Нина Вострикова работала медсестрой в клинике для душевнобольных. Она была молодой еще женщиной, доброй, спокойной, с ласковыми серыми глазами и мягкими волосами, рано начавшими седеть. Больным она внушала доверие. Ей нетрудно было быть доброй: в том отделении, где она работала, лежали «легкие» больные, так, немного ненормальные, со «сдвигом по фазе», но тихие. Их не надо было насильно привязывать к кровати, колоть им сильнодействующие успокоительные, или – ведь и такое бывает – изолировать. В подобном отделении Нина не выдержала бы, а вот в «легком» работала уже девять лет. Сотрудники, как и больные, ее любили; но никто не знал, что с самого начала своей работы Нина вела дневник. Конечно, ничего в том особого нет, многие люди ведут дневники: одни описывают там произошедшие события, другие описывают свои мечты, а третьи такое понапишут, что не дай Бог этот дневник попадет в чужие руки. Скандала не оберешься! Но Нина не относилась ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Свой дневник она посвятила исключительно записям о больных, поступающих в их отделение. Нет, это не были научные наблюдения, она просто описывала заинтересовавшие ее случаи.
Из дневника Нины за 1986 год.
12 мая. Сегодня к нам поступил новый больной, Калужцев Алексей. Спокойный, но это от глубокой депресии. В истории болезни записано, что депрессия вызвана потрясением, однако характер потрясения неизвестен. Странно, о нем почти вообще ничего неизвестно. Он ни на что не реагирует, не разговаривает. А вот был бы он здоровым, я бы на него по-другому смотрела. Удивительно несправедливо! Такой видный мужчина, а больной.
26 мая. Калужцев постепенно начал приходить в себя. Действуют укольчики! Сегодня спросил, почему к обеду дают только ложку, а вилку и нож не дают. Это первый его вопрос. Я, конечно, все ему разъяснила, он слушал молча, взгляд был осмысленным. Ничего потом не сказал, но обед съел.
10 июля. Долго не писала сюда, все времени не было. Народ в отпусках, а мне-то что? На курорты я не езжу. Так что работала за пол-отделения. К Калужцеву заходила мало, однако видно, что прогресс есть. Он вчера попросил меня принести газеты. Я объяснила, что газеты можно только старые, новые не разрешают давать. Он согласился и на старые. Сегодня весь день читал. Все-таки мне любопытно, что с ним приключилось.
14 июля. Калужцев был сегодня в подавленном настроении. Я поинтересовалась, в чем дело. Он молча указал на газету. Я посмотрела – газета старая, за прошлый год. Статья о вреде алкоголя. Что это его так взволновало? Уж не алкоголиком он был? Но нет, эти к нам не попадают.
17 июля. Подавленность не прошла, газета все лежит, раскрытая на том же месте. Я оять спросила, что с ним. Он сначала молча кивнул в сторону газеты, но не заметив понимания в моих глазах, попытался что-то рассказать, получилась сплошная околесица. Что-то про указ, про эксперимент .... Я ничего не поняла. Вот уж действительно бред!
19 июля. Теперь Калужцев, почуяв, очевидно, мою заинтересованность, пытается мне рассказать какую-то историю, но я отчаялась что-либо понять. Вроде он работал над каким-то экспериментом, а вышел указ ... Что за указ? Похоже, он имеет в виду антиалкогольную компанию Горбачева. Но при чем тут эксперименты?
27 июля. Сегодня Калужцев попросил у меня писчей бумаги. Это не запрещено. Конечно, если письма писать станет, едва ли они куда дойдут, но так, в виде терапии, отчего же. Пусть пишет. Похоже, он хочет изложить свою историю. Но если она будет такой же сумбурной, как и его речь, то толку от этого мало.
30 июля. Калужцев пишет. Быстро, красивым почерком. Что-то вычеркивает, правит. Ну, прямо ученый.
10 августа. Сегодня он торжественно вручил мне свою рукопись. Как он изменился! Совершенно нормальный человек. Если не знать, что он больной, в жизни не догадаешься. Попросил меня прочесть. Я, конечно, согласилась. Посмотрим, что за историю он написал.
11 августа. Читала, не отрываясь. Захватывающе. Но в это невозможно поверить. Только псих мог такое насочинять. Теперь понимаю, что тут ему и место. А то я уж было начала сомневаться.
