Демидова Олеся.
БЕТМЕН УМЕР
Мы выжили, но нам все равно кранты.
Мы выжили случайно и напрасно.
Там, где горит свет, доедают наши мозги.
Ты лучше не ходи…
Тридцатого все перессорились. Девчонки злились – они чувствовали себя ненужными. Парни не сдерживались: говорили слова, кричали. Но все уже запланировано, проплачено, и в конце концов все будет хорошо.
Ехали на двух тачках: десять человек и собака. Одна машина – маринкина - выехала раньше, а Леха ждал девчонок с работы. Я уехала с Маринкой. В дороге бухали, забивали и тут же раскуривались. Воняло. Тошнило. Проскочили поворот, уехали в какую-то снежную пердь: поле белое, нетронутое, фарами вырванные куски леса. Цивилизации нет. Машину несло, швыряло на поворотах, колеса c ревом разбрасывали снег. Наконец, свернули куда надо.
Обычный дачный поселок: черные железные ворота, деревянные домики, между ними - редкие деревья. Одно было необычно – зима. Соседи наши, судя по виду, приехали довольно давно: уже волшебные, они толпились возле машин и пели песни. Наш домик стоял не рядом с дорогой, а чуть в глубине, занавешенный мягкими ветками зимних деревьев. Выглядел он как сарай. В нем не было даже телевизора.
- бля, а как же Путин, куранты?
- да *** с ними, пойдем тачку разгружать.
Внутри дома – и это самое главное – было тепло. В передней ванная, напротив нее – туалет. Дальше прихожая, она же – кухня. Две комнаты и гостиная-столовая. Страна советов жива.
Мы везли продукты и прочую хрень. Машина с алкоголем приехала только к десяти. Все, включая водителя, были в жопу. На веранде стояла большая живая елка, мы затащили ее в дом, но игрушек не было. Я решила нарядить ее конфетами, но пока искала нитки, все конфеты съели. Елка осталась девственно-чистой. Мы готовили, парни бухали и курили. Дважды ходили к хозяйке просить телевизор. Хозяйка была сильно пьяна, но за телевизор держалась крепко. Говорила: «идите в жопу: я тут не причем». Ее муж – маленький толстый мужчина с большими рыжими усами, которые стояли торчком, как у барона Мюнхгаузена, долго нам что-то объяснял – никто ничего не понял. Накрыли стол, врубили музыку. Оказалось, в доме всего две розетки. В одну из них включили ноутбук, а чтобы работали колонки приходилось отключать холодильник. Очень скоро его забыли включить. Протухли котлеты и сосиски.
Бой курантов слушали по радио в машине. Вывалили на улицу, взрывали шампанское, петарды. Я все кому-то звонила, орала в трубку. В конце концов, телефон я потеряла.
Мы с Олькой стояли на крыльце и курили. Я смотрела вокруг, и кругом было какое-то движение: люди ходили, пили, говорили и что-то все делали-делали…я развернулась, чтобы войти обратно в дом, но ноги отказались меня слушаться: я поскользнулась и стала медленно изучать низ двери. «Самое время появиться моему принцу и спасти меня от позора», - подумала я, чувствуя липкое прикосновение грязного пола. Уперевшись носом в чей-то ботинок я поняла, что принц опять провафлил и придется вставать самой. Мне было тяжело. Скоро меня заметили и подняли. Леха отнес меня в ванную и вытер мне лицо. «Ну ты че пьяная, что ли?». Вопрос был риторическим.
Вскоре я оказалась в лехиной машине. Старый «Нисан» гнал за 200. В тонированных стеклах куда-то вверх улетала снеговая дорога. За рулем сидел Кирыч. Он был пьян и серьезен. Рядом с ним сидела Маринка и, безнадежно пытаясь открыть пиво зажигалкой, материлась. Мы с Лехой и Ольгой сели сзади. Иногда Леха отрывался от меня и говорил Кирычу: «давай жми, мы еле едем, тут даже въебаться некуда!». Когда он поворачивался к Ольге, она брезгливо его отталкивала, и он возвращался ко мне, топя меня в меховом капюшоне. Вдруг все резко повылазили, открывая двери, впуская внутрь стужу. Леха перелез на место водителя, и я заметила, что он в тапках. Тогда я поняла, почему ноги так замерзли – я была в мокасинах. Опять поехали кататься - мне тоже хотелось побыть с ним вдвоем. В моей пьяной голове полусонно металась одна мысль – гандоны остались в сумке. Я злилась: «вот ведь специально же их купила, и все равно нет, когда надо! Ну что их в кулачке что ли носить?!!!». Мое возмущение не нашло отклика. Леха остановил машину, включил обдув на полную, и бросив надменно «хрен с ними», перелез обратно ко мне. Из окна глядела новогодняя ночь, минувший год метелью бился в стекла, волосы красиво развевались под напором горячего воздуха, и красными накуренными глазами смотрело на меня мое счастье.
