Повесть о рабе и хозяине или per aspera ad astra ольга славянка

Москва, Янико 1998 г.
Copyright Ольга Славянка



ПОВЕСТЬ О РАБЕ И ХОЗЯИНЕ ИЛИ PER ASPERA AD ASTRA

Сценарий кинофильма

Действующие лица

Сцены современной жизни
Экскурсовод
Девушка в очках - студентка-дипломница
Ее кавалер с диктофоном
Другие экскурсанты

Зал античной скульптуры со статуей Венеры, древней (в трещинках, с отбитыми кусочками) статуей Аполлона, бронзовой статуэткой орла с перебитым крылом и другими скульптурами.

Зал современной модернистской скульптуры и живописи (картина типа "Guernica" Пикассо и "всякое уродство").

Сцены древнеримской жизни

Хозяин, Марк Фабриций, лет 27, красивый атлетического сложения, римский патриций - немногословен и лаконичен, на лице его чаще всего лежит маска индифферентности, никогда не повышает голоса, с рабами разговаривает дружелюбно, даже когда их бьет.

Раб, Олаф, по происхождению викинг, красивый белокурый юноша лет 18, первоначально резчик по дереву.

Поэт, Публий Марцелл, лет 24-25, друг детства Хозяина, имеет романтичную внешность

Тит Руф и Гай Лелий - другие друзья детства Хозяина

Философ, знаменитый греческий философ Эпистоклус- Фемистоклус Эпикурейский

Пират, Эрик, капитан пиратского корабля, родной брат Олафа

В эпизодах:
Управляющий, угрюмый мужчина лет 40 с плетью за поясом

Старый (лет 40-45) раб- винодел

Главный надсмотрщик мраморного карьера

Сочувствующий раб-товарищ по мраморному карьеру

Раб - "фараон"

Избиваемая молодая рабыня

Врач, оказавший помощь на берегу

Учитель ваяния

Греческий оратор

Юный раб - подмастерье Олафа

Сенатский чиновник

Рабы, надсмотрщики, пираты, городские стражники с собакой и граждане Рима

Действие фильма начинается в музее, в зале античной скульптуры.
Экскурсовод вместе с экскурсантами подходят к статуе Венеры.

Экскурсовод (монотонным голосом, "как пономарь", текст ее речи может варьироваться в зависимости от имеющейся в наличии статуи, однако стиль должен оставаться тем же самым).
Перед вами статуя Венеры. В ней скульптор дал новую интерпретацию богини, в которой прослеживаются неоаттические мотивы, выраженные прежде всего в манерном движении в одежде с множеством складок и более жестко очерченном профиле прически, трактованной округлой формы, плотно прилегающей спереди к голове и поднимающейся сзади в виде копны вьющихся прядей. Замысел скульптора был изобразить фигуру несбалансированной, чтобы в стиле архаистики подчеркнуть грацию и неземное происхождение богини, и поэтому левая нога, согнутая в колене, немного отставлена в сторону, в то время как центр тяжести приходится не на правую опорную ногу, а падает на пространство между ступнями. Эта же тенденция в стиле неоаттики в виде отставленной согнутой ноги и падения центра тяжести не на опорную ногу наблюдается и в фигуре Аполлона, к рассмотрению которой мы сейчас перейдем.

(направляется в сторону статуи Аполлона. Из толпы экскурсантов выделяется девушка в очках и обращается к экскурсоводу)

Девушка в очках
Извините, у меня к вам просьба. Вы так интересно рассказываете... Видите ли, я студентка - дипломница и сейчас пишу диплом по искусствоведению на тему "Изображение животных в античной скульптуре". На том стенде стоит бронзовая статуэтка птицы. Не могли бы рассказать о замысле ее автора?

Экскурсовод подходит к стенду и начинает говорить. Из толпы выделяется юноша - кавалер девушки в очках, и включает диктофон, записывая слова экскурсовода.

Экскурсовод (текст ее речи может варьироваться в зависимости от имеющейся в наличии статуэтки, однако стиль должен оставаться тем же самым).

Эта бронзовая статуэтка птицы получила название "Орел с перебитым крылом". Тема птиц встречается уже в чернофигурных росписях древнегреческих амфор, датированных VII веком до нашей эры, и в греко-римской традиции остается неизменной вплоть до позднеантичного времени, став весьма популярным мотивом в живописи римских катакомб. Однако, как показали последние исследования, в римском искусстве изображение птиц в целом характеризуется большей экспрессией, что особенно видно по данной статуэтке. Обратите внимание, что автор воспользовался оригинальным приемом, изобразив одно из крыльев перебитым, что позволяет в перспективе видеть одновременно всю группу мышц в напряжении. Могучая птица в отчаянном порыве напрягает всю мускулатуру туловища, тщетно пытаясь взлететь, но перебитое крыло волочится по земле, делая ее усилия напрасными...

Девушка-студентка в очках (перебивая ее)
Извините, вы хотите сказать, что если бы крыло не было перебитым, не было бы видно мышц груди и шеи?

Экскурсовод
Совершенно верно, и, как показали последние исследования, по-видимому, можно считать, что в античной скульптуре до этого данный прием не встречался - или до наших дней не дошел. Другой отличительной особенностью этой статуэтки является косая симметрия угла в сорок пять градусов. Обратите внимание на то, что здоровое крыло оканчивается углом в сорок пять градусов, и примерно под тем же углом волочится перебитое крыло, и эта кривая симметрия острых углов придает фигуре особо экспрессивный динамизм.

Девушка-студентка в очках
Спасибо.

Экскурсовод
А теперь перейдем к статуе Аполлона.

Экскурсанты перемещаются к древней (в трещинках) статуе Аполлона.
Экскурсовод
Перед вами статуя Аполлона, как я уже говорила раньше, его левая нога, слегка согнутая в колене, отставлена в сторону, так что центр тяжести...

Ее голос становится все тише и неразборчивей, сливаясь в монотонное жужжание. Камера "наезжает" на статую - черты лица Аполлона растут, расплываются и сливаются в некое мутное изображение. Затем камера удаляется от статуи и ее контуры обретают отчетливость... только теперь это уже не статуя в трещинках, а совершенно новая статуя (без всяких трещин) и стоит она не в музее, а на открытом воздухе....

Далее некоторое время показываются пейзажи и улицы Древнего Рима, по которым ходят римлянки и римляне. Наконец камера показывает роскошную виллу на окраине Неаполя или другого римского порта, неподалеку от которой расположена конюшня; виллу и конюшню соединяют аллея или дорога.

К конюшне верхом на конях подъезжают двое: Марк Фабриций (Хозяин) и управляющий.

Марк Фабриций (еще на коне)
Да, со всеми делами в Сенате я никак не мог отлучиться из Рима ... я ведь тут, пожалуй что, год уж не бывал... а ты знаешь, наш сосед, Левий Аппий уже месяц тому назад прислал мне письмо - хочет на корню закупить урожай пшеницы. Надо его навестить, но только не сегодня - сегодня я пойду показывать Публию окрестности - он со мной приехал из Рима и погостит у нас дня два. Так ты позаботься об обеде...

Подъехав к конюшне, они спрыгивают с коней: Марк Фабриций - легко; грузный управляющий - с трудом. Выходит раб и берет их коней под уздцы. Слышно, как за дверью конюшни раздается свист бича и женские стоны. Марк Фабриций и следом за ним управляющий направляются к конюшне. Марк Фабриций открывает дверь. Видно, как к потолку за руки подвешена голая исхлестанная женщина. Надсмотрщик, который бьет её плеткой, при виде хозяина прекращает свое занятие и, почтительно отойдя в сторону, молча стоит, опустив руки .

(Небольшая пауза)

Марк Фабриций (обращаясь к надсмотрщику, дружелюбно):
- Э-э, друг, что же ты бьешь ее по почкам?

Он с невозмутимым видом подходит к подвешенной рабыне и очерчивает пальцем по её исхлестанному телу контур почки - с таким видом, будто бы водит пальцем не по живой плоти, а по неодушевленному предмету.

Марк Фабриций (с невозмутимым видом)
Почка расположена тут. Бей ниже.

(он проводит пальцем линию по исхлестанному телу как по неодушевленному предмету, поднимает взгляд на надсмотрщика, который ему понимающе кивает, и после небольшой паузы как ни в чем ни бывало с безучастным видом направляется к двери. Управляющий следует за ним. Из-за двери слышен их разговор)

Управляющий
Господин, так что приготовить на обед?

Марк Фабриций (из-за двери, камера еще не переместилась из конюшни)
Публий любит фазанов, позаботься, чтобы изжарили фазанов, а к ним хорошо подать оливки...

Камера перемещается на улицу и снимает их сверху, так что речь их становится все менее разборчивой, пока не смолкает совсем.

И еще неплохо бы подать паштет из гусиной печени, салат из капусты, ячменные лепешки на меду...

Камера поднялась настолько высоко, что фигуры их кажутся маленькими, а голоса, сливаясь в жужжание, смолкают. Затем камера опускается - но на этот раз во дворе виллы, где в тени сидят двое рабов - старый раб-винодел и молодой раб - Олаф. Винодел принес амфоры с вином, возле Олафа мешок с деревянными ложками. Жарко. Олаф вытирает пот с лица.

Олаф
И где носит этого управляющего? Он велел мне прибыть с ложками в полдень, а видишь, где солнце? Уже, небось, третий час.

Старый раб-винодел
Управляющий поехал встречать хозяина.

Олаф
Жарища какая! Сил нет ждать! дай хоть из твоей амфоры отхлебнуть.

Старый раб-винодел
Вино не для тебя, а для хозяина.

Олаф
Ну, будь другом, не жадничай, такая жара, губы пересохли ...
(просительно)
ну, пожалуйста!

Старый раб-винодел (оглядывается - вокруг нет ни души)
Ну так и быть, отхлебни, но совсем немного.

(Дает ему выпить)

Олаф
Разрази меня гром, но это лучшее вино, которое я пробовал в жизни!

Старый раб-винодел
Я так старался угодить хозяину! Но это вино, к сожалению, не лучшее. Помпей Сабин с соседской латифундии делает вино вкусней меня, и секретов своих не выдает. Однако есть у меня одна задумка! Я думаю выдержать в вине одну душистую травку, и, тогда, может быть, хозяину мое вино будет нравиться более, чем вино Помпея Сабина. По правде, мне хочется сделать хозяину что-нибудь приятное!

Олаф
И охота тебе ему угождать?!

Старый раб-винодел
Среди всех рабовладельцев Рима наш хозяин лучше всех! У него тысяча рабов, но ни на латифундии, ни в одном из поместий не было еще ни одного выбитого зуба, ни одного сломанного ребра, и вообще ни одного маломальского увечья!

Олаф (с глубокомысленной гримасой)
И ещё у нас никого не бьют по почкам!

Старый раб-винодел (с гордостью)
Да, у нас даже никого не бьют по почкам!

Олаф (взрывается от возмущения)
Да когда тебя бьют плеткой как скотину, не всё ли равно - по почкам тебя бьют, или не по почкам?! Ведь тебя бьют плеткой!

Старый раб-винодел (взрывается от возмущения в свою очередь)
А тебя никогда не били по почкам, молокосос! А предыдущий хозяин меня бил не только по почкам, но и ногами в живот, и я тебе могу сказать, что есть разница - по почкам тебя бьют или не по почкам! Я родился в рабстве и сменил пятерых хозяев, и скажу тебе, что такого хорошего хозяина, как наш Марк Фабриций, до этого еще не знал. Работай только, раскрывай свои способности по максимуму - и тебя никто пальцем не тронет, никто над тобой не издевается, никто не лезет в твою жизнь. У тебя не было других хозяев, и ты не представляешь себе, как ведут себя на его месте другие люди! Я об одном только молю богов - чтобы наш хозяин меня пережил!

Олаф
Ты рассуждаешь как рожденный в рабстве. А я родился свободным! Я викинг! Мой отец был владетель фиорда - по-нашему ярл. И хотя он был самым бедным ярлом нашей страны - у него был лишь один драккар, так называется корабль викингов, но на носу нашего драккара был вырезан орел, и отец был самым храбрым викингом нашего края - он был единственным из ярлов, кто отваживался плавать в южные моря. И даже один раз он захватил корабль римлян, и римлянин служил у нас в рабах! Отец взял меня с собой в поход, когда мне было двенадцать лет от роду. Но при моем первом же плавании наш драккар зашел слишком далеко в южные моря. У нас кончилось продовольствие и питьевая вода, и тут мы повстречали на своем пути чужестранный корабль. Люди с того корабля отказались поделиться с нами своими запасами мирным путем, и отец решил их взять на абордаж. Завязался бой, отец погиб, лишь одному моему брату удалось сбежать, остальных распяли на крестах на берегу, а меня по малолетству пощадили и продали в рабство.
(продолжает с пафосом)
Но в душе я все равно свободен! Викинга можно пленить, но его нельзя поработить, ведь викинги ведут свой род от бога Одина, а потомство богов поработить невозможно! Викинг может преклонить колени и поцеловать руку лишь человеку, спасшему ему жизнь, а со всеми остальными, он и в плену разговаривает на равных!

Старый раб-винодел (с усмешкой)
Может, ты и с хозяином надумал разговаривать на равных?!

Олаф (нахально)
А почему бы и нет?

Старый раб-винодел
Послушай, хозяин видный человек в Сенате. Он атлет, и раз стал победителем в состязании атлетов . Он участвовал в военном походе, доблестно воевал и раз проплыл с оружием целую милю - не утопив меча! У него латифундия, три поместья, четыре виллы и тысяча рабов! Как можешь ты разговаривать с ним на равных?

Олаф (нахально)
А я плавать тоже умею. Дай мне оружие, и я с ним три мили проплыву! Викингам море как орлу воздух!

Старый раб-винодел
Свистишь!

Олаф
Ну милю уж точно проплыву, а на имущество его я не претендую, плевать мне на его имущество! Разве для разговора требуется имущество?

Старый раб-винодел
Да ты и сказать-то ничего умного не можешь! Был бы у тебя ум, ты бы выучился ложки свои выделывать, а то изготовляешь дрянь дрянью!

(пинает мешок с ложками носком ноги)

Олаф (достает из мешка очень красивый резной ковшик в стиле варяжьих ковшей)
Смотри!

Старый раб-винодел
Откуда это у тебя?

Олаф
Сам вырезал. Мой дед был лучшим резчиком по дереву в нашем фиорде - это единственное ремесло, которым не гнушаются потомки бога Одина! Дед меня многому научил! Ковшик я вырезал на досуге; иногда, знаешь, душа просит чего-то красивого. Я умею - но не хочу! К чему стараться? Чтобы обогащался хозяин?! Викинги не рождены для того, чтобы римляне за их счет обогащались!

Старый раб-винодел
Причем тут хозяин? Хозяин покупает себе на рынке красивые ложки. А этой, тобой вырезанной, дрянью питаемся мы, члены рабской фамилии. Ты знаком с Аврелием Лупином, кузнецом из латифундии, да? Так вот, он твоей ложкой занозил язык, да еще тебя пожалел - не пожаловался управляющему, чтобы тебя не отхлестали, а по-моему, так зря!

Олаф
Ну всё равно, к чему творить красоту, которая тебе не принадлежит?

Старый раб-винодел
А тебе самому не хочется быть мастером? Когда вино у меня получается удачное, даже настроение поднимается.

Олаф
Ну... иногда душа просит сделать что-либо красивое. Но такое настроение надо поддерживать. Для вдохновения нужны особые, творческие условия. Хозяин виноват, что не уделяет внимания моему вдохновению. Знаешь, может, во мне живет великий скульптор, и если бы хозяин нашел ко мне подход, с учетом того, что я художник и викинг...

Старый раб-винодел
Выпороть тебя - вот тебе и будет особый подход!

Олаф (с чувством)
Ну, тебе что ни скажи, на языке у тебя всё одно - выпороть! Викинга вообще нельзя пороть! Викинг рожден для свободы, его свобода абсолютна на суше, на море, на...

Слышны голоса Хозяина и управляющего.

Старый раб-винодел
Тс-с, они идут.

Появляются Марк Фабриций с управляющим. Рабы встают. Старый раб- винодел становится ровно, "навытяжку". Олаф поднимается неохотно и стоит вразвалочку, отставив ногу вперед . Вид у него вызывающе-нахальный.

Марк Фабриций замечает рабов и подходит к Олафу. Небольшая пауза, во время которой Олаф не меняет позы. Хозяин бьет его по лицу.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу, дружелюбно)
Ровно стоять можешь?

Олаф (не меняя позы)
Господин, объясни мне, чем тебе не нравится моя поза - разве я не стою так, как подобает викингу?

Небольшая пауза. Хозяин бьёт его по другой щеке.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу, дружелюбно и в невозмутимом тоне)
Теперь понятно...?
(Пауза)
... или продолжить объяснение?

Олаф молча выпрямляется, становится ровно и смотрит в землю. Хозяин за подбородок поднимает его лицо.

Марк Фабриций (держа Олафа за подбородок, с усмешкой)
А ты толковый парень - без слов понимаешь!

Хозяин отпускает подбородок Олафа и вместе с управляющим удаляется вовнутрь дома.

Старый раб-винодел
Ну что ты на рожон лезешь?! Хочешь доказать ему, что ты свободнорожденный викинг?! Не высовывайся - и он тебя пальцем не тронет.

Олаф (в негодовании)
Как я его ненавижу - я его убью! Смерть тирану! Викинг не позволит ему тиранствовать над собой!

Старый раб-винодел
Посмей пальцем его тронуть, молокосос! Если ты его убьешь, тебя убьют рабы! Ведь тогда тысячу человек продадут в рабство другим господам, которые за такое кривлянье, какое ты тут устраиваешь, будут не так ласково отхаживать тебя по щечкам как хозяин, а бить ногами в живот до потери сознания, а потом бросят приходить в чувство в яму с навозом ! И вообще, думай перед тем, как языком трепать, болтун!

(Старый раб-винодел садится на свое прежнее место. Олаф продолжает стоять.)

Олаф (с чувством)
Ну и оставайтесь с вашим любимым хозяином и умиляйтесь тому, что он отхаживает вас по щечкам с особой ласковостью. А я убегу!

Старый раб-винодел
Убежать-то ты убежишь... кормиться чем будешь? Человек ты никчемный - пустозвон. Хозяин тебя еще терпит по доброте душевной, а кому-то ты еще нужен?

(Олаф садится рядом с ним)

Олаф
Так я открою тебе тайну. Две недели тому назад, когда я помогал разгружать лодки, я видел на набережной своего брата - единственного, которому тогда удалось сбежать. Теперь он капитан корабля. Завтра на рассвете он приплывет к причалу на набережной, чтобы забрать меня. Хочешь, бежим вместе со мной. Ты был мне другом, ты был единственным, кто не смеялся надо мной, когда остальные смеялись.

Старый раб-винодел
Послушай, ну как я могу бросить хозяина? Мой предыдущий хозяин в пьяном виде бил меня ногами и ненароком сломал мне ребро. Лечить меня ему было неохота, и он так, со сломанным ребром, отвез меня на невольничий рынок. От боли в спине я не мог стоять, и так лежал там на соломе, и никто не хотел меня покупать, потому что возиться со мной всем было неохота. И надсмотрщик отказался меня кормить, заявив, что если мне судьба околеть, то что толку переводить на меня продукты. И я лежал на соломе, мучимый болью в спине и голодом, и плакал, желая, чтобы смерть поспешила забрать меня поскорей. А хозяин и управляющий в тот день пришли на невольничий рынок купить рабынь для работы на кухне. Увидев, что человек плачет, хозяин остановился и спросил у надсмотрщика, в чем дело. Тот объяснил ему. И хозяин, такой молодой и красивый, сжалился надо мной, стариком, купил меня и нашел мне хорошего врача. Он вылечил меня, а хозяин сам лично несколько раз справлялся о моем здоровье. А потом он меня устроил в винодельню на латифундию и создал мне все условия для работы. Ну как я его брошу?!

Олаф
Ну, так я один убегу.

Старый раб-винодел
А чем твой брат промышляет?

Олаф
Они викинги - свободные люди, вольно плавают по морям в поисках счастья.

Старый раб-винодел
Значит, пираты...

Олаф
Викинги - не обыкновенные пираты, а отважные волки моря! Их, гордых потомков Одина, крепят узы дружбы, сердца их полны отваги, они не знают себе равных в ловкости и сноровке, с которыми они готовы победить любой шторм.

(Олаф встает и театрально возводит руки к небу. Его красивое лицо озаряется вдохновением, и он продолжает говорить с пафосом)

Я - первый викинг в Риме: Риму викинги еще неизвестны - викинги пока остерегаются заплывать в южные моря. Но когда ветер надувает прямоугольный парус ладьи- драккара, насвистывая песню вольности, а впереди за туманом скрываются неведомые дали, украшенный резьбой нос ладьи плавно разрезает волны, неся её на пути к славе. И настанет век викингов - и викинги еще будут безраздельными хозяевами моря, покорив не меньше стран и народов, чем теперь великий Рим, и тогда... тогда...

(он не находит, что сказать дальше и машет рукой)
в общем, всё ясно, что тогда...

(садится опять на прежнее место)

Старый раб-винодел
И мне ясно, что тогда... Ты витаешь в облаках. А пираты - народ прагматичный, и смотрят себе под ноги. И когда нужно будет брать корабль на абордаж, а ты будешь зевать на туманные дали и слушать вольный свист ветра, эти отважные волки моря или свернут тебе шею, или выгонят тебя со своего пиратского, то бишь, викинговского корабля, или как там - драккара, и не имея, чем прокормиться, ты вернешься назад к хозяину, и бухнешься ему в ноженьки, чтобы он взял тебя обратно к себе в рабство, и...

(внезапно смолкает, потому что на пороге появляется управляющий. При виде его рабы встают).

Управляющий
Заждались? Я тут совсем завозился с хозяином. Ну с кого начать?

(обращаясь к старому рабу-виноделу)
Ну , давай начнем с тебя. Сколько амфор принес?...

(Старый раб-винодел показывает ему амфоры. Конец сцены)

Следующая сцена. Ночь, в лунном свете видно, как из окна второго этажа свешивается веревка, представляющая собой несколько связанных кусков изорванной скатерти, и вслед за этим по ней спускается Олаф. Он озирается и преодолевает несколько препятствий, которые могут варьироваться в зависимости от имеющихся в наличии декораций; далее показывается, как он, озираясь, мелкими перебежками, прячась время от времени, бежит по улицам Неаполя (или другого порта), пока наконец не достигает набережной. Он выходит на выступающий в море причал. Рассветает. Олаф, волнуясь, пристально всматривается в море. Наконец, когда встает солнце, на горизонте показывается прямоугольный парус корабля викингов. Кадр замирает. Олаф размахивает над головой белой тряпкой. Камера возвращается обратно на виллу. Обитатели виллы просыпаются, открываются окна. На улицу выходит управляющий и внезапно замечает свешивающуюся изорванную скатерть.

Управляющий (столбенеет при виде свешивающейся скатерти и бьет себя кулаком по лбу)
Мерзавец! Изорвал скатерть из тончайшего александрийского полотна! Рядом же лежала рогожа, хоть бы мерзавец её порвал!

(кричит)
Эй люди, сюда, скорей!

(На его крик сбегаются рабы из дома)
Это кто наделал?
(обращаясь к одному из выбежавших рабов)
Антоний, проверь, кто отсутствует.

(Раб по имени Антоний вбегает в дом, откуда слышны крики: "где Аппий, а Тит? эй, что случилось, да сбежал там кто-то...", слышны неразборчивые голоса и крики; через некоторое время раб по имени Антоний возвращается)

Раб по имени Антоний
Это сбежал Олаф. Но вроде он не взял с собой никаких вещей, кроме белой тряпки.

Управляющий
Мерзавец! Порвал лучшую скатерть из тончайшего александрийского полотна! Надо сообщить хозяину.

(появляется хозяин)

Марк Фабриций (с невозмутимым видом)
Что за шум?

Управляющий
Господин, сбежал Олаф. Он изорвал лучшую скатерть из тончайшего александрийского полотна, хотя рядом лежала рогожа, сделал из нее веревку и спустился со второго этажа. Прикажешь его искать?

Марк Фабриций (с невозмутимым видом)
Он прихватил что-нибудь с собой?

Управляющий
Нет, господин. Похоже, что он прихватил лишь большую белую тряпку.

Марк Фабриций (с невозмутимым видом)
Тогда он опасен. Чтобы прокормиться, он начнет воровать. Немедленно сообщи муниципальным властям.

Следующий кадр. Появляются городские стражники с собакой. Собака берет след, но сбивается со следа. Собака несколько раз ведет то туда, то сюда. Прибегают другие запыхавшиеся стражники.

