ахмеда, у которого родился сын. Он как раз выходил очень довольный из дверей приюта для стариков, где только что сделал вакуф.
- Вакуф – это добровольные пожертвования. Все больницы, приюты и школы в нашем городе построены на них, - говорил красильщик, с гордостью показывая выданные в приюте квитанции, где чёрным по белому, арабскими цифрами, было указано, сколько Ахмед-ад-Данаф, владеющий красильней, отдал на его нужды. – Каждую неделю я откладываю на вакуф десятую часть прибыли. Аллах воздаст за это вдвойне!
Это было неплохое вложение капитала.
- Наверно, на его небесном счету уже набежала порядочная сумма? – съязвил я в конфиденциальном разговоре с отцом, состоявшимся вечером.
- Не вижу поводов для иронии, - раздражённо ответил отец, - для них это так же естественно, как и молиться пять раз в день. Почему бы тебе не признать, что это по-своему очень эффективная мера борьбы с бедностью?
- А куда он денет квитанцию, которую ему выдали в приюте? Предъявит на Страшном Суде?
- Он покажет её своим детям, и те будут делать то же самое. И откуда в тебе вдруг появилось столько цинизма? – неодобрительно добавил отец.
Но до этого разговора было ещё далеко, ибо Ахмед пригласил нас троих к себе домой в качестве почётных гостей.
- Ешьте, веселитесь, - сиял от счастья Ахмед, - вы принесли свет в наш дом!
- А если бы ваша жена родила дочь, Ахмед, был бы такой же большой праздник? – полюбопытствовал я.
- Что, почему?.. Она и так родила дочь в прошлый раз, а у нас тех жён, которые рожают двух дочерей подряд, выгоняют из дома. Ладно, шучу.
Конечно такого бы праздника не было, но, посуди сам, те супруги, у которых появляются только девочки, явно чем-то прогневили Аллаха или не уважают своих мужей. Не хотел бы я оказаться на их месте. Представь, какая радость для мужчины рождение сына, а она будет приносить тебе дочерей одну за одной. Нет, такая жена - наказание за грехи.
Знавал я одного нечистого на руку погонщика, страшного сквернослова, и любящего азартную игру. Он всё ждал наследника, а жена его рожала только дочерей: одну, вторую, пятую, восьмую, девятую – одних девчонок. А он страшно злился, проигрывал все деньги и ещё больше поносил мусульман. После одиннадцатой дочки, уже с какой-то фатальной обреченностью игрока, который одиннадцать раз подряд бросает кости, и каждый раз у него выпадает одна и та же комбинация, он взял вторую жену, продолжая яростно обрабатывать первую в отведённые для неё ночи. Так вот, тот погонщик взял вторую жену, а та вообще оказалась бесплодной. Как он обругал тогда весь свет, ведает один Аллах. А пока первая жена подарила ему ещё двух дочерей.
Тогда он женился в третий раз, и третья жена со второй попытки, пополнив для начала семью погонщика очередной девочкой, осчастливила его, наконец, мальчиком, да не одним, а целой тройней! Не знаю, чем всё это кончилось… я же говорю, погонщик был очень бедный, да и те малые деньги, которые у него изредка водились, проигрывал в кости, и всю эту ораву он не мог прокормить. По-моему, они все умерли с голоду, а может я чего и напутал…
- Вы баловень судьбы, Ахмед, - поздравил его я.
- Конечно, - скромно согласился красильщик.
Перед сном у нас с отцом состоялся тот самый конфиденциальный разговор.
- Отец, не подумай, будто мне не по душе все эти люди с их праздниками, но Жан-Луи интересовался, когда мы начнём искать его багги.
- Сынок, выслушай историю, которую мне поведал один караванщик. Надеюсь, ты поймёшь, что значит здесь быть гостем.
Однажды во время песчаной бури к кочевнику зашёл человек и попросил убежища. А племянник кочевника узнал его и сказал: «Это тот самый человек, который убил твоего сына в случайной стычке у источника». Но по законам гостеприимства он не мог отказать, накормил того человека и уложил спать. Наутро буря стихла, и человек ушёл, поблагодарив хозяина. Кочевник подождал три дня и ещё одну треть, как положено, отправился на поиски, чтобы совершить справедливую месть, и нашёл убийцу своего сына через 12 дней, недалеко от развалин старой крепости, когда тот лежал без движения и умирал от жажды. Он дал ему воды, посадил на верблюда и отвёз в ближайшее поселение, где был лекарь. Кочевник прознал, в каком поселении жил убийца сына, и отправился туда. Он подкараулил того человека на улице и хотел убить, но тот успел обернуться, и узнал кочевника. И человек обрадовался и пригласил кочевника домой. Он сказал родственникам: «Это тот самый кочевник, который дважды спас меня, сначала дав приют в песчаную бурю, а затем, – когда я умирал в пустыне от жажды». И кочевника приветствовали, точно брата, и он гостил у них ровно три дня и одну треть. А когда срок вышел, кочевник признался, что нашёл его в пустыне, чтобы отомстить за кровь сына, которого убил человек (а звали его Джамал, и он был уважаемым торговцем на медине). Тогда Джамал подозвал к себе старшего сына, вложил в руки кочевника нож и молча ушёл в дом.
- И чем всё это кончилось?
- Кочевник оценил благородство Джамала, выбросил нож, и они стали друг другу, как братья. Вот что такое закон гостеприимства!
- Отец, твои истории, несомненно, заинтересовали бы настоящих собирателей фольклора.
- Сынок, лучше послушай, что я тебе скажу. Аллах ведь не даром дал человеку два уха и один рот, догадываешься почему?
Я ответил, что пока не усмотрел никакой взаимосвязи.
- Это затем, чтобы ты побольше слушал, и поменьше говорил, - и я услышал, как на соседней кровати отец переворачивается на другой бок.
Пораскинув мозгами, я провёл некоторые аналогии:
- Отец, я тут подумал… у человека ведь две почки и всего одна печень, к чему бы это?
Ответом мне служил лишь умиротворяющий, близкородственный храп, под который я так часто мгновенно засыпал в детстве.
Положенные три дня, и даже ещё одна треть, пролетели незаметно, и с чувством хорошо выполненного долга мы были готовы покинуть этот гостеприимный дом. Но тут ко мне подошёл хозяин, и попросил о маленьком одолжении. «Конечно, просите о чём угодно», - сказал я.
- Дело в том, - начал он, - что моя младшая дочь Анис, отрада моего сердца и отдохновение для глаз, хочет заново выйти за своего бывшего мужа.
- Отлично, думаю, это правильно, - выдал я хороший совет, тщательно подбирая нужные интонации, боясь попасть впросак.
- Конечно, ведь они так любят друг друга! – поддержал меня Ахмед. – Однако это невозможно.
- Почему? Если хочет, пусть выходит за него, - чувствуя поддержку Ахмеда, я стал излагать свою позицию по этому вопросу более решительно.
- Да, но она разводилась с ним уже три раза, а третий развод – окончательный.
- Но неужели ничего нельзя поделать, - я уже начал сомневаться в своей компетенции по поводу бракоразводных процессов.
- Можно, - хитро прищурился красильщик, - есть один способ. В священной книге написано, что если женщина выйдет замуж за другого, то затем снова может вернуться к своему предыдущему мужу. Мой дорогой гость, если сегодня мы сыграем вашу свадьбу, то завтра утром ты разведёшься с ней и отдашь мне.
- А ничего, что я не исповедую ислам, - на всякий случай уточнил я.
- Но мы же современные цивилизованные люди! Всё это будет как бы не по-настоящему, однако традиции будут соблюдены, и в их доме снова зажжется лампада Аллаха!
Я, не колеблясь, ответил, что с удовольствием помогу заново разжечь эту лампаду, тем более всё это будет как бы не по-настоящему. Было бы странно, если бы я не вошёл в их положение. И, хотя я и не испытывал до сих пор особой симпатии к традициям, в данном конкретном случае мне было неудобно отказать. Мы быстро заключили устный договор с Ахмедом – отцом моей невесты, и её бывшим мужем, а потом хорошенько погуляли на моей свадьбе. Все деньги и драгоценности, которые мы насобирали, нищенствуя на улицах, я отдал в качестве выкупа за невесту. Я ни в чём не отходил от обычаев.
