Дневник преподавателя

К.В. Успенский
















Дневник преподавателя
(в прошлом, тоже студента)

 
ПРЕДИСЛОВИЕ

По окончании аспирантуры подошло время искать себе работу. Тогда, в 1997 году диплом биолога был практически равносилен пособию по безработице - найти работу по специальности было крайне сложно.
Тогда вдруг стало известно об открытии новой кафедры экологического образования на естественно-географическом факультете педагогического университета. Желающих идти на педагогическую работу было немного ввиду её несомненной (по мнению многих, просто каторжной) тяжести, да и зарплата далеко отставала от среднего прожиточного минимума по стране. Никаких надбавок и привилегий также не полагалось. Да и педагогический институт (он к тому времени стал педагогическим университетом) отнюдь не считался самым престижным в городе. Куда ему было до того же медицинского или университета, не говоря о новых, расплодившихся как грибы после дождя, коммерческих вузах, где за большие деньги получали дипломы туповатые отпрыски богатых родителей.
Но для меня эта работа, несмотря на её тяжесть, была полна интереса и не лишена романтики. Постоянное, в том числе неформальное, общение с молодежью (что я всегда ценил), поездки по районам, летние полевые практики, конференции и семинары.
И ещё - огромный интерес к потоку жизни, к людям, к судьбам, проходившим не только перед глазами, но и через сердце. Обилие впечатлений заставило взяться за перо. Несмотря на острый дефицит времени, написать удалось довольно много. Записи эти дают представление о студентах и преподавателях тех лет и обо мне тех лет.
Поначалу автор собирался писать умную книгу, обобщающую его педагогический опыт, а вышло у него про любовь, дальние странствия, Дерезовку, студентов, свадьбу, женскую неверность, бывших уголовников, ужас, снежного человека, мух, мышей, про королей и капусту...
Автор не виноват. Просто так получилось...

 
ПОЕЗДКА В ЗАКАВКАЗЬЕ

Поезд подходил к Баку. С преподавателем зоологии Александром Сергеевичем ехало четверо студентов естественного факультета Воронежского педагогического института. Ребята на "отлично" сдали зимнюю сессию, за что были премированы поездкой во время зимних каникул в знаменитый Кызыл-Агачский заповедник.
Экспедиция готовилась к встрече со столицей солнечного Азербайджана. Сам Александр Сергеевич был одет в практичный невзрачный костюм, который одинаково плохо подходил и к полю, и к городу. Саша, невысокий коренастый студент сменил тренировочный костюм на цивильную куртку-болонью и новенькие вельветовые брюки. Лена Александрова, эффектная блондинка, чем-то похожая на известную героиню комедии "Бриллиантовая рука", за что её частенько дразнили на курсе бессмертным словосочетанием "Не виноватая Я!", одетая в яркий спортивный костюм, под перекрестным огнем жадных взглядов кавказцев быстро юркнула в конец вагона. Отсутствовала она довольно долго и появилась в клетчатой ковбойке, джинсах, плотно обтягивающих крутые бедра и, конечно же, усиленном варианте макияжа. Генрих, высокий красивый парень, обладатель гусарских усов и роговых очков на американский манер, предмет вздохов прекрасной половины курса был изначально одет в неброский, но приличный костюм. Он с деланным равнодушием посмотрел в сторону вошедшей Лены.
Лишь пятый участник экспедиции, Леня Ярославский, который уже успел поразить научную общественность смелыми теориями в области фенетики клопов, а своих товарищей по группе - опасными химическими опытами, стоившими самому алхимику эффектного шрама на правой щеке, а группе и преподавателю - нескольких напряженных минут, необходимых для приведения Лёни в чувство, казалось, нисколько не отреагировал на приближение поезда к прекрасному городу, оставаясь сидеть неподвижно. Его наряд скорее подходил к архангельской зоне, чем к субтропикам: кирзовые сапоги, брюки ХБ, застегивающаяся на одну оставшуюся пуговицу телогрейка и треух без тесемок, придающий непьющему Лене вид хронического алкоголика. Самое интересное, что весь этот наряд ни разу не снимался даже в поезде. Что находится под телогрейкой оставалось тайной за семью печатями. Ярославский и спал в ней.
Леня никогда не пил и не курил. Но когда остальные члены экспедиции в полном составе уходили покурить, почему-то всегда шел следом и стоял в прокуренном тамбуре, щуря от дыма слезящиеся глаза.
- А ты чего? - спросил Леню Александр Сергеевич, - Будешь переодеваться?
- У меня больше ничего нет, - насупился Леня.
- Как? - возмутилась Лена, - Ты собираешься в этом в город пойти?
- Здесь же почти столица - вторил ей Саша, - кругом туристы, иностранцы, а ты ...
От возмущения Саша даже потерял дар речи. Генрих зевнул и демонстративно отвернулся к окну, ясно показывая, что его эта история не касается.
- Ну, раз так - молвил Александр Сергеевич, глядя на Ярославского с плохо скрываемой брезгливостью, - будешь все два дня дома сидеть. Я тебя в таком виде в город не выпущу.
Азербайджанский орнитолог Гусейн, старый друг Александра Сергеевича, принял гостей из Центрального Черноземья с подобающим кавказским гостеприимством. Стол ломился от всевозможных яств: шашлык, бешбармак, плов, копченая сельдь, осетровый балык, икра, не говоря уже о длинном перечне различных вин и коньяков. За столом Леня, как всегда, ничего не пил. Гусейн с Александром Сергеевичем лихо ударили по коньякам и винам. Лена, пользующаяся особым вниманием хозяина дома, отдала должное сухим красным виноградным винам. Генрих, проигнорировав экзотические продукты, налегал на горячие закуски и водку.
Выпив все запасы безалкогольных напитков и съев всю копченую селедку, Леня покинул пиршество и задремал в кресле в уголке. Остальные вышли покурить на балкон. Гусейн галантно поднёс зажигалку к сигарете девушки, затем дал прикурить остальным, потом закурил сам.
Вернувшись в комнату, зоологи обнаружили следующую картину. В углу в кресле дремал Леня, а у его ног стояла пустая бутылка из-под гранатового сока, которую жена Гусейна собиралась подать на стол для утоления жажды дорогих гостей.
На следующий день Гусейн вывел гостей на прогулку по городу. Лене ради такого случая выделили длинный плащ, покрывающий невысокого клоповеда до пят, широченную кавказскую кепку и пару лыжных ботинок. Путешественники осмотрели Приморский парк, набережную, прогулялись по красивой улице с оригинальным названием Коммунистическая, посидели в симпатичном уличном кафе, лакомясь хачапури, которое запивали душистой "Изабеллой" и, так сказать, на сладкое Гусейн повел их в Бакинскую крепость.
Крепость очаровала путешественников. Пока остальные любовались узкими улочками, резными дверьми, стенами с зубцами по верхам и выясняли важный вопрос о том, в каком именно месте с криком "Черт побери!" падал Андрей Миронов, Александр Сергеевич вдруг с ужасом обнаружил, что Ярославский куда-то исчез.
Ещё когда пришли в крепость, клоповед как-то странно притих, старался держаться позади и вот теперь совсем пропал.
Александр Сергеевич поднял тревогу. Гусейн предупредил, чтобы не разбегались. В крепости с непривычки не мудрено и заблудиться. Александру Сергеевичу уже мерещился проткнутый ножом Лёнин труп и скорый суд над ним самим. Клоповеда нашли уже у самых ворот крепости, спешащего на выход почти бегом. На окрик он даже не отреагировал, и когда Генрих первым догнал его, смотрел куда-то вперед умопомраченным взором. Прохожие шарахались от Лени, как от зачумленного. Генрих понял, что с товарищем творится что-то неладное. Убрав руку с его плеча, пытался поговорить спокойным голосом:
- Леня, остановись, пожалуйста, что с тобой?
Подбежали остальные.
- Леня, куда ты? Зачем ты бежал? - нежным голосом проворковала Лена.
Взгляд Лёни стал более осмысленным. Дыхание постепенно нормализовывалось. После долгих расспросов удалось выяснить, что Лёня с детства страдает такой тяжелой психической болезнью, как клаустрофобия (боязнь замкнутого пространства). Поэтому он и боялся оставаться один в купе поезда. А здесь на узких улицах между высокими стенами болезнь дала обострение, и Лёня уже не контролировал себя.
Ребята облегченно вздохнули, а Александр Сергеевич зарекся следующий раз брать с собой студентов, не прошедших полного медицинского освидетельствования.
Через два дня поезд Баку - Ленкорань вез путешественников туда, где их, как Буратино ждали "ужжжасные и трагические приключения". Студенты вместе с преподавателем ехали в общем вагоне с выбитыми стеклами, где ночь напролет выли ветры, а по коридору шастали какие-то темные личности.
Опасаясь за Лену, Александр Сергеевич лег с ней на одной полке, разместив ребят на периферии. Генрих тут же забрался на вторую полку, где достал заранее припасенную бутылку водки. Предложив товарищам глотнуть "для сугреву" (Леня и Нина отказались, а Саша и Александр Сергеевич с благодарностью приняли предложение), Генрих сам отпил солидную дозу, а затем, завернувшись в спальный мешок, заснул крепким солдатским сном.
Среди ночи путешественников поднял патруль пограничников, проверяющий документы. Александр Сергеевич с ужасом увидел, как пограничники вслед за толпой цыганок и других темных личностей, не имеющих документов, прогнали Ярославского. Оказывается, Леня дома вместе с цивильной одеждой забыл командировку и все документы, необходимые для проезда в пограничную зону и теперь его задержали "для дальнейших разбирательств".
Не помня себя, доцент кинулся следом за пограничниками с криком:
- Отдайте его, это мой студент!
- Ничего не могу поделать, - вежливо, но твердо произнес молодой лейтенант, улыбаясь заспанной Лене - личность подозрительная, документов нет. Придется его задержать.
Александру Сергеевичу пришлось пустить в ход все свое красноречие (чем он, кстати, славился на лекциях), убеждая стражей границы в абсолютной безвредности Лени, от которого зависит будущее советского клоповедения. Наконец, лейтенант махнул рукой и скомандовал:
- Гассанкулиев, привести задержанного Ярославского.
Когда прибыли на центральную усадьбу заповедника, Александр Сергеевич довольно долго скрывался за дверью с надписью "Директор", когда же вышел оттуда, его глаза победно светились, а в руках позвякивала связка ключей. Гостиница располагалась тут же, и исследователи направили свои стопы туда. Им выделили две комнаты, в которых было две и три кровати. По соседству жили два тихих скромных студента Тимирязевской академии, сразу получивших кличку "мичуринцы". Предстояло решить пикантный вопрос, кому ночевать в одной комнате с дамой.
У Александра Сергеевича уже был опыт решения подобных головоломок. Будучи заместителем декана по работе со студентами, ему приходилось иметь дело с мамами некоторых студенток. Дело в том, что деревенские красавицы, попав в город и почувствовав здесь настоящую жизнь, свободу и удовольствия, пускались во все тяжкие, а потом разъяренные мамаши налетали на бедного доцента: "Она у нас такая тихая была, скромная, работящая, а вы её в городе испортили." Случалось, что в соблюдение нравственности беспутных дочек увозили домой и не отпускали на занятия. Тут уж подключался деканат, высылались телеграммы, и опять Александру Сергеевичу приходилось ехать в какой-нибудь уездный или даже заштатный поселок N доказывать необходимость и полезность высшего образования.
Возникшую перед путешественниками проблему преподаватель решил, поместив с Леной (к её очевидному неудовольствию) Лёню, по его мнению, наиболее безопасного с точки зрения соблюдения нравственности.
С первых же дней Кызыл-Агач очаровал путешественников. Особенно восхищался Генрих.
- Это же Серенгети, Нгоронгоро и Цаво вместе взятые, - не уставая повторял он, не отнимая от глаз бинокля.
И действительно, огромные скопления уток и лысух, темнеющие на открытой воде заливов, розовые стаи кормящихся фламинго, одиноко стоящие над водой белые цапли, снующие у самой дороги пастушки скорее напоминали фильмы об африканской природе. Ни с одним из известных уголков отечественной природы параллели провести было невозможно.
- А это кто? А это? - вопрошал каждый раз Леня, завидев впереди очередную стаю. Эти вопросы раздражали Лёниных спутников, всерьез увлекающихся орнитологией. Кроме того, шум, производимый клоповедом при передвижении, постоянно пугал птиц и срывал наблюдения. Пару раз Леня проваливался в болото по самую грудь, и путешественникам приходилось тратить силы, нервы и, что самое главное, время на спасение незадачливого любителя клопов.
После очередного Лениного погружения рассвирепевший Генрих предложил так и оставить его здесь до вечера. Так он, по крайней мере, не будет мешать, останется на месте и не потеряется. Но, по некоторым причинам, предложение это не было принято всерьёз.
Александр Сергеевич решил дать Лёне задание, не связанное с перемещениями, и по возможности рядом с центральной усадьбой. Лёне было поручено наблюдение за кормящимися на песчаной отмели куликами-чернозобиками и хронометраж времени, затрачиваемого ими на сон, кормление, ссору с соседями и т. д.
Лене выделили большую подзорную трубу и маленький складной стульчик. В первый же вечер, возвращаясь с полевых, исследователи завернули к заливу за Лёней и, к своему ужасу, не нашли клоповеда на месте. Оказывается, клоповед, устав от однообразных и ненужных, с его точки зрения, наблюдений, отправился по малой нужде в ближайшие заросли тростника, не подумав, что там может быть топкое место. Прочно завязнув и надежно спрятавшись от товарищей, Лёня просидел на месте до вечера, не слыша в зарослях их криков.
Искали клоповеда всем заповедником. Уже в сумерках, когда все выбились из сил, Лёню случайно обнаружил местных пастух. Далее последовала длительная и сложная операция по извлечению буквально по уши засевшего Ярославского из болота. Когда его, уцепившегося за приклад ружья, со звуком вылетающей пробки от шампанского извлекли из болота, болотная грязь покрывала его, как панцирь какого-нибудь доисторического ящера. Ребята обессиленно смотрели на клоповеда. Весь запас цветистых выражений они истратили ещё во время спасательной операции.
С самого начала пребывания в заповеднике Лена привлекала к себе нездоровое внимание местных джигитов. На центральной усадьбе постоянно толклись лесники, егеря, пастухи и другие аборигены, которые как бы невзначай оказывались рядом, когда девушке требовалось надеть на плечи рюкзак или принести ведро с водой. Александр Сергеевич, наслушавшись рассказов о похищениях невест, каждый раз с недовольством наблюдал, как за студенткой тянется шлейф из знойных красавцев.
Как-то раз, возвращаясь поздно с учетов водоплавающих, доцент встретил "мичуринцев", бездомно бродящих в ста метрах от дома, из которого доносились залихватские выкрики, удары бубна и отвратные зкуки тара (местного музыкального инструмента). "Не иначе, похищают Александрову..." - мелькнуло в голове преподавателя.
Ворвавшись, как буря, в комнату, Александр Сергеевич застал следующую картину. Стол был завален дарами садов и виноградников Ленкоранской низменности, посреди которых возвышались две внушительного вида сулеи с "Изабеллой". В комнате, помимо её постоянных обитателей, находилось трое молодых азербайджанцев. Один из них бил в бубен, другой играл на таре, третий, взявшись с Сашей за руки, ритмично двигался в танце. Ярославский забился в угол, листая какую-то книгу. Лена, раскрасневшаяся от возбуждения и вина, восторженно вскрикивала в такт музыке. Генрих лежал на своей кровати и, казалось, спал.
При виде преподавателя джигиты почтительно встали. Александр Сергеевич несколько успокоился. Лена прояснила ему картину.
Вероятно, у местных джигитов желание познакомиться с симпатичной девушкой боролось со страхом нарушить закон гостеприимства и обидеть гостей. Поэтому они и явились с дарами. Генрих, пригубив стакан "Изабеллы", деловито осведомился:
- А водка у вас есть?
По кавказским обычаям желание гостя - закон для хозяина. Один из джигитов быстро сбегал за водкой. Генрих осушил полстакана и завалился спать...
Наутро Александр Сергеевич проснулся с тяжелой головой и неприятным вкусом во рту. Доцент с трудом добрался до умывальника и приложил ко лбу мокрую тряпку. Потом огляделся вокруг и вздохнул. До начала занятий в институте оставалась неделя.
 

Надя

Морозный февральский день... Заснеженный лес... Синицы ещё только набрали голос, и их лихими колокольчиками заполнился только вчера ещё застывший на морозе лес. В лесу раздаются первые дроби красавцев дятлов. Им вторит посвист поползней. Над лесом разносится короткое "крок-крок-крок" играющих в синем небе воронов.   
В феврале птицы начинают пробуждаться, почувствовав приближение ещё далекой весны. Ещё будут и лютые ночные морозы, от которых затрещат стволы деревьев, и закружит свирепая вьюга, но ... назад уже возврата не будет и каждый день будет напоминать о приближающейся весне.
Я неторопливо бреду на лыжах по зимнему лесу, прислушиваясь к его звукам. За плечами легкий, но объемистый рюкзак, в котором лежат пластмассовые канистры, приготовленные для воды, которые я рассчитываю наполнить у ближайшего лесного родника. До него осталось чуть больше сотни метров. Выворачиваю из-за поворота и...
Уж не брежу ли я! Стоя по колено в ручье, на меня смотрит и улыбается самая настоящая лесная нимфа! Её идеальную фигуру прикрывает лишь миниатюрный купальник. Рядом виднелась сброшенная на упавший ствол одежда и воткнутые в снег лыжи.
Картина была настолько неожиданной, что первые секунды я просто онемел. Согласитесь, увидеть обнаженную девушку, да ещё посреди заснеженного февральского леса... Трудно не обратить внимание. Мужчины, я думаю, меня поймут.
А нимфа, между тем, нисколько не смущаясь, вылила на себя блестящее ведро ледяной воды, только что зачерпнутой в роднике! Но самое удивительное было потом. Разведя руки и эффектно, под стать мировым чемпионкам по гимнастике, изогнув тело, нимфа вдруг повернулась ко мне:
- Здравствуйте, Кирилл Викторович.
Сказать, что я был ошарашен, значит, ничего не сказать. Девушка, очевидно, почувствовала мое состояние:
- Вы меня не узнаете? Я Надя Живкова. Вы нам читали экологическую культуру.
Только в этот момент мне вспомнилась переполненная аудитория педагогического института, второй курс исторического факультета. За первым столом сидит русоволосая высокая девушка без малейших признаком косметики на лице. Её лицо сосредоточено, руки выводят четкие строчки. Почему-то, смотря на неё, я невольно сравнивал её с мадам Перон, портрет которой случайно попался мне в одной книге. И вот теперь эта встреча в лесу.
Девушка с интересом и не без лукавства смотрела на меня, подбоченясь. Тонкая талия, эффектный изгиб бедер, стройные ноги сделали бы честь иной фотомодели. Но вежливость требовала ответа:
- Простите мою дерзость, прелестная нимфа - нараспев произнес я, снимая шапку, - и не боитесь вы, будучи одной в лесу, да ещё, простите, в обнаженном виде, неких особей вида Homo sapiens мужского пола?
Девушка усмехнулась:
- А чего мне бояться? У меня охрана. Стоит сделать вот так ...
Закончив фразу, Надя вдруг свистнула особенным образом. Не прошло и десяти секунд, как из ближайших кустов выпрыгнула крупная овчарка. Её взъерошенная шерсть на загривке и оскал белых зубов не оставлял сомнений в намерениях относительно моей скромной персоны.
- Джульбарс, фу! - и собака моментально улеглась у ног хозяйки. Надя почесала своего верного друга за ухом.      
- Вот видите - повторила будущая учительница истории, - бояться мне нечего.
Сказав эти слова, Надя принялась растираться большим махровым полотенцем.
Мне ничего не оставалось делать, как набрать воды в свои припасенные емкости, распрощаться и двинуться в обратный путь ...
Наша следующая встреча произошла уже летом. День был жаркий. Я возвращался после осмотра ловушек на мышей и, естественно, мне захотелось освежиться у прохладного родника. Там я и застал свою знакомую. В том же купальнике, с тем же полотенцем и тем же ведром Надя стояла спиной к тропе и самозабвенно поливала себя родниковой водой.
Джульбарс крутился рядом. Как ни странно, на этот раз он ни обратил на меня особого внимания. Я окликнул студентку. Надя дружески поздоровалась и потом (о, чудо!) разрешила проводить себя домой.
Мы шли по лесу, болтая о разных пустяках. Джульбарс бежал немного впереди нас, периодически оглядываясь. Надя, оказывается, жила в новом комфортабельном доме, выстроенном прямо у опушки леса. Мы распрощались у её подъезда, я не удержался и поднес загорелую девичью руку к губам. Надя не отняла её.
Солнце ярко светило, в небе пел запоздалый жаворонок, дорогу перелетали выводки желтых трясогузок. Я шел к автобусной остановке ...
 