Запыхавшиеся стражники (обращаясь к стражникам с собакой)
Эй, вы там! Начальник приказал прекратить поиски беглого раба. Скорей все на набережную. На море поднимается страшный шторм. Того и гляди, разобьет все лодки и корабли. Бегите скорей в порт втаскивать лодки на берег!

(Стражники с собакой убегают).

Управляющий (обращаясь к хозяину)
Господин, у нас там тоже несколько лодок. И потом не разгружен арендованный корабль. Если он уйдет в море, его надо скорей разгрузить, пока шторм совсем не разошелся.

Марк Фабриций (спокойно)
Ладно, бросайте поиски Олафа. Все на берег втаскивать лодки.

Следующий кадр - порт на берегу моря. К морю сбегается все больше людей. Одни из них второпях втаскивают лодки и яхты подальше на берег. Другие срочно разгружают корабли, стоящие у причалов. Некоторые корабли срочно уходят в море подальше - чтобы не выкинуло на берег. На море появляются барашки. Далее камера показывает Олафа, который делает знаки своему брату, стоящему на палубе корабля с прямоугольным парусом на значительном расстоянии. Они довольно далеко друг от друга и пытаются разговаривать жестами, так что не очень хорошо понимают друг друга. Кругом снуют люди, но они заняты своим делом и на Олафа внимания не обращают. В фокусе камеры снова Олаф и его брат. Брат, стоя на палубе, пытается показать, что из-за шторма не может причалить (показывает на море, на берег, скрещивает руки и т. д. ). Олаф в ответ жестами пытается объяснить, что он вплавь доберется до его корабля (он тычет себе в грудь, показывает на корабль, делает жесты руками, изображая плавание и т. д.). Он смотрит себе под ноги вниз с причала на воду - под ним волнуется море, но кроме воды, ничего нет. Он еще раз показывает брату руками, что плывет к нему, и бросает последний взгляд на берег. Внезапно он видит вблизи, совсем рядом на берегу, своего хозяина, который дает распоряжения по поводу втаскиваемых лодок, и даже сам помогает их втащить и Олафа не замечает. Олаф столбенеет и от ужаса отшатывается в сторону, чуть не свалившись с причала. Он еще раз машет брату, оглядывается на хозяина и прыгает в воду, не посмотрев себе под ноги. Но он стоял уже на другом месте и не заметил, что под ним скала или свая. Он сильно ударяется о скалу или сваю, расшибает руку и весь в крови, у него сводит судорогой ногу. В крови, корчась от боли, он все же пытается плыть. Но волны очень большие и несколько раз накрывают его с головой, а не подчиняющаяся ему рука и сведенная судорогой нога мешают ему плыть. Он начинает тонуть. Его кто-то замечает на берегу. Крик с берега: "Там человек тонет!". На этот крик хозяин озирается, прекращает помогать подталкивать лодку, подбегает к берегу и несколько мгновений всматривается в море, покрытое барашками, ища глазами утопающего. Завидев Олафа, но еще не узнав его, он кричит ему с берега: "Эй, ты там, ныряй под волну" и бросается к причалу. Хозяин прыгает в воду (посмотрев себе под ноги - в другом месте) в момент, когда Олаф скрывается под водой. Хозяин за ним ныряет и через несколько мгновений появляется на поверхности, держа Олафа за волосы. Их несколько раз накрывает волной, но они каждый раз выныривают. За тем, как хозяин плывет, таща Олафа, с берега наблюдает толпа зевак. У самого берега хозяина несколько раз бьет волной о гальку, и он выходит с израненными о гальку ногами, держа на руках бездыханного Олафа. К нему сразу подбегает несколько человек, забирая у него из рук Олафа без сознания. Олафа узнают, раздаются вопли удивления и реплики по поводу того, что хозяину не стоило рисковать жизнью из-за беглого раба. Олафа кладут на берег. Хозяин помогает оказать ему первую помощь - положить его на живот, чтобы вылить из горла воду, и отходит в сторону. С Олафом возятся его люди. Вокруг собирается толпа зевак. К хозяину подходит врач.

Врач (обращаясь к хозяину)
Господин, я врач, позволь перевязать тебе израненные ноги.

Марк Фабриций (указывая в сторону Олафа)
Помоги вначале ему. Ему важнее.

(Врач направляется к Олафу, склоняется над ним и некоторое время возится с ним. Наконец, он говорит: " пульс прощупывается" и показывает людям хозяина: " массируйте его вот так", затем он переходит к хозяину и начинает омывать, чем-то смазывать и бинтовать ему ноги. Реплика из толпы зевак: " Этих беглых рабов развелось как собак нерезанных! Вешать их надо, а не спасать!". Хозяин, которому бинтуют ноги, оборачивает голову в сторону говорящего: "Да он мальчишка совсем! Не понимает, что делает!". Маленькая девочка из толпы зевак спрашивает отца: " Папа, его теперь убьют?". Хозяин отвечает ей: "Нет, детка, его никто убивать не будет. Я накажу его, он исправится, будет меня слушаться и больше никогда не пойдет купаться в море без разрешения". Отец девочке: " Вот что бывает, когда без разрешения рабы или дети идут купаться в море!". Толпа зевак постепенно расходится. Олаф наконец приходит в себя и садится. Первое, что он видит перед собой - это лицо управляющего. Олаф встряхивает головой, как будто бы старается стряхнуть кошмарный сон).

Олаф
Где я и что со мной?

Управляющий
Вон, видишь, барашки на море ?
(показывает рукой в сторону моря)

Так вот, в эдакий шторм, ты изорвал скатерть из тончайшего александрийского полотна, хотя рядом лежала рогожа, вылез по ней как по веревке из окна, сбежал из дома и надумал искупаться в море... и чуть было не стал пищей для рыб, насилу тебя откачали!

Олаф (рассеянно)
А кто меня спас?

Управляющий
Хозяин, от которого ты сбежал. Он нырял за тобой чуть ли не на дно морское и изранил ноги об острую гальку, вытаскивая тебя на берег.
(он кивает в сторону хозяина. Олаф в смущении оглядывается на поодаль сидящего хозяина. Тому в этот момент оканчивают перевязывать ноги).

Марк Фабриций
А-а, он очнулся... Помогите ему подняться.

(Марк Фабриций, которому окончили перевязывать ноги, сам встает на ноги. Управляющий помогает Олафу подняться. )

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу, спокойно)
Пойди сюда.

(Олаф нерешительно к нему подходит, подозревая, что его будут бить. Хозяин бьет его наотмашь по лицу)

Марк Фабриций
Целуй.
(подает ему ударившую руку для поцелуя, держа ее на уровне груди. Олаф немного колеблется, затем берет ее в руку и подносит к губам. Хозяин опускает руку, заставляя Олафа встать на колени. Олаф становится на колени не сразу, а несколько медлит. Он мысленно прощается со внутренней (духовной) свободой - оглядывается на штормящее море, смотрит ввысь на небо - но перед ним человек, спасший ему жизнь, и он принимает духовное рабство - в конце концов опускается на колени и на коленях целует руку хозяину. После этого хозяин отходит в сторону, к управляющему, а Олаф продолжает один стоять на коленях на фоне штормящего моря - и кадр замирает.)

Марк Фабриций (управляющему)
Заберите его. Окажите ему необходимую медицинскую помощь, чтобы он оправился окончательно, и кормите его получше, пока он не выздоровеет совсем. А потом он предстанет перед моим судом, и я его накажу в зависимости от того, что он успел натворить на свободе.

(Управляющий подходит к Олафу и грубо берет его за локоть)

Управляющий (Олафу)
Хоть бы рогожу изодрал, рядом же лежала, а то порвать скатерть из тончайшего александрийского полотна!

(грубо, рывком понимает Олафа за локоть. Олаф встает и берется свободной рукой за лоб. Управляющий уводит его. )

Следующая сцена. Хозяин на ложе в своем кабинете полусидит (сидит, облокотившись на подушки). Дверь открывается и управляющий и раб вводят за руки Олафа и швыряют его к ногам хозяина.

Марк Фабриций (управляющему)
Оставьте нас одних.

Управляющий и его помощник уходят, закрыв за собой дверь. Олаф продолжает лежать на полу.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу, спокойно)
Встань, чтобы я видел твоё лицо.

(Олаф встает и стоит "навытяжку". Кадр замирает, показывая их напротив друг друга)

Марк Фабриций
Рассказывай свои подвиги.

Олаф
Господин, я викинг и родился свободным. Мой отец был ярлом - владетелем фиорда, и он взял меня с собой в плавание на драккаре - корабле викингов, но он погиб в бою, а я мальчишкой был взят в плен и продан в рабство. Но в душе я оставался свободным викингом и не желал, чтобы человек, поработивший меня, обогащался за мой счет. Мой дед был резчиком по дереву, и он меня многому научил. Но, господин, из ненависти к тебе, я вырезал ложки как попало, не желая творить красоту, которая бы мне лично не принадлежала. Не так давно я встретил на набережной родного брата. Его корабль должен был на рассвете подойти к причалу, но разыгрался шторм, и он не мог причалить к берегу. Я думал вплавь добраться до него. Но тут я заметил на берегу тебя. Я так переволновался, что, когда прыгал в воду, смотрел на тебя, а не себе под ноги, и сильно ударился о сваю. Я расшиб руку, у меня судорогой свело ногу, и я стал тонуть.

Марк Фабриций
А чем промышляет твой брат- викинг?

Олаф
Ну, викинги - свободные люди, бороздят море в поисках счастья.

Марк Фабриций
Проще, ты надумал стать пиратом?

Олаф
Ну, викинги - не обыкновенные пираты, а отважные волки моря! Их крепят узы дружбы, сердца их полны отваги, они не знают себе равных в ловкости и сноровке, с которыми... ну в общем-то, да, я надумал стать пиратом. Но ты спас мне жизнь. И ты ударил меня по лицу, и я на коленях поцеловал твою руку, ударившую меня. Теперь я твой раб.

(Небольшая пауза)

Марк Фабриций
Ну что же, слушай мой приговор. Я пошлю тебя туда, куда обычно посылают беглых рабов - на мраморный карьер. Но не отчаивайся, потому что ты направляешься туда не навсегда. Я буду время от времени справляться о том, как ты работаешь и как себя ведешь, и когда пойму, что ты исправился, я тебя оттуда заберу. А поскольку работа в каменоломне не слишком загружает мозги, то время для размышления у тебя останется. Так поразмышляй на досуге о том, что я сейчас скажу. Запомни мои слова.
Закон не защищает тебя от моего произвола, и единственное. что тебя защищает от моего произвола- это мое чувство собственного достоинства. Оно тебя охраняет, потому что у меня оно есть. А у тебя его - нет...

Олаф
Увы, господин! Достоинство викинга в том, чтобы умереть с мечом в руке! Тогда после смерти викинг попадёт в Вальхаллу - место, где мертвые викинги для наслаждения продолжают сражаться вместе с богами, умирая и воскресая вновь, чтобы продолжить сражение, до окончательной битвы при Рагнарёк, в которой падут все боги и все герои и увлекутся в воронку в море. Я раб, и мне не дадут умереть с мечом в руке, так что чувства собственного достоинства у меня нет!

Марк Фабриций
Ты изложил воззрения диких племен. Но Рим стал великой державой как раз потому, что у римлян представление о чувстве собственного достоинства было иным. И у тебя его нет вовсе не потому, что ты раб. Чувство собственного достоинства в равной степени присуще рабам и хозяевам, и наличие его вовсе не зависит от того, ты ли бьешь плеткой, или тебя бьют плеткой.
Чувство собственного достоинства - это чувство прекрасного применительно к своему поведению, подчинение своих душевных порывов культу красоты. Человек с этим чувством не будет вырезать уродливых ложек, кому бы они ни принадлежали, потому что уродство и чувство прекрасного - вещи несовместимые. Красота же поведения - в гармонии между сложившимися обстоятельствами - не воображаемыми, не умозрительно почерпнутыми из философских учений о том, какими они должны быть, а такими, какие они есть на самом деле, если ты раб - то раб, если хозяин - то хозяин, и поступками человека. И больше достоинства в рабе, бросающемся хозяину в ноги, чем в том, кто корчит из себя равного с хозяином. Сколько ты ни кривляйся, пытаясь разговаривать со мной на равных, власть моя над тобой безгранична, и ты лишь испытываешь мое терпение, а смехотворность поведения и чувство прекрасного - вещи тоже несовместимые. Конечно, людям свойственно оправдывать себя и не замечать порывов других людей, когда те возвышенней наших. По сути, мы видим окружающий мир с высоты нашего чувства собственного достоинства. Ты ничего не находишь хорошего вокруг - в моем доме, ибо не поднялся в этом чувстве ни на йоту и у тебя нет кругозора, чтобы хорошее узреть. Самое возвышенное из чувств - мужество. Когда ты очертя голову бросился в бушующее море - это не мужество. Мужество подразумевает осознанное раскрытие своего "я" по максимуму, невзирая на препятствия. Именно максимальность в выражении своих порывов дает ощущение внутренней независимости. Внутренняя независимость от других людей - еще одно лицо чувства собственного достоинства. И происходит чудо. Когда люди ведут себя соразмерно обстоятельствам и красиво, эта красота слепит глаза, и в ее свете сами обстоятельства - кто ты, раб или хозяин, не видны, и это позволяет людям говорить на равных, как того не могут сделать никакие законы, и делает людей внутренне свободными. Когда же, не обретя свободы внутренней, человек обретает свободу действий, так сказать, свободу внешнюю, то он или уходит в пираты, или тонет в шторме жизни, чего с тобой не приключилось лишь по счастливой случайности. И чтобы сия ситуация не повторилась, тебе стоит о ней подумать на досуге.

Олаф
Господин, я об этом буду думать.

(Кадр на мгновение замирает, показывая лицо Олафа)

(Марк Фабриций берет со стола колокольчик и звонит, на звон колокольчика появляется управляющий и его помощник)

Марк Фабриций
Уведите его.

(Управляющий и раб уводят Олафа под руки. Марк Фабриций встает и подходит к окну. Некоторое время он смотрит в окно. Дверь в его комнату остается открытой. Спустя немного в ней появляется раб)

Раб
Господин, прибыл главный надсмотрщик каменоломни.

Марк Фабриций
Проси его зайти ко мне.

(Раб уходит. В дверях появляется главный надсмотрщик каменоломни)

Главный надсмотрщик каменоломни
Приветствую тебя, Марк Фабриций.

Марк Фабриций
Приветствую тебя. Прошу.
(жестом руки приглашает главного надсмотрщика каменоломни сесть к столу. Оба садятся за стол.)

Марк Фабриций
Я посылаю на каменоломню беглого раба - ненадолго, месяца на два. Видишь ли, от меня рабы раньше никогда не сбегали, и у меня нет специальных карательных учреждений. А парню надо вправить мозги. Жил-то у меня он довольно вольготно. Он в общем-то весьма заурядный резчик по дереву и работал с прохладцей, опустив рукава. Он едва-едва вырабатывал то, что проедал, если вообще вырабатывал. Он никому не делал ничего хорошего, ни мне, ни другим рабам; при этом вопил, что он викинг и посему требовал себе абсолютной свободы. Он мне вечно что-то доказывал и нес вздор. Я смотрел сквозь пальцы, ведь он еще очень молод, а молодости свойственно ошибаться. Я гуманен с рабами. Я даю каждому человеку возможность проявить себя. Он этим шансом не воспользовался, надумал стать пиратом и сбежал. Он не ценит ничего, что для него делается - так пусть поживет на общих основаниях, как все. Да со временем он выправится, ещё будет хорошим работником...

Главный надсмотрщик каменоломни
Верно говоришь, Марк Фабриций. Наше учреждение исправительное, и лешего исправит.

Марк Фабриций
Тут только одна загвоздка. Эти художники совершенно не приспособлены к жизни в трудных условиях. Он не устрашился плыть к далекому кораблю по бушующему морю, но не посмотрел под ноги, куда прыгает, и расшибся о сваю. А жизнь у вас не сахар.

(достает из складок одежды золотой и кладет на стол)
вот тебе золотой, чтобы ты присмотрел, чтобы его не изувечили - ребер не переломали, зубов не вышибли. Да, у него красивое лицо - чтобы как-нибудь не повредили ему лицо. А если я через пару месяцев получу его обратно целого и невредимого, получишь еще один золотой.

Главный надсмотрщик каменоломни (говоря, для убедительности ударяет кулаком по столу)
Марк Фабриций, наказ твой выполним. Воспитаем - перевоспитаем - всыпем - но не по почкам - и ни одной царапины на лице. Готовь еще один золотой.

(Оба встают и главный начальник каменоломни направляется к двери и выходит).

Следующая сцена. Мраморный карьер. Условия работы на нем невыносимо тяжелые. Надсмотрщики нещадно бьют рабов плетками, у самих рабов дедовщина. Главный надсмотрщик каменоломни при помощи других надсмотрщиков проводит собрание рабов перед карьером. Олаф, в кандалах, стоит в первых рядах толпы закованных рабов. Главный надсмотрщик каменоломни взбирается на возвышение.

Главный надсмотрщик каменоломни (показывая пальцем на Олафа)
Эй ты, пойди сюда.

(Олаф выступает из толпы и приближается к возвышению, на котором стоит главный надсмотрщик. Тот хватает его за шиворот и втаскивает к себе на возвышение)

Главный надсмотрщик каменоломни (держа Олафа за шиворот, громогласно)
Эй, смотрите на этого мерзавца все! Он дерьмо, он сбежал от хозяина, который спас ему жизнь! И вы можете плевать на него, сколько хотите. Я сам на него первый плюну!

(плюёт в сторону Олафа)

Но его хозяин заплатил мне деньги за то, чтобы его не изувечили. И если у него на лице будет хоть одна царапина, я её автору переломаю ребра! А если кто ему выбьет зуб или невзначай повредит как-либо иначе, тот у меня вообще мигом сдохнет, и - в болото сбросим. Всем понятно?

(обводит толпу рабов глазами. Рабы в кандалах исподлобья глядят на Олафа)
Далее показывается (вид сверху), как рабы расходятся и трудятся на мраморном карьере, а надсмотрщики то тут, то там бьют их плетками. Наконец, звучит горн - отбой к обеду, и рабы устремляются к бараку, служащему столовой. Олаф входит вовнутрь барака. Рабы с мисками стоят в очереди за похлебкой. Другие рабы с жадностью ее заглатывают и даже вылизывают миски. Со всех сторон раздаются одобрительные возгласы, хвалящие повара, у которого похлебка вышла на славу - "вкуснятина". Олаф становится с миской в очередь и получает свою порцию. Однако он ставит миску на стол, а сам заглядывается в сторону. Его миску с похлёбкой воруют. Обнаружив пропажу, Олаф громко спрашивает: " Кто взял мою похлебку?", но, поглощенные едой, кругом все молчат. Олаф протискивается в раздающему похлебку.

Олаф
Мою похлебку свистнули. Дай мне еще.

(Раздающий стукает его поварешкой по лбу. Стоящие в очереди рабы смеются).

Раздающий похлебку
Так тебе еще хочется получить?

Олаф (недоуменно)
Так что же, я без обеда должен остаться?

(Раздающий повторно стукает его поварешкой по лбу. Стоящие в очереди рабы хохочут).

Раздающий похлебку
В другой раз не зевай - рот не разевай.

(Олаф, раздосадованный, отходит в сторону, у него такой вид, будто он готов расплакаться. Один из рабов в конце-концов над ним сжалился)

Сочувствующий раб-товарищ
Сегодня похлебка - вкуснятина, жир на губах тает. Ну так и быть, ладно, можешь отхлебнуть из моей миски две ложки.

(Олаф отхлебывает из ложки, и лицо его перекашивается от отвращения)

Олаф
Тьфу, какая гадость! В доме хозяина даже свиней такой гадостью не кормили...

(Он запинается и смолкает, ловя на себя недоуменные взгляды сочувствующего раба-товарища и окружающих рабов, которые перестали есть и впились в него глазами, полными ужаса)

Следующая сцена. Олаф в кандалах входит в спальный барак с нарами. Остальные рабы - человек 10, тоже в кандалах. Раб - "фараон" подносит ему ведро с водой.

Раб- " фараон"(обращаясь к Олафу)
Соверши священное омовение во имя бога Ра, помой пол.

Олаф
Пол поручено мыть тебе.

Раб- "фараон" (кривляется, изображая "торжественность" )
Несчастный, бог Ра повелевает тебе совершить омовение пола вместо фараона - иначе солнце не взойдет.

Олаф
Ты такой же фараон, как и я. Мой сам! - тебе поручено!

Раб- "фараон"
Ты не такой же фараон, как я, тут фараонами становятся по выслуге лет - кто сюда первым попал, тот и фараон. У нас обычай, что новички моют полы за всех остальных.

Один из рабов (обращаясь к рабу- " фараону")
Оставь ты этого недоумка! Раз хозяин за него заплатил, он и корчит из себя недотрогу. Нет в нем товарищеских чувств!

Раб- "фараон"
Так чувство товарищества в нем надо воспитывать. Нет, бить я его не буду . Я устрою ему священное омовение - для освежения мозгов!

Раб- "фараон" хватает ведро и обливает Олафа водой. Олаф в ярости бросается на обидчика. Затевается драка, в которой раб - "фараон" бьёт Олафа. Олаф падает и, упав, обдирает себе лицо. Их окружают другие рабы. Два раба с воплями: "Не тронь его! За него с нас шкуру сдерут!" оттаскивают раба- " фараона" за руки. Олаф поднимается и выходит из барака. Возле барака протекает ручей. Олаф смывает водой кровь с лица. В это время мимо проходят главный надсмотрщик каменоломни с двумя надсмотрщиками-помощниками. Видя Олафа, умывающегося в ручье, главный надсмотрщик каменоломни подходит к нему и поднимает его за шиворот.

Главный надсмотрщик каменоломни (обращаясь к Олафу)
Кто тебя так изукрасил?

(Олаф молчит. Держа его шиворот, главный надсмотрщик каменоломни дает ему пинок коленом под зад и за шиворот втаскивает его в барак.)

Главный надсмотрщик каменоломни (обводя присутствующих рабов глазами, со свирепостью в лице и голосе)
Кто его так изукрасил?

(Молчание)

(продолжает со свирепостью)
Будете молчать - так я всем ребра переломаю!

(Один из рабов не выдерживает и, показывая на раба- "фараона", кричит: "Это он!")

Главный надсмотрщик каменоломни (глядя со свирепостью на обидчика Олафа)
Так это ты осмелился? Ты?!

Раб- "фараон" (испуганно)
Господин, он первый полез в драку. Я не виноват, господин!

Главный надсмотрщик каменоломни
А мне плевать, кто из вас прав, а кто виноват. Мне его хозяин заплатил золотой, и еще заплатит золотой, если у этого недоумка ни одной царапины на лице не будет. И я не намерен терять свой золотой из-за ваших разборок!

(Подходит к рабу - "фараону" и с размаху бьёт его ногой в живот. Тот корчится от боли. Главный надсмотрщик каменоломни продолжает его избивать ногами. Избиваемый раб падает и громко кричит от боли. В конце концов главный надсмотрщик каменоломни ломает ему ребро и останавливается).

Главный надсмотрщик каменоломни
А в следующий раз я всем присутствующим ребра переломаю! Всем понятно?

(уходит вместе с надсмотрщиками-помощниками. Рабы переносят избитого на нары. Тот громко стонет: "Он мне сломал ребро!", Олаф наблюдает за этим с некоторого расстояния. К Олафу подходит сочувствующий раб-товарищ).

Олаф (обращаясь к сочувствующему рабу-товарищу)
Из-за царапины на моем лице он сломал ему ребро!

Сочувствующий раб-товарищ.
Что удивительного? Ты же частная собственность, а мы - государственные! От нас наши хозяева отказались, и теперь мы бесхозные. Если мы тут околеем, он выкинет наши трупы в болото, чтобы не хоронить, и отпишет в Рим, что хочет - никто проверять не будет. Пришлют на наше место новых рабов - и дело с концом.

(Олаф кусает губу в раздумье).

Следующая сцена. Олаф, обливаясь потом, тащит на веревке мраморную глыбу. Он устает и присаживается на глыбу. Ему издалека кричит надсмотрщик: "Эй ты там, на куске мрамора, поднимайся и вперед живо!". Олаф озирается, встает и протаскивает глыбу еще несколько метров. Силы покидают его, и он снова садится на нее, чтобы отдохнуть. К нему подбегает надсмотрщик и, сталкивая его ногой на землю, хлещет его плеткой.)

Крик сверху:
Эй ты там, смотри куда бьёшь! Ты же его по почкам хлещешь!

(Надсмотрщик отходит в сторону, окидывает Олафа взглядом и смотрит наверх, на край карьера, откуда донесся крик - там стоит главный надсмотрщик каменоломни)

Надсмотрщик (кричит главному надсмотрщику каменоломни)
Извини, начальник - он так зарос, что я его сразу не узнал!
(хлещет Олафа плеткой - но не по почкам).