Отец одобрил моё решение и даже похвалил за то, что я ничего ему не сказал.
Краем уха, стараясь неуклонно следовать афористичным наставлениям отца, из разговоров прислуги и других гостей мне удалось вычленить следующую информацию: Анис исполнилось 15 лет, и полгода назад её насильно выдали за богатого торговца тканями. Я не стал вдаваться в подробности трёх разводов, однако все утверждали, будто эти двое друг в друге души не чаяли, и ни дня не могли провести в разлуке.
- Это всё неуёмный темперамент юности, - уверял меня Ахмед, - моя дочь просто создана для брака.
- В этом возрасте никто не застрахован от ошибок, - соглашался я.
Ближе к вечеру мне всё больше и больше начинали нравиться традиции. Согласно им, на свадьбе не было иных женщин, кроме полуобнажённых танцовщиц, а свою суррогатную жену я должен был увидеть впервые лишь в своих покоях.
Должен признаться, танцовщицы выделывали такие движения своими бёдрами, грудями и животами, что я забыл, на чьей свадьбе нахожусь, и никак не хотел уходить. Отец и бывший муж моей невесты возлежали на подушках и курили какую-то дрянь. Они обсуждали цены на товары, хлопали в такт музыке и предлагали курить с ними. Я заявил, лучше бы чего-нибудь выпить, и мне тут же принесли бутылку с прозрачной жидкостью. На этикетке я с удивлением прочитал «Водка Столичная».
- Это подарок советских инженеров, они строили электростанцию недалеко отсюда, - пояснил хозяин.
Когда я отхлебнул полбутылки, то невольно задумался, не совершаю ли я чего-нибудь предосудительного. Поймав мой вопросительный взгляд, Ахмед сразу же предотвратил мои сомнения:
- Ничего, это же всё понарошку.
Покончив с бутылкой, мне захотелось приобщиться к танцевальному искусству арабского мира. Но красильщик сделал знак, и танцовщицы с музыкантами вмиг исчезли.
- Наверное, тебе пора, - напутствовал меня Ахмед. – Всё будет в порядке. Ложись, поспи, а завтра отдашь мне дочку, и я разведу вас, как и договорились.
Меня затолкнули в отведённую для брачной ночи комнату, и я, как обычно, начал не раздеваясь ложиться спать на полу. Вероятно, за время блуждания по пустыне мой организм перестроился на обмен веществ без участия этиловых соединений, да и жаркий аридный климат не способствовал употреблению «Столичной водки» в нормальных количествах.
Тут я почувствовал чьё-то постороннее присутствие и попытался сфокусировать зрение. На краю кровати сидела стройная черноволосая девушка. На ум мне почему-то тотчас же пришли дивноокие гурии и полногрудые сверстницы, неминуемые встречи с которыми обещают малолетним террористам-смертникам нечестивые имамы в Палестине. Она помогла мне подняться, усадила на своё место, а сама опустилась на колени.
- Тебе чего? – спросил я.
Как я понял, она хотела омыть мои ноги, дабы отдать дань уважению традициям.
Затем, чтобы хоть как-то соблюсти древние ритуалы, она станцевала передо мной, будучи слегка прикрытой маленьким куском прозрачной материи. «Наверное, этим торгует её бывший муж», - вдруг подумалось мне. Я не прекращал напоминать себе, что всё это понарошку, и не уставал повторять это заклинание, когда она зачем-то стянула с меня одежду.
Скорее всего, мы соблюли все традиции, и я с облегчением повернулся набок, чтобы поскорей заснуть. Однако Анис быстро переоделась, включила музыку и начала танцевать новую костюмированную миниатюру. Невольно я вспомнил о пилоте-контрабандисте, и о чудесных снадобьях из копулятивных органов бенгальских тигров. Но, собрав последние силы и, проклиная «Столичную водку» в совокупности с жарким аридным климатом, я досмотрел-таки это представление до конца. Я неукоснительно следовал всем обрядам свадебной церемонии, чтобы её отец и бывший муж ни в чём не смогли упрекнуть меня впоследствии.
Процедура развода была невероятно проста. Утром я трижды произнёс «Развожусь!» в присутствии четырёх свидетелей, и пошёл спать. Все эти традиции меня несколько утомили.
За все мои старания хозяин вознаградил меня всевозможными дарами и пригласил на свадьбу Анис, теперь уже в качестве почётного гостя. Наконец-то я мог спокойно воспользоваться сувенирами советских инженеров, не боясь запятнать свою репутацию в неподобающее время. Добывать деньги на свадебные подарки молодожёнам отец послал Жана-Луи.
И мы предавались чревоугодию, пели и танцевали три дня подряд, пока на четвёртое утро ко мне не подошёл Жан-Луи, уничтожающий праздник.
- Мой багги, - уныло процедил он, - я до сих пор ничего не знаю о нём, и о финишной классификации.
Я полностью согласился с ним в том, что нам не стоит излишне злоупотреблять радушным гостеприимством этих прекрасных последователей Мухаммада. Мы разыскали отца, который что-то весело рассказывал танцовщицам, и попробовали распрощаться с Ахмедом. После долгих уговоров он заставил принять нас цистерну воды и порекомендовал «отличного водителя», жившего неподалёку.
- Настоящий «лис пустыни», - уверял нас Ахмед. И, не желая отпускать нас, довел прямо до его дома.
Водителя звали Юсуф, он владел некоей конструкцией с четырьмя колёсами, бампером и лобовым стеклом, словом, - надёжным средством передвижения. Он не любил болтать попусту, и за полцистерны воды согласился везти нас куда угодно. Пока он сливал свою долю жене и детям, я спросил у Жана-Луи, какие шансы занять хорошее место. Жан-Луи апатично пожал плечами, и сел рядом с водителем.
Поехать прямиком на запад у нас не вышло, ибо Юсуф то и дело совершал вынужденные круговые маневры, объезжая минные поля. Жан-Луи признался отцу, что даже он – опытный автогонщик – не смог бы так ловко управляться с этой развалиной.
Часто на обочинах дорог я видел детей, подорвавшихся на противопехотных минах, у которых были оторваны ноги. Иногда мы слышали стрельбу и замечали в отдалении беспорядочно бегающих людей с оружием. Однажды я не выдержал и задал глупый риторический вопрос:
- И что это такие за повстанцы, в чьей стране дети ходят на костылях, потому что половина территории заминирована. Ради чего они носятся со своими дурацкими знамёнами, на которые вместо нормальных общечеловеческих символов поместили автомат Калашникова?! У них вообще существует какая-нибудь внятная идея, которая их объединяет?
Наш водитель недовольно хмыкнул, и отец сделал мне знак, чтобы я не заводил по новой свою хрестоматийную историю про один восхитительный мятеж, на таком же великолепном острове.
А пока справа от нас прогремел взрыв, и перед лобовым стеклом пролетели фрагменты какого-то не опознаваемого дикого животного, которое, очевидно, ошибочно считало участие в боевых действиях исключительной привилегией людей.
- Море поссорилось с ветром, – а пострадала лодка, - в очередной раз блеснул цитатой отец.
Водитель выругался, и мы ехали, не проронив ни слова, пока не встретили на дороге табличку «Территория, свободная от мин».
- Ну слава богу, - с облегчением выдохнул отец.
- Дави на газ, Юсуф, - вскрикнул заметно повеселевший Жан-Луи. – Кстати, почему ты не участвуешь в «Дакаре», полагаю, мы бы без особых проблем заняли с тобой верхние ступеньки подиума?
На секунду мне даже показалось, что Юсуф ухмыльнулся парой мимических мышц.
Через десять минут беззаботной езды по «территории, свободной от мин», наше средство передвижения лежало на боку с необратимыми изменениями несущей конструкции. Мы кое-как выбрались из кабины, и стали восхищаться чувством юмора людей, которые умели так тонко шутить.