Быть руководителем практики - шок!
Это по-нашему

Если провести опрос среди студентов естественных специальностей на тему, что им больше всего запомнилось за время учебы, то девять из десятерых без колебаний ответят: "Летняя практика". На эту тему целыми поколениями студентов отпущено сотни шуток, поставлены театральные сценки, написаны стенгазеты. Объектами шуток являются, как правило, преподаватели - руководители практики. В то же время этим несчастным даже не дают возможности высказаться в свою защиту. Данная попытка едва ли не первая в своем роде, за что выражаю редакции свою искреннюю благодарность.
Итак, лето 2002 года, практика по курсу "Экология животных" у студентов 3 курса естественно-географического факультета (спец. "География - экология"). Место проведения - село Дерезовка Верхне-Мамонского района.

*  *  *

Медики утверждают, что, если взрослый человек сделает за час столько движений, сколько младенец делает за минуту, то он умрет от разрыва сердца. 18-летние студентки, конечно, не младенцы, но, живя по их распорядку, мой несчастный организм ежедневно получал буквально шокирующую дозу адреналина. Вот примерный план жизни среднестатистического руководителя практики, составленный на моем примере. (Указывается время проведения мероприятия и задача руководителя, то есть моя.)
6.30. - Подъем руководителей. Вкусить с наслаждением последние минуты тишины. Морально настроиться на предстоящий трудовой день.
7.00. - Подъем студентов. Проорать благим матом: "Подъем!" - сначала в коридоре, затем, раскрыв двери, на пороге каждой комнаты. "Врубить" по магнитофону какую-нибудь зажигательную мелодию. (Посовещавшись, выбрали "Белла чао". Старомодно, но для подъема эффективно).
7.15. - Ещё раз проорать "Подъем!" и растормошить тех, кто ещё не проснулся. Объявить, что идем купаться.
7.15 - 7.20. - Ожидание собравшихся купаться. В десятый раз выслушать: "Мы сейчас".
7.20 - 8.00. - Прогулка и купание на Дону. Параллельно стряхнуть с себя и со студентов остатки сна.
8.00. - Завтрак. Параллельно выслушать жалобы на плохое качество продуктов и их приготовление. В конце объявить тему предстоящих занятий, разъяснить его цели и задачи.
9.00. - Начало занятий. Громко объявить сбор у входа.
9.00 - 9.15. - Ожидание запаздывающих и долго собирающихся. Объяснить студенткам, что красить губы и подводить брови перед полевым выходом не обязательно. Выслушать жалобы на жестокий режим ("Это же гестапо какое-то!"), больные ноги, плохое самочувствие, мух, мышей, и т.д. и т.п.
9.15. - Полевые занятия. Это значит, бодро шагать впереди всех, сопровождая комментариями каждую встречную птицу, жука, букашку или травинку. В общем, вести себя так, будто великолепно выспался и не болит натертая вчера кровавая мозоль на мизинце правой ноги. На протяжении всех занятий отвечать на вопрос: "Когда будем купаться?"
13.00 - 13.30. - Купание. Необходимый атрибут окончания занятий. Неоднократно напомнить студенткам: "Пора выходить". Неоднократно выслушать: "Сейчас, сейчас". Попросить студенток одеться при входе в поселок.
14.00. - Обед. Снова выслушать жалобы на плохое качество продуктов и их приготовление. Демонстративно съесть двойную порцию.
15.00 - 16.30. - Тихий час. Попросить студентов выключить музыку. Попытаться заснуть, несмотря на мух.
17.00 - 18.30. - Выполнение индивидуальных занятий. Разбудить студентов и объявить о начале камеральной обработки. Вновь выслушать жалобы на жестокий режим, больные ноги, плохое самочувствие, мух, мышей, и т.д. и т.п. Повторно объявить о начале камеральной обработки. Дать консультации по выполнению индивидуальных занятий. В общем, вести себя так, будто бы именно вы, а не студенты отдохнули после обеда.
19.00. - Ужин. Снова выслушать жалобы на плохое качество продуктов и их приготовление. Объявить план на вечер.
19.30. - Снова поход на Дон. Выслушать напоминание студентов о том, что вечером обещал отпустить на дискотеку. Притвориться глухим.
20.30. - Личное время. Попытаться заняться чем-либо полезным (осмотр и ситематизация проведенных за день сборов, заполнение дневника, обработка данных учетов). Неоднократно выслушать все более настойчивые напоминания студентов о том, что вечером обещал отпустить на дискотеку. Притворяться глухим, сколько возможно.
22.00. - Притворяться глухим дальше невозможно. Решить с напарником, кому сегодня идти "на эту чертову дискотеку". (Это принципиального значения не имеет, так как оставшийся все равно не спит). Интенсивные сборы студентов на дискотеку ("нарояливание" губ, подведение бровей, подбор лучших нарядов). Отпустить едкое замечание по поводу жестокого режима, больных ног, плохого самочувствия, мух, мышей, и т.д. и т.п. Выслушать железный контраргумент типа "У нас уже прошло".
23.00 - 1.30. - Дискотека. Нервно прохаживаться по кругу и нещадно курить "Приму".
1.30. - "С боем" разогнать студентов с дискотеки.
2.00. - Возвращение домой.
2.00 - 2.30. - Уложить студентов спать. Десятикратно запретить шуметь и ходить по коридорам.
2.30. - Запереть дверь на лом и лечь спать самим.
2.30. - 3.00. - Нервно прислушиваться к каждому шороху.
3.00 - 6.30. - Долгожданный отдых.
 

Учеты

Есть много способов изучать птиц в природе. Наиболее научный из них - количественный учет, проводимый по заранее намеченному маршруту. Проводящий учет должен в совершенстве знать местную орнитофауну, знать птичьи голоса.
Конечно, на таких маршрутах часто встречаешь не только птиц. Ведь когда ищешь одно, часто попадается совсем другое и наоборот. Часто попадаются различные звери, неизвестные насекомые и, конечно же, представители вида Homo sapiens.
О некоторых таких встречах и пойдет речь в данном очерке.

Олег

Ярким июньским утром мы вдвоем двигались вдоль цепочки Малышевских озер, что опоясывают юго-западную окраину города. Нашей целью было определить приблизительное количество и численность выводков птиц, называемых в совокупности водно-болотной дичью. Сюда входят утки, лысухи, кулики, цапли и пр., т. е. обитатели различных водоемов от заросших тростником болот до больших рек.
Экскурсия наша уже подходила к концу. Результатами её были довольно подробные данные о количестве и численности выводков лысух, кроме того нами были найдены четыре колонии черных и белокрылых крачек.
Залюбовавшись пролетающей над Доном стаей чибисов, мы вдруг услышали донесшийся будто из-под земли голос:
- Вы чё, мужики? Какие проблемы? Канайте отседова!
Мы с моим товарищем недоуменно переглянулись. Источник крика мы обнаружили не сразу. Только несколько секунд спустя мы заметили двух молодых людей, поднимавшихся к нам из-под крутого берега. Их физиономии и покрытые татуировками тела не оставляли сомнений, что оба недавно прибыли из мест, не столь отдаленных. Внизу слышался умоляющий женский голос и плач ребенка.
Вид явно нетрезвых мужиков, ещё не оставивших зэковских привычек внушал опасения. Один из них вел себя наиболее агрессивно.
- Вам чё, мужики, неясно сказано. Давайте быстро отсюда.
- Ты чего тут раскомандовался? Ты кто такой? - негромко, но твердо произнес Дима, мой попутчик.
Его спокойный тон, очевидно, произвел впечатление и поубавил парням прыти.
- Давно ли откинулся? - произнес я, заметив татуировку на предплечье субъекта. - видать, ещё захотелось?
- Тебя е...т? - последовал риторический ответ.
Второй парень, обладатель татуировки на плече в виде разинувшего пасть тигра, повел себя более рассудительно.
- Мужики, ну, зачем нам базар? Не нужен на вам, ни нам! Чё вы тут с камерой ходите, да людей снимаете?
- С какой камерой? Где ты видишь камеру? - мой товарищ резко повернулся.
- А это что? - парень с татуировкой в виде тигра показал на Димин бинокль.
- На, посмотри - рискнул Дима, протягивая бинокль.
- Ничего не вижу - произнес тигроноситель, повертев бинокль, чем напомнил мне известную героиню И. Крылова.   
- Да окуляры покрути.
- Ух, ты! Вот это п....ц! - последовало восхищенная реплика. - Вот это ............... - далее последовала тирада, которую я не рискну здесь привести.
- Ты нас не за тех принял - сказал я, предлагая сигарету нашему новому знакомому.
- А х... вас знает! Может, вы ре-пон-денты какие? - произнес парень, как бы извиняясь. Слово "респонденты" далось ему с явным трудом.
Отношение к нам в момент переменилось. Первый парень, обидевшись на меня, вообще вернулся вниз, где, судя по голосам, выместил зло на жене. Это не мешало ему несколько раз проехаться по моему адресу, но уже без прежнего азарта.
Наверху тем временем происходило следующее. Обладатель тигриной татуировки протянул нам руку и коротко представился:
- Олег.
Затем попросил мой бинокль и битых полчаса вглядывался поочередно в разные бинокли, сопровождая каждый новый открывшийся вид восхищенными возгласами. Потом, недолго помолчав, задумчиво произнес:
- Нет, с одного выстрела не попаду. Может быть, с двух.
- Нет, картечью не добьешь. Лучше пулей.
Далее последовала, перемежаемая цветистыми выражениями, речь, явно выдававшая в нем знатока оружия.
- И много стрелял? - поинтересовался я.
- Много. Только не в уток.
- И не в зверей - догадался я - Где служил?
- Если бы служил - в голосе Олега почувствовалась тоска.
Из произнесенного я сделал вывод, что помимо зэковского, у нашего нового знакомого имеется ещё и опыт "горячих точек".
Расстались мы почти друзьями. Олег проводил нас до опушки леса, просил не обижаться на его "дружбана" и обещал лично с ним разобраться. Звал в гости, говоря: "Меня вся Чижовка знает! Кого хошь спроси, всяк скажет, где Олег живет". Адреса, однако, не оставил.
Мы распрощались, пожелали нашему новому знакомому приятного отдыха и поплелись к автобусной остановке.

Шпион

Учет птиц в городе - один из самых утомительных. Приходится целыми часами бродить по улицам или простаивать в одном отдельно взятом дворе, считая ворон (в буквальном смысле), галок, стрижей, ласточек, воробьев да голубей.
Один мой знакомый, занимающийся учетом ворон по заданию своего шефа, рассказывал такую историю.
Выйдя на центральную площадь города, он чинно сел на скамейку посреди Кольцовского сквера и стал тщательно (с указанием времени) подсчитывать количество регулярно подлетающих к областному комитету Партии ворон и галок. За этим занятием его застала направляющаяся в университет любимая девушка. С недоумением узрев своего возлюбленного посреди пустынного сквера, девушка недоуменно спросила:
- Костя, что ты здесь делаешь?
- Ворон считаю - последовал простодушный ответ.
Девушка, понятное дело, обиделась и, более того, заподозрила суженого в неверности. Последовала бурная сцена, после которой моему бедному знакомому не было оставлено уже никаких шансов. Вот так наша профессия порой вмешивается в личную жизнь.
Другой случай произошел с моим студентом Павлом Савельевым. Ему было дано задание сосчитать гнезда ласточек и стрижей на зданиях, расположенных в непосредственной близости к пединституту.
Паша выбрал одно массивное здание, сложенное из красного кирпича, вокруг которого носились тучи стрижей и ласточек, решив, что именно здесь он соберет богатый материал для своей дипломной работы.
Пока Паша стоял на улице, считая гнезда на фасаде, все было благополучно. Но затем добросовестному студенту потребовалось сосчитать гнезда на сторонах дома, обращенных торцами во дворы смежных домов. Задача, на первый взгляд, не очень сложная, но здесь Паше пришлось столкнуться с рядом препятствий. Прежде всего, это глухой двухметровый забор, отделявший двор намеченного дома от дворов соседних домов. Павел, будучи великолепным спортсменом и имея разряд по легкой атлетике, недолго думая, одним махом перемахнул через забор и очутился в чистеньком убранном дворике с аккуратно подстриженными кустами.
Усевшись на скамейку, студент продолжил учет гнезд, а затем обошел дом и, снова усевшись на лавочку и добивая бутылку "Coca-cola" (день был жаркий), продолжил свои наблюдения.
И тут из дурманяще пахнущих кустов каприфоли на студента вдруг бросились люди в форме. Удар ниже пояса скрючил Павла от боли. Сзади шею студента обвила сильная рука и его ноги беспомощно поволоклись по мощеной булыжниками тропинке, словно у ватной марионетки.   
Не успел студент опомниться как оказался в караульном помещении, где был водворен на низкий стул посреди покрытого кафелем пола.
- Вот, товарищ капитан - с гордостью доложил кто-то, - взяли. Все прятался за кустами. Думал, не заметим. Целый час за ним следили. Через забор перемахнул профессионально. Я даже и вздохнуть не успел. Все сидел, да в свою книжку записывал. Куда его теперь? В особый отдел?
- Кто такой? - грозно уставился на Павла офицер с длинными запорожскими усами. - Что ты тут делал? Только давай без вранья.
- Павел Савельев, студент педагогического института. - пролепетал Паша, приходя в себя. - Проводил учет гнезд ласточек и стрижей.
- Что?! - взревел пленивший Пашу прапорщик. - Да ты издеваться, мать-перемать, над нами вздумал!
- Стой, Пидопличко! - скомандовал офицер. - Вызови Тарасова из особого отдела.
Через два часа Паша, которому наконец-то поверили, что он не агент ЦРУ и не чеченский террорист, в сопровождении майора особого отдела Киселева был с извинениями отпущен с миром и проведен через парадный вход. На прощание он бросил взгляд на дверь, над которой красовалась надпись: "МО РФ. Штаб Воронежского военного округа".
В заключение можно лишь сказать, что Паша защитил дипломную работу на "отлично". Это было хоть каким-то утешением за перенесенные муки.   


Света

- Девушка, простите, девушка ... - чей-то робкий голос заставил студентку третьего курса Свету Васильевскую обернуться.
- Простите меня ещё раз - извинился высокого роста парень в эсеровской косоворотке и потертых джинсах. - Я за вами давно наблюдаю. Вы, может быть, кого-нибудь ищете? Я сам из этого дома и был бы рад Вам помочь.
Света проводила учет птиц на одной из центральных магистралей города. Она была добросовестной и аккуратной девушкой, честно выполнявшей все задания своего руководителя по учету городских птиц. Двигалась она медленно, чтобы, по возможности, учесть всех попадающихся по пути голубей, галок, ворон, воробьев, ласточек и стрижей. Кроме того, Света была исключительно красивой девушкой, представляющей собой характерный тип смешения русской и украинской крови, столь часто встречающийся у нас на юге Русской равнины в Придонских степях.
Теперь она с подозрением смотрела на явно проявляющего к ней интерес парня. Тот, казалось, тоже испытывал смущение.
- Саша - представился он. - студент политехнического института. Так я могу Вам чем-нибудь помочь?
- Нет - холодно отрезала Света, думая, как бы ей побыстрей избавиться от назойливого типа.
Холодная встреча смутила Сашу ещё больше. Но, как истинный мужчина, он не собирался так быстро отступать.
- Простите, что Вы все время записываете?
- Птиц считаю.
Последовала неловкая пауза. Парень, казалось, не имел в голове ничего дурного, но ответ девушки привел его в недоумение. Свете стало его немного жаль.
- Я провожу учет птиц.
- Учет?
- Да, учет.
- А зачем?
Теперь пришел черед смутиться Свете. Объяснять, что её руководитель помешан на воронах, и сама она пишет по ним дипломную, показалось ей малоубедительным. Саша нашелся первым.
- Я вижу, Вам неудобно. Позвольте Вам помочь.
Свете действительно было неудобно записывать и одновременно считать. Несколько нерешительно она передала Саше блокнот.
Дальше они пошли вместе. Света называла птиц, их количество, особенности поведения. Звучало это примерно так:
- "Домовые воробьи. Четырнадцать штук, восемь взрослых (пять самцов и три самки) и шесть слетков. Держатся возле мусорного бака."
Саша добросовестно записывал. 
 
* * *
C тех пор прошло несколько лет. Светлана Константиновна работает завучем в одной из воронежских школ и уже не ходит ни на какие учеты. Её муж, Александр Васильевич - инженер-программист большого ОАО. У них уже двое детей. И такие истории случаются на учетах.

Свадьба

На мой взгляд, лучший транспорт в мире - велосипед. И в этом меня ничто не разубедит. Ну разве сравнить его с автомобилем, который мало того, что жрет бензин и загрязняет выхлопами атмосферу, но ещё и лишает возможности тихо и незаметно забраться в самые глухие уголки леса и пообщаться с его обитателями. Будь моя воля, я бы всю жизнь проездил только на велосипеде.
Велосипед годится и для учетов птиц на открытой местности - в полях, на лугах, в степях.
Возвращаясь как-то с таких учетов по лесной дороге, я усердно крутил педали, радуясь свету, солнцу, чистому, пропитанному запахом смолы воздуху. В кустах раздавался щебет синичьих выводков, где-то плакала пеночка-теньковка, перед вечерней зарей пробовал голос певчий дрозд. Ноздри щекотал приятный запах цветущей липы.
Впереди мне предстоял длинный стремительный спуск, а в конце его - довольно крутой поворот и далее подъем, который я рассчитывал проскочить с ходу.
Но, когда я миновал поворот, события вдруг круто сместились в сторону детективного жанра. Сразу не меньше десяти молодых людей вдруг кинулись наперерез моему набравшему скорость велосипеду, и ещё столько же устремились ко мне с флангов и с тыла. Не успел я опомниться, как был схвачен за руки. Несколько человек прочно вцепилось в руль и в колеса велосипеда. "Террористы! Похитители людей! Грабители! Лесные братья!" - молниями сверкали в голове мысли, рисуя картины одна мрачнее другой.
Вдруг позади строя моих похитителей возник не менее живописный строй нарядных девушек. Они приветствовали мое пленение радостными криками. Одна из них подошла ко мне вплотную и тоном, не терпящим возражений, произнесла: "Двести грамм за здоровье молодых!". Только тут я ощутил исходящий от моих похитителей явственный запах спиртного, да и девушка была не кристально трезвой. Только теперь я понял, что в лесу, согласно хорошей местной традиции, гуляет свадьба, в поле зрения которой я и имел неосторожность попасть. Подобные свадьбы стали проклятием для работников лесной охраны, так как оставляли после себя груды разбитых бутылок, кучи мусора, непотушенные костры, уже неоднократно приводившие к лесным пожарам.
Мои попытки отговориться тем, что я, дескать, на службе привели к тому, что велосипед из-под меня бесцеремонно выдернули, а самого повлекли к накрытому посреди небольшой поляны столу, за которым с видом инквизитора стоял (стоял, правда, громко сказано) пожилой мужчина с лицом цвета вареного рака. Вероятно, это был отец кого-то из счастливых новобрачных. Кругом толпились нарядные гости, а некоторые уже мирно отдыхали в тени ближайших кустов. Залихватски играла гармошка. Молодых, правда, нигде не было видно.
Мне налили с полстакана опалесцирующей жидкости, по запаху сильно напоминающую свекольный самогон и потребовали, чтобы я её залпом выпил.
- Молодых-то хоть покажите - кисло произнес я, решив, что надо хоть видеть, за чье здоровье пьешь.
С молодыми вышла заминка. Невесту вообще не нашли. Минут через пять ко мне подвели едва державшегося на ногах и что-то бубнившего себе под нос парня со слипавшимися глазами. Это, как мне объяснили, и был счастливый новобрачный.
Как только опалесцирующая жидкость переместилась из стакана в мой желудок, какой-то юноша, как вышколенный стюард, поднес мне закуску - кусок маринованного огурца, от которого почему-то немилосердно воняло бензином.
Как только я выпил, интерес ко мне тут же был потерян, и я беспрепятственно добрался до своего велосипеда, сиротливо валявшегося в придорожных кустах. Вздохнув, я поднял своего стального коня и медленно побрел вверх по склону. У меня появилось такое ощущение, будто с самогоном в меня вошло что-то тяжелое и нестерпимо скучное, что вытеснило легкость, свет и радость яркого солнечного дня.
Я поднял велосипед и пешком побрел к выходу из леса.
 