Следующая сцена. Олаф вместе с остальными рабами в кандалах вбивают клинья в скалу, чтобы отбить мраморную глыбу. Сверху раздается крик: "Олаф, пойди сюда". Олаф, не понимая, что это к нему относится, не реагирует. К нему подходит надсмотрщик)

Надсмотрщик
Эй ты, оглох что ли? Тебя зовут наверх.

Олаф бросает молот и озирается. На краю карьера наверху он видит главного начальника каменоломни, который его зовет. Олаф поднимается наверх - медленно, потому что оковы ему мешают. Наверху его ждут двое - главный надсмотрщик каменоломни и управляющий.

Управляющий (обращаясь к Олафу)
Приветствую тебя. Хозяин передает тебе привет, и вот прислал тебе.
(передает Олафу корзинку с вкусной едой - жареной курицей, маленькой амфорой вина, фруктами)

Олаф
Спасибо.

Управляющий
Что передать от тебя хозяину?

Олаф
Скажи ему, что я думаю над его словами.

Управляющий
Ну что же, передам. Я вижу, ты исправляешься. Дерзай и дальше в том же духе, а пока прощай.
Управляющий и главный начальник каменоломни уходят. Олаф с корзинкой спускается вниз в карьер. По дороге к нему подбегают двое рабов в кандалах.

Один из рабов
Послушай, будь другом, отдай ее нам. Тебя хозяин заберет отсюда, и ты у него еще отъешься, а нам тут подыхать, и мы такого никогда больше не попробуем.

Олаф колеблется. У него нет ни малейшего желания отдавать еду, но видя, что двое сильнее его и отберут ее силой, отдает корзинку одному из них. Тот с ней убегает, выхватывая на бегу из нее какой-то фрукт и жадно его поглощая. Второй бросается его догонять. Их видят другие рабы и бросаются вдогонку. Кончается свалкой, в которой один из рабов срывается в пропасть на дно карьера и расшибается насмерть. Временно дерущиеся прекращают драться и смотрят на разбившегося, затем драка возобновляется. К ним сбегаются надсмотрщики с плетками и беспощадно хлещут плетками кого попало. В конце концов надсмотрщикам удается восстановить порядок. За убитым спускаются на дно карьера и выносят его труп. Олаф наблюдает за всем этим с другой стороны карьера. Возле него стоят сочувствующий ему раб-товарищ и еще несколько рабов и тоже наблюдают за происходящим.

Олаф (обращаясь к сочувствующему рабу-товарищу)
Они не люди, а звери!

Сочувствующий раб-товарищ (возмущенно)
Они не звери, а люди, попавшие в зверские условия! Им такая еда проста никогда и не снилась, и они ошалели. А ты даже этого не понимаешь! В кого ты такой уродился? На тебя ведь тут, в каменоломне, все: и рабы, и надсмотрщики, смотрят как на полоумного. Ты витаешь в облаках и не смотришь себе под ноги. Мы тут все беглые. Люди бегут от плохой кормежки, от непосильной работы, от издевательств хозяев. А ты что убежал? Чего тебе не хватало?

Олаф
Пойми, для викинга такая жизнь, как была моя, тоже невыносима, хотя, конечно, хозяин в общем-то, наверно, ... хороший человек. Ну да, все так...Если кто у нас из рабов серьезно заболеет, то он всегда найдет врача, независимо от того, стар раб или молод, и какая от него польза - это так, он считает это своим долгом. И я даже уверен, что если на нас нападут враги, то он, защищая между прочим, и нас, своих рабов, возьмет в руки оружие и пойдет на поле брани умирать - я верю, что это так, но всё же... Пойми, как он с нами обращается... Он запретил рабам с собой разговаривать, а можно только отвечать на вопросы - когда тебя спрашивают. Он сказал: "Не понимайте мой запрет буквально, если случится пожар, или наводнение, и вообще нечто экстренное, то вы должны меня оповестить. Но в обыденной жизни раб сам обратиться к хозяину не может". Умирать он за тебя пойдет - но разговаривать с тобой не будет ни за что. И если ему просто сказать, господин, сегодня, мол, хорошая погода, то он безо всяких церемоний даст тебе по роже. Он мне сказал: "Перед тем, как что-либо сказать другому человеку, думай, насколько ему интересно тебя слушать. Лично мне слушать тебя неинтересно". Других рабов это не волновало - кормят у нас хорошо, это для них главное. Викингу же свобода слова важнее сытости желудка. Ведь фамильной эмблемой моего рода был все-таки орел... орел украшал нос драккара моего отца, изображение орла было вырезано на двери нашего дома, и я на шее носил амулет в виде фигурки орла, пока его не отняли римляне. Викинга можно взять в плен, но его нельзя поработить. Викинг может преклонить колени и поцеловать руку только человеку, спасшему ему жизнь. - Но жизнь он мне спас после... И в цепях викинг со всеми разговаривает на равных.

Сочувствующий раб-товарищ (недоуменно)
- Так тебе хотелось разговаривать с хозяином на равных?-
( все окружающие Олафа смеются)

Олаф
Ну хотя бы просто разговаривать. Он меня бил по роже, я все равно хотел быть услышанным и сам приставал к нему с разговорами, объясняя его неправоту. Но он меня не слушал. Он наматывал на руку плетку и, молча, кивком головы показывал мне на скамью или куда-либо еще. Конечно, как тут - у нас никогда не били. В его доме не выбили ни одного зуба. Хозяин был очень щепетилен по части того, по какому месту тебя бить, чтобы не изувечить. Он ни разу не промахнулся. Но рука у него тяжелая, и бил он будь здоров! Плетка- веский аргумент, но она никогда еще викинга ни в чем не убедила. Я вечно ходил битый. - Я был единственным из рабов, кого постоянно били. И рабы мне не сочувствовали, наоборот, всякий раз, когда меня бил хозяин, они надо мной смеялись. Такая жизнь для викинга мало выносима... Я ненавидел хозяина и хотел даже его убить. Хотя, видимо, прав во многом был он, а не я... Теперь мне впервые в жизни хочется не на свободу, а домой, к нему, к моему хозяину, но только не потому, что там хорошо кормят...

Один из рабов, окружающих Олафа
А-а, ты, наверно, хочешь доказать хозяину, что ты викинг?

Олаф
Да, я хочу доказать хозяину, что я викинг.

(все кругом хохочут)

Следующая сцена. К каменоломне подходит Марк Фабриций в белой одежде и встречает главного надсмотрщика каменоломни.

Марк Фабриций (главному надсмотрщику каменоломни)
Пришел забрать свое сокровище.

Главный надсмотрщик каменоломни
Приветствую тебя, Марк Фабриций .
(кричит вниз)
Олаф! Эй там, позовите Олафа, за ним пришли!

Камера издалека показывает, как Олаф внизу вбивает клин в скалу, к нему подходит надсмотрщик, что-то ему говорит, тот возражает. Надсмотрщик бьет его плеткой. В этот момент раздается крик "Эй там, позовите Олафа". Надсмотрщик прекращает его бить и отходит в сторону.

Надсмотрщик (крупным планом - Олафу)
За тобой пришли.

Олаф оборачивается и смотрит наверх, ища глазами пришедшего за ним. Внезапно он видит главного надсмотрщика каменоломни и своего хозяина. На данный момент хозяин, красивый, в белой одежде, кажется ему божеством, снизошедшим с небес. Образ его расплывается в муть, и кадр замирает. Затем хозяин снова виден четко. Олаф медленно поднимается по тропинке наверх навстречу хозяину.

Следующая сцена. Олаф уже поднялся и останавливается перед хозяином как вкопанный и стоит с таким видом, как будто бы его ударили по голове.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу)
Приветствую тебя. Если не возражаешь, я пришел тебя забрать отсюда.

Главный надсмотрщик каменоломни (обращаясь к Марку Фабрицию)
Обрати внимание, господин. Жив-здоров, и ни одной царапины на лице.

Марк Фабриций (окидывает Олафа взглядом, достает из складок одежды золотой и протягивает главному надсмотрщику каменоломни).
Спасибо тебе.

Главный надсмотрщик каменоломни (обращаясь к Олафу)
А ты чего стоишь, рот разинув? В ноги хозяину кланяйся, скотина!

(поднимает с земли палку и бьет ею Олафа по обратной стороне колен. Олаф падает на землю, как подкошенный, и разбивает себе нос. Небольшая пауза)

Марк Фабриций (обращаясь к главному надсмотрщику каменоломни, дружелюбно)
Э-э, друг, это ты маленько перестарался. Я этак своё сокровище до дома не доведу.

(обращаясь к Олафу)
Давай, сокровище, вставай!
(помогает ему подняться и остановить кровь из носа).

Далее они вдвоем идут куда-то, где у Олафа кузнец снимает кандалы с ног. Олаф, сидя, вытягивает освободившиеся ноги и трогает их рукой.

Марк Фабриций
Кандалы натерли ноги?

Олаф (сидя, кивает головой)
Да, господин.

Он встает, и они вдвоем с хозяином уходят с каменоломни. Пока они идут, окружающие провожают их долгими взорами. Реплика в спину: "Он первый, кто ушел отсюда живым".

Следующая сцена. Марк Фабриций вместе с Олафом подходят к вилле Марка Фабриция на окраине Рима. У входа в дом их ждет управляющий.

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему, "сдавая" ему Олафа).
Отмыть, накормить получше. Да, ему кандалы натерли ноги, так проследи, чтобы ему сделали ванночки с настоем из трав. Сегодня ему надсмотрщик разбил нос, так что пусть отдыхает. А с завтрашнего дня пусть делает самую грязную работу по дому - конюшню чистит, двор подметает - ну какая погрязнее работенка найдется. Да (небольшая пауза) он там кто у нас... резчик по дереву, что ли? Так вот, пусть час в день, но не больше, занимается резьбой по дереву - если захочет, конечно. Но только при условии, что вся грязная работа будет им хорошо сделана.

Управляющий (берет Олафа за локоть)
Пойдем.

(они уходят. Хозяин уходит в дом).

Следующая сцена. Олаф энергично чистит конюшню, бегая с ведерком (с водой или мусором) туда и обратно. Затем бегом направляется на кухню. Там он энергично чистит котлы, затем бегом направляется во двор и энергично начинает его подметать. Он продолжает его подметать и застывает с метлой в руке (кадр замирает). Далее он снова продолжает подметать, но пейзаж меняется, показывая смену времен года. Олаф энергично продолжает мести двор. Дверь дома открывается, раздаются голоса и из дома выходят друзья хозяина и вслед за ними сам хозяин, который идет их провожать. Слышны обрывки фраз :"Твоя элегия великолепна, а ода всё же несколько затянута..." "ты думаешь... её стоило писать хориямбом... нет, дело не в размере, а слишком долго живописуется площадь... и т. д." Хозяин отстает от гостей и подходит к Олафу

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу с индифферентным видом)
Там гости насорили. Убери.

(показывает рукой в сторону двери и догоняет уходящих гостей)

Олаф с метлой направляется в дом. Через некоторое время хозяин возвращается, а из двери дома управляющий за локоть выводит Олафа и швыряет его на колени перед хозяином.

Марк Фабриций
В чем дело?

Управляющий
Господин, он разбил вазу.

Марк Фабриций (спокойно)
Какую вазу?

Управляющий
Драгоценную александрийскую вазу с изображением Нефертити.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу)
Ты нарочно разбил или нечаянно?

Олаф (на коленях)
Нечаянно, господин. Я хотел вытереть пыль и поднял вазу, но пальцы задрожали, и я её уронил.

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
А как он работает?

Управляющий.
Хорошо. За сегодняшний день он вычистил конюшню, пять котлов и большую сковороду, расчистил канаву за забором и выбил пять пуховиков.

Марк Фабриций
А как себя ведёт? скромно?

Управляющий.
На поведение не жалуюсь - скромно.

Марк Фабриций
Иными словами, других проступков за ним не числится?

Управляющий
Не числится. Но эта ваза стоила дороже, чем его жизнь на невольническом рынке.

Марк Фабриций (после небольшой паузы)
Оставить эпизод без последствий. Такое с каждым может случиться. Парень, наверное, переработал и устал... - пусть сегодня на час раньше ляжет спать.

(обращаясь к стоящему на коленях Олафу)
А ты, друг, в следующий раз будь внимательней.

(уходит)
Управляющий тоже уходит. Олаф встает с колен, берет в руки метлу и продолжает энергично мести двор и застывает с метлой в руках - кадр замирает.

Следующая сцена. Яркий декабрьский день. Перед крыльцом виллы собралась толпа рабов. Перед ними управляющий. Хозяин выходит из двери и делает несколько шагов навстречу толпе.

Марк Фабриций (обращаясь к толпе)
Друзья мои, я поздравляю вас с праздником Сатурналий. Желаю вам, главное, крепкого здоровья: в здоровом теле - здоровый дух. А также по традиции я рад сегодня выслушать ваши просьбы ко мне. Кто первый?

(Из толпы рабов выходит пожилой раб и становится на одно колено).
Господин, старость - не радость. У меня сил нет терпеть - боли в пояснице.

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
У Публия есть хороший врач. Он вылечил его дядюшке радикулит какими-то мазями. Свяжись с ним, сообщишь мне о результате.

(обращаясь к толпе)
Кто следующий?

(кто-то выступает вперед и становится на колено)
(Хозяин обводит толпу глазами)

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
Я не вижу Олафа.

Управляющий
Он чистил дымовую трубу и был от сажи чернее ночи. Я отправил его мыться перед встречей с тобой. Сейчас должен подойти.

Следующая сцена. Олаф моется, усердно оттирая лицо. Затем вытирается, одевается и кладет какой-то предмет (не видно, какой) за пазуху. Затем он направляется на общее собрание. Когда он приходит, хозяин разговаривает с рабом, стоящим перед толпой на одном колене.

Раб
Господин, этот мошенник Аппий съел моё яблоко, а когда я потребовал извинения, он полез драться. Вели его наказать.

(из толпы выскакивает раб по имени Аппий и, став на одно колено, вопит)

Раб по имени Аппий
Господин, не слушай его, он всё врет! Не ел я его яблока! Он меня оскорбил, назвав меня рыжим псом, и драку затеял он! Вели его наказать!

Первый раб (громко вопит)
Нет, господин, он врёт, он затеял драку!

(Затем оба раба наперебой начинают доказывать, что драку затеял другой)

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
Рабы, затеявшие драку в доме своего господина, ведут себя недостойно, и разбирать их драки ниже моего достоинства. Продай их завтра обоих на невольничьем рынке!

(Оба раба бледнеют и, ползя к хозяину на коленях, наперебой кричат: "Нет, господин, только не продавай нас, вели высечь, но только не продавай!")

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
Ну, так и быть, на первый раз высечь их обоих на конюшне, но при следующей драке можешь их продать, не уведомляя меня об этом. Кто следующий?

(вперед выступает рабыня, которую били в начале фильма)

Рабыня
Господин, позволь мне сделать прическу "вавилонская башня с карфагенскими розами"

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
А как она себя ведёт? Больше не ворует продуктов из кладовки?

Управляющий
Она исправилась и больше не ворует.

Марк Фабриций (машет рукой)
Ну, пусть делает.

(дальше в эпизодах эта рабыня будет мелькать с невообразимой прической на голове)

Марк Фабриций
Есть еще ко мне просьбы?

(Олаф выступает вперед и аффектированно по-рабски бросается хозяину в ноги. Обратить внимание: остальные говорят, припав на одно или два колена, и в ноги бросается он единственный).

Марк Фабриций
Встань, чтобы я видел твое лицо.

(Олаф встает)

Марк Фабриций
Проси.

Олаф
Господин, у меня к тебе лишь одна мольба...
(небольшая пауза)
Прими от меня подарок!

(достает из-за пазухи деревянную статуэтку орла с перебитым крылом, бронзовая копия которой стоит в музее, и протягивает хозяину. Хозяин берет её из его рук и удивленно рассматривает)

Марк Фабриций
Откуда это у тебя?

Олаф
Я сам вырезал.

Марк Фабриций (вертя в руках статуэтку)
Орёл с перебитым крылом, да это, пожалуй, автопортрет...

(переводит взгляд на Олафа)
А есть ли у самого орла ко мне просьбы?

Олаф
Нет, молю принять от меня подарок - и только.
(Хозяин улыбается. Многие в толпе рабов смеются)

Марк Фабриций (с улыбкой)
То есть ко мне совсем никаких просьб нет?

Олаф
Никаких больше.

(Хозяин смеется, и теперь смеются все рабы)

Марк Фабриций
Ну, что же, за подарок - спасибо.

(смеётся и уходит. Толпа продолжает смеяться над Олафом)

Следующая сцена. Марк Фабриций у себя в кабинете у окна. Он подходит к этажерке, берет с полки статуэтку орла и, рассматривая, вертит её в руках. Затем звонит в колокольчик. Входит раб)

Марк Фабриций
Позови ко мне Олафа.

(раб уходит, оставляя дверь открытой. Через некоторое время Олаф появляется в дверях).

Олаф
Ты звал меня, господин.

(небольшая пауза. Марк Фабриций садится на ложе с подушками и полусидит-полулежит. Олаф стоит перед ним ровно)

Марк Фабриций
Твое утреннее театральное представление было по сути вызовом...
(пауза)
- вызовом к разговору. Ты вызвал меня на разговор, и я принял твой вызов - тебе слово.

Олаф
Господин, я думаю, ты и без слов понимаешь, что я хочу сказать.

Марк Фабриций
- Ну... ты преувеличиваешь мою сообразительность. Хотя, я думаю, что ты хочешь сказать, что я загружаю такого орла, как ты, грязной работой и не даю ему расправить крылья для творчества.

Олаф
Да, господин, ведь орел был эмблемой моего рода.

Марк Фабриций
Но, согласись, когда ты работал резчиком, шанс расправить крылья у тебя был, однако ты им не воспользовался. А сейчас на твое прежнее место нашли другого парня. Его ложки нельзя назвать произведением искусства, но он старается больше тебя. У меня нет оснований переводить его на другую работу.

Олаф
Господин, я не ложки хочу вырезать.

Марк Фабриций
А-а, вот в чем дело, ты решил вырезать орлов с перебитыми крыльями? А есть ли у тебя еще какие-либо работы?

Олаф
Нет. Прежде я ничего не делал из ненависти к тебе, а теперь, лишь час в день ... это мало, и я так устаю... не до статуэток порой... спать хочется.

Марк Фабриций
Ну, про ненависть к себе от тебя я уже слышал. Но, согласись, ненависть ли была всему виной?

Олаф
Это правда, господин, ненависть была лишь отговоркой, дело в том, что тогда у меня в голове не было образов.

Марк Фабриций
И когда же они появились?

Олаф
В каменоломне.

Марк Фабриций
Что, это место столь располагает к творчеству?

Олаф
Ты сказал мне в напутствие красивые слова, и они там, во мраке, когда ничто не отвлекает мысли, звучали как красивая музыка и открыли мне глаза на многое. Видишь ли, раньше я мечтал лишь о свободе, и жизнь казалась мне отвратительной, а поскольку я сам себя считал совершенством, то во всем винил обстоятельства и не находил вокруг ничего красивого. Когда я понял, что сам во многом был неправ, то перестал винить окружающих и вдруг увидел, что в жизни вокруг много интересного, и в моей голове стали рождаться образы. Только теперь мне приходится весь день надрываться в конюшне, чтобы всего лишь час заниматься тем, к чему у меня лежит душа.

Марк Фабриций
Ну, тебе твои образы кажутся интересными, но насколько они будут интересны другим людям? Нет, в твоем орле с перебитым крылом есть нечто, что будоражит фантазию, но один луч солнца ещё не делает ясной погоды. И чтобы этим кормиться, мастерством скульптуры нужно овладеть профессионально, а насколько тебе под силу... сомнительно.

Олаф
Господин, твоя воля - дать мне шанс попробовать свои силы или нет.

(Небольшая пауза)

Марк Фабриций
Ну, в последнее время ты работаешь хорошо, я тобой доволен, и шанс я тебе - предоставлю. Но насколько ты доверяешь моему художественному вкусу? Ведь ценителем твоего искусства буду выступать я. И если твои шедевры не произведут на меня впечатления, это будет расценено как отлынивание от работы со всеми вытекающими для тебя неприятными последствиями.
(смотрит на Олафа вопросительно)

Олаф
Я доверяю твоему вкусу, господин, и готов ко всем неприятным последствиям, если тебе не понравится.

Марк Фабриций (пожимая плечами)
Ну, дерзай!

(берет колокольчик со стола и звонит. Входит раб)

Марк Фабриций (обращаясь к рабу)
Позови сюда управляющего.

(в дверях появляется управляющий)

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
Этот молодой человек желает стать скульптором. Я дам ему шанс испробовать свои силы. Пусть на протяжении двух недель лишь подметает по утрам двор. И если двор будет подметен чисто, остальное время может заниматься резьбой по дереву. Обеспечь, чтобы он имел для этого всё необходимое. А через две недели он предъявит мне свои творения, и я решу, что с ним делать дальше.

Управляющий
Слушаюсь.

Олаф (обращаясь к хозяину)
Спасибо.

(Управляющий и Олаф выходят из комнаты).

Следующая сцена. Комната Марка Фабриция. Сам Марк Фабриций стоит у окна. Входит Олаф, неся в корзинке деревянные статуэтки. Он подходит к столу, расставляет на нем статуэтки, почтительно отходит и замирает, стоя, в волнении, каков будет приговор его творениям. Марк Фабриций подходит к столу, вертит его фигурки в руке, рассматривая их. Наконец, ставит последнюю из статуэток на стол и после небольшой паузы переводит взгляд на Олафа.

Марк Фабриций
Ну, наказывать тебя за отлынивание от работы я не буду - ты действительно старался, у тебя в голове какие-то образы есть. Но только что с твоими творениями делать? Ну, я могу подарить их в шутку друзьям, они ими поиграются пару дней и выбросят в печку. Кормиться этим нельзя, такую статуэтку в доме у себя никто не поставит. Поверхность дерева должна быть отшлифована и лакирована. Ныне же римляне вообще предпочитают статуэтки из мрамора или бронзы. А чтобы работать с мрамором или металлом, нужно иметь профессиональные навыки - у тебя их нет. К тому же профессиональных навыков мало. Чтобы быть скульптором, нужно знать мифологию, историю, литературу - надо понимать мир героев, которых изображаешь. Всему этому учатся в детстве. А ты уже в таком возрасте, когда многие вообще теряют способность к обучению. Согласись, у меня большие сомнения насчет того, что ты в состоянии стать скульптором.

(смотрит на Олафа. Олаф во время его речи бледнеет и стоит с таким видом, что вот-вот потеряет сознание или расплачется).

Марк Фабриций (продолжает)
Ты читать умеешь?

Олаф
Господин, мой отец раз взял в плен римлянина, и в плену у нас тот обучил меня латыни и даже показывал римские буквы, но это было давно, и я их подзабыл.

Марк Фабриций отходит в сторону, достает со стола или полки восковую дощечку и стиль (металлический грифель) и пишет "per aspera ad astra" [СМ. сноску 1 в конце].

Марк Фабриций (Олафу)
Иди сюда.
(Олаф подходит.)

Марк Фабриций
Читай, что написано.

Олаф (читает)
"Pe..." а эту букву забыл.

Марк Фабриций
Это буква "эр" - "рррр".

Олаф (читает по складам)
Per as-pe-ra ad ast-ra. Как красиво!

(повторяет, глядя в даль и лицо его озаряется)
Per aspera ad astra.

Марк Фабриций
Красиво! Ну что же - рискнем. Авось, из тебя что-нибудь и выйдет. Пошли.

(Марк Фабриций провожает Олафа до своей библиотеки, где на полках стоят книги в обложках и в виде свитков).

Марк Фабриций
Это моя библиотека. Пользуйся ею. Я советую тебе почитать Гомера и Софокла, и еще историю Рима, а так - читай, что угодно. А через месяц я тебе устрою экзамен, что ты вычитал - и станет ясно, способен ли ты в твоем возрасте к обучению или нет. Управляющему скажешь, что я вывел тебя из его подчинения, и подчиняешься отныне ты только мне лично. Я сам скажу это ему при встрече. Дерзай! (кивает на книги на полках)

Олаф
Спасибо.

Марк Фабриций уходит. У Олафа разбегаются глаза. Он подходит к полке, разворачивает один свиток, второй, третий. В конце концов, он сворачивает свиток, и прижимая его к груди, смотрит в окно - вдаль, и полушепотом повторяет: "per aspera ad astra...".

Следующая сцена. Марк Фабриций у себя в комнате. В дверях появляется Олаф.

Олаф
Господин, я явился для сдачи экзамена.

Марк Фабриций усаживается полулежа на подушки на ложе. Олаф подходит к нему и стоит напротив него "навытяжку".

Марк Фабриций
Ну, докладывай, что ты вычитал.