- Да сократит Аллах их дни! – сокрушался Юсуф, склонившись над капотом своей раскуроченной машины.
- Ничего, дружище, - утешал его Жан-Луи, - как только я найду свой багги, то подарю его тебе. Мы обязательно выиграем этот марафон в следующем году!
- У вас есть богатые родственники, которые бы не пожалели заплатить за вас выкуп? - спросил Жан-Луи, и без какой-либо надежды посмотрел на нас. – Черт возьми, лучше б я остался сидеть в бараке со штурманом.
- Куда нас ведут? – безразлично спросил отец.
- Похоже на стадион, - высказал я свою гипотезу по поводу маловразумительного архитектурного сооружения, к которому нас сопровождали девять бородатых мужчин с автоматами.
- Так я и знал, - пробурчал Жан-Луи, - они любят проводить публичные казни на спортивных аренах.
Это действительно был стадион. По краям поля стояли наспех сколоченные деревянные трибуны, а за воротами моё внимание сразу же приковала цистерна с загадочной надписью «Мюрццушлаг».
Я и раньше слышал о принципах олимпизма, «честной игры» и о мсье де Кубертене. Жан-Луи готовил нас к худшему, но как же мы недооценивали раньше всю глубину простой фразы: «О Спорт – ты Мир!».
Мы очутились в городе, где главным лицом был одиозный полевой командир Абдаллах аль-Касри, отряды которого контролировали множество населённых пунктов в этом регионе. А ещё город славился своей футбольной командой. Надо отдать должное, организация дела для этой местности была на высоте. Абдаллах распорядился построить на окраине города «новёхонький красавец-стадион», как только землю под него расчистили от мин. И нас сразу же пригласили по достоинству оценить старания властей по привлечению внимания населения к спортивным мероприятиям.
- Ты знаешь, наша команда вышла на международный уровень, да и все здесь очень любят футбол, - хвалился Абдаллах.
Конечно я уже успел понять это, хотя стиль боления оказался для меня, скажем так, не очень привычен. Весь матч проходил в полной тишине, и только когда забивался гол в чужие ворота, все начинали кричать «Аллах акбар!» и стрелять в воздух из винтовок и автоматов. Что происходило, когда мяч залетал в ворота хозяев, я спрашивать постеснялся. А надо отметить, при мне этого не случилось ни разу.
Мы сидели на VIP-трибуне, там были скамейки. Абдаллах с гордостью рассказывал, как его «Неудержимые носороги» вошли в историю мирового футбола:
- Вообще-то в нашей стране не проводится внутреннего чемпионата, да у нас и страны-то, как таковой нет. Но в качестве эксперимента, нам разрешили участвовать в розыгрыше Кубка Африканской Конфедерации Футбола, начиная с первого квалификационного раунда.
Жребий свёл нас с коллективом из Мадагаскара. Первый матч в Амбувумбе сложился для нас не слишком удачно, мы не успели акклиматизироваться, поэтому проиграли 1:7. Однако на ответный поединок мадагаскарская дружина почему-то не прибыла…
Тем временем на блёкло-изумрудном газоне нашего «красавца-стадиона» «Носороги» наконец-то дожали неизвестного мне соперника и пропихнули-таки мяч в сетку. Абдаллах временно забыл обо мне, истории мирового футбола и обо всём на свете, вскочил с места и открыл пальбу по воздуху с кличем «Аллах акбар!». Придя в себя, он продолжил:
- Но нашу команду это не смутило. У нас, как всегда, собрались полные трибуны, и руководство клуба приняло решение играть! Мы не могли проявить неуважение к собственным болельщикам, которые поддерживали нас в любых, даже самых безвыходных ситуациях. Как патрон команды, на предматчевой установке я жёстко сказал игрокам, чтобы они отдались игре полностью и не смели валять на поле дурака.
«Вы должны выложиться на все 150 процентов», - инструктировал их я. И это привело к настоящей голевой феерии, мои слова не пропали даром! По договорённости с инспектором матча, перерыв между таймами отменили. Это был незабываемый спектакль, триумф атакующей игры и комбинационного стиля. Мы порвали их 108:0, почти два гола в минуту! Спустя 92 минуты, компенсировав отведённое на замены время (мы предоставили шанс проявить себя всем запасным), судья дал финальный свисток, зафиксировав этот, безусловно, феноменальный счёт. Он даже зарегистрирован в книге рекордов Гиннеса, проверь, если хочешь, зачем мне тебя обманывать.
В тот памятный день мы подарили нашему народу, которому так не хватает радостных переживаний в повседневности, сбывшуюся мечту. Они неподдельно гордились тем, что у них есть такая великая команда! В последующих праздничных мероприятиях, посвященных этому выдающемуся результату, погибло всего три человека, да и то – по нелепому стечению обстоятельств.
Правда нас не допустили к играм наследующих стадиях из-за нестабильной политической обстановки. Но я обещаю, максимум через год тут будет полный порядок, мы разоружим все остальные формирования, и уберём все мины. Сожалею о вашей машине, но так бывает. У нас на стадионе два года назад тоже произошёл неприятный инцидент: однажды игрок нашей команды подавал угловой и подорвался на мине. Мы сделали его нашим почётным капитаном навечно. Видите, просто невозможно дать стопроцентной гарантии, но мы будем исправлять сложившееся положение.
- Наши ближайшие проекты – улучшение инфраструктуры клуба, переход, так сказать, на профессиональные рельсы, - делился со мной Абдаллах своими сокровенными грёзами. – В перспективе мы планируем выйти в основную сетку Кубка Африканских Чемпионов, а также провести благотворительный товарищеский матч с одним из европейских грандов. Мы уже рассылали приглашения мадридскому «Реалу», туринскому «Ювентусу», «Милану» и «Барселоне», однако пока не получили ответов. Весь сбор мы бы направили на покупку оружия и медикаментов.
Хотя два года назад нам пришло письмо из офиса клуба второй австрийской бундеслиги «Мюрццушлаг». Они согласились поддержать наше благородное начинание, и приехали сыграть товарищеский матч на этом стадионе. Видишь вон ту цистерну? – Я уже давно спрашивал себя, почему меня столь неодолимо тянуло к ней. – Это они привезли нам в подарок.
Как я разобрал из объяснений Абдаллаха, к ним приехала сборная пивного завода из австрийского городка Мюрццушлага, что в земле Штирия. Команда состояла из десяти здоровенных белобрысых австрийских мужиков, длинного и худого вратаря в очках, а также тренера-коротышки (по совместительству – врача, массажиста и администратора), обладавшего зычным голосом. Он был начальником упаковочного цеха.
Вся их благотворительная программа свелась к раздаче противозачаточных средств и маек с эмблемами «Мюрццушлаг». Потом они подогнали две цистерны со своим фирменным пивом, и одну из них презентовали Абдаллаху-аль-Касри, одиозному полевому командиру и шефу футбольного клуба «Неудержимые носороги». Так зародился традиционный международный турнир «Кубок Мюрццушлаг-бир», главным призом в котором была та самая цистерна. Этот турнир с неизменным успехом выигрывала только одна команда. Во всех двух финалах подопечные Абдаллаха-аль-Касри уверенно сокрушали своих принципиальнейших соперников – «Песчаных бегемотов» из соседнего города.
А тот достопамятный матч проходил следующим образом. Команде из Мюрццушлага был оказан тёплый приём, и в первый же вечер своего пребывания на этой гостеприимной земле они освободили свою цистерну с пивом для нужд местной экономики. Матч был назначен на раннее утро, чтобы гости из северной страны не сильно страдали от жары. Однако по просьбе тренера австрийцев, дату начала игры пришлось передвинуть на пять часов вперёд из-за непредвиденных организационных неувязок. Руководство принимающей стороны сразу же пошло навстречу пожеланиям приезжих футболистов, и с пониманием отнеслось к неожиданно возникшим трудностям.