Сорпа

Солнечным летним утром автобус уносил троих преподавателей естественно-географического факультета Воронежского педагогического университета по ещё не высохшему после недавнего дождя шоссе. В салоне было неимоверно тесно и душно. В это время толпы ополоумевших дачников штурмовали на автовокзалах пригородные "ПАЗики", пробивая себе дорогу тяжелыми сумками и ящиками с рассадой. Теперь всё это богатство стояло на полу автобусного салона, вызывая серьезные трудности для выходящих и входящих в автобус. Воздух, казалось, дрожал от криков остервенелых мамаш, прижимавших к себе малолетних отпрысков, ругани, детского плача и т.д.
На фоне этой пестрой толпы трое молодых людей интеллигентного вида, одетые в штормовки и брюки защитного цвета и единственным багажом которых были небольшие перекинутые через плечо спортивные сумки смотрелись, мягко говоря, экзотично. Казалось, их мало интересовало происходящее в автобусе и всё внимание они уделяли открывающимся за окнами пейзажам. А посмотреть там было на что. Дорога пролегала среди сочной зелени лугов, перелесков, перемежающихся лесополосами, между которыми прятались маленькие пригородные деревеньки и дачные поселки.
Идея этой поездки возникла всего несколькими днями ранее. Сессия подходила к концу, и коллеги решали, где бы отдохнуть на денек от назойливого внимания цветущих студенток, маразматических ответов на экзаменах и зачетах, а также орд задолжников и их родителей, неизвестно откуда появляющихся именно к концу сессии, когда над их непутевыми чадами, гоняющими лодыря в течение семестра, реально нависала угроза исключения.
В течение нескольких лет из рассказов охотников поступала довольно расплывчатая информация о болотистой местности с названием "Сорпа", расположенной в каких-нибудь двадцати километрах от областного центра. В рассказах неизменно присутствовали эпитеты "непроходимое", "гиблое", "таинственное". Из уст в уста переходили страшные легенды об ужасных болотных призраках, о криках ужаса, доносящихся ночью из трясины, об ушедших на болото и не вернувшихся людях и т. д. и т. п.
Наряду с этим очевидцы восхищались необыкновенным богатством жизни на Сорпе. Охотники лишь щелкали языками, вспоминая неисчислимые стаи гусей, уток, куликов и даже занесенных в Красную книгу казарок, останавливающиеся на Сорпе отдохнуть и подкормиться во время весеннего и осеннего пролетов. На вопросы об охотничьих успехах рассказчики лишь обреченно отмахивались: "А чего стрелять? Всё равно потом в камышах не найдешь". "Это настоящий воронежский Эверглейдс " - пел дифирамбы Сорпе один начитанный собеседник.
Представляло интерес и само название болота. В словаре Даля слово "Сорпа" найдено не было. На казахском языке "сорпа" (или шурпа) означает крутой наваристый бараний бульон. В Internetе удалось раскопать информацию о двойнике "воронежского Эверглейдса" - карстовом озере Сорпа в Словении, богатом рыбой и являющимся центром рыболовного туризма. Может быть, за рыбное изобилие озеро и получило своё название ещё во времена турецкого владычества ? Тогда при чем здесь воронежская Сорпа?
Услышанного биологам было достаточно, чтобы после недолгих сборов и раздумий решиться на эту довольно рискованную экскурсию. Картографические расчеты показали, что площадь обследуемой местности составляет что-то около 1 600 га, расстояние из конца в конец - 10 - 12 км. Проделанный путь, таким образом, не должен был занять, с учетом возможных задержек, больше 4 - 5 часов.
На конечной остановке путешественники вылезли из автобуса. Последние несколько километров пути они словно бы пребывали в гипнотическом трансе, выслушивая рассказ пожилого попутчика. Сюжет рассказа был абсолютно тривиален. О том, какой прекрасный был их совхоз в советское время, как гнали они машины с тоннами сахарной свеклы "аж в Москву", как приезжал их награждать орденом Ленина сам Косыгин и т.д. и т.п. Заканчивался рассказ уже ставшими стандартными проклятиями по адресу Горбачева, Ельцина и иже с ними... Всё это было настолько стандартно и нестерпимо скучно, что молодые люди с трудом удерживали зевоту, дабы не обидеть собеседника. Впрочем, беседой это можно было назвать с большой натяжкой ввиду того, что одна из сторон явно предпочитала выступать в жанре монолога.
Тем с большим удовольствием они покинули душный автобус, с наслаждением втягивая в себя первые глотки пропитанного скошенным клевером и цветущей липой воздуха. Поначалу путь их пролегал по симпатичной деревенской улице, обсаженной мальвами и вишнями, ветки которых ломились от ягод.
Сидящая на лавочке возле собственного дома симпатичная старушка в пестром платке, видя чужих людей и предвкушая возможность скрасить время интересной беседой, наивно спросила путешественников, куда они идут. Получив ответ, старушка мелко закрестилась: "Ох, не ходили б, соколики, туда. Гиблое то место, как есть гиблое... Вот у меня кум был..."
Перспектива слушать очередную историю явно не улыбалась нашим путешественникам, но и обидеть приятную аборигенку не хотелось. Дабы прервать собирающийся прорваться наружу словесный поток, Сергей протянул бабушке раскрытый определитель "Птицы европейской России" с просьбой указать, не водятся ли изображенные в них птицы в ближайших окрестностях. Пожилая матрона лишь испуганно дернулась, с ужасом глядя на изображения вполне безобидных созданий, потом вздохнула, поняв, что беседы не получится. 
Попросив подождать "минутку", аборигенка скрылась в недрах своего небольшого, но довольно опрятного домика. Отсутствовала она довольно долго, так что у наших путешественников было время оглядеться. Двор был типично русским, т.е. начисто лишенным цветов, декоративных кустарников и других "излишеств". Прямо от крыльца начинались грядки ранней картошки. Посреди двора красовалась смачная лужа в кисельных берегах, занимая почти половину всего пространства. Вокруг лужи суетился с десяток тощих кур. Нигде не было видно ни деревьев, ни кустарников.
Внутри дома обстановка соответствовала той же, что путешественники наблюдали во дворе. Сени были завалены остатками каких-то ящиков, перемешанных с горами рваной резиновой обуви. Тут же наблюдалось велосипедное колесо, сплетенное в любовном объятии с остатками металлической бочки.
- Да, колоритная картина - высказал своё мнение энтомолог и любитель бабочек Андрей - прямо хоть бери краски и пиши.
- Вот живут люди... - промолвил Генрих, и, словно бы устыдившись своих мыслей, добавил: под боком у областного центра, а словно какие-нибудь ... дикари.
- Вот поешьте, соколики - раздался голос хозяйки. - Всё веселей идти будет.
И протянула путешественникам полный пакет сочных спелых вишен. Провожая гостей, она всё приглашала их заходить на обратном пути "похлебать борщичка". Рассыпаясь в благодарностях, молодые люди покинули гостеприимный, хоть и не блещущий красотой двор.
Дорога пролегала через огороды, на которых уже начали копать раннюю картошку. За огородами начинался обширный луг, на котором виднелись куртины кустарников, а примерно в семистах метрах впереди виднелись живописные группы деревьев, за которыми угадывался берег небольшой реки Хавы.
Название "Хава" также имеет тюркское происхождение и обозначает "бассейн" или "пруд", в более общем значении "малый водоём" и "малая речка".
- Идем по центру России, а по названиям - чистая Средняя Азия - заметил третий участник экспедиции - Генрих, единственный в группе представитель прессы, так как свою преподавательскую работу он сочетал с довольно активным сотрудничеством в различных газетах - Хава, Сорпа, Тамлык... С чего бы это? - спросил он словно бы сам себя.
Перед выходом на луг дорогу путешественникам преградила совершенно непролазная грязь. Вероятно именно в этом месте перегоняли деревенское стадо. Земля под ногами была буквально перемешана сотнями копыт и представляла собой серую кашеобразную массу. Сергей, попытавшийся первым сделать несколько шагов, провалился по колено и прочно застрял, после чего не мог сделать и шагу. Из своего неудобного положения он был извлечен своими товарищами с помощью длинной палки, отломанной от какой-то засохшей ракиты. Сергей ухватился за палку с одного конца, Андрей и Генрих потащили за другой, грязь издала звук, напоминающий тот, с которым вылетает пробка из бутылки шампанского. Внезапно на ближайший пригорок присела язящная маленькая птичка желтоголовая трясогузка и, словно бы в насмешку, "цивикнула".
- Не пройдем мы здесь - голосом, в котором явно чувствовалось беспокойство, произнес Генрих. - Надо идти назад и дальше вдоль протоки...
Путешественники так и сделали. Теперь путь их пролегал по густой траве вдоль поросшей тростником и ивами старицы Хавы. Идти здесь было сухо и довольно приятно. Обитатели прибрежных зарослей словно бы и не замечали незваных пришельцев, продолжая заниматься своими делами.
Вот со стороны особенно высоких и мощных тростников донесся резкий крик дроздовидной камышевки. Птица размером чуть поменьше дрозда и не думала прятаться, открыто усевшись на самой макушке и с вызовом поглядывая на путешественников. Под прицелом трех направленных в её сторону биноклей камышевка продолжала выкрикивать что-то очень напоминающее ругательства, после чего с явной неохотой сползла по стеблю в гущу тростника. Но и оттуда её возмущенный крик не прекращался.
Поблизости из заросшей осокой низины доносилась монотонная песня сверчка. Несмотря на все ухищрения путешественников, эта едва ли не самая маленькая птичка нашего края не пожелала показаться им на глаза. Впрочем, при этом она никуда не улетела и даже ни на секунду ни прервала своего пения.
Не менее смело вёл себя и синегрудый красавец, самец варакушки. Этот великолепный имитатор сперва долго обманывал исследователей, издавая поочередно то песню певчего дрозда, то брачный крик удода, а под конец, искусно подражая крику, издаваемому кукушкой при перелете, вылетел из глубины ивового куста и уселся на самом виду явно довольный собой.
Постепенно и так мало заметная тропинка совсем затерялась в траве, которая уже доходила до пояса, а местами и по грудь путешественникам, среди которых, следует заметить, недомерков не было. Исследователи заметили, что, по всем признакам, они явно отдалились от населенных мест. Совсем исчезли деревенские ласточки касатки. Не стало видно расписных красавцев щеглов и красногрудых коноплянок, не слышно приятных "колокольчиков" овсянок, в изобилии встречавшихся на околице деревни. Зато над головой путников величаво проплывали огромные, чем-то напоминающие доисторических птеродактилей, серые цапли. Появились легкокрылые, словно ласточки, черные и белокрылые крачки.
Выйдя из-за поворота, путешественники оказались посреди приятной, зеленой, усеянной желтыми лютиками луговины. Внезапно раздались странные крики "куокс! куокс! к-а-а!", и над поляной разом взмыли не менее полусотни крупных красивых птиц контрастной черно-белой окраски с металлическим отливом и эффектными хохолками на голове.
- Чибисы! - восторженно воскликнул Генрих.
- Да тут целая колония! - подхватил Сергей.
Великолепные птицы с тревожными криками продолжали кружить над луговиной. Всё их поведение говорило о нахождении поблизости гнезд с потомством. Среди чибисов летало несколько других птиц поменьше, буровато-пестрой окраски, с длинными красными ногами и розовым клювом. Птицы издавали странные трелеподобные звуки "тил-ле! тил-ле!, тюи-лее!" Путешественники узнали в них травников, довольно редких куликов нашей области, гнездовые колонии которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
На протяжении ещё нескольких километров путешественники постоянно натыкались на массы беспокоящихся чибисов и травников. По заверениям Сергея, единственного профессионального орнитолога из всей компании, это самое большое поселение куликов , встреченное им на просторах Центрального Черноземья.
Постепенно ландшафт, по которому продвигались путешественники, изменялся. Ярко-желтые лютики сменились темно-фиолетовыми шпажниками, среди которых попадались лиловые булавовидные соцветия белокопытника. Стали попадаться крупные эффектные цветки желтого ириса. Под ногами путешественников всё чаще хлюпала вода.
Наконец дорогу исследователям преградил канал шириной около двух метров и с довольно быстрым течением. Генрих нерешительно развернул карту. Это была обычная двухверстка, на которой вся обследуемая территория укладывалась в квадрат со стороной длиной 4 см.
- Да, болота начинаются... - заглянув Генриху через плечо, протянул Андрей.
- А это Тамлык? - спросил Сергей, указывая на преграждающую дорогу препятствие.
- Нет, Тамлык дальше. Это, скорей всего, вот этот мелиоративный канал - ответил Генрих, тыча пальцем в карту. - Их тут довольно много и этот самый крупный. - Помолчав, Генрих добавил. - Его не обойдешь. Надо перебираться.
Семь бед - один ответ. Даже не снимая обуви ("Вдруг ногу поранишь. Черт знает, что там на дне" - отсоветовал разуваться Андрей), исследователи переправились за несколько секунд.
- Куда теперь? - спросил Андрей.
Вопрос не был лишен основания. Перед путешественниками открылась поросшая тростником обширная пойма. Между стеблями тростника поблескивала вода. На холме километрах в двух к западу в летней дымке виднелись домики дачного поселка.
- Должно быть, это Парусное - снова открыл карту Генрих.
- Смотрите, смотрите вон туда! - вдруг яростно и одновременно восторженно зашептал Сергей.
Его товарищи повернулись в указанную сторону. Они не сразу поняли, что так взволновало завзятого орнитолога. На расстоянии примерно трехсот метров на двух засохших ивах виднелись два ярко-белых пятна, издали напоминавших два белых флага. При более тщательной настройке биноклей белые пятна превратились в двух изумительной красоты птиц, явно сидящих на гнездах.
- Белые цапли! И на гнездах! Вот это удача... - волновался Сергей.
Немного поспорив, исследователи решили попытаться пробраться к нему, чтобы получше осмотреть, сфотографировать и обмерить птенцов. Задача эта не казалась слишком сложной. Гнезда располагались невысоко над землей, и дорога к ним проходила по довольно сухому, на первый взгляд, поросшему какими-то злаками лугу.
Но едва первый путешественник (это был Генрих) ступил на такую, казалось бы, безобидную площадку, как тут же очутился по пояс в теплой бархатно-коричневой жиже. Его движения вызвали подъем органических частиц со дна коварного болота.
- И впрямь бульон! - со смехом воскликнул Генрих, выбираясь на сухое место. - Теперь я понял, почему её так называли.
Солце уже основательно склонилось к горизонту. Отказавшись от плана добраться до гнезд цапель, путешественники решили, что если они не хотят ночевать посреди болота, кормя комаров (к вечеру присутствие последних стало весьма ощутимым) то следует идти напрямую через самые топкие места. К этому варианту их склонил также возвышающийся примерно посередине расстояния до деревни какой-то странный курган, смотревшийся посреди болотистой равнины довольно необычно.
По колено (а местами и выше) в топкой жиже путешественники двинулись вперед. Комары становились все злее. Кое-где путешественники проваливались так, что за стеной тростника им не было видно ничего вокруг на расстоянии дальше метра. Приходилось останавливаться, определять по компасу расстояние и двигаться дальше. На всё это уходило драгоценное время. Чтобы не потеряться, исследователи постоянно перекликались, подбадривая друг друга.
Птицы продолжали кружиться над головами у незадачливых первопроходцев, но теперь в их криках чувствовалось что-то зловещее. Впечатление это ещё более усилилось, когда к чибисам, травникам и крачкам присоединалась болотная сова, издававшая своё "хак - хак - хак", в котором чувствовалось какое-то злобное удовлетворение.
Отделявший их от высившегося посреди болота холма километр путешественники преодолевали больше часа. Когда же они, наконец, ступили на твердую землю, комары набросились с удесятеренными силами. В лучах заходящего солнца окружающее их болото приняло багровый оттенок.
Всё же на сухом месте они несколько приободрились и даже нашли в себе силы осмотреть этот необычный холм. Андрей даже достал сачок и сделал несколько взмахов, ловя насекомых. Позднее выяснилось, что ему удалось таким образом поймать представителей нескольких новых для нашей области видов.
Курган, давший временный приют усталым исследователям, имел довольно крутые склоны и был высотой около десяти метров. Его нахождение здесь было довольно необычным, так что Генрих даже предположил его искусственное происхождение. Его воображение, подстегиваемое усталостью, позволило ему заглянуть в глубину веков и предположить, что данный курган является местом захоронения какого-нибудь скифского или аланского вождя. "Вернемся, обязательно поговорю с археологами" - всё твердил он.
Но надо было спешить, пока ещё совсем не стемнело. Путешественники вновь залезли в болото и с мрачной решимостью двинулись к заветной цели. Когда через час они, прорвавшись сквозь заросли ивняка, наконец ступили на твердый берег, то так промокли, продрогли и разозлились, что им было на всё наплевать. Если бы ещё кому-нибудь пришло в голову прогуляться в сгущающихся сумерках, то наши молодые кандидаты наук, кумиры студенческой молодежи, с которых ручьями лила вода, лица и руки опухли от укусов комаров, да к тому же ещё были изодраны в кровь упругими ветками ивняка, вполне бы сошли за водяных или каких-нибудь утопленников. Появись они в таком виде в институте, студентки ударились бы в паническое бегство, а потом дружно забрали документы.
Немного обсохнув (благо было тепло) доценты вышли на проселочную дорогу, направляясь в сторону автотрассы, шум которой уже был слышен из-за лесопосадок. Но они не сделали и двух шагов, как за их спинами полоснул свет фар и раздался скрип тормозов. Из машины вышла темная фигура, сложению которой позавидовал бы Давид творения Микеланджело.
- Ребята, вы откуда? - раздался изумленный голос. - Как вы сюда попали?
Очевидно, по его мнению ходить в такое время по болоту могли либо призраки, либо законченые придурки.
Не уловив в тоне местного атлета враждебности, доценты несколько сбивчиво объяснили, как они сюда попали и что они тут делают. Поняв, что имеет дело не с призраками или сбежавшими пациентами местного психодиспансера, а с уважаемыми работниками высшей школы, атлет заговорил тоном, в котором чувствовались одновременно и почтительность и приказ:
- Садитесь в машину.
Через двадцать минут доценты уже с удовольствием сушились возле специально по такому случаю растопленной печки, потягивая чай со светлым кленовым медом. В большом фермерском доме (юный атлет, подобравший наших ученых, был его сыном) царила суета. Срочно накрывался стол, на который женщины ставили разные соления, грибы и копчености. Сына отец тоном, не допускающим возражений, отправил к соседям за бутылкой самогона ("Гостям надо, они же совсем продрогли"). На кухне два других сына щипали и потрошили срочно зарезанных уток.
Немного отдохнув и подкрепившись, поведав о своих приключениях, ученые засобирались в путь, отвергнув соблазнительное предложение о ночлеге (завтра всем троим нужно было идти в институт). Глава семьи тут же распорядился отвезти гостей в город.
Уже садясь в машину, ученые бросили прощальный взгляд на таинственную, коварную, прекрасную и удивительную Сорпу. Все трое подумали об одном и том же.
- Только бы не осушили - произнес Генрих, выразительно кивая в сторону фермерского дома. Двигатель завелся, и машина рванула с места.
 

 

