ЗАПАХ МАРЦИПАНА
Когда я случайно вижу в зеркале свое отражение, я вздрагиваю – какую-то долю секунды мне кажется, что чужой худой старик, со сморщенным лицом и провалившимися воспаленными глазами незаметно прокрался за мою спину.
…Я не сомневался, что пережил всех моих ровесников, одноклассников, соседей и знакомых, но все же решил, наконец, вернуться в свой родной город.
Не все ли равно, где ждать смерти? Но иногда она заставляет себя ждать слишком долго.
В конце концов, в самой старости нет ничего плохого. То, что нам кажется ужасным в молодости – морщины и дряхлый вид – ерунда. Cам ты не видишь себя со стороны, а внутри способен в мгновение ока перемещаться в детство, юность, зрелые годы и всегда ты – это просто ты, а не мальчик или старик.
Ужасно другое. То, что в юности и в голову не может придти – умерли все, кого ты любил. Вот в чём на самом деле трагедия старости. Умные люди уже в молодости понимают, как важно себя обеспечить на старость теми, кого ты, хитрец, в глубине души хихикая, а внешне прикидываясь несчастным, покинешь раньше, чем они успеют покинуть тебя.
Теперь я понимаю, что был легкомысленным молодым человеком. В молодости, выбирая себе место жительства, мы не задаемся вопросом, то ли это место, где нам хотелось бы жить в старости. Так и я – остался в большом городе, который в свое время приехал покорять. Но он так умело, так ловко ускользал от меня, что, каждый раз, когда мне казалось, что, наконец, крепко держу его в руках и он побежден, город внезапно менял свой облик и таким образом все равно ускользал от меня.
За годы, прожитые в большом городе я стал другим человеком. Но и город стал другим. И вот еще парадокс – я покинул его на семь десятилетий (впрочем, что такое десятилетие? пустяк!) более старым человеком, чем был, когда приехал, а он, напротив, покинул меня намного более молодым. Старые некрасивые дома снесли, повсюду выросли модные, великолепные, роскошные торговые центры. Вместо неказистых пятиэтажек построили высотные жилые дома. Словно в прямом смысле слова я отдал свою молодость городу. Конечно же, не добровольно. Он похитил её у меня, впитал в себя и похорошел.
Большие города – существа коварные, способные меняться у тебя на глазах. У них нет терпения, чтобы подождать, когда ты умрешь, и тебе будет все равно.
…Мой родной городок почти не изменился. Ничего не сломали, не снесли за прошедшие годы, просто привели в порядок и построили несколько новых современных зданий. Все было, как тогда. Может, где-то и снесли пару ветхих домов, но все равно, казалось, что всё – до последнего камня мостовой на своем месте.
Это был маленький городок. Мощёные улочки в центре, где я когда-то жил, были такие узкие, что встречный, проходя мимо, чуть ли не касался вас. Где-то высоко наверху – полоска голубого неба, а так – мощёные камнем улицы и старые серые стены... Узкие извилистые улочки сбегались на небольшие мощеные площади, окаймленные серыми стенами, плотно прижавшихся друг к другу старинных домов.
Меня не покидало странное чувство, что я вернулся к самому себе. И удивительно, а может – вполне естественно – я почувствовал себя моложе и бодрее. Я ведь привык здесь быть молодым.
Моя старая квартирка, в которой долгие годы жила одна недавно умершая родственница, тоже почти не изменилась. Родственница эта не была склонна к новшествам и мой старый дубовый шкаф с резьбой и зеркалом, доставшийся мне от деда, стоял на том же самом месте. Только появились цветной телевизор в комнате, а на крохотной кухне – небольшой современный холодильник.
В день прибытия, отдохнув в тиши квартирки, из окна которой виднелся угол ратуши, я вышел погулять. Шёл медленно по узкой петляющей улочке. Было очень тихо. Редкий прохожий появлялся в этот поздний час из-за поворота.
Мне уступали дорогу – я был старше всех, кто мне попадался навстречу. В моей молодости каждый десятый встречный здесь был мне знаком. Теперь же у меня не было ни малейшего шанса увидеть знакомое лицо.
И всё-же, каждый раз, когда я видел встречного, я впивался взглядом в его лицо в тщетной, безрассудной надежде увидеть родные черты. Прохожие испытывали неловкость и явно желали, чтобы я побыстрее прошел мимо. Я понимал, что мой пристальный взгляд невежливый, но, увидев следующего прохожего, я снова сверлил взглядом чужое лицо.