Наконец, под восторженные выстрелы трибун, спортсмены появились на впервые политом водой газоне, и началось то, ради чего, собственно, и собрались на этом стадионе со всех ближайших окрестностей бородатые зрители с автоматами и винтовками, забыв на время о боевых действиях, полуголодных детях и жёнах, демографических проблемах и повсеместной неграмотности… Начался ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ФУТБОЛ!
В стартовый отрезок мужики из сборной пивзавода прочно завладели инициативой, и заперли обескураженных «носорогов» вблизи их штрафной площади. Но затем стало ясно, что в физподготовке команды гостей были допущены явные ошибки. Вся команда вдруг неожиданно, что называется, «встала» и пропустила разящую контратаку «носорогов». Пятеро нападающих вышли на одного защитника и вратаря гостей, и хладнокровно расстреляли последнего в упор, в фигуральном, естественно, смысле.
Наставник сборной пивзавода скомандовал отойти всем назад и сбить темп. Австрийцы стали подолгу держать мяч и лениво перекатывали его на своей половине, даже не предпринимая попыток перейти за центральный круг. И «носороги» едва не наказали мастеров из Мюрццушлага за столь академичную манеру игры, и чуть не удвоили преимущество. Во время этой массированной атакующей акции от неприятностей гостей спасла только перекладина, на которой, кстати, незадолго до этого были повешены двое преступников, распространявших разврат на земле.
Прошло полтайма, и австрийцы откровенно начали играть на отбой. В какой-то момент таранный форвард «Мюрццушлага», стодвадцатикилограммовый Гюнтер Шульц, пересёк-таки свою половину и метров с пятидесяти со всей силы запустил мяч в сторону чужой вратарской. Внезапным порывом ветра коварный снаряд, летевший мимо и много выше ворот, сдуло прямо за спину ничего не подозревавшего вратаря, и счёт неожиданно сравнялся. Эта игра так и завершилась с результатом 1:1 на двадцать четвёртой минуте, ибо её пришлось срочно прервать из-за песчаной бури.
Несмотря на плохие погодные условия, обе команды, а главное – зрители, остались довольными итогами визита представителей второй австрийской бундеслиги, ярким напоминанием о котором служит фирменная мюрццушлаговская цистерна за воротами.
Я спросил, могу ли я рассчитывать на эту цистерну хотя бы чисто теоретически. Но Абдаллах поцокал языком и сказал:
- Её можно только выиграть.
- А когда следующий розыгрыш Кубка?
- Через полгода. У тебя есть команда? Наберёшь одиннадцать человек, приезжай, милости просим!
Под предлогом набора новой команды, мы засобирались в путь. Заметив наши приготовления, Абдаллах подошёл ко мне с деловым выражением лица, обещавшим заманчивое предложение.
- Вы сидели со мной на трибуне и болели за «Неудержимых носорогов», как болит за них моё сердце. Я не могу просто так отпустить вас. Если хочешь, сыграем на цистерну прямо сейчас: ты с отцом и друзьями против меня и моих лучших игроков, четыре на четыре, в мини-футбол. Идёт? Выиграете – она твоя.
- А проиграем?
- Останетесь ещё на три дня.
- По рукам!
Перед игрой отец шепнул мне, что лучше играть на ничью. Жан-Луи поддержал его, а Юсуфу ничего говорить не стали. Думаю, он бы не пошёл на сделку со своей ментальностью.
Я прошёл большую школу футбола, гоняя с мальчишками мяч на пляжах Салвадора. Не говоря уже о том, что в детстве моим главными учителями были отец и телевизионные трансляции с чемпионатов мира. Жан-Луи и Юсуф тоже обладали приличным технико-тактическим арсеналом, поэтому нам стоило больших трудов не отрываться в счёте слишком намного. Когда отряд Абдаллаха вроде бы сравнивал его, то неукротимый Юсуф яростно рвался вперёд и восстанавливал преимущество. Тогда мы поставили его на ворота, но он ни за что не хотел пропускать голы. Это было нежелательно, поскольку мы вели один мяч. Нам ничего не оставалось, как незадолго до конца игры поставить на последнем рубеже моего отца и организовать себе автогол, который в блестящем стиле – головой в падении через себя – забил Жан-Луи Бриссаль. После игры Юсуф и сборная всех звёзд Абдаллаха-аль-Касри подошли к нему, и посоветовали не расстраиваться.
- Зато ты отличный автогонщик, Жан, - посочувствовал ему Юсуф.
А Абдаллах сказал:
- Ну и хорошо, ничья, так ничья. Пенальти бить не будем. Я тяжело переношу эту лотерею. Но своей самоотверженной игрой и невиданными финтами вы покорили моё сердце болельщика и заслужили утешительный приз. Цистерну я отдать вам не могу – она дорога для меня, как память о моих австрийских друзьях. Но можете выпить из неё, сколько хотите.
Стремглав я понёсся к цистерне, наполнил стоящий рядом сосуд и осушил его двумя глотками. По вкусу это пиво ничем не отличалось от воды в моей фляге.
- Не обижайся, брат мой, - смеялся Абдаллах, глядя на моё неловкое стеснение, - всё пиво выпили австрийские атлеты, не дожидаясь официальной отмены матча. Тем более, священная книга не велит нам употреблять алкоголь. Вот мы и наполнили цистерну верблюжьей мочой на случай, если какая-нибудь приезжая команда вдруг выиграет наш кубок.
- А что, это возможно? – по-моему, эта команда никогда не проигрывала дома.
- Ну, мало ли, - развёл руками Абдаллах, и ободряюще хлопнул меня по плечу, под дружный хохот членов обеих команд. – Да не переживай ты так, ничего страшного. Верблюжья моча весьма полезна для здоровья! – изрёк он уже известную мне истину.
Одиозный полевой командир дал нам запас провизии и вместе с отрядом верных людей проводил нас до границ зоны своего влияния.
- Теперь можете не беспокоиться – дальше безопасный район, - сказал на прощанье Абдаллах. – Я бы конечно дал вам и машину, да у меня всё равно нет лишнего бензина. Ничего, вот когда мы доберёмся до нефтяных вышек на севере…
- И не забудьте написать о нашей футбольной команде, - продолжал прощаться Абдаллах, - мировое сообщество должно узнать о наших проблемах. Пусть все поймут, что все эти истории о нашей нетерпимости – полная чушь. И пришлите нам побольше оружия, медикаментов и «Манчестер Юнайтед», и в этом регионе наконец-то воцарится долгожданный мир.
Я честно подтвердил свои намерения написать об этом целую книгу, и Абдаллах облобызал меня троекратным поцелуем, указав, в какой стороне расположено ближайшее обитаемое селение. Мы отошли на некоторое расстояние, и за нашими спинами затрещала приветственная автоматная очередь и громовое «Аллах акбар!».
Пешие прогулки по пустыне мой организм и я уже давно перестали воспринимать, как нечто, выходящее за пределы очевидности.
Как-то ночью, в небрежном полусне, я встал посмотреть на звёзды, которые нигде в мире не были так похожи на жемчужины, и меня чуть не сбила машина.
- Эй, чего ты лезешь под колёса?! – прокричал грубый голос, и меня высветил прожектором.
Этот голос, без сомнения, командовал дивизиями и армиями. Скорее всего, он двигал ими, словно переставлял флажки на карте сухопутных баталий. Если бы сейчас этот голос приказал «Кругом! Шагом марш!», я бы ни секунды не колеблясь развернулся и зашагал в указанном мне направлении. Однако голос убедил меня расслабиться и принять более естественную позу. Видимо, он посчитал меня слишком ничтожной боевой единицей и пожалел.
Отец с Жаном-Луи и Юсуфом проснулись и прибежали на шум. Я продолжал неподвижно стоять, ослеплённый светом.
- Да не стойте вы, как истуканы с Рапа-Нуи, эй, Кристоф, убери прожектор. Я Люк Дежарден, и если вы слышали словосочетание «солдат удачи», то это было сказано про меня.