Олаф
Я прочел историю Рима, "Одиссею и Эллиаду" Гомера, "Диалоги Сократа", трагедии Софокла, комедии Плавта...

Марк Фабриций
Прочитал изрядно, а много ли ты понял? Расскажи о том, как был основан Рим.

Олаф
Рим был основан братьями Ромулом и Ремом. Их дед, царь Нумитор, был свергнут своим братом Апулием...

Марк Фабриций (перебивает)
Амулием.

Олаф (смущенно)
Амулием , а мать Рея Сильвия, стала весталкой. Однако она родила двоих близнецов от бога Марса. Амулий приказал положить младенцев в корзину и пустить её в плавание по Тибру. Корзина зацепилась за ветку смоковницы, и когда дети заплакали, их нашла волчица, которая отнесла их в свое логово и выкормила их. Затем их нашел пастух по имени Фабулус...

Марк Фабриций (перебивает)
Фаустулус.

Олаф (готовый расплакаться)
Я опять ошибся... Фаустулус и жена его... забыл её имя...

Марк Фабриций (перебивает)
Какие трагедии Софокла ты прочел?

Олаф
Эдип-царь, Эдип в Колоне, Антигона.

Марк Фабриций
Расскажи, о чем трагедия "Эдип-царь".

Олаф
Эдип сбежал из дома, спасаясь от предначертанной ему судьбы. Но рок преследует его , и Эдип узнает, что он убийца своего отца и женат на своей матери...

Марк Фабриций
А как он узнает об этом?

Олаф
Он проводит расследование убийства прежнего царя.

Марк Фабриций
Зачем?

Олаф
Чтобы отвести мор от города.

Марк Фабриций
А кем был наслан этот мор?

Олаф забыл: он бледнеет и прикусив губу, отчаянно пытается вспомнить - но напрасно.

Олаф (с несчастным видом)
Господин, я забыл, так много имен, всё смешалось в моей голове ...

Он смотрит в отчаянии на хозяина. Марк Фабриций молчит (полусидя-полулежа на подушках). На глазах у Олафа выступают слёзы.

Олаф (со слезами на глазах)
Господин, я забыл, я, наверно, виноват, но господин, не лишай меня навсегда права читать книги в твоей библиотеке... я буду делать всё, что ты прикажешь... но я так хочу учиться...

Олаф со слезами на глазах бросается к ногам хозяина и целует его ноги, обливая их слезами. Хозяин дает ему омочить свои ноги слезами.

Марк Фабриций
Мои ноги уже мокры от твоих слез. Ладно, иди сюда, успокойся.

(наклоняется, поднимает Олафа с пола и со словами "ну ты же не девчонка, чтобы плакать!" усаживает его на ложе. Слезы продолжают течь из глаз Олафа. Хозяин берет носовой платок (или тряпочку) и вытирает Олафу слезы на глазах, а затем вытирает ему нос. Олаф не может успокоиться и продолжает всхлипывать.

Марк Фабриций (успокаивая, треплет Олафа рукой по щеке)
Ну, натекло уже море слёз. Успокойся! Если ты так хочешь учиться, я разрешаю тебе пользоваться моей библиотекой. Я даже найму тебе учителей!.

Олаф целует его руку, которой тот треплет его щеку, и по-детски прижимается к ней щекой.

Следующая сцена. Мастерская учителя ваяния. Вдали комнаты Олаф шлифует неотесанный камень. На переднем плане учитель ваяния и Марк Фабриций.

Марк Фабриций
Сколько ты берешь за урок?

Учитель ваяния
Десять сестерциев, господин.

Марк Фабриций
Плачу тебе сто сестерциев за десять уроков вперед.
(достает деньги и отдает учителю).
Какие еще уроки ему следует брать по твоему мнению?

Учитель ваяния
Геометрии, инженерного дела и архитектуры.

Марк Фабриций
У тебя есть знакомые учителя?

Учитель ваяния
Да, господин.

Марк Фабриций
Организуй его занятия с этими учителями. И еще найди ему учителя греческого языка. А литературу и историю пусть учит сам по библиотекам.

Учитель ваяния
Исполню, господин.

Марк Фабриций
Перед тем, как уйти, я хочу сказать ему пару слов. Олаф!

Олаф отрывается от своего занятия и подходит к хозяину в то время, как учитель ваяния уходит вглубь комнаты.

Марк Фабриций
Ну тебе тут всё понятно?

Олаф
Понятно... хотя не совсем. Господин, можно мне ему задавать вопросы?

Марк Фабриций
Конечно, можно - нужно. Тут ты не раб, а ученик - он деньги берет за то, чтобы отвечать на них. Так вот, ты сам дорогу до дома найдешь?

Олаф (кивает)
Да, господин.

Марк Фабриций
Если тебе нужно пойти в библиотеку или в книжную лавку, я разрешаю тебе одному ходить по городу, но при соблюдении двух жестких условий... сам понимаешь, раз уж некогда водил дружбу с пиратами...

(Олаф в смущении опускает глаза и смотрит в пол)

Марк Фабриций продолжает:
Первое, чтобы ты вовремя приходил домой, и, второе, чтобы не заводил разговоров с посторонними людьми. Не пойми буквально, если тебя старушка попросит поднести ей тяжесть или случится пожар, конечно, я не против того, чтобы ты тут объяснялся. Но сразу договоримся, что никаких знакомств с посторонними людьми - без моего согласия, ты заводить не будешь. А так ходи, куда тебе нужно.

Олаф
Спасибо.

Следующая сцена. Комната Марка Фабриция. Марк Фабриций и Публий Марцелл (Поэт). Марк Фабриций берет с этажерки бронзовую статуэтку орла, которая в начале стоит в музее, и вертит ее в руках.

Марк Фабриций (вертя статуэтку в руках)
Посмотри, а неплохо вышло! Это учитель ваяния сделал бронзовую копию с его деревянной статуэтки.

Публий Марцелл берет из его рук статуэтку и вертит её в руках.

Публий Марцелл
А ты всё нянчишься со своим скульптором?

Марк Фабриций
Публий, я думаю, из него всё же выйдет толк.

Публий Марцелл
А я думаю, ты в него просто влюблён, так что даже забыл своих старых друзей.

Марк Фабриций
С чего ты взял, что я в него влюблен?

Публий Марцелл
Я заходил к тебе на позапрошлой неделе и дважды на прошлой и ни разу тебя не застал. Раз мне сказали, что ты с Олафом ушел в театр, и дважды - что уехал с ним кататься на лошадях.

Марк Фабриций
Я учил его сидеть в седле, а потом верхом возил его в Капую показать ему тамошнюю архитектуру. Это необходимо для развития его кругозора. Он сейчас много читает. Я тут как-то застал его в своей библиотеке в слезах. Вообрази, он плакал, читая твои стихи о Венере!

Публий Марцелл
Ну, если он в рабстве, читать стихи о любви ему, конечно, тяжело. Хотя о некоей утонченности чувств это, конечно, говорит.

Марк Фабриций
Публий, я хотел с тобой посоветоваться кой о чем, и даже попросить тебя об этом. Я хочу на нашей вечеринке посадить его за стол с нами.

Публий Марцелл
Ты с ним не можешь расстаться даже ради своих старых друзей! Я понимаю, ты влюблен. Но идея сесть за один стол с рабом... мне как-то никогда в голову не приходила...

Марк Фабриций (достает с этажерки пару статуэток, например, льва, занозившего лапу, и филина, в дальнейшем текст может варьироваться в зависимости от того, какие статуэтки имеются в наличии)
Посмотри - вот лев, занозивший лапу, филин. Они отшлифованы, даже изящны. Лев вызывает чувство жалости, а филин - устрашает. Они нравятся рабам - но нет в них свободы духа. Читать он может, что угодно, но одобрение он ищет у живых людей, и пока он общается лишь с рабами, он volens-nolens подстраивается под их вкус. Чтобы скульптура отражала духовный мир свободного человека, нужно вкусить дух общества свободных людей, а для этого нужно попасть в их гущу.

Публий Марцелл (вращая в руках и рассматривая статуэтки, которые он взял из рук Марка Фабриция)
А, может, ты прав. В этом парне что-то есть. Он точно схватывает мимолетные жесты - а духа свободы в нем нет. И если мы ему его привьем, это будет нашей жертвой богине Минерве. В конце концов, разве все мы не рабы богини искусств? Я поговорю с Титом и Гаем.

Следующая сцена. Вечеринка в комнате Марка Фабриция. Он сам и его друзья Публий Марцелл, Тит Руф и Гай Левий сидят полулежа за празднично накрытым столом. Марк Фабриций звонит в колокольчик. Входит раб.

Марк Фабриций
Позови Олафа.

Раб уходит, спустя немного в дверях появляется Олаф.

Олаф
Ты звал меня, господин?

Марк Фабриций
Я звал тебя, но только в данном случае не как раба, а как гостя. Я приглашаю тебя отужинать с нами, со мной и моими друзьями в качестве гостя.

Олаф смущается и теряется.

Олаф (растерянно)
Господин, изволишь шутить?

Марк Фабриций
Нет, я приказываю тебе, сядь сюда
(кивает на место рядом с собой)
и веди себя как гость.

Олаф неуверенно садится.

Марк Фабриций
Так дай я за тобой поухаживаю. А то, я чувствую, что без моего ухаживания ты останешься сегодня без ужина.
(накладывает ему в тарелку разных яств со стола).

Олаф неуверенно озирается по сторонам.

Публий Марцелл
Ты хоть представь ему нас.

Марк Фабриций
Знакомься, Олаф. Тут за столом сидят мои друзья детства. Все они патриции, свободные и богатые римляне, и у всех у них есть рабы. Но они не только рабовладельцы, которые бьют своих рабов плетками, что иногда случается. Публий Марцелл - поэт, тот самый, над стихами которого ты плакал. А Тит Руф и Гай Лелий - сенаторы. В настоящее время оба они заняты подготовкой реформы выборов в центуриатные комиции.

Публий Марцелл
Ты забыл сказать главное. При всем прочем, все мы, тут присутствующие, и Олаф с нами вместе, - верные рабы богини Минервы.
(разливает вино по бокалам)
А потому мой первый тост - за самое прекрасное рабство - за рабство у Минервы!

Гости берут бокалы и поднимают. Олаф в нерешительности озирается на хозяина.

Марк Фабриций (кивая Олафу на бокал)
И ты пей с нами!

Олаф робко поднимает бокал. Друзья и хозяин вначале чокаются между собой. Затем хозяин чокается своим бокалом с бокалом растерянного Олафа, который замер в руке последнего. Остальные гости следуют его примеру. Все пьют, и Олаф крайне нерешительно подносит бокал к губам.

Следующая сцена. Марк Фабриций у себя в комнате. В дверях появляется раб.

Раб
Господин, в дверь постучался греческий философ Эпистоклус-Фемистоклус Эпикурейский и просит тебя принять его.

Марк Фабриций
Проси его ко мне.

Раб уходит. Спустя немного в двери появляется греческий философ, видом похожий на Сократа.

Эпистоклус-Фемистоклус
Приветствую тебя, Марк Фабриций.

Марк Фабриций
Приветствую тебя, Эпистоклус-Фемистоклус. Чем я обязан тому, что столь знаменитый философ посетил мои пенаты?

Эпистоклус-Фемистоклус
Видишь ли, я недавно занимался в библиотеке, и мне попался один любопытный манускрипт о римской архитектуре. Но написан он был мелким почерком, а глаза мои по старости плохо видят, и я обратился к занимавшемуся в библиотеке молодому человеку с просьбой прочесть, что там написано. Юноша сей не только любезно прочитал мне манускрипт, но и по ходу чтения делал свои комментарии, полные острого ума и утонченного вкуса. Однако когда я хотел познакомиться с ним поближе, дабы насладиться беседой с юношей, наделенным столь незаурядной проницательностью, тот отказался беседовать со мной, сказав, что он подневольный тебе человек, а ты запретил ему заводить знакомства с посторонними людьми. Так я пришел к тебе с просьбой разрешить твоему рабу беседовать со мной.

Марк Фабриций берет со стола колокольчик и звонит. Входит раб.

Марк Фабриций (обращаясь к рабу)
Позови сюда Олафа и принеси угощение.

(раб уходит)

Марк Фабриций (обращаясь к философу)
А есть ли у тебя желание вступить в беседу со мной?

Эпистоклус-Фемистоклус
Марк Фабриций, я слышал твои выступления в Сенате. И посему, думаю, тебе нечего мне сказать, ибо твои речи не отличаются разнообразием, а у тебя слишком много гордости, чтобы потчевать гостей дважды сваренной капустой или надоедливым повторением одного и того же, ибо первое и второе сходно в том смысле, что в равной мере портит аппетит. Но, может, у тебя есть ко мне вопросы- я буду рад на них ответить.

Марк Фабриций
Что же, я задам тебе вопрос. Недавно я прочел твое сочинение "О методе индукции, дедукции, анализа и синтеза в философии" и, честно, не понял, к чему этот труд?

Эпистоклус-Фемистоклус.
Охотно развею твоё невежество. Метод сей позволяет понять суть вещей, прежде всего, через классификацию всего сущего - царей, граждан, преступников, праведников, писателей, да кого угодно.

Марк Фабриций
То есть ты хочешь сказать, что он пригоден для классификации всего человечества?

Эпистоклус-Фемистоклус
Совершенно верно, всего человечества в целом!

Марк Фабриций
А к чему проводить классификацию всего человечества, когда, по сути, люди делятся всего лишь на две категории?

Эпистоклус-Фемистоклус
Какие именно?

Марк Фабриций
Я думаю, что человечество делится лишь на две категории: людей, имеющих чувство собственного достоинства, и людей, не имеющих чувства собственного достоинства.

Эпистоклус-Фемистоклус
Это не удивительно, что по-твоему мнению категорий всего лишь две. Видишь ли, мой философский метод помог открыть тот факт, что каждый гомо сапиенс видит столько категорий человечества, сколько извилин у него в мозгу.

В этот момент в дверях появляются Олаф и раб с угощением на подносе. Раб с подносом ставит угощение на стол и уходит.

Олаф (обращаясь к Марку Фабрицию)
Ты звал меня, господин?

Марк Фабриций
Да. Насколько я понимаю, вы уже знакомы - мой раб Олаф и знаменитый греческий философ Эпистоклус-Фемистоклус Эпикурейский.

(обращаюсь к Олафу)
Олаф, сей знаменитый философ обратился ко мне с просьбой разрешить тебе с ним беседовать. Я разрешаю тебе с ним беседовать, сколько тебе - точнее, ему, будет угодно. А теперь я удалюсь, чтобы не мешать вашей беседе.

Олаф смотрит на него с недоумением.

Марк Фабриций (отвечая на недоуменный взгляд Олафа)
Он пришел к тебе в гости, так прими его - будь за хозяина, угости его и не урони чести моего дома. А у меня сейчас срочные дела.
(обращаясь к Эпистоклусу-Фемистоклусу)
Прощай, Эпистоклус-Фемистоклус.

Эпистоклус-Фемистоклус
Прощай, Марк Фабриций.

Марк Фабриций выходит из комнаты и, отойдя от комнаты, стоит, закусив нижнюю губу и смотря в пол. Видно, что ему неприятно.


Следующая сцена. Гости (Публий, Гай и Лелий) входят и рассаживаются за столом. Хозяин садится вслед за ними. Олаф ждет, пока хозяин не кивнет ему садиться. Тот кивает и Олаф садится.

Гай Лелий (обращаясь к Марку Фабрицию)
Мы слыхали, что сам светило посетил твои пенаты?

Марк Фабриций
Он не ко мне в гости приходил, а к Олафу.

(Гости несколько удивлены.)

Гай Лелий (обращаясь к Олафу)
Олаф, сей знаменитый философ сам к тебе в гости пожаловал?

Олаф теряется и, не зная, что ответить, озирается на хозяина.

Марк Фабриций (пожимая плечами, обращаясь к Олафу)
Расскажи им, если просят.

Олаф
В библиотеке я прочел ему вслух манускрипт. А потом он явился сюда, хозяин разрешил мне с ним разговаривать, и он со мной беседовал.

Тит Руф
Он с тобой наедине разговаривал?

Олаф (озирается на хозяина)
Да... наедине. Хозяин велел мне угостить его, и я угощал его фруктами.

Гай Лелий
А что он тебе рассказывал?

Олаф
Он сказал мне, что изобрел новый философский метод -индукции-дедукции-анализа-и-синтеза и на его основе написал девяноста восемь трудов, в которых доказал, что смысл жизни - это высвободить человеческий гений из оков рабства, и затем еще написал девяноста восемь трудов на тему того, как это сделать применительно к разным категориям человечества. А ныне на эту тему он пишет девяноста девятый труд применительно к категории пиратов под названием "Философия и пираты"...

Марк Фабриций
Бред какой! Я не могу этого слышать!

Гай Лелий!
Твоя точка зрения нам известна. Нам интересно послушать, над чем трудится самый известный философ нашего времени.

Марк Фабриций
Кому известный? - плебсу? Плебс не читал Аристотеля и Платона, потому что настоящая философия не доступна его пониманию. А пиратская философия этого горе-философа доступна каждому.

Тит Руф
Но если ты позволяешь своему рабу с ним беседовать, должен же ты в конце концов как хозяин знать, на какой лад он твоего раба настраивает.

Марк Фабриций
Нет! У меня есть чувство собственного достоинства. Запретить ему разговаривать с моим рабом - это показать, что я этого горе-философа боюсь, а это не так, видят боги! У Олафа же есть своя голова на плечах, чтобы разобраться, что к чему, и лезть в чужую душу со своим контролем я не собираюсь.

Публий Марцелл.
Короче, мы не услышим сегодня того, что нам интересно...

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу)
Олаф, им интересно - рассказывай дальше.

Олаф
Он полагает, что существующий ныне обычай распинать пиратов на крестах слишком жесток, поскольку пираты могут раскаяться, исправиться и стать полезными членами общества. А для того, чтобы пираты исправились, их надо приобщить к философии.

Марк Фабриций
И в конце концов философия будет плясать под дудку пиратов! Я не могу этого больше слышать.
(резко встает. Олаф встает вслед за ним)
(обращаясь к Олафу)
Садись и продолжай. Раз им интересно слушать - пусть слушают, а я временно уйду и вернусь через полчаса, когда ты кончишь. А лично мне ты никогда в жизни больше не рассказывай, о чем ты беседовал с этим горе-философом!

(Марк Фабриций, взволнованный от возмущения, выходит из комнаты)

Публий Марцелл (обращаясь к Олафу)
Хозяин твой - горячая голова. Он с детства такой. Мы в детстве играли в пираты, и пиратами были по очереди. Так вот из всех пиратов он был самый отчаянный. Он один уходил на лодке в море в шторм, он прыгал в воду с самой высокой скалы. Он вообще не знал страха. И знаешь, как его звали дети? "Отважным волком моря".
(наливает Олафу вино в бокал)
Так давай выпьем за твоего хозяина
(продолжает разливать вино по бокалам)
- за сердце, полное отваги морских волков!

Все поднимают бокалы и чокаются, Олаф в том числе.

Следующая сцена. Марк Фабриций одиноко бродит по окрестностям своей виллы. Затем он подходит к дереву и обнимает его, закусив губу: ему неприятно.
Следующая сцена. Марк Фабриций возвращается в комнату. При этом Олаф встает и отходит назад от стола. Раздаются радостные возгласы его друзей

Публий Марцелл
Где же ты столько пропадал? Мы про этого горе-философа давно забыли. Нам Олаф рассказывал про вашу поездку в Капую. Там, оказывается, рождается новый стиль в архитектуре...

Марк Фабриций
Новый стиль...? Я и не заметил. На улице похолодало. Я озяб. Дайте мне чего-нибудь выпить, чтобы согреться.

Публий Марцелл наливает вина в его бокал и продолжает разливать вино по бокалам.

Публий Марцелл (обращаясь к Олафу)
Олаф, пойди сюда. Вот твой бокал. Пьем за возвращение твоего хозяина. Виват!

Все пьют.



Следующая сцена. Марк Фабриций в своей комнате. В дверях появляется раб
Господин, Публий Марцелл желает тебя видеть.

Марк Фабриций
Проси его ко мне .

Входит Публий Марцелл.

Публий Марцелл
Приветствую тебя, Марк.

Марк Фабриций
Приветствую тебя, Публий.

Публий Марцелл
Я заскочил к тебе на минутку. Я еду на выставку- распродажу греческих статуй и хотел захватить с собой Олафа, показать ему статуи.

Марк Фабриций
Олаф, к сожалению, болен. Он вчера один в жару ходил по городу, запыхался, опаздывая в библиотеку и на бегу выпел кувшин ледяной воды. В результате простудился. Рабы - они как дети. Он тут у меня философию читает и толкует о космических проблемах, а о последствиях своих действий не думает совсем. Он высекает в камне сложнейшие узоры, которые подчас не подсилу и опытному мастеру, и в то же время совершенно беспомощен, когда сталкивается с простейшими проблемами, с которыми без труда справляется десятилетний ребенок, растущий на свободе.

Публий Марцелл
Да, я знаю, рабы совсем как дети. У них нет опыта самостоятельной жизни. У меня вот тоже проблема. Я думаю отпустить на свободу своего кузнеца - он двадцать лет безупречно прослужил нашей семье. Да вот загвоздка. Он двадцать лет безвыездно прожил в нашем поместье. Я ему дал выходной и в первый раз в жизни отпустил его одного в город - посмотреть Рим. И чем кончилось? Он отправился в кабак, оттуда бабенка завлекла его обманным путем в темный переулок, где его избили и ограбили. Мои люди нашли его на следующий день без сознания в канаве - насилу его отходили. В своем деле он мастер, а двух шагов самостоятельно сделать не может. Так чтобы не отравился воздухом свободы, я его теперь приучаю к свободе постепенно - отпускаю погулять на час, затем буду на два, на три...

Марк Фабриций (звонит в колокольчик)
Узнаем, как моё сокровище себя чувствует.

Входит раб

Марк Фабриций (обращаясь к рабу)
Как себя чувствует Олаф?

Раб
Господин, у него жар. Но он отказывается принимать микстуру, которую прописал врач, и не пьет горячее молоко.

Публий Марцелл
Я вижу, что у тебя забот полон рот. Так я с тобой прощаюсь.

Марк Фабриций
А я пойду разбираться со своим сокровищем. Прощай пока.

Оба выходят.
Марк Фабриций вместе с рабом входят в комнату Олафа. Олаф лежит на кровати и кашляет. При виде хозяина он хочет подняться.

Марк Фабриций (машет ему рукой, чтобы Олаф не поднимался с постели)
Лежи. Ты почему, друг любезный, микстуру не пьешь?

Олаф
Она горькая.
(кашляет)

Марк Фабриций
Милый друг, если ты не будешь слушаться врачей, я без всяких церемоний тебя выдеру. Эта микстура?

(указывает на склянку на столике возле кровати Олафа)

Раб
Да, врач оставил эту микстуру.

Марк Фабриций (наливает микстуру из склянки в стакан и подает Олафу)
Пей!

Олаф приподнимается и пьет с гримасой отвращения на лице.

Марк Фабриций (рабу)
Согрей молоко и положи туда побольше мёду.

Олаф
Сладкое молоко очень невкусно.

Марк Фабриций (рабу)
Мёду побольше - двойную порцию.

Раб выходит. Хозяин проходится по комнате и находит книгу басен.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу)
Читаешь Эзопа?

Олаф
Да, господин.

Марк Фабриций
Пока молоко не согрелось, почитать тебе вслух?

Олаф
Я буду признателен, господин.

Марк Фабриций садится, открывает книгу и читает
"Басня о волке и козе. Раз волк увидал козу на высокой скале и кричит ей "Спускайся со своей голой возвышенности сюда, в поросшую душистой травой низину". Но коза почувствовала обман и отвечает: "Гуляй там сам, если тебе нравится, а я удовольствию предпочитаю свое спасение".

(отрываясь от книги)
Умная басня, если подумать. Так давно написана, а актуальна и теперь.

Олаф
Господин, я не уловил твоей мысли.

Марк Фабриций
Я знаю одного философа, который предлагает целым народам спуститься с высоты чувства собственного достоинства в низину духовной нищеты, предрекая им в том высшее блаженство.

В двери появляется раб с молоком и ставит его возле Олафа.

Раб
Господин, я положил туда двойную порцию мёда.

Хозяин кивает, раб уходит.

Марк Фабриций
Пей!

Олаф (подносит молоко к губам)
Горячо!

Марк Фабриций
Пей всё равно!

Олаф выпивает молоко через силу. Хозяин подходит к нему.

Хозяин (треплет Олафа по волосам)
Ну, будь умницей. Слушайся врачей и поправляйся.

(уходит).

Следующая сцена. В кабинете Марк Фабриций и Олаф. Марк Фабриций роется на полке между книг.