Смеркалось, мои шаги гулко звучали на мостовой между каменными стенами. Все так же неожиданно появилась из-за поворота тёмная фигура встречного и, напрягая в сумерках зрение, всё так же я пытался различить его лицо. Вдруг мое сердце ёкнуло, я скорее почувствовал, чем увидел – это лицо было мне знакомо. Мужчина лет сорока. Полноват, вид преуспевающего человека. Я знал его, даже очень хорошо знал, его зовут... Я никак не мог вспомнить имя. Я напряженно вглядывался в его глаза, но в них не было ни малейшего намека на то, что он тоже меня узнал.
Он сделал нетерпеливое движение рукой, произнес: «Извините...» и вот уже он прошел мимо меня.
Я обернулся, посмотрел ему вслед, на его удаляющуюся спину. Его походка тоже показалась мне знакомой… и тут я вспомнил, кто он и откуда я его знаю. Только вот его имя, которое вертелось у меня на языке, я забыл. Но... ведь это абсурд. Конечно же, я обознался, тот человек был мой одноклассник, мой ровесник, он наверняка уже давно покоится где-нибудь на кладбище.
В молодости я любил в одиночестве гулять на кладбищах, особенно в ясный осенний день – кладбища и осень как то странно гармонируют друг с другом. Я заходил на кладбище, в воротах предприимчивые скромные старушки торговали цветами, и долго гулял между могилами, читая надписи на надгробиях. Как много интересного можно было прочитать и как о многом подумать... «Memento mori» – это как раз для меня. Я помнил о смерти почти с детства, с юности уж точно, и относился к ней всегда спокойно, скажем так – философски. Но в большом городе, откуда я, наконец, вернулся, я кладбища не посещал. Там на это просто не было времени и... Да, там я забыл о смерти.
Стемнело. Я пошел домой, взволнованный этой встречей и долго лежал, выключив свет и вороша воспоминания.
На следующий день я посетил один магазинчик, знакомый мне с детства, На узкой средневековой улочке находился этот маленький кондитерский магазин. На стенах – старые, пятнистые от времени, зеркала. Цветочный орнамент на матовом стекле на потолке.
В детстве я часто ходил туда – там продавались очаровательные фигурки из марципана, и пахло так, как пахнут все кондитерские магазины – кофе, сдобой и чем-то невероятно приятным. Марципаном… Ровным счетом ничего не изменилось. Когда я отворил дверь, те же знакомые запахи хлынули мне навстречу и, когда я вошел, новая волна узнавания окатила меня – за прилавком стояла все та же продавщица, все так же любезно улыбаясь, как и тогда. Конечно, она постарела тоже, это была уже не цветущая тридцатилетняя женщина, но у нее была ухоженная внешность, все еще хороший цвет лица, выглядела она на пятьдесят… А ведь с тех пор прошло семьдесят лет! Я не верил своим глазам, но это была – она.
Я и не надеялся, что она меня узнает и все же я был счастлив – так счастлив, как бывают, когда возвращаются домой. Я попросил кофе в зернах, сахар, и пока она их взвешивала, не сводил с неё глаз, а она улыбалась мне. Вежливой улыбкой, просто любезной, не более.
Когда я собирался выйти из магазина, дверь открылась. Вошёл еще один знакомый – высокий худощавый мужчина. Он поздоровался с продавщицей. И его я хорошо знал, очень хорошо, это был мой однокурсник – но он лишь искоса скользнул по мне взглядом и подошёл к прилавку. И снова я никак не мог вспомнить его имя, сколько ни напрягал память. Я постеснялся заговарить с ним и ушёл. То, что город почти совсем не изменился, было само по себе уже огромное счастье, но встретить тех же людей! – это было невероятно, этого просто не могло быть...
Они жили здесь, день за днём, работали все на том же самом месте – как продавщица в этом кондитерском магазине – и что же? Получается – их время текло медленнее, чем моё время в большом городе? Почему они постарели намного меньше, чем я? Меня охватило жутковатое чувство нереальности происходящего. Словно время здесь остановилось, и этот город превратился в памятник самому себе. Мне вспомнился один рассказ. Точнее – сказка, которую я когда-то давно читал. Молодой человек поехал в дальнее странствие и отсутствовал долгие годы, а потом вернулся домой всё таким же молодым. Его странствие – в другой системе исчисления – продолжалось лишь мгновение, а дома за это время прошло сто лет. Его родители, братья-сёстры, прочие родственники, друзья, за это время давным-давно состарились и умерли. И он, несмотря на молодость, почувствовал себя невероятно несчастным.
Со мной же было все в точности наоборот...
Да, я был стар, потрёпан и, как теперь понял, память моя стала совсем плоха, но одно имя я всё-таки помнил твёрдо. Это имя я и не забывал, хотя в свое время название большого города вытеснило все другие имена.
Первая буква этого имени была выцарапана на древней каменной стене в одном внутреннем дворике, в двух шагах от моего дома.