Только теперь я заметил множество фар за головной машиной, целую кавалькаду военных джипов. На многих из них весьма ясно были различимы силуэты пулемётов.
Люк, в принципе, не имел ничего против четырёх потерявшихся в пустыне странников, а уж когда узнал среди них своего соотечественника, то растрогался вконец, приказав глушить моторы и устраивать стоянку.
Разбив лагерь, Люк подошёл к нам и предложил «согреться» коньяком.
- Настоящий, французский, - гордо демонстрировал этикетку Люк Дежарден, - всегда, знаете ли, приятно иметь с собой пару ящиков этого божественного явления и вспоминать, глядя на них, о милых сердцу виноградниках в долине Шаранты.
Юсуф, как правоверный мусульманин, ушёл помогать чинить сломавшийся джип наёмников, а отец и Жан-Луи немедленно присоединились. Я же вежливо отказался, и пошёл досматривать на звёзды. С некоторых пор я испытывал отвращение к подобного рода напиткам. В условиях жаркого аридного климата существует очень мало предпосылок к алкоголизму. Я ни разу не встретил больных этим недугом, наверное, они все умерли от жажды. Тем, кто хотел бы избавиться от пристрастия к спиртному, я бы посоветовал выброситься с парашютом из хлипкого одномоторного самолётика в место, куда не ходит ни один вид транспорта, и повторить мой маршрут. Иногда мне даже казалось, что отец специально устроил всё это, чтобы я взглянул на мир трезвыми глазами, а не запотевшими зеркалами души. Правда, один раз я позволил себе лишнего, но это ведь вполне допустимо на собственной свадьбе…
Когда я вернулся с астрономической прогулки, Жан-Луи бестолково улыбался, а Люк сидел в обнимку с отцом.
- Ничего себе у тебя сын, старина. Я бы взял его к себе в отряд.
- Не, не, не… - категорично возразил отец, - у нас с ним таинственная миссия.
- Понимаю.
- А вот и он. Сынок, сядь и расскажи капитану, как ты освобождал бордель от диктатуры.
- А ты, парень, похоже, неплохо повеселился, а? – подтрунивал Дежарден.
- Ч-шшш, - клоунским жестом отец приложил палец ко рту, - он встретил там большую любовь.
- Любовь! Ха-ха-ха, ну ты меня уморил!
- Давайте выпьем за революцию! – неожиданно предложил Жан-Луи.
- За какую, сексуальную, что ли? – плоско пошутил капитан. Из его уст подобный юмор звучал очаровательно.
Я назвал коньяк пойлом вырождающейся аристократии и буржуазии, страдающей комплексом неполноценности, и выпил с ними.
- Да ты чего, обиделся, сынок? Мы же с капитаном пошутили.
- Ну точно, парень, - капитан сделал примирительную физиономию, - пошутили. Любовь... ха-ха-ха!
А потом мы пели квартетом «Марсельезу» и пили за Шарля де Голля, Жана-Люка Годара, Жака-Ива Кусто и за Жана-Луи Бриссаля – великого автогонщика.
- Ралли «Париж-Дакар»? Конечно знаю, это дело, - уверял нас капитан Дежарден. – У нас с чехами из «Татры» был отличный бизнес. Пару лет мы перевозили на их грузовиках оружие для незаконной продажи всяким повстанцам, их тут пруд пруди. Эти грузовики ведь никто не проверяет на границах, очень выгодное предприятие. Мы наварили на этом кучу денег. Говоришь, у тебя возникли непредвиденные трудности, Жан. Напомни завтра об этом разговоре.
В ходе этого разговора выяснились очень любопытные вещи.
Люк Дежарден и его сброд, собранный со всей Европы под эгидой Иностранного Легиона, окольными путями ехали свергать некоего Босангву, безумного правителя-людоеда ЦАИ, жестокого самодура и извращенца. Аббревиатура ЦАИ обозначала не что иное, как «Центрально-Африканскую Империю». Подданные этой сиятельной монархии имели самый низкий доход на душу населения не только на континенте, но и во всём мире, а Босангва являлся одним из богатейших людей в Африке.
У него было свыше сотни детей (точное количество не знал даже он сам) от своих законных жён, а также от кухарок, прачек и горничных, работавших в его роскошном дворце.
Особой гордостью императора был холодильник, где он хранил мясо для своих фирменных блюд. В стране не могло быть и намёка на оппозицию, Босангва уже давно съел всех политических соперников. А потом, окончательно утвердившись на вершине власти, этот психопатический урод провозгласил своё ничтожное государство, у которого не было даже выхода к морю, Центрально-Африканской Империей, и короновал себя на торжественной церемонии, сняв об этом единственный пока в истории Империи фильм. Для этого он нанял малоизвестного режиссёра низкобюджетной порнопродукции с Апеннинского полуострова, которого ближайший советник Его Величества (он же по совместительству министр культуры, спорта и здравоохранения, хотя в Империи не было ничего из вышеперечисленного) представил видным деятелем итальянского неореализма.
- О, если бы не мои обязательства перед отцом, я бы непременно пошёл с вами. Когда-то я неплохо стрелял из винтовки…
И я рассказал Люку уже известную историю, как проходила революция на одном острове.
- Отец, у тебя сохранилась газета с моей фотографией?
Отец немного замялся:
- Сын, я читал её каждый день, когда тебя не было рядом. Но когда ты приехал, в пути я обменял её на канистру воды, надеюсь, ты не обидишься…
Но я опять горячо втолковывал Люку, не слушая отца:
- Но то, что вы делаете – это просто прекрасно. Помню, сперва нас было всего восемьдесят человек…
Последующая тирада капитана доступно растолковала мне смысл всех революций: выкинуть из дворцов их обитателей, и заселиться там самим; и лишь такие идиоты, как я, вынуждены всю жизнь месить грязь в джунглях, чтобы народ, которому наплевать на то, что это делается ради его процветания, мог почувствовать себя свободным, сжирая лишнюю лепёшку за обедом.
- Под моим началом находиться 170 человек, думаю, вполне достаточно, чтобы убрать этого придурка-каннибала, вместе со всей его «императорской гвардией», - продолжил капитан, не дав мне ответить. – Хотите один забавный факт, его мало кто знает. Однажды этого яркого представителя «угнетаемой колонизаторами Африки» пригласили в Советский Союз. И во время визита Босангва умудрился заразить советского руководителя сифилисом, – тот очень любил целоваться, ха-ха. Бедный император остался без коммунистических денег и оружия, скандал чудом удалось замять. Но по большому счёту меня не особо волнует, кто такой этот Босангва, и его гастрономические пристрастия. Не смотрите на меня так. Будь он хоть образцом добродетели, святым, содержателем сети бесплатных больниц и лепрозориев – мне всё равно. Мне платят за это хорошие деньги, конечно, я не могу афишировать кто. Да, это моя работа, и очень опасная, заметьте, работа – я свергаю правительства и марионеточных премьер-министров. И только однажды я сделал это из принципа. Слышите – только однажды!
Несколько лет назад я отдыхал на Коморских островах. Однако туземные спецслужбы узнали о пребывании у них капитана Дежардена, и, будучи отлично осведомлёнными о моей безупречной репутации, доложили своему президенту. И тут начался такой переполох! Они стянули к отелю, где я беззаботно нежился в шезлонге у бассейна, всю свою так называемую армию, стали следить за каждым моим шагом, даже задействовали единственный имеющийся гидросамолёт. В общем, отпуск был испорчен напрочь.
Так на следующий год я высадился туда по-настоящему, с этими вот головорезами, их даже поменьше было, да и сместил ихнего президента со всем его дутым правительством и силовыми структурами в полном составе, «по просьбе коморского народа». Тогда мы повеселились с парнями на славу, вот это был настоящий отдых! Все эти доморощенные генералы плясали для нас в ресторанах, а когда мы ехали по девкам нас сопровождали с десяток полицейских машин с включенными сиренами, для пущего шика. Но через четыре недели нам всё это надоело, и мы убрались оттуда. Президент с правительством вернулись из добровольного изгнания, и всё вроде бы утряслось.