13 августа. В клинике аврал: исчез больной. Конечно, Калужцев. Просто испарился. Хорошо, что не в мое дежурство. Валька дежурила. Говорит, принесла ему обед, он начал есть. Через пол-часа зашла за посудой – больного нет. Ну, думала, может, в туалете он. Постучалась, как положено. А дверь-то в уборную назаперта. Валька запродозрила неладное и подняла на ноги весь персонал. Но его так и не нашли. Пропал среди бела дня. И откуда – из закрытого отделения. Никто ничего не понимает. Только я, кажется, начинаю догадываться. Но если я о своих догадках расскажу начальству, меня саму в психушку упрячут. Нет уж. Никому эту рукопись не покажу.
На этом записи в дневнике Нины обрываются.
После исчезновения Калужцева будни в «легком» отделении клиники сильно изменились. Сначала была милиция, но это еще полбеды. Они люди свои, понятные. Однако уже на второй день отделение заполнили какие-то типчики в костюмах мышиного цвета; называли они себя аналитиками. Понавезли непонятной сложной аппаратуры, заставили ею все корридоры. Больше всего аппаратуры они размеситили в бывшей палате Калужцева. Прочих больных попереводили в другие больницы. Персонал распустили до особых распоряжений и вызывали на работу только для того, чтобы задавать вопросы. Ох, уж эти вопросы! Кто-то, конечно, выболтал, что видел у Калужцева бумагу. Откуда? Кто-то доложил, что Нина дала. Нину допрашивали долго. Но она держалась. Да, бумагу давала. Это правилами не запрещено. Да, он что-то писал. Нет, что не знаю. Нет, куда она подевалась, без понятия. Может, порвал? Ах, обрывков нет. Так может, в унитаз спустил?
И в таком духе часов пять. Но про рукопись Нина не проболталась. Какое-то чувство подсказывало ей, что делать этого не стоит. Как хорошо, что брала она бумаги без свидетелей! И что про дневник никто ничего не знает... Его-то надо немедленно уничтожить....
Как только Нина попала домой после допроса, она стала лихорадочно соображать, куда же спрятать рукопись. В квартире держать нельзя. Кто их знает, этих серых типов, еще припрутся с обыском.... Кстати, а какая гадина проболталась про бумагу? Уж не Валька ли? Нина недолюбливала Вальку – слишком уж та была строга к другим. Запросто могла гадостей прямо в лицо наговорить. Так еще и не решив, что же делать с рукописью, Нина набрала Валькин номер. «Вот подусуну ей эту рукопись, пусть потом отдувается», - промелькнула у Нины злая мысль.
У Вальки долго не брали трубку. Потом подошла девчонка, дочка. У Вальки их было целых три. У Нины-то детей не было... Валькиных девочек она любила. На вопрос, позвать маму, девочка как-то странно засопела... Уж не заплакала ли? Потом, очевидно, трубку у девочки забрали и незнакомый мужской голос поинтересовался, кто спрашивает Валю. Нина молча положила трубку. Ее охватил животный страх. Годы работы с душевнобольными обострили ее восприятие, научили распознавать опасность, исходящую от других. Этот голос...
Не размышляя, Нина схватила свой дневник и рукопись и кинулась вон из квартиры. На лестничной клетке она услышала, что наверх движется лифт. «Эти», - подумала она. Куда бежать? Сейчас двери лифта раскроются и она нос к носу столкнется с аналитиками. Бежать вниз? Наверняка у них машина внизу ждет. Так они ее, вместе с рукописью, мигом в машину и упрячут... Нина побежала наверх. Там, на последнем этаже, жила ее приятельница, Тося. Они часто занимали друг другу очереди в магазинах, делились полезной информацией, где что дают. В ее-то дверь Нина и позвонила. Тося открыла. Она очень удивилась, увидев приятельницу. Хотела что-то громко сказать, но Нина быстро затолкала ее в квартиру и потихонечку прикрыла за собой дверь.
- Что с тобой? – недоумевающе спросила Тося.
- Да, вот неприятности... На работе псих удрал...
- И что, теперь к тебе ломится?
- Вроде того...
Лицо Тоси омрачилось. Она всегда была готова помочь соседке, но только без риска для здоровья. И хоть Нина ей не раз говорила, что «ее» психи тихие, она ни за что не хотела с ними встречаться. Однако надо отдать Тосе должное, вслух она сказала, что Нина может оставаться пока у нее. И еще предложила вызвать милицию.
- Их-то зачем? – спросила Нина.
- Как? Разве не они должны поймать беглого психа? Может, это он в больнице спокойный, от уколов, а как на волю попадет, так буйный делается.
Конечно, в словах Тоси был резон. Но как ей объяснить, что как раз милицию-то и нельзя? Ведь не псих за ней гонится, а гораздо хуже....