В Белогорских пещерах

И вновь нет нам покоя. Вместо того, чтобы спокойно сидеть в аудиториях, объясняя студентам разницу в строении цветка у представителей семейств розоцветных и сложноцветных или в строении ротового аппарата отрядов двукрылых и перепончатокрылых, группа преподавателей естественно-географического факультета, встав спозаранку, уже катит в автобусе, отсчитывая километры трассы Воронеж - Ростов. С нами едут пятьдесят студентов-биологов первого курса. Наша цель на этот раз - знаменитые белогорские пещеры, превращенные монахами-отшельниками в монастырь.
Много таинственных легенд связано с белогорскими пещерами. Например, мне доводилось слышать, что время их возникновения приходится на период татаро-монгольского ига, когда страдающие от религиозного притеснения монахи, уходили в безлюдные места, дабы сохранить православную веру. Другие легенды повествуют о том, что пещеры были вырыты монахами-старообрядцами, спасающимися от преследований во времена патриарха Никона.
Автобус поглощает километр за километром. Ночью прошел дождь, и зеленая трава на склонах возле дороги на глазах становится изумительного блестяще-изумрудного цвета. Над зеленым ковром покачиваются ярко-желтые корзинки козлобородника, розовеют нежные цветки скабиозы и короставника. Картину дополняют величественно парящие над зелеными равнинами птицы. У реки Икорец наше внимание привлекли два почти белых легкокрылых силуэта, летящих всего в каком-то метре над землей. Это приступили к охоте полевые луни - одни из самых наших красивых хищников. На вершинах придорожных столбов видны силуэты застывших неподвижно, словно часовые, сарычей. А на реке Битюг нас встречала разодетая, словно невеста, в белоснежный наряд, белая цапля.
Автобус преодолевает небольшой подъем и нашим глазам открывается широкая долина реки Осереди с бескрайними лугами. А на противоположном берегу в дымке видны очертания Павловска - конечного пункта нашего путешествия.
Уже на улицах Павловска наш автобус внезапно тормозит. С недоумением выглядываем в окна. Нашему взгляду предстает довольно необычная картина. Прямо посреди улицы движется внушительная толпа народа, возглавляемая священниками в парадном облачении. Над толпой развеваются хоругви. Бросаются в глаза несколько мужчин, облаченных в казачью форму. Толпа поет гимны и периодически истово крестится.
Нам пришлось подождать добрую четверть часа, прежде чем движение открылось. Прохожие на вопрос о причинах увиденного лишь пожимают плечами. Для пасхального крестного хода вроде не время, престольных праздников на эти дни также не ожидается. Наиболее достоверной версией представляется начало ярмарки, также по традиции освящаемое крестным ходом. Удовлетворившись данной версией за неимением лучшей, мы продолжаем наш путь.
Автобус окончательно останавливается возле пристани на берегу Дона. Нас уже ждет стоящий под парами катер с романтическим названием "Ласточка". Команда из шустрых удальцов - учащихся павловской станции юных техников бойко поднимается на борт по довольно шатким сходням. Наступает и наш черед.
Загрузить на борт пятьдесят человек - задача сама по себе хлопотная, но когда эти пятьдесят человек - семнадцати-, восемнадцатилетние девушки, то этот процесс превращается в сущий цирк. Студентки визжат, хохочут, роняют вещи, сами норовят свалиться со сходен. Если бы не помощь команды, проявившей истинное джентльменство, мы бы провозились не меньше часа.
Наконец, посадка закончена. Звучит команда "Отдать концы!", за кормой вспенивается донская вода, и судно, орудуя винтами, выплывает на середину реки. Здесь наш дредноут на несколько секунд замирает, борясь со стремительным течением. Следует команда "Полный вперед!", и катер, набирая скорость, плавно скользит вверх по течению.
За бортом открывается картина, достойная того, чтобы уделить ей несколько строк. Русло Дона шириной около ста метров проходит через узкую долину шириной не более полукилометра. Правый берег высокий (местами высотой около девяноста метров), сильно расчлененный оврагами. Левый берег пологий, поросший густым лесом. Берега Дона выглядят пустынными, но такое впечатление обманчиво. Вот с песчаной отмели по левому борту донесся пронзительный тонкий крик кулика - зуйка. Сверкнув бирюзовым оперением, низко над водой пронесся зимородок. Цапля беззвучной тенью опустилась на берег и, словно не узнавая собственное отражение, уставилась своим желтым глазом в водное зеркало. Яркой красно-белой бабочкой перелетел Дон хохлатый красавец удод.
За входом в Стародонье начинаются эффектные меловые обнажения. Поросшие лесом у подножия они своими сверкающими белыми вершинами создают впечатление, будто находишься не в Центральном Черноземье, а где-нибудь на Большом Кавказе или в Горном Крыму.
За очередным поворотом открывается вид на живописно расположенный в долине Дона хутор Кирпичи. Наш катер дает сигнал и, замедлив ход, начинает медленно поворачиваться к берегу. На берегу у самого причала видны палатки и старенький видавший виды "УАЗ"ик. Вероятно какие-нибудь приезжие рыбаки стали лагерем в надежде испытать рыбацкое счастье.
Процесс выгрузки оказался ещё более хлопотным, чем погрузка. После того, как все студенты и преподаватели покинули катер, выяснилось, что на борту осталось несколько бесхозных сумок и сачков. Потребовались неоднократные напоминания, прежде чем брошеный инвентарь вновь обрел своих хозяев.
"Ильин. Профессор" - донесся четкий голос прямо над ухом. Поворачиваюсь и вижу перед собой высокого мужчину в очках и штормовке, чей внешний вид и манера держаться безошибочно указывают на сотрудника высшей школы. Машинально пожимаю протянутую руку и, ещё не придя в себя, здороваюсь со спутниками профессора. Все они назвались сотрудниками кафедры зоологии и экологии Пензенского педагогического университета. Если бы из прибрежных зарослей вышло стадо слонов, которые, раскачивая хоботами, сплясали в нашу честь ламбаду, мы бы меньше удивились. Встретиться с коллегами в полевых условиях на обширных просторах Восточно-Европейской равнины потрудней, чем двум муравьям найти друг друга на футбольном поле.
Из разговоров с зоологами становится ясно, что колесят они по нашим просторам уже около двух недель. Их главные объекты - летучие мыши и суслики. Пензенские коллеги нас подробно расспрашивали обо всём, что мы знаем об этих представителях фауны. Дав им необходимые консультации, продолжаем путь.
Нам предстоит довольно долгий и утомительный подъем. Но, преодолев около половины, считаем себя вполне вознагражденными открывшимся видом. В ложбине между холмами на правом берегу Дона живописно раскинулось село Белогорье. Светлые домики на фоне ярко-зеленых склонов смотрятся словно кусочки сахара, рассыпанные по поверхности изумрудной глазури. А на левом берегу в дымке виден утопающий в зелени окрестных лесов Павловск. Издали купола старинных зданий центра города и новостройки современных микрорайонов кажутся игрушечными.
На вершине горы подходим к святому колодцу. Экскурсовод начинает свой рассказ, попутно указывая студентам на соблюдение необходимых правил поведения в храме. При этом он как бы невзначай указывает на таинственный колодец, расположенный поблизости и достигающий глубины шестидесяти метров. Подход к колодцу перекрыт какими-то ржавыми металлическими листами и гнилыми бревнами. Слышу рядом шопот. До меня явно доносятся слова "веревка", "лебедка", "подумаешь - шестьдесят метров". Поймав мой свирепый взгляд, студенты умолкают.
По извилистой тропинке спускаемся ко входу с пещеры. Над входом висят ксерокопии портретов основателей монастыря. Экскурсовод рассказывает, что основание первых меловых монастырей пришлось на первую половину XVII века, т.е. совпало с периодом освоения территории Дикого поля. В то время окраины Руси сильно страдали от набегов. Таким образом, меловые монастыри выполняли не только религиозную, но военно-оборонительную функцию. При необходимости в них укрывалось всё население окрестных деревень. Ясно, что подобного сооружения в открытую построить было невозможно. По просьбе студентов фотографируемся на фоне входа и по приглашению экскурсовода входим внутрь.
Первое ощущение, когда попадаешь в меловые пещеры: твое тело охватывает прохлада в сочетании с приятной сухостью воздуха. Мы проходим прямо, затем сворачиваем налево и оказываемся в узкой галерее, предназначенной для крестного хода. Немного поплутав, выходим в относительно освещенное просторное помещение. Экскурсовод объясняет, что именно здесь и находился главный вход в монастырь, заваленный в эпоху "исторического материализма". От главного входа мы проходим в молельный зал.
Зал освещен светом факелов, создающим неповторимую атмосферу. Кажется, мы перенеслись из двадцать первого века на многие века назад во времена первых христиан. Огонь привезен сюда специально из Иерусалима. На нас смотрят потускневшие лики со старинных икон. Невольно задерживаю на них свой взгляд. Профиль Христа в терновом венце, выполненный тревожной оранжево-кровавой краской. Какое лицо! На других иконах - Троица, Божья матерь и везде удивительно одухотворенные лица. Да, перед нами настоящие произведения искусства! Они не имеют ничего общего с тем ширпотребом, который сейчас продается на всех углах. Похоже, свет факелов и вид икон производит впечатление и на студентов. Оживленный шепот стих, кто-то даже перекрестился.
Выходя из зала, натыкаемся в темноте на оживленную группу явно нетрезвых молодых людей. Как они попали сюда по извилистым темным коридорам? Парни шумят, отпускают сальные шуточки, перекликаются. То и дело слышно "Леха, ты где?", "Ах, б... , ногу подвернул!", "Да заткнись ты!". Внезапно шум обрывается. По звукам догадываюсь, что парни попали в молельный зал и увидели осененные священным огнем помутневшие лики. Чуть обернувшись, краем глаза замечаю, как молодые люди вытянулись почти навытяжку, кто-то из них начал мелко креститься. Видно, что свет факелов и вид икон произвел на них впечатление.
Замечаю, как воздух становится всё холоднее. Студенты также проявляют беспокойство. Одеты то все по-летнему. Экскурсовод неторопливо объявляет, что мы опустились ниже уровня Дона в так называемый "холодильник". Температура воздуха здесь круглый год постоянна и равна + 7  С. Подобная цифра повергает студентов в шоковое состояние. Сразу несколько человек громогласно требуют, чтобы мы немедленно поднялись выше. Что мы с удовольствием и делаем.
Наконец выбираемся наружу, зажмурившись от непривычно яркого света. Эге, да тут явно теплее, чем в подземелье! В такие моменты начинаешь осознавать, как приятно находиться на свежем воздухе при белом свете.
Попрощавшись с пензенскими зоологами, быстро грузимся на катер. Капитан торопит. С низу по течению идет баржа, волны от которой могут запросто залить наше утлое суденышко.
Обратный путь вниз по течению заканчивается быстрее. И вот мы уже у причала по соседству с местным яхт-клубом. Рядом с нами покачивается на волнах сильно "навороченный" катер, принадлежащий какому-то местному "авторитету". Приглядевшись, обнаруживаем, что сей дредноут сделан из двух ванн, а сверкающая кабина, так эффектно смотрящаяся издали, представляет собой несколько скрепленных оконных стекол. Подивившись искусство и фантазии павловских судостроителей, направляемся к автобусу.
Студенты, явно уставшие от избытка впечатлений, едва присев, начинают сладко дремать. А наша работа ещё не закончена! Наш путь теперь лежит в село Воронцовку, где нас ожидают юные талантливые орнитологи.
Дорога на Воронцовку лежит вдоль русла реки Осереди. Вдоль Осереди сразу за Павловском тянутся бесконечные луга, над которыми величественно парят луни, коршуны и канюки. Через открытое окно машины слышны крики коростелей и "бой" перепелов.
Юные дарования уже ожидают нас с нетерпением. Впопыхах поздоровавшись, они начинают наперебой рассказывать нам об обнаруженных ими гнездах аиста и серой цапли. Быстро посовещавшись, сажаем наших помощников в машину и устремляемся в село Михайловку, где, по поступившим данным, загнездился белый аист.
Для непосвященных замечу, что по Центральному Черноземью проходит восточная граница распространения аистов в Европе. Поэтому эту птицу, облик которой известен многим, в наших краях удается видеть редко. В Воронежской области гнезда аистов единичны, а уже чуть западнее - в Курской области - эти птицы гнездятся почти повсеместно.
Популярность аистов объясняется прежде всего его доверчивостью и стремлением держаться поближе к человеку. Крупные размеры и колоритный облик делают эту птицу самой привлекательной из наших ближайших соседей. К сожалению, традиции привлечения аистов, столь характерные для Белоруссии и Украины, в нашей области ещё не сформировались. Может быть это и задерживает расселение аистов в наших краях?
Образ аиста, как персонажа литературных произведений, использовали такие великие писатели-сказочники, как Г.-Х. Андерсен, В. Гауф, братья Гримм, Д. Биссет. При этом как правило аист является положительным героем, но обязательно себе на уме.
Добравшись до места, вылезаем из машины, чтобы дальше идти пешком. Пробравшись через вековую российскую грязь между двумя полуразвалившимися строениями ферм, оказываемся перед проржавевшей водонапорной башней. На её вершине, словно шляпка какого-то диковинного гриба, построено огромное гнездо, в котором сидит также далеко заметная птица. В лучах заката оперение птицы приобретает какой-то странный металлический блеск, а сама аистиха (это была самка) выглядит, словно африканская статуэтка.
Сам хозяин гнезда сидел поблизости на телеграфном столбе (телеграфные провода на котором были сняты несколько лет назад охотниками за цветным металлом). При нашем приближении обе птицы даже не удостоили нас взглядом. Было видно, что в этом селе они привыкли доверять людям. Дай Бог, чтобы подобное отношение к ним сохранилось подольше!
Солнце уже существенно клонится к западу, но юннаты нас не отпускают, настаивая, чтобы мы обязательно посмотрели обнаруженную ими колонию серых цапель. Ещё полчаса езды, и мы оказываемся в самом глухом уголке района. Асфальт заканчивается и машину довольно чувствительно начинает подбразывать на ухабах степной дороги. Дорога идет под уклон. В одном месте нам приходится выйти из машины, чтобы водитель мог аккуратно провести облегченную машину через весьма коварное место, представляющее собой поросшие осокой кочки, между которыми предательски хлюпала болотная вода.
Наконец мы приблизились к краю болота. Дальше ехать нельзя. Мы выходим из машины и шагаем дальше, едва поспевая за юными натуралистами. На расстоянии примерно двухсот метров среди болота видна группа ольх. Даже издали слышен исходящий от них гвалт. Подойдя поближе обнаруживаем хорошо заметные гнезда, напоминающие бараньи шапки. Гнезд порядка пятидесяти. В каждом видно два - четыре птенца. В одних гнездах птенцы ещё совсем маленькие, размером чуть больше цыпленка, другие уже почти взрослые и практически полностью оперившиеся.
Тут же юннаты показали нам гнездо коршуна. Хищник устроил своё гнездо прямо в центре колонии и явно не страдал от царящего вокруг шума. Не исключено, что он тайно похищал птенцов у ничего не подозревающих соседей и, наверно, уже обездолил не одну семью.
Взрослые цапли периодически подлетают к гнездам, вызывая среди птенцов настоящий ажиотаж. Они подпрыгивают, норовя выхватить первыми из клюва родителей принесенную добычу. Родителям стоит немало усилий увернуться от острых, словно кинжалы, клювов своих отпрысков. Но даже овладев добычей, птенец ещё не может быть уверен в том, что полакомится ею. Его братья и сестры отчаянно пытаются урвать свою долю и, как правило, им это удается. Разорвав лягушку на несколько частей, каждый птенец проглатывает свою долю и тут же застывают в выжидательной позе, в которой чувствует что-то зловещее. Этакие нескладные химеры с картин Босха.
Земля под гнездами сплошь усеяна слоем из лягушачьих и рыбьих костей. Встречаются и шкурки полевых мышей и полевок. При заходящем солнце подлетающие к гнездам птицы вызывают живые ассоциации с голливудскими фильмами о Дракуле. Но... глаз не оторвешь! Есть в этом кипящем жизнью месте что-то завораживающие. Ведь некрасивых созданий в природе не бывает!
Пока мы любуемся цаплями, юннаты о чем-то тревожно переговариваются. Оказывается, цапли вызвали недовольство у владельцев расположенного неподалеку рыборазводного пруда. От них незамедлительно последовали угрозы "разобраться" с "этими гнусными тварями", похищающими рыбу. Юннаты обратились к районной админстрации с просьбой защитить птиц. Там обещали помочь, объявив колонию памятником природы. Необходимые для этого документы школьники уже собрали. Если не поможет, то они хотели написать письмо губернатору и просили нас о содействии. Мы, конечно же, обещали помочь, чем можем.
Уходя, мы никак не могли оторвать взгляд от птичьей колонии. Над стеной тростника показался знаменующий начало вечерней зари острокрылый силуэт выпи. В тростниках послышался крик камышницы. Редко когда в наших краях встретить столь насыщенное жизнью место!
И ещё подумалось, если среди школьников ещё есть такие, что готовы пожнртвовать время и силы ради спасения каких-то птиц, то для нашей страны ещё не всё потеряно.
 

Он

Трое студентов-биологов шли поздним вечером по лесной тропе через заповедный бор. В рюкзаках их была палатка, спальные мешки, котелок, посуда, продовольствие и, конечно же, угощение для Него.
Уже в четвертый раз в течение каникул студенты приезжали сюда, но каждый раз безрезультатно. Из фольклора, рассказов местных жителей они наверняка знали, что Он здесь живет. Находили огромные (до 30 см в длину) следы в лесу, погрызы на деревьях, помет. Дело было за малым: увидеть Его самого.
Ради этого студенты и двигались сейчас по ночной лесной тропке, вслушиваясь в каждый звук осеннего леса. Где-то справа от тропинки ухнул филин, ему в ответ раздался хохот неясытей. Из чащи донесся волчий вой. Они двигались по направлению к только им известной полянке на берегу тихой лесной речки, поросшей кувшинкой и рдестом.
Их хозяйка, у которой они остановились на ночлег по приезде из города, женщина бальзаковского возраста, обладательница пышной груди, пьяницы-мужа и семнадцатилетней дочери на выданье, всё причитала:
"И кудыть-то вы на ночь поперлися, и кудыть-то вас черт несет. Черт би зыбрал эту науку, яка понуждает яких молодих красавцив ночью по самой гати шастать. Эвон в клубе севодни паратуру завезли, дывчата собралися, ждут стюдентов, не дождутся. Мужиков-то у нас, тьфу, раз-два, да обчелся, - тут она покосилась на безмолвного, упившегося по какому-то праздничному делу хозяина. - во, поглядите, анчутка беспятай, баран нямой, погибели на него нету ..."
Студенты, неуверенно извиняясь и насмешливо поглядывая на безмолвствующего, как народ у Пушкина, хозяина, направились к двери. Один из них, Эдик, огненный красавец с пышной шевелюрой и рыжими усами; с момента приезда предмет настойчивого внимания местных красавиц, достал из чехла вертикалку ИЖ-27 и, открыв патронник, заглянул в стволы.
- Оставь, - негромко приказал ему Герман, высокий юноша с черной николаевской бородой и усами, укладывающий в рюкзак консервы, сахар, папиросы, картошку, и Эдик повиновался.
Третий участник экспедиции, - невысокий шатен Гена молча закинул за плечо увесистый рюкзак, набитый фото- и киносъемочной аппаратурой.
На околице студентов встретил местный лесничий.
- Вы все-таки решили идти? - только и спросил он.
- Да. - ответил Герман.
- А не пожалеете?
- Может быть.
- Возьмите ружье.
- Не надо.
- И все-таки зря вы.
- Давайте не будем об этом говорить.
- Вы пропадете, а мне за вас отвечать!
- Ничего вы не будете отвечать. Мы на каникулах.
- Все равно! Вы не должны ходить. Это опасно и бесцельно. В этих кварталах никто не был уже лет сто. Там сплошное болото. Вы ничего не найдете.
- Может быть, и не найдем, но искать будем.
- Вы же ученые люди! Вы же знаете, что Его нет!
- А следы? А затески на деревьях? А помет, наконец?
- Это мог быть и медведь, и разгильдяй-лесоруб, и ...
- Простите, начальник, вы нам надоели.
- Значит, все-таки пойдете?
- Пойдем!
Ни говоря больше ни слова малочисленная экспедиция углубилась в лес. Двадцатиметровые сосны маячили в сгустившихся сумерках мрачными колоннами какого-то лабиринта из древнегреческих мифов. Пройдя километров пять, студенты уселись на поваленное дерево, покурили и снова двинулись по едва заметной тропинке. Дальше на их пути возникла обширная, пользующаяся дурной славой, Кондратовская гать, которую было необходимо преодолеть. Гать встретила их таинственными шорохами в тростниках, шлепаньем камышниц, резкими криками пастушков, свистом погонышей.
Отважные первопроходцы надели заранее припасенные гидрокостюмы и осторожно двинулись вперед, вооружившись длинными шестами. Пробираться по болоту было трудно. За час студенты едва ли одолели полторы сотни метров, как вдруг на их пути возник стремительный поток, возникший словно бы из никуда.
- Тамлык, - прошептал Герман, идущий первым и, обернувшись к товарищам, произнес: ничего не поделаешь, надо переплывать.
Пока студенты разоблачались, привязывая одежду к рюкзакам и по очереди переплывали реку, с противоположного берега вдруг взлетела крупная черная птица и с криком закружила над головами путешественников.
Уже на противоположном (таком же болотистом берегу) студенты перекинулись несколькими фразами.
- Черный аист.
- Леонидыч будет в восторге.
Снова молча двинулись вперед. Наконец к полуночи студенты достигли островка посреди гати, на который наткнулись в предыдущие свои экспедиции. Этот остров имел около полукилометра в длину и около трехсот метров в ширину. На нем росли несколько крупных сосен, полтора десятка более молодых дубков, но основная растительность была представлена массивными куртинами лещины, создающей местами непроходимые заросли. Берега острова поросли причудливой смесью ивы, лиан бешеного огурца и крапивы. В общем, остров скорее напоминал джунгли по берегам Конго или Амазонки, чем густонаселенную Окско-Донскую равнину. Местами берега острова были обрывисты, и корни сосен вырастали здесь из-под земли и свисали над болотом.
Именно на таком берегу студентами во время своих предыдущих экскурсий была обнаружена огромная столетняя сосна, среди корней которой была пещера, а в той пещере студенты нашли явно натасканную сюда траву и шерсть, которая не принадлежала ни одному из известных животных.
Студенты подошли к сосне. При свете фонарей Гена заглянул в пещеру.
- Ничего, - сказал он, высунувшись обратно.
- Привал тогда, - произнес Герман, - Он должен сюда прийти.
Костер, разведенный умелой рукой уже весело трещал поленьями, к котелке варилась похлебка. Эдик выгреб золу и засыпал приготовленную картошку. Студенты разлили похлебку по мискам и принялись хлебать с молодым аппетитом. Затем повесили на импровозированный вертел другой котелок с приправленном чабрецом чаем. Стрекотали радующиеся позднему теплу кузнечики, с болота неуверенно квакнула лягушка, потом послышался какой-то всплеск.
И в этот момент появился Он.
Высокий, широкий в плечах человек вышел на поляну. Ступал он медленно и тяжело. Студенты замерли. Им было радостно и страшно. Он направился прямо к костру, но остановился в нерешительности, увидев людей и почуяв незнакомый и страшный запах железа.
Гена потянулся было к фотоаппарату со вспышкой, но Герман остановил его. Стараясь не делать резких движений, он пошел прямо навстречу человеку, разбросал угли и, достав несколько картошек, положил их перед ним. Затем, также не спеша, вернулся к товарищам.
- Хлеба ему дай - прошептал Эдик, протягивая другу полбуханки подового хлеба домашней выпечки.
Герман ещё раз поднялся и, сделав несколько шагов, положил хлеб рядом с картошкой. Он, опустившись на четвереньки, подхватил картофелины и хлеб и, прижав их к животу, зашагал в ту сторону, откуда пришел. В этот момент угли вспыхнули, осветив на мгновение фигуру незнакомца, его руки и лицо, покрытые шерстью, как и всё тело.
Возбужденные встречей, студенты заснули не скоро. День они провели, бродя по окрестным лесам и болотам, ведя наблюдения и делая записи в соответствии с составленной заведующим кафедрой программой исследований. Вечером же, разведя костер и приготовив ужин, они положили несколько картофелин, полбуханки хлеба и полпачки сахара с противоположной от себя стороны костра и стали ждать, приготовив фотоаппарат со вспышкой и кинокамеру.
Потянулось время ожидания.
Он пришел, как и вчера, неожиданно. Бесшумно раздвинулись кусты, и фигура двухметрового роста появилась на поляне. На этот раз Он остановился у костра, словно бы наслаждаясь его теплом, и некоторое время внимательно смотрел на ребят. Затем опустился на четвереньки и стал собирать картошку и хлеб. Наткнулся на сахар, сперва нерешительно отдернул руку, затем осторожно взяв один кусок, попробовал на зуб. Вкус, очевидно, ему понравился. Схватив всю пачку, Он направился в ту сторону, откуда пришел, но перед тем, как исчезнуть в кустах, остановился и обернувшись, ещё раз внимательно посмотрел на студентов. Сфотографировать Его они так и не решились.
- Ты заметил, он ничего не ел з д е с ь - произнес задумчиво Гена.
- Значит, - отозвался Герман, - он носит все кому-то ещё?
- Весьма вероятно, у него есть семья, - закончил мысль Эдик.
Подошла третья ночь пребывания студентов на острове. Приготовив угощение, студенты стали ждать, твердо собравшиеся непременно сфотографировать лесного хозяина, а, если повезет, то и запечатлеть его на кинопленку.
На этот раз Он сильно задержался. Ребята уже стали беспокоиться. Но когда Он появился, все прежние планы были совершенно забыты.
На руках Он, бережно прижимая к могучей груди, нес детеныша. Такого же волосатого, с заросшими шерстью лицом и ручками.
Он на этот раз подошел почти вплотную к студентам и опустил детеныша на землю. Затем выпрямился, посмотрел в глаза ребятам (при этом им показалось, что в глазах этого хозяина леса мелькнули слезы) и, моментально повернувшись, исчез в чаще леса, даже не притронувшись к угощению.
Студенты молча уставились на детеныша. Если убрать шерсть с тела, то он вполне мог сойти за человеческого ребенка: правильные черты лица, человеческие пропорции тела. Вот только голова была заметно наклонена вперед. Позднее ребята поняли, что отнюдь не вследствие врожденной конституции. Детеныш молча сидел, не издавая ни звука, казалось, безразличный ко всему окружающему. Студенты разглядели, что он был страшно слаб.
Только тут исследователям стало всё ясно. В этом году в лесу случился неурожай грибов, орехов и ягод, приведший к бескормице. От голода погибла мать детеныша. Отец, в отчаянии прокормить дитя бродил неподалеку от их бывшего логова и вдруг увидел огонь и почуял запах пищи. В нем долго боролись голод, страх и родительский инстинкт. Наконец, последний обедил. Лесной человек пошел на огонь. Здесь он нашел еду. Но её все равно не хватило. И тогда он принес детеныша сюда, к людям, в единственное место, где ему удалось хоть немного обогреться и подкормиться. В лесу детеныш все равно бы погиб, и пришлось отдать его людям, в слабой надежде, что хоть они его выкормят. На этих странных, но добрых существ у него была единственная надежда, что не угаснет род лесных людей, что эти создания, такие странные и даже страшноватые (из-за запаха железа) спасут его детеныша и весь его род. Только в очень ранних неясных воспоминаниях сохранил он образы себе подобных. Найти другую подругу взамен умершей не представлялось возможным. Генетическая память сохранила в нём безотчетный страх. Он знал, что у людей есть пахнущие металлом и плюющиеся огнем палки, убивающие на расстоянии. Благодаря этим палкам много лет назад было истреблено все племя лесных людей, обитающее в этом лесу. Он и его умершая подруга были последними, оставшимися в живых.
Произошло это так. В тот год в небе появились страшные железные птицы с крестами на крыльях. Эти птицы охотились за всем живым, поражая огнем все живое в лесу. По дорогам ползали железные чудовища, изрыгающие огонь. Лес буквально наводнили вооруженные люди, убивающие друг друга, а при случае и лесных людей, принимая их за противника. Тогда погибло почти все племя. Отца нынешнего лесного человека поймали живьем какие-то синие люди. Наш лесной человек не знал, что в его отце заподозрили вражеского лазутчика. Его осматривал военный врач, пытаясь найти признаки маскировки. Затем, при отступлении, запертого в сарае пленника расстреляли.
- И что нам с ним делать? - растерянно спросил Герман, - ведь ему молоко нужно.
- Нужно немедленно собираться - вскочил с места Эдик, - до деревни его как-нибудь донесем, а там найдем молоко.
Лагерь был свернут за десять минут. Студенты не нашли ничего лучшего, как посадить маленького хозяина леса в свободный рюкзак. Рюкзак выпало нести Герману. Все это время за их действиями из чащи наблюдали печальные глаза.
Идти ночью по болоту - занятие, мягко скажем, небезопасное. Ребята сбились с пути и вышли к Тамлыку в стороне от намеченного брода. Пришлось делать дополнительный крюк. Когда все-таки вышли к броду, решили проверить, как себя чувствует детеныш.
В рюкзаке лежало уже остывшее тельце. Студенты молча сняли полевые фуражки. Кто-то их них всхлипнул.
Они похоронили детеныша здесь же у брода и двинулись в обратный путь.
- Что ж, - произнес Гена, - может так и лучше. Ведь он дитя леса. Ему по-любому лучше здесь, чем в клетке.
Никто ему не ответил.
На рассвете экспедиция подошла к околице. Как и три дня назад, лесничий стоял на том же месте, нервно куря папиросу "Беломор-канал".
- Ну так что, видели его?
- Видели.
- Значит, он существует?
- Может быть ...
 