Но я до сих пор не могу без смеха вспоминать, как мы это проделали. Иностранные туристы быстренько сообразили, что мы прибыли из самой колыбели европейской цивилизации, привнеся на эти острова общечеловеческие ценности, и заложим сейчас основы демократии и либерализма, поэтому решили к нам присоединиться.
Мы не собирались заискивать перед коренными жителями, а просто объявили ближайшие недели выходными днями и устроили общегосударственный праздник под эгидой «Месяц французской культуры на Коморских островах». Конечно, всё оплачивал их Национальный Банк, мы взяли себе лишь часть валютных запасов, возместивших нам технические издержки и расходы на проведение такой масштабной акции.
А никто и не возражал, все были довольны. Когда мы улетали, было ощущение, что всё население островов собралось около аэропорта. На стихийном митинге выступили почти все значимые религиозные и политические деятели, предприниматели и крестьяне, умоляя нас не покидать народ Коморских островов в переходный период его истории, и довершить начатое. К сожалению, у меня заканчивались деньги, иначе я бы, возможно, и остался ещё на пару недель. Даже у моих самых отчаянных ребят, которые во время наших прошлых операций без тени сомнения сжигали целые деревни вместе со стариками и женщинами, и то что-то дрогнуло в сердце, какой-то маленький клапан, когда один оратор в своей патетической и патриотической речи назвал их «доблестными проводниками прогресса и разума, которые вынуждены пробивать себе дорогу сквозь вековые предрассудки и невежество отсталых правителей с автоматами и гранатомётами в руках».
- А ты говоришь – народ, пролетариат, - закончил свой монолог смачным плевком капитан. – Да этот самый пролетариат не в состоянии самостоятельно поднять свой пресловутый булыжник, пока ему не укажет сделать это какой-нибудь плешивый интеллигент или неудавшийся художник. А что там вообще говорят про какую-то «колонизацию», - капитан иронически сплюнул ещё раз. – Да без нас эти чёрные уже давно бы подохли от эпидемий или перебили друг друга в межплеменных разборках, что сейчас и происходит. Мы им хоть железные дороги построили, а они вечно чем-то недовольны.
Но я предпочёл не касаться в данный момент этой важной темы и снова перевёл разговор на Босангву:
- Не важно, что вы получаете за это деньги, вы воспитывались и росли в такой среде, где финансовое благополучие являлось мерилом человеческого счастья, в этом нет вашей вины. И, хотя я бы сделал это бесплатно, и я знаю ещё много таких людей, вы вершите благородное дело!
- Да ну! – Люк добродушно и снисходительно ухмыльнулся, потрепал мои волосы и предложил закурить. – Так что ты там говорил про лучшие в мире сигары? Не попробуешь моих?
- Благодарю, я бросил, - ещё в начале путешествия с отцом я выменял весь запас превосходных сигар из Баии на полбидона мутной жидкости, от которой меня сразу же пронесло. Мой организм не успел тогда должным образом адаптироваться к непригодным для жизни условиям окружающей среды.
Отец и Жан уже давно спали, а мы с капитаном дымили сигарами с Мартиники и мечтательно пялились на звёзды.
- А вы случайно не знакомы с Эйнаром Иверсеном из сборной Норвегии по биатлону? – без всякого повода вырвалось у меня.
- Нет, а что?
- Мне кажется, вы бы крепко подружились.
- Не знаю, говоришь он биатлонист?
- Да, и отличный стрелок, выбьет свои пять мишеней из пяти из положения стоя при любой погоде, хоть в снежный буран.
- А где он сейчас?
- В Гренландии.
- А что он там делает?
- Тренируется.
- Понятно, - дохнул в небо дымом Люк.
А потом, чтобы поднять авторитет моего норвежского друга, я добавил к его портрету несколько колоритных мазков.
- За день он пробегал свыше полусотни километров с винтовкой за спиной. А в стрельбе он тренировался на белых медведях.
С ружьём я видел Иверсена всего один раз, когда он нашёл меня у догоравшего костра в окрестностях Скорсбисунна. В основном я встречал его в баре «Весёлые снегоходы», и, слава богу, без ружья, потому что каждый вечер он грозился «разнести этот клоповник к чёртовой матери». Бармен говорил мне, что климат и рельеф Гренландии идеально подходят для наилучшей отработки техники конькового хода.
- Ну он бы ещё упражнялся на китах, - усмехнулся капитан.
- Вы не поняли, - произнёс я с максимальной степенью серьёзности, - всех медведей он убил выстрелом в левый глаз с расстояния двести метров.
После этого я стал замечать на лице капитана отчётливую гримасу уважения при упоминании слов «Иверсен», «Норвегия», «биатлон».
Мы подымили ещё немного и, пожелав друг другу спокойной ночи, пошли спать.
Утром, усаживаясь в джип, Люк сказал Жану-Луи:
- Жан-Луи, то, что произошло с тобой на ралли-рейде просто возмутительно. С тобой обошлись несправедливо. Поехали с нами, на обратном пути разберёмся с этими дикарями. Иначе кем был бы Люк Дежарден, если б позволил безнаказанно издеваться над гражданами нашей великой родины.
- Можно с нами поедет человек из моей команды? - спросил Жан. За короткое время он очень подружился с Юсуфом на субстрате любви к автомобилестроению и эксплуатации произведённых машин.
- О чём речь, когда разговор идёт о французском экипаже. Пусть едет с нами, где он? Ну и что, что он араб, как тебя зовут? Сейчас многие арабы имеют французские паспорта, иногда от них есть даже какая-то польза.
Молчаливый Юсуф подошёл к джипу Дежардена.
- Его зовут Юсуф, Люк, - пояснил Жан-Луи, - пусть тебя не удивляет его немногословие. Он отличный водитель, настоящий «лис пустыни».
- Капитан, - обратился к нему его помощник Кристоф, - похоже, этот араб совсем не говорит по-французски.
- Какая разница, если этот бедуин из экипажа моего друга, то он поедет с нами. Залезай! – показал Дежарден размашистым движением руки.
Люк Дежарден предложил нам с отцом пару автоматов и боеприпасы, однако отец возразил, что они не понадобятся нам, так как мы, проделав большую часть пути без оружия, уже почти дошли.
На прощанье мы обнялись с Жаном-Луи, Юсуфом и капитаном, который заявил, что обязательно свергнет безумного императора и принесёт притеснённому народу Центральной Африки просвещённые порядки цивилизованного республиканского правления, гуманитарную помощь, а также свободу, равенство и братство, эти величественные идеалы Французской Революции, за которые стоило вполне осознанно умирать. Особенно за большие деньги.
Следующим днём мы заметили гигантскую чёрную змею, которая ползла вдоль всего горизонта. Это был не мираж, а самый длинный в мире поезд, протяженностью в три километра, перевозивший железную руду от места добычи к морю. Пока он очень медленно разгонялся, мы успели вскочить на него. Некоторые вагоны оказались кое-как приспособленными для пассажирских перевозок. Нам достался первый класс – лавка, на которой уже сидели семь человек. Состав, наконец, разогнался и мчал нас к западному побережью. Я угрюмо сидел на лавке в полутёмном вагоне рядом с отцом, мне хотелось крепко выпить и искупаться в море. Когда поезд начал торможение, я вскочил с лавки и ринулся к выходу. Как назло, поезд тормозил ещё пять часов, поэтому я спрыгнул раньше и пошёл пешком. Вскоре я добрёл до порта, где руду грузили на корабли, и встретил ожидающего меня отца, сидевшего на шпалах.
Не имея чёткого плана действий, мы пошли по первой попавшейся улице, встретили первого попавшегося человека и спросили его, слышал ли он о каких-нибудь чудесах поблизости. Он с недоумением посмотрел на нас и аккуратно переспросил, какие именно чудеса нас интересуют. Как мне показалось, отец и сам толком не знал, о чём шла речь, но всё же продолжил нащупывать нити, которые должны были привести нас к предполагаемым целям:
- Понимаете ли, умозрительно исследую феномен «чуда», я пришёл к выводу, что факты, кажущиеся невероятными или даже сверхъестественными одному наблюдателю, могут казаться совершенно обыденными для другого, ежели он встречает их множество раз в своей повседневности. Я понятно выражаюсь? – в беседах с различными людьми отцу очень часто помогали навыки прошлой адвокатской практики.