Они пили чай с печеньем на кухне, болтали о разных мелочах, но напряжение не отпускало Нину. Поэтому-то она и смогла расслышать, как Тося, сказав, что идет в ванную, вышла в коридор и начала тихо разговаривать по телефону. «Милицию вызывает», - догадалась Нина. Что же делать? Оставаться тут нельзя. Нина подождала, пока наивная Тося окончит телефонный разговор и на самом деле отправится в ванную. Как только дверь за ней закрылась, Нина потихонечку вышла из квартиры. Спрятать рукопись у Тоси она не решилась. Вдруг найдут? Зачем подставлять человека...
Нина не стала спускаться вниз. Вместо этого она проделала трюк, который был знаком ей еще с молодости: она открыла люк на чердак, благо ключ у нее имелся, вышла на крышу и прошла в соседний подъезд. Если ее и ждали, то не у чужого подъезда. Выйдя на улицу, Нина не оглядываясь пошла в сторону метро. Дошла ли она до туда, неизвестно. Больше ее нигде не видели.
Нина обнаружилась только весной 2004 года. Внешне она ни капли не изменилась – те же мягкие, слегка тронутые сединой волосы, те же серые глаза... Она просто шла по улице, улыбалась. Дошла до своего дома, поднялась на восьмой этаж. Попыталась открыть ключом квартиру, но ничего у нее не вышло. Тогда она решила подняться наверх, к Тосе, узнать, что же с ее дверью. Дверь Нине открыла пожилая женшина, почти старуха.
- Вы к кому? - недружелюбно спросила она.
- Я к Тосе...
- К Тосе? – переспросила женщина. – А сама-то ты кем будешь?
- Я соседка с восьмого этажа, Нина. Вот, вернулась... А вы, наверно, Тосина мама?
Старуха вдруг как-то странно затряслась, скривилась, из горла ее стали раздаваться булькающие звуки. Она хотела захлопнуть дверь, но Нина оказалась проворнее и сумела проскользнуть в квартиру. Тосина гостья определенно нуждалась в помощи. А Нина все-таки имела медицинское образование...
Она довела женщину до кровати, уложила ее. А сама направилась на кухню, где, как она знала, Тося держала медикаменты. Медикаментов в шкафчике оказалось гораздо больше, чем прежде. «Наверно, Тосина мать приехала и с собой привезла», - догадалась Нина. Она долго рылась, пока не нашла подходящее лекарство. Вернулась в комнату, но женщина уже пришла в себя и отказывалась брать что-либо из рук Нины. Нина все равно не решилась оставить ее одну. Да и куда идти-то? Дверь в ее квартиру не открывалась, так что уж она подождет возвращения Тоси. Вместе что-нибудь и придумают.
Скоро в дверь позвонили. Женщина кивнула: иди, мол, открой. Нина, ничего не подозревая, открыла дверь...
Очнулась она в больнице. В знакомой ей лечебнице для душевнобольных. Она лежала на кровати, голова кружилась, руки-ноги едва слушались...События последних дней как-то стерлись, смешались в ее памяти... Кажется, совсем недавно она тут работала.. Был такой загадочный больной, Калужцев, кажется. Он таинственно исчез из отделения, предварительно передав Нине свою рукопись... Из-за этой рукописи у Нины возникли неприятности. Надо было от кого-то скрываться... И вдруг – она просто шла по дороге – в глазах у нее задвоилось, она упала.. Когда пришла в себя, увидела того самого больного. Да, да, так оно и было. Теперь-то Нина все вспомнила!
Больной озабоченно смотрел на Нину. Она перепугалась:
- Вас же ищут! Как вам удалось удрать? А вот меня с вами сейчас поймают, не отверчусь... Что же делать...
Калужцев улыбнулся, и не было в его взгляде, в его улыбке ни капли сумасшествия. Однако то, что он говорил, все же походило на чистый бред.
- Ниночка, здесь (он особо выделил это слово) нас уж точно никто не поймает. Оглянитесь вокруг! Кто вас ловить станет?
Нина послушно посмотрела по сторонам. Вроде все, как и должно быть, ее улица, вон ее дом виден, но в то же время.... Она вдруг поняла, в чем заключалась странность: кроме них двоих, вокруг совсем не было людей. И не было привычных звуков. Не слышно детского крика, шума автомобилей, да и просто, того шумового фона, который вроде и не воспринимаешь.... Вместо этого воздух был наполнен неким дрожанием, и это дрожаение, казалось, производило такой визжащий звук, как от электрической пилы...
- Вы ведь прочли мою рукопись? Глупо, конечно, с моей стороны, было все это описывать, но не хотелось уходить просто так, не оставив никакого следа. Я не подумал, какой опасности я вас подвергал.
- Значит, мы сейчас в этом самом расширенном пространстве?