Донская Олеся

...Давно не припомню такого тумана. Мягкая предрассветная дымка вдруг стала сгущаться и будто молоком окутала всю пойму Дона. За десять шагов уже ничего не видно. Влага пропитала одежду, несмотря на брезентовую штормовку, проникла в сапоги, холодной дрожью охватив всё тело. Деревья маячат в тумане, как колонны волшебного призрачного храма. Слева бело, справа бело, наверху бело.
Да уж какая тут охота!!! Пролетающих над головой уток узнаю лишь по свисту крыльев. Но стрелять не решаюсь.
По тому, как туман сменил цвет с молочно-белого на чуть золотистый определяю, что взошло солнце. Туман вроде как поредел.
Пойду-ка лучше на дальний конец озера. Там с высокого берега открывается вид на широкое блюдце чистой воды. Хорошо видна вся птица, сидящая на воде. Можно будет заранее наметить себе добычу, а потом, используя прибрежные заросли, подобраться к ней. Да и на возвышенном месте туман рассеется быстрее и можно будет хоть немного обсохнуть.
Да, вот уже в тумане появились разрывы... Внезапный шорох заставил меня оглянуться. От неожиданности я даже вздрогнул. В просвете появилась высокая длинноволосая фигура в ковбойке с засученными рукавами и старых потертых джинсах.
Девушка была явно не похожа на местных "дывчат". И дело даже не в одежде... Меня поразило её лицо. Оно было не то, чтобы красиво, но этот правильный овал, четкие брови, нос картошкой, заметно выдающиеся скулы отражали какое-то непередаваемое чувство внутреннего достоинства и благородства, которое стало сейчас такой редкостью, что людей, им обладающих впору заносить в Красную книгу.
Девушка шла босиком (И это в такую погоду)... На её свободно спадающих волосах застыли капельки влаги, заискрившиеся в первых лучах пробившегося сквозь туман солнца. Рядом с ней трусила крупная черная дворняга, смерившая меня выразительным взглядом своих умных глаз.
"Кто она? Откуда?" - не переставая, думал я уже после того, как девушка небрежным кивком ответив на моё приветствие (при этом моя рука невольно потянулась к засаленной охотничьей фуражке), скрылась в тумане. Ведь до ближайшей деревни не меньше шести километров, если по дороге. Переправиться же с другого берега Дона (как это сделал я) она не могла. Да и другие детали: босые ноги, закатанные рукава не вязались ни с погодой, ни с окружающей обстановкой.
Все эти мысли не оставляли меня даже тогда, когда туман рассеялся, и я возвращался к своей лодке по залитому сверкающей на солнце росой и усыпанному осенней паутиной лугу, волоча в ягдташе двух сдуру угодивших под мои выстрелы лысух. Я был настолько погружен мыслями о внезапной встрече, что даже не пошевелился, когда из-под ног с шумом вылетел выводок куропаток, чем вызвал укоризненный взгляд своей собаки.
...Несколько дней спустя в пасмурный, но довольно теплый день последней декады сентября я плыл на своей плоскодонке по донской старице, высматривая уток. Охота в этот раз выдалась удачной. У самого входа в стародонье мне удалось подстрелить ещё не успевшего вылинять селезня. Окрыленный удачей, и пустив лодку по течению, я замер, ожидая характерного "вих-вих-вих" - шума крыльев летящей кряквы.
Моё внимание привлекло какое-то движение на самой вершине почти отвесной песчаной косы. Секунду спустя я узнал свою незнакомку, решительным шагом спускавшуюся к воде. Она была в купальном костюме, через плечо с каким-то небрежным изяществом перекинуто голубое полотенце. Повесив полотенце на прибрежной иве, девушка бросилась в воду. Именно бросилась безо всяких проб на температуру головой вперед, довольно долго пробыла под водой, а затем, вынырнув посреди русла, стремительно поплыла баттерфляем поперек течения. Было видно, что она мастерица в этом деле. "Не меньше, чем первый разряд" - подумалось мне...
Нда, она точно не из местных... Здешних жителей и летом-то купающимися в реке трудно увидеть, а после Ильина дня их в воду и калачом не заманишь. Так уж тут заведено... Не пойму, почему?
Познакомились мы только через две недели, когда садились в один автобус, уходивший в город. На ней был тот же костюм, что и в первую нашу встречу на берегу степного озера, только поверх ковбойки была наброшена розовая куртка-болонья и ноги были обуты в легкие кеды.
Наши места "случайно" оказались рядом.
Выяснилось, что зовут её Алёна ("Олеся" - невольно подумал я), она - студентка пединститута, её отец - генерал, недавно переведенный в Воронеж из одной из бывших стран социалистического содружества, а здесь она на каникулах, отдыхала у родственников. Алёна действительно имеет первый разряд по плаванию (это я угадал), но закаливанием специально не занималась. "Это как-то само собой получилось - с улыбкой рассказывала Алёна - Мы жили на берегу Дуная, и папа заставлял нас рано вставать и сразу бежать купаться. Так вот и привыкла".
Последний раз мы увиделись уже на одной из центральных улиц города. Алёна дружески поздоровалась, но задерживаться не стала..
Мимо меня, громко разговаривая, провалила ватага разодетых как попугаи девушек и парней. Они остановились возле стоявшего у бровки тротуара "Мерседеса". До меня донесся явственный запах спиртного...
Я посмотрел вслед Алене и подумал, что ей, наверно, все равно во что одеваться: в бальное платье или засаленную штормовку, ехать ли в "Мерседесе" или в "Запорожце"... Она все равно будет смотреться, как королева... И в этом меня никто не разубедит!   

 

Любовь приходит и уходит

Кто не любил в студенческие годы, тот не был студентом, не пережил всех сладостных перипетий студенческой жизни. Отдал и я в свое время дань ошибкам молодости.
Предметом моей любви стала очаровательная однокурсница Катя Кацаранова - полурусская, полуболгарка. Катя представляла из себя эффектный южный тип красоты: жгучая брюнетка со смуглой кожей, большими черными глазами, пышной копной блестящих волос и ослепительной белозубой улыбкой. В свои 18 лет Катя имела первый разряд по плаванию и была кандидатом в мастера спорта по художественной гимнастике. В общем, как говорил герой популярной комедии: "Студентка, косомолка, спортсменка, слушайте..." Надо ли говорить, что вся мужская половина курса была от неё без ума.
История эта произошла в южноуральских степях, куда выехала экспедиция биолого-почвенного факультета Воронежского университета. В её состав входили и мы, тогда ещё студенты 2-го курса, зачисленные на должности научно-технических сотрудников, т.е. "старших кудапошлют". Экспедиция проходила довольно интересно, несмотря на то, что нам приходилось копать под палящим солнцем почвенные разрезы, просеивать через сита почвенные пробы и ежеутренне проверять ловушки для грызунов.
За все три недели работы экспедиции я, как мог, старался помочь Кате, изъявляя ей в той или иной форме свою безграничную преданность. Я носил за неё ведра с водой (хотя Катя была отнюдь не хилой пигалицей), помогал разбирать образцы, растапливать печку и т.д.
За несколько дней до отъезда встал вопрос о том, кому ехать на станцию за билетами. Выбор пал на меня, так до станции было не менее 20 км пути и ехать надо было на лошади. Во всей экспедиции я оказался единственным, обладавшим пусть и весьма ограниченным, но всё же опытом обращения с этим видом транспорта.
Неожиданно Катя вызвалась сопровождать меня. Нам выделили двух невысоких мохнатых и притом весьма хитрых и норовистых киргизских лошаденок. Надо ли говорить, как вначале ликовало моё сердце. Мы с Катей вдвоем одни и "степь да степь кругом". Ситуация получалась весьма романтическая. Как говорится, было от чего потерять голову.
Но не проехали мы и пяти километров, как мои мысли работали уже в другом направлении: "И на кой черт она за мной увязалась". Дело в том, что Катя абсолютно не могла удержаться в седле и умудрялась падать с лошади даже при самом спокойном аллюре. Природные физические данные и незаурядная подготовка позволяли девушке избежать серьезных телесных повреждений, но становилось ясно, что такими темпами мы не доедем до станции и до завтра. Постепенно Катя и сама это поняла. Она предложила ехать мне одному, а сама обещала подождать меня у опоры высоковольтной линии № 237. Дело в том, что эти пронумерованные опоры служили для нас единственными ориентирами в бескрайней и однообразной степи.
Я благополучно добрался до станции, взял билеты и вернулся в назначенное место. Кати там не было. Не было и следов её коня. Похоже, она сюда и не приезжала. Не на шутку встревожившись, я проехал немного в сторону нашего лагеря и вскоре наткнулся на следы Катиной лошади, которые бесцельно кружили по степи. Стало ясно, что девушка заблудилась и теперь кружит вокруг одного места, тщетно пытаясь найти дорогу или к месту нашей встречи или к лагерю. Пытаясь распутать следы, заблудился в итоге и я.
Как выяснилось потом, покружив по степи, моя спутница приняла наконец единственно правильное в той ситуации решение: она бросила поводья и положилась на коня, который вывез её, хотя и затемно, к нашему лагерю. Следом за Катей точно также поступил и я.
Далеко за полночь, усталый, голодный и злой, как черт, я въехал на территорию объятого лихорадочной подготовкой к поисково-спасательным работам лагерю. Мои глаза просверлили выбежавшую ко мне Катю, а губы помимо моей воли произнесли:
- Ты никогда не станешь моей женой!

 

Ужас

Приходилось ли вам испытывать чувство настоящего животного ужаса? Если затрудняетесь ответить на этот вопрос, значит не приходилось. Это чувство запоминается на всю жизнь и его ни с каким другим не спутаешь. Мне пришлось его испытать всего один раз в жизни.
Случилось это в предуральской тайге на берегах реки с колоритным названием Сылва. Наш лагерь располагался примерно в двух километрах от полустанка на большой поляне, раскинувшейся посреди бескрайней тайги. Приходилось периодически проделывать этот короткий путь, когда надо было ехать за продуктами в ближайший город Кунгур.
Как-то сойдя уже в сумерках с электрички и небрежно перекинув набитый буханками хлеба, кульками с сахаром-песком и банками с тушенкой рюкзак через одно плечо, я бодро зашагал по тропинке. Мне приходилось бывать ночью в самых глухих участках леса, наблюдая за его ночными обитателями, и я был абсолютно уверен, что ничего неожиданного даже в самом мрачном лесу со мной произойти не может.
Но едва я сделал несколько шагов под сомкнутым пологом из елей и пихт, как в нескольких метрах впереди раздался протяжный тяжелый вздох. Этот звук ещё не дошел до моего сознания, как он повторился уже ближе и громче, и буквально передо мной из земли стало вырастать белое пятно, приближаясь и увеличиваясь в размерах. В этот момент я понял, что выражение "волосы зашевелились на голове" следует понимать буквально. Следущий вздох раздался буквально в полуметре от меня где-то на уровне груди.
На полусогнутых ногах, не помня себя, я кое-как добрел до лагеря. на все расспросы отвечая, словно испорченный патефон: "Я больше в лес не пойду, я больше в лес не пойду, не пойду". Среди моих товарищей началась паника. Кто-то предложил немедленно везти меня в психлечебницу, кто-то привести меня в чувство посредством холодного душа, а кто-то запереть в погребе, пока я ещё не начал бросаться на людей.
Наконец, после изрядной дозы неразбавленного ректификата я пришел в себя и сумел рассказать обо всем случившемся. Вы спросите, что же за чудовище подстерегало меня на лесной тропе? Отвечу: это была черная корова с белым боком, неизвестно почему решившая заночевать в лесу. Но это выяснилось уже потом!
 
Поездка в Дивногорье

Ух и долго же мы собирались! Только на пятом курсе, почувствовав окончание счастливейшего периода в своей жизни, моя подшефная группа вдруг встрепенулась. Едем! Едем и никаких гвоздей! Нельзя терять ни единого дня, ни единого часа стремительно уходящей студенческой жизни! Кажется, что она уходит быстрее, чем осенью желтеют листья на деревьях!
Лихорадочные сборы, и в один из пасмурных, но теплых дней начала октября мы уже мчимся в маленькой, но очень уютной "газели" по ростовской трассе. Поначалу в салоне гремит музыка, но километров через двадцать от Воронежа магнитофон выключается. Студенты прильнули к окнам.
Кажется, что по дороге мы нагоняем уходящее лето. Чем дальше к югу, тем больше попадается щеголяющих сочной зеленью деревьев. Будто и не осень вовсе! Под Воронежем большинство деревьев уже оделось в золотой осенний наряд, а некоторые уже начали терять его. По полям и выгонам мелькают стайки овсянок, зябликов, жаворонков и скворцов. Этих птиц в это время под Воронежем можно встретить уже с трудом.
Наконец сворачиваем с оживленной трассы и едем под уклон, спускаясь в долину Дона. За окнами мелькают степные балки и притягивающие своей диковатостью урочища. Появились меловые склоны, живо будящие воспоминания о практике в Дерезовке.
Проведя нас через симпатичное степное село, дорога внезапно упирается в тупик. Выходим и недоуменно оглядываемся. Вроде ехали правильно, постоянно сверяясь с указателями и предусмотрительно захваченной картой. Прямо возле обочины замечаем небольшое бревенчатое строение с надписью "Музей - заповедник "Дивногорье"". Здесь нас похоже уже ждут. Окошечко над крыльцом гостеприимно открылось. Нас встречает симпатичная молодая женщина, назвавшаяся Татьяной Владиславовной. Она предлагает нам пройти чуть выше по склону и немного подождать. Следуем её совету и попадаем на небольшую площадку у подножия уходящей вверх отвесной горы.
"Смотрите, какой-то хищник!" - замечает кто-то. Действительно высоко над нами примерно на уровне вершины горы парит сарыч. Есть что-то притягательное в величавом парении этого хозяина степей. Пролетая прямо над нами, птица замедлила полет и слегка качнула крыльями, словно приветствуя нас в своих заповедных владениях.
Не успеваем толком оглядеться, как появляется Татьяна Владиславовна. Следом за ней поднимаемся на гору по довольно крутой лестнице. Чем выше, тем больше нас завораживает окрывающийся вокруг простор. Долина Дона в радиусе двадцати километров вокруг как на ладони. На северо-западе маячит в дымке большое село Коротояк. Прямо под нами извивается русло реки с приятным названием "Тихая сосна". За ней раскинулся необъятный простор лугов, на которых пасущиеся коровы выглядят не крупнее муравьев. На севере угадываются излучины Доны, а позади него виден большой сосновый бор.
Остановившись на площадке напротив входа в меловую церковь, переводим дух и слушаем Татьяну Владиславовну. Она увлекательно рассказывает об основании монастыря, уделяя особое внимание таинственной истории иконы Сицилийской Божьей Матери, непонятно как появившейся на Дону и более чем понятно исчезнувшей в начале 20-х годов при варварском разграблении (иначе не назовешь) монастыря чекистами. Татьяна Владиславовна упоминает об эпидемии холеры на Дону, когда эта икона спасла сотни человеческих жизней. Параллельно любуемся эффектным (увы, одним из последних) меловым останцем, нависающим над входом в церковь.
Впуская нас в церковь, экскурсовод напоминает студенткам о необходимости покрыть голову косынками. Внутри церкви прохладно и идеально чисто. С интересом рассматриваем копию исчезнувшей иконы. Она явно отличается от других изображений, виденных нами до сих пор. Прямое положение головы Божьей Матери, изображения херувимов по периферии. Всё говорит о древности оригинала, создание которого относится к XIII веку.
Из зала церкви проходим в галерею крестного хода. Узость прохода наводит на мысль о клаустрофобии. В стенах видны ниши, предназначенные для захоронения святых мощей. Картину несколько оживляют скопившиеся на стенах полчища комаров и каких-то бабочек.
Выбравшись из галереи, поднимаемся наверх в трапезную и келью. Келья напоминает нишу в пешере без единого окна. Трапезная чуть побольше. Единственное окно, оживляющее полумрак, имеется в кухне. В очередной раз удивляемся настойчивости людей, сумевших вручную (!) прорубить в мелу столь внушительное сооружение.
Выйдя на свежий воздух, ловлю себя на желании перекреститься, хотя верующим никогда не был.
Поднявшись ещё выше, оказываемся в настоящей поросшей ковылем степи. Идем по вымощенной дорожке вдоль лесополосы. Татьяна Владиславовна показывает нам редкие растения. Вот ковыль Лессинга, вот чабрец Маршалла, а вот проломник Козо-Полянского - растение, напоминающее розетку, сделанную из темно-зеленого хрусталя. Вдруг впереди доносится крик. Зовут меня. Студенты окружили какое-то место, оживленно переговариваясь. Слышны голоса: "Саранча!", "Да нет - это кузнечик!", "Да какой кузнечик? Не видишь - усов нет". На траве сидит необычного вида ярко-зеленое насекомое, скорее напоминающее пришельца с других планет, чем земное существо. Передние лапы сложены в наполовину воинственной, наполовину молитвенной позе. Напомнив студентам о том, что экологам пятого курса надо бы знать представителей местной энтомофауны, подсказываю, что насекомое называется "богомол религиозный". Видать, решил поохотиться, пользуясь одним из последних погожих дней, дабы накопить в теле побольше питательных веществ на долгую зиму.
Оставив богомола в покое, продолжаем наше шествие. Татьяна Владиславовна подводит нас к останкам древнего вала и начинает увлекательный рассказ, перенося нас из современности в глубину веков, когда на месте современной Воронежской области простиралось необъятное Дикое поле, где бродили неисчислимые стада тарпанов, сайгаков, а в лесах скрывались коварные медведи и могучие зубры. Нашим глазам представляются мощные стены древней крепости, стоящей на высоком берегу Дона. Посреди крепости стоит шатер аланского вождя. На крепостных башнях - часовые, зорко вглядывающиеся в степь. На часовых - золоченые доспехи, за поясом - кривые сабли, в руках - луки. Над горизонтом поднимается столб пыли. Слышен топот тысяч копыт. Приближается враг. Звучит сигнал боевой трубы. На стенах крепости появляются её защитники. Враг уже близко! Он обходит крепость и приближается со стороны степи. Слышно воинственное гиканье всадников и ржание лошадей. Защитники крепости разом спускают тетивы луков. Свистят стрелы! Передние всадники, пронзенные не знающими промаха лучниками, опрокидываются навзничь в седлах, волочатся за своими лошадьми, застряв ногами в стременах. Но вторые ряды уже у самого вала! Им на головы сыплются стрелы и камни, льётся кипящая смола, но они спешиваются, отважно бросаются в ров, оставляя по обе его стороны убитых и раненых товарищей, приставляют к стенам штурмовые лестницы... На стенах закипает рукопашная схватка. Слышен звон мечей, треск ломающихся копий, стоны раненых. Вода во рву окрашивается в красный цвет...
Эта картина представилась нам столь живо, что потребовалось известное усилие воли, чтобы вернуть себя в современность. Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного, подхожу к краю обрыва. Кто это меня окликает? А, это студенты просят их сфотографировать. Машинально нажимаю на затвор фотоаппарата и возвращаю его владельцу, почти не слыша слов благодарности.
Перед тем, как начать спускаться вниз, ещё раз осматриваю открывающийся внизу вид. На этом небольшом пятачке на высоком берегу Дона причудливо сочетаются природа и история, как-то странно переплелись удивительные насекомые, прекрасные птицы и растения - реликты ледникового периода, события нашего недавнего и очень давнего прошлого.
А сколько таких мест в России!?
 
