Экзамен

Витанор
Ко всему привыкает человек, ко всему, кроме испытания, где он должен проявить не только знания, но и характер, внимание, ассоциативное мышление и даже волю...
Вы никогда не испытывали страха перед пристальным вниманием собеседника, пытающегося слышать и оценить твои «силы», когда сдавливает и пересыхает горло, прошибает холодный пот, когда в голове пустота, и сердце выпрыгивает из груди, а самочувствие по выражению В.Маяковского - "Тряски нервное желе"? Вы - счастливый человек!
Зимнее январское утро. Экзамен по анатомии. С трудом выхожу, просто выталкиваваю себя на улицу. Останавливаюсь. Ноги не идут. В голове - шум. Пот застит глаза. Возвращаюсь домой. Холодный душ. Снова улица. Трамваи. Добираюсь. Сдаю. Но, чего стоит, и не только мне, ЭТО?
Физиологи свидетельствуют: во время и перед экзаменом организм сдающего находится в состоянии близком прединфарктному.
Может быть сегодня, когда возможны экзамены с компьютером один на один, стоимость человеческих затрат станет значительно меньше? Дай-то, Бог!
Стоп. Здесь я хочу поправить себя. При поступлении в институт, отвечая экзаменаторам, я не испытывал ни волнения, ни страха. Экзамены проходили уж, больно, скоротечно. Рассказываю.
Химия. Преподаватель, откладывая билет, пишет HClO. Спрашивает:
- Что это? - Отвечаю,- Хлорноватистая кислота.
- Идите, пять.
Физика. Сажусь. Билет в стороне. Экзаменатор:
- Поясни подъемную силу крыла самолета.
- Поясняю...
- Идите, пять.
Английский язык. Успел сесть. Экзаменатор тычет ручкой в слово английского текста.
- Какая часть речи?
- Past Participle two.
- Идите, пять.
Это не удивительно, смешнее то, что я не поступил с этой попытки. А, когда поступил, то...

 
С первого курса я понял, мне легче, спокойнее, увереннее сдавать экзамены профессорам, нежели преподавателям, ассистентам. Почему? Профессоры не так дотошны в поисках твоей осведомленности, им важно что-то другое...
Мой первый экзамен по химии. Профессор, среднего роста плотно сбитый мужчина лет 50-ти, с добрым, испытывающим взглядом, спрашивает меня формулу. Я не знаю. Предлагает решить задачу. Я решаю. Просит написать химическое соединение - фосфористый кальций. Я задумываюсь. Он ждет. Пишу. В результате, мы обоюдно довольны друг другом.
Следующий экзамен высвечивает просто поразительные возможности моего
«открытия».
Марксизм, политэкономия (были такие!). Заведующий кафедрой, практически слепой, пожилой мужчина в темных очках с прекрасной шевелюрой. Сажусь. Первый вопрос: НЭП (новая экономическая политика - находка Ульянова-Ленина в послереволюционные годы). Слышу: «Первый вопрос вы не знаете.» Второй: дифференциальная рента - это уже ближе сегодняшнему дню. И снова мои знания не находят достойного отклика. Третий вопрос : очередной съезд КПСС, задачи... «Какая главная?», - не смотрит на меня профессор. «Догнать и перегнать», - без всякой надежды забубнил я, - «наиболее развитые капиталистические страны в производстве продукции на душу населения.» «Когда?» – уже мягко вопрошает профессор. «В наиболее кратчайшие сроки!", - добавляю тихо. И в ответ слышу: «Идите, пять.»
Я просто опешил от неожиданности и, когда шел мимо стола секретаря, на его вопрос: «Что?», - я повертел руками, дескать, не понял. Так и вышел с билетом в руках, который тут же пошел творить свое богоугодно-студенческое дело,- давал возможность подготовиться предварительно и, вытягивая билет, называть номер не вытянутого, а - подготовленного...
Экзамен, по-моему, дело чрезвычайно тонкое. Он не только высвечивает знания, но и может поощрить, возвысить, направить ...
Терапия. Профессор Кедров - один из лучших учеников Рысса, прекрасный врач (через два года перешел в 4-ое Главное Управление, курировал членов правительства), высок, осанист, красив по-мужски уверенной мягкостью движений. Отложив в сторону, вытащенный мною билет, профессор круто меня озадачил: «Перед тобой больной: заворот кишок; ответствуй - симптомы и их генез(объяснение)».
Я начал, - «Рвота..», - пояснил: «Преграда пище». Дальше, – «судороги». Объясняю: «Гнилостные яды всасываются в кровь и массированно воздействуют на мозговую ткань, вызывая непроизвольные сокращения скелетной мускулатуры». «А, что теряет организм со рвотой?» - спрашивает профессор. «А-а-а!!!», - восклицаю я, - «Кальций, он - причина судорог!» «Правильно», - подбадривает меня профессор. "Жажда", - продолжаю я, - «непроходимость создает неперевариваемую, гниющую базу - пожар в организме, его надо тушить! Нужна вода - организм настаивает, требует - появляется жажда!» «А, где всасывается вода?», - уже инквизиторски спрашивает профессор. «А-а-а!!!» - снова почти кричу я: «Вода всасывается в дистальном (самом нижнем) отделе кишечника, до которого, из-за заворота кишок, не доходит», - и для вящей убедительности даже взмахиваю руками, чуть ли не пытаясь обозначить проблемное место...
И, так я еще долго продолжал, называя симптомы, потом по-детски, примитивно их объясняя.
«Идите!», - и я, представьте себе, обрадовался, ведь, не вернул профессор зачетку, значит - не двойка, а тройка – это уже отметка.
У профессора была традиция: выйти в коридор и, вручая каждому зачетку, комментировать полученную отметку. Без комментариев были - «Пятерки». Слышу свою фамилию, протягиваю руку и почти деревенею от неожиданности - «Пять!» «За что?», - так и вырвалось у меня. Профессор обвел всех взглядом, внимательно посмотрел на меня: «За то, что не молчишь, думаешь...» Это я запомнил на всю жизнь.