- Ну да. Вы ведь поняли мое сравнение земли с детской юлой? Я постарался популярно объяснить. Что если нарисовать на юле точку, то при медленном вращении она вертится вместе с юлой, а если юлу раскрутить посильнее, то она как бы увеличивается в объеме, и точка вместе с юлой выходит в это увеличенное, или расширенное пространстро. И что с нашей Землей то же самое происходит.
- Да, да, только это не совсем понятно было. Земля-то медленно вращается.
- Это она в нашем обычном временном восприятии медленно вращается. При других координатах времени она точно так же бешено вертится, как юла. И как вы видите, мы, как точки на юле, оказались в расширенном пространстве.
- Значит, эксперимент удался...
- Ну, не совсем. 10 августа 1983 года я удачно вышел в пространство, а вернулся только в 1986. Но для моих коллег я бесследно пропал. Мы не учли, что при ускоренном вращении и время ускоряется. Когда я вернулся, я этого еще на понял. Пытался найти коллег, но попал к вам психушку. Все работы по эксперименту к тому времени прикрыли. А в 1985 и указ знаменитый вышел...
- «Сухой закон»?
- Ну да... Антиалкогольная компания. Вы ведь прочитали рукопись, там я описал, почему именно алкоголь был так важен в наших исследованиях.
- Да, про пьяных было понятно. Что когда у них в глазах двоится, то это они приближаются к восприятию расширенного пространства.
- Все правильно. Дошли мы до этого случайно, но последствия были ужасающими. Ведь почему в нашей стране так много пьяниц? Все благодаря этой правительственной программе, для обеспечения опытного материала. Нам много надо было. Вы вот задумывались, почему у нас так много вытрезвителей, наркологических диспансеров, лечебно-трудовых профилакториев, ЛТП то есть? Ведь пьют-то люди во всех странах, а ЛТП есть только у нас?
- Ну.... откуда мне-то знать.. Пьет народ, и все тут.
- Да... потому что правительство пьянство поощряло. А мы, ученые, тесно работали с вытрезвителями. Отбирали тех пьяниц, которые соответственно реагировали на алкоголь, ведь не у всех в глазах двоится. Работали с ними... А потом они отправлялись в ЛТП.
- Как отработанный материал? Гнусно-то как...
- Да... Да и результаты были нерадостные. У нас никак не получалось стабилизировать расширенное пространство. Вот это дрожание в воздухе чувствуете? Здесь долго оставаться нельзя... Да и с временными координатами проблемы постоянно возникали.
- Только я не возьму в толк, зачем все это надо было?
- Ну как... Стратегические планы... Мы первыми освоим расширенное пространство, а это не только дополнителные площади и полезные ископаемые. Это и неограниченные возможности шпионажа, диверсий...
- А почему же прикрыли эксперименты?
- Говорил же, результатов было мало. Эксперимент сочли бесперспективным. Да и потери были немаленькими. Прикрыли, а с пьянством решили бороться. Вот я и попал.
- А что же теперь?
- А теперь вы вернетесь домой.
- Как? Чтобы попасть в лапы к этим аналитикам?
- Нина, когда вы вернетесь, пройдет несколько лет. Аналитики про вас и думать забудут. Скажете всем, что уезжали к родственникам, у вас ведь есть где-нибудь в провинции родственники? Ну, придумайте что-нибудь. Только будьте осторожной! А рукопись, я, пожалуй, у вас заберу...
Потом, кажется, Калужцев что-то приложил к ее виску и исчез. Нина вновь оказалась на своей улице, с привычными звуками, вон и люди какие-то с коляской. Как ей и сказал Калужцев, Нина пошла домой, но дверь не открывалась... Какой сейчас год? Неужели эта старуха.... Должно быть, она сильно перепугалась. Сколько же лет прошло?
Примерно через месяц Нина исчезла из больницы. В ее исчезновении не было ничего сверхъестественного. Просто с тех пор, как она сама работала в этом отделении, мало что изменилось, и она знала, как уйти незамеченной, через подсобку. Ее почти не искали, подумаешь, тихая сумасшедшая пропала. Бог с ней... Пополнит армию бездомных...
А у Прасковьи Никитишны Востриковой, одиноко доживающей свой век в деревне Пискарево, объявились вдруг родственники. Сначала приехала из Москвы внучка, которую звали Ниной, в честь матери, и про которую Прасковья Никитишна до этого момента ничего не слышала, а потом к внучке приехал ее жених, Алексей. Жили они в доме у Прасковьи Никитишны, помогали ей, чем могли, работали в огороде... Алексей все ставил какие-то эксперименты, в деревне считали, что он гонит самогон. А их огород, удивительным образом, давал урожай в два раза больше, чем у остальных...