Туда, где гостил Лермонтов

Пасмурное воскресное утро начала октября. Небо хмурится, то и дело с неба начинает накрапывать мелкий дождичек, буквально за несколько секунд пронизывая влагой всё вокруг. В такое время все нормальные люди ещё нежатся в своих постелях, наслаждаясь сознанием начала выходного дня. В лучшем случае некоторые из российских обывателей в эти минуты проследовали к телевизору, намереваясь смотреть его в течение всего воскресенья.
Но всё выше сказанное не относится к преподавателям-экологам и нескольким студентам, собравшимся в это хмурое утро на ступеньках главного корпуса педагогического университета. Они ждут автобуса, который должен доставить уже изрядно продрогшую группу в село Самидубравное, вошедшее в историю как место, связанное с именем великого Лермонтова, гостившего в нем весной - летом 1840 года у своего друга Александра Потапова - внука воронежского губернатора екатерининской эпохи.
По лицам студентов видно, что они уже изрядно раскаиваются в том, что согласились участвовать в этой поездке. Куда лучше было бы, вернувшись вчера поздно с дискотеки, сейчас мирно почивать под шум дождя.
Наконец подходит давно ожидаемый автобус. Быстро грузимся в него, и ... через несколько минут перед нами словно бы раскрывается занавес. Тучи разошлись словно по мановению волшебной палочки, и яркие лучи солнца засверкали по мокрому асфальту, пожелтевшей листве, крышам домов, создавая какую-то удивительную феерию. Кто-то из студентов восторженно ахнул. С этой минуты мы за всю поездку не слышали ни одной жалобы.
А посмотреть за окнами автобуса есть на что. Золотая осень вступает в свои права. Вдоль дороги сверкают багряным золотом клены. С ними соперничают ясени, чья листва к этому времени приобретает солнечно-желтый цвет. И всё это великолепие оттеняют могучие дубы, сверкающие червленым золотом, словно средневековые витязи доспехами.
Облака, только недавно образовывавшие пелену мрачного серо-свинцового света, разбежались по небосводу как живые и заиграли всеми оттенками от светло-голубого до фиолетового. "Прямо как с картин Рериха!" - воскликнула какая-то начитанная студентка.
За Ново-Животинным картина за окном существенно меняется. Дорога сужается и движение машин по ней становится более редким. Зато часто стали появляться грузовики с наращенными бортами с верхом груженые сахарной свеклой. В разгаре шла её уборка. Мне невольно вспомнилась студенческая молодость, когда мы в это же время (а то и позже) выдалбливали корнеплоды из замерзшей земли компрессорными отбойными молотками. Современные студенты даже и не знают, что такое поездки в колхоз.
За окнами автобуса чаще стали мелькать черные поникшие головки подсолнечника, свежие весело зеленые посевы озимых, угрюмо глядящие из земли ещё не убранные корнеплоды сахарной и кормовой свеклы. Дорога то забирается на подъем, то круто обрывается вниз. Чувствуется, что за какие-нибудь полчаса дороги мы покинули Окско-Донскую равнину и переместились на Среднерусскую возвышенность.
Замечаю некоторое беспокойство в поведении нашего шофера. Он несколько раз то нервно смотрит в зеркало заднего вида, то вытягивает шею, силясь рассмотреть что-то впереди. "Правильно едем?" - также начиная испытывать беспокойство, обращаюсь к нему. "А черт его знает!" - видно, что присутствие изрядного числа красивых девушек заставляет нашего шофера избегать более крепких выражений. "Сколько уж едем и хоть бы один указатель!"
Действительно, мы миновали уже несколько поворотов, но никаких признаков указателей направления не обнаружено. Моя предусмотрительно захваченная карта мало проясняет ситуацию. Наконец, доезжаем до развилки. Студенты, кажется, даже рады небольшому приключению. То и дело сыплются остроты: "Прямо, как в сказке: налево пойдешь..., направо пойдешь...", "Виталик, давай на запах определим...", "Давайте по ветру поедем..."
После недолгих споров решаем сворачивать налево. Прямо как в пословице: "Не знаешь куда идти, иди налево". Проезжаем несколько километров и попадаем ... в болото. Нет, если верить карте, здесь должен быть асфальт... Но этот асфальт буквально погребен под слоем жирного чернозема, вытащенного с грунтовых дорог протекторами колес мощной сельскохозяйственной техники, возвращающейся с очередной "битвы за урожай". Вот уж не думали, что в каких-нибудь тридцати километрах от областного центра встречаются такие черноземы! И опять же никакого указателя... И спросить дорогу не у кого.
Наконец водитель решается. На первой передаче въезжаем в устрашающе черную жижу. Автобус тут же начинает "вести". Водитель просит пассажиров выйти. А куда тут выйдешь, если под ногами такая страсть? Кое-как, постоянно останавливаясь и буксуя, преодолеваем опасный участок. Его общая длина оказалась не менее километра. К концу пути обнаруживаем, что за нами, широко раскрыв глаза, наблюдает группа аборигенов обоих полов, словно бы вынырнувших из грязи, как Афродита из пены морской. По всему видать, автобус, набитый пассажирами явно городского вида и явно не приспособленный для езды по таким дорогам, здесь в диковинку.
Наконец достигаем асфальта. Впрочем, сей материал, весь покрытый рытвинами и источенный какими-то щелями, явно не заслуживает столь громкого названия. Но всё-таки это, как-никак, "твердое покрытие", по которому можно ехать, не опасаясь в любой момент из-за неосторожного движения оказаться в кювете. Студенты приветствуют "асфальт" радостными криками, как моряки увидевшие землю после многодневного плавания.
Ещё через несколько километров достигаем вполне приличной трассы, на которой даже стоит указатель (!) "Землянск  3 км". Значит, мы уже недалеко от цели путешествия.
Начинается довольно однообразная, из-за окаймляющих с двух сторон лесных полос, дорога. Как и раньше едем "с горки на горку..." Преодолеваем очередной подъем, и перед нами открывается вид на живописную долину. Перед нами открывается панорама на село (а ведь когда-то был город!) Землянск.
С вершины холма видно, как вдоль русел пересекающих долину речек тянутся разноцветные крыши сельских усадеб, в центре видно несколько двухэтажных кирпичных строений, построенных явно не позже XIX века. Посреди поселка маячит серебрситая гладь большого пруда. И над всем этим возвышается золотой церковный купол. На студентов открывшаяся панорама и особенно купол церкви явно производит впечатление.
Въезжаем в поселок (почему-то назвать его селом язык ни у кого не повернулся) и опять натыкаемся на развилку. Впрочем, указатель здесь имеется, направление, куда нам надлежит следовать, указано, но студенты просят ("Ну, хоть на минуточку!") подъехать к цервки.
Преодолев несколько подъемов, въезжаем на церковную площадь. Перед нами открывается Воскресенский собор, построенный в первой трети XIX века. Как и многие наши многострадальные церкви, собор пережил периоды закрытия, попытку сноса (по непонятным причинам не удалась), превращения в склад удобрений и в МТС, а затем возрождение.
Рядом с собором ещё несколько зданий привлекает наше внимание солидной архитектурой и бросающимся в глаза декором. Это здания земской больницы, когда-то подаренной городу купцом купцом Титовым, и присутственных мест, где когда-то размещались сразу городничество, уездный суд и тюрьма. Чудь поодаль стоят несколько солидных купеческих усадеб, весь добротный вид которых словно бы говорит: "Подождите, мы многое пережили и вас переживем. Наше время ещё вернется".
Землянску не везло из-за близкого соседства с губернским (позднее, областным) центром. За всю историю в нем было всего одно промышленное предприятие - суконная фабрика, закрытая ещё в середине XIX века. Невыгодно было держать здесь предприятия, да и торговля была незначительна. Жители занимались сельским хозяйством, а необходимые промтовары привозили из Воронежа.
Город могла бы спасти проложенная кратчайшим путем из Ельца на Воронеж железная дорога, но этого (опять же по неизвестно каким причинам) не произошло. Так и остался доживать Землянск под боком у Воронежа. Как это часто бывает - сильный отбирает у слабого все источники существования! Может быть, старик Мальтус был прав?!
По выражениям лиц студентов, слушавших мой рассказ, вижу, что Землянск им понравился. Они явно не торопятся продолжать наш путь и с видимой неохотой рассаживаются по местам в автобусе. Есть что-то неповторимо и одновременно бесхитростно притягательное в тихой русской провинции. Особенно если она расположена рядом с миллионным городом, но, несмотря на такое соседство, не растеряла присущего ей какого-то внутреннего очарования.
Наш путь лежит дальше по тем же холмам, среди тех же полей и лесополос. Наконец сворачиваем с трассы, проезжаем большое село Казинка и натыкаемся на указатель "Новая Покровка". Мы у цели!
Нас уже встречают. Местный энтузиаст-краевед, учитель географии Александр Владимирович Канаев "сигналит" нам, стоя на обочине. Приняв его в автобус, подьезжаем к раскинувшемуся на холме старинному парку. У подножия парка блестит ровная гладь деревенского пруда. Выходим из автобуса и направляемся под сень вековых деревьев. Александр Владимирович начинает свой рассказ.
Усадьба в селе Семидубравное (так раньше называлась Новая Покровка) была основана воронежским губернатором Иваном Алексеевичем Потаповым в 1777 году. Им же был построен, увы, ныне не сохранившийся дом, состоящий из двух этажей и двадцати комнат, стены которых были обиты шелком и бархатом и украшены картинами. Для гостей был построен специальный флигель. Через восемь лет в имении была возведена Покровская церковь, от которой ныне остался лишь остов. Она и дала новое название селу.
Иван Алексеевич был личность примечательная. Он единственный из воронежских губернаторов пробыл в этой должности целых шестнадцать лет. Под его началом была проведена реконструкция Воронежа в соответствии с Генеральным планом, подписанным Екатериной II. Именно им были заложены основы современной планировки Воронежа и построены многие здания, украшающие наш город до сих пор, открыты новые учебные заведения. Его другом был крупный ученый, краевед и церковный деятель Е.А. Болховитонов.
С М.Ю. Лермонтовым дружил его внук поручик лейб-гвардии Гусарского полка Александр Львович Потапов. По отзывом великого поэта Александр, как и подобает гусару, был весьма колоритный гуляка, весельчак, любимец женщин, поэт, но никогда не терявший трезвого взгляда на жизнь.
В 1840 году М.Ю. Лермонтов за дуэль с французом Барантом был во второй раз сослан на Кавказ. Туда он поехал вместе со своим товарищем Александром Гавриловичем Реми. По дороге они и решили заехать погостить к другу. Впрочем, желание погостить  у сослуживцев заметно упало, когда они узнали, что у Потапова гостит его дядя генерал-лейтенант Потапов, славившийся своим грозным характером и нетерпимостью к любого рода нарушениям дисциплины. Впрочем, страхи друзей оказались напрасными. "Грозный" генерал оказался веселым и остроумным собеседником, быстро нашедшим общий язык с опальным поэтом.
Друзья днем гуляли, вспоминали друзей, шутили, строили планы на будущее, вечером музицировали. В общем, весело проводили время. Именно здесь, в доме Потапова, Лермонтов сочинил музыку к своей "Казачьей колыбельной песне". Пробыл он в Семидубравном не более месяца, после чего отбыл к месту службы на Кавказ. В Ставрополе он был уже 10 июня 1840 года.
После Лермонтова усадьбу в 1858 году посетил поэт И.С. Никитин. Он гостил в соседнем имении и сюда приезжал работать в библиотеке.
Из построек усадьбы, кроме церкви, к нашему времени сохранились экономическая контора, где велись приходно-расходные дела, а также жил управляющий, кладовая и амбар. При виде этих неказистых построек с облупившимися стенами хотелось вытянуться по стойке "смирно". Ведь они "видели" Лермонтова!
О парке хочется сказать особо. Таких огромных вековых деревьев под Воронежем можно увидеть разве что в парке села Воронцовка под Павловском. Но если там главное впечатление создают дубы, то здесь взгляд невольно останавливается на великолепных тополях, ясенях и типах.
Александр Владимирович показывает нам сад священника, расположенный на противоположной стороне пруда и только в этом году объявленный, как и раньше парк, памятником природы.
Да, мало что осталось от усадьбы, где гостили такие гиганты нашей поэзии, как Лнрмонтов и Никитин. Но в то же время сохраняется её дух. Он везде: в парке, в сохранившихся постройках, в необыкновенно удачном местоположении на склоне долины маленькой речки, да даже в самом воздухе парка. Он виден даже в нескольких учениках Александра Владимировича, повсюду следовавших за нами, преданно смотревших на своего учмтеля, и в то же время то и дело пытавшихся вставить словечко в его рассказ. Уловив минутку, они всё-таки овладевают инициативой и тащат нас к пруду. Как же не показать гостям места, где летом так здорово клюёт "во-о-от такой карась".
Однако, нам пора возвращаться. Благодарим хозяев за интересный рассказ, тепло прощаемся и возвращаемся в автобус. Обратный путь кажется нам короче. Уже в дымке на горизонте показались многоэтажные дома Воронежа. Под самым городом нам попадаются напыщенные сооружения, принадлежащие "новым русским". Какими несуразными и уродливыми кажутся они нам теперь! А ведь как будто не замечали их раньше! В глазах студентов появляется выражение брезгливости...

 
Две старинных усадьбы

Один из погожих дней начала марта. Весна ещё только вступает в свои права, но солнце светит уже по-весеннему, отбрасывая длинные синие тени. Небо отливает бирюзой и даже когда хмурится, кажется, что синева его пробивается даже через толстый слой облаков, отчего они кажутся какого-то странного лилово-голубого цвета. Конечно, могут ещё и морозы ударить, и пурга закружить, но всё это будет не то, что в декабре или январе. Просто воспринимается всё уже по-другому.   
В один из таких выходных погожих дней автобус везет нас в старинное воронежское село с таинственным названием Ново-Животинное. "Нас" - это группу экологов-первокурсников Воронежского педагогического университета во главе со своим куратором.
За окном автобуса мелькают ещё заснеженные поля, перемежающиеся лесополосами, отбрасывающими длинные синие тени. Студенты оживленно болтают, для многих из них этот выезд за город - едва ли не первый в жизни. Даже удивительно, сколько среди современной молодежи так называемых "детей центра".
Наконец приближаемся к месту назначения. Немного попетляв по деревенским улицам, останавливаемся перед красивым величественным зданием, построенном, судя по стилю, никак не позже начала XIX века. Мы прибыли навестить дом-усадьбу замечательного, к сожалению рано умершего, русского поэта Д.В. Веневитинова, о котором Н.Г. Чернышевский писал: "Проживи Веневитинов хотя бы десятью годами более - он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу..."
Едва выйдя из автобуса, буквально глохнем от неистового грачиного гвалта. В парке при усадьбе расположена большая колония, и именно в это время птицы приступили к гнездовым заботам. Видно, что многие из них таскают крупные и мелкие ветки, другие подправляют гнезда, третьи ссорятся с соседями. Прислушавшись, замечаем, что, кроме грачей, в колонии живут и другие птицы. В грачиное карканье то и дело вплетаются отрывистые крики галок, чириканье воробьев и писк мелких соколков - пустельг. Эти птицы используют для жилья старые гнезда грачей, да и выводить птенцов в такой компании безопаснее.
Пройдя через арку и мощеный двор и через тяжелые дубовые двери, попадаем в довольно просторное помещение с низкими ажурными сводами. Оттуда поднимаемся на второй этаж по довольно крутой лестнице. На промежуточной площадке взгляд невольно останавливается на прекрасной картине В.П. Криворучко "На судоверфи в Воронеже".
На втором этаже попадаем в довольно симпатичный зальчик со старинной мебелью и камином. Экскурсовод, рассказывая об усадьбе, как бы между прочим вызвал интерес студенток упоминанием в том, что в этом зальчике в наше время совершаются обряды бракосочетания. В глазах девушек появляется оценивающее выражение, когда они уже с большим вниманием осматривают обстановку и отделку зала. "O, la fames, la fames..."
За залом начинается анфилада комнат, каждая из которых является отделом музея. Наш интерес особенно вызывает отдел природы окрестностей усадьбы, несмотря на довольно ограниченный набор экспонатов. В литературном отделе с разочарованием узнаем о том, что Д.В. Веневитинов в своей родовой усадьбе за свою короткую (22 года) жизнь бывал всего два раза.
Покидая усадьбу, ещё раз невольно задерживаем взгляд на грачиной колонии, хозяева которой издают громкие крики, словно провожая нас.
Наш дальнейший путь лежит в рамонский замок принцессы Ольдебургской, с которым связано много таинственных и страшных легенд.
Через полчаса мы уже у ограды замка. Ворота закрыты на замок. Начинаются поиски ключа. Проходящие мимо парни советуют обратиться к сторожу и даже предлагают проводить к нему.
Сторож, как выяснилось, живет рядом с замком. Несколько минут настойчиво стучим в двери, но безрезультатно. Вдруг выясняется, что дверь не заперта. Осторожно проникаем в квартиру. В первой же комнате натыкаемся на бесчувственное тело хранителя замка, лежащее на обшарпанном диване. На довольно грязном столе стоят несколько пустых бутылок, говорящих о том, что хозяин накануне достойно отметил наш предстоящий визит.
Наши новые знакомые довольно бесцеремонно начинают трясти хранителя музея. "Иваныч, иваныч, вставай, к тебе пришли". Иваныч приоткрывает заплывшие осоловелые глаза, бормочет что-то типа "чего надо" или "отстаньте" и снова засыпает. "Он, похоже, того...", - несколько сконфуженно произносит один из наших проводников, назвавшийся Андреем. Его товарищ добавляет: "Да, не иначе, как три дня... без отдыха и без закуси..."
Но где же ключ? Андрей внезапно восклицает: "Да вот же он на гвозде висит". Действительно на гвозде висит большой фигурный ключ с массивной рукояткой. Хозяин квартиры внезапно пробуждается, что-то мычит, пытается сесть на диване. Наши спутники его успокаивают: "Спи, Иваныч, спи... Мы его тебе скоро вернем". Достойный хранитель музея закрывает глаза, что-то опять мычит и засыпает.
Мы с триумфом возвращаемся к с нетерпением ожидающей нас группе и открываем ворота. Экскурсовод начинает свой рассказ. Выясняем, что Её Императорское высочество герцогиня Баварская и Тамбовская (у неё по линии отца имелись земли на Тамбовщине) Евгения Ольденбургская приехала в Рамонь в 1879 году. Замок был подарен ей к свадьбе с принцем Александром Ольденбургским родным дядей - императором Александром II. Её высочество была довольно деятельной натурой. Она устроила под Рамонью большой охотничий зверинец, сама была страстной охотницей (на территории замка стоял даже поставленный ею памятник любимой охотничьей собаке), занималась благотворительностью, строила больницы, помогала голодающим. О её деятельности высоко отзывался Л.Н. Толстой.
Её сын - Петр Ольденбургский основал под Рамонью одну из первых в России опытных станций, строил школы для крестьянских детей, внедрял передовые аграрные технологии. Во время первой мировой войны Петр не стал отсиживаться в тылу, а возглавил медицинскую службу действующей армии. Его деятельность на этом посту высоко оценивали многие именитые военные медики того времени. А вот подчиненные П. Ольденбургского не любили. Говорят, принц ввел жесткие методы учета казенного спирта, что поставило серьезные препятствия на пути его расхищения.
После революции Ольденбургский никуда не собирался уезжать и вернулся в Рамонь, собираясь продолжить работу на своей опытной станции. По этому поводу он даже встречался с наркомом земледелия и продовольствия А. Цюрупой. Но в 1922 году он с группой интеллигенции (куда входили также Н. Бердяев, П. Сорокин, Б. Уваров и др.) был буквально насильно выдворен из страны.
Страшная легенда Рамонского замка связана с именем Е. Ольденбургской. В те времена среди знати было модно держать при себе колдунов, предсказателей, ведунов и т.д. Был такой и при Её высочестве. Но вдруг выяснилось, что этот колдун занимается черной магией, причем одной из самых страшных её форм, связанных с умервщлением младенцев. Когда это выяснилось, колдуну пришлось спасаться из замка на болотах. Но местные жители, прибегнув к помощи белых колдунов (в то время в Рамони даже существовал орден белых колдунов), настигли убийцу и пронзили его осиновым колом. Умирая, колдун проклял замок и всех его обитателей.
С тех пор место, где был казнен черный колдун, пользуется дурной славой. Местные жители предпочитают обходить его стороной. Нам рассказывали страшные легенды о найденных в лесу автомобилях с трупами, на лицах которых застыло выражение ужаса, об ушедших в лес и не вернувшихся людях, о страшных криках, которые порой доносятся с предполагаемого места казни.
А в замке, после того, как из него были изгнаны его законные владельцы, не могла долго ужиться ни одна советская организация. И сейчас часто поздними вечерами в замке раздаются таинственные звуки и стоны, будто по нему бродит кто-то больной или раненый. Последнее обстоятельство было подтверждено присоединившимися к нам во время экскурсии представителями местной молодежи. Моё невинное предположение, что это ходит незабвенный хранитель музея, разыскивая запрятанную бутылку с вожделенной жидкостью, было встречено бурей негодования...
Возвращаясь к автобусу, я ещё раз оглянулся в сторону замка. За десять с лишним лет реставрации он, к сожалению, мало изменился. Работам все время препятствуют какие-то непредвиденные обстоятельства. Может быть, в рассказанной нам легенде есть доля истины?
 