Если бы разыгрывался приз за самый короткий и неудачный экзамен, то я, думаю, мог бы претендовать на него. Недавно я был в alma mater, зашел к заведующему кафедрой анатомии профессору Борисову. Мы, конечно, изменились, но годы, прошедшие десятилетия, казалось, сблизили нас. Мы тепло посидели, обсуждая проблемы, сочувствуя и вспоминая тот далекий летний экзамен.
С трудом сквозь частокол зачетов я вышел на сессию. Анатомия. Принимает Борисов, он еще преподаватель. «Первый вопрос», - говорю я, - «не знаю.» «Второй - неотчетливо!» Слышу: «Покажите боковые желудочки мозга!" Я растопыриваю два пальца и пытаюсь нащупать их в твердо-студенистой среде. Без иллюзий...»
С анатомией связан и другой, уж больно курьезный, случай.
Не прошло и года после окончания института, как по службе, был я в поселке атомщиков с поэтическим названием «Полярные зори". Работу закончил, но вот беда - ближайший пассажирский поезд домой через семь часов. Единственная возможность - на товарном. Много их и сейчас катит по нашим дорогам. Грохочущие, пыльно-грязные и уж больно длиннющие. На площадке последнего вагона есть обычно сопровождающий. Вот и показал мне начальник станции, где мне ждать эту единственную оказию. Вскоре подошел поезд. Прыгаю на подножку, поднимаюсь и... не верю глазам: Изольд, мой институтский товарищ! Оказывается, он сопровождает груз. О, Господи, дороги твои так перевиты! Ни ветер, ни вскоре поваливший снег, не охладили теплоты нашей встречи. До самого Мурманска мы говорили, курили, вспоминали... В эти годы память, видимо, неотягощенная заботами и проблемами, обычно высвечивает только легкое, смешное. И в одной сцене, где ведущую роль играл Изольд, мы нашли настоящую усладу.
Представьте: огромный анатомический зал, столы из гранитной крошки, на них подносы с внутренними органами, студенты, экзаменаторы... Изольду "досталась" матка, ее анатомия. Порывистый, небольшого роста юноша с огромными черными глазами, эмоционально, демонстрируя уверенность, кинулся к подносам и взял, почему-то, не матку, а ... желудок. И начал свой ответ с широкой связки матки. Глядя во все глаза на преподавателя, он отчаянно пытается показать ее, растягивая желудок... Я видел эту сценку, комизм которой вызвал смех даже у экзаменатора. До сих пор я слышу шум - некое гудение молодых голосов, одновременно хором бубнящих что-то в большом, просторном зале, чувствую запах формалина, бьющий по носу, и вижу глаза Изольда, моляще глядевшего на преподавателя и его руки, раздирающие "несчастный" желудок.
Не всегда смешными во время экзаменов выглядели только студенты, иногда...
На третьем курсе я, как обычно, с трудом "катил" по сессии. Экзамен по физиологии. Профессор Перельман, высокий, под два метра, сухощавый, удивительно красивый в свои шестьдесят. Великий физиолог! Обычно на лекциях он становился за кафедру, чуть сутулился и мысли уносили его так далеко, что своим тихим голосом, не слышным даже во втором ряду, он и не пытался перекрыть шум и разговоры бездарного (это я понимаю теперь) студенческого племени. О чем он говорил? О сложностях физиологических процессов в организме, о непонятных, нераскрытых явлениях, о коэффициентах прочности различных систем...
Экзамен. Нас осталось двое. Перед профессором сидит Светлана, белокурая улыбчивая и очень отзывчивая девушка. Отвечает она так себе, без божьей искры. Я уныло слежу за ее ответами, понимая,что меня ждет нечто подобное. Наконец, профессору надоело. «Последний вопрос», - говорит он, - «Что проявляется ярче всего при гиперфункции передней доли гипофиза у человека?»
Светлана задумывается, но по ее лицу я читаю - светлых мыслей нет. Профессор пытается помочь:
«Ну»,- говорит, - «Будь внимательна, смотри!» Безрезультатно! На милом личике Светланы появляется подобие гримасы, она изо всех сил пытается понять, на что указывает профессор, чувствует, что ответ где-то рядом, совсем–совсем близко.
«Ну, посмотри на меня», - встает профессор, пытаясь выправить осанку, этим увеличить свой и без того немалый рост. «Так, что проявляется ярче всего при гиперфункции передней доли гипофиза?»
И тут улыбка озаряет лицо Светланы. Профессор и я в предвкушении победного ответа. И вдруг слышим: "Идиотизм!"
Трудно описать мое состояние, оно, пожалуй, больше похоже на смесь глупости, которой стукнули тебя по голове, естественного желания смеяться и огромной жалости к профессору, «поставившему» на плохую карту свой прекрасный физиологический рост.
Профессор медленно опустился в кресло, обхватил голову руками и, покачиваясь, своим тихим голосом произнес: «Сколько раз...Сколько раз я говорил себе: никогда, ничего не показывай на себе! Сколько раз!»
И я, и Светлана «заслужили» переэкзаменовку на осень и вины профессора в этом нет абсолютно никакой, во всяком случае, я не усмотрел...