Я зашел домой, отдохнул, и снова вышел на улицу. Свернул в знакомую подворотню... На одном камне я увидел только слегка покрытую тёмным налётом букву Э. «Эдна»... Чувство горечи нахлынуло на меня.
Выйдя из подворотни обратно на улочку, я неожиданно снова повстречал знакомого – это был дряхлый старичок, он должен был знать меня! С ним у меня было связано какое-то тёплое, благодарное чувство.
Я поздоровался. Он поднял усталое лицо - погасшие глаза не выказали ко мне ни малейшего интереса – и улыбнулся мне с извиняющимся видом. Он меня не узнал, и ему было, по-видимому, неловко.
А я опять не мог вспомнить ни имя, ни – откуда я его знаю.
– Простите, – произнес он.
Я назвал себя.
Он покачал головой:
– Нет, я не знаю вас..., – ещё раз растерянно улыбнулся он, и медленно пошёл дальше. Его палка гулко постукивала по мощёному покрытию улицы.
Целый вечер я ломал над этим голову, а ночью лежал в темноте, с открытыми глазами, пытаясь выявить какие-то связи, которые помогли бы мне вспомнить, кто он, этот старик. Вдруг в моей памяти открылась одна дверь – это же мой учитель математики! Но он же давно вычеркнут из списка живых! Люди до ста двадцати лет не живут. Невероятно – теперь я его нагнал, мы теперь были ровесники, я и мой учитель.
Дни мои текли тихо, однообразно, я гулял по городу, заходил в знакомые магазинчики, которые подкрасили, отремонтировали, сохранив старинные витражи и кованые решётки.
И везде, везде мне попадались знакомые. И вот, наконец, в один ясный осенний день я встретил её. Tу, чьё имя мне не надо было вспоминать.
Она появилась передо мной неожиданно, из-за поворота. Я уже издалека узнал её, и сердце моё бешено заколотилось. Я не говорю «моё старое сердце» – ведь на сердце не бывает морщин.
Она тоже немножко постарела, но всё-таки была намного моложе меня, ей было не больше сорока. И – всё та же очаровательная фигура, всё тот же твёрдый взгляд.
Она хотела уже пройти мимо, но я преградил ей дорогу: «Здравствуй, Эдна».
Она вздрогнула, в её глазах я прочел недоумение, неловкость и – ни капли узнавания.
– Эдна, – повторил я взволнованно.
– Извините, – сказала она растерянно. – Я вас не знаю... Но откуда вы знаете моё имя?
Меня охватило отчаяние. Большой город забрал мою молодость, всю мою жизнь и – что же я получил взамен? Сетку морщин на лице и одиночество. Те, кого я любил, но покинул ради большого города-обманщика, не хотели меня больше знать.
– Эдна, это же я, – повторил я.
– Я вас не знаю, – недоумённо повторила она.
– Но ведь ты – Эдна, не так ли?
– Да...
– А почему ты не носишь медальон, который я тебе подарил?
– О чем вы говорите? Я не понимаю...
Вдруг я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова. Я прислонился к стене, к холодной каменной стене.
– Но ведь ты живешь здесь, вон в том доме! – сказал я. – Не так ли?
– Да, это так, но... вам плохо? Позвольте, я вас провожу домой!
И мы пошли с ней под руку, поднялись в мою квартирку, где она заботливо усадила меня на кровать. Она хотела вызвать скорую помощь, но я уже чувствовал себя лучше.
– Ты по-прежнему живешь в третьем доме отсюда, Эдна? – спросил я.
– Да, я живу там. – Она смотрела на меня твёрдым взглядом серых глаз.
– Ты забыла меня, – сказал я. – А я забыл все имена. Но только не твоё, Эдна. Что ж, напомню – меня зовут Мартин.
– Нет, я вас не знаю... мне очень жаль.
Она виновато улыбнулась. – Вам уже лучше?
– Да.
– Извините, я очень спешу.
– И ты не помнишь, как я хотел выцарапать твое имя на стене, а ты меня отругала и назвала хулиганом? Там так и осталась только первая буква.
Вдруг я увидел, что лицо её просветлело. Она вспомнила!
– Здесь рядом, в подворотне? – спросила она.
– Дорогая, ты вспомнила!
Так это же... Значит, это вы, Мартин! Я поняла! Бабушка любила вспоминать об этом и даже водила меня туда, показывала эту букву. Да, я тоже Эдна – меня назвали в честь бабушки. Говорят, я на неё похожа, как две капли воды. Но она уже давно умерла... Простите… вы непременно как-нибудь зайдите ко мне, но сейчас у меня нет времени.
И она упорхнула, приветливая, но равнодушная пташка.
Наконец, я понял. Нет, я не вернулся. Я остался там – в большом городе с переменчивым ликом.
Вернулись они, те, кто и не уезжал.