Галичья гора

Конец осени - начало зимы в Центральном Черноземьи обычно сопровождается словно бы резкой сменой цветовой гаммы в природе. Казалось, на театральной сцене сменили цветные декорации. Лес, ещё несколько дней назад сиявший всеми оттенками желтого и красного, в один день превратился в двухцветное контрастное полотнище из черных стволов деревьев и желтого ковра из опавшей листвы. Только кое-где пробиваются зеленые лапы сосны да зацепилась за ветви позднего дуба желтая листва.
В это время выпадает первый снег. Он может задержаться на несколько дней, а может стаять за несколько минут. Но в любом случае люди радуются снегу. Есть что-то праздничное в холодных белых хлопьях, порхающих в воздухе и оседающих на опавших листьях, ветвях, крышах...
В один из таких дней небольшой микроавтобус "ГАЗель" везет по Задонскому шоссе группу студентов - экологов пятого курса. Наша цель - маленький клочок земли, затерявший на просторах Окско-Донской равнины с привлекательным названием "Галичья гора". На этом небольшом (всего 119 га) участке донской долины сосредоточена необычайно богатая флора. При этом здесь встречается ряд "загадочных" видов, основные ареалы которых отстоят от Галичьей горы на многие сотни километров - иначе говоря, растения совершенно иных природных зон.
Кроме того, на Галичьей горе организован уникальный питомник хищных птиц, где содержат и, что самое главное, разводят те виды, которым в ближайшем будущем грозит исчезновение с лица планеты: соколов-сапсанов, балобанов, кречетов, степных орлов.
По дороге мы словно бы едем навстречу зиме. Под Воронежем нам ещё попадаются по обочинам дороги стайки скворцов, жаворонков, трясогузок. У поворота на Рамонь по только что убранным полям кормятся многотысячные стаи грачей. На 9-м километре всеобщее внимание привлек ястреб-тетеревятник, охотящийся на голубя. Хищник летел параллельным курсом со своей жертвой, одновременно вращаясь в вертикальной плоскости по спирали. Ястреб явно старался "прижать" голубя к земле, лишить его свободы маневра. Голубь наоборот, летя над самой землей, пытался подняться выше, вырваться на оперативный простор.
Мы не видели, чем закончилась эта драматическая погоня... Микроавтобус умчал нас дальше. Возле села Комсомольского нам попался держащий четкий курс на юг маленький соколок пустельга. Своими длинными крыльями птица словно бы махнула нам, прощаясь с родиной до следующей весны.
Буквально от границы с Липецкой областью начались поля, сплошь покрытые снегом. Да и лес за окном сменился. Вместо подворонежских дубрав нас встречают северные боры, перемежающиеся березняками и осинниками. После Задонска поля вообще исчезают, сменяясь практически сплошным лесом, из которого мы выезжаем уже непосредственно перед конечным пунктом нашего путешествия.
Впрочем, последний мы могли запросто не заметить. По левую сторону от дороги перед самым селом с символическим названием Донское на фоне небольшого леска промелькнули несколько скромных строений. У ворот замечаем невзрачный указатель: "Заповедник "Галичья гора"". Въезжаем на территорию центральной усадьбы.
Первое, что (а вернее, кто) бросается в глаза - это сидящие на специальных насестах прямо посреди двора птицы. Да не какие-нибудь попугайчики и канарейки, а горделивые соколы-сапсаны и балобаны, сверлящие вас злобным взглядом своих желтых глаз ястребы-тетеревятники и могучие степные орлы. Чуть в стороне также на насестах сидят белые кречеты - птицы ослепительной красоты, смотрящиеся на фоне остальных, как представители царствующей фамилии в белых мантиях на фоне придворных. Подходить ко всей этой публике близко не рекомендуется. Экскурсовод серьёзно предупредила, что они могут запросто "прокомпостировать" не в меру назойливого посетителя.
Всеобщее внимание привлек сидящий в небольшом дощатом домике филин. Своим задумчивым солидным видом птица вызвала желание сфотографироваться вместе с ней. Последнее, увы, оказалось трудно осуществимым. Подходящий ракурс, невзирая на помощь нашего гида, найти так и не удалось. Птица отнюдь не горела желанием пойти нам навстречу. В конце концов пришлось удовлетвориться кадром, на котором филин выглядит лишь неясным серо-бурым пятном на фоне снега.
Вдоль вольер с хищниками проходишь, как вдоль картинной галереи. Настолько выразительными кажутся лица обитателей вольеров. Такое впечатление, будто нам представляют высокопоставленных государственных деятелей: Сокол-сапсан Таймырский, Балобан Алтайский, Кречет Колымский. В огромном вольере, словно в царских апартаментах, живет пара орлов-карликов: крупных почти белых птиц с длинными хвостами и черными краями крыльев.
На отшибе расположены вольеры с фазанами. Их трубные крики сопровождали нас с момента появления на усадьбе и в течение всей экскурсии. Эти птицы производят впечатление франтоватых пустоголовых снобов, много о себе мнящих и не подозревающих о том, что являются близкой родней обычной курицы.
После осмотра питомника проходим в здание правления заповедника. Пока гид рассказывает нам об истории создания заповедника, внимательно рассматриваем стенды с насекомыми. Производит впечатление жук-олень - огромное насекомое с ветвистыми, как у оленя, рогами. От него не отстает восковик-отшельник - крупный жук с блестяще-коричневыми надкрыльями и внушительными жвалами. Глаза разбегаются при виде различных бабочек: бражников, орденских лент, переливниц, многоцветниц и т.д.
Экскурсовод предлагает нам пройти к Дону. Несмотря на уже накопившуюся усталость и холод, охотно соглашаемся. Минуем небольшой лес и заросли кустарников, с которого нас приветствует оживленным щебетом стая щеглов - расписанных, словно хохломские игрушки, птиц. Дорога идет через изумительный пляж с мелким почти белым песком. Не будь здесь заповедника, летом этот пляж был бы заполнен отдыхающими.
Подходим к Дону. Течение здесь стремительное. Черная вода закручивает лихие водовороты, образует обратные течения. Наш гид говорит, что здесь довольно глубоко. Под противоположным крутым берегом глубина достигает шести метров. На противоположном берегу видны эффектные скальные выходы с известняками. В центре скалы заметно довольно крупное отверстие - вход в пещеру, а сама скала при известном воображении напоминает лицо человека. По всей скале разбросаны зеленоватые и светло-коричневые пятна - слоевища лишайников.
Несмотря на холодную погоду, уходить с берега не хочется. Уж очень притягивающим свойством обладает и Дон, и прибрежные скалы, и пещеры, и даже лишайники. Однако надо возвращаться!
Обратный путь кажется более быстрым. Смеркается, но как не заехать в Задонск, не полюбоваться и не сфотографироваться на фоне недавно реставрированного Богородицкого собора - творения замечательного архитектора К. Тона?!
Пока выбираем ракурс для фото, возле входа на территорию собора резко тормозит черная иномарка с московским номером. Из машины вываливаются несколько явных "братков" (точно таких, как их изображают в фильмах: черные короткие куртки, черные брюки, бритые налысо головы). Истово крестясь, останавливаясь и отбивая поклоны через каждые несколько шагов, "братки" направляются к храму. "Не иначе, как много нагрешили" - замечает кто-то из студентов.
Мы уже подходили к автобусу, как тяжелые ворота храма раздвинулись и со двора выехал шикарный лимузин с тонированными стеклами, рядом с которым даже иномарка "братков" выглядит, как беспризорная дворняжка рядом с породистым бульдогом. Сидящие возле ворот богомольные старушки тяжело поднимаются, крестятся и в пояс кланяются. "Не иначе архиерея повезли, а то и митрополита" - слышится чей-то голос.
Мы молча и подозрительно поспешно погрузились в свою "ГАЗель" и покатили по мрачноватой, лишенной своего обычного зеленого одеяния, равнине домой. О лобовое стекло машины бесшумно разбивались хлопья раннего снега...

 
В гостях у графа Воронцова

Июнь в тот год выдался необычно прохладным. Почти непрерывно дул холодный норд-вест, гоня по небу серые, чем-то напоминающие волчьи стаи, облака. Периодически начинал накрапывать мелкий холодный нудно моросящий дождик. В такие дни замерзали руки и хотелось одеть на себя, что-нибудь теплее обычной майки-безрукавки и тонкой ветровки. В ясные дни картина была немногим лучше. Синее небо принимало ультрамариновый оттенок и казалось каким-то устрашающе бездонным и холодным океаном.
В один из таких дней группа воронежских и павловских экологов, сопровождаемая местными юннатами, направлялась в старинное село Большая Казинка. Целью нашей поездки явилось обследование старинных парков Павловского района.
Для непосвященных замечу, что старинные парки при бывших дворянских усадьбах представляют из себя интересный источник информации об экологической обстановке на данной территории в прошлом. Сопоставляя современные данные с данными прошлых лет, можно получить сведения об изменениях, произошедших в породном составе зеленых насаждений, санитарном состоянии, возобновлении, состоянии подлеска и напочвенного покрова, животном мире и многом другом.
Павловский район был выбран для этих целей неслучайно. Именно на его территории сохранилось несколько парков, принадлежащих ранее известным дворянским фамилиям. Отдаленность от областного центра позволило этим паркам пережить периоды революционного лихолетья.
Первым на нашем пути лежало бывшее имение Суханово-Подколзиных - известных государственных сановников, владевших обширными земельными угодьями на территории современных Павловского и Верхне-Мамонского районов. Общая площадь их владений составляла семнадцать тысяч десятин. Суханово-Подколзиным, кроме того, принадлежали села Ольховатка, Желдаковка, Николаевка.
Название села происходит от названия речки Казинка, а название речки - от слова "казистый" - красивый, яркий. "Казинка" происходит от того же корня и означает "видное, красивое место; речка, текущая красиво, на виду". Впоследствии мы убедились, что данное название вполне соответствует действительности.
Ещё мы знали из краеведческой литературы советского периода, что крестьяне с. Большая Казинка неоднократно поднимались на борьбу со своими угнетателями, отказывались ходить на барщину, платить оброк и за проезд по господским землям, а чуть что не так, сразу же брались за вилы.
Наш путь пролегал через ряд больших сел. Первой нам попалась Русская Буйловка. Несмотря на то, что на дворе только начало июня, здесь на огородах уже копали картошку. "Наша картофельная столица!" - сообщает наш проводник Сергей Мозговой, - "Посмотрите, вон те дома, можно сказать, на ранней картошке построены". И показал нам группу добротных особняков. Впрочем, всё село производило впечатление относительного благополучия. Развалюх не было. Дома ухожены, улицы чисты, при домах обширные подворья. И кругом... Картошка, картошка, картошка. Прямо какая-то картофельная столица!
Мы проехали ещё несколько сел, пока на дороге не попался указатель "Большая Казинка". Найти старинный парк труда не составило. Первая же спрошенная женщина, явная представительница местной интеллигенции, просто указала нам на этот парк рукой. Правда при этом она что-то недовольно, как нам показалось, про себя пробурчала.
Мы оставили машину и отправились к парку. С первого же взгляда нам стало ясно, что Суханово-Подколзины знали толк в садово-парковом искусстве. Устройство их парка не имело ничего общего с современным "ландшафтным дизайном", пытающемся придать версальский лоск нашим "садово-огородным товариществам" и в результате этих неуклюжих попыток причесывающим приусадебные участки под одну гребенку.
Этот парк располагался по склонам неглубокой, но очень живописной балки, проходящей практически через центр села. В днище балки находился небольшой пруд, в центре которого был намыт маленький островок. На островке росла старая плакучая ива, склонившая свои ветви над водной гладью. Над прудом, словно эльфы, порхали легкокрылые крачки, периодически устремляясь к воде и выхватывая из неё мелких рыбешек, головастиков или водных насекомых. Этот пруд с островком, ивой на нем, птицами производил впечатление иллюстрации к французским пасторальным романам первой половины XIX века или, на худой конец, к стихотворениям Жуковского или Фета.
На склонах балках на значительном расстоянии друг от друга росли могучие сосны, среди которых мы увидели несколько представителей экзотических пород - сосен черной и веймутовой. Наверняка владелец парка специально выписывал их из-за границы. Среди сосен попадались отдельные дубы, ясени, березы и вязы.
При более тщательном осмотре обнаружилось, что на многих деревьях остались следы механических повреждений, нанесенных явно человеческой рукой. В одно дерево были вбиты металлические кронштейны, служащие опорой для проводов. А комель другой сосны оказался обмотан... куском стальной арматуры. Видать, кто-то развлекался, не зная, куда девать силушку молодецкую.
Под ногами суетились целые полчища муравьев. Тут были и мелкие черные садовые муравьи, и дерновые муравьи, и более крупные рыжие степные муравьи, и блестяще-черные муравьи-древоточцы. Присмотревшись, обнаруживаем, что большинство муравьиных гнезд было устроено в корнях деревьев. Здесь же в траве шустро прыгали мелкие представители семейства саранчовых: коники, прыгунки и травянки.
Наши научные изыскания были прерваны появлением странной четверки местных жителей. Это были изрядно потрепанные представители мужского пола неопределенного возраста в замызганной одежде. От аборигенов явственно разило смесью запахов коровьего навоза, машинного масла и деревенского самогона.
Мимолетно поздоровавшись, представители туземцев напрямую спросили:
- Вы - потомки Суханово-Подколзина?
Заданный вопрос вызвал в нас противоречивые чувства. Оценив быстроту действия местного телеграфа, я, не скрою, почувствовал опасение, что нас в соответствии с революционными традициями Большой Казинки могут запросто поднять на вилы. Правда вил в руках аборигенов не было, но сбегать за ними в ближайший дом или вызвать оттуда подкрепление им бы труда не составило.
Но местные жители были настроены миролюбиво. Узнав, кто мы, они, похоже, испытали разочаровние. Правда один из них, приняв нас за начальство и льстиво улыбаясь, просил помочь ему выбить разрешение на строительство свинарника как раз на территории парка. Прочитав аборигенам короткую лекцию по экологии и значении сохранения памятников природы, быстро даю команду двигаться обратно к машине. На том и разошлись...
На том наша экскурсия в Большую Казинку закончилась. Завернув на обратном пути в лес и оценив сильную пораженность деревьев пяденицами и листовертками, мы вернулись в Павловск.
Следующий день выдался похожим на первый. Также прохладно, сильный ветер, по небу стремительно бегут сизые облака. Но нам предстоит новая поездка. На этот раз в село Воронцовку. Там мы хотим посмотреть старинный парк, заложенный ещё в XYIII веке.
Дорога на Воронцовку пролегала вдоль реки Осереди. О происхождении названия реки до сих пор идут споры. Существует легенда о том, будто граф Воронцов, увидев реку торжественно произнес: "Эта река осередь моих земель". Замечательный воронежский краевед В.П. Загоровский выводит происхождение названия от слова "Серед", которое в свою очередь является русским переложением тюркского "сырт", означающего "возвышенность, бугор".
Вдоль Осереди сразу за Павловском тянутся бесконечные луга, над которыми величественно парят луни, коршуны и канюки. Через открытое окно машины слышны крики коростелей и "бой" перепелов.
Проехав несколько сел, въезжаем в село Александровку, которое незаметно переходит в Воронцовку. Воронцовка - "столица" знаменитого Шипова леса. В годы послевоенного голода и разрухи Воронцовский лесхоз давал восемьдесят (!) процентов бюджета Воронежской области, т.е. практически кормил всю область. Да и сейчас мебель из "шипова дуба" ценится не только в России, но и за границей.
Парк села Воронцовки производит впечатление в первую очередь своими дубами-великанами. Замечательный воронежский лесовод М.М. Вересин писал: "В этом парке сохранились, возможно, самые старые, во всяком случае самые великолепные по красоте, мощности и состоянию дубы в нашей области. Лучшие из этих деревьев заслуживают того, чтобы дать им личные "имена" - названия, как это сделано в отношении древних секвой в национальных парках США... Такие великаны являются чудом и гордостью нашего края, свидетелями чуть ли не всей его истории со времен начала его интенсивного заселения и освоения нашими далекими предками".
Могу сказать, что в своих ожиданиях мы не обманулись. В парке произрастают дубы двух типов: "деловые", выросшие в густом древостое и по длине и гладкости ствола не уступающие "идеальному дубу", и "парковые", растущие на опушках и полянах. Последние особенно красивы. Один из таких дубов имеет высоту 25 метров и колоссальную крону, диаметр которой составляет 33 метра. Под сенью такого дуба может расположиться не один десяток человек. Под стать дубам великолепные липы и осокори.
В парке буквально глохнешь от птичьего хора. Возле колонии скворцов почти невозможно разговаривать. Здесь же снуют в поисках корма для своих подросших птенцов синицы, зяблики, зеленушки. Из кроны огромной липы слышно пение пеночки-пересмешки - одной из самых таинственных птиц наших лесов. С опушки парка доносится крик удода. Побродив по парку обнаруживаем дупло с птенцами одной из редких птиц нашей области - среднего пестрого дятла, занесенного в Красную книгу.
Отдохнув под сенью великолепных деревьев и уже покидая парк, невольно обращаем внимание на коварно подбирающиеся к границе парка огороды. Кое-где уже раскапываются поляны прямо в парке. Вокруг самовольных огородов установлена уродливая ограда, прибитая гвоздями прямо к стволам. Подобная картина на фоне природного великолепия выглядит просто святотатственно!
Покидая парк, ещё раз оборачиваемся, чтобы попрощаться с деревьями-исполинами. Многие из них перестояли татаро-монгольское нашествие, две русские смуты, Отечественную войну. Дай Бог перестоять им и наше неспокойное время!
Последний пункт нашей поездки - парк села Тумановка, заложенный в XIX веке при усадьбе. Владельцем усадьбы был некий Тумашев, вероятно, большой любитель экзотики. Иначе чем можно объяснить посадку им по периметру своего парка более восьмидесяти лиственниц - дерева, характерного для северной тайги, но никак не для лесостепного Центрального Черноземья.
К настоящему времени в парке сохранилось семьдесят семь деревьев. В целом посадка производит благоприятное впечатление. Большинство деревьев в хорошем состоянии. Высота некоторых из них достигает двадцати метров. Лишь на некоторых обнаруживаем признаки смолотечения. Северные лиственницы на фоне окружающих лип, тополей и вязов смотрятся весьма колоритно.
В моменту нашего прибытия в Тумановку погода портится окончательно. Начинает накрапывать дождик. Спешно грузимся в машину и, бросив прощальный взгляд на северных пришельцев, отправляемся восвояси. Заканчивается одна из самых увлекательных наших поездок по просторам Воронежской губернии.