В глазах нашего собеседника отображалось одно лишь изумление, граничащее с первозданным любопытством ребёнка, которого привели на цирковое представление или в обезьяний питомник.
- Конечно понятно, - членораздельно высказался первый встречный нами человек, - поехали со мной за рыбой.
В последнее время нам везло на всяких шофёров. Этого звали Халид, он перевозил на собственном грузовике морепродукты из одной рыбацкой деревушки в близлежащие города и продавал там. Надо сказать, грузовик имел очень современный дизайн и превосходные ходовые характеристики, так что Халид смотрелся за его рулём реликтовым анахронизмом.
По приезду в деревеньку я не заметил ничего необычного. Но Халид обещал нам волшебное зрелище, какое мы прежде никогда не видели, только завтра нужно было пораньше встать. Поэтому я, в состоянии блаженного аффекта, с непередаваемым удовольствием окунулся в море после долгого перерыва, слегка перекусил жареной рыбой, лёг и тотчас же предался сновидениям, беспардонно позабыв о каких-то невероятных чудесах.
В пять утра мы были бесцеремонно разбужены Халидом, пошли к морю и заняли удобную позицию для наблюдения. Я бы принял увиденное мной зрелище за обыкновенную рыбалку, если бы не комментарии Халида:
- Часто здесь проходят огромные косяки рыбы. В определённый день, который знают и люди и дельфины (он зависит от фазы Луны), ровно в 5. 20 утра рыбаки собираются на берегу, а дельфины – у входа в бухту. Как только появляются косяк, дельфины гонят его к берегу, а рыбаки забрасывают сети. Этой традиции уже больше пятисот лет, она неуклонно соблюдается: рыбаки передают её своим детям, а дельфины – своим. Это выгодно всем – рыбаки без особых усилий получают обильный улов, а дельфины – свою долю от него. Я знаю, что некоторые семьи рыбаков поддерживают связь только с определёнными семьями дельфинов, они даже дружат. Посмотрите на того мальчика, рыбалка почти закончена, а дельфины всё играют с ним. У нашей семьи тоже есть свои друзья среди них. Я, правда, не хожу на рыбалку, только перевожу пойманную рыбу, но мой младший брат отличает каждого дельфина и знает их по именам.
- Вот это да! – сказал отец.
- А я слышал, будто на юге Бразилии между людьми и дельфинами существуют такие же отношения, но предполагал, всё это присказки бродячих певцов, - сказал я.
- Это удивительней, чем охота с гепардами! Правда здорово?! – не унимался отец.
- Да, - подтвердил я.
- Никаких сравнений, - сказал Халид, - гепарды прирученные, а эти животные совершенно дикие, они абсолютно свободны, их никто не заставляет приплывать сюда. Ладно, извините, я должен вас ненадолго покинуть, надо помочь погрузить улов и ехать в город, могу подбросить вас.
Халид ушёл, и вместе с ним стал куда-то испаряться весь энтузиазм отца. Мы сидели на песчаной дюне и наблюдали, как рыбаки воодушевлённо вытаскивают сети, полные трепыхающейся добычи, а их дети продолжали играть с дельфинами.
- Так это и есть то самое чудо, о котором ты так много слышал?
- Не знаю, сынок. Не знаю, - промолвил отец.
Исподволь я посмотрел на отца, похоже, он ждал от нашего путешествия чего-то совсем иного. Но чего? Мне захотелось поддержать его, и я сказал:
- Но разве не чудо, что мы прошли с тобой весь этот опасный путь, и остались целыми и невредимыми?! Ответь, отец, разве это не чудо?!
- Возможно, сын. Возможно, что и так, - тут он перестал задумчиво глядеть перед собой, внезапно улыбнулся и вскочил на ноги. – Поехали, поможем отвезти рыбу в город.
Халид привёз нас в городок, где большая часть построек была создана из использованных жестяных бочек из-под бензина, которых распрямляли и делали стены и кровлю. Домишки, заборы и даже сарайчики для немногочисленных домашних животных – всё было сделано из бензиновых бочек.
Приближенные к архитектурным нормам строения я обнаружил только на центральной площади. А некоторые дворцы так и вовсе презрели любые нормы, и если бы не они, то я, возможно, со временем и приучил себя к мысли, что жить в доме из бензиновых бочек вполне естественно. Впрочем, я уже давно привык к подобным контрастам, особенно часто встречающимся в беднейших странах.
Мы поставили грузовик на площади, и зашли перекусить в «Ресторан мавританской кухни», единственное в своём роде заведение на всю страну – даже в столице такого не было, а может быть и в Европе. Аль-Шариф ибн Сави – добродушный полноватый хозяин этого ресторана, по совместительству – шеф-повар, – сразу же распознал в нас с отцом «истинных гурманов, тонких поклонников местных блюд из морепродуктов и подлинных ценителей мавританской эстетики», и с порога заявил:
- Проходите, вы будете моими гостями!
Мы с отцом уже прекрасно знали, что это такое, и потому даже не пытались вежливо отказываться. За время пребывания в мире пустыни я приспособился уважать чужие традиции и старался не обижать радушных хозяев, связанных по рукам и ногам вековыми законами гостеприимства.
Принесённые с собой образцы рыбы Аль-Шариф тут же отнял у нас и велел официантам немедленно отнести на кухню. Он купил большую часть рыбы, а остатки Халид поехал продавать на рынок, пообещав обязательно заглянуть вечером.
Аль-Шариф наделал целый сонм фирменных блюд, названия которых никак не отложились в моей голове, и через двенадцать дней рыба кончилась.
- Вот беда, - говорил Халид, - дельфины приплывут только через неделю, а без них у нас никакой рыбалки: люди отдыхают, воспитывают детей, поют песни.
Согласно этикету, отец спросил, не стесняем ли мы каким-либо поверхностным образом любезного Аль-Шарифа., на что любезный Аль-Шариф притворно обиделся, и послал своих людей на рынок произвести некоторые закупки.
За тот срок, что мы провели у неуёмного в своём добродушии шеф-повара, я заметил, что у ресторана совсем не было посетителей. Лишь изредка к Аль-Шарифу приходили какие-то очень серьёзные и сосредоточенные люди из соседних домов на центральной площади, да и тех хозяин всегда кормил бесплатно и принимал, как близких друзей. И я поинтересовался у Халида:
- Как же так, сюда почти никто не ходит, как же тогда ресторан не обанкротился?
- По-твоему, здесь могли бы обедать обитатели лачуг из бензиновых бочек? – справедливо переспросил Халид.
Действительно, я не принял это во внимание. Но что же в таком случае скрывалось за вывеской «Ресторан мавританской кухни». Я никак не мог раскусить этот окаменелый клубок запутанных противоречий.
- Тебе бы следовало это знать, чужеземец, - сказал Халид, тактично предупреждая кризис моих внутримыслительных процессов, - Аль-Шариф ибн Сави – духовный и фактический руководитель крупного военизированного движения «Армия ангела Джабраила», выступающего за присоединение Западной Сахары. У него под началом более двух тысяч хорошо обученных бойцов, а ресторан – это его давнее увлечение, маленькая причуда, «потаённая пусковая установка, с которой любит взлетать крылатая ракета его возвышенных устремлений», как он однажды признался моему отцу, когда приезжал в нашу деревню с лекциями о кулинарном искусстве для девочек. Тогда-то он и подарил нам этот невиданный грузовик, чтобы мы могли возить рыбу до города сами, а меня назначил его шофёром, и отправил на водительские курсы в столицу.