Марк Фабриций (отыскав книгу)
Вот. Этот трактат я специально прихватил для тебя. Называется он: "Об изображении нимф на рельефах делосских храмов".

Олаф (берет у него книгу из рук)
Спасибо. Это любопытная работа. Господин...

(внезапно бросается хозяину в ноги)

Марк Фабриций
Встань. Что с тобой?

Олаф (встает на ноги)
Господин, я прошу тебя принять от меня мой первый заработок скульптора.

(достает монеты из складок одежды и протягивает хозяину)

Марк Фабриций (берет деньги из рук Олафа и с удивлением их рассматривает)
Твой первый заработок?

Олаф
Господин, мой учитель ваяния получил заказ на изготовление бюста и передал его мне. Я утаил это от тебя, чтобы преподнести тебе приятный сюрприз.

Марк Фабриций улыбается и относит деньги в шкатулку.

Марк Фабриций
Это событие, которое надо отметить!

Следующая сцена. В комнате празднично накрытый стол. Внутри Олаф, Марк Фабриций и Публий Марцелл. Дверь широко открывается. Публий Марцелл отбивает такт ладонями и напевает нечто вроде туша (Тра-а-ля-ля ляляля...) Гай Лелий и Тит Руф вносят огромный пирог или торт, посередине которого выпечена (или слеплена из крема) фигурка, напоминающая орла с перебитым крылом Олафа, под которой лежит яйцо. Гости ставят пирог на стол. Публий Марцелл выходит на середину комнаты и читает стихи.

Публий Марцелл
Отважный Марк завёл птенца,
В орла тот оперился.
С орлом жить - участь храбреца,
Я б лично не решился.

Но Марк не потерял лицо,
И вот свершилось диво:
Орёл снес первое яйцо
В полёте горделивом.

Орёл, пари под небеса,
Но помни всё ж везде:
Друзей услышишь голоса
Ты лишь в родном гнезде!

Да будет яйцам несть числа
Орлиным - молвим жарко:

(все гости - друзья Марка, хором)

Минерве же и Марку
Хвала, хвала, хвала!!!

Все смеются и рассаживаются за столом. Олаф садится последним по приглашению хозяина.

Марк Фабриций (обращаясь к Олафу)
Честно тебе признаюсь, меня они никогда так не чествовали.

Публий Марцелл (обращаясь к Марку Фабрицию)
Ну, ты еще молод, у тебя всё впереди...
(берет яйцо и передает Олафу)
Тебе как герою дня.

Олаф
Не мне, а хозяину - я для него старался.

Марк Фабриций
Он снес яйцо, а высиживай - хозяин. Бьюсь об заклад, что он уверен, что хозяин для него - наседка!

Олаф смущенно смотрит в пол, все смеются.

Следующая сцена. Олаф бросается в ноги хозяину.
Марк Фабриций
Встань! В чем дело?

Олаф (вставая)
Прими от меня мой заработок.

Марк Фабриций (беря от него деньги)
Уже который раз ты его мне приносишь - верно, десятый?

Олаф
Да, десятый.

Марк Фабриций
И каждый раз ты бросаешься мне в ноги. Оставь ты эту привычку! Мы с тобой не на Востоке, и не в театре, между прочим.

(кладет деньги в шкатулку)

Олаф
Извини, господин, я думал... когда Приам бросился в ноги Ахиллу, моля его принять от него дары...

Марк Фабриций (перебивает его)
Ты не Приам, я не Ахилл; я понимаю, ты начитался книг... но вернись с небес на землю, как-то приятней, когда люди ведут себя естественно. А чему посвящена твоя последняя работа?

Олаф
Барельеф на тему "Приам молит Ахилла вернуть ему тело Гектора".

Марк Фабриций
Ну тогда с тобой всё ясно...


Следующая сцена. Улица Рима. Тит Руф встречает Гая Лелия.

Гай Лелий
Привет, Тит.

Тит Руф
Привет, Гай.

Гай Левий
Тит, ты не знаешь, что стряслось с Марком? Я сейчас от Публия. Он написал новые стихи и хотел почитать их Олафу. Теперь он всегда читает новые стихи Олафу - он говорит, что из всех его знакомых Олаф тоньше всех чувствует поэзию и дает наиболее верную их оценку. Публий зашел к Марку. Олафа дома не застал. А на Марке не было лица. Он сидел у себя в кабинете, вертел в руках статуэтку орла с перебитым крылом и глядел куда-то вдаль. На все расспросы Публия он ничего не ответил. По всему было видно, что он убит горем. Но ведь ты знаешь, какое у Марка железное самообладание. Чтобы так выбить его из колеи, должно было стрястись что-либо серьезное... может, тут замешана женщина?

Тит Руф
А ты был сегодня утром на заседании Сената?

Гай Лелий
Нет, не был.

Тит Руф
И я тоже не был. Но я повстречал только что Квинта Лупиана. Он рассказал мне странные вещи. Он сказал, что утром проект Марка по градостроительству Рима освистали в Сенате и вместо этого был принят проект Олафа.

Гай Лелий
Олафа?! раба?!

Тит Руф
Мне самому это показалось странным. Как проект раба мог попасть на рассмотрение Сената? Но я не стал ничего больше расспрашивать. Я хочу услышать от самого Марка, что же произошло.

Гай Лелий
Ты прав. Не будем больше никого ни о чем расспрашивать. Ведь о наших расспросах передадут Марку, и ему будет больно вдвойне. Идем к нему.

Тит Руф
Пошли.
Они поворачиваются и идут по улице к Марку, разговаривая по дороге.

Гай Лелий (по дороге)
Но только лучше вначале давай расспросим не Марка, а Олафа, что же произошло. Я подозреваю, тут какая-то ошибка. Олаф производит впечатление честного малого. Не мог же он так по-свински обойтись с хозяином? Марк же в него влюблен и квохчет над ним, как наседка над цыпленком. Что же, Олаф теперь строит хозяину козни в Сенате? В конце концов ему надо объяснить, что так себя вести не по-мужски.

Тит Руф
Что ему объяснять? Марк с ним сам разберется. Голосовать сенаторы могут за что угодно, но никто из них за раба заступаться не будет. Кому Олаф в Сенате нужен? Одно слово Марка - и Олаф навек забудет свою скульптуру и будет до гроба чистить конюшни.

Гай Лелий
Да нет. Ты же знаешь Марка. В нем дух благородства неистребим. Что бы между ними ни произошло, не отправит он лучшего скульптора Рима чистить конюшни!

Тит Руф
Да, пожалуй, ты прав, хотя, как знать? Марк ведь тоже живой человек, а не всякий такое стерпит! Поступи со мной мой раб так, он до скончания дней своих горбатился бы где-нибудь в каменоломне. Но мне кажется, тут какое-то недоразумение. Чужая душа- потемки, да уж очень не похоже на Олафа, чтобы он плел политические интриги. Он наивен, как ребенок, и вообще живет на небесах, а не на земле. В нем нет ничего рабского, разве что вот эта по-рабски детская наивность.

Гай Лелий
Да, когда я с ним разговариваю, я тоже часто забываю о том, что он раб.

Они подходят к вилле Марка Фабриция.

Гай Лелий
Так давай сделаем вид, что ничего про случившееся не знаем, а мы пришли к Олафу, чтобы получить от него профессиональный совет, и наедине расспросим Олафа обо всем.

Следующая сцена. Марк Фабриций у себя в кабинете сидит полулежа и вертит в руках статуэтку орла с перебитым крылом. В дверях появляется раб.

Раб
Господин, Гай Лелий и Тит Руф пришли к тебе в гости и хотят тебя видеть.

Марк Фабриций (рассеянно)
Проси их сюда.

Гай Лелий и Тит Руф входят в комнату. Марк Фабриций поднимается им навстречу.

Марк Фабриций
Рад вас видеть, друзья мои. Но, к сожалению, у меня головная боль, и мне сейчас трудно разговаривать.

Гай Лелий
Мы на минутку. Тит ремонтирует виллу, и ему нужен профессиональный совет Олафа, какой там лучше установить барельеф.

Марк Фабриций звонит в колокольчик. Входит раб.

Марк Фабриций (обращаясь к рабу)
Позови Олафа.

Раб
Олафа нет дома.

Марк Фабриций
Так он опаздывает.
(смотрит на песочные часы на полке). Он должен был прийти домой полчаса тому назад.

(обращаясь к рабу)
Когда вернется домой, скажи ему, чтобы зашел ко мне.

(раб уходит)

Марк Фабриций (разводя руками, обращаясь к друзьям)
Ничем не могу помочь.

Гай Лелий
Если у тебя болит голова, мы пошли, а ты поправляйся - мы завтра к тебе зайдем, но с вином!

Марк Фабриций
До завтра.

Гости уходят. Марк Фабриций остается один в комнате и переворачивает песочные часы. Затем он садится как прежде и вертит статуэтку орла в руках. Он снова переводит взгляд на часы, по которым видно, что прошло полтора часа. Раздается стук в дверь.

Марк Фабриций
Прошу войти.

В двери появляется Олаф в приподнятом настроении.

Олаф
Господин...

Марк Фабриций (обрывает его, указывая на часы)
Который сейчас час?

Олаф
Пол-десятого.

Марк Фабриций
А во сколько ты должен был быть дома?

Олаф
Пол-восьмого. Но, господин, у меня был прилив вдохновения...

Марк Фабриций (перебивает его)
Я тебя разрешил одному ходить по городу при соблюдении двух жестких условий, одно из которых - вовремя быть дома.

Олаф (просительно)
Господин, я опоздал, потому что хотел завершить..

Марк Фабриций (обрывает его, в сдержанно-спокойном тоне)
Умолкни! Как организовать день, чтобы вовремя приходить домой, - это твоя проблема. Я решением чужих проблем заниматься не собираюсь. Принеси мне плетку!

Олаф бледнеет, уходит в другую комнату, приносит плётку и молча подает её хозяину. Хозяин наворачивает плётку на руку, и кадр замирает, показывая плётку, навернутую на руку. Олаф молча раздевается. Хозяин молча, кивком головы указывает ему на лавку. Олаф туда ложится. Хозяин избивает его плеткой. Показывается число ударов, достаточное для того, чтобы произвести тяжелое впечатление на зрителя. Лицо хозяина во время битья безучастно- индифферентно (нет и тени злорадства), но бьет он сильно, в кровь (не по почкам). Олаф корчится от боли, судорожно заглатывает воздух, сжимает зубы и еле-еле сдерживается, чтобы не закричать. Затем сцена битья прерывается и показывается, как Олаф, после окончания наказания, еле стоя на ногах, одевается, стараясь, по возможности, чтобы складки одежды не дотрагивались до ссадин на теле. Марк Фабриций подходит к нему и подает ему руку для поцелуя.

Марк Фабриций (подавая руку)
Целуй и говори спасибо, что я тебя вообще пускаю одного ходить по городу. Ещё одно опоздание, и всё это хождение кончится!

Олаф (выдавливая из себя сквозь зубы)
Спасибо.

(берет руку хозяина и через силу, так что видно, как ему этого не хочется, целует хозяину руку).

Марк Фабриций (мягким тоном)
Подожди.

(подходит к столу, наливает из графина в стакан воды или иной жидкости и подает Олафу).
Выпей.

Олаф берет у него из рук стакан и пьёт. Пальцы, которыми он держит стакан, дрожат.

Следующая сцена. Улица Рима. Публий Марцелл встречает Гая Лелия и Тита Руфа.

Публий Марцелл
Чтобы Олаф плёл тайные интриги в Сенате! - да с ума вы оба посходили! Олаф - взрослый ребенок, он живет не на земле, а на небесах. Я бьюсь об заклад, что Олаф ни в чем не виновен, а это всё проделки друга человечества. Он трудится над проблемой приобщения пиратов к философии, нужна же ему пища для размышлений! Но обстановка у Марка дома, уж, верно, нервозная, и её надо разрядить. Пойдем туда и прихватим с собой вина.

Тит Руф
У меня дома осталась небольшая амфора старого Массийского.

Гай Лелий
Я прихвачу амфору фалерна.

Публий Марцелл
А у меня вроде бы осталось вино от самого Помпея Сабина...

Следующая сцена. Комната Марка Фабриция. За накрытым столом рассаживаются его друзья (Гай Лелий, Тит Руф и Публий Марцелл) и он сам. Гости выставляют амфоры с вином на стол.

Марк Фабриций
Такому обилию вин позавидует и сам Бахус!

Публий Марцелл
Тебе надо развеяться, Марк. У тебя мешки под глазами.

Марк Фабриций
Меня сегодня мучила бессонница. Я прошелся ночью по окрестностям виллы. Звезды были такие яркие, ты даже не воображаешь, и одна звезда упала. Я шел и думал, почему нас завораживает фраза "per aspera ad astra"? Что манит нас к звездным высотам? Ведь мы толком ничего о звездах не знаем, кто они, эти крохотные светлячки, струящие на нас свой холодный свет? Высоко ли они? Холодны ли или горячи как пламя? Я думал, они нас манят дуновением вечности, и поднявшись до звездных высот, человек мечтает уйти туда, в вечность...

Публий Марцелл
Ты становишься поэтом, Марк. Чувствую, у меня скоро появится соперник.

Марк Фабриций
Ты хотел почитать свои стихи?

Публий Марцелл
Да, тебе и Олафу.

Марк Фабриций
Скажи честно, Олафу. Моему вкусу ты больше не доверяешь.

Публий Марцелл
Платон мне друг... Марк, лучшего друга, чем ты, у меня нет, но Олаф чувствует поэзию тоньше, чем ты.

Марк Фабриций
Олаф сегодня с утра был в миноре. Сомневаюсь, чтобы у него было настроение слушать твои стихи.

Публий Марцелл
Это как раз кстати, что он в миноре. Стихи мои грустные.

Гай Лелий
Позови его. Мы все-таки твои друзья, Марк, и нам небезразлично, что тут у вас происходит.

Марк Фабриций звонит в колокольчик. Входит раб.

Марк Фабриций
Позови Олафа.

Раб уходит. Спустя немного в дверях появляется Олаф. Он неважно себя чувствует после вчерашних побоев. Вид у него обиженный и надутый, на лице - маска отрешенности.

Олаф
Я явился по твоему приказу, господин.

Марк Фабриций
Иди к нам. Составь нам компанию.

(Олаф подходит к столу, но не садится, а стоит навытяжку. Марк Фабриций за своей спиной выбирает подушку помягче и протягивает Олафу, который берет её из его рук.)

Садись.

Олаф садится и сидит очень прямо, глядя с отрешенным видом вдаль (поведение его выглядит противоестественным, отчего гости чувствуют себя неловко).

Публий Марцелл (обращаясь к Олафу)
Олаф, я написал тут новые стихи. Хочешь послушать?

Олаф (с отрешенным видом)
Как мне прикажет хозяин. Я раб и выполняю приказания моего хозяина.

Марк Фабриций смотрит в пол (ему неприятно).

Публий Марцелл.
Ну, видно, ты сейчас не в настроении слушать стихи. Ты лучше поешь. Давай, я за тобой поухаживаю...
(накладывает ему в тарелку яств со стола)

Олаф
Мне не было приказано есть...

Марк Фабриций (раздраженно)
Я тебе приказываю вести себя нормально, как подобает вести себя гостям за столом, и не устраивай мне тут театральных представлений!

Олаф покорно берет с тарелки маленький кусочек и кладет себе в рот, но тот застревает у него в горле. Олаф продолжает сидеть с противоестественным видом, и от этого гости чувствуют себя неловко.

Публий Марцелл
Олаф, может, тебе нездоровится?

Олаф
Да, мне нездоровится.

Публий Марцелл
Так давай выпьем за твое здоровье.
(разливает вино по бокалам. Берет свой бокал. Тит Руф и Гай Лелий следуют его примеру)
Мы пьем за твое здоровье!
(он чокается с Гаем Лелием и Титом Руфом. Марк Фабриций не берет бокала и смотрит в стол)

Публий Марцелл (обращаясь к Марку Фабрицию)
Марк, а ты что с нами не пьёшь?

Марк Фабриций (потупившись в стол, но не поднимая бокала)
Видишь ли, у нас тут вчера был один небольшой внутренний конфликт...

Публий Марцелл
Вчера у вас был конфликт, а сегодня ему нездоровится. В общем, понятно, что у вас произошло, нрав твой, Марк, нам известен. Тем более пей за его здоровье!
(Марк Фабриций медлит, смотря в стол)
Претендуешь на то, что ты ценитель искусства, - так пей за здоровье лучшего скульптора Рима!

Марк Фабриций (неохотно поднимая бокал)
Я пью за твоё здоровье... чтобы ты никогда не болел!

Публий Марцелл (оборачиваясь в сторону Олафа)
И чтобы не было иных причин для твоего нездоровья!
(оборачивается в сторону Марка Фабриция и поднеся свой бокал к его бокалу, стукает им по бокалу Марка)

Марк Фабриций кривится, но пьет. Остальные гости тоже пьют.

Марк Фабриций (отставив бокал)
А теперь пусть Олаф скажет нам тост.

Публий Марцелл
Оставь его в покое.

Марк Фабриций (раздраженно)
Публий, мы тут пьем за его здоровье, я лично пью за его здоровье - могу я что-нибудь услышать в ответ? Он сидит тут с таким видом, что я узурпатор, отнявший у него право оставаться самим собой, я не намерен узурпировать его свободу слова - пусть выскажется!

Публий Марцелл
Марк, он еле живой!

Марк Фабриций (раздраженно)
Я понимаю, что он корчит из себя умирающего, но в моем доме причин умирать у него нет. К тому же от произнесения тоста еще никто не умер.

(обращаясь к Олафу, жестко)
Бери бокал, вставай и произноси тост.

Олаф берет бокал и встает. Наступает гробовая тишина. Все гости и хозяин замерли в своих полулежащих позах и впились в него взорами.

Олаф (стоя, подняв бокал, медленно, делая паузы между словами, "несчастным голосом")
Я пью за бога Аполлона в надежде, что он смилостивится надо мной и пошлет мне вдохновение завершить статую, над которой я сейчас работаю, чтобы она понравилась моему хозяину и вызвала бы у него чуточку уважения ко мне, чтобы он сжалился надо мной и больше никогда бы не ставил меня в смешное положение!

Пауза. Олаф обводит взором присутствующих, ожидая, какая последует реакция. Но все молчат, замерев в полулежащих позах и впившись в него глазами, выражение которых не совсем ему понятно. Олаф залпом выпивает бокал и, опустив руку с ним, продолжает стоять. Кадр замирает, показывая одиноко стоящую фигуру Олафа с таким выражением на лице, как будто бы он ждет себе смертного приговора, среди оцепеневших полулежащих людей. Первым из оцепенения выходит Публий Марцелл. Он, сидя, выпрямляется и обращается к Олафу.

Публий Марцелл
Положение твоё не смешное, хотя, насколько я понимаю, хозяин в тебя влюблен, или, точнее, он влюблен во вселившуюся в тебя богиню Минерву, которой он служит как верный раб. И все-таки я тост твой поддержу. Пусть Аполлон поможет тебе завершить твою статую, и в конце концов каждый человек вправе не терять своего лица, так что я тоже тебе желаю, чтобы хозяин не ставил тебя в смешное положение.
(разливает вино по бокалам)
Я пью тост Олафа. (поднимает свой бокал).

Гай Лелий
Давай и мы поддержим тост. Публий правильно сказал. Молитва скульптора Аполлону достойна похвалы, и скульптор не должен терять своего лица.

Гай Лелий и Тит Руф поднимают свои бокалы. Марк Фабриций, один, не берет бокала в руки и сидит, потупившись в стол.

Публий Марцелл (обращаясь к Марку Фабрицию)
Марк, а ты что не пьешь с нами? И ты пей!

Гай Лелий
Марк, сам напросился!

Тит Руф
Пей уж! Раз все пьют...

Публий Марцелл
Да хороший тост сказал твой раб! Пей! Составь нам компанию!

Марк Фабриций (отрывая взгляд от стола, берет и поднимает бокал)
Я выпью с вами первую половину тоста Олафа - за то, чтобы бог Аполлон послал ему вдохновение для завершения статуи, а вторую половину тоста мы с ним выпьем вдвоем отдельно.
Все чокаются в положении полусидя - полулежа и пьют. Небольшая пауза. Марк Фабриций наполняет свой бокал и встает (стоят: он и Олаф, остальные в положении полулежа)

Марк Фабриций
Налейте ему!

Публий Марцелл берет бокал из руки Олафа, наливает вина и отдает ему обратно. Все гости замирают, устремив взор на хозяина, произносящего тост. Небольшая пауза.

Марк Фабриций (стоя напротив Олафа и подняв бокал)
Олаф! Я пока не вижу особых оснований отпускать тебя на свободу. Я твой хозяин, ты мой раб, и вести себя не как рабу я тебе просто не позволю. Но мы с тобой не только хозяин и раб. Мы еще два человека, имеющие чувство собственного достоинства: у тебя оно есть, и у меня оно есть! А когда у двух человек есть чувство собственного достоинства, они всегда могут понять друг друга и найти общий язык. И поэтому ты тут, за одним столом со мной. И ничего смешного я в этом не нахожу. Так давай выпьем с тобой за то, чтобы чувство собственного достоинства было бы языком общения человечества в целом, а нас с тобой двоих - в частности!

Лицо Олафа светлеет и сбрасывают маску отрешенности - он оживает. Хозяин и раб чокаются, причем хозяин подносит свой бокал к бокалу Олафа, а Олаф робко, всего лишь на несколько сантиметров, но поднимает свой бокал навстречу бокалу хозяина.

Публий Марцелл
Прекрасные слова! И мы присоединяемся к этому тосту!

Все поднимаются и стоя чокаются. Далее все расходятся по комнате в разные стороны, Публий Марцелл подходит к окну, Олаф продолжает стоять на месте.

Публий Марцелл (обращаясь к Олафу)
А теперь расскажи нам, над какой статуей ты работаешь.

Олаф
Вчера утром мне было дивное видение... девушка... богиня... точь- в- точь как видение в стихах Публия Марцелла. Она шла так легко и одежда так свободно развевалась по ветру, выдавая очертания её стройного стана, что она казалась сотканной из пены. На мгновение, чтобы поправить прическу она остановилась, и в этот момент её поза и весь её облик был таким, как описано в стихах Публия Марцелла. Бегом ринулся я в мастерскую и в гипсе стал воспроизводить дивный образ, пока он не изгладился из памяти. Я так заработался, что совсем забыл о времени...
(смотрит на хозяина и продолжает с виноватым видом)
я опоздал домой на два часа...

Марк Фабриций, полулежа на подушках в дальнем углу комнаты, в данный момент бросает взгляд на Олафа, и их взгляды встречаются. Взгляд Олафа - извиняющийся. Марк Фабриций отводит глаза в сторону и смотрит в пол.

Публий Марцелл
Тебя волнует Венера... Увы, моя Венера теперь видится мне в ином свете... Почитать вам мои последние стихи?

Все гости и хозяин (кричат)
Да, да, конечно!

Публий Марцелл (читает свои стихи)
Два лика любви

Златокудрою Венерой
Ты впорхнула в сердце мне
Любви призрачной химеры,
Оживив, как в дивном сне.

Но Медузою Горгоной
Обернулся образ твой!
Каменея, пригвожденный,
Я дивлюсь, какой судьбой,

Как смогли ужиться в оной
Деве пылкость и любовь
С сердцем каменным Горгоны,
Чей взгляд мигом студит кровь?

(обращаясь к Олафу)
Олаф, ну что ты думаешь по поводу этих стихов?

Олаф
Мне кажется, это стихотворение правильней бы было назвать "два лика искусства". Ведь, если вдуматься, Медуза-Горгона была первым скульптором...

Публий Марцелл
Медуза-Горгона убивала...

Олаф
Скорее, приносила в жертву вечности...

Публий Марцелл
А вечность в качестве жертв принимает лишь сотворенное Венерой... ты думаешь, что лучше кончить стихотворение так...
(он смотрит вдаль и читает)
Деву ту зовут "искусство".
Властна скульптора рука!
Пронесет Венеры чувства
Власть Горгоны сквозь века!

Олаф
В этом что-то есть...

Марк Фабриций наблюдает за этим разговором из глуби комнаты, полулежа на подушках. Неожиданно он прерывает разговор, обращаясь к Олафу.

Марк Фабриций
Олаф, как часто ты встречался с Эпистоклусом - Фемистоклусом?

Олаф
Дважды, господин. В первый раз я читал ему в библиотеке манускрипт, а во второй раз это было, когда он приходил к нам домой, и я по твоему велению угощал его фруктами.

Марк Фабриций
Олаф, о чем вы с ним разговаривали?