Большие маневры

Наверно, нет более яркого и богатого на краски времени в году, чем время золотой осени. Золотая броня дубов, ярко-желтая листва лип и берез, желто-зеленоватые, как будто застенчивые ясени и красные вкрапления кленов и осин, переплетаясь, создают необъяснимый фонтан красок и запахов.
Нет ничего приятнее, чем идти в это время ранним утром по лесу, вдыхая пряный аромат усыхающих листьев и выискивая спрятавшиеся от невнимательного взгляда у основания стройных осин семьи крепких осенних опят.
Именно в один такой день начала октября наша группа студентов-биологов отправилась в один из пригородных лесов отдохнуть от занятий, пособирать опят, поздних подосиновиков и подберезовиков, а если повезет, то и ещё нередко попадающихся в это время боровиков и польских грибов.
На грибное место мы набрели довольно быстро. Очень скоро все приняли склоненные позы. То и дело раздавались радостные возгласы. Корзинки и ведра быстро заполнялись. Около полудня мы все собрались, похваляясь друг перед другом своими трофеями.
Так как все успели уже проголодаться, то было решено скорее найти место для костра, где сварить свою добычу. Приправы, соль у нас были заранее приготовлены. Были захвачены из дома также хлеб и термосы с горячим чаем. Всеобщее внимание привлекал мой рюкзак, откуда доносилось притягивающее бульканье. Невзирая на значительную тяжесть, я никому не доверил нести его. В нем находились две пластмассовых канистры с рубиново-красной жидкостью - изумительным даром кавказских виноградников.
Когда мы поднялись на небольшой холм и взглянули на соседнюю ложбину, нашим глазам представилась картина, заставившая нас невольно открыть рты. По ложбине среди сосен, берез и осин бродили не меньше двух десятков офицеров разных родов войск в парадной форме и в званиях не ниже подполковника. Потом моя однокурсница Оля уверяла, что видела даже одного генерала. Но и без генералов в глазах рябило от цветных фуражек и золотых погон с большими звездами. В отдалении возле дороги стояли несколько черных "Волг" (высший шик по тем временам).
- Не иначе, как большие маневры - высказал предположение Виктор.
- А ты радио сегодня не слушал. Может, индейцы на тропе войны? - как-то неловко пошутила Рита.
Честно говоря нам всем было не до шуток. Оказаться, сам того не зная, в пределах особо охраняемого объекта или воинской части в те времена могло иметь весьма неприятные последствия.
Офицеры тоже заметили нас и как-то робко приблизились. Ободренные их неуверенностью, мы довольно лихо поздоровались. "Ну, как грибы?" - так же робко спросил довольно пожилой полковник. Только тут мы заметили, что в руках каждый офицер держит кошелку или полиэтиленовый кулек. Таким образом, цель визита в лес столь большого числа высших армейских чинов стал для нас понятен. При ближайшем рассмотрении также выяснилось, что, в отличие от нас успехи у бравых вояк весьма скромные и ограничиваются в лучшем случае двумя-тремя сыроежками или свинушками на каждого.
Наш скромный, но, очевидно, внушительный вид (штормовки защитного цвета, такого же цвета штаны, резиновые сапоги), а, главное, несомненные грибные успехи вызвали уважение со стороны военных.
- Ребята, - совсем уж жалобно заговорил полковник - а вы нам грибов не продадите?
Подобное предложение вызвало у моих товарищей неоднозначную реакцию. Наше недоумение офицеры попытались развеять рассказом о том, что у какого-то большого их начальника сегодня день рождения, что они ехали "отмечать" это событие на турбазу, а по дороге начальнику захотелось грибов, и он погнал их в лес. Судя по растерянному виду офицеров и жалкому виду их промокшей парадной обуви, брюк и кителей (парадная военная форма - отнюдь не лучшая экипировка для хождения по осеннему лесу) это было похоже на правду. В итоге мы сжалились.
- Продать не продадим, а вот обменять обменяем - не растерялся мой друг Игорь. - На молочно-кислые продукты.
Офицеры понимающе кивнули.
- Как по-вашему? - спросил я, поднимая свою корзинку, в которой было примерно шесть литров опят, а сверху несколько подберезовиков и польских, - Это одного литра будет стоить?
- Будет, будет - с явным облегчением произнес ведший с нами переговоры полковник. Он что-то шепнул стоявшему чуть сзади молодому подполковнику, тот кивнул, отдал честь и тут же устремился к машинам. - Только нам...
- Понятно - не выпустил инициативу Игорь. - Тогда ещё литр.
Подошедшему с топорщащимися карманами подполковнику пришлось снова бежать за водкой. Бравые вояки были так довольны, что впридачу подарили нам большую банку югославской ветчины весом примерно три килограмма. По тем временам тотального дефицита это был воистину щедрый подарок. Затем представители Вооруженных Сил приняли подобающий им горделивый вид и с победоносным видом потащили выменянные грибы к машинам докладывать Верховному Командованию об очередных боевых успехах. "Советский офицер может всё!" - читалось у них на лицах.
Пока мы разводили костер, варили грибную похлебку, готовили нашу нехитрую снедь, а Игорь охотничьим ножом открывал банку с ветчиной, Виктор, который долго о чем-то размышлял, вдруг произнес:
- Это что же это был за начальник, которому полковник за грибами ходит? Не иначе как какой-нибудь маршал?
Мысль о том, что собранные нами грибы будет есть какой-нибудь заслуженный маршал, может быть близкий к высшим руководителям страны, невольно льстила нашему самолюбию.
- Ну, за наши доблестные Вооруженные Силы! - произнес Игорь первый тост.
Мы дружно сомкнули кружки, выпили и с удовольствием закусили маршальской ветчиной.
 
Любовь королевских мушкетеров

Мушкетерами мы все заболели внезапно. Как только в советском кинопрокате прошел старый французский фильм, вышедший этак лет на тридцать раньше, с блистательным Жаном Маре в главной роли. В считанные часы с полок библиотек и книжных магазинов (там, где они были) исчезли ВСЕ произведения Дюма. К счастливым обладателям произведений великого француза выстраивалась очередь на месяцы вперед. Даже наши родители, вспомнив молодость, украдкой доставали заветный томик с книжной полки, снова и снова погружаясь в захватывающие приключения замечательной четверки.
Не прошло и месяца, как наш класс стихийно разбился на четверки. Дольше всех (аж почти год) продержалась одна: Пашка, Ленька, Женька и я. Мы поклялись в вечной дружбе, а наш железный Портос - Ленька - сделал себе наколку на руке повыше локтя: "Один за всех, все за одного". По тем временам татуировки в школе категорически не рекомендовались. Считалось, что они не к лицу советскому школьнику, и по этому поводу даже состоялось большое родительское собрание, чем мы все потом долго гордились.
Именно к этому периоду относится моя первая любовь. Это была любовь возвышенная и романтическая, с первого взгляда и на всю жизнь - так решил совет королевских мушкетеров. Мы бросали жребий, и мне выпала Катя. Не могу сказать, что я был сильно обрадован, так как мне больше нравилась Лена, но по долгу чести в неё влюблялся Женька (Арамис). Меня утешала ярость Леньки, которому досталась Таня, заносчивая и противная девчонка с ястребиными чертами лица. Наш Портос сразу заявил, что если она будет кривляться, он с ходу заедет ей в ухо.
Свои ухаживания я начал с того, что при появлении Кати принимал задумчивый вид, вздыхал и бросал на неё томные взгляды, в общем, использовал обычный арсенал начинающего волокиты. Катя со свойственной женщине интуицией быстро осознала преимущество своего положения и потребовала вещественных доказательств. Пришлось купить ей мороженое, которое Катя съела прямо у меня на глазах, разрывая моё сердце. В тот момент я понял, что любовь и страдание - вещи неразделимые.
Чем дальше в лес - тем больше дров. Я таскал Катин портфель, провожал её до дома, вызывая ехидное хихиканье её подруг. В итоге я набрался мужества и сообщил Кате, что мы расходимся характерами. Катя ужасно обиделась и потребовала купить ей за это самое вкусное и дорогое по тем временам мороженое "Ленинградское" в шоколадной глазури. Я навел жесткую экономию, наскреб несколько экю, и мы расстались, весьма довольные друг другом. Я понимал, что нарушаю клятву верности до гробовой доски и что это недостойно Атоса, но ничего не мог с собой поделать.
К этому времени Женька позорно сбежал от Лены, которая изводила нашего Арамиса за то, что у него большие уши.
Ленька сообщил Тане о своей внезапно нахлынувшей любви сразу после исторического совета мушкетеров. Таня восприняла это как должное и потребовала, чтобы Ленька отныне вытирал за неё доску. Ленька обозлился и обозвал Таню гадюкой. Та побежала жаловаться учительнице. В итоге любовь нашего Портоса продолжалась не более минуты - своего рода достижение, достойное занесения в Книгу рекордов Гиннеса.
Самый трудный жребий выпал на долю Пашки. Наташа была на два года старше, на голову выше и в два раза тяжелее своего д Артаньяна. Когда Пашка объяснился даме своего сердца, та запросто взяла его за шиворот и приложила о дверь класса так, что д Артаньян несколько дней ходил украшенный лиловым фонарем. Но (о женское сердце!) Наташа, едва не выведя из строя красу и гордость королевских мушкетеров, вдруг воспылала к Пашке действительно настоящей и трогательной любовью. Она провожала его домой, приносила ему собственноручно испеченные коржики, не обращая внимание на шпильки подруг и умоляющие просьбы Пашки оставить его в покое. В итоге Пашкина мама привыкла к Наташе, поручала ей разогревать для сына обед и следить, чтобы у д Артаньяна были всегда чистые ногти.
На состоявшемся экстренном совете мушкетеров было решено ни за что больше не влюбляться до конца жизни, а Пашку предоставить своей участи. В утешение мы позволили ему называть Наташу "Констанция", хотя она меньше всего напомннала таинственную и прелестную госпожу Буанасье.
На том и закончилась наша первая любовь!
 

Один день в зимнем лесу

Есть много способов изучать животных в природе. Можно, укрывшись в шалаше или палатке, удобно устроиться на надувном матрасе и лежать так весь день, наблюдая интимную жизнь ястребов, аистов, лис или барсуков. Можно, усевшись на высоком донском берегу, смотреть на пролетающих гусей и уток. Можно, наконец, просто бродить по полям и лесам, подкрадываясь к беспечно играющим зайцам или токующим дрофам. А есть способ изучать животных на строго научной основе. Этот способ называется количественным учетом.
Знать относительно точное число зверей или птиц, живущих на той или иной территории, необходимо не только для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство зоологов. Численность животных необходимо знать при охране и привлечении редких или полезных для человека видов, а также в случае необходимости уменьшения количества нежелательных четвероногих и пернатых (например, ворон в охотничьих хозяйствах, мышевидных грызунов на полях, волков возле животноводческих ферм).
Для учета млекопитающих лучше всего подходит зима. При всех житейских неудобствах (холод, ветер, вязнущие в глубоком снегу ноги) зима предоставляет редкую возможность по следам узнать многие тайны из жизни зверей, а заодно и посчитать их численность.
Именно с этой целью группа членов секции "Лесная экология" экологического клуба "Воронежский меридиан" в один из январских дней отправилась за город, чтобы узнать численность зайцев, лис, ласок, куниц, а если повезет, то и других зверей, обитающих в лесах и на полях под Воронежем.
Ранним утром заспанные экологи выгружаются из автобуса на Задонском шоссе у поворота на село Ямное. Два дня назад прошел снег. Дует пусть и не сильный, но изрядно пробирающий ветер. По полю нам идти километра полтора. Дальше можно будет укрыться от ветра в лесу.
Уже рядом с обочиной замечаем характерные заячьи следы. Четко видны удлиненные следы задних лап и следом за ними округленные следы передних. Так происходит из-за того, что на бегу заяц-русак выкидывает длинные задние ноги вперед. По следу видно, что зверек кормился (охотники говорят "жировал") на ивовых кустах. Один кустик он обглодал практически дочиста. А затем вдруг ни с того ни с сего пустился наутек. Что же так напугало косого?
Идем по следу в сторону, противоположную движению зверя. Ага, вот и лежка. Русак облюбовал старый полузасыпанный снегом одиночный окоп, вероятно, пулеметную точку, оставшуюся с войны. Но, что это? Снег словно бы перепахан, а на нем следы крови. Рядом валяется странный смятый комок со следами запекшейся крови. Здесь явно имела место ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть. Осмотревшись, замечаем ровную строчку аккуратных кругленьких отпечатков чьих-то лап. Картина становится ясной. Мышкующая лиса (по следам видно, как хищница несколько раз разрывала снег), обходя свои угодья, наткнулась на отдыхающего зайца. Встреча оказалась неожиданной для обоих. Лиса инстинктивно схватила косого, но недостаточно крепко, русак вырвался и дал стрекача. А окровавленный комок на снегу оказался ... заячьим хвостом, оставшимся в зубах хищницы.
Если бы лиса специально подкрадывалась к добыче, тот бы так дешево не отделался. Да и хватала бы лиса не за хвост, а за загривок или за горло. А так она даже оставшийся в её зубах кусок есть не стала. Может, сыта была?
Идя к лесу, успеваем насчитать более десятка заячьих следов и шесть лисьих. Видно нравится это поле зверям. Зайцы находят здесь обильный корм в виде коры растущих по опушке ивовых кустов, лисы мышкуют, а иногда пытаются нападать и на русаков.
Среди заячьих и лисьих следов попадаются интересные отпечатки - две маленькие аккуратные точки, расположенные через равные промежутки. Временами точки исчезают, зверек ныряет под снег и через несколько метров вновь появляется на поверхности. Не требовалось быть великим следопытом - Дерсу Узалой или Кожаным Чулком, чтобы определить, что здесь прошла ласка - самый маленький представитель отряда хищных, встречающийся в наших краях. Несмотря на мелкие размеры и кажущуюся внешнюю хрупкость, ласка является весьма активным хищником - истребителем мышей и полевок. Мелкие размеры позволяют ей забираться даже в норы зловредных грызунов, уничтожая зараз целые выводки. Иногда этот мужественный зверек нападает даже на крыс, в несколько раз превосходящих его по размерам.
Наконец-то мы добрались до леса. Ветер стих. Вдоль опушки растут заросли лопуха. Здесь все буквально истоптано следами мышей и полевок. Здесь же замечаю следы другого типа. Это округлые попарно расположенные отпечатки на расстоянии примерно полуметра друг от друга. Зверь перемещался в разные стороны, явно выискивая кого-то. Кого - выяснилось почти сразу же. Под одним из кустов лежали остатки шкурки серой полевки - одного из самых опасных вредителей-грызунов.
Предлагаю своим спутникам определить: кому принадлежат следы. Итак, зверь явно хищный, раз охотится за полевками. Зверь размером, если судить по расстоянию между отпечатками, с небольшую кошку. При этом парное расположение отпечатков говорит о том, что зверь передвигается скачками. Это манера зверей, жизнь которых проходит в основном на деревьях. Итак, хищник, размером поменьше кошки, живет на деревьях.
После минутного замешательста ребята дают абсолютно правильный ответ: куница. Этот изящный и грациозный зверек, подобно ласке и лисе, активно истребляет грызунов. В лесу следы куницы попадаются чаще. Оно и понятно, зверь-то древесный.
Не пройдя по лесу и двух десятков шагов, натыкаемся на остатки произошедшей трагедии. Целая груда пуха и перьев валялась возле пенька в укромном месте. Как будто здесь вытряхнули целую подушку. Приглядевшись внимательней я понял, что подушка здесь была не при чём. Перья принадлежали, судя по цвету, обычному сизому голубю, имевшему несчастье попасться в ближайшем поселке какому-то хищнику. Только вот какому? Перья вырваны аккуратно, голубь перед тем, как быть съеденным, ощипывался. Нигде не видно следов крови. Зверь бы перекусывал перья у основания, откусывал целые куски, залив кругом всё кровью. Значит, хищник - птица... Теперь многое становится ясным. С голубем может справиться только самый крупный из наших ястребов - тетеревятник. Значит, поймал голубя где-то на поселке, принес в укромное место, аккуратно ощипал и в спокойной обстановке съел. Ничего не скажешь, аккуратен бандит. Заодно и не одну пару мелких птиц обеспечил на весну гнездовым материалом.
С неба донеслось глухое: "крок, крок". Пара воронов, несмотря на пасмурный день, пребывала в отличном настроении, кувыркаясь в воздухе и гоняясь друг за другом. Видать, почувствовали весну, хотя до неё ещё ой-ой-ой, как далеко...
С ближайшей березы донесся звук, похожий на звон елочных игрушек. Это пировали красавцы-свиристели. Их светло-розовое оперение и эффектные хохолки сверкали даже при отсутствии солнца. Казалось, они несут в себе какой-то приятный нежный свет. С их появлением оживились и другие пернатые.
Лихо гикнув, перелетел на березу большой пестрый дятел. За ним последовали его "подчиненные": синицы, лазоревки, пухляки. Жадно накинулись они на те семена, что упали на снег, оброненные свиристелями.
Однако отвлекаться нам не стоит. Надо продолжать учет. Идем дальше, считая попадавшиеся следы. Зайцев и лис в лесу явно меньше, а вот следы куниц и ласок стали попадаться чаще.
Тропа проходит по дну глубокой балки, когда наше внимание привлекает пропаханная в глубоком снегу сплошная борозда. Борозда ведет в самую чащу. Такое впечатление, что здесь прошел глиссер - моторная лодка с воздушным винтом, - оставляя по бокам два высоких снеговых вала.
Приглядевшись, обнаруживаем на дне борозды следы копыт. Здесь прошло стадо кабанов, причем зверей было не меньше десятка. Пройдя несколько десятков метров, натыкаемся на луговину у заброшенного кордона. Снег здесь перепахан до голой земли. Кабаны явно тут кормились. Но что они искали? Ответ не заставил долго ждать. По краям луговины растет несколько старых груш и яблонь. Этой осенью случился (в кои-то веки) большой урожай. Сочными плодами кабаны и кормились, не считаясь с физическими затратами на поиски.
Наконец выбираемся из чащи на хорошо утоптанную тропу с лыжней. Звериных следов становится меньше. Но тут нам попался след, не встречаемый ранее. По глубокому снегу проходит борозда, но не такая глубокая, как после кабанов. На дне борозды обнаруживаем тонкие изящные копытца. По ходу борозды встречается явно обкусанный на высоте примерно 4 - 5 см дубовый подрост. Это, кормясь на ходу, прошла косуля.
Наконец выходим на берег водохранилища. Лед, хоть на вид и прочный, но стоит ступить на него, сразу же издает предательский треск. Береговые закраины могут быть весьма опасны. Поэтому на лед не выходим, а идем вдоль берега. Внезапно ребята обращают мое внимание на странный след. Странный уже тем, что ведет из-подо льда. Кому это вздумалось купаться зимой? След округлый, почти не опушенный, ступательные мозоли голые. Зверь передвигался шагом, иногда скачками.  Иногда след уходит под лед, но через несколько метров показывается вновь. В одном месте при выходе из-подо льда на следах заметна грязь со дна.
После недолгих споров решаем, что нам попался след американской норки - нашего заморского гостя. Проходящий здесь зверек был явным потомком тех, кто в свое время предпочел сытой и спокойной жизни в неволе с неизбежным последующим превращением в дамское манто полную опасностей и приключений дорогу вольного хищника.
На подходе к поселку Рыбачий натыкаемся на небольшой залив водохранилища, берега которого густо заросли ивами и ольхами. Один из моих спутников внезапно спотыкается обо что-то, спрятанное в снегу. Разрыв снег, обнаруживаем странный сучок с заточенной, словно карандаш вершиной. Поодаль находим ещё несколько таких же. Здесь явно поработали бобры, заготавливая себе корм на зиму.
Наконец, учет закончен. Устраиваемся на поваленном дереве, разводим костер и пьем горячий чай. Нам ещё потребуются силы на обратную дорогу, и стакан горячего чая в такой ситуации более уместен, чем замерзшие бутерброды. Тени постепенно удлиняются, снег приобретает синий оттенок.
Мы, не торопясь, бредем к автобусной остановке, стараясь растянуть последние минуты свидания с лесом. Вслед нам несется лихая, словно бы прощальная, дробь дятла.