Первое число было долгим – меня постоянно тошнило. Я не могла ни спать, ни есть, ни бухать. Я лежала на кровати, изучая одинокую лампочку на потолке, и спрашивала себя : «что я вообще здесь делаю, в этом гавеном совковом сарае, с этими убитыми придурками?».
- хорош, Демидыч, не грусти, а то не будет грудь расти!!!
- бля, боюсь мне уже ничего не поможет.
- поможет-поможет, вставай, пошли курить.
Мне не хотелось вставать, мне не хотелось курить, мне не хотелось быть одной. В столовой пахло дудкой, собакой, чьим-то дезиком и тухлой едой. Небольшой поток морозного воздуха, врывавшийся иногда из форточки, делал запахи острее. Все сидели помятые, накуренные, сонные. Играли в карты. Скука навалилась сразу – делать там было абсолютно нечего. Праздник закончился три часа назад, растаял в морозном тумане рассвета. Оплывшие свечи на подоконнике, окурки в пластиковых стаканчиках, рассыпанная на клеенке трава. Однако постепенно время задвигалось, засуетилось, а потом и вовсе пропало из виду. День начинался через два часа после того, как заканчивался. Мылись, пили кофе, ели бутерброды. Потом начинали пить алкоголь и уже не прекращали. Иногда мне казалось, что прошла уже целая вечность. Будто мы всегда так жили и будем жить еще долго: друг с другом, друг против друга.
- ну тихо ты, не шурши, слышь? Че ты там найти никак не можешь?
- бля, только моя мама могла положить носки и трусы в разные пакеты.
Леха сидел на краю кровати и ругался матом. С кровати напротив раздался недовольный голос Оли:
- бля, мало того, что шуршит, еще и ворчит. Баб Леш, а баба Леша, ты когда-нибудь найдешь эти долбанные трусы или тебе свои одолжить?
- а ты вообще спи, нечего подслушивать.
Разобравшись с пакетами, Леха ушел в душ. Я забрала себе хорошую подушку, расстелила второе одеяло и легла с краю: надо было отвоевать себе место до того, как он вернется и займет все свободное пространство. Леха клал одну руку под мою подушку, а вторую - на меня, и колючим подбородком упирался в плечо. У меня затекали руки и ноги, я не могла повернуться. И в тугом дурмане тех дней мне казалось – я наконец дошла до него, он рядом, мой: счастливый и пьяный.
Второго встали и начали жарить шашлыки. Мне выпало варить картошку. Я, наивная, согласилась на это вместо мытья посуды. Это просто гон – ее ведь надо еще и почистить! Макароны подходят к мясу даже лучше, чем картофель, и вообще я за раздельное питание. А я как все. Или все как я.
Один раз все-таки дошли до леса. В агентстве нам сказали, что там волки. Когда приехали, хозяин сказал, что кабаны. Мы взяли фотик, нож и пошли. Кроме нас там никого не оказалось. Тишина сквозила меж засыпанных снегом деревьев. Дорога была пешей, но хорошо протоптанной. Среди мокрых, темно-коричневых стволов мелькало зеленое. Парни ржали, девчонки боялись. Я запрокинула голову вверх и сквозь изумрудные ветви сосен смотрела в низкое заплывшее небо. Кто-то дернул ветку и мне за шиворот посыпалось мокрое, холодное. Тропа, по которой мы шли, вела к полю. На его другой стороне черной шершавой стеной высился настоящий лес, дремучий. Поле начиналось широкой полосой молодого березняка. Того самого, из которого летом режут душистые банные веники. Вдаль уходили электрические вышки, и этот тревожный жужжащий звук посреди леса напрягал, пугал своей неестественностью. Олька потеряла в сугробе кроссовок и долго стояла на одной ноге. Когда его наконец нашли, он – конечно – был мокрый. Мы решили вернуться. Смеркалось, и фотографировать стало бесполезно. Аппарат вскрывал сумерки, но хватал лишь маленький кусочек природы. Иногда падали ветки, истошно кричала птица. Стало как-то не по себе. Шли молча. Хотелось скорее попасть в дом, в видимую защищенность картонных стен.