Олаф
Вначале он мне рассказал о приобщении пиратов к философии, а потом долго расспрашивал меня о том, что я думаю об архитектуре Рима. Я высказал ему свои соображения, какие, на мой взгляд, статуи и здания стоит соорудить, и по его просьбе даже нарисовал ему план города, каким бы я хотел его видеть.

Публий Марцелл
Ну, первый успех приобщения пиратов к философии уже налицо.

Хозяин и гости смеются

Олаф (не понимая, в чем дело)
Господин, почему все смеются, разве я что-то сделал неправильно?

Хозяин и гости хохочут. Марк Фабриций встает с ложа, подходит к Олафу и треплет его по плечу.

Марк Фабриций
Олаф, не мучайся тут больше, иди к себе - отлежись, отоспись, а когда ты поправишься и завершишь свою статую, мы придем её смотреть.

Марк Фабриций смотрит выразительно (с выразительной просьбой в глазах) на Олафа, заставляя того себе улыбнуться сквозь слёзы. На глазах у Олафа выступают слёзы, и он сквозь слезы хозяину улыбается. В ответ хозяин ему улыбается (снисходительно): они - помирились.

Следующая сцена. Улица Рима. По улице в мастерскую Олафа идут трое: Олаф, Марк Фабриций и Публий Марцелл. Все трое - в веселом настроении.

Публий Марцелл (обращаясь к Олафу)
Ну и далеко твоя мастерская?

Олаф
Нет, совсем рядом.

Публий Марцелл
Итак, наступает исторический момент - мы идем смотреть на чудо: как из орлиного яйца вылупляется Венера.

(обращаясь к Олафу)
Э-э, друг любезный, если из твоих яиц вылупляются богини, ты, небось, скоро на Олимпе нестись начнешь?

Олаф
Но хозяин мой тут, а не на Олимпе: кто же на Олимпе мои яйца высиживать будет?

Марк Фабриций
Вот так-то устроена жизнь! Лишь заведи себе птенца - и сам не заметишь, как превратишься в наседку!

Все трое смеются.

Олаф
А это моя мастерская.

(открывает дверь, пропускает вовнутрь хозяина и поэта и входит за ними вслед).
Оказавшись в мастерской и увидев статую, которая или копия которой в начале фильма стояла в музее, пришедшие ведут себя по-разному. Марк Фабриций останавливается ошеломленный: он поражен красотой статуи. Он впивается в неё глазами, бледнеет, затем бросает долгий взгляд на её автора - в его взгляде много боли, и переводит взгляд на свою руку, которую он поднимает. Он сжимает пальцы, как сжимал их, когда держал в руке плётку, затем снова смотрит на Олафа, и снова впивается в глазами в статую.

Марк Фабриций
Это самая красивая статуя, которую я видел в жизни. Я... я не подозревал... ты гений... ты бог...
Олаф этого не слушает и не замечает волнения хозяина, потому что занят разговором с поэтом, который долго всматривается в статую и начинает хохотать.

Олаф
Почему ты смеешься? В чем дело? разве я что-то неправильно изобразил?

Публий Марцелл
Нет, статуя твоя прекрасна. Просто я её узнал. Ты изобразил одну мою очень хорошую знакомую - ту самую, про которую я написал стихи о Венере и Медузе Горгоне. Это моя бывшая любовница, которая мне изменила.

Олаф (смущен)
Ты так точно изобразил в стихах ее образ!

Публий Марцелл
А теперь ты должен передать в камне её душу - душу Медузы Горгоны, и если ты не сотворишь еще одной статуи - на этот раз Медузы-Горгоны, ты мне больше не друг, и я тебя знать не хочу.

Олаф
Ничего не поделаешь! Придется изображать и Медузу Горгону.

Олаф и Публий Марцелл хохочут. Марк Фабриций, бледный, в это время не может отвести глаз от статуи.

Следующая сцена. Комната Марка Фабриция. В ней Марк Фабриций и Олаф.

Марк Фабриций
Олаф, ты завершил работу над статуей Медузы Горгоны?

Олаф
Да, господин.

Марк Фабриций
Олаф, ты всё работаешь для чужих людей. Может, ты и для меня что-нибудь сделаешь? Мне бы хотелось привести в порядок моё имение на морском побережье, может, ты займешься украшением его статуями?

Олаф
Господин, я буду рад для тебя стараться.

Марк Фабриций
Только вначале мне бы хотелось, чтобы ты совершил путешествие в Грецию, посмотрел, какие там статуи - набрался бы опыта перед тем, как орудовать в моем имении. У греков хороший стиль. Я, к сожалению, занят, и составить компании тебе не могу. Не боишься ли ты один отправиться в путешествие?

Олаф
Нет, господин, посмотреть на греческую скульптуру мне бы, конечно, было полезно. А на какой срок ты меня отпускаешь?

Марк Фабриций
Видишь ли, с твоей стороны раз уже звучали претензии в мой адрес, что я требую, чтобы ты возвращался домой, когда у тебя прилив вдохновения.

Олаф смотрит в пол.

Марк Фабриций (продолжает)
Я и впрямь плохо разбираюсь в вопросах вдохновения скульпторов и не знаю, сколько тебе времени понадобится, чтобы изучить греческую скульптуру. Оставайся в Греции ровно столько времени, сколько это тебе требуется для вдохновения. Я никак не ограничиваю твой срок пребывания в ней.

Олаф
Спасибо.

Следующая сцена. Марк Фабриций, Олаф и раб. Раб помогает Олафу укладывать вещи в вещевой мешок.

Марк Фабриций
Теплые вещи взял?

Олаф
Да, господин, взял теплый плащ.

Марк Фабриций
Возьми две с собой - всегда нужно иметь смену. А вина взял с собой?

Олаф
Нет.

Марк Фабриций (обращаясь к рабу)
Принеси большую флягу массийского вина и вели оседлать ему моего лучшего коня.

Раб уходит.

Марк Фабриций достает деньги и отдает Олафу.

Марк Фабриций
Это тебе на дорогу.

Олаф (беря от него деньги)
Слишком много, господин.

Марк Фабриций
В дороге слишком много не бывает. Только ты положи деньги в разные места, так что если украдут или потеряешь - то чтобы не все сразу.

Олаф
Спасибо.

Входит раб с флягой и отдает её Олафу.

Раб
Конь оседлан, господин.

Марк Фабриций идет провожать Олафа на крыльцо. Олаф отдает свой вещевой мешок рабу, который крепит его на коне. Олаф и Марк Фабриций стоят на крыльце.

Марк Фабриций
Знаешь, путешествовать в наше время опасно, и кто знает, увидимся ли еще. Давай уж с тобой обнимемся на прощание.

Марк Фабриций и Олаф обнимаются. Затем Олаф направляется к коню.

Марк Фабриций (когда Олаф уже на коне)
Если попадешь в беду, дай о себе весточку. Я постараюсь сделать, что могу, чтобы тебя из беды вызволить. Я тебя буду ждать, прощай.

Олаф (с коня)
Прощай, господин!

Марк Фабриций уходит в дом. Олаф глядит ему вслед и пришпоривает коня. Далее Олаф скачет вдаль от виллы.

Следующая сцена. Показывается, как Олаф один скачет на коне по безлюдному побережью моря. И вот вдали на море показывается прямоугольный парус корабля викингов. Олаф всматривается в море - корабль приближается. На лице Олафа изображается радость. Он сходит с коня и забирается на дерево или другое возвышение и размахивает над головой плащом, чтобы его заметили. Корабль подходит к берегу. С него спускается лодка и в ней брат Олафа Эрик и пара других пиратов. Олаф громко кричит "Эрик!". Эрик узнает его и радостно кричит: " Олаф!". На лицах братьев - радость. Лодка причаливает к берегу. Эрик выпрыгивает из нее и бросается навстречу Олафу. Братья обнимаются.

Эрик
Ну, как живешь, брат? Куда держишь путь? Давай к нам на корабль!

Олаф
Эх, брат! Хотел бы я к тебе на корабль! Только теперь я еду к своей возлюбленной.

Эрик
А как зовут твою возлюбленную?

Олаф
Минерва.

Эрик
А где она живет?

Олаф
На Олимпе.

Эрик
А где это?

Олаф
Гора такая в Греции есть.

Эрик
А-а, понятно. А то бери её к нам на корабль.

Олаф
Я её об этом спрошу, только она баба капризная, и боюсь, на пиратский корабль жить не пойдет. А ты как живешь?

Эрик
Пиратствую помаленьку.

Олаф (оглядывая корабль )
А что это у тебя нос корабля такой некрасивый?

Эрик
Сломали в бою! Дед наш умер, ты оказался в Риме, а другого резчика по дереву, чтобы украсить наш корабль, не оказалось.

Олаф
Да с эдаким носом я тебя в море не отпущу! Тут полно деревьев вокруг, чтобы вырезать нос покрасивее.

Эрик (оборачиваясь в сторону корабля, кричит)
Эй, все на берег!
(обращаясь к пиратам, прибывшим с ним в лодке).
Устраиваем привал на берегу. Надо запастись пресной водой и дичью, и подремонтировать наш корабль, а Олаф нам вырежет новый нос, а то и в правду негоже плавать викингам на корабле с утиным клювом вместо носа!

Следующая сцена. Пираты на берегу разожгли костёр и жарят на вертеле дичь. Эрик сидит вместе с другими пиратами у костра за трапезой. Приходит Олаф и приносит флягу массийского вина.

Олаф
Это не какое-нибудь, а подлинное массийское вино шестилетней выдержки!

Эрик
Массийское шестилетней выдержки! Такой богатой добычи мы не захватили еще ни в одном бою!

Олаф разливает вино по кружкам. Пираты разбирают кружки

Эрик (поднимая кружку)
Пьем за встречу!

Олаф
За встречу!

Все чокаются и пьют.

Олаф
А теперь давай споем песню викингов!

Эрик
Давай, запевай!

Все поют песню викингов. Её текст может несколько варьироваться в зависимости от мелодии, но идея его должна быть той же самой.

Песня викингов

Мы викинги, мы волком рыщем в море,
Мы для стихии вольной рождены.
Мы делим дружно радости и горе,
Отвагою и мужеством полны.

Не рассуждаем мы о мудрости вселенской,
Наш жребий брошен, жизнь для нас - игра.
Вино, пиры и прелесть ласки женской
Милы нам, в море нас зовут ветра.

Мы дикая стихия; смерчом лютым,
В какую б даль нас волны ни несли,
Мы налетаем - лишь считай минуты!
В бою бесстрашно топим корабли.

Коль повезет и будет нам добыча,
Богам мы нашим жертвы принесем,
И за погибших, как велит обычай,
Мы на пиру по чарке разопьем.

Ну а когда фортуна нам изменит,
Идя на казнь, в предсмертном ли бою,
Мы смерти песнью выразим презренье,
Спев песню викингов свою.

И разнесут по морю волны,
И ветер вольный разнесет,
Свободный дух, отваги полный,
Что в песне викингов живет!

Кончают петь

Эрик (обращаясь к пиратам)
Ну а теперь приведите к нам плясуна, пусть спляшет!

Пираты уходят и немного спустя появляются, ведя на цепи Эпистоклуса-Фемистоклуса, на шее которого надет железный ошейник. При виде философа Олаф ему незаметно подмигивает, так что другие пираты не замечают, а философ это видит. Один из пиратов берет дудку и начинает на ней играть.

Эрик (обращаясь к Эпистоклусу-Фемистоклусу)
Спляши-ка нам "индукцию"!

Философ начинает смешно дрыгать ногами.

Эрик
А теперь спляши "дедукцию"!

Философ делает прыжки в воздухе и затем выписывает кренделя ногами. Один из пиратов берет плетку и со свистом размахивает ею в воздухе.

Пират с плеткой
Эй, старикан! Что-то веселости мало в твоей пляске! Веселей пляши! А то моя плетка по тебе соскучилась.

Философ пляшет веселей.

Олаф (обращаясь к Эрику)
Это у вас плясун в диковинку, а я в Риме на плясунов насмотрелся. Надоело мне это в Риме.

Эрик (обращаясь к пиратам)
Уведите его.

Пираты уводят философа и сами разбредаются. У костра остаются лишь Олаф и Эрик.

Олаф
Как этот старикан у тебя очутился?

Эрик
Беда с ним, и только! Видишь ли, он далеко заплыл один в лодке в море. Пираты мои и похитили его, польстившись на его ученый вид. Вид у него и впрямь умный. А умный человек всегда в хозяйстве пригодится. Нам тоже иногда кое-что починить на корабле надо, разобраться, что из награбленного ценно, а что - нет, в конце концов за умного человека на невольничьем рынке хорошую деньгу зашибить можно. А выяснилось - вид-то у него ученый, а руками ничего делать не умеет, палубу надраить до блеска и то не может, а всё лишь - философствует. Собственно говоря, по сути, говорит он то же самое, что и я: "Грабь награбленное!" - только он всё усложняет! Он изобрел, говорит, такой метод, язык сломишь, пока выговоришь, "индукции-дедукции-анализа-и-синтеза", и, вообрази, на его основе доказал, что и в пиратах много добрых начал, а грабят они от несправедливости общества! И я с ним совершенно согласен - какая на свете справедливость? Я командую кораблем, а римские полководцы- целым флотом, но занимаемся мы одним и тем же! А потом награбленное солдатами распределяется между римскими гражданами - ну, а я помогаю им это перераспределить - для большей справедливости. Ну а если кто пахарь, то всё равно пашет землю, с которой его предки прогнали другие племена, и, значит, кровь истребленных племен и на его имуществе. Всё это самоочевидно. А старикашка этот лишь усложняет. Да ладно бы просто философствовал, а то он надумал приобщать к философии моих пиратов. Ну, видишь ли, философом вроде как почетнее называться, чем пиратом, они и клюнули, и пошли рассуждать: когда берешь корабль на абордаж, то по индукции следует, что если применить дедукцию, а потом еще анализ и синтез, то парус должен повернут на угол, что по индукции, а также дедукции... ну, несут бред. Какие они философы - корабли на абордаж берут, смех один! Мне ясно одно: когда берешь корабль на абордаж, если пираты начнут философствовать, то распятыми быть нам всем на крестах! Ну что тут прикажешь делать? Продать его? Так для этого надо тащиться на невольнический рынок в Африку, да еще неизвестно, кто его там купит - я бы и медной монеты за него не дал! Свернуть ему шею? Видишь ли, в чем штука: живой человек всегда чем-то раздражает окружающих, и его авторитет не очень велик. Но отдай его на пищу акулам - и больше он никому мешать не будет, и мои пираты мигом сотворят себе из него кумира, тем более получается, что он принял мученическую смерть во имя приобщения пиратов к философии. А как они сделают из него кумира, мне от этой индукции и дедукции вовек не избавиться - и крест нам всем уготован! Ну так я что придумал? Раз старикан ученый, значит, где-то учился, и, верно, плясать умеет. И впрямь умеет! Ну я его посадил на цепь, а возле положил дудку и плетку. И теперь, когда какой пират захочет, может сыграть ему на дудке, чтобы старикан плясал, а когда тот пляшет недостаточно весело, так можно подбодрить его плеткой. И, знаешь, с тех пор "философ" для моих пиратов - всё равно, что "плясун", и желание "приобщаться к философии" как рукой сняло! Оно даже и забавно бывает посмотреть, как он ногами дрыгает - на корабле скучно, а это как-никак развлечение! Одно плохо
(добавляет громким шепотом)
жрет много!
(продолжает обычным голосом)
За двоих пиратов уминает! Он говорит, что все эти выкрутасы ногами энергии много у него отнимают. И я ему верю, чтобы выписывать такие кренделя ногами... того, много энергии нужно. Да вот доход у нас непостоянный, и больно накладно получается, так что я ему программу выступления урезал: он теперь танцует "индукцию и дедукцию", а "анализ и синтез" я ему из экономии плясать запретил. А как от него избавиться, чтобы не потерять лица в глазах моих пиратов, и сам не знаю.

Олаф (бьёт брата по плечу)
Послушай, отдай его мне! Мне с попутчиком веселее путешествие совершать. А пиратам своим скажешь, что ты мне его в благодарность подарил, что я нос корабля вырезал.

Эрик (бьёт Олафа по плечу)
Ты настоящий брат!

Следующая сцена. Показывается как Олаф вырезает резной нос корабля и затем его приделывает на корабле.
Следующая сцена. Корабль отплывает вдаль, а Олаф и философ (уже без цепей) остаются на берегу и машут им на прощание рукой.

Следующая сцена. Философ и Олаф направляются по безлюдной дороге, проходящей или по побережью, или в лесу. Философ едет верхом на коне Олафа. Олаф идет пешком рядом, ведя коня под уздцы.

Эпистоклус- Фемистоклус
Ну и куда ты держишь путь?

Олаф
Хозяин отдал мне своего лучшего коня, дал денег на дорогу и отправил меня ознакомиться со скульптурой Греции.

Эпистоклус- Фемистоклус (хихикает)
Хи-хи-хи! Ну и опостылел же ты ему, что вишь, он готов отдать своего лучшего коня, лишь бы тот поскорей унес тебя подальше от его дома! Видать, после того, что произошло в Сенате, ему твое присутствие дома покоя не давало.

Олаф (удивленно)
А что произошло в Сенате?

Эпистоклус- Фемистоклус
Как?! Ты разве об этом ничего не знаешь?

Олаф
Нет, а что случилось и когда?

Эпистоклус- Фемистоклус
А-а, так твоему хозяину было даже стыдно рассказать тебе об этом. Так вот, вскоре после того, как я побывал у вас дома, твой хозяин представил в Сенате свой проект сметы расходов на градостроительство в Риме. И он рассказал, где и какие, по его мнению, здания и памятники нужно построить. А потом меня как почетного гостя попросили сделать доклад о том, что есть красота с точки зрения философа. И между прочим, я упомянул твои слова о том, как, по твоему мнению, должен выглядеть Рим и даже предъявил им план города, нарисованный тобой. Я не пират. Я не присваиваю себе чужих мыслей. Я им честно заявил, что излагаю слова Олафа, раба Марка Фабриция. И, знаешь, твой градостроительный проект был настолько лучше, чем проект твоего хозяина, что сенаторы проголосовали за твой проект - не за его. Всем было забавно, что раб оказался умнее хозяина, - Сенат буквально давился от хохота. Тем более, что, по правде говоря, твой хозяин многим в Сенате опостылел тем, что как попугай заладил там одно и то же.

Олаф
А о чем выступает хозяин в Сенате?

Эпистоклус- Фемистоклус
Твой хозяин как попугай на все лады твердит там одно и то же: что римляне и римлянки должны иметь чувство собственного достоинства - и никакого разнообразия мысли! Ясное дело, что это здравомыслящему человеку может приесться ! Так вот, поскольку твоего хозяина в Сенате многие не любят, то сенаторы со всех сторон стали требовать, чтобы он вышел на трибуну и объяснился. И сенатский цензор пригласил его выйти на трибуну и задал ему вопрос: " Марк Фабриций, объясни нам, как могло случиться, что ты не посоветовался со своим собственным рабом перед тем, как выступить в Сенате с докладом? Ведь, по всей видимости, твой раб тебя умнее". Хозяин твой не нашелся, что ответить. Насмешки посыпались на него, как удары плетки. Я и сейчас вижу, как он судорожно заглатывает воздух, и сжимает зубы, чтобы не расплакаться и не закричать от боли. Так что если у тебя и были какие обиды на хозяина, ты можешь гордиться тем, что они вполне были отомщены. Ну, а мне Сенат рукоплескал. Мне буквально устроили овацию. Многие сенаторы даже выкрикивали, что я - великий философ. Знаешь, что-ни говори, а иногда бывает приятно покупаться в лучах славы!

Олаф
Ну теперь мне стало понятно, что тогда произошло у меня дома. Хозяин был раздражен, и я попал под горячую руку. И пока ты купался в лучах славы, у меня, между прочим, были неприятности! Почему же ты не подумал, какими последствиями обернутся для меня мои слова?

Эпистоклус- Фемистоклус
Ну, если ты сам не думаешь о последствиях своих действий, почему кто-то другой должен об этом думать? Согласись, глупо ожидать от другого человека, что он будет делать то, чего ты не делаешь сам!

Олаф
Но ты меня даже не предупредил о том, что намерен цитировать мои слова в Сенате!

Эпистоклус- Фемистоклус
Послушай, а когда цитируют Платона или Сократа, разве их о том предупреждают?

Олаф
Но как я мог предвидеть последствия! Я же раб! Рабы привыкли, что за них думает хозяин. А о том, что делается в Сенате, рабы вообще никогда не думают. Как мне могло прийти в голову, что мои слова будут там звучать? Не было еще раба на свете, который бы задал себе вопрос, кем, когда и для каких целей его слова будут цитироваться! Мне не думать об этом простительно, как рабу. Но ты свободный человек! И ты должен был думать о том, что твои слова будут цитироваться сенаторами для того, чтобы поссорить меня с хозяином! Свободному человеку непростительно не думать о том, кем, когда и для каких целей его слова будут цитироваться!

Эпистоклус-Фемистоклус
Ты - раб, а я - философ. А у философов тоже есть традиция не думать о том, кто, когда и с какой целью будет их слова цитировать. Когда твои слова прозвучали в Сенате, у тебя были лишь мелкие неприятности с хозяином, а когда цитируют слова философов, подчас возникают войны, разрушаются города, убивают миллионы людей. Ну и что? По сложившейся традиции философы продолжают и дальше не думать о том, где, когда и кем их слова будут цитироваться. Так что тебе не думать об этом простительно как рабу, а мне это простительно как философу!

Олаф
Но неужели ты находишь свое поведение нравственным?

Эпистоклус-Фемистоклус
Конечно! Я позаботился о красоте города, выставил на смех дурака, у которого не хватило ума посоветоваться со своим рабом, и к тому же я много хорошего сделал для рабов. Видишь ли, в Риме многие думают, что рабы - люди второго сорта. А я показал, что раб может быть умнее хозяина, и тем самым выступил как деятель, проявивший заботу о рабах!

Олаф
Хороша же твоя забота! Я раб, и хорошо же ты обо мне позаботился! Я еще легко отделался, потому что хозяин хороший человек, каких на свете мало! Вообрази, что бы меня ждало, окажись на его месте другой гражданин Рима! Я бы до гроба чистил конюшни, и прощай моё искусство! Стали бы тогда сенаторы за меня заступаться?

Эпистоклус-Фемистоклус
Да нет, конечно, кому ты в Сенате нужен!

Олаф
Да почему же ты обо мне как о рабе не позаботился?

Эпистоклус-Фемистоклус
Да потому что я - истинный философ. А для истинного философа рабы - это абстрактная философская категория, а частная жизнь отдельного раба его не волнует! Я заботился о рабах, как об абстрактной философской категории!

Олаф (с чувством)
Ты даже не представляешь себе, как неприятно мне случившееся! Уж если моим словам было суждено звучать в Сенате, я, во всяком случае, должен был помогать своему хозяину, а не его политическим противникам!

Эпистоклус-Фемистоклус
Вот уж не вижу оснований, почему ты должен был предпочесть заурядного рабовладельца выдающемуся мыслителю!

Олаф
Потому что этот заурядный рабовладелец как человек сделал мне много хорошего! Он спас мне жизнь, дал мне образование, лечил меня, когда я болел, а какой праздник он устроил, чтобы отметить мой первый заработок скульптора! Конечно, хозяин в отношениях со мной выдерживал дистанцию и никогда не посвящал меня в свои планы. Он постеснялся обратиться ко мне по поводу плана градостроительства, боясь уронить престиж хозяина в глазах раба. Но не был он настолько недоступен мне для общения, чтобы я не мог предотвратить случившегося! Как-никак, он сажал меня с собою за стол. А я ни о чем не думал, кроме как о своем творчестве. Не думал, что ему может быть нужна моя помощь! И я её не оказал, когда он в ней нуждался. А ты мне не сделал хорошего ровно ничего! С какой стати я должен был тебя поддерживать?

Эпистоклус-Фемистоклус
А я думаю наоборот. Еще неизвестно, будут ли читать Платона или Аристотеля через этак пару тысячелетий. А вот то, что у меня и через две тысячи лет будут миллионы последователей, вне сомнений. Я автор бессмертной философии, и как таковой могу почитаться величайшим философом всех времен и народов. А когда великий мыслитель уделяет тебе время, чтобы поделиться с тобой житейской мудростью, то он оказывает тебе величайшую услугу, которой нет цены. А что тебе сделал Марк Фабриций? Жизнь спас? Так ты - его собственность. Не жизнь он твою спасал, а свою собственность! И то подумать, до чего же безмерна алчность римских рабовладельцев! У него тысяча рабов, а из-за одной тысячной своего капитала он готов бросаться в бушующее море - безудержная алчность! Лечил он тебя, образование дал- тоже понятно: заботился о рабочей силе. А когда он устроил праздник по поводу твоего первого заработка, то это еще вопрос, кому он устроил праздник, хи-хи-хи (хихикает). Я так полагаю, что самому себе - кому ж еще принадлежит твой заработок?