Исключительнейший человек, образцовый пример для молодёжи! Знает Коран наизусть, жил в Лондоне и Париже, знаком и с наукой запада. Все мужчины нашей деревни без раздумий пожелали записать в «Армию ангела Джабраила», но Аль-Шариф сумел убедить их в том, что ловля рыбы совместно с дельфинами так же важна для успешного присоединения Западной Сахары, как и деятельность его вооруженных формирований. К тому же, обращался к народу Аль-Шариф, было бы неправильно и некрасиво, прежде всего, - по отношению к очаровательным морским млекопитающим, прерывать такую славную традицию столь плодотворного межвидового сотрудничества на уровне отдельных популяций, которой свыше половины тысячелетия.
Аль-Шариф тогда взял с собой только пятерых крепких, физически сильных юношей, а также трёх самых красивых девочек для стажировки в «Ресторане мавританской кухни».
- Только подумайте, - говорил он родителям девочек, - какой это шанс для них. Все расходы беру на себя: обучение, питание, проживание. Вот, возьмите, это вам, купите новые снасти, почините лодку. А когда они овладеют всеми нюансам профессии, представьте, какие перспективы откроются перед ними! Кто знает, может быть одной из них, или всем, чем Аллах не шутит, повезёт, и они будут работать в Европе.
Между делом я спросил Халида о дальнейшей судьбе девочек, насколько им повезло. Он так же между делом ответил:
- У двоих всё сложилось просто здорово, их продали в Марсель. А одна до сих пор находиться у Аль-Шарифа. Никак не может научиться нюансам, настоящая бестолочь. Не знаю, почему её не отошлют обратно родителям.
По словам Халида, на территории Западной Сахары царила первобытная анархия, и наилучшим вариантом развития событий для этой многострадальной земли был приход туда организованных подразделений «Армии ангела Джабраила» под руководством такого умного и религиозного человека, как Аль-Шариф ибн Сави, «личности передовых взглядов». Однако сам Аль-Шариф никогда не заговаривал со мной о политике, предпочитая отвлечённые диспуты о секретах приготовления соусов к блюдам из даров, ниспосланным морем, по старинным рецептам и на общефилософские темы.
- Вот по всему и выходит, что регулярное употребление кальмаров перед сном, положительно сказывается на работе нашего мозга. А ведь уже давно известно, что это наиважнейший сосуд для мыслей, в который всемогущий Аллах запечатывает свои самые сокровенные чаяния для исполнения предначертанного, - заключил Аль-Шариф свою импровизированную богословскую лекцию, которую с лёгкостью можно было бы перепутать с трактатом о кулинарии.
Мы спускались в подземную часть его дома, я и не догадывался, что он настолько велик. А ведь существовала ещё и женская половина, куда доступ был закрыт.
Аль-Шариф обещал показать мне своё второе увлечение, «потайной аэродром, на который так любит спускаться геликоптер его души». Мы стояли перед высоченными воротами, Аль-Шариф достал из кармана пульт, и нажал на кнопку, дабы поразить моё воображение.
В некоторой степени, ему это удалось. «Потайной аэродром» на деле оказался огромным подземным гаражом, где стояло около сотни различных автомобилей – ультрасовременных мощнейших грузовиков, гоночных прототипов и мотоциклов, а почти в центре, на небольшом помосте, возвышался блестящий и лакированный красно-синий багги. На его левом крыле красовалась отчётливая надпись: «Жан-Луи Бриссаль».
- Некоторые из них я купил прямо на автомобильных салонах, - хвалился Аль-Шариф, - а здесь рядом раз в году проходят гонки… Понимаешь, грех не обновить свой парк…
В моём стереотипном мышлении образ Аль-Шарифа ибн Сави имел мало чего общего с духовным лидером «Армии ангела Джабраила». Для меня он навсегда застыл в виде изумительного повара. По-моему, он мечтал присоединить Западную Сахару только для того, чтобы построить там филиал «Ресторана мавританской кухни». Я не желал ему неприятностей и посоветовал как можно быстрей избавиться от багги.
- С какой стати? Это лучший экземпляр коллекции, - добродушно возмутился Аль-Шариф.
Памятуя о том, что Аль-Шариф знаменит в этих краях не столько, как необычайный кулинар, из лучших побуждений я глубокомысленно промолчал, фаталистично понадеявшись, что всё как-нибудь обойдётся и наладится само собой. Ведь я желал ему только добра.
- Отец, надо уносить отсюда ноги, пока здесь не началась война, - убеждал его я, рассказывая о подземном гараже.
Отец говорил, что мы действительно слишком уж задержались, но в сложившихся обстоятельствах наш долг – пресечь напрасное кровопролитие, и выступить посредниками на мирных переговорах. Мои доводы о том, что, когда сюда нагрянет Люк Дежарден со своей бандой легионеров, нам предстоит непростой нравственный выбор, на отца не подействовали, и я предпринял самостоятельные шаги к отступлению. Тысячекратно извинившись перед Аль-Шарифом за столь неожиданную просьбу, я сообщил ему, что вынужден скоропостижно уехать, так как у меня вдруг появились неотложные дела в другом полушарии. Аль-Шариф очень сожалел о моём отъезде и попросил остаться ещё на день, чтобы он мог подготовить прощальный ужин как следует.
Как и положено, ужин растянулся на неделю, каждый день которой я уповал на то, чтобы император Босангва не пал сразу, а хотя бы немного посопротивлялся. Отец, так и не сообразив, с кем мы прощались, всё то время, пока я порывался подняться из-за стола, о чём-то непринуждённо шутил с полуобнажёнными танцовщицами, а Аль-Шариф не уставал присутствовать одновременно и с нами и на кухне, где он, очевидно, на ходу изобретал новые блюда и тут же воплощал их на сковородках.
Наконец хозяин праздника на восьмой день объявил, что у его дорогих гостей появились неотложные дела в другом полушарии, и он не вправе удерживать их у себя, несмотря на свои эмоциональные порывы. Но он не может отпустить их просто так, и поэтому отдаёт им частичку своей души. Закончив говорить, Аль-Шариф смахнул с лица нахлынувшую слезу (но скорее всего это была обыкновенная капелька пота) и три раза хлопнул в ладоши. Мы вышли на улицу и из ворот гаража выкатили блестящий красно-синий багги.
- О каких делах в другом полушарии он говорил? – ничего не понимая, уточнял отец. Мы мчались на «частичке души» Аль-Шарифа в сторону рыбацкой деревушки. Халид уговорил нас напоследок взглянуть на чудесную рыбалку ещё разок. Его навороченный грузовик маячил в зеркале заднего вида. Настоящий «Париж-Дакар» с дилетантами за рулём.
- Потом расскажу, следи за дорогой, ты чуть не задавил безногого ребёнка.
- Чёрт, не говори мне под руку такие страшные вещи!
Ровно в пять двадцать утра дельфины начали загонять безалаберную рыбью стаю в сети лениво ожидающих большого улова рыбаков, на радость их чумазым детям, веселящимся в волнах прибоя.
Я сидел с отцом на той же песчаной дюне и обсуждал с ним планы на необозримое будущее.
- И что теперь? – риторически вопрошал я.
- Не знаю, пойдём домой. Я иду обратно тем же путём, ты со мной?
- Нет, нет, я по морю, так гораздо быстрее. К тому же, я должен навестить кое-кого.
- Ясно. Готов заключить пари на десять верблюдов, я обгоню тебя минимум на месяц, ты, наверное, опять будешь возвращаться через Южный Полюс?
- Кто знает. Для начала мне нужно отогнать багги в Дакар, Жану-Луи будет приятно. Я подброшу тебя до железной дороги.
Я привёз отца в порт – конечную остановку гипертрофированного трёхкилометрового поезда, отправляющегося оттуда к месторождениям железной руды почти в самом сердце пустыни, – и посадил в душный полутёмный вагон, в который уже набились шахтёры, женщины с кричащими детьми и кочевники со своим скарбом и домашними животными. Полтора часа я стоял на платформе и смотрел за его апатичным разгоном, пока эта гигантская чёрная змея целиком не уползла за линию горизонта.