Вернувшись, легли спать. Оставалось еще 12 бутылок настойки. В комнате не было света, и мы лежали при свечах, курили. Собака скулила, прыгала по кроватям. Зашел Леха и сел напротив. «Красивый», - подумала я. Достал зарядку для телефона и вышел. Будем прятать и прятаться. И только ночью, когда темнота скрывает даже наши лица, когда кажется: свобода рядом, когда стены отступают, и страх тупеет – тогда можно. Вот только тогда. И нечего тут…
12 бутылок – я думала это много. В 4 часа поехали за водкой. У Димона съехала крыша. Он упал на веранде и выломал два окна. Бегая по дому с торчащим осколком в спине, он безоговорочно заявил, что он - Бетмен и ему срочно нужна женщина-Кошка. На простой вопрос «зачем», он отвечал также просто: «чтобы ее трахать». Мы с Олей спрятались в комнате – он сломал дверь. Безжалостно прыгая по кроватям, он вопил «не спать, пидоры» и «где водка?». Потом залез на стол и, тыча в Леху пальцем, пропел: «Теперь ты в армии, на ***!». Гигантским куском мяса упал вниз. Сверху он был похож на труп, летевший этажей пять, – осталось только мелом обвести. Что-то произошло. Все изменилось. Трое суток беспробудного коматоза, скуки, дури, войны, одиночества и общения друг с другом добили нас. Мы перестали существовать в том мире, из которого приехали. Мы изменили себе. Мы стали жить по-другому. Там, где горит свет, доедают наши мозги…
Влетел Костян и с воплем «КРУШИ!!!ЛОМАЙ!!!» выкинул стул в окно. Оно красиво и звонко полетело на снег. Кирыч схватил кресло и засадил его в сервант. Звук был такой, будто дом складывается по доскам. Одна, вторая накрывает, третья сверху и четвертая для верности. Мне стало страшно. Выбежав из комнаты по направлению к выходу, я ударилась грудью о тумбочку и, сбив стакан-пепельницу, упала в его содержимое. Леха держал меня за ногу. «Куда собралась?» - сказал он дико. Мне казалось: сейчас он достанет нож и изрежет меня. Нож несколько раз мягко войдет в мою спину, а Леха будет стоять, вытирая с лица липкую, теплую кровь, и смотреть, как я хороша в красном. Послышался крик Оли. Леха подтащил меня к себе, я ударила его второй ногой в живот и встала. Выбежала на улицу. Вернулась партия, которая ездила за водкой. Они шли пешком – машина лежала в овраге. «Но водки мы все-таки купили», – радостно сообщили они. У Маринки со лба капала кровь. У Надюхи не было двух передних зубов. Она стала похожа на вампирку: весь рот и грудь были красные. Я, задыхаясь, орала, что парни сошли с ума, но тошнота оказалась сильнее. Стоя на коленях в снегу, вся заблеванная, держась за отбитую грудь, я протягивала руки в их сторону, пытаясь говорить, но у меня ничего не получалось. Светало. Они уверенно шли по направлению к дому.
Утром светило солнце. Я проснулась с ощущением, что наконец выспалась. Было хорошо. Леха спал рядом, дышал перегаром, вздрагивал иногда. Оля, зарывшись в волосы, спала напротив. Внизу, на матрасе, спал Кирыч. Он храпел и почему-то держал Олю за руку. Я посмотрела на дверь – она была сломана. Встав с кровати, я двинулась к выходу. «Нет, конец должен быть хорошим, конец обязательно должен быть хорошим», - говорила я себе. Руки тряслись, ноги ватные, холодные, не хотели идти, боялись. Вдруг остаток двери резко отворился и ударил меня по лицу. С радостным визгом вбежала собака. Я мельком увидела столовую: сервант стоял. Тепло – окно на месте. На кухне была кровь. На полу, занавесках, тумбочке. Сердце опять упало и глухим толчком отозвалось где-то внутри. Я трогала грудь, но не могла понять болит ли она – все тело ныло. Тапки прилипали. В соседней комнате было темно – окна занавешены. Пахло как на помойке. Маринка спала на животе, отвернувшись к стене. Рядом с ней, в такой же позе спал Димон. На его голой спине, рядом с черным залипшим пятном, зеленкой было написано ***. Надюха лежала на следующей кровати, свесив руку и ногу. Сзади нее раскинулся Олег. Я подошла ближе и осторожно, стараясь заглушись стук собственного сердца, отодвинула ей верхнюю губу.
- эй, ты че там делаешь?
От неожиданности я взвизгнула и двинула Надюхе по носу. Она открыла глаза и с чувством сказала: «идите все на ***». В дверном проеме стоял Леха. Его качало, и он держал дверь.
- ты че, дурак?
Он сделал какой-то неопределенный жест и сказал:
- там, это, пепельницы упали, надо убрать.
- да пошел ты Леха, в жопу! Я что тебе нанималась что ли? Подай-принеси….
Он подошел и заткнул мне рот. Своим.
- да почисть ты наконец зубы!!!
- ладно-ладно, не ной. Почищу и сосиски тебе сварю, и носки твои найду…
Пробурчала я и весело потопала занимать душ.