Олаф
Но если он в рабах видел только собственность, почему же, по-твоему, рабы его любили?

Эпистоклус-Фемистоклус
Хозяин твой предпринимал всякие шаги, чтобы поддерживать репутацию самого гуманного рабовладельца Рима. Он даже вносил на рассмотрение Сената законопроект о "технике битья рабов", где он подробно перечислял, по каким частям тела рабов бить можно, а по каким нет. Проект его, сам понимаешь, был освистан, поскольку иные сенаторы, а тем более их избиратели, подчас бывают пьяны, и если раб попадается под руку, когда они в таком виде, им было бы трудно соблюсти подобные премудрости. Но у себя на латифундии он свой проект внедрил, и я даже слышал, что он запретил бить рабов по почкам. Из страха быть проданными другому хозяину рабы хорошо работали, а хозяин твой - богател. Знаешь ли ты, что он один из самых богатых рабовладельцев Рима? Но это гуманизм за чужой счет! За счет этих пьяниц, что его освистали. Когда кругом бьют куда попало, достаточно лишь не бить по почкам, чтобы прослыть гуманистом. Интересно, а что бы он стал делать, коли кругом перестали бы бить совсем? Подобный гуманизм выеденного яйца не стоит!

Олаф
Смею тебя заверить, что хозяин жесткий человек и не в пример иным философам никогда с рабами не заигрывал. Любили же его не за технику битья, а потому, что он давал каждому человеку возможность ощутить себя мастером своего дела.

Эпистоклус-Фемистоклус
Это понятно: чем выше мастерство рабов - тем прибыльней хозяину. Алчность твоего хозяина даже поражает. К примеру, он до сих пор держит тебя в рабстве.

Олаф
У хозяина нет оснований отпускать меня на свободу, поскольку я ему, честно, никогда ничего не делал хорошего. Я порвал скатерть из тончайшего александрийского полотна, я разбил вазу с изображением Нефертити, а сколько неприятностей он имел из-за меня в Сенате...

Эпистоклус-Фемистоклус
Какая разница, делал ли ты ему что-нибудь хорошее или нет? Ты лучший скульптор Рима! А гений не может принадлежать одному человеку, ибо он принадлежит человечеству! И, получается, что он обворовывает человечество! Заметь, в Риме лишь он один обворовывает человечество, никто ж кроме него в рабстве гениев не держит.

Олаф
У других или нет в рабстве одаренных людей, или они ничего не сделали, чтобы таковые смогли бы проявить свои способности, ведь помочь человеку стать скульптором - это большой труд!

Эпистоклус-Фемистоклус
Те, кто не обучают рабов, во всяком случае не подают примера держания гениев в рабстве. А насколько пагубен подобный пример, твой хозяин мог бы прочитать в моих трудах, но он не сумел одолеть даже первого из них - "О методе индукции - дедукции - анализа - и синтеза в философии", что говорит о нем как о человеке никчемном! Я более скажу, твой хозяин - самый никчемный человек Рима!

Олаф
Я не философ, и не знаю, как тебе возразить по-философски. Хотя чувствую, что ты во всем неправ. И хозяин, бросаясь в море, спасал не свою собственность, а тонущего человека. И вообще он бескорыстен. А то, что гуманное обхождение с людьми приносит благотворные плоды и в конце концов оказывается прибыльным, неудивительно, и так, наверно, всегда было, есть и будет. Но, допустим, с философской точки зрения ты прав, и хозяин - самый никчемный человек на свете...

Эпистоклус-Фемистоклус
Безусловно, никчемнее не бывает.

Олаф
Позволь мне задать тебе вопрос. Допустим, жребий тебе выпал стать рабом, но хозяина тебе разрешили выбрать себе самому. Кого бы ты выбрал себе в качестве хозяина, чья власть над тобой безгранична?

Эпистоклус-Фемистоклус
Честно, я никогда об этом не думал.

Олаф
Я тоже в детстве не думал, что попаду в рабство. Так кого бы ты выбрал?

Эпистоклус-Фемистоклус
Ну, это философский вопрос, и подойти к нему надо по-философски... если применить метод индукции-дедукции-анализа-и-синтеза...

Олаф (перебивает его)
Да нет у тебя времени на философские размышления. Скажут тебе: или назови себе хозяина, или отдадим тебя Эрику-пирату, брату Олафа.

Эпистоклус-Фемистоклус
Твоего брата я бы точно себе хозяином не выбрал...Ну, я бы выбрал человека гуманного, который хорошо рабов кормит, заботится об их здоровье, не увечит, незаслуженно не бьет ...

Олаф
И, наверно, такого, который бы позволил тебе читать книги и заниматься философией в меру твоих способностей, если таковые обнаружатся.

Эпистоклус-Фемистоклус
Безусловно. И еще я бы выбрал себе человека, имеющего хорошую репутацию на сей счет. Ведь люди, которые творят добро, когда им это выгодно, часто перестают быть добрыми, когда им это становится невыгодно. Так что я бы искал себе хозяина, который уже раньше проявил свои качества по отношению к другим рабам.

Олаф
Но это всё абстрактные рассуждения. А теперь назови этого человека по имени.

Эпистоклус-Фемистоклус
По имени...

Олаф
Да, по имени, кто имеет репутацию самого гуманного рабовладельца Рима и кто дает рабам возможность проявить себя максимальным образом? Я подозреваю, что в Риме живет лишь один такой человек. Назови его.

Эпистоклус-Фемистоклус
Самый гуманный рабовладелец Рима... вообще-то это твой хозяин, Марк Фабриций.

Олаф
Так получается, если бы ты себе выбирал хозяина, чья власть над тобой безгранична, ты бы выбрал себе хозяином самого никчемного человека на свете.

Эпистоклус-Фемистоклус (чешет голову)
Действительно, парадокс. Получается, что хозяином я бы выбрал себе самого никчемного человека Рима. Сей парадокс требует философского разрешения.

Олаф
А я тебе без всякой философии скажу, в чем суть дела. Когда власть другого человека над тобой безгранична, то единственное, что тебя охраняет от его произвола - это его чувство собственного достоинства. У Марка Фабриция оно есть, и поэтому его произвол ограничен. Он, произвол, - есть, хозяин живой человек и может сорваться и ошибиться, но его произвол - ограничен.

Эпистоклус-Фемистоклус
Я бы мог принять твое объяснение, будь чувство собственного достоинства философской категорией. Но оно как таковое не фигурирует ни в "диалогах Сократа", ни в трудах Платона, ни в моих собственных трудах в том числе. И потому твое объяснение нельзя считать удовлетворительным.

Олаф
Изволь, есть еще причина, почему бы рабы выбрали именно моего хозяина: в его доме они ощущали теплоту человеческих отношений, несмотря на то, что хозяин без особой нужды с рабами не разговаривал и в доме в ходу была плетка. И я тоже ношу в сердце частицу тепла дома моего хозяина.

Эпистоклус-Фемистоклус
Чушь! Как гласит пословица: " Сколько рабов, столько врагов!". Когда рабы работают на хозяина, а тот бьет их плеткой - о каком душевном тепле может идти речь?

Олаф
Поверь, что оно есть! Какими бы жестокими и несправедливыми ни были законы и традиции общества, тепло человеческих отношений неистребимо, ибо оно есть то, что один человек делает хорошего другому сверх общепринятых законов и традиций. И когда по традиции беглых рабов посылают на каменоломню, а хозяин твой сверх того платит, чтобы тебя лично не изувечили, ты всё же ощущаешь тепло в груди, ибо то, что делается лично для тебя и больше никто другой не делает, воспринимается как забота.

Эпистоклус-Фемистоклус
Ты начинаешь философствовать, а у тебя на то нет образования, и ничего ценного ты всё равно сказать не можешь. Хотя я понимаю, что философия тут непричем, а ты с таким жаром заступаешься за своего хозяина, потому что он дает тебе деньги и позволяет гулять по белу свету, а молодому человеку в твоем возрасте возможность бесконтрольно тратить деньги может показаться весьма соблазнительной. Но как умудренный опытом старший друг я должен тебя предупредить, чтобы ты не обольщался на этот счет. Всё это очень скоро кончится. Насколько мне известно, хозяин твой - вдовец. Говорят, он был очень привязан к покойнице-жене, и воспоминание о ней мешает ему вступить в новый брак. Но время излечивает сердечные раны. Хозяин твой еще совсем молодой человек - он женится. И вряд ли какая женщина захочет с тобой делить его внимание и заботу. А если хозяйка в тебя влюбится... Тут столько возможных вариантов, и все не в твою пользу... А поскольку ты в отличие от своего хозяина всё же представляешь ценность для человечества как скульптор, то общество должно как-то позаботиться о твоем будущем, чтобы вызволить тебя из рабства, и возвращаться к хозяину тебе нельзя ни при каких обстоятельствах...

Олаф
Что же я, по-твоему, должен украсть его лучшего коня?

Эпистоклус-Фемистоклус
Ну. конь может сдохнуть. Хотя твоя порядочность похвальна. Я понимаю, что ты не вор, но всегда можно найти способ вернуть коня через других людей...

Камера начинает подниматься. И голоса Олафа и философа становятся все менее разборчивыми.

Олаф
А деньги, которые он мне дал на дорогу.... что же, мне их себе присвоить?

Эпистоклус-Фемистоклус
Ну и тут можно что-нибудь придумать, если подойти к этому по-философски...

Камера поднялась настолько высоко, что их голоса смолкли совсем. Камера опускается - но на этот раз на центральной площади маленького греческого города Эпикуреи. На площади собралась толпа. На трибуну поднимается греческий оратор. Толпа затихает и слушает оратора.

Оратор
Многоуважаемые и достопочтенные сограждане!
Мы собрались сегодня, дабы почтить память нашего выдающегося философа Эпистоклуса-Фемистоклуса Эпикурейского. Всем нам известно, что два месяца тому назад сей ученый муж отправился один покататься на лодке по морю. Через три дня волны выбросили его лодку на берег, но лодка была пуста. Поскольку величайший из мыслителей не умел плавать, нам остается заключить, что он случайно выпал из лодки и утонул. И его трагическая смерть ввергла всех нас, его сограждан, в величайшую скорбь, ибо никогда прежде земля Эпикуреи не рождала человека, который по учености, пытливости ума и безукоризненным нравственным качествам мог бы быть хотя бы жалким подобием покойника, чье ораторское искусство было оценено даже в Риме, где Сенат встретил овацией его речь о том, что есть красота с точки зрения философа, несмотря на то, что римляне к красоте глухи. Но особо я хочу остановиться на его ученых заслугах, ибо Греция всегда славилась философами, и лишь в сравнении познается истинная ценность мудрости.
Итак, что же отличает Эпистоклуса-Фемистоклуса от Сократа, Платона, Аристотеля и прочих его предшественников? Прежде всего, его предшественники объясняли лишь отдельные аспекты человеческого бытия, а Эпистоклус -Фемистоклус изобрел философский метод индукции - дедукции- анализа -и - синтеза, с помощью которого можно объяснить решительно всё на свете. Далее, на основе этого метода, написав девяносто восемь ученых трудов, он сумел добиться того, что Платону или Аристотелю даже не снилось, а именно: он первым в мире построил классификацию всего человечества, не забыв ни царей, ни пастухов, ни рабов, ни даже пиратов. С построением этой классификации картина мира для нас стала понятней. Ибо раньше в торговой, судебной или иной практике не раз возникали сложные ситуации, когда не совсем ясно, как поступить с тем или иным человеком. Труды же Эпистоклуса-Фемистоклуса помогают выйти из подобного тупика. Достаточно задать человеку лишь несколько простых вопросов и по его ответам определить категорию человечества, к которой тот принадлежит, а затем открыть труды Эпистоклуса-Фемистоклуса на той странице, где указано, как с данной категорией надо поступать. Но самое главное, что его выгодно отличает от предшественников, кроется в ином. Платон или Аристотель писали мудреным языком, понятным лишь немногим. Язык же Эпистоклуса-Фемистоклуса ясен, прост и доступен для понимания каждого, даже не обремененного особой ученостью. Мы смело можем сказать, что с появлением трудов сего мудрейшего из мужей философия шагнула в дом каждого жителя Эпикуреи, став поистине достоянием всего эпикурейского народа.
(поднимает палец к небу и показывается крупным кадром - обращенный к зрителю лицом). Мы без преувеличения можем сказать, что Эпистоклус-Фемистоклус Эпикурейский - это тот самый философ, который живет в каждом из нас!

Крики из толпы: "Он жив! Он жив!"

Оратор
Да, он жив и вечно будет жить в наших сердцах!

Раздается всё больше криков: "Он жив! Он жив!" Наконец, оратор видит протискивающегося сквозь толпу к трибуне философа, следом за которым идет Олаф.

Оратор
Ба, да он и впрямь жив! Какими судьбами ты снова у нас? Мы тут поминки по тебе справляем!

Эпистоклус-Фемистоклус
Позволь мне вначале тебя поприветствовать.

Философ и оратор обнимаются.

Эпистоклус-Фемистоклус (обращаясь к толпе)
А теперь я хочу поприветствовать вас, моих достопочтенных сограждан, и представить вам моего попутчика Олафа, талантливого скульптора из Рима, избавившего меня по пути от многих неприятностей. Олаф приехал к нам, чтобы ознакомиться с греческой скульптурой. Так окажем ему гостеприимство!

Крики из толпы: " Виват! Да здравствует наш мудрейший философ Эпистоклус-Фемистоклус Эпикурейский! Виват Олафу, избавившему сего славного мужа от многих неприятностей!".

Далее показывается несколько сцен, как Олаф ходит по городу и рассматривает греческие храмы и скульптуры. Наконец, показывается сцена, как Олаф сам из мрамора высекает статую.

Следующая сцена. В ожидании открытия новой статуи Зевса (или иной, в зависимости от того, что есть в наличии), изваянной Олафом, которая покрыта материей, на площади маленького города Эпикуреи собралась толпа нарядно одетых граждан и среди них нарядные девушки. Олаф и философ также присутствуют. На трибуну поднимается давешний греческий оратор.

Оратор
Итак, наступает торжественный момент. Достопочтенные сограждане, мы присутствуем при открытии статуи Зевса (или иной - какая имеется в наличии), изваянной римским скульптором Олафом, - первой статуи, которая была установлена в нашем городе за последние десять лет, ибо все наши местные скульпторы, к сожалению, вымерли, а Олаф - первый из выдающихся скульпторов, посетивших нашу республику за этой период. Итак, да увидит статуя свет!

Вперед выступают музыканты и играют на старинных инструментах торжественную музыку, что-то вроде туша. Со статуи сбрасывают ткань. Статуя столь хороша, что в толпе раздаются возгласы изумления и восторга. К статуе подбегают девушки и, взявшись за руки, водят вокруг статуи хоровод. Затем девушки отходят в сторону и танцуют сиртаки. Спустя немного, оратор продолжает.

Оратор (продолжает, обращаясь к Олафу, толпа вокруг которого расступилась).
Олаф, от лица моих сограждан я приношу тебе благодарность за столь чудесный подарок нашему городу. Ты - великолепный и, возможно, лучший в мире скульптор. И от лица моих сограждан я хочу сделать тебе предложение. Жители Эпикуреи уже давно собрали деньги на строительство храма Афродиты, но оно до сих пор не начато по причине отсутствия подходящего скульптора. Храм богини красоты нам совершенно необходим, ибо жителям Эпикуреи в высшей степени присуще чувство прекрасного, воспитанное в них в особенности учением ученейшего из мужей, нашего достопочтеннейшего гражданина Эпистоклуса-Фемистоклуса Эпикурейского, чья речь о красоте с точки зрения философа была встречена овацией даже в римском Сенате несмотря на то, что римляне к красоте глухи. И ты единственный из известных нам скульпторов, кому под силу справиться со столь сложной, но благородной задачей. Мы предлагаем тебе взяться за строительство храма.
Мы понимаем, что ты, возможно, затрудняешься сразу ответить , поскольку ты - подневольный человек. Нам известно, что ты раб римского гражданина Марка Фабриция. По этому поводу должны тебе заметить, что Эпикурея- суверенное государство, на которое не распространяется юрисдикция Рима, и на нашей территории ты свободен. Мы, конечно, понимаем, что в Риме у тебя могут быть личные дела, зовущие тебе назад. К тому же наш мудрейший учитель Эпистоклус-Фемистоклус поведал нам, что ты считаешь себя обязанным вернуть хозяину его коня и не видишь иных путей для этого, кроме как самому на нем прискакать. Вообще, с нашей точки зрения, это в высшей степени похвально, что ты не вор. Но мы, жители Эпикуреи, будем рады избавить тебя от всех подобных затруднений. Мы предлагаем послать твоему хозяину за тебя выкуп. Чтобы тот не смог от него отказаться, мы пошлем его прямо на заседание Сената. И даже если хозяин не захочет тебя отпустить, Сенат ему этого не позволит. Конечно, римским сенаторам на тебя плевать, и никто из них и сестерция не пожертвовал бы, чтобы тебя выкупить. Но когда они узнают, что выкуп уже собран и им раскошеливаться не надо, ситуация изменится. У твоего хозяина много политических противников, и они будут выскакивать на трибуну и клеймить твоего хозяина позором, что он держит гения в рабстве. Тем более, что раз его уже в Сенате освистали. К тому же Рим ведет с нашей республикой весьма выгодную для себя торговлю, и если выкуп будет прислан от имени государства, то сенаторы не пойдут на порчу дипломатических отношений из-за какого-то раба. А нам будет приятно видеть тебя на свободе. У греков, как у истинных поклонников искусства, всегда существовала традиция выкупать талантливых людей на свободу, как, скажем, выкупили Эзопа. И каково таким утонченным ценителям искусства, наделенным такой изысканностью чувств, как греки, думать, что гений должен вернуться к человеку, который в любой момент может избить его плеткой - даже без злого умысла, а по ошибке, потому что простому смертному понять творческие порывы гения трудно! Да что мы - всё человечество осуждает твоего хозяина за то, что он держит в рабстве скульптора, которому предначертано судьбой не одно тысячелетие волновать души потомков своим искусством! Ты не должен вбирать себе в голову, что ставишь нас в затруднительное положение. Деньги уже собраны, и в пересчете на душу населения каждому жителю Эпикуреи твой выкуп обойдется в сумму, меньшую стоимости ячменной лепешки. И , потратив столь немного, каждый из нас может гордиться тем, что приобщился к великому делу, ибо, как учит наш мудрейший учитель, достопочтенный Эпистоклус-Фемистоклус Эпикурейский, вызволяя большого гения из рабства, каждый из нас вызволяет из рабства в своей душе маленького гения, а ощущать в себе даже капельку гениальности всегда приятно. И нигде в мире ты больше не найдешь таких истинных почитателей своего таланта, как у нас в республике. Мы тебе хорошо заплатим - ты будешь свободен и богат. А посмотри, сколько у нас красивых девушек (показывает рукой в сторону девушек, которые до этого водили хоровод вокруг статуи)- мы тебя женим! Счастливей, чем у нас, ты не будешь нигде! Скажи лишь, что ты согласен, - и мы завтра же вышлем за тебя выкуп. Я приглашаю тебя выступить с ответным словом.

Олаф поднимается на возвышение. Взоры присутствующих обращаются на него.

Олаф
Достопочтенные граждане Эпикуреи! Я как представитель дома Марка Фабриция от его имени выражаю вам искреннюю благодарность за тот радушный прием, который вы оказали его рабу Олафу. Если Олафу когда-нибудь еще доведется побывать в Греции, когда он завершит свои творческие замыслы в Риме, то, разумеется, если к тому времени вы не найдете другого скульптора, его хозяин, Марк Фабриций, будет рад позволить ему приступить к сооружению храма Венеры.
(после небольшой паузы)
А что касается меня лично, то я - викинг, а по представлениям викингов о чести, я скорее раб не своего хозяина, а своего прошлого, а оно неразрывно связано с моим хозяином, Марком Фабрицием. И выкупить меня из рабства в принципе невозможно, потому что , к сожалению, никто еще не научился посылать выкуп прошлому! А за радушный прием - спасибо!

Олаф сходит с возвышения и направляется прочь с площади - к тому месту, где стоит его привязанный конь. К нему подходит Эпистоклус-Фемистоклус и сопровождает его по пути.

Эпистоклус-Фемистоклус
Напрасно ты так. Но жителям Эпикуреи храм Афродиты действительно нужен, а другого скульптора у них нет, так что всё еще можно переиграть. Одумайся, пока не поздно!

Олаф
Как я могу сооружать храм Афродиты, когда дома меня ждет хозяин?

Эпистоклус-Фемистоклус
Ну и что, что ждет?

Олаф
Ты сам слышал, что моего хозяина осуждает всё человечество. Должен же быть кто-нибудь с ним рядом, чтобы защищать его от нападок! И кому, как не рабу, вступиться за своего хозяина?

Эпистоклус-Фемистоклус
У тебя рабское мышление! И это тем более обидно, поскольку ты призван принадлежать человечеству.

Олаф
А, по-моему, лучше принадлежать одному живому человеку, чем абстрактному человечеству! Ведь, принадлежа живой человеческой душе, ты всё же сам остаешься человеком, а принадлежа абстрактному человечеству, ты становишься элементом классификации!

Эпистоклус-Фемистоклус
Но надо совсем не иметь чувства собственного достоинства, чтобы добровольно возвращаться к человеку, который в любой момент может избить тебя плеткой!

Олаф
Ну, у каждого свое представление о чувстве собственного достоинства. И моё заставляет меня воздерживаться от высказывания того, что я думаю по поводу твоего...

В этот момент Олаф подходит к коню и отвязывает его от дерева. Отвязав коня и держа его за сбрую, он обращается лицом к недоумевающему философу, который стоит рядом.

Олаф
Хозяин, в общем-то, хороший человек, каких на свете мало. Но он был - мой хозяин, а я - его раб. Он бил меня плёткой, а я целовал ему руки, и ноги его целовал, и даже обливал его ноги слезами. И я ненавидел его, как ненавидит раб хозяина. Я ненавидел его и одновременно с этим... любил его, потому что против своей воли не мог не любоваться его чувством собственного достоинства. Я не умею выразить словами, как отношусь к нему теперь. Но мы с ним не только раб и хозяин, или гений и простой смертный. Мы еще два человека, у которых есть чувство собственного достоинства. А когда у двух человек есть чувство собственного достоинства, они всегда могут понять друг друга и найти общий язык. И поэтому я к нему еду. Прощай!

Вскакивает на коня и скачет прочь.

Следующая сцена. Олаф на коне на подъезде к вилле Марка Фабриция. Его кто-то замечает издалека и кричит: "Господин, к нам скачет всадник". Марк Фабриций выходит на крыльцо. Олаф подъезжает на коне к самому крыльцу и при виде хозяина соскакивает с коня.

Олаф
Господин! Твой раб Олаф ознакомился в Греции с древней скульптурой, составил план твоего имения и вернулся в твое распоряжение... потому что он все-таки викинг!

Аффектированно по-рабски бросается в ноги к хозяину и целует его ноги.

Марк Фабриций (улыбнувшись)
Викинг, встань, чтобы я мог тебя обнять!

Олаф встает, и они обнимаются. Обняв Олафа, хозяин входит с ним в дом. Далее показывается, как Олаф внутри помещения показывает хозяину рисунки и слепки, сделанные с греческих оригиналов, а также свои эскизы, и комментируя их, они обмениваются двумя- тремя фразами, текст которых зависит от рисунков, имеющихся в распоряжении.

Следующая сцена. Имение Марка Фабриция. Марк Фабриций и Олаф стоят перед десятком рабов-рабочих, которые должны помогать Олафу в сооружении статуй.

Марк-Фабриций (обращаясь к толпе рабов, держа Олафа за локоть)
Я вам представляю Олафа - скульптора, который будет руководить вашей работой по скульптурному украшению имения. Я передаю Олафу всю полноту моей власти - он вправе вас поощрять или наказывать плеткой. Слушайтесь его, и помните о том, что Олаф - лучший скульптор Рима, и не исключено, что то, что вы тут с ним соорудите, будет радовать человеческий глаз не одно столетие, а, может быть, даже и тысячелетие...

Следующая сцена. Олаф в мастерской. Рабочие втаскивают на веревках мраморную глыбу. Олаф пристально всматривается в нее и внезапно ее узнает. Он бросается к глыбе, обнимает ее и прижимается к ней щекой на глазах недоумевающих рабочих.

Олаф (обнимая глыбу)
Ну, ты моя родная, я тебя узнал!
(рабочим)
Я узнал её! Это та самая мраморная глыба, которую я своими собственными руками выбивал из скалы в каменоломне!

Следующая сцена. В мастерской Олаф и его юный подмастерье. Юнец-подмастерье шлифует мраморную глыбу, которую некогда Олаф выбил из скалы своими руками . Олаф подходит к нему.

Олаф
Ты неправильно делаешь. Смотри, её нужно шлифовать вот так. (показывает ему, как шлифовать)

Юный подмастерье.
Да я знаю, как надо. Смотри (достает вырезанную из кости фигурку) - видишь, как отшлифовано.

Олаф
Откуда это у тебя?

Юный подмастерье (встав в довольно-таки нахальную позу)
Да я сам вырезал. А шлифовать меня мой покойный дед научил. Он был резчиком по кости. Я умею, но я - не хочу. К чему стараться? Я не понимаю, чего ради ты-то из кожи вон лезешь? Хотя тебя хозяин и поставил над нами, по сути ты такой же раб. И охота тебе, чтобы хозяин обогащался за наш с тобой счет? К чему творить красоту, которая тебе не принадлежит?

Олаф
А самому тебе не хочется быть мастером? И разве твой глаз не радует, когда красивая статуя красиво вписывается в пейзаж? А что до хозяина, то он редко бывает в этом имении, и любоваться этой статуей будут в основном рабы, которые тут живут и работают. И потом, знаешь, я эту мраморную глыбу сам, своими руками с таким трудом выбивал из скалы в каменоломне, а ты её уродуешь!

Юный подмастерье (нахально, встав в нахальную позу)
Да вообще-то, конечно, неплохо, того... стать мастером. И, знаешь, у меня у самого иногда душа красоты просит.. Более того, я открою тебе секрет. Я родился под звездой Сириус, и не когда-нибудь, а когда Сириус проходил мимо Венеры и Марса, а как один астролог мне поведал, это верный признак того, что во мне живет великий скульптор. Но, видишь ли, те, кто родились под звездой Сириус, люди не совсем обычные, и им нужен особый подход. Ты виноват, что не нашел его! Найди такие слова, чтобы разбудить во мне творческую фантазию, придумай, как создать мне настроение, чтобы полет моей фантазии простирался над сушей, над морем... Объясни мне, но не такие простые вещи, как шлифовать мрамор, - объясни мне, как создавать храмы, да покрасочней и все-таки помня о том, что тем, кто родился под звездой Сириус, нужен особый подход! Ты же объясняешь мне только самые простые вещи, а мне они неинтересны!

Олаф
Ну, я понимаю, что тебе нужен особый подход... Принеси мне плётку.

Юный подмастерье (бледнея)
Господин, я не то хотел сказать, я думал... (смолкает, видя, что Олаф с индифферентным видом смотрит в потолок. Уходит в другую комнату, приносит плетку и молча подает Олафу. Олаф молча, копируя манеру своего хозяина, наматывает её на руку и кадр замирает, подчеркивая одинаковость жеста хозяина и Олафа. Юный подмастерье молча раздевается. Олаф, копируя манеру хозяина, молча кивком головы показывает ему на скамью. Тот на неё ложится, Олаф к нему подходит и с безучастным лицом (копируя хозяина) заносит плетку. Сама сцена избиения во второй раз не показывается. Показывается, как после наказания избитый подмастерье встает и молча одевается, стараясь, чтобы складки одежды не прикасались к ссадинам на спине. Он еле стоит на ногах. Олаф наливает в стакан жидкость и подает избитому.

Олаф
На, выпей, и я надеюсь, что объяснение не нуждается в продолжении.

Избытый юноша берет у него из рук стакан и пьет. Пальцы, которыми он держит стакан, дрожат так же, как некогда дрожали пальцы Олафа.

Далее некоторое время показываются красивые пейзажи и статуи, которые были сооружены Олафом и под его руководством. Камера наконец приближается к вилле. Комната внутри виллы - в ней Марк Фабриций и Олаф. Олаф прихорашивается, смотрясь в металлическое зеркало.

Марк Фабриций
Долго ты еще будешь копаться?

Олаф (смотрясь в зеркало)
Господин, у меня тут слева прядь волос никак не хочет ложиться ровно!

Марк Фабриций
Отсюда до Рима в лучшем случае верхом три часа езды, а сенаторы тебя ждать не будут. Ладно, опусти зеркало.
(Олаф опускает зеркало. Хозяин его оглядывает.)
Хорошо выглядишь. Волосы лежат как надо. Поехали.

Олаф
Правда, лежат как надо?

Марк Фабриций
Правда, пошли!

Они выходят на улицу и вскакивают на оседланных коней, которые их ждут. Показывается несколько секунд, как они скачут. Далее в Риме, у входа в здание, предположительно, Сената, оба соскакивают с коней и привязывают их. Оба входят вовнутрь. Внутри, в комнате сидит чиновник за столом, на котором лежат всякие бумаги, и много других людей. Марк Фабриций и Олаф предстают перед чиновником.

Чиновник (читая бумагу)
Марк Фабриций, в твоем заявлении написано, что ты отпускаешь твоего раба Олафа на свободу.

Марк Фабриций
Да, я отпускаю его на свободу.

Чиновник (тыча пальцем в бумагу)
Тогда распишись тут, тут и тут.

Марк Фабриций расписывается.

Чиновник
Свидетели, распишитесь.

Несколько человек из числа присутствующих в комнате расписываются в качестве свидетелей.

Чиновник
Так подойдите ко мне.

Марк Фабриций берет Олафа за локоть и подводит к чиновнику. Тот берет в руки палочку и трижды со словами "Ты свободен" прикасается ею к руке Олафа. Марк Фабриций его отпускает. Все улыбаются.

Чиновник (протягивая Олафу бумагу)
Возьми это свидетельство. Отныне ты свободен и твое новое имя - Марк Фабриций Олаф.

Олаф, счастливый, берет у него из рук свидетельство. Они выходят на улицу и, отвязав коней, скачут обратно. Показывается, как они скачут по дикой местности на приволье. Олаф смотрит в синее небо над головой.

Марк Фабриций
Небо - другое?

Олаф (с чувством)
Другое!

Они подъезжают к вилле и соскакивают с коней. Выходит раб и забирает у них коней. Они входят вовнутрь. Их встречает рабыня, которую избивали вначале, с невообразимой прической на голове.

Марк Фабриций
Собрали вещи Олафа?

Рабыня
Господин, я не могла найти его теплые туники.

Олаф
Мои теплые туники лежат в мешке в нижнем ящике шкафа.

Рабыня
Господин, так я их пойду уложу?

Марк Фабриций кивает.

Олаф (обращаясь к Марку Фабрицию)
Я хотел тебя попросить об одной вещи. Тут, из числа твоих рабов, есть один юнец - он служил мне подмастерьем. В малом что-то есть, и я думаю, если хорошенько им подзаняться, то из него может получиться скульптор. Я бы мог его многому научить, если ты позволишь.

Марк Фабриций
Я тебе его дарю. Я сам вряд ли сумею воспитать из него скульптора, а таланту пропадать негоже.

Олаф
Спасибо. Только сейчас мне его некуда деть - я смогу его забрать лишь через несколько месяцев, когда мой дом будет построен. Ты его можешь подержать у себя несколько месяцев?

Марк Фабриций
Безусловно.

Олаф
Мне бы все-таки хотелось, чтобы это время не пропало даром, чтобы мне проще было приступать к его обучению.

Марк Фабриций
Все твои распоряжения будут выполнены.
(звонит в колокольчик)

Входит управляющий

Марк Фабриций (обращаясь к управляющему)
Я дарю Олафу юного раба, который служил ему подмастерьем. Но пока Олафу некуда его забрать, парень поживет у нас. Олаф хочет дать какие-то инструкции по его воспитанию - выполни их все, а если нужно для этого дополнительные затраты - учебные материалы, инструменты, я за свой счет оплачу. Видишь ли, я пришел к тому выводу, что не умею воспитывать художников; к остальным я как-то умею найти подход, а скульпторы - это сложная материя, легко ошибиться: сделаешь что-то не так и будешь век терзаться угрызениями совести, что загубил талант. А Олаф - теперь лучший скульптор Рима, ему виднее.
(уходит из комнаты)

Олаф и управляющий остаются в комнате одни.

Управляющий
Ну и какие будут твои инструкции?

Олаф
Знаешь, парень дурит, ему надо вправить мозги. Пошли его чистить конюшню. А поскольку он резчик по кости, то позволь ему заниматься резкой один час в день - но не более, и только при условии, что конюшня чисто вычищена! А я его заберу через несколько месяцев, но ты ему об этом не говори!

Управляющий смеется и уходит. Возвращается Марк Фабриций со шкатулкой в руках.

Марк Фабриций (протягивая Олафу шкатулку)
Это тебе - твоё приданое. Все деньги, что ты зарабатывал, я откладывал в отдельную шкатулку. Всё твоё.

Олаф (смущенно)
Но ты же меня кормил, содержал...

Марк Фабриций
Ты мне столько красивых статуй подарил - я думаю, моё имение теперь самое красивое в Италии - ты со мной вполне расплатился.

Олаф
Для тебя я могу что-либо делать лишь бесплатно - и эти статуи денежного эквивалента не имеют.

Марк Фабриций
Ты хочешь сказать, что то, что я для тебя сделал, имеет денежный эквивалент?

Олаф (улыбнувшись)
Нет, это не имеет денежного эквивалента. Спасибо.
(берет у Марка Фабриция шкатулку)

Марк Фабриций
А теперь, пока еще твои вещи не собрали, перед твоим отъездом пройдемся в последний раз прогуляться по окрестностям.

Олаф
Я надеюсь, что не в последний. - Я надеюсь, что ты еще пригласишь меня в гости.

Марк Фабриций
Я всегда рад тебя видеть. Все равно пройдемся.


Олаф ставит шкатулку на стол, и они выходят на улицу и некоторое время гуляют по окрестностям и смотрят на статуи, воздвигнутые Олафом. Наконец они приближаются к подножию беломраморной лестницы, наверху которой сбоку стоит статуя Аполлона. Марк Фабриций идет по тропинке впереди, Олаф за ним.

Олаф
Господин, осторожней, там яма!

Марк Фабриций смотрит себе под ноги, обходит яму и обойдя перила беломраморной лестницы, поднимается на ее ступеньку. Олаф подходит к лестнице сбоку и тоже немножко поднимается по почве, так что они останавливаются и разговаривают друг с другом через мраморные перила.

Марк Фабриций
Ты ко мне всё обращаешься: "господин" да "господин". Какой я тебе господин! Теперь я для тебя уже никто!

Олаф (с чувством)
Ты для меня вовсе не никто! Ты человек, которому я обязан всем, что у меня есть: жизнью, образованием и свободой!

Марк Фабриций
А у меня, наоборот, чувство вины... и даже не перед тобой, а перед будущими поколениями. Я чувствую на себе их взгляд из глуби веков, полный укора за то, что я столько твоего времени потратил на то, чтобы ты вкалывал на каменоломне и чистил конюшню вместо того, чтобы творить прекрасные статуи, которыми они могли бы любоваться.

Олаф
Я признателен тебе за то, что ты мне вправил мозги. Иначе вряд ли бы из меня вышел скульптор! Именно на конюшне я понял, какое счастье заниматься искусством! Главное - душевный настрой! Жесток не ты, ты еще мягкий человек, я буду - жестче! Жестоко само искусство - и оно не прощает то, что можем простить мы с тобой.

Марк Фабриций
А что он дает, душевный настрой?

Олаф
Видишь, когда для того, чтобы день позаниматься в библиотеке, приходится обливать слезами ноги другому человеку, мозг концентрирует все усилия для того, чтобы ни одна минута в библиотеке не пропала бы даром. А потом, когда слезы уже больше не требуются, навык концентрировать свое внимание всё-таки остается. А если бы мне не пришлось обливать тебе ноги слезами, откуда бы у меня этот навык взялся? Я даже не представляю себе, что же будет с искусством, если этак через пару тысячелетий художников перестанут бить плеткой, а библиотеки будут открыты для широкой публики!

Марк Фабриций
На конюшне работали многие - скульптором стал ты один.

Олаф
Ну, конечно, конюшня на пользу лишь тому, у кого призвание быть художником... И потом... ты в меня вдохнул основную идею творчества.

Марк Фабриций
Один знаменитый философ, раз выступая в Сенате, сказал про меня, что у меня вообще нет идей в голове...

Олаф
Неправда! У тебя есть идея чувства собственного достоинства.

Марк Фабриций
Ну разве что только одна...

Олаф
А видение мира художника отражает его представление о человеческом достоинстве... по сути, при всем разнообразии форм и красок художник его именно и рисует. И как викинг должен умереть с мечом в руке, чтобы после смерти продолжать сражаться, умирать и воскресать вновь, так и художник должен до конца дней своих оставаться верным чувству собственного достоинства, чтобы после его смерти это чувство воскресало вновь в душах будущих поколений... Что поделаешь, художник викинг в душе и родной брат пирату, но чувство собственного достоинства - его хозяин с плёткой, не быть рабом которого он не может!

Марк Фабриций
Я краем уха слышал, как вы с Публием обсуждали, мол, у искусства два лица, что-то там Медуза Горгона, Венера...

Олаф
Ну да, человеческое достоинство художника вмещает две вещи: мастерство гения и любовь простого человека, условно, Медузу Горгону и Венеру. Мы с тобой в каком-то смысле олицетворяли собой эти два начала. Я олицетворял Медузу Горгону...

Марк Фабриций
Но она убивает...

Олаф
Скорее, приносит в жертву вечности... А та в качестве жертвы принимает лишь живые человеческие чувства... и художник неминуемо жертвует частицей души в себе самом и в тех, кто его любит. Думаю, я довольно тебе попортил крови, чтобы ты убедился сам. Тебя же я сравню с Венерой.

Марк Фабриций
Я - Венера? (смеется). Звучит забавно!

Олаф
Ну да, Венера - любовь простого человека. Я состоялся как скульптор, потому что ты умел любить...

Марк Фабриций
Мои друзья смеялись, что я в тебя влюблен. Ну да, конечно, я тебя любил, но затрудняюсь сказать, как именно - как друга, младшего брата, сына или бога, человека, озаренного изнутри тем светом, которого во мне самом не было...

Олаф
Озарен изнутри был ты, я светился лишь отраженным светом.

Марк Фабриций
Возможно, но настал момент, когда мне пришлось жить в твоей тени. Ну да, ты, наверно, тоньше чувствуешь поэзию, чем я, и с тобой интересней обсуждать стихи. Всех интересовали твои творческие планы, твое мнение об облике города... А каждому человеку хочется внимания к себе лично. И когда даже мои друзья детства по сути стали ходить в гости не ко мне, а к тебе, потому что с тобой им было интересней беседовать, мне было нелегко ужиться с тобой под одной крышей. Я не мог выкинуть из гнезда неоперившегося птенца, ты должен был состояться как скульптор в моем доме. Твоими скульптурами будет любоваться не одно поколение, и на мне лежала ответственность перед человечеством. Мне приходилось терпеть. Сам знаешь, один раз я сорвался. Причина твоего опоздания тогда (смотрит в землю) ... сам знаешь, когда, была уважительной. И я виноват перед тобой, что не стал слушать твоих оправданий; я должен за это извиниться. Да я и не настолько ярый поборник дисциплины, чтобы столь жестоко избить человека всего лишь за опоздание. Но я не сразу понял, что произошло. Я постеснялся обратиться к тебе за советом по поводу плана градостроительства; как-то неловко было ронять престиж хозяина в глазах раба. И когда твое имя слетело с уст Эпистоклуса-Фемистоклуса, я был ошарашен, что ты стал помогать ему, а не мне. Твой план градостроительства был несравненно лучше моего, и сенаторы правильно сделали, что за него проголосовали - от этого Рим стал красивей. И я, честно, подумал, что ты таким образом решил освободиться из рабства, полагая, что за столь великую услугу городу Сенат дарует тебе свободу, и не пощадив моего человеческого достоинства. Сенаторам было на твою судьбу наплевать, но часто у гения есть возможность действовать с позиции силы, не считаясь с человеческим достоинством других людей. И я решил показать тебе, как выглядит, когда другой человек действует просто с позиции силы, не считаясь с твоим человеческим достоинством. Если бы ты тогда не опоздал, я бы нашел, к чему придраться. Я ошибся. Ты был далек от интриг в Сенате. Этот горе-философ просто одурачил тебя - ты витал в облаках, а он смотрел себе под ноги. Твоя Венера - одна из самых красивых статуй, изваянных когда-либо на земле. И как таковая она войдет в историю человечества, а вместе с ней войдет и история её создания , и тот факт, что когда у её автора было творческое озарение, нашелся варвар, поднявший на творца руку просто за то, что тот решил довести свой творческий замысел до конца. И вот я теперь смотрю на свою руку
(поднимает руку в воздух и смотрит на нее)
и думаю, что это и есть рука того самого варвара.
(переводит взгляд на Олафа и смотрит ему в глаза, продолжая держать руку поднятой в воздухе)
И с этой мыслью мне ведь приходится жить!

Олаф
Я много раз целовал тебе руки как раб. А теперь я поцелую твою, бившую меня руку, как свободный человек.
(берет его руку и целует, но не выпускает её из своей, а, продолжая держать, кладет руки в условном рукопожатии на мраморные перила, разделяющие их).

Далее Олаф и Марк Фабриций по очереди говорят одну длинную фразу, причем перед тем, как сказать свою порцию, каждый из них на секунду задумывается, глядя вдаль, а затем переводит взгляд на собеседника, и, говоря, смотрит тому в глаза; сказав же свой отрывок, каждый из них улыбается.

Олаф (держа руку Марка Фабриция)
Ты был для меня моим чувством собственного достоинства, а оно порой бьёт нас незаслуженно, и, наверно, в принципе не может быть иначе. Но всё-таки тысячекратно лучше, что оно есть, чем если бы его не было совсем...

Марк Фабриций
... потому что когда у двух человек есть чувство собственного достоинства, они всегда могут понять друг друга и найти общий язык...

Олаф
... потому что не могут не любоваться поступками друг друга...

Марк Фабриций
... и эта красота слепит глаза, и в её свете не видны различия между рабовладельцем и рабом...

Олаф
... гением и простым смертным...

Марк Фабриций
... и это позволяет людям говорить на равных, как того не могут сделать никакие законы...

Олаф
... и, наверно, это может быть единственной основой для единения человечества.

Камера показывает их обоих, улыбающихся и смотрящих друг другу в глаза. Затем крупным планом показываются их руки - одна в другой, символизирующие условное рукопожатие, и камера снова показывает их двоих, с улыбкой смотрящих друг другу в глаза. Раздается крик сверху: " Эй вы там внизу!" Оба поднимают голову и видят наверху лестницы - по другую сторону от статуи Аполлона, Публия Марцелла в белой одежде. Камера показывает поэта крупным планом.

Публий Марцелл
Эй, люди! слушайте все! Я написал новые стихи!
(возводит руки к небу, обращаясь к статуе Аполлона, и громко читает вслух свои стихи)

Хвала тебе, о Аполлон, великий бог!
Девизом римлянам для мира и для битв
Прекраснейшую дал ты из молитв:
Per aspera ad astra!

Корабль потоплен, и воин, как мог,
Спасая свой меч, выбиваясь из сил,
До берега плыл и сквозь зубы твердил:
Per aspera ad astra!

И плётка свистела: хозяин был строг!
Мечтой озаряя душевный запал,
Раб-скульптор в крови исступленно шептал:
Per aspera ad astra!

Поэт от несчастной любви занемог.
Но, лире вверяя свой горький удел,
В надежде сквозь вздохи и слёзы он пел:
Per aspera ad astra!

А дальше что, о Аполлон, бессмертный бог?
Не раз закроют солнце облака,
Но пронесется ль эхом сквозь века:
"Per aspera ad astra!"?

На перепутье жизненных дорог,
Потомки, сможете ли римлянам под стать,
Девизом славным вы себе избрать
"Per aspera ad astra!"?

Камера в последний раз показывает вдохновенное лицо поэта и обращается к статуе Аполлона. Камера "наезжает" на статую Аполлона, так что черты его растут и расплываются в муть, через несколько мгновений туман рассеивается, и камера удаляется от статуи, только теперь это древняя статуя в трещинках и стоит она в зале музея.

Экскурсовод
На этом наша экскурсия по залу античного искусства заканчивается. И теперь мы перейдем в зал современного искусства.

Экскурсовод и экскурсанты переходят в зал современного модернистского искусства, представляющего собой весьма безобразное зрелище.

Экскурсовод
В этом зале широко представлены все современные направления в живописи и скульптуре, в том числе коллажи в стиле модернизма, аналитического и синтетического кубизма, сюрреализма и новых современных течений, которые не нашли еще своего названия. Несмотря на различие стилей авторов, всех их объединяет безудержный полет фантазии, и можно сказать, что отражая фрейдистские настроения, человеческий гений впервые освободился от рабских оков общепринятых канонов и традиций, открывая нам новые аспекты человеческого бытия, что делает нам мир более понятным. Особо прошу обратить внимание на этот триптих.
(подходит к картине в стиле Guernica Пикассо. Далее текст может несколько варьироваться в зависимости от имеющихся в наличии картин, но стиль должен оставаться тем же самым.)
Эта картина знаменита тем, что передает все ужасы, которые человек может испытывать - ужасы войны, стихийных бедствий, бедности, старости и кошмары, что мучат нас в бессонные ночи. На первый взгляд это бессвязное механическое объединение разрозненных сюжетов - слева вы видите череп лошади, справа перекрещенные кости, в центре гидру, а наверху женщина оплакивает мертвого ребенка, изображенного тут, правда, в виде пойманной на удочку рыбки, причем третий глаз, нарисованный у женщины на месте уха, придает зрелищу особую убедительность, поскольку этот глаз полон слез, и смотрит он непосредственно на зрителя, как бы заглядывая ему в душу. На самом деле выбор этих разрозненных фигур не совсем произволен, и я бы сказала, что внутренне они связаны между собой сложными отношениями индукции, дедукции, анализа и синтеза. Автор делает попытку провести классификацию наших внутренних ощущений, делая мир более понятным. Эта идея классификации еще ярче выражена в произведениях, представленных в зале компьютерной графики. К сожалению, туда мы не можем пройти, потому что зал закрыт по причинам, связанным с компьютерным пиратством. В последнее время за бугром созданы мощные программы по рисованию картин, значительно упрощающие творческий процесс художникам. Вообще-то, компьютеры стремительно дешевеют, и я сама читала, что в не столь далеком будущем творческие программы будут дешевле ячменной лепешки, делая творчество общедоступным. Подумать только, это звучит даже фантастично - за такую малую плату каждый из нас сможет приобщиться к творчеству и ощутить в себе частицу гениальности! Однако не стоит обольщаться - я сама читала, что компьютер - глупая машина и умеет лишь в соответствии с заданным критерием выбирать элементы классификации. Чтобы подобные программы были дешевы, они должны быть достаточно просты, а для этого должны базироваться на подробной классификации, и посему вначале философам предстоит построить классификацию всего человечества, чтобы программисты перевели её на машинный язык. За рубежом вроде бы подобные работы ведутся, но нынче художникам на творческие программы приходится раскошеливаться, а это не всем по вкусу, и доля пиратов велика. Сейчас администрация нашего музея занимается выяснением того, у кого есть лицензии на занятие творчеством, а у кого нет. Разумеется, наш музей проводит воспитательную работу с пиратами, поскольку мы думаем, что приобщить пиратов к цивилизованному искусству - наша главная задача на данном этапе...

На этом её речь обрывается. Камера мельком показывает различные "шедевры" современного искусства, позволяя зрителю обвести взором всё представленное безобразие живописи и скульптурных композиций.
Следующая сцена. На выходе из музея. Выходят девушка в очках и ее кавалер.

Кавалер
Ты куда теперь?

Девушка в очках
Домой - диплом писать, пока не забыла, что говорила экскурсовод.

Кавалер
Да, не забудь диктофон.
(достает диктофон).
Интересно, записалось ли?

(перематывает пленку и пускает запись на месте, где экскурсовод говорит об орле с перебитым крылом. Оба слушают).

Кавалер
Знаешь, в этом объяснении, мне кажется, чего-то не хватает. Нам, помнится, на лекции лектор говорил, что у римлян в искусстве девиз какой-то был. По-латыни он вроде как звучит: "Per aspera ad astra!". А вот как переводится - забыл.

Девушка в очках
А я помню, как переводится - мы это на занятиях проходили. Это переводится: " Через тернии к звездам!".

Кавалер
Звучит красиво! Только, знаешь, я как-то никогда не задумывался, что означает слово "тернии". Знакомо звучит, а смысл ускользает. Что это, "терновник", что ли?

Девушка в очках
Я думаю, скорее, "колючки от терновника". Хотя, может, это означает какое-то устаревшее понятие, ныне вышедшее из обихода. Лучше посмотреть в словаре. Но звучит красиво: "Per aspera ad astra!"

Кавалер
Да, звучит красиво. "Per aspera ad astra!"

Конец
1 Через тернии к звездам (лат.)


70